Текст книги "То, что нас связывает (СИ)"

Автор книги: Blueshoe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

В тот день настроение у Мая было неплохое, судя по довольному мурлыканью и я, наконец, решился заговорить о том, что не давало мне покоя последние два дня.

– Маааай, – позвал я, примостившись задницей на самый краешек священного рабочего стола. Мирошенко мельком взглянул на меня и тотчас вернулся к расчету.

– Ммм?

– Я хотел... мне... – я даже на физике возле доски так не блеял.

– Давай, родимый, давай. У нас ещё есть время до вечера, ты справишься, я в тебя верю, – не глядя на меня с усмешкой «подбодрил» этот юморист.

– В августе будет встреча одноклассников... я подумал, что это отличный повод навестить родителей и познакомить тебя с ними... – выдавил я наконец.

– Так мы знакомы, Илюш, – снисходительно напомнил Май, не отрываясь от экрана, подсвечивающего его лицо голубоватым светом и делая его похожим на робота-андроида или на эльфа из компьютерной игрушки.

– Мирошенко, харе язвить. Я хотел рассказать им о нас! И хотел прийти на встречу выпускников с тобой...

Май отлип от компа, потер ладонями лицо и, наконец, посмотрел на меня.

– Зачем?

– Что «зачем»? – решил уточнить я, была у меня пара версий, знаете ли.

– Зачем ты хочешь это сделать? Пойти со мной, – мой парень встал и подошёл ко мне, вглядываясь в глаза.

– А с кем, Май? Я ведь с тобой живу. С кем я должен идти? – удивился я совершенно искренне. Мирошенко, видимо, такого ответа не ожидал. Он нахмурился и отвел взгляд.

– И ты не боишься, что все узнают? Что будут говорить... всякое? Слухи пойдут.

– Я не боюсь. А ты?

– В каком смысле? – не понял Май. И я попытался объяснить:

– Ну, может ты сам не хочешь видеть одноклассников. Плохие воспоминания там и всё такое.

– Илья, я уже давно не тот затюканный пацан, неспособный слова поперек сказать. В себе я уверен.

– Значит ты во мне не уверен? – офигел я.

– Я этого не говорил, – Май закатил глаза.

– Нееет, что ты. Мне померещилось. Ты просто считаешь, что как только в нас ткнут пальцем, я внезапно осознаю, что у тебя есть член, отгрызу себе руку, за которую ты будешь меня держать, и сбегу в Мексику. Я устал просить прощения за то, что наплёл тогда сгоряча. Разве я давал повод думать, что ты временное увлечение? Познакомил с друзьями, хочу про нас родителям рассказать. Что ж ты вечно подвоха ждешь?

Я был зол и расстроен.

– Илья, я ну перестань. Давай не будем ссориться? – Май подошел, прижался ко мне, пряча виноватый взгляд.

– Можем попробовать, – фыркнул я, насупившись.

– Я хочу поехать. Давно хотел побывать у бабушки на могиле. И на вечер с тобой схожу с удовольствием. Только всё же не будем про нас говорить...

– Май...

– Ради твоих родителей! Мы уедем, а в них потом пальцем тыкать будут.

– Да. Я не подумал. Ты прав.

========== -8– ==========

        Август подкрался незаметно и распластался по высушенной июльской жарой земле. Небо стало чуть ниже, трава выцвела и первые редкие жёлтые листочки валялись по утрам у бордюров.

В моем родном городе было странно. Вроде был он другим – более ярким, более современным и в то же время что-то такое знакомое проглядывало из-под всего этого. Старый двор, где мы с пацанами дрались, гаражи, по крышам которых мы лазили, покосившиеся ворота на футбольном поле за домом. Я не был здесь несколько лет. Наш подъезд обзавелся новой дверью, но внутри всё осталось как прежде. Из подвала тянуло кошками, скрипели дверцами незапертые почтовые ящики, и надпись красной краской по серой пыльной побелке всё ещё возвещала, что: «Буркова овца прастетутка кончиная». Дом, милый дом!

Май замер возле двери своей квартиры. Она больше не была его, конечно. Там давно жила большая семья. Сварливая тетка, её работяга муж и трое детей.

– Май? – позвал я, и мой парень отмер, прекратил медитировать на рыжую металлическую дверь, улыбнулся мне и нырнул в лифт.

– Ты уверен, что стоит так сразу? Может подготовишь их как-нибудь? – спросил Мирошенко. В сотый раз спросил. Всё время после нашего разговора, состоявшегося тогда в мастерской, он волновался о реакции моих родителей на знакомство с «невесткой».

– Я взял с собой валидол, – оповестил я его с серьёзной физиономией. Май уставился на меня круглыми, как блюдца, глазами, но быстро понял, что я прикалываюсь, и залепил мне подзатыльник.

– Бьёт, значит, любит, – мечтательно прикрыв глаза, потёр я тыковку и урвал поцелуй.

– Это на тебя город так влияет? Мне кажется, мы всё ещё в десятом классе, судя по твоим тупым шуточкам, – фыркнул Май, но от поцелуя отбиваться не стал. Наоборот, расслабил плечи и тихонько вздохнул.

Дверь открыл папа, улыбаясь, будто выиграл миллион, обнял меня. Родителей о своём приезде я предупредил, но говорить, что приеду с Маем не стал, сказал только, что не один. На шум из кухни выскочила мама, бросилась на шею, расцеловала в щёки. Насилу отбился.

– Здравствуйте, – папа рассматривал моё белобрысое недоразумение. Мама выглянула из-за моего плеча, ахнула.

– Май? Мирошенко Май?

– Здравствуйте, Оксана Валерьевна, – кивнул он. Папа покосился на любимую жену и сделал шаг назад. Мама выпустила меня из захвата и подошла к Мирошенко. От резкого звука пощёчины я вздрогнул. У Мая глаза были как плошки, особенно, когда после возмущённого: «Засранец! Я тут волнуюсь о нём, ищу, переживаю, а он не позвонил даже ни разу!» мама прижала его к себе и погладила по голове, как маленького.

– Извините... – прошептал Май. Я точно слышал всхлип, хоть он и ушёл в несознанку.

– И пока вы в эмоциональном угаре, – широко улыбаясь, начал я, – Познакомьтесь – это мой парень. Мы встречаемся, в смысле живём вместе.

Мирошенко обреченно прикрыл глаза рукой и прошептал: «Придурок...»

– Ну вот, Оксан, а ты переживала, что она залетела, раз Илья нас решил познакомить, – хихикнул папа, нарушив удивлённую тишину. Мама шлёпнула мужа полотенцем и буркнула что-то вроде: «Чё ты палишь меня!», но я не могу ручаться за то, что слышал, ибо был в глубоком шоке от такой реакции. Я, конечно, не предполагал, что родители от меня откажутся, но ожидал разговоров в духе: «Ты еще слишком молод. Это просто эксперименты.»

– Ой, ну что ты на нас так смотришь? – всплеснула мама руками, – Когда Май пропал, только слепой или слабоумный бы не понял, что с тобой происходит. Мы с папой ни на зрение, ни на мозги не жалуемся. Так что был вариант, что ты приведёшь парня, а не девушку. Что встали в коридоре, проходим, не толпимся...

– Мам, пап, я вас так люблю!

– Да, да. Только в моём доме никакого разврата! До свадьбы ни-ни, ясно?!

– Мааааам!!!

– Оксана Валерьевна!

– Ксюха!

Встреча одноклассников должна была состояться на следующий день. В приглашении было указано: 18:00, актовый зал школы. Поэтому днём, взяв папину старенькую Мазду, мы отправились на кладбище. Место Май нашёл, сверяясь со схемой, присланной ему агентством ритуальных услуг, которое он нанял, чтобы за могилами его бабушки и родителей ухаживали.

Я впервые был здесь. В оградке стояло три памятника: Прохоров Геннадий Владимирович, Прохорова Лариса Иннокентьевна, Мирошенко Анна Геннадьевна и Виктор Борисович.

У Мая были мамины глаза и ямочки на щеках. Она и его отец улыбались так радостно, солнечно с выпуклых фотографий. Они были такими молодыми.

– Когда очнулся, никого не было в палате, – тихо сказал Май и присел на лавочку, стоящую в оградке. Я присел рядом и посмотрел на него.

– На самом деле из комы не выныривают, как в сериалах. Я приходил в себя постепенно, а потом лежал, глядя в потолок, потому что даже пошевелиться не мог. Мне было очень страшно. Я не понимал где я, почему нет рядом никого и почему я не могу двигаться и говорить. Я долго провалялся. Мне потом объяснили, что ко мне медсестра заходила утром и вечером. Я ж коматозный, а если в первые же дни не очнулся, вряд ли уже... они бы меня отключили, но бабушка не дала. Вот вечером медсестра зашла, а я в потолок пялюсь. Что там началось! Врачи набежали, давай меня колоть, стучать, вопросы задавать. Я когда смог говорить попытался спросить первым делом, почему я один, где мама с папой. Мне было так страшно. И очень обидно было, что они меня оставили одного и что не пришли до сих пор. Стал накручивать себя, что они меня бросили или не знают где я или ещё что... а на следующий день, рано утром пришла бабушка. Она так постарела... знаешь, она ещё и рта не раскрыла, а я уже понял, что она сейчас скажет что-то плохое.

Май помолчал. Лицо его было спокойно, но руки, держащие цветы подрагивали.

– Я ненавидел их! Я злился на них, за то, что они умерли, за то, что поехали в дождь, за то, что я остался один. За всё. А ещё я боялся, что бабушка тоже меня может бросит, что она однажды не придёт. Но она всегда приходила. Сняла комнату рядом с больницей. Нашу-то квартиру мы снимали. Вещи потребовали срочно забрать, а она же не потащит на себе! Собрала мне немного шмоток, ноут мой прихватила. Остальное продала хозяевам квартиры. На больницу уходила практически вся её пенсия. И все сбережения, какие у неё были, она потратила на меня. Верила, что я очнусь. Меня выписали полудохлого. Руки двигались плохо, говорить было тяжело. Я и на неё злился, за то, что приходится переезжать в другой город, за то, что это к ней мы ехали, за то, что она вяжет всё время что-то, в общем – за компанию. Злился, злился... пока ночью не пошёл попить. А она там сидит на кухне, включила лампу настольную, тусклую, не видно ни черта, вяжет и плачет. И я... перестал злиться. Мы друг у друга одни остались. А потом я стал вязать. Мне врачи посоветовали развивать мелкую моторику, потому что в мозге двигательный и речевой центры рядом находятся, движения рук стимулируют речь. Пазлы мне быстро надоело собирать, да у нас на них и денег не было. Перебирал сначала бусины и пуговицы, а потом взял крючок. Так и поехало, и мне понравилось. У бабушки артрит усилился после всей этой нервотрепки, но она всё равно вязала. По ночам, с этой тусклой лампочкой, чтобы меня не будить. А потом на остановку шла или на рынок с самого утра... она меня вытащила, Илья, понимаешь?! Она меня не отпустила туда, к родителям. Всё мне отдала... родителей я очень люблю, а бабушку обожаю и каждый день благодарю бога за неё. Мне как-то стих попался в интернете, точно про нее...

Май замолчал.

– Какой стих, Май? – тихо спросил я. Он вскинул на меня удивлённые глаза и понял, что для меня важно каждое его слово, всё, что он чувствует. Что я слушаю и слышу, и хочу разделить с ним его печаль. Май улыбнулся грустно и заговорил:

Я свяжу тебе жизнь

Из пушистых мохеровых ниток.

Я свяжу тебе жизнь,

Не солгу ни единой петли.

Я свяжу тебе жизнь,

Где узором по полю молитвы —

Пожелания счастья

В лучах настоящей любви.

Я свяжу тебе жизнь

Из веселой меланжевой пряжи.

Я свяжу тебе жизнь

И потом от души подарю.

Где я нитки беру?

Никому никогда не признаюсь:

Чтоб связать тебе жизнь

Я тайком распускаю свою.

((с) Валентина Беляева, 2001)

Последние слова повисли в жарком воздухе. Я был благодарен Ларисе Иннокентьевне за то, что она не оставила надежды, за то, что верила. За то что научила Мая быть таким сильным, вытащила его из депрессии, за то, что любила его и действительно, старалась дать ему всё, не жалея себя.

Я приобнял Мая за плечи и прижал к себе. Его глаза влажно блестели, но он не плакал. Только улыбался всё так же грустно. Так мы и сидели долго-долго.

На вечер выпускников мы опоздали. Не сильно, минут на двадцать, но это спасло нас от нудной речи завуча и церемонии вручения картонных колокольчиков. Не скажу, что я сильно скучал по школе. Да, было здорово вспомнить эти коридоры и классы, но вернуться в то время мне не хотелось бы.

Май был молчалив и задумчив. Он выглядел здесь, на провинциальной встрече выпускников, как голливудская звезда. В лёгком, нежно-голубого цвета костюме. Приталенный пиджак подчеркивал широкие плечи, а брюки обтягивали великолепную задницу и демонстрировали длинные ноги. Белая рубашка, тёмно-синий галстук, запонки, небрежная поза, блестящие, как платина, длинные волосы. Мать, мать, сам себе завидую!

Стало даже неинтересно выискивать в толпе знакомые лица. Гораздо интереснее было смотреть горячим взглядом в эти светлые глаза, обещая жаркий подростковый трах в туалете любимой альма-матер, если господин Мирошенко не притушит слегка сей же час свое сияние.

– Илья? – услышал я и обернулся.

– Да... Оля? – Самойлова с возрастом определённо похорошела.

– Как я рада тебя видеть! Ой, ты такой красивый стал, – бесхитростно радовалась она. А я почему-то вспомнил, что ей нравился Май.

– Кто тут красивый, так это ты, – галантно вернул я комплимент, – отлично выглядишь.

– Ну, глупо было бы выглядеть плохо, когда являешься хозяйкой салона красоты, – похвасталась Оля и засмеялась.

– Думаю, дело в том, что тебя любят, – ласково сказал незаметно подошедший Май, – вон тот элегантный джентльмен, если я не ошибаюсь. Больно кровожадно он на тебя смотрит, Мельников.

– МАЙ?! Мирошенко Май? Но ты же... тебя же... поверить не могу... – лепетала Ольга. Май улыбнулся и пожал плечами.

– Ты его всё-таки нашел, – Самойлова светилась от радости, глядя на меня. Я кивнул и немного выпятил грудь, будто говоря: «А то! Это ж я!»

– Надо же! Такие взрослые, а я всех помню школьниками. Ну кроме тех, кого встречала здесь в городе. Фирсова тут «жена олигарха», Мишка за невестой как-то заходил в салон. Дианка умотала в Москву, а потом в Штаты, мы с ней переписываемся. Ромка Матросов женился, но уже развёлся. Бабыкин физру преподает в нашем ПТУ, представляете?

Оля чирикала и чирикала, рассказывая обо всех, кого встречала за эти годы. Наконец, подошел её муж и увёл неугомонную.

Мы шатались по залу, встречали знакомых. Все удивлялись приезду Мая. Меня пытали на предмет наличия жены. Я отбивался, мол, пока ещё нет, но я подумываю. На вопросы о невесте, говорил, что лучше не бывает. Май зыркал на меня и ехидно улыбался.

В общем, вечер был довольно томным. Пока в какой-то момент мы не разделились с Мирошенко. Я очухался и пошёл его искать. Вот тут я в полной мере понял, что такое дежавю. Май подпирал спиной стенку в коридоре. Как и тогда на новогодней дискотеке. Напротив стоял мужик и что-то говорил, ухватившись одной рукой за отворот его пиджака, во второй он держал мобильник и тряс им перед носом Мая. Вид у Мирошенко был напряженный.

– Не помешаю? – поинтересовался я. Мужик резко повернул в мою сторону голову и я его узнал. Роман Матросов. Время его не пощадило. А может водка. Он выглядел старше нас, намного старше. Когда-то приятное лицо было теперь отёкшим и будто грязным. Несмотря на то, что был в брюках и рубашке, выглядел он не солидно, а жалко.

– Блядь, Мельник, свали отсюда, разговор у нас, не видишь? – сиплым голосом зло бросил Роман.

– Вижу, отчего же нет. Но сдаётся мне, Мирошенко не очень нравится способ вашей коммуникации.

– Чего?

– Грабли, говорю, припаркуй в карманы, а то лишиться можешь, – я сменил дурашливый тон на злой и сделал ещё один шаг.

– Илья, не надо. Я сам разберусь, – мотнул головой Май.

– Правильно, пчёлка, сами разберёмся. Ты все понял, куколка? – спросил он у Мая, похабно улыбаясь и обдавая лицо Мирошенко несвежим дыханием. Дожидаться ответа Матросов не стал, уронил телефон во внутренний карман пиджака Мая, отступил и прошёл мимо меня, явно борясь с желанием задеть плечом. Как в школе, чесслово.

Май был бледен, но достаточно спокоен, хотя руки немного подрагивали. Но это могло быть от злости. Он стоял, прислонившись затылком к прохладной крашеной стене с прикрытыми глазами.

– Чего он хотел? – спросил я и поморщился, когда услышал:

– Ничего...

– А, ну да. В прошлый раз ты так же ответил... – тихо сказал я, склонив голову, и уставился в пол. Мне не хотелось снова поднимать эту тему. Но я видел, что он понял о чём я говорю. Прошлый раз закончился его унижением и моими злыми словами.

– Илья...

– Что «Илья»? – с досадой спросил я. Что он может мне ответить? Всегда есть эта граница, которую мне не позволено пересекать. Я ближе всех, но недостаточно близко. У него есть тёмная мрачная комната «Синей Бороды» и в ней мысли, которые он тщательно охраняет от меня, чувства, которые скрывает. Секреты. Мне в такие моменты страшно, потому что я понимаю, что совсем не знаю его. Не знаю на что он способен, чего хочет больше всего, как на самом деле относится ко мне. А ещё – понимаю, что я устал не знать.

========== -9– ==========

        Мама настояла, на том, чтобы мы спали порознь. Хотя я бы не осмелился приставать к Маю, помня о тонких стенах и его несдержанности во время секса. Да и настроения что-то не было. Я повертелся еще с полчаса и наконец уснул.

Когда проснулся, было тихо и сумрачно. Кто-то задернул шторы, пряча комнату от яркого утреннего солнца.

Май обнаружился на кухне, болтая с моей мамой. На меня он не смотрел. Гипнотизировал курицу в своей тарелке. В воздухе висело напряжение. Мама почувствовала, но сделала вид, что все хорошо. Я был ей за это бесконечно благодарен.

Дорога домой прошла в раздумьях и молчании. Май избегал моего взгляда, сел в электричке не рядом, а напротив и уставился в планшет. А когда я таксисту назвал свой адрес, он пробубнил что-то про важные дела дома и свалил к себе.

Шозанах, дорогие товарищи?!

На следующий день я звонка не дождался, поэтому плюнул на гордость и ближе к вечеру позвонил сам.

– Да? – ответил Май. У него был странный голос.

– Привет, у тебя все в порядке?

– Да? – удивился Май.

– Ты у меня спрашиваешь? – прифигел я.

– Да...

– Ты что, пьяный? – осенило меня.

– Да, чуть-чуть...чуть...чууууть – Мирошенко растянул "у" меняя тон, получилась сирена какая-то. А потом он хихикнул. Сомнений не осталось – эта нежить напилась.

– Завари себе кофе, я сейчас приеду... хотя, ничего не делай, катастрофа, жди меня!

– Ха-ра-шо, – по слогам проговорил Май. Я отключился и стартанул из дома, будто за золотую медаль соревнуюсь.

Дверь я открыл своим ключом, потому что на мой стук и треньканье звонка никто не откликнулся. В квартире пахло дешевыми сигаретами и дорогим алкоголем. Было холодно. Причина и того и другого и третьего тихо посапывала на диване. Окна в гостиной были распахнуты настежь и по комнате гуляли сквозняки. Телевизор был включен на какой-то малопопулярный канал. На журнальном столике в разводах разлитой выпивки и пепла стояла полная окурков пепельница, и янтарный Реми Мартин Луи 13. Дорогущий коньяк Май пил совершенно варварски, из граненого стакана (не знал, что он у него есть) наливал до риски и, похоже, большую часть расплескивал по пути. И не закусывал.

Мирошенко лежал на боку, скрутившись в позу эмбриона, трогательно подложив ручки под разрумянившуюся щеку. Волосы в беспорядке разметались по диванной подушке, рот слегка приоткрылся. Красные губы ярко выделялись на бледном лице, они были влажные и слегка припухшие, будто он только что целовался... или кусал их. А судя по слипшимся ресницам и покрасневшим векам, скорее второе. Что же его расстроило до слез, гадал я. Сердце тревожно сжималось в груди. Хотелось одновременно наорать, настучать по белобрысой маковке и прижать к себе покрепче, целовать, целовать пока не высохнут слезы и глаза не потемнеют от желания.

Я не стал тревожить товарища алкаша. Нашел плед в кресле, накрыл Мая, позакрывал окна и выкинул бычки. Он же не курит... Что же с тобой творится?

Я погасил верхний свет, уселся на пол рядом с диваном и сидел так, прислушиваясь к тихому дыханию, пока небо не посветлело.

О том, что Май проснулся возвестил жалобный стон и приглушенное чертыхание. Даже на кухне я слышал его бубнеж. Но все равно вздрогнул, когда за спиной услышал хриплое:

– Привет, ты когда приехал?

– Вчера. Я звонил тебе, ты не помнишь?

– Мммм, – отрицательно помотал головой Май и поморщился от резкого движения. Я усмехнулся и подвинул к нему стакан и две растворимые таблетки аспирина.

– Ну да, лыка ты уже не вязал. Я перепугался, примчался, а тут ты...

– Что я? – испуганно взглянул на меня Мирошенко.

– Спишь ты. Извел бутылку отличного коньяка, выкурил пачку Парламента и дрых, зараза.

– Ммммм...

– Что за повод, расскажешь? – поинтересовался я, ставя перед парнем глубокую тарелку с куриным супом. Май поморщился от запаха, но ложку взял и принялся потихоньку есть.

– Да так... Много впечатлений от поездки. Прости, что я так... – Май помолчал несколько секунд и добавил, – Я рад, что ты приехал.

Я посидел с ним еще немного, но мне нужно было уехать по делам. Май обещал, что будет дома, никуда не пойдет. А я, в свою очередь, пообещал, что позвоню вечером, когда закончу.

Весь день мотался по городу, стараясь заглушить чувство вины и мысли о том, как там Май. Так увлекся, что освободился намного раньше, чем планировал.

Мирошенко был у меня. Дома ждал ужин и теплый домашний Май. Видимо в качестве извинения он приготовил что-то очень ароматное с зубодробительным названием. Мне понравилось. Было так хорошо и уютно сидеть на кухне вдвоем, очень не хотелось вспоминать о вчерашнем. Но нельзя было делать вид, что я ничего не вижу, не знаю, не понимаю.

– Май, – позвал я. Он отвлекся от созерцания пустоты и взглянул на меня.

– Ммм?

– Расскажи мне, что с тобой происходит, – предложил я. Мирошенко ощутимо напрягся. Видно было, что разговора этого он не хочет.

– Всё у меня нормально, Илья, – натянуто улыбнулся Май.

– Конечно, всё отлично! И ты решил это отметить. Кому ты лечишь, Май? – психанул я. Что ж он меня совсем за кретина-то держит?

– Я что, напиться не могу? Я должен отчитываться о каждом шаге? Или может разрешения спрашивать?

– Я этого не говорил!..

– А что тогда?

– Я просто хочу, чтобы ты мне больше доверял. Чтобы знал, что все проблемы мы можем решить вместе. Понимаешь?

– Да.

– Май!

– Что? Я ведь согласился.

– Ты согласился лишь бы я отстал. Ты как ребенок! Разве я хоть раз дал повод мне не доверять?

Май глядел на меня пристально и по его лицу трудно было понять, что он чувствует.

– Ты тоже мне не доверяешь.

Чобля? Я опешил от такого заявления.

– Это с чего ты взял? – потребовал я объяснений.

– За то время, что мы вместе, мы ни разу так и не поменялись.

– Что? Чем? – сдается мне, я в дурке.

– Местами, – фыркнул Май.

– Какими?... – и тут до меня дошло. Он про секс. Мы занимались им часто и со вкусом. Но всегда в одних и тех же ролях. Хотя, не буду скрывать, иногда стоило только подумать о том, что он сверху, как у меня вставал.

– Мне нужно было осознать, привыкнуть к мысли... – я мельком взглянул на Мая, чувствуя, как меня бросает в жар. Эта сволочь ехидно скалилась и «понимающе» кивала.

– Я не привык отдавать контроль в чужие руки. И мне было стыдно...

– Стыдно?! В смысле стыдно?– возмутился Май.

– Да! Стыдно! Ты не просил, а сам предложить я смущаюсь.

– Ах ты, етить колотить, посмотрите на эту трепетную лань!

– Давай это сделаем. Если это единственная причина, по которой ты считаешь, что я тебе не доверяю и не доверяешь в ответ, – сказал я.

– Не надо мне твоей жертвенности...

– Заткнись, блядь и бери, пока дают! – рявкнул я. Май вздрогнул, его зрачки расширились, затапливая радужку. Дыхание стало глубже, плечи напряглись. Он встал, выдернул меня из-за стола и потащил в спальню. Когда меня швырнули на кровать, в голове мелькнуло: «А не погорячился ли я?» Но стоило Маю меня поцеловать, по-хозяйски, властно, жестко, все мысли разбежались.

Мое дыхание частое и прерывистое. Сердце колотится в горле, а перед глазами все расплывается. Мысль, что я отпускаю вожжи, что отдаю себя в твои руки, перестаю контролировать все, заводит до одури. От меня ничего не зависит. Я тело без разума. И меня сейчас поимеют... мать вашу, так стоит, что аж больно.

Ты отрываешься от моих губ, упираешься в кровать по обеим сторонам моей головы руками. Ммм, у тебя обалденные руки. Худые, изящные, с большой ладонью и тонкими пальцами, с острой косточкой на запястье, с выступающими венами и перекатывающимися мускулами. Кожа светлая, покрытая мягкими волосками. И крохотная родинка в сгибе локтя.

У тебя много родинок. Я мог бы составить целую карту родинок Мая Мирошенко. Но не сейчас, потому что ты быстро стаскиваешь с меня футболку, а джинсы, наоборот, медленно-медленно, царапая оголяющуюся кожу, оставляя розовые полосы от ногтей. Жарко. Страшно. Сладко. Сердце будто обрывается и тут же частит.

Трусы долой. Поцелуи-укусы вниз от шеи к животу. Твои гладкие прохладные волосы касаются напряженного члена. Мой вскрик. Стыдно. Плевать. Только бы ты не останавливался, только бы поскорее сделал уже что-нибудь. Ожидание держит в напряжении. Смотрю как ты раздеваешься не отводя от меня горящих глаз. Возбужден не на шутку. Позади тебя шкаф с зеркалом от потолка до пола. В нем отражается узкая гибкая спина, с цепочкой позвонков. Я зачарован и не могу отвести глаз. Но ступор пропадает, когда перед лицом маячит ровный, красивый член. Как кот, слитным движением ты перетекаешь на кровать, садишься мне на грудь. Сейчас головка почти касается моих губ. Вздергиваешь бровь и указываешь на стояк глазами. Это приказ, это вопрос. Доверяю ли я? Смотрю из под ресниц, не отрываясь, и беру в рот. Да, доверяю. Я подчиняюсь, видишь? Я послушный, беззащитный.

Твой громкий рваный вдох заставляет меня ерзать. Мне нравится твой вкус, твоя гладкость. Мне почти не страшно, когда ты собираешь в кулак мои волосы на затылке и задаешь ритм. Это трудно, на грани, почти давлюсь. Но ты знаешь, когда стоит притормозить. Не отвожу глаз, знаю как на тебя действует то, что ты видишь. Моя покорность. Не проходит и минуты, как ты ставишь меня в «эту» позу, утыкая мордой в подушку.

О, черт! Быть открытым еще сильнее, чем сейчас, просто невозможно. Чувствую стыд и возбуждение, хотя это немного унизительно. Не потому что с мужчиной, а потому что признаю – ты главный. Я подчиняюсь, я разрешаю все. Я отдаюсь. Как же это заводит! По спине и рукам бегут мурашки от легкого прикосновения пальцев. Проводишь от шеи вниз, до поясницы, едва касаясь горячей кожи. Мне жарко, внизу живота пульсирует.

Твои руки сильно гладят мои бока, заставляют отклячить задницу, удерживают меня в нужном положении. Я слышу щелчок крышки тюбика со смазкой. Я жду и сжимаюсь инстинктивно. По телу проходит волна нервной дрожи. Только бы не сейчас... скорей бы уже. Давлюсь воздухом, когда сильные пальцы сжимают мошонку и поигрывают ей. Скользкий палец касается входа. Ты бы хоть подышал на него, садист, холодно же. Вздрагиваю, отстраняюсь по инерции. Властная рука возвращает меня на место. Палец входит легко и почти не вызывает дискомфорта. Легкие поглаживающие движения внутри, горячая и тяжелая как камень ладонь на пояснице. Ты вводишь и сгибаешь уже два пальца, слегка вращаешь их. Вспышка! Это мой стон-вскрик. Движение пальцев. Вспышка! Остро-хорошо, но слишком мало, слишком редко. Еще. Вспышка! Еще! Ты ложишься на меня, прижимаешься горячей грудью к моей влажной от пота спине. Твои губы везде. Целуешь шею, плечи. Гладишь руки, живот, грудь. Задеваешь соски, выкручиваешь их и я послушно вскрикиваю и выгибаюсь, упираясь задницей в твой пах. Мне кажется, что твой член огромный и раскаленный, он ездит по ложбинке между моих ягодиц. Он скользкий, он твердый. Будет больно, я знаю.

Ты отпускаешь меня только затем, чтобы приставить член ко входу и толкнуться внутрь. Без церемоний и предупреждения. Действительно больно и я заглушаю вскрик, прикусывая уголок подушки, правая рука сама взлетает назад, упираясь в твой напряженный пресс, пытается остановить болезненное вторжение. Хватаешь ее и тянешь меня на себя, заставляя насадиться полностью. Вход печет, а внутри непривычно распирающее ощущение и давление прямо на то самое «волшебное» место. Моя спина так сильно выгнута, что я сейчас сломаюсь пополам. Чувствую себя бабочкой, пришпиленной членом к кровати. Мне больно и хорошо. Разве так бывает? Ты толкаешься плавно и медленно: наружу, внутрь, наружу, внутрь. Хватаешь меня за волосы, заставляя поднять голову и ускоряешься. Да, таскать за патлы – это заводит. Ты бы меня еще сучкой назвал. Хотя по-фи-гу зо-ви-как-хо-чешь, толь-ко не-ос-та-нав-ли-вай-ся. Я мычу и закусываю губу. По вискам и позвоночнику течет пот. Воздух густой и горячий, его трудно вдыхать. На глаза наворачиваются слезы, рот невольно открывается в немом крике. Каждый рывок вызывает болезненно острый кайф от давления на простату. Всхлипываю.

Не успеваю ничего понять, уже лежу на спине. Ты целуешь веки и скулы, уголки губ и подбородок. Кончиками пальцев прослеживаешь черты моего лица. Трешься об меня носом, втягиваешь мой запах зарывшись во влажные пряди на виске. Гладишь затылок, ероша волосы, обводишь позвонки.

 Укладываешь мои ноги себе на плечи, целуешь колено, потирая чувствительную кожу в сгибе. Входишь. С каждым толчком болезненное наслаждение копится в теле. Прижимаешь мои руки к подушке своими. Твое лицо напротив. Волосы намокли и слиплись. Вены на шее и лбу вздулись, а глаза жадно следят за мной. Что ты делаешь? Что заставляет меня выть в голос? Дышу поверхностно и рвано. Мычу от невозможности терпеть и выгибаюсь. Не могу на тебя смотреть, не могу не смотреть. Мир сейчас взорвется. Внутри все пульсирует в ритме моего сердцебиения. Подкатывает, поднимает, копится. Внезапно я кончаю, выстреливая струей спермы и содрогаюсь от оргазма, затопившего все тело и разум. Я скулю и хватаю воздух широко открытым ртом. Меня трясет и корежит, качает на волнах. По телу пробегают болезненно приятные спазмы. Я ощущаю как ты толкаешься в последний раз, всхлипываешь, вздрагиваешь всем телом. По чувствительной после оргазма простате проезжает головка члена и он медленно медленно выходит. Я судорожно выдыхаю. Лежать и не думать, вот чего мне сейчас хочется. Из растянутой дырки течет. Когда я открываю глаза вижу, как ты, затаив дыхание, наблюдаешь эту картину. Твоя сперма, вытекающая из моей задницы. Твой кинк?

Всё, ни слова о недоверии. Потому что «это» было по-настоящему, по-взрослому. Больно и хорошо. И ни с кем другим я бы не смог.

Ты спускаешь мои ноги с плеч, целуя щиколотки и колени напоследок. Укладываешься рядом со мной и прижимаешься всем телом, горячий, скользкий от пота. Мы пойдем в душ, позже, а сейчас полежим так, молча, мечтая сплавиться, сцепиться воедино.

В гостиной бьют часы, своим звоном разбивая наши объятия.

Май ушел в душ, а я остался валяться на кровати. Двигаться не хотелось.

В кармане джинсов пискнул телефон Мая, разряжаясь. Я решил побыть гостеприимным хозяином и поделиться зарядкой.

От нажатия телефон включился и я увидел открытую в мессенджере переписку и новое, только что пришедшее сообщение.