Текст книги "Коварная дама Карма (СИ)"

Автор книги: Bazhyk

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Правда, пруд делили между собой сразу несколько усадеб. Справа жил толстый владелец идзакая с многочисленной родней, слева – то ли писарь, то ли библиотекарь, тоже обеспеченный родственниками. Зарабатывал этот щупленький дедушка тем, что переписывал книги на заказ. Его младшие родственники ежедневно выносили на улицу перед домом небольшой столик, ставили навес от солнца – и за деньги писали письма под диктовку неграмотных клиентов или переписывали набело документы, теми же клиентами предоставленные. Рукия смотрела на это нарочито отрешенным взглядом, а мальчишки с Ренджи во главе недоумевали: неужели за бумагомарание платят столько, что можно и дом содержать, и семью кормить?!

Шигеру-сан посмеивался в бороду и, делая страшные глаза, обещал мелюзге обучить их чтению и письму. Малыши – Акира и Хару – смущались и прятались, а гордый Ренджи складывал на груди руки и высокомерно заявлял, что ему это не нужно. Как правило, в середине перепалки, неизменно возникавшей между дедом и подростком (старик, кажется, не зло подтрунивал над пареньком, но Ренджи все никак не удавалось уличить в этом Шигеру-сана) появлялась Фумико-сама и гнала мужа заниматься делами, а мальчишку – есть. Никогда в жизни Ренджи столько не ел! В один прекрасный день он поймал себя на том, что жадно смотрит на стол, но никак не может впихнуть в себя еще хоть кусочек. Растянувшись на татами прямо рядом со столом, парень блаженно прикрыл глаза. Неужели жизнь может быть настолько прекрасна?

Только одно слегка смущало и настораживало. Эта странная девушка с лицом Рукии, но совершенно не свойственным для подруги выражением виноватой растерянности – Хисана – вызывала у подростка то ли оторопь, то ли легкое раздражение. Она тенью бродила за Рукией, кротко улыбалась и все время норовила чем-нибудь угодить девочке. Дошло до того, что подруга стала прятаться от своей новообретенной сестры.

Правда, длилось это недолго. Мудрая Фумико-сан, понаблюдав пару дней за Хисаной и детьми, улучила момент и тактично вправила девушке мозги. Хисана сначала расстроилась, но потом вынуждена была признать, что матушка права. Скрепя сердце, которое требовало не выпускать сестренку из виду, она переключила внимание на домашние дела, стала понемногу искать общий язык с мальчишками и даже заслужила некоторое доверие младших пацанят, рассказывая им сказки и угощая вкусностями. Рукия выдохнула с облегчением, а Ренджи признал, что онее-сан подруги может быть терпимой. Между сестрами установились ровные, хоть и не слишком теплые отношения. Фумико-сан иногда гладила Хисану по голове, утешая, и говорила, что девочке надо дать время.

***

К своему удивлению Хисана стала замечать, что чувствует себя очень неплохо. Это было странно и непривычно, потому что всю свою жизнь в Обществе Душ она была слаба, моментально утомлялась и бо́льшую часть времени пребывала в каком-то полуобморочном состоянии. Относительно бодрый период пришелся на то время, когда Хисана познакомилась с молодым аристократом и бегала к нему на свидания, а потом и жила с ним целый месяц в снятом сразу за стенами Сейретея домике. Но тогда девушка думала, что силы ей придает любовь. Теперь же считала, что бодрость тела и духа – заслуга найденной имото и ее сорванцов-приятелей, забота о которых заполняла все дни с утра до вечера.

Сил у Хисаны и правда прибавилось. Она легко просыпалась, ее не тянуло поваляться – напротив, едва открыв глаза, девушка подхватывалась и спешила на кухню. Уж если добрые старики Такеши приняли ее и Рукию, а заодно и друзей девочки, в семью, то грех не отплатить им хотя бы минимальной помощью. Только когда Фумико-сан вслух изумилась, что девушка успевает наготовить еды на завтрак для всех, – а их теперь в доме обитало семь человек! – Хисана обратила внимание на перемены в себе. Но слишком долго задумываться о них не вышло: лепешки собирались пригореть, вода в кастрюльке – перекипеть, а фрукты – увянуть, поэтому девушка рассмеялась, ответила старушке, что это от счастья, и поспешила вернуться к добровольно взятым на себя обязанностям.

Через месяц она обнаружила, что практически ведет дом, незаметно отстранив от этого хозяйку. Также ей хватало времени, сил и запала на сказки и ненавязчивое обучение малышей, на необременительное рукоделие и даже на прогулки по саду. К слову, Рукия, так же молча и незаметно, присоединилась к старшей сестре в ее заботе о доме и членах их такой большой семьи. Как-то вечером они разговорились. Выяснилось, что девочка чувствует неловкость оттого, что о ней заботятся, а она ничем не отвечает. Хисана посмеялась, признаваясь, что ею движут те же мотивы. Так, за нарезкой овощей и сервировкой стола, сестры сами не заметили, как перешагнули через формальности и стали немного ближе.

Размеренную рутину иногда разбавляли визиты выросших детей четы Такеши. Статная красавица Кимико приходила три раза, приносила родителям деликатесы и кривоватые рисунки – творчество ее собственных детей, собранных по всему Руконгаю за последние полвека. Верткий и шумный Арата заявился в новеньком шихакушо и с порога гордо объявил, что его повысили до восьмого офицера. Пришедший с братом насмешливый и скромный Мишико, поглаживая рукоять занпакто, ехидно комментировал хвастливые речи в том плане, что разница между девятым и восьмым – это, конечно, да, это наше все! Фумико-сан всплескивала руками и уговаривала своих малышей не лезть на рожон и быть поосторожнее. «Малыши», оба на две головы выше матушки и в два раза шире в плечах, серьезно обещали беречь себя, чтобы уважаемая каа-сама не волновалась.

На новых членов семьи посматривали с любопытством и одобрением. Разумеется, мальчишки пиявками впились в шинигами и не слезали с тех практически до их ухода. Мишико даже показал Рен-тяну несколько простеньких ударов, правда, на палках, а не катанах, но парень был доволен, как стащивший целую рыбину кот. Мелюзга отчаянно завидовала.

Чем дольше Хисана жила с милой пожилой парой, тем легче становилось у нее на сердце. Боль от разлуки с любимым никуда не делась, но уже не давила так, как в первое время. Она вспоминала Бьякую каждый день и даже иногда могла всплакнуть, однако ее печаль была светлой, не ввергала в отчаяние. Вероятно, думала девушка, это оттого, что в ее жизни молодой аристократ оставил не только мимолетный след, но и часть себя. Она клала руку на еще плоский животик и тихо разговаривала со своим малышом.

Раз в две недели неизменно являлся Маюри – чуть ли не единственный из всех приемышей, кто носил собственную фамилию, а не называл себя Такеши. Дети его появления ждали с некоторым трепетом – никто никогда не знал, в каком настроении будет капитан двенадцатого отряда, что расскажет, что сделает. Один раз, пребывая в добром расположении духа, это чудо природы – а кем он еще может быть, с синими-то волосами и желтыми, как у волков, глазами? – измерило реацу у всех новых детей и обнадежило Ренджи и Рукию: мол, эти двое смогут стать шинигами. Хисана испугалась, Фумико-сан посмеялась, а подростки задумчиво переглянулись. В другой раз, злой и взъерошенный, Маюри-сан пригрозил малышне страшными карами, если будут мешаться под ногами. И схлопотал от матушки полотенцем пониже спины. Обиделся, долго ворчал, но принял к сведению и на детей больше не шипел.

А приходил он затем, чтобы обследовать Хисану. Измерял уровень реацу, снимал показания работы сердца и легких, долго и внимательно слушал, прижав к животу девушки длинную трубку с широким раструбом на конце. Через два месяца Хисана перестала от него шарахаться, через три – воспринимала, как неизбежное, а через полгода стала даже волноваться, если брат запаздывал.

Когда живот округлился, девушке пришлось всерьез заняться собственной осанкой. Ходить, скромно потупившись, было неудобно и тяжело. Теперь Хисана передвигалась неспешно, немного откинувшись назад и расправив плечи. Фумико-сан улыбалась и повторяла, что такую поступь надо будет сохранить и после рождения малыша.

Очень удивляли соседи. В дальних районах Руконгая не принято было заводить дружбу с теми, кто жил рядом: там каждый сам за себя, в лучшем случае – за свою компанию (читай, банду). А тут, в пятом районе, и толстый трактирщик, и щуплый книжник, и даже мама-сан чайного домика, что располагался по другую сторону пруда, стали приходить в гости с подарками и угощением. Старики Такеши привечали всех, всем были рады. Хисана же долго удивлялась, с чего вдруг незнакомые люди приносят распашонки ее еще не рожденному ребенку, вспоминают, как растили своих детей в Генсее (кто помнил) и ведут отстраненные разговоры о погоде, при этом с умилением посматривая на будущую маму. Ясность внес Маюри, походя заметив:

– Так дети в Обществе Душ рождаются крайне редко. Мы же все тут проводим свое посмертие, значит, наши души появились давно. А ты родишь новую душу, чистую, без хвоста из грехов, ошибок и прочих «радостей». Когда-нибудь он проживет жизнь в Генсее, но у него уже будет некоторый опыт взаимоотношений, это значит, есть шанс, что в мире живых он не наделает глупостей… слишком много.

Хисана покивала, потом спросила:

– Думаете, будет мальчик?

– А кто ж еще? – удивился капитан. – Будь это девчонка, она б из тебя остатки жизненной силы вытянула. Тут, понимаешь, плюс на минус выходит, а там был бы минус на минус, и в результате – минус. Математика, чтоб ее… никуда от ее законов не денешься, даже в биологии срабатывают.

– Маюри-нии, – засмеялась девушка, – я ничего не поняла, но уже привыкла верить вам на слово.

– Вот и славно, – пробурчал «Маюри-нии», утыкаясь в свои записи. И продолжил бухтеть: – Девочку ей, ага! Еще хорошо, что папочка у твоего пацана оказался с совместимой реацу, а то хренушки бы ты так легко вынашивала. А если попринимать… кхм… витаминчики, то и после родов можно оставить тебе запасик энергии, а то опять скатишься в свой нитевидный реацупульс. Не дело…

Хисана не особо вслушивалась в бормотание ученого, и даже не слишком почтительное упоминание «папочки» ее почти не задело. Она только грустно подумала, что рядом с Бьякуей ей и вправду всегда было хорошо.

******

Кучики Гинрей пребывал в некотором раздрае. Бьякуя так и не отошел от потрясения. Еще пару лет назад юноша какое-то время истерил бы, но потом пришел в норму. Сейчас же расставание с возлюбленной превратило его в сгусток ледяного безразличия ко всему. Он стал немногословен, сдержан, отстранен. Больше всего деда пугали абсолютно пустые глаза юного наследника клана.

Жениться на девушке из аристократической семьи? Это необходимо для блага клана? Пожалуйста, господа гэнро. Принять бразды правления, ибо возраст и статус уже позволяют? Легко. Провести заседание совета старейшин? Без проблем. Рассмотреть вопрос о недостаче средств? Давайте рассмотрим. А не пойти ли вам, старейшина-доно, допустивший промах в бухгалтерии в свою пользу, по этапу?.. Когда Бьякуя бесстрастным голосом объявил о своем решении отправить в тюрьму проворовавшегося старика, глаза его не отражали ничего: ни гнева, ни раздражения, ни сожаления.

Такими же пустыми глазами двадцать восьмой глава клана Кучики смотрел на свою молодую жену. Таким же пустым взглядом одаривал родного деда, когда тот пытался поговорить, как в старые времена. Когда через пять лет брака юная княгиня все же забеременела, а еще через полгода умерла при преждевременных родах, молодой князь только прикрыл глаза в знак сожаления. Письмо родственникам супруги со всеми положенными выражениями сочувствия Бьякуя написал своей рукой, и это было самое большое усилие, которое он сделал в своей семейной жизни. Гинрей возмутился, высказал внуку все, что думал о нем, но получил холодный взгляд и заверение, что надлежащий срок траура по покойной жене будет выдержан.

– А потом? – дед аж растерялся немного. О чем Бьякуя думает?!

– А потом будет траур по погибшему наследнику, – ровным тоном ответил внук.

– Бьякуя… – Гинрей осекся, натолкнувшись на вежливый пустой взгляд. – Мальчик мой, ведь род прервется!

– Не прервется. В младших ветвях семьи есть юные наследники. В случае моей смерти главой клана станет кто-то из них.

– Бьякуя!..

– Прошу прощения, Гинрей-сан, – овдовевший князь взял со стола лист бумаги, внимательно всмотрелся в записи, – у меня много дел. До свидания.

Когда дед в растрепанных чувствах, с выражением горестной досады на лице, покинул кабинет главы клана, молодой человек медленно отложил документ и устало потер пальцами переносицу.

– Я давно не мальчик, – тихо сказал он столу.

========== Часть 4 ==========

Ярмарки и фестивали фейерверков в первых районах Руконгая нравились Кучики Гинрею все больше и больше. С тех пор, как внук оттер его от управления кланом и прочно взял в руки бразды правления шестым отрядом, дел у старика стало немного, а заниматься хоть чем-то было необходимо. Очень помогало не чувствовать себя старой развалиной на иждивении у младшего поколения преподавательство в Академии. Однако сейчас, в середине августа и в разгар летних каникул, деть себя было совершенно некуда. Еще пять лет назад бывший капитан нашел способ убить время – стал гулять по окрестностям Сейретея и посещать руконгайские праздники. Здесь, под самыми стенами города шинигами, где люди были доброжелательны и вежливы, Гинрей даже научился не кривиться брезгливо и изображать на лице довольство и благорасположение. Впрочем, его не беспокоили понапрасну: и военная стать, и дорогая одежда, и горделивый взор надежно отделяли аристократа от всех остальных. Вот и шествовал бывший руководитель одного из тринадцати отрядов Готея вдоль торговых рядов, изредка здороваясь снисходительным кивком с примелькавшимися за пять лет продавцами, и размышлял, куда направиться: то ли в идзакая, то ли на выступление уличных акробатов. Мысли его текли ровно и лениво, и внезапный крик за спиной оказался полной неожиданностью.

– Соуджин! – девичий голос звенел от искреннего гнева.

Гинрей оступился. Имя погибшего сына резануло по сердцу, перед глазами заплясали искры. Невидимая девчонка, словно желая добить старика, наподдала:

– Соуджин! Вернись немедленно!

Под локтем старого шинигами проскочило нечто стремительное и довольно мелкое, издавая на ходу задиристые смешки. Разглядеть бегуна не удалось, словно тот использовал шунпо. Но ведь это невозможно, правда же?..

– А ну стой! – рявкнули над самым ухом старика. Гинрей дернулся и недоуменно уставился на обладателя голоса. Это был высокий подросток с приметной внешностью: ярко-алые волосы, собранные в высокий хвост на макушке, изломанные линии татуировок над бровями. Парень проморгался, вытер с лица пот и, шипя сквозь зубы ругательства, рванул вслед за мелким беглецом.

– О-ох! – с другой стороны от Гинрея притормозила маленькая девушка, согнулась, упираясь руками в колени. – Ну погоди, Такеши Соуджин, – раздраженно прошипела она, – догоню – мало тебе не покажется! – и тоже побежала за скрывшимися из виду подростком и его целью.

Кучики Гинрей не двинулся с места. Если хохочущего беглеца он не разглядел совсем, а парня запомнил исключительно из-за колоритной внешности, то девушка поразила его в самое сердце. Бывший капитан мог бы поклясться, что увидел призрак той руконгайской девчонки, которую Бьякуя однажды едва не ввел в клан. Впрочем, это была явно не она: чуть меньше ростом, чуть более угловатая, чуть более решительная и подвижная. И все же, все же… мало ли как жизнь в Руконгае меняет людей?!

Времени на размышления оказалось катастрофически мало: шустрая компания возвращалась. Видимо, судьба задалась целью именно в этот день свести старика в перерождение. Юная копия несостоявшейся невесты внука шла рядом с красноволосым мальчишкой (доставая ему приблизительно до подмышки), и крепко держала за руку ребенка лет пяти на вид. Худенький темноволосый мальчик волочил ноги и не поднимал головы, всем своим видом выражая обиду и покорность судьбе.

– …и убегать просто некрасиво! – вещала девушка менторским тоном.

Малыш что-то пробубнил, когда юные руконгайцы проходили мимо Гинрея. Тот медленно повернулся и уставился им в спины.

– И незачем убегать ради этого! – высказался красноволосый парень. – Подумаешь, акробаты! Что мы, не сходим, что ли? А если бы ты потерялся?

– Я не потеряюсь! – темноволосый малыш вскинул голову, поворачиваясь и вырывая ладошку из руки девушки. – Мне скучно просто так ходить!

Усилием воли Гинрей заставил себя не падать в обморок посреди улицы и не хвататься за сердце. Мальчишка, которого на ходу воспитывали старшие товарищи, словно выпрыгнул из прошлого: именно так в детстве выглядел его собственный внук. Белая кожа, непокорная челка, точеные скулы, огромные глаза в обрамлении длинных черных ресниц… Вот только цвет их отличался – у ребенка они были не темно-серыми, а жемчужно-фиалковыми.

Подростки остановились, с легким укором глядя на мальчика.

– Сдается мне, Джин-тян, – проговорил красноволосый, – что ты капризничаешь.

– Ничего подобного! – заявил Джин-тян.

– А по мне, так оно и есть, – поддержала товарища девушка. – Разве это достойно?

Мальчишка набрал в грудь воздуха, видимо, собираясь эмоционально отстаивать свои права, но сдулся и нехотя буркнул:

– Нет.

Его воспитатели синхронно развели руками, переглядываясь.

– Ну вот что, – постановил старший из мальчишек. – Сейчас вернемся, а потом сходим посмотрим на твоих акробатов, договорились? Все равно они целый день там выступают…

Говоря это, он подхватил мальчонку и ловко усадил себе на шею. Приободрившийся карапуз тут же вцепился в торчащий в разные стороны хвост, разделяя его на две половины, чтобы видеть дорогу.

– Эй, ты меня лысым оставишь! – возмутился обладатель упомянутого хвоста. Что ответил мелкий, Гинрей не услышал. Девчонка, шагая рядом с друзьями, хихикала, плечики подрагивали.

Внезапно она резко обернулась и безошибочно впилась взглядом в Гинрея, смотревшего им вслед. Назвать выражение ее глаз недружелюбным было бы неправильно – это определение выходило слишком легковесным и слабым.

– Ру-тян, ты чего? – красноволосый обернулся.

– Ничего, – процедила Ру-тян, одаривая подозрительного старика грозным взором из серии «попробуй тронь!», и догнала ушедших вперед спутников.

Зато Гинрей точно определил для себя, что эта конкретная девчонка никогда не была любовницей его внука. А сходство с той… ну всякое бывает! Вот только ребенок… это так странно. Но, может быть, простое совпадение? Ага, двойное простое совпадение… Странно, странно. Бывший шинигами медленно побрел домой, забыв и об акробатах, и об идзакая.

******

Вести дом оказалось увлекательно, волнительно и совсем не трудно. Больше всего волнений приносили, разумеется, дети, но они же дарили и самые радостные минуты. Через пару лет после рождения Соуджина Хисана заметила, что пухленький и вальяжный Акира стал частым гостем у соседей – владельца идзакая Бенджиро-сана и его жены Чизу-сан. Дружественный визит внес ясность: мальчишка, неравнодушный к вкусной еде, проявил себя еще и как способного помощника на кухне. Не успела Хисана успокоиться, как тучный и неторопливый сосед попросил отпустить мальчика к нему в ученики.

На семейном совете решили, что учиться ремеслу Акира может сколько угодно, но пока останется жить с семьей. Бенджиро-сан повздыхал, вслух сетуя, что талантливого повара пойди найди, а тут такие данные пропадают, не все двадцать четыре часа в сутки на кухне будут, но согласился подождать, пока ребенок достигнет возраста, подходящего для найма на работу.

Тихий и застенчивый Хару тоже нашел себе друзей по соседству: он часами мог торчать у писцов, глядя, как тонкая кисточка оставляет на бумаге четкие линии иероглифов. Наследники Джомеи-сана малыша не гоняли, а вскоре одному из них пришла в голову светлая мысль обучить ребенка грамоте. Не прошло и пяти лет, как зашла речь о том, чтобы Хару-тян присоединился к семье писарей.

Младшего тоже не отпустили, несмотря на прекрасные отношения с соседями. Обучаться делу не мешали – только поощряли! – но жить ребенок должен дома! Тем более, что идти до соседей – полминуты ползком. Совсем старенький Джомеи-сан смеялся, попивая саке с дорогим другом Шигеру-саном, и разглагольствовал о том, как его прекрасные соседи обеспечили работниками и продолжателями бизнеса всю округу.

Хисана вежливо улыбалась, но визита мамы-сан из чайного домика заметно опасалась. А то ведь кто их знает, сестриц этих, еще позарятся на ее имото! Впрочем, дальние соседки на Рукию не покушались, только улыбаясь при встрече и иногда щебеча о благословении ками, которое пришло в их квартал вместе с Хисаной и ее малышом.

Соуджин одно время вызывал у Хисаны некоторые опасения. Родился-то мальчик здоровым, крепким, но вот ему пошел восьмой год, а выглядел ребенок лет на пять, не больше. Встревоженная мать сначала напридумывала себе всяческих ужасов, потеряла аппетит и сон, но потом сообразила спросить у Маюри-нии, в чем может быть дело. Брат сначала уставился на нее изумленными глазами, а потом долго смеялся, похрюкивая и хлопая себя ладонями по коленкам.

– Ой, Сана-тян, ну ты даешь! – всхлипывал он, утирая выступившие на глаза слезы. – Он же шинигами! Как хочет, так и выглядит! Ну нравится ребенку быть маленьким – в чем дело-то? Его ж все любят, все балуют, с каких пеньков ему взрослеть?

Хисана, немного обиженная смехом ученого, нахмурилась, нервным движением убрала со лба прядь волос.

– Шинигами? – спросила напряженно.

– Ну а кто? – развел руками Маюри-сан. – Нахватался же от родителей: у тебя реацу, хоть и нестабильная, у отца реацу… а там, доложу я тебе, ого-го уровень! И деточка твоя с рождения обладает неслабой реацу. Ну и кем он может стать, когда вырастет?

Хисана задумчиво постукала себя кончиком пальца по губам. Может, и неплохо, что Джин-тян не торопится взрослеть? А то выучится в этой их Академии, пойдет служить в этот их Готей-13, да и сгинет… Вон, Арата-нии в прошлом месяце на задании в Генсее ранен был, едва жив остался. Три недели в этом их четвертом отряде провалялся, Фумико-сама ему гостинцы носила. А потом плакала на кухне, и Хисане с Кимико еле-еле удалось успокоить старушку.

Капитан двенадцатого отряда как будто прочитал мысли девушки, посерьезнел и подобрался. Пытливо заглянул в глаза – и покачал головой.

– Ты это брось, нее-тян, – сказал строго. – У каждого свой путь, и мешать человеку – только портить карму, и ему, и себе. У нас, в Готее, вообще считается, что погибший и ушедший на перерождение – счастливчик. О них скорбят, но и радуются за них. К тому же, рано или поздно все возвращаются сюда, в Общество Душ.

– Да, – Хисана потупилась, признавая правоту брата. – Но ведь не помнят…

– А это уж как повезет, – развел руками ученый. – По-настоящему связанные души и узнают друг друга, и вспоминают все. Или почти все. Если были любимы, если их ждали, то, как правило, и находят своих близких, и вспоминают. А вот если ты палки в колеса сыну вставлять будешь, то… – Маюри-сан сделал неопределенный жест рукой, скривился, подыскивая слова.

– Маюри-нии! – взмолилась девушка. – Не пугай меня!

Директор исследовательского центра погрозил сестре пальцем, но зверские рожи корчить перестал.

– А про возраст ты не думай. Придет время – повзрослеет. Ты же не считаешь, что я могу упустить какие-то проблемы в здоровье родного племянника?!

– Да что ты, что ты! – замахала на брата руками Хисана. И засмеялась: когда ученый подозревал отдаленные намеки на его некомпетентность, утихомирить его бывало сложно.

– То-то же, – проворчал Куроцучи.

******

Если бы не этот разговор, Хисана костьми бы легла, а не пустила Ренджи в Академию, опасаясь за его жизнь. Но Куроцучи-тайчо убедил свою имото, что мешать душе в ее пути неполезно для кармы, и девушка смирилась. Правда, выторговала себе еще год спокойствия, накрутив парню на уши рамэн, мол, нельзя же позорить семью хромающим правописанием и хилым контролем реацу. И пришлось Ренджи брать уроки у Джомеи-сана, а Мишико-нии – учить младшенького братца управляться с духовной энергией. Втихаря Хисана надеялась, что Рен-тян на собственной шкуре прочувствует, каково это – грызть гранит науки, и передумает. Но на поверку добилась она того, что вступительные экзамены парень сдал с блеском и тут же попал в сильнейшую группу. Обреченно вздохнув, девушка стала чаще ходить в храм и молиться о здоровье и удаче своих близких.

Вслед за Ренджи слегка подрос и Соуджин. Глядя на дядюшку, мальчишка соизволил выучиться грамоте, потребовал у старших братьев обожаемой каа-сама тренировать его и даже перестал вести себя, как капризный младенец. Теперь Хисана нередко находила сына на берегу пруда, валяющимся на траве с книжкой. Для ребенка стало настоящим открытием, что сложные и запутанные кандзи складываются в интересные истории, и если справиться с ними со всеми, то можно добраться до конца захватывающего повествования. Он и думать стал немного более зрело, да и выглядел теперь лет на семь-восемь. Хисана искренне радовалась тому, что ее мальчик набирается ума, стремится стать помощником старшим, учится быть равноправным и полезным членом семьи.

Но случались и у нее тяжелые дни, когда она боялась, что прежние бессилие и нездоровье вернутся – и останутся навсегда. Так было в то утро, когда еще чуть-чуть подросший Соуджин вышел к завтраку с высоким хвостом на макушке. Увидев сына, девушка едва не потеряла сознание, так мальчик походил на собственного отца. Хисана понимала это и раньше, но только сейчас в полной мере осознала, что ее малыш – точная копия Кучики Бьякуи. Разве что глаза Джин-тян взял от матери, да и то лишь цветом. Даже выражение лица у него было отцовское. И взгляд – открытый, пытливый, с легкой чертовщинкой на дне – ясно говорил, чей он сын. Усилием воли Хисана удержалась от истерики и нашла в себе силы улыбнуться ребенку.

Так же было в тот день, когда Рукия с выражением упрямой решимости на лице объявила семье, что поступила в Академию. Ее старшая сестра только нащупала неверной рукой спинку стула, опасаясь промахнуться мимо сиденья, и медленно, как очень старый человек, села на него.

– Рукия… – сипло выдохнула Хисана.

Имото свела брови, упрямо выпятила челюсть, но, не дождавшись возражений и слез, подошла ближе, обняла Хисану.

– Онее-сама, ну что ты так переживаешь? – принялась она уговаривать девушку. – Ну поступила, ну стану шинигами… Когда это еще будет?! И потом, Мишико-нии говорит, у меня реацу сильная, я буду хорошим бойцом. Совсем необязательно, что со мной случится беда!

– Да, моя девочка, – прошептала Хисана, сжимая негнущимися пальцами локоть сестры. – Но я все равно боюсь за тебя… Я постараюсь… очень постараюсь не волноваться зря, чтобы не накликать на тебя несчастья. Но и ты, пожалуйста… пожалуйста!.. будь осторожна! Пообещай мне!

– Обещаю! – горячо воскликнула Рукия и чмокнула сестру в щеку.

Так же было в ту злополучную ночь, когда неопытных и горячих студентов послали в Генсей на тренировочную миссию. Что там у них не заладилось, что не сработало, Хисане было все равно. А вот первое ранение Рен-тяна едва не стоило девушке сердечного приступа.

Выйдя из госпиталя и получив короткий отпуск из Академии, Ренджи несколько дней выслушивал причитания Фумико-сан и смущенно опускал глаза под взглядами Хисаны. Лечить и воспитывать младшенького явилась и Кимико-нее, обладавшая резковатым характером и выборочным отсутствием деликатности. То есть, когда она считала, что тактичное объяснение не возымеет действия, то игнорировала всяческие пляски вокруг свободы личности.

– Тебя бы выдрать хорошенько, – закончила она воспитательную нотацию, вогнав Ренджи в краску.

– Онее-сан, ну чего ты? – пробубнил студент Абараи. Оставить свою фамилию он решил еще до поступления: Такеши в Академии и Готее и так было с избытком.

– А того я! – Кимико постучала костяшками пальцев по столешнице. – Может, ума бы прибавилось!

– Можно подумать, ты своих бьешь, – раздраженно проворчал Ренджи.

– Так мои таких номеров не откалывают, – развела руками старшая сестра. – Попробовал бы кто-нибудь! Может, и всыпала бы…

– Отстань от ребенка, Кими, – Фумико-сама водрузила на стол поднос с онигири. – Живой, уже почти здоровый, чего еще надо?

– Того надо, чтоб думать учился, прежде чем башку свою ананасную меносам в пасть совать!

– Вот спасибо! – всплеснул руками Ренджи, которому за несколько лет в Академии сравнения с ананасом порядком надоели.

Кимико довольно прищурилась, и студент заподозрил, что она уже не столько поучает, сколько подтрунивает. Он подозрительно уставился на взрослую уважаемую даму, мать большого семейства. Взрослая уважаемая дама быстро показала ему язык и демонстративно отвернулась. Ренджи фыркнул: на такие шутки он никогда не обижался, а сейчас еще и был признателен Кимико, потому что впервые за несколько дней засмеялась Хисана. Это означало, что в семью возвращался мир.

******

Декан факультета боевых искусств Духовной Академии перебирал списки студентов и беспокойно поглядывал на Кучики Гинрея, сошедшего со своих заоблачных высот и почтившего присутствием собственной легендарной персоны скромный пост преподавателя кендо. Запросы у бывшего капитана были, мягко говоря, такими же заоблачными, как и покинутые эмпиреи. То ему юноши слабыми кажутся, то девушки не подходят, то еще что-нибудь не так. Вот и случались на элитном курсе недоборы, уж слишком многих вредный сэнсэй забраковывал.

– Так что же, Акияма-сан, нет в Обществе Душ достойных молодых людей? – вопрошал придирчивый Кучики, выразительно кривя породистые губы.

– Да на вас не угодишь, Гинрей-сан, – за последние годы декан разучился трепетать перед аристократом, а с недавних пор стал даже позволять себе легкую иронию. Пока прокатывало. – Достойных много, а талантливых… как обычно. Ну вот, посмотрите, – он протянул преподавателю личное дело третьекурсника. – Вполне перспективный парень, грамотный, вежливый, работоспособный.

Кучики раскрыл папку, всмотрелся в черно-белую фотографию. Лицо показалось знакомым.

– Руконгаец? – с плохо скрытым презрением поинтересовался он.

– Вы, Кучики-сан, может быть, не в курсе, но Академия Духовных искусств замышлялась как учебное заведение, куда дорога открыта всем, независимо от происхождения. Поступив к нам учиться, студенты полностью уравниваются в правах…

– Знаю, знаю, – отмахнулся Гинрей. – Ну позовите этого… – он подсмотрел в записях. – Абарая.

Студент Абараи явился через восемь минут, слегка недоумевая, чего он такого натворил, что тянет аж на вызов к декану. Уяснив для себя, что чихвостить его не собираются, юноша облегчено выдохнул и стал украдкой посматривать на грозного Кучики-сэнсэя, которого побаивалась вся Академия, включая некоторых преподавателей.