Текст книги "Сотни несказанных слов между нами (СИ)"

Автор книги: Ayris S.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Налетевший порыв ветра распотрошил волосы, перелистнул страницы нескольких книг и забрался под одежду зябкой дрожью.

– Всего лишь брата? – Армин снова принялся за книгу, словно стеснялся встретиться с Эреном взглядами. – Почему бы тебе самому не спросить ее.

– Возможно. Когда-нибудь.

Когда-нибудь он наберется храбрости и спросит Микасу. Обязательно спросит.

– Ее ответ смог бы что-то изменить? – спросил Армин.

Эрен ничего не ответил. Можно ли изменить будущее или все уже предопределено? Может ли кто-то повлиять на его пока еще очень хрупкую решимость идти до конца?

Прошло не меньше минуты прежде, чем он все-таки выдохнул одно-единственное слово:

– Возможно.

А потом они оба снова надолго замолчали. Слова отчего-то вдруг стали лишними и слишком незначительными по сравнению с тем, что творила сегодня природа. Эрен отстраненно наблюдал, как небо над крепостью Модгуд продолжало плавиться в огне заката, как наливались густотой облака и черные точки птиц в недосягаемой вышине пунктирами расчерчивали небо. Ветер шелестел страницами прошлого, холодком бежал по спине, игрался с завязками рубашки, а какая-то невидимая глазу пичужка тянула бесконечную трель: нежную и тоскливую.

Эрен смотрел на прекрасный мир…

Эрен ощущал дыхание жизни…

Эрен слушал песнь этого вечера…

Но трель оборвалась на самой высокой ноте, когда птица, пролетев над крепостной стеной, нырнула в пучину ее тени. Ветер стих, и в развале ветхих папок, раскрытых благодаря нему на случайных страницах, Эрен вдруг зацепился за одно-единственное слово-заголовок и теперь никак не мог оторвать от него взгляда.

«Свободны».

Четко. Понятно.

На элдийском.

«Свободны». Будто отголоском тех сотен надписей, которые сохранили утонувшие во мраке стены тюремных корпусов. Лучом надежды, что мучение не длилось вечно и узники в конце концов вырывались за пределы тюремных блоков и черных крепостных стен.

Эрен смотрел на ровные столбцы имен, фамилий, дат и служебных меток. Нерешительно коснулся пожелтевшей от времени бумаги, перелистнул страницу в надежде увидеть продолжение списка. Снова и снова, все более уверенными движениями… страницу за страницей с бесконечным перечнем тех, над чьими именами кто-то раз за разом скрупулезно выводил один и тот же заголовок: «Свободны».

«Свободны»… «Свободны»… «Свободны»…

А потом все оборвалось, потому что, перевернув очередную страницу, Эрен вдруг наткнулся на запись, открывшую ему истину. И его дыхание сбилось.

Он плохо помнил, как спустился вниз на УПМ, оставив позади удивленный окрик Армина, он почти не запомнил, как бежал по просторному плацу и дальше по широкой дороге. Вперед. Мимо мертвых тюремных блоков без окон, по скользким лужам и грязи. Вперед. Туда. По дороге, которая уводила за тюремные блоки и заканчивалась тупиком у стены. Еще утром это озадачило Эрена. Теперь он знал ответ.

Дорог в никуда не бывает. Вот и у этого широкого тракта тоже была конечная цель – он соединил ровной полосой жизнь и смерть.

Сердце в груди колотилось так громко, что Эрен слышал только его: в ушах, в груди, в животе, в горле и в каждом сосуде – оно билось в агонии. Полыхало страхом и желанием докопаться до истины.

Докопаться…

Он кинулся вперед к каменной насыпи у пристенья, что заросла сорными травами и кустами. Вездесущая жизнь пробивалась здесь сквозь камни: тянулась вверх зелеными плетьми крапивы, вонзалась в небо острыми стрелами осота, поднималась головками мелких соцветий незабудок и желтыми солнцами ястребинок. Эрен уничтожал эту жизнь без жалости. Он рвал осот и крапиву, чертополох и васильковые россыпи, не обращая внимания на жжение и порезы. Ломал ногти о камни, отбрасывал их в сторону… Будто обезумевший от голода пес, почуявший зарытые кости. И в таком же лихорадочном безумии в конце концов, отчаявшись, вгрызся в собственную грязную кисть, ощутив во рту привкус глины и едкую горечь сока растений.

Атакующий титан смог сделать то, что одному человеку вряд ли было бы по силам – вскрыл засыпанную камнями общую могилу.

***

Пар от оболочки титана полз по черной стене вверх навстречу горящему в закате небу. И пока мир за стенами продолжал жить, внутри крепостной стены Эрена окружила смерть. Он сидел на коленях в западне из раскиданных камней и человеческих останков. Единственный живой человек среди мертвецов. Хотелось закрыть глаза, убежать, не знать… Никогда не знать зловещую тайну этой чертовой крепости Модгуд. Но сил не осталось. Воли подняться не осталось. Ничего не осталось. Остались только слезы ненависти на перемазанных грязью щеках и сжатый в ярости кулак, в котором спряталась девятиконечная звезда на куске выцветшей материи.

Эрен никак не мог остановить слезы, пока бывшие узники равнодушно взирали на него пустыми глазницами черепов, скалили зубы и тянули к нему костяные руки в лохмотьях. Месиво из костей, волос, остатков одежды… их не считали за людей при жизни, и даже в смерти они остались просто кусками мяса, сваленными в общую кучу. Без имен, могил… без справедливости.

«Свободны».

Каким циничным теперь казалось Эрену это слово. Кто-то из убийц посчитал это остроумной шуткой? Какое чудовище могло счесть это веселым?

Для узников крепости Модгуд не было никакой свободы.

Была только смерть.

– Эрен… – позвал Армин.

Он только что добежал до друга и теперь тяжело дышал. Его взгляд невольно метался от черепа к черепу, от мертвеца к мертвецу, и рука, сжимавшая папку со списком, в какой-то момент дрогнула – он выхватил глазами детский череп среди осколков других костей.

Эрен молча поднялся с помощью Армина и так же молча, не оглядываясь, поплелся по дороге смерти обратно к сторожевой башне. Друг следовал рядом. Им не нужны были слова. Эрен знал, что Армин уже все понял.

Модгуд – не просто тюрьма.

Модгуд – скотобойня.

И забивали здесь тех, кого считали скотом – элдийцев.

– Ненавижу, – сквозь сжатые зубы на выдохе.

«Армин, я не хочу, чтобы ты, Микаса и все, кто мне дорог, жили в мире, где какие-то твари с человеческим лицом будут считать нас просто кусками мяса».

========== Глава 8. Между иллюзий о мирной жизни ==========

Конни тасовал колоду карт и ехидно поглядывал на приятеля по ту сторону стола:

– Ну что, Жан, еще одну партию? Или будешь уповать на то, что тебе сегодня не в картах, так в любви повезет?

– Раздавай давай! – Жан откинулся на спинку стула и скосил взгляд на выход из караульни. – К херам любовь… Ни ты, ни капитан Леви не в моем вкусе.

А больше здесь никого и не было. И куда только остальные разбрелись? Сидящий в дальнем конце длинного стола Леви тем временем меланхолично хлебнул чай из походной кружки и хмыкнул:

– Избавьте меня от вовлечения в свои игрища.

Конни оживился:

– А что? Может, все-таки сыграете партейку, капитан Леви? – Он многозначительно подвигал бровями. – Проиграть боитесь, поди?

– А ты, Конни Спрингер, – Леви вынырнул из тени, аккуратно поставил кружку на стол и сощурил глаза, – не боишься всю ночь в дозорных просидеть за свой язык без костей?

Перспектива остаться всю ночь без сна из его уст звучала, конечно, угрожающе, но скучающе-спокойный взгляд говорил сам за себя – Леви тоже устал и лишь по привычке играл свою роль злобного коротышки (боже упаси, произнести это вслух). И это понимал не только Жан. Конни, не восприняв угрозы всерьез, браво отсалютовал капитану и хохотнул:

– Понял. Молчу.

После напряженного дня каждый расслаблялся в меру своих желаний и возможностей. Сквозь узкое окно сторожевой башни на пол падал луч закатного солнца – теплый, яркий и сказочно золотой. Видимо, природа решила щедро отблагодарить их всех за промозглое утро и дождливый день, однако у Жана не было никакого желания вылезать из замкнутого пространства под бездонное весеннее небо. Здесь ему было комфортнее. Ведь отсюда он не мог видеть два ряда тюремных корпусов внутри крепостных стен, здесь его не одолевали мысли об изнурительном дне, который позже наверняка отпечатается в памяти люками, подземными коридорами, темнотой, сыростью и горсткой титанов, которых они находили в ловушках и убивали… убивали… убивали. Убивали, не встречая при этом никакого сопротивления со стороны онемевших за столетие гигантов. Это не было актом мести, Жана весь день одолевали только чувство жалости и головная боль от утреннего инцидента.

Под вечер боль наконец-то проявила милосердие и стихла, поэтому Жан Кирштайн воспользовался минутами спокойствия и постарался забыть про весь окружающий мир, самовольно заперев себя в иллюзии мирного существования. Внутри небольшой караульни света двух факелов оказалось вполне достаточно, чтобы устроиться за добротным столом и закрыться от всего веером игральных карт. Восхитительное спокойствие и отстраненность. Глаза Конни напротив блестели от азарта, а его праздная болтовня касалась только еды, игры и дурацких анекдотов. Леви в стороне от них неторопливо пил чай и задумчиво разглядывал щербинки на столе. Изящные движения его рук, умиротворенное лицо, слабый аромат чая, смешавшийся со смоляным запахом факелов – было в этом что-то аристократичное и гипнотизирующее. Будто они вдруг перенеслись в другое время, в иные жизни и судьбы. А доносившийся снизу девичий смех и болтовня лишь усиливали эту чарующую иллюзию.

Конни наконец раздал карты и теперь, почесывая макушку, озадаченно пялился в них, когда новый взрыв Сашиного смеха и смущенного голоса Микасы влетел в распахнутую дверь караульни.

– Что у них там за веселье? – хмыкнул Жан своим картам. – Саша повизгивает так, будто нашла сундук с печеной картошкой…

Конни шлепнул на стол бубновую семерку и пожал плечами:

– Не будь занудой. Пусть веселятся. Девчонкам тоже надо отдохнуть.

– Как будто я против… – добродушно ответил молодой человек, покрыв семерку девяткой и тут же получив козырную семерку вдогонку. Черт, кто ж сразу с козырей-то начинает? – А Эрен куда делся?

– Хех, ушел спасать Армина от книжных завалов.

– О, ну это ему вряд ли удастся, – усмехнулся Жан и забрал карты себе.

Он вспомнил горящий взгляд Армина и как тот прижимал к груди какую-то потрепанную временем книгу: точно влюбленный романтик перед расставанием с любимой навеки. Странное, конечно, сравнение приходило в голову, но почему-то другого Жану сейчас не придумалось. Эрен в этой книжно-романтической истории Армина явно казался лишним. Вечно он не туда лезет…

Между тем у выхода послышался неясный шорох и сдавленный смешок. Ну надо же! Неужели две подружки наконец-то решили почтить их своим присутствием? Может, тоже согласятся в карты сыграть?

– Прошу минуточку внимания, джентльмены! Смотрите-ка, что мы нашли! – раздался торжественный голос Саши из-за двери, а в следующее мгновение она алым пламенем впорхнула внутрь.

Легкая, воздушная… такая звонкая от смеха и чарующе волшебная… в красном платье до пола. Кружка капитана Леви неаристократично звякнула об стол, нижняя челюсть Конни упала вниз, а карточный веер Жана посыпался на пол. Все трое так и застыли, боясь вспугнуть наваждение. Даже время, кажется, вдруг остановилось. И только Саша не стояла на месте: она скакала и кружилась около стола, делала книксены и задорно смеялась, запрокинув голову, а шипящее пламя факелов смеялось и танцевало вместе с ней, признав в этой красной фее свою сестру.

Взгляд Жана метался между счастливым лицом подруги и ее платьем. Такое простое по фасону: в меру глубокий вырез горловины, рукава-фонарики, атласная лента высоко под грудью и струящиеся складки до самого пола. Такое изящное в своем исполнении: золотая вышивка на подоле и рукавах, тонкое кружево нижней юбки и мерцающий шелк, а может, атлас самого платья.

Первым опомнился Конни.

– Вау!

Парень вскочил со стула и, схватив Сашу за тонкую руку в белой перчатке, с восхищенным хохотом закружился в нелепых па вместе с ней:

– Нравится? – засмеялась довольная Саша и, вывернувшись от неуклюжего кавалера, вдруг задрала подол выше колен. – А чулки видели?

Вряд ли леди из высшего общества позволяли себе подобные фривольности, но, подумалось Жану, Саша ведь выросла в глуши… Черт, да она только мечтать могла о подобных нарядах! А за ее счастливое лицо и полыхающие восторгом глаза они, наверное, простили бы ей сейчас любую глупость и дурацкую выходку. Даже капитан Леви невольно улыбнулся такой шалости.

– Позвольте пригласить вас на танец! – Конни протянул руку и поклонился.

Ха, еще одна пародия на высшее общество – мальчишка из деревни. Однако Жан, глядя на двух деревенских оболтусов, чувствовал себя несказанно счастливым. Слышать смех товарищей, увы, давно стало в их компании редким исключением в череде потерь и печалей.

– А ты красотка, Саша! – подмигнул он подруге и расплылся в улыбке.

– Да ладно тебе, это ты еще Микасу не видел! – Саша крутанулась к выходу и уперла руки в бока на манер ворчливой торговки. – Ну давай же, Микаса, входи!

Околдованный красно-золотыми шелками, Жан совершенно забыл про все на свете. Даже про Микасу. И вот теперь произнесенное имя пронзило его насквозь. Пожалуй, он еще никогда не ждал появления Микасы Аккерман так, как в то самое мгновение. Нетерпеливо вцепившись в край стола, Жан с голодной жадностью вглядывался в тьму дверного проема.

Она появилась. Полная противоположность Саши. Степенно и застенчиво «выплыла» из лестничной темноты, облаченная в синий сумрак с черной оправой изящных кружев и бисерной вышивки. В таком же, как и у Саши, незатейливом крое платья Микаса – будто загадочный бутон – внезапно раскрылась перед всеми невиданным доселе цветком. В синем шелке и невесомой паутине черного кружева, в бисерных россыпях узоров на подоле и рукавах, в глубоких складках верхней юбки и манящей прозрачности нижней она казалась Жану богиней, сошедшей с фантасмагорических гравюр, чтобы забрать его душу, которую он, не раздумывая, отдал бы ей добровольно.

Стул с грохотом упал на пол, когда Жан не смог подавить в себе порыв подняться и подскочил вверх. Хотя бы так, потому что по накрывшим его ощущениям невыносимой щемящей легкости, он бы, наверное, мог сейчас взлететь… мог броситься в огонь, воду, да куда угодно – лишь бы обратить эти мгновения блаженного и дурного головокружения в вечность.

Теперь настала его очередь идиотских жестов и игры в светскую жизнь. Он приблизился к Микасе, ощущая себя пьяным, взял за руку и склонился к ней в галантном поклоне, чтобы поцеловать тыльную сторону ладони. С не меньшим почтением несколько месяцев назад Жан целовал руку королеве Хистории на ее коронации. Сегодня же он короновал в сердце и душе Микасу Аккерман, пока она смущенно смотрела на него, но не пыталась прервать спонтанный спектакль-игру в светский раут. Главное, не сморозить сейчас какую-нибудь чушь.

– Леди Микаса, вы сегодня само очарова… – конец фразы потонул в грохочущем топоте, а в следующее мгновение в проеме двери возникла чумазая физиономия Эрена. Макушка Армина маячила позади него.

Вместе с появлением Йегера в караульню ворвалось напряженное молчание, и магия мирного вечера бесследно исчезла.

Эрен как-то тяжело оперся о дверной косяк и вдруг застыл, остановив взгляд на Микасе, в то время как она теперь смотрела только на него, тут же позабыв про Жана и остальных. Но, черт возьми, как же отличались их взгляды. Ее полный надежды и трепетного волнительного ожидания взгляд вдруг разбился о холодную сталь непроницаемого лица с полосами отметин от недавнего превращения в титана и бледными дорожками от слез на перемазанных в глине щеках.

– Что это? – хрипло спросил Эрен.

Жан мог поклясться, что Йегер в этот момент напоминал быка, перед носом которого ради развлечения махали тряпкой. Затаенная злоба вырвалась наружу и испепелила Микасу жгучей ненавистью.

– Саша… – растерялась она и опустила взгляд. Такой реакции Микаса точно не ожидала. – Саша нашла сундук с одеждой, и там были…

Эрен грубо перебил ее:

– И там были эти платья марлийских девок из борделя? – чуть ли не прорычал он, сжав зубы и грязный кулак. Наверное, сжал бы и горло Микасы, окажись она сейчас достаточно близко к нему.

Это перешло все границы. Терпение Жана тут же лопнуло:

– Э, мудила! – жестко осадил он Эрена, но тот не обратил внимания. Он смотрел только на Микасу, замечал только ее и лишь ее убивал сейчас взглядом и словами.

– Сними это, – приказал он.

Не попросил. Не сказал. Именно приказал.

Она, растерянная и пристыженная его реакцией, хотела было по привычке схватиться за шарф – подняла руку к обнаженной шее, но сжала лишь пустоту. Такая хрупкая и беспомощная, погребенная заживо под тяжестью унизительных слов того, от кого больше всего ждала восхищения.

Жан заметил, как в глазах Микасы начали собираться слезы, а потом она сорвалась с места и рванула к двери. Никто не посмел ее остановить. В наступившей мертвой тишине все слушали, как Микаса спустилась по лестнице, а затем караульню вновь заполнило лишь шипение факелов.

Первым нарушил общее онемение капитан Леви.

– В борделях таких платьев не носят, Эрен Йегер, – сказал он леденяще холодным тоном и сделал глоток уже подостывшего чая. – Поверь мне.

Жану было плевать на бордели, на платья, на мнение других по этому поводу… Его разрывало от эмоций, которые требовали выпустить их на свободу и которые он не собирался сдерживать. Молодой человек втащил Эрена за грудки внутрь и с силой приложил его к стене, продолжая сминать рубашку в кулаке.

– Вот же ты поганое чмо, Йегер! – прорычал Жан и вторым кулаком зарядил Эрену под дых.

Кто-то сзади охнул. Кажется, это была Саша.

– Заткнись! – Эрен даже не пытался дать сдачи, он вообще будто не заметил кулака Жана и его слов, поглощенный чем-то иным. Его глаза до сих пор полыхали ненавистью, а лицо исказилось от отвращения и злобы. – Ты хоть понимаешь, что это за место?!

Место? Да пусть хоть ад, хоть рай, хоть отчий дом – это не оправдание, чтобы вести себя как самый последний говнюк по отношению к Микасе.

– Ты хоть понимаешь, что сказал ей?! – заорал Жан, встряхнув Йегера как следует. – Бля, Эрен, хоть кто-то должен раскрыть тебе глаза!

– Не лезь не в свое дело, Жан! – огрызнулся тот в ответ.

– Нет уж, ты выслушаешь меня, тупоголовый придурок! Когда ты уже, блядь, поймешь, что Микаса – не деревянный болванчик, а девушка!

– Я знаю, что она девушка, конемордый! При чем тут это?!

Неужели он, и правда, настолько туп?

– А то, что с девушками так не разговаривают! Ты обидел ее, придурок! Она… она ж для тебя… – слов не хватало, как и кислорода в сдувшихся от гнева легких, – для тебя, идиот, это чертово платье надела!

В глазах Эрена наконец-то сверкнула искра удивления и непонимания:

– Для меня? Зачем? – уже спокойней спросил он.

– Да блядь… – выругался Жан. – Потому что ты ей нравишься, мудак! А ты! Ты унизил ее, назвав шлюхой!

Последнее слово как будто раскололо броню мыслей Эрена, потому что, кажется, он только сейчас вдруг начал осознавать произошедшее.

– Я не!.. – начал было он, но вдруг осекся и замолчал. Окинул затравленным взглядом всех присутствующих и, наконец, выдавил сквозь зубы: – Отпусти.

– Мудила, – злобно выплюнул Жан напоследок прямо в глаза Эрену и, выпустив его, отступил на шаг, а после и вовсе отвернулся, чтобы не смотреть больше на его идиотскую физиономию.

– Довольно, – коротко пресек Леви возможность дальнейших разборок. Он брезгливо поморщился и указал Эрену на дверь: – Эрен Йегер, вали отсюда к колодцу и умойся! Ты чумазый как черт. Заляпаешь тут все. – После чего перевел взгляд на Армина. В руках Арлерта была уже не книга, а какая-то увесистая папка документов. – Армин Арлерт, почему самовольно покинул пост? – сурово спросил капитан.

Перед тем, как Эрен вышел за дверь, Жан все же схватил его за плечо и процедил сквозь сжатые зубы:

– Иди и извинись, а не то спущу тебя жопой по лестнице.

– Пошел на хрен! – грубо отмахнулся Йегер и исчез в темноте за дверью.

«Микаса, я бы хотел увидеть мир, где вы с Сашей будете носить изящные платья, а не смертоносные УПМ».

========== Глава 9. Между нами… ==========

Оранжевый закат сменили лиловые сумерки, и небо над головой растеклось штрихами акварели, которые в глубине колодца смешались с его черной тенью. Всего лишь иллюзия, но Эрен никак не мог отделаться от ощущения, что, умываясь, еще сильнее пачкает лицо и с его рук на землю стекает вовсе не вода, а густая бордовая кровь. Отвратительно неприятная ассоциация.

Он наспех вытерся рукавом и направился было обратно в сторожевую башню, но на полпути остановился: не хотелось слушать, как Армин рассказывает про могилу у стены, не было никакого желания ловить на себе косой взгляд Кирштайна и ледяной прищур Леви. От того чувства наполненности, что еще недавно грело Эрена в лучах заходящего солнца, не осталось и следа. Теперь он ощущал себя опустошенным и чертовски уставшим.

Когда же этот день наконец закончится?

Эрен в задумчивости взглянул на «прилипшее» к сторожевой башне складское помещение, в окне которого мерцал язычок от пламени свечи. Ноги сами понесли его к свету. Не к свече. К Микасе.

Так и не придумав, что скажет ей, он перешагнул порог и остановился.

Она не заметила. С шарфом в руке и все еще в платье Микаса стояла спиной к двери напротив большого зеркала и смотрела на свое отражение. Не любовалась собой. Эрен вошел как раз в тот момент, когда Микаса Аккерман медленно вела пальцем вдоль шрама по скуле и разглядывала его в зеркале. Печальная и задумчивая. Шрам-метка, напоминание для самой себя, что ее жизнь – не вечера в высшем обществе, не городская суета по воскресеньям, не прогулки, не смех, не домашний уют за вечерней чашкой чая… Ее жизнь – тонкая грань между смертью, убийствами и выживанием. И никакой маскарад не может этого изменить…

Мир жесток.

Микаса вздохнула и безвольно опустила руку. Ее грустный блуждающий взгляд наконец выхватил в отражении Эрена и замер на нем. Она не обернулась. Ничего не сказала. Разве что непроизвольно сжала шарф и плотнее сомкнула губы. Все еще злилась.

Будь они детьми… Да, Эрен был в этом уверен. Будь они детьми, все закончилось бы громкой ссорой, криками, шишками на лбах и парой синяков на его боках. Микаса в детстве едва ли уступала Эрену в импульсивности. Когда же все изменилось? Почему сейчас все не так легко, как раньше? Почему теперь они оба просто стоят и молча смотрят друг на друга, плутая в сомнениях, вопросах, обидах и недосказанности?.. Куда подевались все слова? И почему ему становится так невыносимо тяжело переносить ее молчаливый укор во взгляде?

И главное, что за насмешка судьбы видеть Микасу такой… до замирания сердца красивой… здесь и сейчас – в окружении смерти, которой дышат стены крепости Модгуд?

– Там, где кончается дорога… – Эрен сжал кулак, чтобы ногти до боли впились в ладонь, ведь так проще отвлечься и не вспоминать белые черепа среди камней и грязи, – общая могила у стены. Они скидывали туда трупы. Все узники этой крепости сгнили здесь – внутри ее стен. Свободны – значит, мертвы.

Глаза Микасы распахнулись шире:

– Откуда ты знаешь? – спросила она, но Эрен проигнорировал вопрос – ему нужно было выговориться.

– Они играли в карты, ели, пили, развлекались, а потом с такими же веселыми лицами бросали мертвых в общую могилу. Как скот. Детей, женщин… всех… Понимаешь меня, Микаса?

Наверное, она ждала извинений… Но Эрен не хотел извиняться, он больше всего хотел, чтобы она поняла его. Поняла и разделила с ним ту тяжелую пустоту, что камнем тянула душу в бездну ненависти.

– Кто они?

– Твари, – выдохнул он, но потом все же нашел в себе силы и добавил тихо: – Марлийцы.

Она стояла перед ним в роскошной синеве шелка и ажуре черных кружев. Изящная? Да. Но в то же время чуждая, не родная… не своя. И Эрену это не нравилось. Разве дорогие наряды, украшения, роскошь могут сделать Микасу еще красивее? Ведь даже сейчас его притягивают ее глаза, лицо, руки и обнаженная шея… а не бисерная вышивка на подоле. Драгоценный камень и без дорогой оправы будет сиять.

– Это платье… – Эрен отвел взгляд, – тоже заляпано в крови сотен убитых.

Вот почему он не хочет видеть ее в нем. Оно пачкает и унижает ее. Обесценивает.

– А я, Эрен? – вдруг спросила Микаса, и ее голос треснул, будто разбитая чашка. – А Саша? А ты? Разве мы сами не заляпаны кровью? Разве мы не убийцы?! Эрен! – Теперь она звенела осколками отчаянья. – Убивать – это единственное, что я умею делать!

Нет! Неправда!

– Не сравнивай нас и их! – вспыхнул он и снова поднял на нее взгляд, но тихий голос Микасы тут же погасил пожар негодования внутри.

Она первая справилась с собственными эмоциями и взяла себя в руки.

– В любом случае это была глупая затея, – произнесла устало и вдруг продолжила тем же безжизненным тоном: – Помоги снять.

Из огня да в полымя. Эрена еще сильнее бросило в жар. Правда, на этот раз внутри полыхнуло вовсе не от ненависти.

– Чт… Что? – даже язык перестал слушаться.

– Расстегни платье сзади, – повторила Микаса чуть более решительно. – Я не смогу сама дотянуться до пуговиц на спине.

– Но… – совсем было растерялся молодой человек.

– Эрен! – настойчиво и недовольно.

От ее строгой интонации кольнуло в сердце. Вряд ли осознанно, но только что Микаса точь-в-точь воспроизвела тон матери. Ту самую ее манеру повышать голос на первом слоге имени и растягивать свое неудовольствие на втором в моменты, когда он упрямился или демонстрировал Карле свой непростой характер. Мама давно мертва… Та единственная в мире женщина, которая любила его несмотря на все выходки, дурости и глупости, которые он творил в детстве. Даже если снова получал от соседских хулиганов, даже если упал, пока лазал по крышам… даже когда убил работорговцев… Ругала, кричала… а потом горестно вздыхала и шла за теплой водой, чтобы промыть ссадины. А еще прощала сына: за обидные слова, брошенные им сгоряча, за ужасное поведение… за все. Наверное, такова суть любви. Уметь прощать. И любить не за что-то, а вопреки всему.

А еще быть готовой пожертвовать самым дорогим – жизнью.

Единственная любившая его женщина… Единственная ли?

«Потому что ты ей нравишься, мудак!» – почему-то всплыли в памяти слова Жана.

Эрен задумчиво смотрел на Микасу, и их взгляды сквозь блеклое зеркальное отражение словно пытались прочесть души друг друга в поисках ответов на невысказанные вопросы.

А еще Микаса, не шелохнувшись, по-прежнему ждала помощи с платьем.

– Да… Сейчас. – Эрен все-таки подошел к ней сзади и с неясным для себя волнением неумело расстегнул первую из пары десятков пуговиц, крохотных и неудобных. Черт, его пальцы не привыкли к такой аккуратной работе. – Это не… это неправильно. Нам уже не по девять лет, чтобы… – пробормотал он, насупившись точно ребенок, но Микаса прервала его:

– Чтобы помогать друг другу? – спросила она отражение, и Эрен окончательно растерялся.

– Я не это хотел сказать.

Он честно пытался не касаться ее белой кожи и не думать, что впервые раздевает девушку. Что, вообще-то, девушек раздевают, чтобы потом… гхм… делать то, о чем ему сейчас не стоит думать. Это ведь всего лишь Микаса. Они семья. Они выросли вместе…

Выросли.

Со следующими пуговицами дела пошли проворнее.

– Иногда мне кажется, что я перестала тебя понимать, – пробормотала Микаса и неожиданно вздрогнула, когда он невзначай коснулся ее обнаженной спины между лопаток.

И почему-то Эрену показалось, что причина ее дрожи вовсе не в его холодных пальцах… А может, ему хотелось так думать? И сейчас, если быть честным, это не единственное его желание. Потому что ему хочется дотронуться еще раз, чтобы понять, насколько теплой и нежной окажется ее кожа, почувствовать, каково это – провести пальцем вдоль ложбинки позвоночника с еле заметными неровностями от выпирающих позвонков, узнать, что будет, если коснуться дыханием шеи… Что она скажет? Вздрогнет ли снова? Смутится или улыбнется? Каким станет ее взгляд?

Не смей! Это Микаса… Они же… Они ведь не могут…

Или могут?

Почему он вообще размышляет об этом?

Если бы здесь сейчас была другая, его бы снедало такое же любопытство? Эрен вдруг испугался отвечать на последний вопрос. Даже себе. Особенно себе.

– Я сам себя перестал понимать. Даже сейчас не понимаю… Мечусь как зверь в клетке… и не знаю, что мне делать, – растерянно сказал он, разглядывая полуобнаженную спину перед собой и стараясь не замечать, как колотится в груди сердце, разгоняя кровь по телу. – Я запутался, Микаса, – честно признался Эрен.

Пуговицы закончились, но он никак не мог заставить себя отойти или отвернуться. Так и застыл, сжав в пальцах последнюю – если отпустит, задохнется от пустоты внутри.

Даже в мутной поверхности старого зеркала лицо Микасы, когда она мягко улыбнулась Эрену, лучилось добротой. Разве у хладнокровных убийц может быть столько света внутри? Столько внутреннего тепла?

– Делай то, что считаешь нужным, Эрен, – сказала она его отражению.

Делать то, что считает нужным? А что сейчас нужно Эрену Йегеру? Что нужно?

Что?

Он снова опустил взгляд на спрятанные за синим шелком острые лопатки и обнаженный участок спины между ними. Его пальцы сами двинулись вверх – вдоль рядов петель и пуговиц – по дорогой ткани: холодной, гладкой и… мертвой, словно кожа покойника. Зато там, внутри этого векового футляра, затаилась жизнь. И Эрен смотрел на нее: с жадным любопытством и восхищением. Ощущал, как внутри него неторопливо ворочается что-то огненное, голодное, нетерпеливое и эгоистичное. Оно разгоняет сердце, требует больше воздуха, связывает сладкой патокой внутренности в животе и лезет в мозг непристойными мыслями и хмелем.

На хер этот мерзкий мертвый шелк! Эрен рывком сдернул рукава-фонарики с пологих плеч и сделал шаг вперед. К теплу и жизни.

Шарф упал к их ногам, однако Микаса в последнее мгновение успела подхватить и прижать платье к груди, чтобы оно не соскользнуло вниз. Но и Эрен не дал бы ему упасть: он уже обхватил ее за талию и притянул к себе, прижавшись торсом к обнаженной спине, а скулой к шраму – вечному напоминанию, к чему может привести слабость. Его слабость. Слабаки теряют все, сильные – защищают то, что им дорого.

Микаса замерла в цепком капкане его рук. Ее щеки стремительно розовели, а в глазах еще плескался мимолетный испуг.

– Эрен… – нервно выдохнула она имя. Настолько тихо, что он бы не услышал, не будь они сейчас так близко друг к другу.

– Молчи, – шепнул Эрен в ответ и крепче стиснул ее в объятиях.

Разве она не сама только что сказала, чтобы он делал все, что считает нужным?

Вот оно. То, что ему сейчас нужнее всего. Он боится той пустоты внутри себя, того мечущегося в клетке собственной души демона, который недавно проснулся и теперь нерешительно царапает прутья внутренней тюрьмы в темноте. Поэтому ему так нужны тепло и свет. Тепло человеческого тела, чтобы снова заполнить пустоту, и свет, чтобы успокоить демона-зверя.