Текст книги "Царевна-лягушка для герпетолога (СИ)"
Автор книги: Белый лев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)
Глава 8. Дедушка Овтай
Когда родителей спрашивали, зачем дачу так далеко от Москвы купили, папа только пожимал плечами:
– Зато от Рязани близко, – не уточняя, что имеет в виду не областной центр, а сожженное Батыем городище, в окрестностях которого и проходили его основные раскопки.
– Это же Есенинские места, – мечтательно улыбалась мама, прижимая к груди зачитанный до дыр томик стихов и уверяя всех, что изба в деревенской глуши – это именно то, о чем она еще с детства мечтала.
На самом деле мама, конечно, поначалу стремилась к чему-то более цивилизованному и комфортабельному, нежели окруженный старым яблоневым садом пятистенок в умирающей деревне. Но сначала на дом мечты не хватило денег, а потом мама не просто привыкла, но и сделалась заядлой огородницей и даже пеняла уроженке тех мест тете Вере на то, что та совсем запустила сад.
Мы же с Иваном ни о каких других пенатах слышать не желали. И даже случавшееся раз в пару лет яблочное безумие и бесконечные помидоры-огурцы, которые приходилось сначала поливать-укрывать, потом закручивать, воспринимали как своего рода плату за нехоженые лесные тропы, голоса непуганых птиц, прыжки в реку с обрыва вместе с деревенскими и прочие радости нашего беспечного детства. За песни и сказки моей фольклорной юности. И поскольку Мещеру мы считали нашей второй малой родиной, я искренне верила, что эта земля нас и сейчас всякой погани не выдаст. Тем более Левушка туманно намекал на какой-то ход, и я даже почти догадывалась, где он находился.
Позавтракав и запив сэндвичи кофе, мы почти всю дорогу проспали: Иван в обнимку с рюкзаком, я на плече у Левушки. Хотя мы регулярно ездили на дачу своим ходом и нередко дремали в дороге, не считая зазорным использовать товарища в качестве подушки, так сладко мне уже давно не спалось даже в собственной постели. Особенно после сегодняшних кошмаров.
Когда мы бодрым маршем шли по сонной воскресной Рязани к автовокзалу, нам позвонила мама. Поинтересовалась, как доехали. Еще раз проинструктировала насчет теплых вещей, а потом ненавязчиво спросила:
– А может быть, вы все-таки хотя бы сегодня переночуете у нас? Шашлычки там пожарите, в баньке попаритесь, а завтра уже в свой поход и двинетесь. Запасные ключи есть у бабы Фроси. Чистая постель в шкафу. Там даже на огороде ничего делать не надо. Разве что парник полить. Мы с папой и Петей все равно завтра приедем.
Иван страдальчески закатил глаза, а Левушка снисходительно улыбнулся. Он заботу тети Лены, как он называл нашу маму, воспринимал философски и, кажется, даже с легкой завистью, поскольку на его долю даже в детстве ничего подобного не выпало. Вера Дмитриевна, рано овдовев, поднимала сына одна и буквально разрывалась между работой в реставрационной мастерской, различными кружками ИЗО и своим рукоделием. Именно поэтому так уж сложилось, что Левушка не только летом, но и зимой почти все свободное время проводил у нас, а потом даже раньше меня начал работать.
– Ну почему надо вечно лезть со своими советами? – негодующе шипел Иван, пока я, прикрыв микрофон, отбивалась от мамы.
– Скажи спасибо, что тетя Лена не вспомнила про мои пятиколесные «Жигули» и не присоветовала ехать на них, – усмехнулся Левушка, имея в виду принадлежавшую еще его деду «пятерку», которую много лет назад сослали на дачу из-за невозможности пройти техосмотр.
Лель прекрасно водил и мечтал о машине, но первые заработанные и накопленные деньги потратил на концертный гобой.
– Это был бы не самый плохой вариант, – ухмыльнулся Иван, который старый драндулет тоже любил и вместе с нашим отцом помогал Левушке поддерживать автомобиль на ходу.
– Как в «Гарри Поттере», – кивнул Лева. – Боюсь, только дед Овтай не понял бы.
Я погрозила парням кулаком, про себя отметив спросить, кто такой дед Овтай, потом с елейной улыбкой вернулась к маме:
– Спасибо за заботу, но нам вообще-то совсем в другую сторону, – скрестив пальцы, объяснила я, надеясь, что мое вранье не выйдет нам всем боком. – И делать такой огромный крюк не с руки.
На самом деле мы вышли из автобуса, всего пару остановок не доехав до нашей деревни, и всю дорогу воровато озирались, опасаясь увидеть знакомые лица. Зоркая баба Фрося и другие соседки всенепременно доложили бы маме, что никаких посторонних девчат мы с собой не везли. Но, к счастью, все знакомые дачники проехали, видимо, еще вчера, а баба Фрося и другие деревенские в такую хорошую погоду либо благонравно копались в огородах, либо сидели с удочками на речке.
Выгрузив пожитки на обветшавшую лавочку под просевшим бетонным козырьком, мы еще раз проверили шнурки и крепежи, распределили поклажу и, отыскав знакомую тропу, углубились в лес, провожаемые недоуменными взглядами редких пассажиров. Для грибников мы слишком основательно собрались. Да и какие грибы в такую пору, когда даже земляника пока только пыталась цвести, прячась среди незабудок, ландышей и кошачьей дремы? А все рыбные места, как и удобные выходы к реке, находились выше по течению.
Впрочем, мы пересуды не слушали и назад не оборачивались, оставив людскую суету в пыльном бензиновом мареве разбитой дороги, на которой сквозь давно не латанные трещины упорно прорастала трава. Миновав недавно сбросивший последние сережки кудрявый березняк, пройдя сквозь убранную неприметным желтоватым цветом тенистую дубраву, полюбовавшись на залитые солнцем поляны, откуда вездесущие одуванчики и захватчик-борщевик пока не вытеснили лесное разнотравье, мы углубились в темный глухой бор.
Попадавшиеся в прогалках аметистовые всполохи сочевичника сначала сменились белыми колокольчиками кислицы, а потом ноги в кроссовках по щиколотку утонули в прелой хвое и влажном мхе. Под ногами что-то чавкало, и этот звук, периодически перемежаемый надрывным стоном сухостоя, раздавался особенно навязчиво и резко в тяжелой, давящей тишине, не нарушаемой ни пением птиц, ни журчанием ручья. Мохнатые лапы елей зловеще смыкались за спиной, словно подстегивая. Едва заметную и явно не людскую тропу через каждые десять метров преграждали то обросшие мхом сухие деревья, то заросли колючего кустарника, норовившего оставить себе на память клок нашей одежды или прядь из моей косы.
Хотя я ходила этой дорогой единственный раз более десяти лет назад, я узнала ее и только дивилась про себя: как же мы ухитрились тогда тут проехать на велосипедах? Или все эти буреломы, сквозь которые мы продирались, словно на полосе препятствий, появились здесь только сейчас? И почему Левушка упорно продолжал вести нас к тому самому загадочному и гиблому месту? Впрочем, он еще в дороге объяснил, что наш путь лежит в светлую часть исподнего мира, чертог Предков – Славь, и уже оттуда мы двинемся дальше. А тогда в детстве так далеко забираться, тревожа покой пращуров, нам не следовало.
Вот только в тот раз почему-то путь показался гораздо короче. Или в пылу погони за несуществующей кукушкой мы сами не заметили, как отмахали несколько десятков километров? Нынче же мы просто выбивались из сил, словно все это время блуждали по болоту или брели сквозь буран по колено в снегу. С другой стороны, дорога и впрямь шла то круто в гору, то уводила в какой-нибудь овраг или обрывистую балку.
Через пару часов таких экстремальных блужданий даже опытный путешественник Иван сбавил шаг, проверяя рюкзак.
– Ничего не понимаю. Словно камней наложили, – пробормотал он, вытирая пот со лба и тяжко переводя дух.
А ведь я знала, что, когда они с однокурсниками наматывали кольцевые маршруты по болотам и долинам рек, им приходилось нести с собой не только запас еды, но иногда и воду или дрова.
Левушка пока стоически молчал и лишь периодически страховал меня на особенно крутых спусках или подавал руку на подъемах. Хотя совсем на буксире тащиться я не собиралась, что бы этот рыцарь себе ни думал.
Когда же перед нами разверзлась бездонная трещина шириной метров десять, напоминающая не то горное ущелье, не то плотоядно улыбающийся хищный рот, Лель посмотрел на нас, глянул на солнце, а потом приложил руки ко рту рупором и очень натурально зарычал по-медвежьи.
– Дедушка Овтай, кончай озоровать! – сурово пригрозил он кому-то. – Али своих не узнаешь?
И чуть ли не по мановению его руки раззявленный рот неведомого великана, немного пошамкав челюстями, захлопнулся, лес расступился, и перед нами возникла знакомая поляна, посреди которой стояла не замшелая домовина на сваях, а потемневшая, но еще крепкая изба с высоким крыльцом под устланной зеленоватым мхом крышей, увенчанной лосиными рогами.
Единственный обитатель этого незнамо откуда появившегося лесного жилища распахивал для нас покосившуюся дверь, поводя по сторонам внушительных размеров пористым носом, каждая ноздря которого напоминала сопло ракеты, забытой на стартовом столе и поросшей белым мхом. Такое же подобие мха покрывало и пестреющую коричневатыми пятнами морщинистую плешивую голову. Зато длинная седая борода спускалась до самых колен, почти пряча ритуальный узор, украшавший когда-то белое, а ныне полуистлевшее облачение, подпоясанное витым поясом.
«Надо бы, что ли, деду обнову справить, – невпопад подумала я. – Кросна-то до сих пор в моей комнате стоят, и теперь без дела».
– Благодарствую, девица, – явно подслушав мои мысли, кивнул мне хозяин избы, глядя сквозь меня залепленными белесоватыми бельмами слепыми глазами. – Только в этом мире мне уже ничего не надобно. А в том у меня и получше покровы есть. Вот видишь, внучек, – повернувшись к Левушке, продолжал он сварливо. – Девка глупая, в мужские порты обряженная, и то больше радеет о старике, чем ты!
Интересно, каким образом он разглядел мой походный наряд, состоявший из заправленных в кроссовки джинсов, майки и ветровки с капюшоном? Впрочем, я уже понимала, что загадочный дед Овтай смотрит на нас каким-то иным взором.
– Ну что встал пнем? – погрозил он Леве узловатым пальцем. – Так и будешь гостей дорогих на пороге держать, меня, старика, томить? Али внутрь пригласишь? Сам знаешь, мне воздух вашего мира в тягость, и голод запах человечины будит.
Говорил он густым басом, совсем не сочетавшимся с его высохшей, сморщенной скрюченной фигуркой. При этом слова, которые он произносил, не всегда совпадали с артикуляцией беззубого, глубоко запавшего рта, подозрительно напоминавшего недавнюю трещину. Да и двигался он словно марионетка, которую кто-то дергает за ниточки.
– Ну что, братцы, готовы? – пытливо оглядел нас с Иваном стушевавшийся Левушка. – Смотрите не пожалейте.
Мы с Иваном лишь молча кивнули, вслед за ним и стариком поднимаясь по крутым склизким ступенькам, а дед Овтай по-прежнему сварливо прокомментировал:
– Он еще спрашивает, готовы ли они. А сам-то ты готов? Говорил я тебе, нечего связываться с Тумаевым внуком, как там его, Октаваем. Он и свою дочь не уберег, и вашу Василису толком не вытащил. Это кто ж так делает: вывести девку, а шкурку лягушачью оставить. Совсем они в этих Амазонских болотах волхвовать разучились. Да оно и понятно. Тумай-то, у меня не доучившись, как от советской власти на край света убег, так, небось, всю дедову науку и растерял, и детям ничего толком не передал. А тамошние колдуны знаниями с чужеземным зятьком делиться не захотели.
Услышав про деда индейского шамана, ходившего еще до революции у старого Овтая в учениках, я подумала, что ослышалась. Потом вспомнила, что в деревнях рассказывали про могущественного волхва, жившего в конце позапрошлого века и из-за революции так и не сумевшего свое ведовство никому передать. Похоронили его на месте древнего лесного кладбища по старинному обряду, не оскверняя прахом и тленом ни землю, ни воду, ни огонь, ни воздух. Однако, как говорили, покоя до конца он не обрел, пытаясь среди забывших древнюю мудрость потомков отыскать преемника.
Вот только какое отношение к этой истории имел наш Левушка? С другой стороны, тот ведун, сказывали, приручал духов и изгонял хвори при помощи тростниковой флейты нюди. А в коллекции Левушки этот инструмент занимал почетное место, вызывая раздражение тети Веры, утверждавшей, что именно мокшанская дудка сгубила ее мужа.
Хотя из избушки тянуло сырым холодом и уже знакомым тяжелым запахом перегноя и тлена, ни я, ни Иван на пороге не задержались. Когда глаза немного привыкли, оказалось, что внутри не так уж темно и даже не сыро. Да и запах почти исчез, оставшись легким привкусом, как бывает в домах, где в погребе стоит вода. Почерневший, но еще не прогнивший пол и широкие лавки вдоль стен устилали аккуратные домотканые половички и овечьи шкуры, на полках и на беленой русской печи размещались глиняная посуда и различная старинная утварь, которую нынче можно встретить лишь в музеях. А изрядных размеров столешница словно дожидалась скатерти-самобранки.
– Ну что же ты, внучек, не требуешь, чтобы я вас, как положено, накормил, напоил, в баньке выпарил? – суетился дед Овтай, который в избе тоже как-то приосанился и даже сделался выше ростом.
При этом его долгополое одеяние стало белее, чище и даже, кажется, новее. Или это мы, миновав границу, начали все воспринимать иначе.
– Али все еще сумлеваешься, по плечу ли твоим друзьям дорога иного мира?
– Да что мне сомневаться, – сдержанно отозвался Левушка. – Мои друзья – ребята надежные. Трудностей не боятся.
– А вот это мы сейчас посмотрим, – обрадовался дед Овтай. – На баньку дров надо наколоть, воды наносить, в избе прибраться. Заодно поглядим, как твоя девка проворна у печи. Порты мужские надеть – дело нехитрое, а вот с ухватом моим управиться – тут особое разумение надобно. Да и друг твой тоже хорош. Он бы у себя на горбу еще дом притащил. Вот ведь тогда вы дел с ним натворили! Сами не заметили, а оно вона, когда пришлось расхлебывать.
Про какие дела толковал сварливый колдун, я спрашивать не стала, по поводу отсутствия скатерти-самобранки тоже почти не расстроилась. То ли еще время не пришло, то ли она, как и ковер-самолет, просто досужий вымысел.
– Изволь, дедушка, – поясно поклонилась я старому ворчуну, подхватывая два ведра и выбегая на улицу.
Интересно, а есть ли тут колодец? Или придется воду из речки носить? Впрочем, я почти не удивилась, когда, выйдя из той же двери наружу, вместо сумрачного леса увидела окруженный частоколом широкий двор, в глубине которого стояла покосившаяся банька, а на другой стороне примостился колодец. Над верхушками отступивших от избы метров на сто корабельных сосен занимался закат, а на бревнах частокола что-то белело, и я была не уверена, что это старые горшки или тыквы.
Баба Фрося для какого-то очередного выступления научила меня воду коромыслом носить, и тренировалась я не только с пустой бадьей. Поэтому, когда я вплыла в горницу, мерно покачивая бедрами, чтобы под ноги не плескало, дед Овтай одобрительно кивнул, поглаживая долгую бороду:
– Малость откормить да в рубаху с поневой обрядить – совсем выйдет павой.
– Да есть у нее понева, и рубаха покосная имеется, – не выдержав, встал на мою защиту Левушка. – Просто через лес в штанах удобнее. И никакие это не мужские порты. Наши мещерские да мокшанские бабы исстари тоже порты под рубахой носили.
– Смотри как разошелся, – усмехнулся в усы дед Овтай. – Сам вижу, что хороша, а ты такую девку чуть не упустил. Я бы ее не то что в невестки взял, дудочку-нуделку свою вместо тебя, белобрысого, отдал. Только зачем ей дудочка, когда она крылья за спиной чувствует даже в вашем каменном мешке? Это ты, бескрылый, все бредни своей матери слушал, будто я ее мужа сгубил. Она бы, вместо того чтобы мазней заниматься да оклады от патины отчищать, за вами, неслухами, лучше смотрела. Ее муж десять лет потратил, чтобы выползня проклятого пленить, а из-за вашего озорства этот гад не только вырвался, но и силу какую обрел! Да и ты тоже хорош! Имел бы сейчас духов-помощников, не пришлось бы за реку Смородину непосвященных тащить.
Хотя мне не терпелось узнать, в чем таком когда-то провинились Лева и мой брат, я молчала, наводя в горнице порядок, пока Иван и Лева кололи дрова и разводили огонь в печи. Благо метла, совок и ветошь отыскались на привычных местах, а запыленные миски и горшки, словно в сказке про Федору, так и просились мне в руки.
Когда дед Овтай вслед за Левой вышел во двор поглядеть, как там его помощники управились с баней, ко мне подошел Иван. Посмотрел, как трещат в топке хорошо просушенные сосновые поленья, а потом осторожным шепотком спросил:
– Я правильно понял, что этот старый шаман умер лет сто назад? И мы сейчас в его домовине хозяйничаем и через нее хотим, как попаданцы, на тот свет пройти?
– Какие ж мы попаданцы, когда сами премся? – перекинув косу за спину, пожала я плечами. – И по поводу хозяйства не самовольничаем. Дед Овтай нас попросил. Да и прибраться тут не грех. Ты же тоже помогаешь нам с мамой порядок наводить, когда приезжаем к дедушке на кладбище. А баба Фрося и другие деревенские еще и оставляют угощение.
– Не знаю насчет угощения, – покачал головой Иван, – но этот пращур, пока мы с Левой дрова кололи, странно принюхивался. Я хоть это ваше народное творчество не проходил, знаю, чем питается ходячая нежить.
– Боишься? – беззлобно поддел друга вернувшийся Левушка.
– За вас с сестрой переживаю, – отбил удар Иван. – К тому же, если меня тут съедят, кто Василису вытащит? Если она вообще еще жива, и ее имеет смысл возвращать.
– Василиса не упырь и не зомби, – посерьезнев, пояснил Левушка. – Бессмертный ее, бедную, живой в навь утащил. А что касается местных, то дед нас, конечно, не тронет, чего не скажешь об остальных, особенно тех, которые из темной части исподнего мира лезут. Поэтому чем скорее мы управимся с баней, тем будет для нас же безопаснее, – добавил он, увлекая друга во двор и оставляя меня наедине с вернувшимся вслед за ним дедом Овтаем.
Пройдясь по горнице, старик придирчиво проверил результаты моих трудов. Интересно, он опять другим зрением видит? Или по звукам и запахам ориентируется? А пыль и грязь находит на ощупь?
– Вижу, с веником и совком ты шустра, – подметая седой бородой стол, кивнул мне дед Овтай. – Только чистотой сыт не будешь. Кашу хоть, птаха певчая, варить умеешь?
– Умею, дедушка, – поклонилась я, чувствуя себя героиней сказки «Морозко». – Только нам твой внук припасов никаких брать не велел. Если скажешь, из чего – мигом приготовлю.
Дед Овтай чуть заметно повел нависшей над слепым глазом кустистой бровью, и на полке открылся короб, из которого пахнуло жутким духом застарелой плесени. Я еле подавила рвотный спазм и на глаз зачерпнула деревянным совком непонятного цвета склизкую крупу, напоминавшую те образцы зерновых, которые отец и его коллеги находили в древних городищах и захоронениях. О том, как мы будем есть это ведьмино варево, и что нам об этом скажет пищеварительная система, я старалась не думать. Если эта каша нас сделает на шаг ближе к Василисе, я съем ее и не подавлюсь.
К тому времени, когда варево закипело, из бани вернулись обряженные в посконные рубахи и домотканые порты Левушка и Иван. Пахло от ребят какими-то травами и можжевельником. Мне даже стало легче дышать. При этом сами они, и не подумав скривиться, принюхивались к моей стряпне с таким видом, будто учуяли что-то аппетитное.
– А девице красной хоть оставили водицы? – проводил парней в горницу дед Овтай. – Такую косищу промыть – никаких дров не хватит.
– Все оставили, дедушка, – заверил его Левушка. – И девице, и баннику твоему. Совсем он у тебя заскучал.
– А он подсматривать не станет? – забеспокоилась я, соображая, как отвадить банника и во что переодеться.
– Пусть только попробует, охальник, – беззлобно погрозил кому-то дед Овтай.
С банником я так и не встретилась. Видно, получив новый веник и шайку с водой, он наводил чистоту, спрятавшись в закутке под печкой. Поэтому я тоже залезла на полок повыше и не успокоилась, пока крепкий можжевеловый веник не превратился в размокшую мочалку, а на боках не появились красные разводы. После затхлой избы и каши с плесенью живой горячий дух парной меня бодрил. Воды мне тоже хватило. Тем более что в бадье с кипятком я обнаружила крепкий травяной настой, от которого и телу стало легче, и волосы сделались блестящими и послушными, как после хорошего кондиционера. Может быть, Левушка, не пройдя шаманского посвящения, духов-помощников пока не имел, но в травах толк знал. Или же тонкий мир слави с каждым новым нехитрым действом нам становился ближе.
После бани я оделась в найденную возле шайки и веника длинную, в пол, рубаху, подпоясалась узорчатым поясом и вернулась в избу, морально готовясь есть гнилое варево, которым нас решил потчевать дед Овтай. Вот только, войдя внутрь, я не почувствовала даже намека на плесень. От горшка, который уже стоял на столе, исходил добрый аромат хорошо разваренной крупы, топленого масла и каких-то пряных трав. Дед Овтай на правах хозяина зачерпнул первую ложку, и мы последовали его примеру. Такой вкусной каши из печи я давно не пробовала. Иван ел так, что за ушами трещало. Левушка одобрительно кивал, не забывая зачерпывать в свою очередь. Все-таки после завтрака прошло немало времени.
– Скажи честно, как ты сумел поменять крупу? – приступила я к Левушке, когда мы, прибрав со стола и вымыв горшок, устраивались на ночлег, разложив на лавках овчины и пахнущие травами тюфяки.
Лева глянул на меня с искренним недоумением.
– Мы ели только то, что вы с дедом наварили. Я просто немного трав и масла добавил.
– А что он говорил про какие-то давние дела? – придвинулся к другу Иван. – Будто мы с тобой в чем-то виноваты.
– А ты не помнишь? – удивился Левушка, и в глазах его всколыхнулась застарелая боль, какую я всегда примечала, когда он говорил об отце, погибшем при странных обстоятельствах еще в лихие девяностые.
– Хватит там балакать, – прицыкнул на нас с печки дед Овтай. – Ложитесь спать. Утро вечера мудренее!
