Текст книги "Сотни несказанных слов между нами (СИ)"

Автор книги: Ayris S.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Руки Микасы смогли бы защитить от всего мира: от сырости, дождя, холода, всех невзгод и напастей.

Однако ее руки, неожиданно осознал Эрен, – всего лишь клетка из сомкнутых пальцев, что сжимают крылья и лишают его свободы…

***

Когда Микаса час спустя окликнула его у колодца, Эрен, жмурясь от яркого солнца, в задумчивости смотрел на одиноко парящую в поднебесье птицу и по-прежнему сжимал в руке шарф.

– Вот он где! – в ее голосе послышалось облегчение, которое тут же сменилось тревогой, стоило девушке подойти ближе и увидеть выражение лица Эрена. – Что-то случилось?

Он отрицательно мотнул головой и надолго замолчал, утонув в ее глубоком теплом омуте глаз и никак не находя в себе силы отвести взгляд. Потому что с этого дня он больше не сможет позволить себе ничего, кроме взгляда.

Теперь все решено.

Осталась разве что последняя сентиментальная слабость. Его прощание и извинение за будущие слова, поступки, за всю ту боль и слезы в ее глазах. Вместо сотен непроизнесенных вслух слов.

– Прохладно сегодня, – пробормотал Эрен и, плотно сжав вдруг дрогнувшие губы, шагнул навстречу, чтобы в последний раз укутать удивленную и смущенную Микасу шарфом.

«Я – причина твоей силы, но ты, Микаса, источник моей слабости. Эмоции – слабость. Поэтому я отсеку, выжгу, спалю дотла все то, что делает меня слабым. Таков мой выбор. Мой путь. Моя свобода».

========== Глава 12. Между цветами и мертвецами ==========

Над головой плескалось лазурью необъятное небо и белые барашки облаков неторопливо ползли в сторону моря. Микасе, правда, было не до любования голубой вышиной. Лавируя между развалами растоптанных и разрушенных строений внутри крепости Модгуд, она вглядывалась вперед и озиралась по сторонам. Наконец заметила неясное движение в самом конце «дороги жизни и смерти» и устремилась туда, ускорив шаг почти до бега.

– Эрен! – воскликнула было оживленно, когда увидела знакомые спину и растрепанные ветром волосы, но радость тут же сменилась волной тревоги: – Что ты?.. Что все это значит?

Эрен, сидя на коленях в окружении человеческих костей и черепов из общей могилы, рыл яму чем-то похожим на кусок люка из тюремного блока.

– Не хочу, чтобы вороны растащили останки.

Микаса поймала себя на мысли, что ей немного жутко от представшей ее взору картины. Было в этом что-то неприятное и зловеще-пугающее. Однако она сразу взяла себя в руки:

– Мы выдвигаемся из крепости через час, иначе не успеем добраться до места ночевки к заходу солнца. Капитан Леви послал найти тебя и привести…

Эрен прервал ее, не дослушав:

– Их нужно похоронить. Я не уйду, пока не закончу, – категорично заявил он, продолжая копать.

– Упертый… – вздохнула Микаса. Она сделала пару шагов вперед и протянула руку: – Давай сюда эту пародию на лопату. Помогу. А ты отдохни.

– Нет, – отрицательный моток головой: не поднимая глаз от земли, ни на секунду не отвлекаясь от монотонного, почти механического движения.

– Эрен!

Требовательный тон все же заставил его прекратить свое занятие и посмотреть снизу вверх на Микасу.

– Хочешь себе такие же руки? – спросил Эрен и, воткнув пластину в землю, показал ей раскрытые ладони. Грязные, кровоточащие от порезов и красные от натертостей. При следующих словах тон его голоса вдруг стал каким-то горько-печальным: – Только вот мои болячки регенерируют за пять минут, а твои мозоли через сколько затянутся?

Микаса ничего не ответила, просто молча отвернулась от Эрена в поисках того, что может сгодиться для копания земли. Да и что ответить? С каких пор он вдруг решил, что она капризная принцесска, которая боится намозолить руки? Ее рукам ничего уже не страшно… С того самого дня, как эти самые руки с зажатым в ладонях ножом отняли одну жизнь, чтобы сохранить другую. С того момента, как испачкались в крови убитого ей человека. Неважно, каким он был – хорошим или плохим. Он был человеком, которого она пырнула ножом, чтобы спасти девятилетнего мальчишку, что так отчаянно боролся за их жизни… На что еще способны эти руки, чтобы продолжать спасать его снова и снова? Всегда. Пока он жив. Пока жива она… В какой грязи, в чьей крови их придется еще замарать…

Подходящая металлическая пластина нашлась возле груды темно-серых камней – остатке одной из стен тюремного блока. Взгляд скользнул по оборванной надписи с именем и датами на обломке стены, и Микаса, сжав в руке холодный кусок стали, отогнала непрошенную мысль, что человек, нацарапавший свое имя на камне, до сих пор здесь… Ведь у всех этих безымянных костей и скалящихся за ее спиной черепов тоже когда-то были имена. И Эрен, каким бы глупым ни казалось его занятие, поступает правильно.

Если при жизни узников не считали за людей, то пусть хоть после смерти к их останкам отнесутся по-человечески и с почтением.

Она стянула с себя плащ, обмотала кисти рук и опустилась на колени недалеко от друга, после чего с силой – решительным резким взмахом – воткнула пластину в дерн, даже сквозь несколько слоев плотной ткани ощутив острые края металла на ладонях. Поморщилась.

– Я же сказал – не надо себя калечить! – запротестовал Эрен, откинув очередную порцию комьев глины в сторону.

– Ничего, – холодно процедила Микаса сквозь зубы. – Переживу.

Дальше копали молча.

Влажный суглинок поддавался с трудом. Впрочем, не привыкать. Все-таки два года до поступления в кадетку она с Эреном и Армином занималась почти тем же – сельхозработы на полях отнимали тогда все их силы, а порой и желание жить… Там тоже иногда нужно было копать… Много и долго. Весь день видеть перед собой только землю, вдыхать землю, пачкаться в ней…

Но лучше так, чем отвлекаться и смотреть по сторонам. Иначе Микасе становилось жутко. Стены Шиганшины, конечно, были гораздо выше, чем ровная кладка крепости Модгуд, но сейчас эти зловещие черные стены давили на нее так же. Словно весь ее мир снова сжался до крохотного кольца, пригодного для существования… Более того, до жизни, которая в эту самую минуту теплилась лишь в ней и Эрене, словно остальное человечество было уничтожено. А они, двое последних выживших, рыли ямы, чтобы навсегда похоронить ушедший в небытие мир. Двое могильщиков на кладбище цивилизации…

Не отвлекаться. Рыть глубже.

Замах, потом резко вниз, с усилием откинуть очередную кучу комьев.

Замах, вниз, комья в сторону…

Замах…

Ее руки раз за разом поднимались вверх в сопровождении глубокого вдоха, и воздух оседал прохладой в гортани, а затем с рваным выдохом уже обжигающе горячим вырывался сквозь приоткрытые сухие губы. Пот застилал глаза, и в четком ритме громыхало о грудную клетку сердце.

С неровных краев «могилы» свешивались белесые нити корней и смотрели вниз поникшие листья зелени. Руки не дрожали, но все внутри Микасы съежилось от инстинктивного чувства отторжения и неприятия смерти. С разрозненными конечностями было легче. Собрать, уложить аккуратным рядом и отогнать прочь мысли о том, что это человеческие останки. А вот черепа… Нужно было превозмочь себя и опустить в могилу хотя бы эту женскую голову, что с такой вызывающе насмешливой гримасой смерти наблюдала за Микасой дырами глазниц, а своими сохранившимися волосами, собранными в неряшливый хвостик на боку, так до ужаса напоминала девушке Карлу Йегер…

Остальные ребята из сто четвертого во главе с капитаном Леви появились в тот момент, когда Микаса положила последний камень на свежую могилу (не столько надгробье, сколько защита от птиц и зверей) и снова взялась за металлическую пластину. Внутренне она уже приготовилась к выволочке от Леви за то, что ослушалась его приказа, а еще почти на все сто процентов была уверена, что капитан начнет свой разнос с Эрена. И Эрен тоже наверняка это понимал. Однако он упрямо продолжал откидывать комья в сторону: сосредоточенный и погруженный в себя настолько, что Микаса даже усомнилась, заметил ли он появление остальных.

А потом случилось непредвиденное. Леви не произнес ни слова. Да что там! Никто из ребят не произнес ни слова. Не было ни приказов, ни разъяснений, ни вопросов – ничего.

Зато теперь Эрену помогали все.

Вместе. В едином деле.

В едином порыве весь сто четвертый и даже капитан Леви сплотились и рыли могилы для того, чтобы бережно захоронить те останки, что раскидал атакующий титан накануне.

Конечно, все вместе они справятся гораздо быстрее. Но ведь дело было вовсе не в сэкономленном времени…

Микаса потеряла счет минутам и ощущение реальности происходящего. Сосредоточилась на монотонных действиях, стараясь не обращать внимания на затекшую спину, ноющие мышцы рук и саднящие ладони. Все пройдет: усталость лечится отдыхом, ну а грязь и чувство брезгливости к смерти можно смыть водой из колодца…

А потом в ее мире, состоящим лишь из камней, мертвецов и глины, появились незабудки. Словно брызги неба упали на раскрытую широкую ладонь. Мужскую. Натруженную. С парой свежих волдырей, которые будут заживать не одну неделю…

Ладонь Жана Кирштайна.

Микаса замерла, не в силах оторвать взгляда от протянутых ей цветов. Небесно-голубые венчики с каплей солнца внутри казались такими хрупкими и беззащитными. И вспыхнувшая было искра радости сразу погасла, погрузив Микасу во тьму. Она почувствовала, почти физически ощутила, как внутри нее разверзается пропасть и она стремительно падает в эту темную бездну, где нет ничего, кроме щемящей тоски. Смятения. Отчаяния. А еще собственного бессилия. Бессилия справиться с собой, чтобы посмотреть в глаза и… нет, даже не улыбнуться… на это ей сил сейчас точно не хватит… хотя бы скрыть от Жана свое разочарование…

Ведь Микасе Аккерман никто никогда не дарил цветов. И сейчас она со стыдом осознала, что если и хотела бы получить такой подарок, то только от одного человека в мире. И этим человеком, конечно, был не Жан.

Какая же глупая, несбыточная фантазия…

Какая глупая Микаса Аккерман. Противная самой себе в этот самый момент. Разве добрый, честный и прямолинейный Жан виноват перед ней хоть в чем-то? Разве не заслуживает он сейчас слов благодарности, улыбки или хотя бы взгляда за крохотный знак внимания и попытку немного поднять настроение? Однако вместо всего этого она, не в силах справиться с собой, будто игнорирует его. Впрочем, как и всегда. Внешне холодная, неприступная, безразличная ко всем Микаса Аккерман… но в душе испуганная и беспомощная девочка, упавшая в пропасть из своих несбыточных надежд.

Однако Жан, ненароком столкнувший ее на дно бездны, сам же и протянул руку помощи:

– Вместо венков, – невозмутимо пояснил он, и когда Микаса все-таки подняла взгляд, то увидела такие же веточки незабудок на каменных горках других могил за его спиной.

Тем временем Жан, так и не дождавшись от нее никаких действий, сам положил цветы на камни, а затем грустно хмыкнул и отвернулся, мазнув перед этим взглядом с Микасы на Эрена и обратно. Будто все понял без слов и почувствовал себя лишним, неуместным.

– Спасибо, – запоздало пробормотала она, но молодой человек вряд ли различил ее тихий лепет.

А потом Микаса услышала хруст. Тут же позабыв о Жане с незабудками, она оглянулась и увидела, как распадается на осколки череп в руках Эрена, который он сжал слишком сильно. И главное, даже не заметил этого, потому что все его внимание было обращено на Кирштайна. Он испепелял его спину полным неприязни и злобы взглядом, и Микасе на секунду показалось, что Эрен – стянутая до предела пружина – сейчас вскочит или выкрикнет что-нибудь обидное. Но Эрен, всегда импульсивный и неуемный Эрен, на этот раз смог сдержать свои эмоции…

Почти сдержать – от черепа остались лишь осколки.

Он спохватился слишком поздно: опустил взгляд и в какой-то прострации уставился на пустые ладони с костяной трухой в них. Вдруг испугался собственной оплошности, грубости, неуважения к мертвым.

Микаса смотрела на растерянного и опустошенного Эрена, а ее сердце, душа, все ее существо заполнялись медово-горьким чувством нежности. Томительной. Скрытой от всех. И потому тоскливой. Обнять бы. Прижаться щекой к щеке. Провести по волосам и сказать тихо-тихо, чтобы слышал только он и ветер: «Я с тобой. Всегда с тобой». Но…

Между ними всегда существовало это проклятое «но».

Но нужно ли это Эрену? Или только ей никак не удается совладать со своей слабостью – желанием быть всегда рядом с ним? Мучиться. Молча тонуть в своей нерастраченной нежности и… любви? Наверное, так называется это чувство, если попытаться выразить его словом. Хотя к чему навешивать ярлыки-слова, она все равно никому об этом не посмеет рассказать. Даже Эрену.

Эрен между тем смотрел на свои ладони, но будто почувствовал взгляд Микасы на себе, потому что неожиданно спросил:

– Микаса, как думаешь, те, кто убил всех этих элдийцев, считали себя чудовищами? Их мучила совесть? Они раскаивались?

– Не знаю… – растерялась девушка. Почему-то ей показалось, что в вопросах Эрена сокрыто гораздо больше смысла, чем она может понять. – Но они вряд ли рассказывали о содеянном в кругу семьи.

– Семья… – Эрен вдруг усмехнулся, а потом задумался и через десяток секунд задал следующий вопрос: – Разве чудовищам, устроившим геноцид, позволительно иметь семью?

На этот раз он не ждал от нее ответа. Он словно обращался к самому себе…

– Членам своей семьи они вряд ли казались чудовищами, – все же сказала она, не уверенная в том, будет ли услышан ответ.

Но Эрен услышал.

– Еще бы. Простить, принять, смириться с грехами – значит стать соучастниками… Такими же монстрами. – Он повернул голову и впервые за долгое время посмотрел на Микасу. – Я не допущу этого, Микаса.

Ей стало не по себе от взгляда, потому что через глаза Эрена в этот самый момент на нее смотрел кто-то другой: будто нечто мятежное, зловещее и демоническое на краткий миг прорвалось с изнанки души Эрена Йегера. И это – огромное и яростное – испугало ее до гусиной кожи на руках и спине.

– О чем ты? – сглотнула Микаса подступивший к горлу комок.

Эрен отвел взгляд, собрал расколотый череп, высыпал осколки в могилу к другим мертвецам и только тогда ровным безжизненным голосом ответил:

– О том, что одного чудовища будет вполне достаточно.

Наваждение пропало. Прежний Эрен – родной, самый важный для нее человек… ее семья – привычным жестом вытер пот со лба и принялся закапывать последнюю могилу в крепости Модгуд перед тем, как покинуть эти черные стены навсегда.

Микаса закрыла глаза, а затем подняла руку и зарылась поглубже в шарф. И правда, прохладно сегодня.

«Простить, принять, смириться с грехами – значит любить, Эрен. Любовь не видит зла, всё покрывает, всему верит, всё переносит. И если любовь не видит чудовищ, то просто позволь мне и впредь быть рядом, оставаясь слепой».

Комментарий к Глава 12. Между цветами и мертвецами

Гьёлль – в германо-скандинавской мифологии река, которая протекает ближе всего к воротам преисподней. Через неё перекинут тонкий золотой мост, который охраняет великанша Модгуд.

“Труд делает свободным” – «Arbeit macht frei» (нем.), фраза в качестве лозунга была размещена на входе многих нацистских концентрационных лагерей.

Фрейя – в германо-скандинавской мифологии богиня любви и войны. Здесь Фрейя – название утренней звезды, то есть планеты Венера.

“Любовь не видит зла, всё покрывает, всему верит, […] всё переносит…” – библейская цитата из первого послания к Коринфянам святого апостола Павла (1 Кор. 13:7).