Текст книги "То, что нас связывает (СИ)"

Автор книги: Blueshoe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Это, скорее, был монолог. Контакт забитый в телефонную книгу как «Мразь» писал Маю. Май не отвечал, но собеседник, похоже, и не ждал ответа.

«Признайся, ты скучал по мне.»

«Сколько папиков тебя поимело? Ты не бедно выглядишь.»

«На мне натренировался, а потом насосал?»

«Я же говорил, тебе пригодится.»

«Я до сих пор помню твой сладкий ротик. Жду не дождусь, когда снова им воспользуюсь.»

«Не забудь бабло.»

«Мы сделаем это без смазки, хочу чтобы тебе было больно, маленькая шлюшка.»

«И без глупостей, а то все это увидят.»

Ниже шли фотографии, на которых Май, тот мальчишка девятилетней давности, делал минет. Качество было плохое, будто сняли поставленное на паузу видео с телевизора, но спутать его с кем-то или не узнать было нельзя. И трудно было не догадаться, кто ему пишет. Здесь, на фото, его влажный от слюны член засунут в рот моего любимого человека по самые яйца. Он причина слез, которые блестят в серых глазах, отвращения и страха написанного на лице. Матросов.

В желудке, будто скрутился противный склизкий комок змей, шевелящихся и норовящих выйти наружу. Меня затошнило.

Это я виноват. Нужно было выслушать. Нужно было запихнуть свою раненую гордость в свою святую жопу и выслушать! Хотя нет. Нужно было быть внимательнее раньше. Нужно было заметить, что с Маем творится что-то не то. Поговорить, узнать. И он бы не пошел к этому ублюдку. Он бы не стал делать... этого. И сейчас Роман Матросов не шантажировал бы его. Я надеялся только на то, что сам Май винит меня не слишком сильно. Я понимал, что нельзя исправить прошлое. Но должно же быть что-то, что я могу сделать?

Я поразмыслил и решил, единственное, что я могу сейчас сделать – это быть терпеливым. Он расскажет, когда будет готов. С этими мыслями я положил телефон на место. Как раз вовремя. В спальню вошел Мирошенко, вытирая мокрые волосы. Посмотрел на меня и, недовольно цикнув, сказал не терпящим возражений тоном:

– А ну марш в душ, ленивая морда!

– Никакого уважения к раненому, – фыркнул я, собирая в кучу свои подрагивающие от перенапряжения конечности.

– Давай шуруй, лебедь умирающий, – шлепнув меня по заднице мокрым полотенцем, Май потянулся к джинсам, выуживая из кармана снова пискнувший телефон. Похоже, нам всё же придется поговорить начистоту, после того, как я приму душ.

Когда, сверкающе-чистый, я выплыл из ванной, планируя наш разговор и, возможно, второй раунд, в квартире никого не было. Только записка: «Срочное дело. Буду занят, не дергай меня, я позвоню.» И всё бы ничего, но рядом лежали ключи от моей квартиры.

========== -10– ==========

        Близилась осень. Я подумал об этом следующим утром, увидев жиденькие кучки пожелтевших листьев, которые дворник сметал в мешки. Небо чаще заволакивали серые тучи, ночами в открытое окно тянуло ощутимой прохладой. Дорожники обновляли разметку на пешеходных переходах и чинили погнутые знаки. Лето кончилось, и мне было грустно.

Я люблю осень. Как всякий творческий человек, я могу иногда поддаться эмоциям, пострадать, погрустить. А ещё мне нравится буйство красок, словно последняя вечеринка, прежде чем придёт унылая серость. Плевок в лицо зиме. И заезженно-банальное «посидеть с чашечкой кофе с коньяком, укутавшись в плед» не казалось таким уж баяном.

Сентябрь я встретил один, в своей пустой квартире. Я всё ждал, наивно веря в лучшее. Придумывал веские причины, по которым Май мог поступить так, как поступил. Держал телефон всегда рядом с собой, боясь не услышать звонка. Ждал. Ждал. Ждал.

Моё ожидание кончилось в один дождливый вечер. Я возился с графикой, пил кофе с капелькой коньяка... ну хорошо, коньяк с капелькой кофе, вдыхая холодный сырой воздух, просачивающийся из распахнутого окна, когда заверещал мой сотовый. Сердце ёкнуло. Это должно быть Май, кто ещё будет звонить так поздно? Может, он позовёт меня к себе или сам приедет.

Но это был не Май.

– Привеееет, – радостно воскликнула трубка голосом Ольки Самойловой. Она выпытала мой номер тогда, во время встречи выпускников.

– Привет, Оль.

– Илья, может вы с Маем придете в гости, раз уж всё равно в городе? Мы бы посидели, поболтали. Или у вас планы?

– Мммм. Я не смогу приехать в ближайшие две недели...

– Что? А ты не у родителей?

– Нет. С чего ты взяла, Оль?

– Я просто Мая с Ромой видела сегодня. Кричала им, они не слышали. А номер у меня только твой. Я подумала вы вдвоём к твоим родителям приехали... – осеклась Оля и, не понимая, что невольно сдала моего парня, – Может обозналась?

– Да, наверное... Ничего. Как приедем, обязательно тебе звякну, посидим...

– Да, звони, конечно. Пока.

Я нажал отбой и уставился в стену. Что Оля на самом деле видела Мая, сомнений нет – кто ещё мог быть рядом с Матросом?

Вот и всё. Обманывать себя больше не получится. Он не позвонит. Если бы хотел, уже позвонил бы. За две-то недели, прошедшие с того памятного вечера.

Просто признай это, Илья. Ты знаешь, почему он так поступил. Ты – напоминание обо всём плохом, что с ним когда-либо случалось. Смерть его родителей, ужасное отношение в школе, история с Матросом, бабушкина смерть. Ты потащил его на эту дурацкую встречу. Если бы не ты, Матрос бы до сих пор не знал, где его искать. Вообще всего этого не было бы изначально, не будь тебя.

А может дело в том, что для него, наоборот, всё было не так серьезно, как для тебя? Он никогда не говорил что любит. Ты его совсем не знаешь, оказывается.

Я закрыл глаза и попытался проглотить ком, застрявший в горле. Зачем он тайком поехал к Матросу? Мне очень не хотелось верить, что он поддался на провокацию. Опять. Но червячок сомнения всё же шевелился в душе. У него многое стоит на кону. Прекрасная карьера, довольно известное имя, неплохие планы и связи. Зачем ему скандал? Нет, он не мог. Или мог? Может, у него особая форма мазохизма: хождение по граблям без каски?

Это было мерзко, вот так гадать, маяться, ожидая хоть каких-то объяснений. Бояться не дождаться их никогда. Я был противен сам себе из-за того, что сомневаюсь в человеке, которого люблю. Но не сомневаться не получалось. Это конец? Просто очень похоже, что да. Был небольшой шанс, что я всё неправильно понял, но он таял, с каждой минутой становясь всё призрачней. У меня не осталось сил ни злиться, ни думать. Я лёг на диван в студии, свернулся калачиком, чувствуя ноющую боль в груди, и пытался не захлебнуться в накрывшей меня тоске.

Утро, вопреки моему желанию, наступило по всем фронтам. Звонками на студийный телефон, звонками на сотовый, ломотой в голове и теле и раздирающим горло кашлем. Похоже, за ночь я успел простыть, ведь окно закрыть не удосужился. Моя квартира располагалась над студией, чему я обычно радовался. Но не в этот день. Я сгрёб себя с дивана и заставил впустить ассистента. Просипел ему указания по поводу текущих проектов, науськал, что отвечать на звонки и пополз в свою квартиру. Последнее, что я помню, это кровать.

Штырило меня не хило. Когда я очнулся, весь мокрый, запутавшийся в простынях и задыхающийся, на улице было светло. Я даже решил, что всё не так уж плохо, пока не глянул на сотовый. Сутки прошли. Пропущенных была целая куча, но ни одного, от человека, которого я хотел услышать больше всего. К черту! Я попытался встать, но потерпел такую эпическую неудачу, что чуть не заплакал. Недельные котята просто бодибилдеры, по сравнению со мной. Ужасная слабость. Руку поднять тяжело, не говоря уже о всех оставшихся частях тела. Моих силенок хватило только на геройское подтягивание к себе бутылки с водой, что со вчера осталась на тумбочке. На попить уже не хватило. Я опять вырубился.

Следующий мой визит в мир живых был интереснее предыдущего. Я был в странном мистическом месте. Не дома определённо. Из руки росли щупальца, по стенам ходили серые тени, а над головой качались деревья с прозрачными листьями. Местные обитатели были очень похожи друг на друга и касались меня колючими руками. Позже выяснилось, что это была реанимация, а чудный новый мир – всего лишь мой лихорадочный бред. Жаль, деревья были прикольными. Помню, я ещё подумал, как же они без хлорофила-то?

Как только я смог осознать, что нахожусь в больнице, дядя доктор дал добро на мой перевод в обычную палату. Эскулапам меня сдал Костя, как выяснилось. Он пошёл узнать, как его малахольный шеф поживает и увидел, что дверь не заперта. Видно, выглядел я не очень, и, подстегиваемый зашкаливающей температурой, нёс полную ахинею, поэтому Костик вызвал скорую. И вот я здесь, в палате интенсивной терапии на шесть человек. Ко мне никто не приходил, ассистент был по уши в делах, а больше никто не знал. Я много спал или слушал звуки голосов соседей, к их разговорам я не прислушивался, только к интонациям. Это помогало мне не думать. Замутненное сознание – здорово. Даёшь бред!

На третий день, как по секрету созналась медсестричка Леночка, я перестал «внушать опасения». К тому моменту разум снова заработал на всех оборотах и большое количество свободного времени стало сущим наказанием. Поэтому шантажом и уговорами я добился выписки под собственную ответственность и вернулся домой. Мне было лучше, но не настолько, чтобы замутить уборку. Я понял, что переоценил себя, когда мир перед глазами закачался. Пришлось улечься на диванчик и смирно ждать, пока сердце перестанет частить где-то в горле и стучать в ушах.

Частить перестало, стучать нет. И тут до меня дошло, что это в дверь колотят. Моё бедное многострадальное тельце было на грани обморока, но до двери я всё же доплелся. Что-то не хочется опять смотреть на те деревья.

– Сейчас, сейчас, – каркнул я хриплым голосом больше для себя, чем для посетителя, потому что с той стороны двери меня вряд ли было слышно.

Я едва успел отшатнуться и вжаться в стену, чтобы меня не пришибло.

– Какого хрена, Илья? Что за приколы, почему ты трубку не берешь? Я ключи у тебя забыл! – в квартиру ворвался осатаневший Май.

– Дверь не открываешь, на звонки не отвечаешь, в студии никого! Если на меня насрать, родителей бы хоть пожалел... Илья? Господи! Ты что?

Увидев меня, наконец, Май осёкся и резко побледнел. Что, настолько плохо выгляжу?

– Привет, – прохрипел я и стал оседать на пол. Мирошенко меня поймал, издав какой-то испуганный вскрик, и потащил в комнату. Уложил на диван, закрыл входную дверь, сбегал за водой, накрыл пледом и, усевшись на пол перед диваном, спросил:

– Что случилось?

– Заболел...

– Почему не позвонил?

– А ты почему? Меня на скорой увезли, телефон дома остался...

– А по-другому сообщить нельзя было? Я чуть не поседел! Мама твоя звонит и спрашивает, почему ты трубку не берёшь, я звоню – не отвечаешь. Дома никого, в студии никого... я отсюда собирался в полицию идти писать заявление. Так, мне нужен телефон твоего Кости, на будущее... – тараторил Май.

– Зачем? – устало спросил я.

– Что значит «зачем»? Чтобы я тебя всегда и везде мог найти!

– Я думал, ты хочешь расстаться...

– Что, простите?! Повтори! А то мерещится всякое, – навис надо мной Май.

– Ты сказал не дергать тебя, не звонил, ключи оставил...

– Я же говорю, забыл. А не дергать меня я тебя и раньше просил, – фыркнул Май, закатив глаза.

– Ты ездил к нему! Один. В тайне! – орать у меня не получалось, но хрип вышел даже драматичнее.

Мирошенко помолчал, оторопело соображая о чём речь. Потом его глаза сузились и впились в меня, как две стальные иглы.

– Ездил. Один. Потому что я сам могу свои проблемы разрулить. Зачем мне тебя с собой было...

– Что, свидетели не нужны были? – перебил я. Май вздрогнул и поджал губы.

– Ты что, подумал, что я под него лягу? – удивлённо и зло спросил он.

– Я не знаю что думать, Май. Ты ушёл втихушку, ничего не сказал и не объявлялся две недели. В прошлый раз закончилось тем, что ты ему отсасывал!

– В прошлый раз я был глупым напуганным пацаном, который хотел спасти любимого человека. Но знаешь, я на своих ошибках учусь. А ты, похоже, нет.

– А что бы ты на моем месте подумал?

Май прикрыл глаза, выдохнул, встал и вышел. Хлопнула входная дверь. Ну и черт с ним! Я прав! Он тоже бы не обрадовался поступи я так как он. Я прав и я один. Молодец, Илья, флаг тебе и орден. Поздравляю!

В голове было туманно и тягуче. Мысли наскакивали друг на друга, путались, сплетались. Я задремал. Проснулся ближе к вечеру от какого-то звука. В квартире пахло вкусным. А ещё в квартире было... уютно. Как, если дома ты не один. Раньше так было по воскресеньям, когда мама на кухне готовила завтрак, и солнце светило в окна моей комнаты. Я открывал глаза, принюхивался, разглядывал танцующие в лучах солнца пылинки и кайфовал. Потом так было, когда появился Май.

– Проснулся? На кухню придёшь или тебе принести сюда? – у него был усталый голос.

– Что?

– Суп. Принести?

– Май?

– Ммм?

– Ты же ушёл...

– Мне надо было подышать... – Май поморщился, будто говорил о чём-то неприятном, и прислонился плечом к косяку двери. Помолчал немного, глядя в пол, пряча руки в карманах джинсов.

– С одной стороны, я дико зол на тебя. Как ты можешь быть обо мне настолько паршивого мнения? Как ты мог подумать, что я мало того что изменю тебе, так ещё и с этим чмошником? Что я поддамся на сраные угрозы?! – Май мотнул головой, показывая, что не договорил, когда я попытался возразить, и продолжил, – С другой стороны, я немного остыл и сейчас понимаю, что это всё выглядело... Херово это выглядело, признаю. Ничего скрывать я не собирался. Просто из-за одного дебила похерились сроки для итальянцев. Мне звонил Ванька в истерике, партнеры угрожали миллионной неустойкой, пришлось садиться переделывать. Это было очень срочно, вот я и ушёл, не объяснив ничего. Пожрать времени не было. А потом решил разобраться с этим козлом, раз и навсегда, потому что он допёк меня в конец. Кто знал, что ты узнаешь раньше, чем я тебе расскажу. Кстати, откуда?

– Мне Оля позвонила, пригласила нас в гости. Сказала, что видела тебя вместе с Матросом, а без меня тебе там делать, вроде, нечего...

– Ясно.

– Ты... разобрался?

– С дегенератом этим? Да, – Май включил на телефоне запись, бросил его на стол рядом с диваном и отвернулся.

 "– Поправь, если я что-то путаю. Ты требуешь, чтобы я платил тебе тысячу долларов в месяц и занялся с тобой сексом, а в случае отказа готов выложить в Интернет видеозапись, на которой ты принуждаешь меня к оральному сексу, заснятую у тебя дома. Ту самую, на которой я делаю тебе минет под твои понукания и пошлые комментарии, – спокойно говорит Май. Убийственно спокойно. На заднем плане слышен искаженный видеозаписью голос юного Матросова, командующий: « Соси, пчёлка Майя. Ты же пидор, ты должен это уметь. Спасибо потом скажешь. Глубже бери... оооох, бляяя... чёткая шалава. Харе ломаться. А то расскажу ему... или лучше покажу... пусть знает, что это дырка общего пользования...»

. Чмокающие звуки и смех.

 «– Ты тупой что ли? С первого раза не допёр? –  наглый голос Матросова. Судя по легкому заплетанию языка, он в подпитии, – Бабки привезешь и жопу подставишь. А то ты быстро свалил тогда, я даже не успел тебе палку кинуть. Всё гадал, как это, тебя натянуть. Всю жизнь мне сломал, сссссука. И без балды, а то станешь звездой Ютуба и Одноклассников. Кто с тобой после этого работать будет?»

Послышался ржач, шуршание и грохот. За которым последовал душераздирающий вопль. Запись кончилась.

– Что ты с ним сделал? – спросил я с опаской.

– Поможешь спрятать труп? – внешне Май был спокоен, но посмотрел на меня с вызовом.

– Помогу, – совершенно серьезно сказал я. Май вздернул бровь.

А чему ты удивляешься? Я и труп помогу спрятать и сам за тебя умру и любого прикончу. Наверное, это читалось в моих глазах.

– По морде съездил и яйца отдавил. Импотентом останется. И пленку забрал, он на плёночную видеокамеру снимал. Оцифровывать побоялся, – признался Май с показным безразличием. Снова отвернулся к окну и уставился в никуда отсутствующим взглядом.

– А еще сказал, что если этот гондон от меня не отвяжется, я возьму эту пленку и запись, что ты слышал, пойду в ментуру и накатаю на него заявление об изнасиловании и шантаже. И срать мне на огласку. А когда его посадят, приеду к нему на зону и прилюдно попеняю, что нельзя насиловать маленьких мальчиков. И тогда он не жилец.

– Не так ты прост, как с виду кажешься. Я тебя почти боюсь, – восхитился я и добавил: – И люблю...

– Любишь? – переспросил Май.

– Люблю, – уверенно сказал я. Встал с дивана, пошатнувшись, подошёл к нему, обнял со спины, пробравшись рукой под его футболку, ласково поглаживая шелковистую кожу на животе, ощущая под пальцами тонкие волоски и тепло. Втягивая носом любимый запах, чувствуя грохот его сердца, слыша успокаивающееся дыхание, – Я только сейчас понял, что ни разу не говорил тебе этого.

– Не говорил. И давно?

– Что?

– Любишь давно?

– С десятого класса...

Он повернулся и обнял в ответ. Провел рукой по виску, щеке. Проследил пальцами линии челюсти и губ. Ледяные глаза наполнились теплом. Бледно-розовые губы расслабились и уголки чуть поползли вверх, обозначая улыбку. Ресницы прикрыли на миг расширившиеся зрачки. Разгладилась морщинка между бровей. Май вздохнул, достал бумажник и, порывшись в одном из отделений, выудил потрёпанное фото. Я в зеленом свитере на фоне заснеженного леса.

– Я тоже.

– Что «тоже»? – подначил я.

– Люблю... – смутился Май и слегка порозовел.

– Тоже с десятого класса?

– С девятого.

– Так ты обо мне тогда говорил, когда играли в «правду или выкуп»?

– О тебе конечно. Думал, ты знаешь, – окончательно смешался парень, отвёл глаза, дёрнулся, собираясь сбежать. Но я прижал его к себе, как мог крепко. А потом поцеловал, вложив в этот поцелуй всё, что я чувствую, чего боюсь, хочу. Всю вселенную своих чувств. И он ответил.

Красивый, сильный, нежный, страстный – только для меня. И все мысли, и чувства, и секреты. Всё только для меня. И  любовь, которую он суеверно боится спугнуть словами и, которой смущается по-детски, тоже для меня. Раньше я не знал, что в любви не должно быть сомнений. Даже если всё прекрасно, своим недоверием ты отравляешь любые высокие чувства.

До него я не знал, что если действительно любишь, надо верить всем сердцем.

Теперь знаю.