Текст книги "То, что нас связывает (СИ)"

Автор книги: Blueshoe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== -1– ==========

        В нашем подъезде жила бабушка. Типичная бабуля, от которой пахнет старостью и нафталином. Она носила допотопный цветастый платок и часто сиживала на лавочке у подъезда, позвякивая спицами. Она все время что-то вязала, и мы прозвали ее Паучиха, с подачи кого-то из старших, конечно.

Она прикармливала кошек и гоняла нас хворостиной, когда мы пытались привязать им к хвостам консервные банки. Рассказывала нашим родителям, если кто-то из нас прогуливал школу или попался с сигаретой. Ворчала на современную молодежь, которая пакостит в лифтах и расписывает стены.

Мы думали, она нас ненавидит. И ненавидели ее в ответ, искренне, самозабвенно, как умеют дети.

Сейчас я вспоминаю то время со стыдом, но тогда мне казалось, что Паучиха – настоящий враг. Она всегда была на посту, всегда все знала и видела. А потом на какое-то время она вдруг пропала. Мы с дворовыми строили глупые догадки и мечтали, чтобы она не возвращалась. Но она вернулась: какая-то враз постаревшая и бледная, а вместо цветастого платка на голове была черная косынка. Тогда же с ней поселился наш ровесник, ее внук. Он почти не выходил из дома, я видел его мельком пару раз до наступления первого сентября. А потом выяснилось, что он со мной в одном классе.

Моя ненависть к Паучихе перенеслась и на новенького, по инерции. Тем более, что был он тощим, тихим и бледным. С совсем светлыми, почти белыми волосами, бровями и ресницами. А еще у него был жуткий взгляд – слишком взрослый. Светлые глаза смотрели так, будто он знает все обо всех. Каждый грешок, каждую пакость и постыдную тайну.

В тринадцать лет мы все пытались казаться круче и опытней, чем есть. Мы хотели выглядеть сильными и смелыми, и нам нужна была жертва. Паучихин внук идеально подошел на эту роль. Он почти ни с кем не разговаривал, только смотрел исподлобья. Он оказался слабым и болезненным, и победить его смог бы и второклашка. К тому же он был не похож на нас и у него было дурацкое имя – Май. Как мы, тринадцатилетние крутые пацаны, могли пройти мимо такой замечательной кандидатуры на роль жертвы?

Естественно, его стали задирать: выбрасывали учебники в мусорное ведро, мочили тетради в раковине, натирали сумку мелом, ставили подножки, когда он шел к доске, цепляли на спину дурацкие записки. Он никак не реагировал: не отвечал, не психовал, не жаловался, только опускал голову и молчал. Все тычки, шлепки и удары он сносил безропотно. На следующий день приходил с залатанными советским белым пластырем учебниками и тетрадями, с сумкой в разводах от мела, прихрамывая.

Такая безответность делала его легкой добычей и убивала всякий интерес. К тому же, учителя стали поглядывать на нас неодобрительно. И мы перестали его трогать, физически. Просто насмехались и дразнили, обзывая молью, беляночкой, снеговиком.

Он стал для нашего класса чем-то вроде отщепенца, немного чокнутого одиночки, в которого тыкают пальцем, но бить считают ниже своего достоинства.

Казалось, что он сам не прочь, чтобы его считали фриком. Он отращивал свои блеклые волосы и однажды притащил в школу... вязание. Он вязал все перемены напролет, будто специально нарывался. И к бледной моли добавились новые прозвища – педик и пчелка Майя.

Мы росли, но не взрослели. Время шло, а мы оставались все такими же узколобыми и ограниченными. Так бывает с детьми, которые счастливо живут и не знают лишений. Человек взрослеет, проходя через испытания, преодолевая себя. На тот период самым страшным испытанием для меня была внезапная контрольная. О чем тут говорить? Мы все так же подкалывали его из-за бледного вида, из-за того, что он ходил почти всегда в одних и тех же вещах, из-за его отвратительного почерка, из-за его дурацкого вязания. Кто-то из девчонок рассказал, что Паучиха торгует на улице вязаными носками и прочей ерундой, и мы принялись дразнить его еще и за это. А потом просто стали игнорировать. Всё было настолько привычно и знакомо, что я пропускал это через себя на автомате, ни о чем не задумываясь.

Я не помню когда всё стало меняться, когда я изменился.

Может началось все с моей мамы? Я, как истинный мужик, не любил ходить с мамой по магазинам. Но к середине девятого класса до меня дошло, что если я не проконтролирую процесс обновления гардероба, то буду еще долго ходить в футболках со спайдерменом и в других, милых маминому сердцу, детских вещах. Мне надо было выглядеть круто. Тогда я еще не постиг великую истину, что быть крутым и круто выглядеть – это разные вещи.

С тех пор я периодически подвергал себя этой пытке. Конец ноября, десятый класс. За лето я вытянулся и вырос из всей более-менее приличной одежды. Пришлось идти на шоппинг. Я потратил кучу нервов и времени, а мама кучу денег. И все было неплохо, за одним небольшим исключением – нам попался отличный свитер. Такой... крутой, модный – он смотрелся на мне шикарно. Без ложной скромности скажу, уже тогда я знал, что довольно симпатичный: темные волосы, зеленые глаза и полное отсутствие прыщей. От папы достался высокий рост и отличная подтянутая фигура, безо всяких усилий с моей стороны. От мамы – густые черные ресницы и ямочки на щеках, от которых таяло большинство особей женского пола от пяти до восьмидесяти пяти. Чем я, признаюсь, бессовестно пользовался.

Так вот. Свитер. Он был просто-таки предназначен для меня, но стоил баснословно дорого. Брендовая шмотка. Мама хмурилась и теребила замочек на кошельке, но так и не решилась на покупку. Я расстроился, но истерить не стал, не девчонка же, в конце концов. Бросил последний прощальный взгляд на витрину и потащился за родительницей по оставшимся семи кругам ада... э-э-э, двум этажам торгового центра.

Через пару недель, утром, загадочно улыбаясь, в мою комнату заглянула мама. Протянула нарядный пакет и, погладив по голове, как маленького, умчалась на работу. Я был озадачен – еще не Новый год и не мой день рождения. Вообще, на удивление непраздничный день, если верить гуглу, так к чему подарок? Почесав маковку, я пожал плечами и вытряхнул содержимое пакета на кровать. Это был он, тот самый свитер!

В школу я поперся, конечно же, в нем. Обновку заметили, и я собрал свой урожай восторженных девчачьих «ахов» и нарочито грубых: «Ну классно, чё» от пацанов. Я даже заметил на себе пристальный взгляд светлых глаз Паученка. А наша заядлая модница Диана, знающая наизусть всех дизайнеров и кучу другой ненужной хрени, заявила:

– Классная имитация, Илюш. У кого заказывали, я бы тоже не отказалась?

– В смысле имитация? – не догнал я сразу.

– Ну это же на заказ явно связано по мотивам дизайнерской шмотки, – пожала плечами девушка и встала из-за парты, чтобы дотянуться до моей шеи и отогнула воротник, – вот, лейбла нет. И немного по-другому сделано. По-моему, даже лучше, чем оригинал. Так у кого заказывали?

– Не знаю, но спрошу если хочешь, – улыбнулся я, чтобы скрыть смущение. Подделка. Черт возьми, подделка. Это почему-то меня жутко взбесило.

– Спроси пожалуйста, а то Фирсова знает, но не колется, овца, – падая обратно на стул, поделилась печалью Диана.

Тем же вечером я устроил маме допрос:

– Мам, а свитер этот ты ведь не в магазине купила?

Мама удивленно подняла брови.

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что мне сказали, что это подделка... и попросили узнать, где ты его заказывала.

– Подделка? Так и сказали?

– Ну имитация, какая разница?

– Да никакой. А ты хотел свитер или лейбл от него? Может и с ценником бы ходил? – спросила мама ласково и прищурила глаза, папа в кресле вжал голову в плечи и замер.

– Да при чем здесь это? – мама у меня ругается редко, но если решила устроить скандал, то это будет эпично. А меня заносит на поворотах, вот и в этот раз я не заткнулся вовремя.

– При чем здесь это? Ни при чем. Ты, дорогой, объясни мне, что у тебя за претензии ко мне? Вещь некачественная, сидит на тебе плохо или мало за нее заплачено, на твой вкус? Что не устраивает вас, юноша?

– Мам...

– Лариса Иннокентьевна сделала все отлично! Я на работе показала, все обзавидовались, а тебе, значит, не по рылу каравай?!

– Лариса... кто?

– Лариса Иннокентьевна, из нашего подъезда, у нее жена директора пальто заказывала вязаное...

– Паучиха что ли? – возмущенно завопил я, осененный догадкой.

– Что?! Какая она тебе паучиха?! Хоть каплю уважения имей!

– Фуууу, этот свитер Паучиха связала своими вонючими руками?! И ты ей еще деньги платила? Она ненавидит меня, и внук у нее фрик. Что б я его еще раз одел... Лучше буду в обносках ходить.

Я бы много еще чего наговорил, наверное, но мама закрыла лицо руками, всхлипнула, и я понял, что она плачет. Моя. Мама. Плачет. Очевидно, из-за меня.

– Сережа, кого я вырастила? – тихо спросила мама у отца.

– Мам, ну ты чего? – растерялся я.

– Ничего, Илья. Мне обидно и стыдно, и противно. Ты не мужчина, ты – слепой, ограниченный, капризный мальчишка. Ты не сделал своими руками ничего стоящего, не заработал ни копейки, получаешь все даром, не прилагая усилий. У тебя есть все: дорогущий телефон, фотоаппарат, стоимостью в две мои зарплаты, модные вещи, дом. И ты воспринимаешь это все как должное. Думаешь, что так и должно быть, не видишь, как живут другие люди. Начнем с того, что ты неблагодарная свинья! Позволяешь себе обзывать пожилую женщину, которая тебе ничего плохого не сделала, которая старалась, по ночам работала, чтобы успеть к сроку. Но ты ни во что не ставишь ее труд. Мой труд не ценишь. Я ведь не на деревьях деньги нахожу. И ты еще имеешь наглость обижаться. Господи, мне сейчас так стыдно, что ты мой сын! Я думала ты лучше, умнее. А ты пластмассовый... пустышка...

Мама не повышала голоса. Она смотрела так, будто я у нее на глазах оторвал голову котенку. Лучше бы она накричала на меня, наказала. Только не эта бездна разочарования и обиды в ее глазах. И слезы. Я чувствовал себя последней тварью. Я был виноват и мысленно корчился от стыда. Как будто она станет меня меньше любить. От этих мыслей и чувств у меня перехватило дыхание и задрожали руки, а в ушах эхом звучало: пустышка... пустышка... пустышка.

Мама вытерла слезы, прошла мимо меня в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Я стоял, как оплеванный, и был отвратителен сам себе. Я был растерян, испуган, зол на себя и на нее.

– Ты только что обидел и разочаровал человека, который любит тебя больше всех на свете, – печально вздохнул папа, – я тоже считал тебя взрослым, умным, хорошим парнем. Радовался, что из тебя вырастет настоящий мужчина...

– А теперь, – попытался возмутиться я, – решил что не вырастет? Подумаешь, бабулю обозвал! Да её так весь двор зовет. Типа, я из-за этого стал слабаком, не мужиком?

– Кто такой настоящий мужчина, Илья? По-твоему, какой он должен быть?

– Сильный. Смелый. Крутой. Тот, кто может постоять за себя!

– Только за себя? В чем крутость, если ты отвечаешь только за себя, если доводишь до слез собственную мать? И о какой силе речь? Физической? Мужчина – это не наличие мускулов и крутого вида. Мужчина – это поступки! Поступки, за которые можно уважать. Как думаешь, ты совершал такие?

– Мне шестнадцать лет, когда мне было совершать поступки?

– М-дааа, ответ очевиден. Жаль...

Я долго еще обдумывал тот разговор. Пытался понять, почему родители мной недовольны. Что имел в виду папа, когда говорил про поступки. Я решил доказать им, во что бы то ни стало, что не маленький, не глупый и не пустышка. Я прокручивал в голове их слова и решил, что самый простой способ доказать, что я мужчина – самостоятельно заработать денег.

Устраивался я в несколько мест. Промоутером, расклейщиком объявлений, курьером. Заработать нормально никак не удавалось. Я работал, мотался по городу в предпраздничной декабрьской суете, но выхлоп был до слез маленький.

В один из самых морозных ветреных дней я умудрился посеять перчатки, а мне надо было еще расклеить объявления в трех дворах. Я плелся злой, зажав пакет с объявлениями под мышкой и пряча руки в рукава, что, впрочем, не особенно помогало. Пальцев я уже не чувствовал.

Плевать на работу, если я не отогрею руки в ближайшее время, у меня обморожение будет, подумал я и пошел в сторону автобусной остановки, блуждая взглядом по прохожим.

Сначала я увидел прилавок, складной стол, накрытый застиранной вышитой скатеркой, потом тех, кто за ним сидит. Паучи... Лариса Иннокентьевна и Май. Женщина пыталась что-то вязать, но внук осторожно отнял у нее спицы и вручил исходящий паром пластиковый стаканчик. В его жестах было столько... нежности и заботы. А еще он улыбался. Май улыбался, и это совершенно его преобразило. Потом он поднял глаза и увидел меня. Улыбка его моментально померкла, а мне стало как-то... странно жаль. И еще немного стыдно, будто я в замочную скважину подглядываю. Поэтому я отвернулся, укутался как мог и стал дышать на руки, в надежде их хоть немного согреть. Процесс так меня увлек, что я вздрогнул, когда мне под нос сунули нечто пушистое.

– Не дыши на них, еще хуже сделаешь, лучше потри друг об друга и одень варежки, – это был Май. Его голос сейчас вовсе не был тихим и безжизненным. И, несмотря на то, что он был ниже меня и слабее, я смотрел на него, как кролик на удава. Он вздохнул, покачал головой и натянул одну за другой рукавички на мои окоченевшие руки.

– У меня денег нет... – начал было я, но он только фыркнул, мотнул головой и пошел обратно к бабушке.

Я так задумался, что не заметил, как доехал до дома. У меня рушились стереотипы и это было очень неожиданно. Я подумал, что совсем ничего не знаю о человеке, с которым учусь вот уже третий год. Что я вообще мало знаю о людях. А они, как выяснилось, могут удивлять. Мне стало любопытно и тогда я взялся наблюдать. Когда смотришь внимательно, можно многое увидеть.

Темные круги под глазами. Обед состоящий из одной булочки. Заплатки на джинсах. Ловкие пальцы и длинная тонкая шея. Бледное лицо, покрывающееся легким румянцем, когда он ловит мой взгляд и не отводит глаз.

Какой ты интересный, Май Мирошенко.

Мама всю последнюю неделю обижалась на меня, накладывала ужин и уходила из кухни, а я молча пялился в тарелку. В этот раз я набрался смелости, посмотрел на нее и спросил:

– Мам, а почему Май живет у бабушки? Где его родители?

Мама моргнула от неожиданности, посмотрела на меня через плечо и отвернулась к плите. Я думал, ответа не будет, но она заговорила:

– Май сирота. Его родители погибли – авария. Мальчик сам еле выжил. Из родственников осталась только бабушка, вот она его к себе и забрала. Живут на ее пенсию и те копейки, что она зарабатывает вязанием на заказ.

– В смысле, еле выжил?

– Он долго лежал в больнице. Был в коме, потом долго восстанавливался.

– Ни фига себе... – озадаченно выдохнул я. Как мало я, оказывается, замечал. И как меняется мнение о человеке, стоит лишь узнать обстоятельства его жизни. Вот почему он такой бледный, вот почему носит одни и те же шмотки. И вяжет он, наверное, в помощь бабушке.

Что-то внутри меня сдвинулось. Мне вдруг захотелось увидеть его. Посмотреть на него сейчас, другими глазами, глазами человека, который не просто смотрит, который видит.

Я быстро доел свой ужин под маминым удивленным взглядом, схватил в комнате деньги, которые удалось заработать, и вышел в подъезд. До второго этажа я спустился по лестнице и нажал на звонок, пока не успел передумать.

Дверь открыл Май, и сказать, что он был удивлен, значит, ничего не сказать.

– Привет, – брякнул я.

– Привет, – вздернул светлую бровь мой одноклассник.

– Хм, я тут... короче, хотел за варежки поблагодарить и заплатить. – Проявил я завидное красноречие. Май нахмурился, просканировал меня взглядом, видимо опасаясь, что я буйный.

– Рад, что пригодились. Не надо денег. Пока... – кивнул парень и попытался закрыть дверь. Маневр почти удался, но во мне опять взыграли любопытство, природная наглость и какое-то иррациональное желание отдать долг.

– Ладно, не хочешь брать деньги, может, я могу просто помочь в ответ? – предложил я. Честно говоря, предложил без особой надежды на согласие, но Май заколебался и в итоге сказал, отводя глаза:

– Вообще-то, да, наверное, можешь... У тебя же есть интернет?

Меня вопрос удивил безмерно. У кого в наше время нет интернета? Нет, ну серьезно?

– Конечно есть... – я вопросительно уставился на парня, а он смутился еще больше.

– Мне нужно одну схему перерисовать... ты бы мог?

– Пошли, посмотрим, что за схема. Может проще распечатать? – я сделал шаг к лестнице и замер в ожидании. Май прожег меня очередным своим пристальным взглядом, потом крикнул в квартиру:

– Бабуль, я выйду ненадолго, скоро вернусь, не теряй меня.

– Хорошо, Маюша. А ты далеко? – послышался голос Пау... Ларисы Иннокентьевны.

– Нет, к однокласснику зайду и вернусь скоро, – отчитался Май, захлопнул дверь и двинул за мной.

Мама очень удивилась, но Мая поприветствовала с искренней радостью. Я включил ноут и жестом пригласил гостя располагаться. Парень был не то, чтобы дуб дубом в компах, но чувствовалось, что практики ему не хватает. Пока он искал свою загадочную схему, я разглядывал его.

Дома Май выглядел совсем не так как в школе. Светлые волосы были собраны в хвостик на затылке, из дыр на драных застиранных джинсах выглядывали белые коленки, на плечах болтался светлый свитер на пару-тройку размеров больше чем надо, зрительно делая тонкую шею еще тоньше и оголяя выступающие ключицы. Тем не менее, смотрелось это на нем очень естественно. Лучше, чем черная потрепанная толстовка, в которой он ходил в школу.

– Вот эта схема... я перерисую? – спросил Май, оглядываясь на меня. Я заценил, что он там откопал.

– Это что за пиктограммы? – похлопал я глазами.

– Схема узора, – тихо сказал парень и еще тише добавил: – для вязания.

– И ты в этом что-то понимаешь? – я был шоке. Там сплошные черточки, треугольнички и прочая хрень. Май нахмурился, но кивнул.

– Лады, а почему надо ее перерисовывать?

– Ну я так всегда делаю, когда бываю в интернет кафе.

– У тебя нет компа? – поинтересовался я, хотя уже знал ответ.

– Тебе-то что? – ощетинился одноклассник.

– Так, выдохни. Схему эту я тебе сейчас распечатаю. Может, есть еще что-то, что надо найти и распечатать? У меня интернет безлимитный, лови момент, – я улыбнулся и подошел к Маю, чтобы отправить картинку на печать.

– Уже поздно, я не хочу мешать.

– Ты не мешаешь. Я бы не позвал, если бы мне было некогда. Давай, посмотри, может надо что-то еще?

– Хорошо, спасибо...

Я вернулся на диван и продолжил изучать объект, который изучал какой-то форум.

– Май, а ты это для бабушки ищешь? – поинтересовался я через некоторое время, устав от тишины.

– Нет. Для себя.

– Ты ей помогаешь, да?

– Какая... – Май повернулся ко мне, собираясь отшить, но почему-то передумал, – Да. У нее артрит страшный, спицы и крючок держать очень больно. Но кроме её пенсии, соцвыплаты и заказов, другого дохода у нас нет...

– Погоди, так заказы тогда кто выполняет, ты? – опешил я. Он ничего не ответил, но я понял, что угадал.

– И свитер мой тоже ты вязал? Серьезно? Сам? – вот теперь я точно офигел. Я считал всегда, что всякие виды рукоделия мужчина не может освоить по определению. И вообще, меня всегда поражали люди, которые могут создавать что-то из ничего.

– Слушай, что тебе надо? Не нравится он тебе или что? Чего ты мне допрос устроил? – возмутился Май и вскочил со стула, с намерением уйти. Я тоже встал и перекрыл путь к выходу. Положил руку ему на плечо, развернул к компу и заставил сесть.

– Успокойся, истерика! Я просто удивлен. Вязание не самое типичное хобби для парня нашего возраста. И он мне понравился – отличная работа! Вон даже Дианка заценила.

Май посмотрел на меня недоверчиво, потом мотнул головой и вернулся к своему форуму. Я помолчал еще некоторое время, но долго не выдержал:

– А почему ты сам не носишь вещи, которые связал?

– Зачем? – отстраненно поинтересовался Май.

– Ну как, это же, по сути, реклама, – я пожал плечами, – у нас народ как обычно покупает?

– Как? – Май вздохнул, приняв тот факт, что покоя я ему не дам, развернулся ко мне лицом, сложил руки на спинку стула и опустил на них острый подбородок.

– Стадное чувство. Один купил, остальные захотели. Тем более, тебе это больше идет, чем твоя унылая толстовка... – я прикусил язык, но было уже поздно. Май недоверчиво уставился на меня.

– Что? Ты сейчас на человека похож, а в школе на посланника смерти, – попытался оправдаться я.

– То есть все дело в одежде?

– Ты о чем?

– Вы меня все ненавидите потому, что я в толстовке хожу? – Май иронично усмехнулся.

– Нет... мы тебя не ненавидим... я, по крайней мере, просто мы... придурки, – признался я, покраснел и в этот момент понял, о чем толковали мама и папа. Понял, что нет ничего крутого в том, чтобы быть сильнее толпой и травить того, кто слабее. Что мужчина не тот, кто машет кулаками, а тот, кто способен помочь и защитить. Тот, кто плевать хотел на мнение окружающих, кто просто делает, что должен, что может. Май меньше и слабее меня, но он намного больше достоин зваться настоящим мужчиной.

– Понятно... и что дальше?

– Дальше... я постараюсь не быть придурком.

========== -2– ==========

        Наверное, Май удивился внезапным переменам в моем настроении и не особенно поверил в то, что я изменю к нему свое отношение. Раньше я бы постарался скрыть, что общаюсь с ним. Но сейчас, мне почему-то не хотелось ничего прятать, хоть я и опасался, что меня начнут из-за этого подкалывать. Однако мысль эта не вызывала волну ужаса как раньше. Мне хотелось узнать побольше об этом человеке. Потому что где-то глубоко меня мучили подозрения, что не такой уж он рохля и что у него есть характер, стержень. Что все мы видим лишь верхушку айсберга. Я хотел свободно с ним общаться, а для этого надо было заставить остальных верить, что это нормально. И я придумал план.

Я сам подошел к нему в школе на перемене.

– Привет, что вяжешь? – плюхаясь на стул рядом с Маем спросил я. Он от неожиданности вздрогнул и уставился на меня круглыми глазами. В руках у него было что-то мелкое, ярко-розового цвета, и крючок, который мелькал с потрясающей скоростью в руках парня, пока я не довел его своим шокирующим появлением практически до комы.

– За… зайца, – севшим голосом ответил Май. Я посмотрел на розовое нечто, потом на парня с сомнением.

– Да ладно? Ты вообще когда-нибудь видел зайцев? – улыбнулся я. Май моргнул, почесал макушку крючком, сунул руку в сумку и достал потрепанную страничку из-какого-то азиатского журнала. На картинке красовался заяц. Такой весь кругленький, забавный. Мечта любой девчонки, короче.

– А-а-а, ну да. Это тоже на заказ? – я вертел в руках страничку, пытаясь осмыслить напечатанную там схему и множество иероглифов. Май покачал головой и вернулся к вязанию.

– Это детям…

Вот умеет он поставить в тупик. Я озадаченно нахмурился. На нас уже косился почти весь класс. Девчонки внимательно прислушивались к разговору.

– Только не говори, что у тебя есть дети, – попытался пошутить я. Май только фыркнул на это замечание.

– Нельзя так делать: сказал «а», говори, что там следующее идет? – закосил под дурака я и подмигнул впереди сидящей Ольке Самойловой. Она улыбнулась и развернулась на стуле, чтобы лучше видеть.

– Что ты пристал? После аварии... В больнице много малышни из детдома, у них целых игрушек не было. Эти мягкие, не поранишься. И они… прикольные, – Май поднял на меня свои светлые глаза и испуганно замер. Теперь уже весь класс, не дыша, прислушивался к нашему разговору. Кое-кто даже с открытым ртом. Парень огляделся и вжал голову в плечи, ожидая смешков и подколов. В общем наша обычная реакция, но умница Самойлова вдруг спросила:

– Ты же что-то другое с утра вязал. А у тебя уже готовых нет с собой?

Май немного подумал, отложил вязание, достал из сумки пакет и высыпал на парту целую гору разнокалиберных котят-зайчат-мишек, была даже улитка. Девчонки восторженно заверещали и кинулись разглядывать сокровища, засыпая Мая вопросами:

– Слу-у-ушай, а это сложно вязать?

– А ты сам придумал?

– А ты уже детям относил?

– А мне можешь связать?

– А научить можешь?

– А шитые игрушки там возьмут?

Парни независимо косились на все происходящее. Некоторым такой ажиотаж вокруг Паученка явно пришелся не по душе.

– Что это за пацан, который вяжет? – вслух стал рассуждать Ромка Матросов, непризнанный мачо класса, – гейское какое-то занятие. Мирошенко, мож ты педик?

– О-о-о, я смотрю ты в гейских занятиях хорошо разбираешься, – подколола Дианка, прижимая к груди симпатичного светло-бежевого медвежонка.

– Ты это на что намекаешь? – набычился Матросов.

– Ромыч, остынь. Нарвешься на бабий бунт, – посоветовал Миха Рогозин. Мы с ним никогда особо не ладили. Слишком разные интересы. Он старался в травле не участвовать, всегда находил другое занятие. И на тех, кто задирал Мая, поглядывал неодобрительно, но и защищать одноклассника не спешил.

Накануне я много думал, почему к Маю так плохо относятся в классе? Решил, что это потому, что он ни с кем не общается и мы ничего о нем не знаем. А возможно, просто не пытались узнать? Сколько можно его дразнить и шпынять? Может нам всем пора повзрослеть и начну я с себя. Подошел и попытался его разговорить. Дал понять одноклассникам, что он не плохой парень. Видимо, Миха понял что к чему. И мой поступок, похоже, его впечатлил. Он даже кивнул мне незаметно.

Май не подвел и снова меня удивил. Детдомовские дети, надо же! Девчонки были покорены, а значит, в обиду парня больше не дадут. Они обожают защищать. Просто раньше он им казался жалким и непонятным, а не достойным защиты. А тут такая история душещипательная. И Май, оказывается, такой няшка. Я мог собой гордиться и торжествующе подхихикивать. Я – Макиавелли, и мой план удался на славу. А недовольных мы постепенно заткнем.

С тех пор многое изменилось. И отношения в классе, и Май, и моя жизнь. Мы теперь много с ним общались. Кто бы мог подумать, что я так втянусь во всю эту вязальную хрень. Нет, вязать я, конечно, не начал. Мой предел – это бантики на шнурках. Но я сам не заметил, как стал узнавать Мая Мирошенко.

Он, оказывается любил улыбаться и делал это довольно часто, любил сладкое и мурлыкать под нос песни, когда вяжет. Не строил далеко идущих планов, но у него были четкие задачи. Он обращал мало внимания на чужое мнение и был очень вежливым с малознакомыми людьми, но с теми, кого хорошо знал, позволял себе быть ироничным и немного язвительным. А еще Май любил бабушку и очень боялся ее потерять. Она была последним близким человеком на Земле, который у него остался. Надо было видеть, с каким трепетом и нежностью этот парень к ней относился. Старался помочь во всем. Частенько, рассказывая что-то, он упоминал ее: бабушка рассказала, научила, помогла... Видя эту безграничную любовь и преданность, я перестал воспринимать Паучиху как противную старуху. Я вдруг подумал, что она несчастная пожилая женщина, которая пережила своих детей. А моя мама всегда говорила, что это самое страшное, что может случиться с человеком. Мне стало ужасно жалко эту женщину и в то же время я был ей благодарен за то, что она забрала Мая к себе и любит его ничуть не меньше, чем он ее.

Как-то так получилось, что единичный случай помощи перешел в тенденцию, и я стал придумывать разные идеи и пытаться их воплотить в жизнь.

Наш класс провел акцию «Подари детям праздник». Надо было видеть офигевшие лица классной и завуча, когда мы озвучили предложение. Девчонки подключились к скромной деятельности Мая и собрали со всей школы буквально за две недели кучу игрушек. Вязаных, шитых, купленных. А еще вещи и книжки, и массу всего прочего. Про все это даже писали в газетах. Мол, есть еще сознательная молодежь. Гип-гип ур-р-ра!

Девчонки разрекламировали Маевы игрушки, и к нему выстроилась очередь желающих прикупить себе или в подарок. Так что теперь парень был по уши засыпан разного размера хвостами, конечностями и головами и не расставался с крючком. Стоила эта мелочевка недорого, но все же это приносило больше прибыли, чем продажа вязанных носков на улице в мороз. И было не в пример полезнее для здоровья.

Когда он пришел ко мне за какой-то схемой, теперь это случалось частенько, хотя он все еще смущался, я спросил, как он находит клиентов.

– Сарафанное радио, – ответил Май, – через прежних клиентов приходят новые.

– То есть специально ты нигде не рекламируешь свои услуги? – уточнил я.

– Нет. Объявление в газету пробовали давать. Но в хороших газетах объявление платное, а в плохих нормальных покупателей не найти.

И я, призадумавшись, стал исследовать Интернет на предмет вязальных сайтов и форумов. Наверняка сталкиваются с этим и другие. Как-то они этот вопрос решают?

Начитался так, что снились потом сообщения из форума с кучей ссылок. Но, зато появились идеи.

– А ты свои готовые работы не фотографировал? – поинтересовался я через несколько дней, когда мы вместе шли домой со школы. Май помотал головой и повыше натянул пестрый шарф крупной вязки. Его голос звучал приглушенно, когда он заговорил:

– У нас старый фотоаппарат. Цифровой, но качество ужасное. Лучше никак, чем в таком виде.

– А готовые работы сейчас есть у тебя? – не унимался я. Май остановился резко и мне пришлось обернуться, чтобы узнать, почему он завис.

– Илья, зачем ты это делаешь? Зачем ты помогаешь, с классом и с заказами? Зачем тебе это? Из жалости? – он был взволнован и не понимал. Такой тонкий, с виду хрупкий, но со стальным стержнем. Его большие глаза смотрели внимательно, будто он пытался забраться ко мне в голову и прочитать мои мысли. Но меня это больше не пугало, мне наоборот странно нравилось его внимание и растерянность. Он выглядел удивленным. Смотрел исподлобья, оттянул вниз шарф, чтобы было лучше слышно. Губы ярко-красные на бледном лице выделялись и притягивали взгляд. Он не замечал, что нос краснеет от холода и одна рукавичка упала, он хотел понять. Я с трудом смог отвлечься от этой картины. В груди что-то дрогнуло. Я растерялся. Но мне хватило ума ответить так, чтобы не обидеть:

– Я хочу помочь. Не из жалости и не ради прикола. Я просто понял, что относился к тебе несправедливо... – я смутился своей откровенности и усмехнулся, – сопливо прозвучало, да?

– Да уж. Но мне понравилось, – Май улыбнулся, светло и задорно. А мое сердце пропустило удар. Так со мной уже бывало, я только не мог вспомнить когда. Но чувство было прикольное.

– Что? О-о-о, Мирошенко, ты умеешь улыбаться? Ну все, разрыв шаблона. Не вздумай так сделать в школе! Там и так уже думают, что ты двойник, подосланный инопланетянами, – оскалился я и успешно увернулся от пригоршни брошенного в меня снега.