Текст книги "Терапия (СИ)"

Автор книги: Богиня_Иштар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Пять недель спустя ты узнала, что беременна.

Безусловно, Роза была желанным ребёнком. Желанным хотя бы потому, что в момент её зачатия ни один из родителей не сомневался. Была ли она запланированной? Скорее нет, чем да. О прерывании беременности не могло быть и речи. Вы с Роном уже состояли в браке, и у тебя не было весомых причин отказываться от материнства. «Подумаешь, не готова, – говорили Молли с Джинни, – к этому никто не готов. Это просто происходит, и всё».

Станешь ли ты всё это говорить Малфою, когда он спросит? А спросит ли он?

Жалела ли ты, что родилась Роуз? Наверное, нет. Стала ли она одной из причин твоего нынешнего состояния? Ещё как.

Отбросив все эти мысли в сторону, принимаешься за уборку. Фрау Мюллер поддерживает коттедж в чистоте, но тебе захотелось самой прибраться, пусть и при помощи магии.

Рон забрал все свои вещи, когда принёс документы о разводе, поэтому дом всё ещё кажется непривычно пустым.

Двигаясь из комнаты в комнату, ты направляешь очищающие заклинания тут и там, швабра в это время освежает полы, а небольшая щётка чистит от пыли обивку дивана. Когда Роуз исполнилось два, тебе пришлось выучить заклинание, на раз-два очищающее кафель от любых загрязнений. Убравшись во второй ванной, ты останавливаешься у дверей в свою бывшую детскую комнату. На них всё ещё висит рисунок с радужным единорогом, который нарисовала твоя дочь. Розе всегда нравилась её спальня, в которой вы часто делали ремонт, то украшая неоновыми звёздами потолок, то морскими пейзажами – стены. Ей нравилось знать, что когда мама была маленькой, она тоже жила там. Спала в той же детской кроватке и хранила свои первые книги на стенной полке у окна.

Ты так и не решаешься открыть двери с единорогом, чтобы убраться внутри.

***

Идти домой совсем не хочется, но и к тому самому «последнему» с Грейнджер разговору я пока не готов. Снова струсил…

Готова ли она? Это вряд ли.

В Мэноре ждёт Нарцисса, но один её вид убивает всякую веру в себя, как в колдомедика. Несмотря на то, что жива она лишь благодаря моим стараниям, я всё ещё окончательно не вырвал её из лап недуга. В уме составляю маршрут по пути домой, через места, в которых обязан побывать после разговора с МакГонагалл. Магическое кладбище и дом на площади Гриммо.

Отойдя подальше от коттеджа Грейнджер, трангрессирую.

Памятник Астории красив, но это всего лишь кусок белого мрамора. Он холодный и безжизненный, а ангел, выбитый на камне, ничего не символизирует. Это я настоял на том, чтоб её хоронили не в родовом склепе на территории Мэнора, а здесь. Не смог бы бывать у её могилы чаще, чем пару раз в году. Это не давало бы мне сил жить дальше, как до сих пор не даёт Нарциссе. Впрочем, я не уверен, что действительно живу дальше. Существую – не более. И собираюсь убедить Грейнджер делать то же самое, но с улыбкой.

Невербально наколдовываю белые астры у могилы супруги и ещё одну бледную розу. Забавная судьба ждала всех нас. Лишь Поттер пережил все свои потери ещё в младенчестве и сейчас проживает подобие счастливой жизни в браке с Джинни, в девичестве Уизли. Знали ли они о чувствах Грейнджер к нему? Догадывались ли обо всем, что с ней происходило?

Хотя бы о чём-нибудь из всего, что происходит с ней до сих пор?

В уме повторяю дату, чтобы не забыть. Восемь цифр, которые сломают её, чтобы я попытался восстановить.

Поттер удивлённо смотрит с порога. Наверняка он забыл, что ненаносимое поместье Блэков легко обнаружить, если ты и сам Блэк, пусть по линии матери.

– Могу я войти? Это насчет Грейнджер.

– Гермионы?

Раздражённо закатываю глаза на глупое уточнение лохматого.

– Ты знаешь ещё какую Грейнджер?

Поттер впускает меня, смущённо пожав плечами. Вероятно, он не привык называть подругу не Уизли за столько лет брака, но это отнюдь не повод тупить.

– Что-то случилось? Как она?

– Стабильна. Пока, – Поттер облегчённо выдыхает и смотрит испытующе, я продолжаю: – Есть разговор.

– Проходи в кабинет, Кикимер сейчас принесёт выпить.

– Кто?

– Домовой эльф Блэков. Уверен, будет от тебя без ума. Мне кажется, он чуть ли не мастурбирует на ваше родовое древо.

И верно, престарелая развалина в чёрной наволочке рассыпается в поклонах, попутно расставляя перед нами с Поттером стаканы для огневиски.

– Никогда не думал, что ты унаследуешь этот особняк.

– Не то чтобы я был рад ему, – тянет лохматый вежливости ради, но затем берёт быка за рога: – Так что насчёт Гермионы?

– Почему ты сразу не сказал, что не развод – вероятная причина её состояния?

Поттер тяжело вздыхает, накладывая звукоподавляющее заклинание на дверь и запирая её изнутри при помощи палочки.

***

Специально ли Малфой оставил тебя наедине с собой, лишь поверхностно разворошив тему вашего с Роном неудавшегося брака? С него станется.

Убрав почти весь коттедж, ты решаешься на заведомо рискованное предприятие – идёшь на кухню. Аппетит, как и либидо, постепенно вернулся, и ты собираешься приготовить себе лёгкий ужин. В холодильнике всё ещё есть еда, принесённая Джинни, и оставленный фрау Мюллер пирог, но тебе самой в кои-то веки хочется что-то приготовить.

Это была ещё одна причина, по которой ты всегда жалела Рона. Он так привык к стряпне Молли, что годами страдал от твоей нелюбви к готовке. Ему самому пришлось научиться печь и варить свои любимые блюда по маминым рецептам, когда он понял, что ты этого делать не собираешься. Надо отдать ему должное – он почти не упрекал тебя в этом. Почти. Но вот повстречайся ему кто-то наподобие Лаванды, уж она-то закармливала бы его домашней выпечкой, и плевать, что при его работе необходимо спортивное питание. Зато он действительно был бы счастлив.

Счастье. Существует ли оно на самом деле? На свадьбе Гарри тебе показалось, что да. Зелёные глаза настолько лучились чем-то неуловимо чудесным, что ты окончательно смирилась с участью стать миссис Уизли, пока Джинни становилась Поттер. Жаль, ты так и не сумела осчастливить Рональда.

Забавно, что ушёл он в итоге не к кому-то, а просто от тебя. Должно быть, это задело сильнее всего. Но главное, он ушёл. Ушёл слишком поздно. И винить бы его во всем, но ты прекрасно знаешь, что это нечестно. Из вас двоих врала ты, не он. Врала самой себе день ото дня. Ты терпела его, якобы делая ему одолжение, тем самым загоняя и себя в клетку, из которой с каждым годом всё сложнее было выбраться. Да ты и не пыталась выбираться. Ты была с ним, лишь бы не быть одной, уверяя себя, что поступаешь так ради Рона. Ради вашей семьи, ради дочери. Ради миллиона других надуманных причин. Причин лживых.

Пока омлет поднимается под стеклянной крышкой, ты вспоминаешь беременность. Ужасный токсикоз на первых порах и то, как сильно хотелось лимонов. Ты посылала мужу патронуса, чтобы он купил свежих цитрусовых по пути с тренировки, а он забывал. Гормоны вынуждали тебя до слёз обижаться, но разум всё ещё брал верх. Ты никогда не показывала тех слёз. Вместо этого вечерами вы медленно и ужасно долго прогуливались к ближайшему минимаркету и покупали целую дюжину кислых фруктов. Первый ты съедала прямо с кожурой, словно это яблоко. Рона била оскомина от одного только взгляда на тебя. Ты же смеялась и тянулась к бумажному пакету за следующим. В такие моменты ты и правда верила, что у вас всё получится.

***

– Я даже не предполагал, что всё может быть настолько… серьёзно, – мямлит Поттер, отводя взгляд в сторону.

– А её муженёк? Думаешь, я поверю, что за столько лет он не догадался?

– Полагаю, Рону тоже было нелегко. Разница в том, что он принял решение жить дальше. Я не одобряю, что он бросил Гермиону, но…

– А ты? Скажи, Потти, ты бросал её?

– О чём ты? Годами я старался быть ей лучшим другом. Сложно влезть человеку… женщине в душу после такого.

– Так всё-таки ты видишь в ней женщину?

– К чему ты, мать твою, клонишь, Малфой?

– Да нет, ни к чему. В Хогвартсе все только и обсуждали вашу странную дружбу. Но я никогда не верил глупым сплетням. Однако, трое подростков в лесу, ночующих вместе. А затем в какой-то момент лишь парень и девушка. Оторванные от привычного мира, находящиеся в постоянном стрессе… наедине…

– Тебе Гермиона сказала? – Поттер больше не прячет глаз, но смотрит с вызовом.

– Что бы она ни сказала – я не имею права это обсуждать с тобой. Но ты мог бы мне помочь, рассказав сам. Ради блага твоей лучшей подруги. Что-то было между вами там, в палатке?

– Я не понимаю, какое отношение всё это имеет к…

– Самое прямое. Я должен понимать, что действительно происходило с ней, а что – она лишь думает, что происходило.

Он снова вздыхает и лохматит свои ужасно торчащие волосы:

– Что-то… почти произошло в палатке, когда Рон ушёл. Мы не переспали, но почти сделали это. Я не смог предать Джинни с Роном, как и Гермиона. Но медальон всячески пытался нас сломить. Я до сих пор помню сны, что видел, пока спал в нем. Они были такими, знаешь, странно-приятными. В них мы с ней жили семейной тихой жизнью, растили детей… иногда снилось, что мы просто ужинали. А иногда… делали то, что по ночам делают супруги. Просыпаясь, хотелось бросить всё, забрать Гермиону с собой и тихо устроиться где-то на краю света. Не в Англии. Может, даже среди магглов. Просто жить там и больше не бороться, не искать, не пытаться уничтожить этот долбаный крестраж. Я никогда не говорил ей, что видел в тех снах, после которых просыпался со стояком, а она не спрашивала. Пока однажды мы не начали танцевать. Танец перешёл в объятия, а те в свою очередь – в ласки. Но… Гермиона тогда остановила меня. Посмотрела так строго, как МакГонагалл, и спросила, я ли это или воздействие медальона.

– И это было его воздействие?

– Сейчас я понимаю, что да.

Дверная ручка приходит в движение, и Поттер ловко применяет отпирающее заклинание. Джинни Поттер не выглядит радушной хозяйкой, но уж точно ощущает себя хозяйкой положения.

– Гарри, дорогой, ты почему не сказал, что у нас гости? – Её тёплый взгляд вмиг леденеет, когда рыжая смотрит на меня. – Малфой.

– Это насчёт Гермионы, – лепечет Поттер, взглядом умоляя меня не развивать при ней недавнюю тему.

Я не смог бы при всём желании не за этим пришёл.

– Пытаюсь сообразить, – обманчиво учтиво обращаюсь к рыжей: – Что вы за друзья такие, годами не замечающие её состояния.

– Она в таком состоянии не больше двух месяцев, – отрезает поттерова жёнушка, сверля меня взглядом.

– По меньшей мере три года. Ладно бы только Уизел, о его умственных способностях я ещё со школы имею представление. Но ты, твой муж, твоя мать, в конце концов. Как все вы не замечали, что с ней происходит? Что она начала пропадать на работе, которая… ей даже не нравилась! Где были все вы, когда она нуждалась во внимании и заботе?! Годами!

– А ты думаешь, всем нам было легко? – тут же завелась Уизлетта. – Рону, по-твоему не было тяжело? Нам с Гарри? Моей матери?! Это стало для всех ударом… Мерлин упаси, чтобы подобное случилось с кем угодно, но это случилось.

– Вот только она одна не смогла этого пережить, а вы делали вид, что так и надо!

– Мы лишь пытались сами справиться с произошедшим. Мы ничего не делали!

– Вот именно! Твой брат годами игнорировал проблему, а потом просто… бросил её! В который раз!

Меня снова понесло, не стоило ходить к Астории сегодня. Посещение её могилы делает меня взвинченным. Я едва концентрирую внимание на том, что Джинни Поттер визжит в ответ:

– Это и его касалось! Чёрт, да семьдесят девять процентов пар разводятся после такого. Это нормально, что он устал её тянуть.

– Тихо! – гаркнул Поттер, и я, наконец, очнулся. Какого хрена я здесь устроил? Перед кем? – Мы поняли, Малфой, что ты очень… серьёзно относишься к своей работе. И правда ценим, что ты так сильно хочешь помочь Гермионе. Но и я, и Джинни, и Рон тоже хотим ей помочь. Не нужно обвинять нас. Мы понятия не имели…

– Я и верно несколько вспылил, – беру себя в руки так же быстро, как и потерял контроль. Грёбаные гриффиндорцы всегда умели выводить меня из себя. – Семьдесят девять процентов пар, миссис Поттер, – говорю это абсолютно спокойно, – разводятся в первые два года после случившегося. Не через четыре.

========== часть 10 ==========

Небольшой кирпичный коттедж на маггловской улице. Ржавая музыка ветра у входа. Жёлтые занавески. Ненавижу жёлтый цвет, кстати. Интересно, это её родители выбрали их? Может, они и любовь к сомнительным «рыжикам» ей привили в своё время? Сил переговорить с Уизли я так и не нашёл. Значит, сам справлюсь.

Что ж. Я максимально оттягивал этот момент, но иного выхода нет. Вздохнув напоследок, привычно вхожу в дом Грейнджер.

Обычно у неё потише. Из крохотной кухоньки, которую чета Уизли использовала и как столовую, слышен лязг посуды. Только сейчас обращаю внимание на пряный запах. Пахнет на удивление вкусно. Странно, фрау Мюллер в это время должна уже быть в Мэноре.

– Эй, Грейнджер!

– На кухне! – Мы словно дети, играющие в Марко Поло.

Иду на её голос.

Открывшаяся картина не может не вызывать улыбки. Тяжёлые кудри Грейнджер свернуты в объёмный пучок на затылке, а поверх пижамной сорочки надет фартук.

– Ты сегодня поздно.

– Тяжёлый день на работе.

– Я готовлю карри, подожди минут десять. Мой руки и садись за стол.

Удивлённо вскидываю бровь, но всё же бормочу очищающее заклинание. Этот фарс отдалённо напоминает сцену из тех маггловских фильмов, которые в университете так любили мои сокурсницы. Когда муж приходит домой с работы, а жена кормит его ужином.

– Не уверен, что тебе уже можно столь острое…

– Я не буду есть. Это для тебя.

– Ты приготовила для меня карри?

– Ну, это единственное нормальное блюдо, которое я сносно готовлю.

– Ты просидела в декрете десять лет и умеешь готовить всего одно блюдо?

– О, в вопросах детского или спортивного питания я дам фору любому тренеру-диетологу. Но что касается привычной готовки – мне это было без надобности. Рон вечно сетовал, что я неумёха, потому что я не баловала их с Рози жирным и жареным. В итоге он смирился и даже сам научился печь пирог с почками по рецепту Молли.

– Звучит отвратительно.

– А ещё это вредно, учитывая его профессию, – Грейнджер беззаботно пожимает плечами. – Не думай, что я тиран. Дважды в месяц он устраивал себе так называемый «читмил» и мы ходили в ресторан, чтобы «вспомнить вкус нормальной еды». Но никогда в тайский, а так как я люблю эту кухню, то пришлось научиться готовить сносный карри. Себе.

– Ты рациональна и прагматична до зубного скрежета, – замечаю с улыбкой.

– Мне говорили, – улыбается в ответ.

Чтобы занять себя и стереть идиотскую улыбку с лица, пробую её стряпню. Недурно.

– Мне неловко, что я один ем.

– Я не стала бы травить тебя в собственном доме, – она снимает фартук и садится напротив.

– Я не это имел в виду, – пытаюсь внести ясность, но Грейнджер, закатив глаза, невербально призывает яблоко и демонстративно откусывает.

– Если тебе так будет проще. Мне нравится смотреть, как кто-то ест на моей кухне. Я могла по полчаса наблюдать, как… – она осекается, но затем продолжает: – Живоглот ест свой корм.

Вот оно. Момент настал. К чёрту возмущения о том, что она сравнила меня с шерстяным питомцем. Нужно просто спросить, где её кот.

Спросить и испортить все её попытки с этим импровизированным ужином. Сломать этот неловкий, неправильный момент псевдоуюта, который в последний раз испытывал, когда приносил жене кофе в постель. Чёрт, я реально сейчас сравнил?..

– Ты что-то говорил про тяжёлый день? Расскажешь?

Её слова избавляют от продолжения мысленного спора. Момент упущен. Если точнее, то он попросту проебан.

– Есть один непростой пациент, который норовит причинить вред самому себе. Я положил его в Мунго под личную ответственность, поэтому должен был убедиться, что его состояние относительно стабильно.

– Ты говоришь о своём домовике? – Увидев изумление на моём обычно непроницаемом лице, Грейнджер смущённо добавляет: – Фрау Мюллер мне сказала, извини.

– Да нет, всё нормально. Просто не ожидал, что ты в курсе… – Тяжело вздыхаю, осознав, что тянуть некуда. – Тебе не откупиться едой от разговора, Грейнджер. Расскажи мне о своей дочери.

– Не думай меня одурачить. Это тебе не отвертеться от рассказа о своём сыне, Драко Малфой, – теперь она тянет время вместо меня, и я даже немного благодарен.

– Что ты хочешь знать?

Грейнджер пожимает плечами:

– То же, что ты хотел бы услышать от меня.

– На самом деле я практически не знаю Скорпиуса, так что это задача не из лёгких.

– Как можно не знать своего ребёнка?

– Видишь ли… Скорпиус родился пятого июня, и в этот же день умерла его мать.

– Но твой день рождения разве не… – Она и об этом знает?

– Именно. Я всё ещё учился, когда умерла жена, и без зазрений совести оставил малыша на эльфов под руководством Нарциссы. Я практически не виделся с сыном, пока отец не…

– Понятно. Почему ты так с ним поступал?

– С кем?

– Со Скорпиусом, за что ты его наказывал?

Что она несёт? Наказывали только меня.

– При чём здесь это, Гермиона? Я просто… – Глубокий вздох, я смогу: – Я просто не мог его видеть. Вспоминать поступок его матери, понимаешь? Его глаза…

– Драко, я ни разу не специалист, но тебе не кажется, что нынешнее поведение твоего сына, ваши с ним отношения – результат твоего поведения?

– Прошлого не воротишь, Грейнджер, – я говорю это с грустной улыбкой, но искренне рад, что мы подняли эту тему. Пусть услышит меня: – Люди умирают. Это больно, это тяжело, это сбивает с ног, и кажется, что ты уже не в силах подняться. Но мы бессильны что-либо изменить, что-либо сделать с этим. Мы можем только жить дальше, понимаешь. Не сразу, но со временем. Мы должны. С тех пор, как Скорпиусу исполнилось пять, я больше не мог оставлять его на бабушку и эльфов. Нам пришлось взаимодействовать, и мы делали это.

– Мне не нравится слово «взаимодействовать».

– Но это именно то слово. Мне пришлось научиться смотреть ему в глаза, говорить с ним. Воспитывать. Не уверен, что в последнем преуспел. Но не всем суждено стать хорошими отцами. Мой отец так и не стал.

– Я плохо себя чувствую. – Напряжённо всматриваюсь в её лицо. – Мне грустно от того, что ты говоришь, но я не чувствую…

– Это остатки зелья в твоём организме. Ты не способна расстроиться, хотя понимаешь, что должна. Это нормально. – Отставляю тарелку, выходя из-за стола. – Пойдём в спальню, спасибо за ужин.

– Пожалуйста. Мне и правда лучше прилечь.

– Тебе снятся сны? Что-то беспокоит?

– Часто один и тот же непонятный сон. Я словно глубоко под водой, но стою не на дне, а на простом асфальте. И вокруг меня вишнёвый сироп. Звучит бредово, верно?

В её спальне я извлекаю из кармана мантии уменьшенный Омут Памяти. Ставя его на прикроватную тумбочку, возвращаю предмету прежние размеры.

– У тебя есть воспоминания, которые ты не хранишь здесь? – указательным пальцем легонько касаюсь её виска.

– А у тебя?

– Многое об Астории. Я спятил бы, если б день её смерти всё ещё оставался ярким в моей голове.

– Возможно, что-то и есть, но я не нырну в них, – Грейнджер с опаской смотрит на Омут.

– Прямо сейчас я не настаиваю. Что ещё ты хочешь знать обо мне?

– Неужели у вас нет тёплых совместных моментов с сыном? Вы совсем не проводили время вместе до Хогвартса?

– Я научил его летать на метле. Первое время всё шло неплохо. Мы оба много смеялись и… казалось, отношения, наконец, наладились. Ему было восемь. Но затем я всё испортил.

– Каким образом?

– Меня всегда учили быть первым во всём. В квиддиче, как ты помнишь, я не добился ничего. Когда Скорп научился держаться на метле, я превратился в требовательного ментора. Сейчас мне кажется, я попытался сделать из него игрока, которым всегда сам хотел быть.

– Но не был.

– Я давил на восьмилетнего мальчика, вынуждая тренироваться каждый день. Причём делал упор на совершенствование умений ловца, хотя сейчас понимаю, что у него были все задатки отбивающего. В итоге он начал избегать меня, забросив метлу подальше. Стал пропадать в библиотеке поместья, что мне показалось неплохой альтернативой. Общение свелось до совместных приёмов пищи. Он до сих пор не играет в квиддич.

– Думала, это я плохая мать.

– Понятие «плохой» или «хороший» глупо применять к термину «родитель». Все мы так или иначе раним своих детей. А потом они вырастают и идут со своими детскими травмами к ублюдкам вроде меня. Однако я считаю, что Скорп вырос неплохим человеком. Он трудный подросток, но если я стал относительно нормальным мужчиной, несмотря на воспитание Люциуса, хочется верить, что…

– Ты оправдываешь себя?

– Нет, Грейнджер. Пытаюсь принять тот факт, что независимо от того, как мы сожалеем о прошлом, мы не способны его изменить.

– Тебе нужно не утешать себя этим, а попытаться наладить общение с сыном сейчас.

– Хорошо, – я знаю, что моя ухмылка сейчас отвратительна, – но только если и ты постараешься наладить свою жизнь. Идёт?

– Ты нарочно построил этот разговор именно так?

– Может, на подсознательном уровне. Так с чего ты решила, что из тебя плохая мать?

– Это сложно объяснить. В том плане, что Молли то и дело ругала меня за перфекционизм. С самого рождения Роуз я всё делала по книгам. Питание, уход, развивающие игры. Меня так бесило, когда её единственная бабушка тайком кормила её сладостями!

– Может, тебя просто бесило то, что эта бабушка у неё единственная?

Грейнджер тяжело вздыхает, продолжая:

– Об этом я никогда не задумывалась. Может, и так. Но меня пугало, что моего ребёнка может испортить Артур Уизли, внушив ей что-то, в чём сам плохо понимает, следовательно, дав ей заведомо ошибочные знания. Мне хотелось, чтоб она освоила оба мира.

Я смеюсь, а она нервно ставит надкушенное яблоко, перекочевавшее вместе с нами из кухни, рядом с Омутом.

– Выходит, из меня никудышный отец из-за невнимательности к ребёнку, а ты плохая мать из-за гиперопеки?

– Я была уверена, что всё делаю правильно, пока…

– Пока?

– Помнишь этот период «почемучки», когда в день тебе задают по тысяче вопросов о том, как устроен мир?

– Смутно.

– Она всё выспрашивала, почему трава зелёная, а небо голубое, а я терпеливо разъясняла, что всё дело в хлорофилле и длине световых волн.

– Про световые волны мне и сейчас непонятно.

– О, это из маггловской физики, не обращай внимания.

– Так что случилось?

– Яблоко, – она взглядом указывает на потемневшее место укуса. – Роза спросила меня, почему со временем мякоть яблока темнеет. Я зашла издалека, рассказав об ошибочном мнении, что это из-за окисления железа, содержащегося во фруктах, а затем пустилась в подробное разъяснение о ферментах. О полифенолах – содержащихся в яблоках антиоксидантах; полифенолоксидазах, задача которых – окислять полифенолы… В общем, остановилась я, только нарисовав на песке цепочку молекул, – Грейнджер поднимает руки, распуская волосы. – И только тогда заметила, что моя четырёхлетняя дочь сидит рядом на песке, рассматривая свою обувь. Услышав, что я замолчала, она спросила: «Мамочка, это с кем ты сейчас разговаривала?»

Уже не сдерживаю откровенный хохот. На что Гермиона раздосадованно фыркает.

– Ты из-за этого решила, что плохая мать?

– Это впервые заставило меня задуматься, правильно ли я её воспитываю. В конце концов, ее ждала учеба в Хогвартсе, а значит, все эти факты маггловского мира не так и важны.

– И ты прекратила свои попытки познакомить её с этим миром?

– Не полностью, но… перестала вести себя как законченная фанатичка в этом плане.

– Что было дальше?

– Особо ничего. В одиннадцать она получила письмо из Хогвартса, и дальше всё как у всех. Ты сам знаешь.

– Не знаю.

Она чуть раздражённо смотрит на меня:

– Скорпиус ведь тоже получил письмо. Учеба, редкие визиты на каникулах, время с друзьями.

– У меня сын. Слава Мерлину, мне не пришлось говорить с ним о первой менструации. Как и тебе с Розой, верно, Гермиона?

***

Ты изо всех сил напрягаешь память, пытаясь вспомнить вашу с дочкой первую беседу о месячных. Розе сейчас четырнадцать, этот разговор должен был состояться, так ведь?

– Где твой кот, Гермиона?

– Кот? – Что за вопросы у него, прыгает от одной темы к другой, абсолютно не связанными между…

– Ты сегодня упоминала его, Живоглот, кажется?

– Он был очень старым и…

– И что с ним произошло? – голос Малфоя слишком настойчивый.

Тебя окатывает волной непонятной паники. Всё внутри холодеет и дрожит, а ты совсем не понимаешь почему. Что тебя так напугало, Гермиона? Где-то там, далеко, Малфой всё ещё ждёт от тебя ответа, а ты судорожно ищешь слова. И не находишь. Ощущения слишком сильные. Липкий страх, растерянность диким зверем проникает в голову, выталкивая логику и здравый смысл. Сердце громко бьётся в горле, словно тебя уличили в чём-то плохом. Вот бы только вспомнить в чём.

– Гермиона…

Кажется, он зовёт тебя, но ты словно во сне. Его голос теряет отчётливость в попытке пробиться сквозь толщу воды, под которой ты внезапно оказалась. Ты вдыхаешь в себя воздух, но кислорода отчаянно не хватает. Ты дрожишь, судорожно пытаясь совладать с собой и не потерять ощущения реальности происходящего.

– Где твоя дочь, Гермиона? – вопрос тихий и едва разборчивый, ты перестаешь видеть очертания спальни, ведь всё становится размытым. Всё плывет, но ты остаёшься в сознании. Кажется, ты сидишь.

– Где Роза?

– В Хогвартсе! – Ты не уверена, что он слышит тебя сквозь всю эту воду вокруг. Как ты можешь говорить не дыша под водой? Как он может?

Что с тобой? Где вы? Почему ты не помнишь, куда делся Живоглот?

– Ты видела её этим летом? Что вы делали?

Голова начинает гудеть от попыток вспомнить. Ослепительная вспышка с подходящим ответом ослепляет.

– В Норе! Каждое лето после школы она проводит в Норе.

– Это не правда, Грейнджер. Сколько лет твоей дочери?

Ты пытаешься встать, но всё слишком размыто. Пусть он уйдёт. Тебе надо прогнать его, но голова кружится.

– Сколько ей лет? Назови число.

– Четырнадцать!

– Нет, Гермиона, – ты чувствуешь сильное сжатие над локтями. Это он держит тебя?

Вслепую ты пытаешься встать на ноги, нащупать пальцами коврик у кровати. Ты всё ещё у кровати?

– Четыре года назад. Что произошло четыре года назад?

– Ничего! – ты скоро сорвёшь связки, стараясь докричаться до него. Ты чувствуешь хватку его пальцев, но он слишком далеко.

– Двадцать пятое декабря. Двадцать пятое декабря две тысячи пятнадцатого года. Что тогда случилось?

Эта дата острым лезвием вспарывает корку мозга, и ты, наконец, чувствуешь боль. Хватка на твоих руках исчезает, а затем чьи-то пальцы скользят по щекам. Комната постепенно перестаёт быть размытой. Это были слёзы, а не вода. Ты ничего не могла видеть из-за слёз.

Серые обеспокоенные глаза всматриваются вглубь тебя.

Ты снова можешь дышать.

– Скажи это, Гермиона, чтобы не пришлось говорить мне.

Ты упрямо качаешь головой. Ты пытаешься скрыться от его взгляда. Сказать что?

– Скажи, что я умерла, мам, – ты смотришь мимо Малфоя в угол спальни и, наконец, видишь меня.

========== часть 11 ==========

На несколько минут Малфой перестаёт для тебя существовать. Исчезает всё вокруг. Всё, кроме меня. Осознание случившегося врывается внутрь, словно цунами, и ты не успеваешь сгруппироваться, не успеваешь набрать воздуха в лёгкие. Безмолвно задыхаешься, пока тени воспоминаний оживают в уме, оседая волной ноющей боли.

Весь мир блекнет, и остаюсь только я. Маяк, который держит тебя в сознании. В сознании ли?

Только я, долговязая девочка-подросток с длинными волосами медного цвета и обилием веснушек на бледном лице. Которая смотрит на тебя с тенью улыбки.

Такой ты представляешь меня в мои четырнадцать. Я росла и изменялась в твоём воображении, становясь выше и статней. У меня даже начала формироваться грудь.

Ты больше не чувствуешь мужских рук на своей коже, не слышишь, как он зовёт тебя.

Ты, наконец, всё вспомнила. До конца. Наконец осознала.

Я указываю взглядом на Омут Памяти, находящийся у кровати, и ты также вспоминаешь, что спрятано в моей комнате. Флаконы с воспоминаниями, вшитые в мистера Пуговку, моего любимого мишку. В тот день, когда ты оставила последнюю память обо мне внутри маггловской потрёпанной игрушки, ты в последний раз зашла в свою старую детскую – нашу детскую. После чего на долгие годы запечатала двери с рисунком единорога. С рисунком, который ни рука, ни палочка так и не поднялись сорвать.

После похорон ты завалила себя работой в Министерстве, чтоб не оставалось сил думать ни о чём другом. Не оставалось сил винить себя. Помогало слабо. Работа не просто казалась – она была глупой и бесполезной. Ты перелопатила всю отчётность в отделе, упорядочив её. Затем возобновила попытки по активной работе над внесением изменений в законодательную базу по регулированию прав существ. Безуспешно. На тебя смотрели с жалостью, но та вскоре сменилась раздражением.

Чтобы не сойти с ума, ты вновь вернулась к бумажной работе, благо её всегда было в избытке.

Несмотря на то, что ты возвращалась домой непозволительно поздно, а уходила ни свет ни заря, всё равно не удавалось забыть. Забыть всё, что произошло. Перестать винить себя. Грызть изнутри до состояния злости. Ненависти за то, что не уберегла. Что приняла ряд неверных решений, которые привели к тому, к чему привели.

Мириады возможных цепочек событий мелькали в твоей голове каждую бессонную ночь, накладываясь друг на друга.

Что, если бы ты призналась Гарри в любви, когда ему было пятнадцать? Когда сжимала в руках его израненную ладонь, сдерживаясь, чтобы не пройтись языком по врезавшейся в кожу надписи «Я не должен лгать». Что, если бы он не влюбился в Джинни? Что, если бы ты переспала с ним в палатке? Не оттолкнула его рук, когда он стал гладить твою шею во время танца? Тогда у вас с ним родился бы другой ребёнок. Меня не было бы, я бы не умерла. Что, если бы ты не стёрла родителям память, не отправила в Австралию? Вы с отцом не жили бы в маггловском районе, где со мной произошло то, что произошло.

Что, если бы ты отдала Живоглота Молли с Артуром на время беременности, как они и просили, вместо того чтобы изобретать заклинание магического шара, делающее полукниззла безопасным для младенцев? Может, тогда вы с моим папочкой так и не забрали бы кота обратно у его родителей, когда я подросла. Что, если?.. Миллионы подобных вариаций мелькали в голове, пока ты безуспешно силилась уснуть. Хроноворот на третьем курсе… что, если бы тебе удалось как-то сохранить его? Или умыкнуть ещё один из Отдела Тайн на пятом. Что, если бы ты не поддалась на увещевания Рона и не решилась завести ребёнка? Сделала бы аборт, подала на развод, переехала в Австралию… Тот факт, что ты на самом деле никогда меня не планировала, ещё сильнее заставлял тебя ненавидеть саму себя. Злиться за то, что допустила мою гибель. Винить-винить-винить…