Текст книги "Коварная дама Карма (СИ)"

Автор книги: Bazhyk

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

А Кучики-сэнсэй возблагодарил ками, что сидел, когда в кабинете появился этот молодой человек. Старик узнал его – того самого красноволосого парня, что около десятка лет назад догонял глазастого мальчишку на ярмарке. Меносы бы побрали стандарты Академии! На монохромной фотографии цвет волос было не разобрать, а татуировки затерли.

Еще большей неожиданностью стала реакция студента на предложение учиться у Кучики-сэнсэя.

– Я, конечно, благодарю за доверие и вообще, – не совсем уверенно протянул парень, – но у меня и так забот полон… э-э-э… то есть, много факультативов. Мне ж и спать иногда хочется, а не только мечом махать. Ну и кроме того, меня братья учат, чего мне занятого человека отвлекать?

Декан совершенно некультурно уронил челюсть на стол, а Кучики как будто очнулся от забытья.

– Вы что же, Абараи-гаксэй, отказываетесь посещать мою дисциплину? – подозрительно высоким голосом спросил он.

– Ну… так точно, – развел руками парень.

Декан покосился на гравюру, скрывающую тайничок в стене. Изначально там планировалось хранить важные бумаги, но с течением времени занорик все больше использовался, чтобы прятать от бдительной и радеющей за здоровый образ жизни секретарши саке и валерьянку: и то, и другое шло в ход с завидной периодичностью.

Вопреки знаменитому на весь Готей страшному гневу Кучики-старшего, который тот не преминул бы продемонстрировать еще десяток лет назад, бури не последовало. Избирательный сэнсэй прищурился на студента, склонив голову на бок, и хмыкнул.

– Все же подумайте, Абараи, – вполне миролюбиво сказал бывший капитан. – Братья братьями, но у меня богатый опыт.

Абараи покивал и сделал ноги из кабинета. Декан вопросительно приподнял брови. Кучики пожал плечами с независимым видом.

– Интересный парнишка, – соизволил объяснить он свою позицию. – Мне еще никогда не отказывали, тем более под таким вздорным предлогом, как какие-то там братья. Хочу понаблюдать за этим студентом, глядишь, снизойдет до кендо.

Когда, поухмылявшись и поиронизировав, Кучики Гинрей оставил декана в покое и ушел, тот вытер со лба пот, закрылся на ключ и решительно распахнул дверцу тайника. Сегодня он будет делать коктейль из валерьянки и саке, и пошла заботливая Юми-сан к меносам! Декан тоже человек, у него нервы!..

========== Часть 5 ==========

Комментарий к

Рукия поет под гитару песню Йовин (Лины Воробьевой) “Граф Фон Штосс”. Слушать можно здесь: https://myzuka.fm/Song/2276149/Iovin-Graf-Fon-Shtoss

Капитан шестого отряда Кучики Бьякуя славился своей педантичностью и железобетонными нервами. Вывести его из равновесия не удавалось никому, включая родного деда, имевшего право (как старший родственник и бывший сэнсэй) высказывать в глаза все, что сочтет нужным, и Зараки Кенпачи, мечтавшего спровоцировать коллегу на поединок. Иногда немного раздражали новобранцы, но рокубантай-тайчо ни разу за всю свою карьеру не высказался. Впрочем, только по тому, как темнели его глаза, подчиненные научились определять, насколько капитан недоволен или сердит.

Собрание капитанов, долгое, нудное и – ко всеобщему сожалению – обязательное мероприятие, сегодня закончилось затемно. Раздав положенное количество вежливых фраз и величественно проигнорировав безродных руконгайцев, Бьякуя мерным шагом двинулся на выход. У дверей стояли Кёраку и Укитаке. Пройти мимо сэнсэя было невежливо, и молодой Кучики притормозил, чтобы переброситься с коллегами малозначащими репликами.

– А! Бьякуя-кун! – Укитаке все еще не отвык называть так бывшего ученика. – Как твои дела?

– Благодарю, Укитаке-тайчо, – голос у одного из самых молодых капитанов был низким, глубоким – и совершенно неживым.

– Что скажешь о нынешнем выпуске? – добродушно прищурившись, спросил Кёраку. – Есть достойные бойцы?

– Нет.

Укитаке и Кёраку обреченно переглянулись. От Бьякуи не укрылся этот молчаливый обмен мнениями. Он как будто наяву слышал: «Ну вот, Шунсуй, опять! Что ты с ним будешь делать?» – «А что с ним делать, Джуу-тян? Ничего ты с ним не сделаешь!» Но по лицу двадцать восьмого главы благородного клана невозможно было догадаться, что он сам об этом подумал.

– А у меня неплохой набор, – заговорил Укитаке, неспешно двигаясь к выходу. Кёраку и Кучики приноровились к его шагу, идя по обе стороны от джусанбантай-тайчо. – Есть очень перспективные. Вот девочка эта, Такеши Рукия, очень даже неплоха. И занпакто у нее интересный, и реацу на уровне. Ты, помнится, был не слишком доволен своим лейтенантом? Зашел бы как-нибудь, глянул на барышню. Вдруг сочтешь ее пригодной…

– Благодарю, сэнсэй, – невежливо перебил Бьякуя, очень надеясь, что выражение его лица не изменилось. – У меня много дел в отряде. Вряд ли я найду время в обозримом будущем. Желаю здравствовать.

Глядя в спину удаляющемуся Кучики, старые друзья задумчиво хмурились.

– Ну и что это было? – спросил Шунсуй.

Укитаке только плечами пожал. Так поспешно Бьякуя от него еще никогда не сбегал.

А Кучики-тайчо пребывал в состоянии, близком к истерике. Только многолетняя практика ледяного безразличия не позволила потерять лицо посреди первого отряда, на глазах у наставника и его друга. Кто, кто тянул Укитаке за язык?! Откуда взялась незнакомая девчонка с этим ужасным именем, которое во сне так часто повторяла Хисана?!

Когда капитан шестого отряда добрался до своего расположения, его реацу пригибала к земле не только слабых шинигами, но и вековые деревья, растущие за стенами отрядной территории. Наученные горьким опытом, рядовые бойцы и офицеры попрятались, словно мыши в норы. Лишь после того, как капитан закрылся в своем кабинете, стало возможно дышать.

– Ух, и крепко же нашего тайчо разозлили! – шепотом высказался один из младших офицеров. На него тут же зашикали: не приведи ками, услышит! Еще больше разойдется!

– Да ну! – неуверенно пробормотал один из новобранцев. – Он же у себя закрылся, как он услышит?

– Наш может, – с чувством заверили его старослужащие.

***

– Мама!

Хисана не подняла головы от работы – она как раз делала последние стежки на парадном кимоно для средней дочери Бенджиро-сана, которая послезавтра выходила замуж. За кого? Ну разумеется, за Такеши! Арата уже был обшит с ног до головы, а вот с нарядом невесты немного затянули.

– Ма-ам!

– Погоди, Джин-тян, – девушка склонилась над произведением искусства, откусывая нитку. – Ну что, солнышко?

Соуджин играл в сёги с Шигеру-саном, но думал явно не о тактике и стратегии в почти проигранной партии.

– Я вот подумал… я тоже стану шинигами.

Хисана тяжело вздохнула. Этого момента она ждала уже много лет – с тех пор, как рассказала ребенку об его отце. Соуджин воспринял несчастливую историю маминого несостоявшегося замужества вроде бы спокойно, но неоднозначно. Иногда задавал вопросы, но подходил к теме очень издалека, а потом надолго задумывался. Иногда, в минуты раздражения, что-то злобно шипел сквозь зубы, и однажды Хисана уловила нечто, похожее на «проклятая наследственность!» Она честно пыталась объяснить сыну, что в разрыве с его отцом больше ее вины и даже не чувствовала обиды, когда мальчик соглашался с ней. Однако проходили дни, а то и недели, и новый вопрос мальчика ставил девушку в тупик. Как ответить, почему отец не стал искать ее позже, когда пришел в себя и перестал злиться?

– Ты уверен, что перестал? – спрашивала Хисана.

– Ну, я бы перестал, – отвечал Соуджин, пожимая плечами. – Мне было бы интересно выяснить все до конца. И я, наверное, не поверил бы так сходу.

– Я никогда не лгала ему до того дня, – говорила Хисана.

– Да, – кивал Соуджин. А потом уточнял: – А про тетю Рукию ты ему рассказывала?

И Хисана вынуждена бывала отводить взгляд и качать головой.

Таких разговоров было множество, но девушка так и не смогла определить, чего же ее сын хочет: найти отца и просто познакомиться, предъявить какие-то счета, отомстить родственникам, разлучившим его родителей? Задать прямой вопрос ребенку она так и не решилась.

Сейчас ей показалось, что сын выбрал поступление в Академию и последующую службу в Готей-13 как способ приблизиться к Бьякуе. Хисана мягко улыбнулась, неторопливо расправила праздничный наряд и посмотрела на Джин-тяна.

– Ну ведь не прямо сейчас, правда? Мы ведь успеем женить Арату-нии?

– Ну мам! – засмеялся слегка смущенный подросток. – Что ты со мной, как с маленьким? Скажи ей, софу-сама! – он повернулся к Шигеру-сану.

– Мальчик мой, мамы по-другому не умеют, – развел руками дедушка. – Ты для нее всегда будешь малышом, даже если доживешь до седых… э-э-э… волос! Ты на собо-сама посмотри. У нас с ней столько мальчишек, и все давно взрослые, а как она к ним обращается?

– Да-а, – протянул Соуджин, подавляя вздох. Он умел замечать такие вещи, как несоответствие между возрастом дядьев и бабушкиными «Мишико-бо» и всегда втихаря посмеивался над этим. Больше всего его, разумеется, забавляло «Мури-тян», но смеяться над Куроцучи-тайчо было непозволительно даже для близких. Поэтому Соуджин и Хару убегали поржать на берег пруда.

***

Бьякуя никогда не вспоминал Хисану, но никогда и не забывал ее. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы раскусить интригу Гинрея, и много лет, чтобы понять: любимая девушка испугалась встревать в высококлановые распри, предпочла тяжелую, но спокойную и долгую жизнь вдали от него. Наверное, она лгала тогда, говоря, что не любит. Любила. Вот только недостаточно сильно, чтобы остаться рядом и преодолевать трудности вместе. Выработанная годами объективность заставляла молодого капитана признать за покинувшей его возлюбленной право такого выбора. Скованное льдом сердце отзывалось короткой болью, но быстро умолкало.

Бьякуя никогда не заводил наложниц, но с годами избегать внимания потенциальных невест и их высокородных родителей становилось все сложнее. Хвала ками, хоть дед отстал.

Принятым у аристократов гаремам и фавориткам Бьякуя предпочитал сестриц из чайных домиков. Те не ждали от него ни запредельно дорогих подарков, ни искренних чувств, выполняя свой профессиональный долг и тем самым полностью устраивая юного князя. Очень достойное заведение обнаружилось в пятом районе Руконгая, и хотя молодой Кучики с безотчетным презрением относился ко всему, что лежало за белыми стенами Сейретея, наведывался он туда не так уж редко.

В один из летних вечеров, когда сумеречная духота вытапливала испарину даже из благородных самураев, Йоко-сан пригласила своего гостя прогуляться по берегу пруда, к которому выходил внутренний дворик. Бьякуя ничего не имел против, и когда сестрица убежала в дом за фонариком, подошел совсем близко к воде. Присел на корточки. Опустил тонкую ладонь в темную воду. Легкий порыв ветра внезапно окатил запахом свежей выпечки и голосами с другого берега. В ночной тишине было слышно каждое слово.

– Обвили чугун решетки

Плети буйного вьюнка.

Граф Фон Штосс терзает четки,

У него с утра тоска, – выводил девичий голос.

Инструмент, на котором невидимая певица аккомпанировала себе, был явно гайдзинским, песня тоже была гайдзинской, голос у исполнительницы был низковатым для женщины, хриплым и красивым считаться никак не мог. Тем не менее, Бьякуя внимательно вслушивался в историю неизвестного графа.

– Хоть бы сплетен, хоть бы ссоры,

Хоть бы рейнского вина.

Хоть бы влезли, что ли, воры.

Хоть бы рухнула стена… – страдал от безделья заморский аристократ.

Бьякуя криво усмехнулся. В собственном доме он тоже иногда чувствовал себя, как зверь в клетке, и хотя дел всегда было невпроворот, ощущение замкнутого пространства (сугубо индивидуальное) здорово давило. Скучать было некогда, но уйти хотелось.

– Хоть бы с верхнего карниза,

От безделья, не со зла,

Запустить во двор сервизом

Из богемского стекла.

Хоть бы впутаться в интригу.

Или, может, на войну?..

Или ядом смазать книгу –

Отравить, к чертям, жену? – сходил с ума зажравшийся гайдзин.

Но способ подсунуть кому бы то ни было яд Бьякуе понравился, он даже заметил себе запомнить оригинальное решение. А граф тем временем сбавил обороты:

– Хоть бы в гости – хоть кого-то! –

Ненароком занесло!..

И бормочет граф по счету

Девятнадцатый псалом.

Так проходит год за годом,

Так проносятся века…

Лишь густеют на воротах

Плети буйного вьюнка.

Послышался веселый смех, юный мальчишеский голос потребовал продолжения. Ему невнятно и лениво отказали, и паренек переключился на кого-то другого.

– Рен-оджи, а тебя в другой отряд перевели?

– Ага, – голос у ответившего был низким и крайне самодовольным, как показалось Бьякуе.

– А чего?

– Да ничего. Перевели с повышением – и вся недолга.

– А ты нового капитана уже видел?

– Издалека. Завтра вот пойду представлюсь.

– А ты не боишься?

– Кто, я?! – шумно возмутился шинигами.

С противоположного берега донеслись возня и хихиканье, суровый девичий голос потребовал прекратить балаган.

В сумерках, сквозь поднявшийся над водой туман веселую компанию было не разглядеть. Бьякуя поднялся на ноги, вытер ладонь полой кимоно. Подошедшая неслышно Йоко-сан с поклоном протянула чашечку саке.

– Кто это у вас там? – молодой князь кивнул на озерцо, забирая у сестрицы фонарь.

– Наши соседи, – промяукала та. – Очень хорошая семья. Большая, дружная…

Бьякуе не хотелось слушать о большой и дружной семье. Не найдя в себе мужества сознаться, что банально завидует беспечным руконгайцам, он взял из рук гейши угощение, пригубил, вернул посудинку.

– Пойдемте в дом, Йоко-сан, – предложил низким бархатным голосом, выработанным специально для визитов в чайные. – Холодает, да и комары могут вас покусать.

– Вы так заботливы, Кучики-сама, – пропела Йоко.

И потом долго не могла понять, почему такой приятный и вежливый кавалер забыл к ней дорогу.

***

Годы сказывались на Кучики Гинрее все заметнее и заметнее, но он по-прежнему крепко держал в руках как боккен, так и катану, по-прежнему гонял своих студентов до седьмого пота и по-прежнему предъявлял едва ли выполнимые требования к кандидатам на свой курс.

Упрямый студент Абараи давно закончил Академию, так и не дойдя до факультатива по кендо. Одно время Кучики-сэнсэй даже всерьез продумывал интригу, результатом которой должно было стать преобразование его специального курса в обязательный. Возможно, тогда мальчишку можно будет расспросить о тех детях, с которыми Гинрей его запомнил. Особенно о маленьком мальчике с такой невозможной для руконгайской души внешностью. Однако это означало бы, во-первых, что весь сброд, все бездари и неучи, которые заполонили Академию, будут учениками Кучики Гинрея, а его старое сердце этого не выдержит, во-вторых, что он использует служебное положение для достижения личных целей, а это недостойно потомственного аристократа. Да и Ямамото, старый товарищ и редкостный зануда, вряд ли согласился бы – Командор все еще имел огромное влияние на дела Академии. Кучики отказался от своей затеи.

Если бы Йоруичи не исчезла почти век тому назад, Гинрей обратился бы к ней. В конце концов, Шихоин-тайчо была главой Омницукидо, она бы без проблем разузнала все об этом Абараи. Увы, увы, девчонка пошла на поводу у каких-то своих не то эмоций, не то скрытых желаний, не то еще каких-то мотивов и сгинула. А обращаться к ее психованной ученице Гинрей счел ниже своего достоинства. Да и Йоруичи не стала бы задавать вопросов, а эта пигалица Сой Фон обязательно прицепится, с чего да почему бывший коллега интересуется каким-то простым руконгайцем.

Сомнения одолевали старика с завидной регулярностью. Как у регента при несовершеннолетнем князе у него были обязательства, и одно из них – обеспечить продолжение рода, любыми способами сделать так, чтобы основная ветвь клана не пресеклась. Тогда, более четырех десятков лет назад, он искренне верил, что высшая цель оправдывает некоторую жестокость по отношению к чувствам внука. Известно же, что даже в аристократических фамилиях Сейретея дети рождаются крайне редко. О том, что зачать, выносить и произвести на свет ребенка может простая душа-плюс, сведений вообще не было. Именно из-за этого в свое время Гинрей придумал не самый красивый способ избавиться от нежелательной невестки.

Однако прошедшие годы заставляли отставного капитана волноваться все больше. Похоже, Бьякуя не намеревался жениться еще раз. Старейшины клана уже перешептывались о возможных преемниках молодого князя, если он не озаботится наследником сам. В конце концов, должность капитана Готей-13 весьма опасна, всякое на службе бывает… Гинрей скрипел зубами и давил авторитетом, попутно размышляя, насколько велика вероятность, что тот мальчишка имеет какое-то отношение к семье Кучики? Ну ведь похож, как две капли воды! А с другой стороны, откуда ему взяться, кровному родственнику, в Руконгае? Даже если Бьякуя по юности и гульнул где-то, вряд ли возможно… Или возможно?

Невеселые мысли не отставляли Кучики-сэнсэя, даже когда он в очередной раз пришел к декану своего факультета за рекомендациями на спецкурс.

– Ну что, Акияма-сан, у нас на этот раз? – тяжело опускаясь на посетительский стул, спросил Гинрей. – Есть кто-то интересный?

Декан подозрительно покосился на старейшего преподавателя. Уже несколько лет тот облекал свои вопросы все в более мягкую форму. Все больше сутулился, усаживаясь. Все больше смотрел не орлом, а замученным древним вороном.

– Сейчас посмотрим, Гинрей-сан, – заверил декан, выуживая стопку свежих личных дел из-под набросков расписания. – Я, честно говоря, еще не успел просмотреть новичков…

– Не спешите, – махнул морщинистой рукой Кучики.

Старик успел задремать, и возмущенный, полный ужаса и неверия вопль декана заставил Гинрея подскочить на месте.

– Что, опять?! – глаза Акиямы-сана лезли на лоб. – Опять Такеши?! Да сколько же их?

– Что такое? – прохрипел Кучики, но декан его словно не слышал. Распахнув дверь в приемную, он голосом разбуженного дракона требовал на ковер первокурсника Такеши. Секретарь Юми-сан впервые видела свое непосредственное начальство в таком бешенстве, а потому приказ выполнила ну о-очень быстро.

Пока мальчишку искали, Акияма-сан бегал по потолку и брызгал слюной, а его посетитель взирал на метания коллеги полусонным взглядом, не понимая причины такой бурной реакции, но и не вмешиваясь. Наконец дверь открылась и молодой звонкий голос объявил, что по приказу явился.

– Такеши? – подозрительно уточнил у вновьприбывшего декан.

– Хай, сэнсэй, – весело подтвердил юнец. – Такеши Соуджин.

Гинрей резко поднялся и впился взглядом в юношу у двери. И едва не потерял сознание: его снова накрыло это невозможное узнавание, он снова видел перед собой юного Бьякую. Те же веселые глаза с чертовщинкой на дне, та же подвижность, словно парнишка не может устоять на месте дольше минуты. Такая же белая кожа, хотя и без аристократической бледности – напротив, с вполне себе здоровым румянцем во всю щеку. Даже темные длинные волосы так же собраны на макушке в хвост.

Фамильное сходство не укрылось и от Акиямы-сана. Сведя брови над переносицей, он поманил студента пальцем и произвел нехитрые манипуляции портативным измерителем реацу.

– Ну что же вы, – укоризненно обратился он к Гинрею. Тот даже не сразу осознал, что декан обращается к нему. – Что же вы, уважаемый коллега, прятали ребенка-то? И поступать ему пришлось на общих основаниях! Это что, новый метод воспитания наследников Кучики?

– Я не Кучики! – влез парень, хмуря брови. Гинрей смотрел на него и понимал, что мальчишка делает это совсем как Бьякуя. Так хмурился его внук, пока не надел маску ледяного высокомерия.

– Я… – начал престарелый сэнсэй, дергая ворот своего кимоно. Дышать было трудновато. – Я… – прохрипел он, понимая, что теряет равновесие.

– Ку… Такеши, за медиком, быстро! – распорядился Акияма-сан.

Парнишка вылетел из кабинета на скорости, граничащей с шунпо. Но как бы быстро ни перемещался в пространстве шустрый первокурсник, как бы ни спешили медики, обогнать возраст и немощь они не смогли. Кучики Гинрея, самого почитаемого сэнсэя по кендо, бывшего капитана шестого отряда Готей-13, бывшего главу одного из самых благородных кланов и вообще легендарного самурая разбил вульгарный инсульт. И если восстановление подвижности еще можно было предполагать, то восстановление речи было под большим вопросом.

========== Часть 6 ==========

Нельзя сказать, чтобы молодой князь Кучики совсем уж ничего не чувствовал. Ему бывало грустно и весело, хотя никто не догадывался о таких обычных человеческих эмоциях в этом отстраненном, равнодушном человеке. Ему бывало обидно, особенно когда он краем уха слышал дурацкие сплетни о себе, ходившие по Готею. Но реагировать на них глава клана Кучики не имел права: подумаешь, безродное дурачье болтает! Дайме в любом случае выше этого. Очень помогал прилипший как-то сам собой образ высокомерного, хладнокровного педанта. Но и эта удобная маска временами давала трещины.

Когда из Академии пришло известие о внезапной и тяжелой болезни деда, рокубантай-тайчо не был занят ничем особенно важным. Он привычно прикинул, насколько приемлемо не появляться в стенах alma mater, и со вздохом пришел к выводу, что идти придется. Иначе поползут слухи о неладах в благородном семействе, старейшины найдут повод высказать свое «фи», а это и без того надоело. Бьякуя навел порядок на рабочем столе и отправился в Академию.

Вид беспомощного, неподвижного Гинрея несколько выбил юного князя из присущего ему равнодушного спокойствия. А если совсем уж честно –пробрало до костей. В сложившейся картине мира Кучики Гинрей всегда был некой константой, незыблемой и неизменной, от которой уже можно было отталкиваться в дальнейшей жизни. Когда некто настолько основополагающий теряет свою монументальность, трещинами идет не только мировоззрение, но и само мироздание…

Взволнованный и всклокоченный Акияма-сан что-то объяснял, не вполне уверенно мямля слова сочувствия вперемешку с оправданиями. Собранная и серьезная Унохана не поднимала глаз, оплетая пациента все новыми слоями кайдо. Толпа перепуганных, но от этого не менее любопытных работников секретариата шушукалась за открытой в кабинет декана дверью.

Бьякую царапнуло какое-то неуместное слово в бубнении Акиямы-сана, он медленно отвернулся от деда, одарил декана непроницаемым взглядом.

– Расследовать инсульт? – вопросительно выгнул тонкую бровь.

Акияма-сан замолк на полуслове, ошалелыми глазами посмотрел на молодого капитана. Тот ждал ответа с видимым безразличием. Ну, в лучшем случае можно было бы заподозрить, что ему самую малость любопытно. Декан факультета Боевых искусств был человеком честным – он абсолютно искренне пытался ввести Кучики-младшего в курс дела. Но при этом Акияма-сан был еще и умным, осторожным шинигами и опытным администратором, на жизненном пути которого встречались разные кочки. Споткнуться о такую, как внутриклановые разборки Кучики, было бы глупо. Акияма-сан пробормотал извинения и предпочел навсегда забыть о Такеши Соуджине как о свидетеле этого неприятного инцидента.

***

Рукия в который раз сидела под изоляционной колбой в лаборатории Куроцучи Маюри, не то медитируя, не то молясь. За последние пятнадцать лет такое времяпрепровождение стало привычным, почти естественным. На нее уже не обращали внимания, воспринимая то ли как часть интерьера, то ли как составляющую эксперимента. Даже Маюри-нии не шипел, только иногда качал своей ассиметричной шляпой. В гигантской колбе, залитый фиксирующим составом, мерно покачивался Шиба Кайен, ее самая большая удача и самое горькое поражение.

Ту ночь боец Такеши помнила до мельчайших подробностей, не раз анализировала свои действия и поступки капитана. Ей все еще было не очень понятно, почему Укитаке-тайчо не вмешался даже тогда, когда стало ясно, что сам Кайен не справляется, однако заподозрить этого святого человека в недобром умысле было просто невозможно. За собой она тоже не могла припомнить глупых или опрометчивых действий. Обездвижить захваченное пустым тело, перебив сухожилия на руках и ногах, все равно в четвертом отряде это лечат щелчком пальцев. Запустить мощным связующим путем в лейтенанта, блокируя взбешенного пустого. Вызвать Маюри-нии, единственного шинигами, способного отделить Кайена-сэмпая от наглой твари, уже убившей его жену.

Укитаке тогда смотрел на свою подчиненную широко раскрытыми глазами, словно впервые увидел. Рукии, привыкшей к капитану двенадцатого отряда с детства, было не понять, почему ее почтительное, но вполне свободное общение с великим ученым вызывает у окружающих легкий шок. А иногда и нелегкий.

Сама же девушка деловито изложила старшему брату суть проблемы, безропотно позволила считать с себя остатки ауры и реацу, помогла Нему сделать некоторые замеры, и когда исследователи убыли в свои лаборатории, захватив и новый предмет изучения, преспокойно повернулась к капитану.

– Т-т-такеши? – как-то неуверенно пробормотал Укитаке.

– Хай, тайчо, – девушка повела плечами, расправляя немного уставшие мышцы. – Идемте домой, а? Здесь всё, а вам надо отдохнуть, – и себе под нос пробубнила: – А мне пожрать бы неплохо…

Потом было тяжелое объяснение с психованной сестрицей Кайена, недолгая, но интенсивная потасовка, сорванное горло и тяжелое похмелье – результат всенощной, во время которой Рукия говорила, рассказывала, уверяла, объясняла и категорически отказывалась обещать счастливый исход, без зазрения совести валя все на Маюри-нии. Если кто-то и мог что-либо прогнозировать, это был именно он.

Но подлый червячок сомнений подгрызал изнутри, и все те годы, что Исследовательский Центр бился над проблемой разделения шинигами и пустого, Рукия приходила в лабораторию и садилась под изоляционной колбой.

Вошла Нему, поздоровалась кивком, пощелкала тумблерами на панели управления. Со скрипом искусственных суставов вломился в помещение Маюри-нии, на ходу выкрикивая приказы. Увидел младшенькую, поморщился, подергал шеей и ускакал куда-то в боковой коридор. Вернулся он через минут пять, кинул на колени Рукии странной формы передатчик: вроде бы и стандартный приемник, замаскированный под человеческие сотовые, а все же не совсем привычный. Девушка присмотрелась. У этой модели была уйма дополнительных функций, начиная от автоматического дублирования траффика на стационарный сервер двенадцатого отряда и заканчивая мультимедийным плеером с записывающей опцией.

– Тебя в Генсей посылают? – резковато спросил Маюри.

– Хай, нии-сама.

– Рановато, – неприязненно морщась, высказался ученый. Рукия набычилась: она-то считала, что самостоятельную миссию заслужила давным-давно.

– Это тебе для подстраховки, – старший брат кивнул на чудо техники, отданное имото. – Если не собираешься пороть горячку, включай сразу на синхрофиксацию. Потом, если к тебе прицепятся, будешь трясти этой записью перед носами инспекторов и тыкать их в правомочность своих действий.

– Спасибо. А как я объясню, что она, – девушка покрутила передатчиком, – оказалась у меня?

– Ну как-как, – развел руками ученый. – Я дал. В порядке эксперимента над живыми шинигами, – оскалился он.

Брат и сестра довольно поржали над внутрисемейной, им одним понятной шуткой, и разошлись, весьма довольные друг другом.

***

Бьякуя совершенно искренне не считал себя снобом. За время своего капитанства он научился безошибочно оценивать окружающих и четко определять пределы их возможностей. Но на эмоциональном уровне (в наличии которого многие ему отказывали априори) молодой рокубантай-тайчо все еще продолжал воспринимать все руконгайское со знаком минус. После ухода невесты он много лет не мог заставить себя признать хоть что-то достойным, если оно происходило не из Сейретея.

Справиться с этой проблемой помог собственный лейтенант, вполне благородный, но от этого настолько напыщенный и самодовольный, что смотреть на него бывало тошно. Ко всем своим «достоинствам», Тираками Амида ничего не смыслил в хозяйственных делах, почитая это занятие не сто́ящим своего высокородного внимания, и несколько десятков лет постельным бельем для казарм и сменой летнего обмундирования на зимнее занимался Кучики-тайчо. Когда удалось спихнуть это сокровище в отставку в связи с изменением семейного положения (добрые родственники наконец женили великовозрастного деточку), Бьякуя выдохнул с облегчением.

Увы и ах, счастье длилось недолго. В приказном порядке шестой отряд был укомплектован фукутайчо, и оспорить решение Командора не представлялось возможным.

Кучики Бьякуя холодным тяжелым взглядом буравил прибывшего в расположение части лейтенанта, из последних сил пытаясь найти слова для приветствия. Бывший шестой офицер одиннадцатого отряда таращил глаза, вытянувшись во фрунт, и тоже с заметным усилием подбирал формулы вежливости. И длилось это уже полторы минуты – непозволительно долго.

– Вольно, лейтенант, – наконец нашел правильный выход Кучики.

– Хай! – заученно выкрикнуло это пёстрое чучело, которое теперь будет рядом двадцать часов в сутки. Но таращиться не перестало.

Бьякуя подавил раздражение, но не удержался от брезгливого беглого взгляда на алый высокий хвост и графические татуировки на морде. Подписал бумаги, поставил печать отряда.

– Можете приступать к обязанностям, – произнес ровным бесцветным голосом, чувствуя кислинку на языке.

– Хай, тайчо! – гаркнул лейтенант. Только что в грудь себя не ударил от старательности, и на том спасибо.

Когда за новым фукутайчо закрылась дверь, Бьякуя прикрыл глаза и потер веки кончиками пальцев. С этим руконгайцем будут проблемы, понял он. Слишком рано получил высокий пост, будет выпендриваться, доказывая всем и каждому, что достоин своей должности. Слишком яркий, а значит, и слишком задиристый, ни одной колкости в свой адрес не пропустит. Амбициозный и самоуверенный, будет брать на себя больше, чем сможет вытянуть. В отрядной бюрократии это можно даже приветствовать, но на боевых миссиях такое молодечество чревато напрасными жертвами. Да и позволить собственному лейтенанту погибнуть – особенно после того, как он выжил в одиннадцатом отряде! – непозволительно. Иначе что скажут о рокубантай-тайчо? Придется присматривать за этим бабуином… Бьякуя вздохнул.

А «бабуин» тем временем получал новую форму и шеврон, но видел перед собой не смету по отряду, а лицо своего нового капитана. Красивое лицо с белой кожей, лепными скулами, тонкими губами и огромными глазами с ресницами, будто веера. Видел так четко, словно всю жизнь на него смотрел, и оно отпечаталось на сетчатке, как солнечные блики в летний день.

Собственно, так оно и было. Потому что юная копия капитана много лет была перед глазами рокубантай-фукутайчо и называла его Рен-оджи…

***

Сложнее всего Соуджину давались не каллиграфия или кидо – над этими дисциплинами в прямом и переносном смысле слова рыдали три четверти студентов, – а субординация. Он как-то отвык ложиться спать в десять вечера, и уж совсем не привык просыпаться под гнусавые завывания горна. Почтительно кланяться преподавателям не составляло труда, а вот наглые старшекурсники, явившиеся «учить мальков жизни», были крайне удивлены бакудо четвертого десятка в исполнении одного из тех самых мальков.