Текст книги "Плохие парни оставляют раны (СИ)"

Автор книги: Айнави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Вера замолкает, переводя дыхание. Я бросаю взгляд в окно, вижу отца, который медленно ходит туда – сюда, чуть сгорбившись и засунув руки в карманы джинсов.

– Летом они уехали на месяц в Крым, – Вера вновь начинает говорить, и я отворачиваюсь от окна. – Причём Света всё – таки добилась своего. Помню, что мама не хотела её отпускать, но она не послушалась, закатила скандал, собрала вещи и ушла, заявив, что после возвращения с отдыха переедет жить к Володе. Вот только через полгода он оказался женат на другой девушке, которая в июне восемьдесят второго родила ему сына. Мальчика назвали Никитой.

– Подожди, – говорю я, понимая, что начинаю терять нить повествования. – Ты хочешь сказать, что отец Никиты какое – то время встречался с мамой. Потом он её бросил, – вопросительно смотрю на Веру, – почти сразу женился на другой, и молодая жена быстренько родила ему ребёнка? – вырисовывающаяся история мне не нравится, очень не нравится.

– Я не знаю точно, – произносит Вера. – Света вернулась домой в октябре. Она была в ужасном состоянии. Сказала, что бросила учёбу. Мать только и делала, что пилила её, в конце концов, они сильно поругались. Я старалась поддержать сестру. Она во всём винила ту девушку, что в итоге стала женой Володи. Кричала, что та затащила его в постель, забеременела. Говорила, что у неё родители какие – то партийные шишки и что Володя просто вынужден на ней жениться.

– Какой ужас, – тихо выдыхаю, пока Вера собирается с мыслями, чтобы продолжить. Я и представить себе не могла, что мама пережила подобное. Предательство любимого человека... получается отец Ника просто растоптал её чувство. Мне даже думать о подобном больно.

– С какой стороны посмотреть, – тихо произносит Вера, глядя на меня.

– Да с какой ни посмотри! – взвиваюсь я в праведном возмущении.

– Алексей рассказал другую историю, – тихо произносит она. Убедившись, что я вновь внимательно её слушаю, продолжает: – Лёша приехал дней через пять после Светы. Она его выгнала, но он остался в нашем городе. Устроился на работу, нашёл жильё. Он приходил каждый день, месяц за месяцем, пока Света окончательно не успокоилась, и не стала нормально с ним общаться, в конце концов, приняв и его самого, и его чувство. Он настоял на том, чтобы она восстановилась в институте, правда на заочке. В начале восемьдесят четвёртого они поженились, в июле восемьдесят пятого родилась ты.

– Это я и так знаю, – произношу раздражённо. – Ты сказала, что в истории мамы и Володи, – меня аж передёргивает от отвращения, когда я произношу это имя, – всё было иначе, чем она рассказывала.

– Да, – кивает Вера, – Алексей рассказал мне всё позже, уже после того, как они развелись. С его слов, Света и Володя случайно переспали на какой – то из студенческих вечеринок, когда тот был пьян. Он не особо горел желанием продолжать отношения, чувствовал себя виноватым, не столько перед ней, сколько перед Алексеем, зная, что тот влюблён в Свету. Честно говоря, я не до конца понимаю мотивацию Володи, но он всё же стал встречаться с сестрой. Может, у них даже что – то бы и вышло, но почти сразу после возвращения из Крыма, Володя познакомился с будущей женой. Алексей говорил, что он сразу же всё рассказал Свете, и они расстались. Но она не сдавалась. Словно обезумев, преследовала их, пока не узнала, что девушка беременна, и что уже назначена дата свадьбы.

– И чья версия правдива? Кому веришь ты? – голос дрожит. Тётя обещала мне всё объяснить, но запутала ещё больше.

– Зная сестру, и то, что было дальше, – медленно, словно нехотя, говорит Вера, – я верю Алексею.

И как бы мне не хотелось поспорить с ней, понимаю, что, наверное, она права. Вновь разворачиваю фотографию к себе. Вера молчит, давая мне время обдумать услышанное, я же разглядываю отца. А ведь я почти не помню его таким: весёлым и улыбающимся. И это, несмотря на то, что в тот момент его любимая девушка встречалась с его лучшим другом... получается, тогда он нашёл в себе силы «отпустить» её? Понадеялся, что они будут счастливы друг с другом, и отступил в сторону? Подобный поступок никак не вяжется у меня с тем, каким я знаю его большую часть своей жизни. Когда всё изменилось?

Я смотрю на отца и вспоминаю, что когда – то он также улыбался мне. Мы жили в родном мамином городке, в квартире, где она провела своё детство. Бабушка уехала в деревню, Вера, будучи студенткой, наведывалась к нам лишь на каникулы. Мама была строгой, скупой на эмоции, зато отец откровенно баловал меня. Больше всего я любила лето: приезжала Вера, и по выходным мы втроём ходили гулять в центральный сквер. Папа разрешал мне надеть самое красивое платье, несмотря на ворчание мамы, что я обязательно его испачкаю, сам вплетал мне в косички разноцветные банты.

Мы всегда брали с собой стеклянную литровую банку. Днём возле сквера стояла машина, с которой мороженое почему – то продавали на развес. Отец покупал полную банку, продавщица давала нам длинные плоские деревянные палочки. Мы шли к ближайшей скамейке и съедали ровно половину. К моменту возвращения домой, мороженое таяло, папа разливал уже жидкое лакомство по стаканам, а Вера добавляла в него свежие ягоды или измельчённый шоколад. Она же и придумала название этому, по словам мамы, «недоразумению», – «размороженный коктейль». Когда Вера уезжала, мы гуляли с отцом вдвоём. И ведь нам было хорошо.

– Помнишь «размороженный коктейль»? – спрашиваю я, украдкой проходясь пальцами по увлажнившимся глазам.

Вера кивает, расплывается в улыбке, а в её глазах появляется выражение бесконечной нежности. Она прикасается кончиками пальцев к фотографии, чуть поглаживая её край. Произносит тихо:

– Рада, что ты тоже помнишь. Мне казалось, ты совсем забыла, каким он был. Я и сама почти забыла, – ещё тише добавляет она.

Я слушаю Веру, и меня словно током бьёт. В её голосе, взгляде, выражении лица сконцентрирована целая гамма эмоций: нежность, сожаление, боль. И я понимаю, в этот момент она думает совсем не обо мне. Как я раньше не замечала?

– Господи, Вера, – выдыхаю я. – Ты любила его? – она вздрагивает, поднимая на меня взгляд, в котором мелькает испуг на грани с паникой. – До сих пор любишь... столько лет... – я сама не могу поверить в то, что говорю.

– Поля! – Вера выглядит настолько перепуганной, что кажется ещё немного, и грохнется в обморок. Но именно это её состояние окончательно позволяет убедиться: я права в своей догадке. – Поля, – сделав пару глубоких вдохов, она всё же берёт себя в руки, – обещай, что никогда и никому ты не скажешь...

– Конечно, – киваю ей. – Надеюсь, ты сама когда – нибудь скажешь ему.

В глазах Веры на мгновение вспыхивает огонёк какой – то безумной надежды, но почти сразу пропадает. Она качает отрицательно головой, произносит с горечью:

– Это невозможно. Давай закроем эту тему, – добавляет торопливо, видя, что я собираюсь возразить. – Да и не об этом сейчас речь.

– Хорошо, – соглашаюсь я, понимая, что не имею морального права лезть к ней в душу. – Я поняла, когда всё изменилось, – возвращаюсь к основной теме. – Переезд?

Вера лишь вздыхает в ответ. Переезд...

Мы переехали в «большой город» в начале девяносто второго. К тому времени Советский Союз развалился, зарплату родителям постоянно задерживали, а чуть позже отец и вовсе попал под сокращение. Родители всё чаще ругались. Вернее, мама кричала на отца, упрекая его в том, что он не может прокормить свою семью. Он молча сносил её истерики, берясь за любую подработку, что сулила хоть какой – то заработок.

Не знаю, чего мать ждала от переезда, но и на новом месте оказалось не лучше. Мы поселились в старой захламлённой квартире, оставшейся отцу от его бабушки и деда. Мама без труда устроилась в школу, но зарплату давали редко, порой и вовсе не деньгами, а никому не нужными вещами. Отец перебивался случайными заработками.

– Алексей рассказывал, что случайно встретил Володю примерно через полгода, как вы перебрались сюда, – вновь начинает говорить Вера. – Делить им, по сути, было нечего, все повзрослели, былые обиды остались в прошлом. В общем, они возобновили общение. Потом Володя каким – то образом получил первый заказ на то, чтобы пригнать японскую иномарку из Владивостока. Привлёк к этому делу своего старшего брата, отца твоей подруги, – поясняет она, – и Лёшу. За первой машиной последовала ещё одна, и ещё. Уже через год они работали сами на себя.

Я помню то, о чём говорит Вера. Помню как отец всё чаще стал уезжать в «командировки», из которых с каждым разом возвращался всё более замкнутым и раздражительным. Он почти перестал улыбаться, перестал проводить со мной время... зато у нас появились деньги, новая квартира, мы с матерью впервые съездили за границу.

– Как мама отреагировала на Володю?

– Они не общались, – отвечает Вера. Усмехается горько: – Мы думали, что они не общались.

Понимаю, что Вера подошла к ключевому моменту. Сама не замечаю, как из – за внутреннего напряжения пальцы сжимаются в кулаки. Интуиция подсказывает, что не стоит слушать дальше. Но я слушаю.

– Всё рухнуло в девяносто шестом, – с дрожью в голосе продолжает говорить Вера. – К тому времени их общий бизнес разделился на три направления: Володя контролировал торговлю машинами, его брат – автосервисы, а Лёша занялся развитием охранной фирмы. Володя сам уже редко мотался во Владивосток, только если получал заказ на особо дорогую машину или крупную партию, тогда да, контролировал всё лично. В начале мая он попросил Алексея съездить вместо себя. Сказал, что сам не может из – за проблем в семье. Лёша согласился. Он должен был улететь тринадцатого.

Тринадцатое мая. Я вздрагиваю, услышав эту дату. В тот день отца чуть не убили. Не свожу глаз с Веры, боясь пропустить хоть слово.

– Если помнишь, я тогда как раз разводилась с мужем, – она бросает на меня мимолётный взгляд. Киваю, и Вера продолжает: – Десятого мы сильно поругались, он выставил меня из квартиры с чемоданом. Я доехала до офиса Алексея, чтобы попросить у него ключи от вашей старой квартиры. Он мне не отказал, конечно, ещё и подвёз. Помог затащить чемодан на пятый этаж. В общем, в квартиру мы зашли вместе. Удивились ещё тогда, что дверь заперта только на один замок. И как в плохом кино застали в спальне Володю и Свету.

Внутри пустота. Слушаю Веру и не знаю, что сказать. Вспоминаю лицо отца, когда он смотрел на Ника. Теперь понимаю, в тот момент, наверное, он видел не его.

– Что дальше? – еле выдавливаю из себя, ощущая как к горлу подкатывает тошнота. Как же всё это мерзко... как они могли так поступить с близким человеком?

– У Алексея было такое лицо. Я испугалась, что он просто их убьёт, – пальцы у Веры дрожат, и она прячет руки на коленях. – Но... мне кажется в нём просто умерло что – то в тот момент. Он развернулся и вышел из комнаты, сказав Володе, что ждёт его на кухне. Знаешь, я до конца дней не забуду, как он спокойно готовил себе чай. Он даже пытался шутить со мной, улыбался, а в глазах... пустота. Света зашла в кухню первой. Она была взвинчена до предела, кричала на него, обвиняла в чём – то. Лёша даже не смотрел на неё, уверена, что и не слышал. Она просто перестала для него существовать. Увидев Володю, он молча вышел в подъезд, жестом позвав с собой. Не знаю, о чём они говорили, но к моему удивлению, Лёша не отказался от поездки. По дороге в аэропорт тринадцатого утром его машину обстреляли.

– Кто?

– Официально дело так и не раскрыли, – Вера задумчиво смотрит на меня. – Алексей подозревает, что...

– Хватит!

Мы с Верой обе подскакиваем от неожиданности, не заметив как отец подошёл к столику. Он внимательно смотрит на меня, потом переводит взгляд на тётю:

– Я же просил рассказать только о...

– Перестань, – перебиваю его. – Вера всё сделала правильно, – произношу устало.

– Поехали домой, Поль, – рука отца ложится на моё плечо. Он говорит мягко, с той самой нежностью, что звучала в его голосе, когда я была маленькой. И на мгновение кажется, что я вернулась в детство. Вот только детство кончилось. Теперь уж точно.

– Нет, – встаю, надеваю куртку. Подумав, беру фотографию. – Мне ещё нужно кое – что сделать. Я приеду позже.

Выхожу из кафе, спиной ощущая взгляды отца и Веры. Я могла бы даже порадоваться. Отец даже не попытался меня остановить, давая понять, что услышал мои слова о том, что «моя жизнь – это моя жизнь». Да только не радостно.

*****

Никита смотрит на меня ошарашенно. Он уже раз десять спрашивает о том, что случилось. И столько же раз я пытаюсь ответить. Но не могу. И старательно отвожу взгляд в сторону: ну, почему, почему он так похож на своего отца?

Ник злится, но так наигранно, пытаясь за своим раздражением скрыть страх. И мне не хочется мучить его неизвестностью. Собираюсь с силами, спрашиваю:

– Что случилось в девяносто шестом? – он хмурится, явно не понимая, о чём я вообще толкую. – Ты говорил, что твои родители чуть не развелись... почему?

– Поля, что за дурацкий вопрос? – а страха – то в голосе больше, чем злости.

– Просто ответь, – и сама себя хвалю за то, что глаза сухие, и руки почти не дрожат.

– Отец изменил матери, – нехотя, но всё же произносит Ник.

– И всё? – по глазам ведь вижу, что нет. – Договаривай, – почти приказываю. Рву себя на части, а ведь можно было бы промолчать, можно было бы... но я хочу сложить паззл полностью.

– Хочешь знать, что случилось? Хорошо, – Ник выплёвывает слова, теперь уж точно разозлившись не на шутку. – Отец изменял матери. Дошло до того, что как – то вечером его сучка позвонила к нам домой. Отца не было. Тогда какого – то его друга подстрелили, он у него в больнице чуть ли не ночевал. После разговора с этой шлюхой у мамы, – голос Ника срывается, но он почти сразу берёт себя в руки, – началось кровотечение. Оказывается она была беременна. Я вызвал скорую, и пока она ехала, держал её на руках. Мама могла умереть тогда, – а через секунду добавляет в ярости, – если бы нашёл ту суку, убил бы, – замолкает, дышит глубоко, пытаясь успокоиться. Потом спрашивает, чеканя слова: – Теперь скажи мне, Полина, зачем тебе это знать?

Протягиваю ему фотографию. Никита рассматривает её со всё возрастающим изумлением. Поднимает на меня взгляд:

– Какого... это...

– Твой отец, его подстреленный друг и та самая сука, что чуть не свела в могилу твою маму. Последние двое – мои родители.

Ник достаёт пачку сигарет, молча прикуривает, отворачиваясь к окну. Вижу, как дрожат его пальцы, как то и дело его взгляд возвращается к проклятой фотографии.

– Расскажи всё.

И я рассказываю, до конца не понимая, чего хочу добиться больше: поведать ему правду, которую он имеет право знать, или переложить на него часть той боли, что испытываю сама. А, может, отомстить? Он ведь так похож на своего отца.

Ник кусает губы почти до крови. Не смотрит на меня. Как же я его понимаю. Упирается лбом в руки, сложенные на руле. Говорит:

– На нас это никак не скажется... – повторяет раз за разом, но всё тише и тише. Потом оборачивается ко мне. – Да что ж за блядство, – со злобой выдыхает он, – какого хера ты так на неё похожа?

Ник выскакивает из машины, с такой силой хлопая дверью, что меня подкидывает на сидении. Пинает переднее колесо, вымещая на нём окутавшую сознание злобу. Снова закуривает, комкая в пальцах пачку с оставшимися сигаретами. Даже немного завидую ему, он хотя бы может выплеснуть из себя свою боль, а у меня внутри будто замёрзло всё.

Проходит минут пятнадцать, наверное, прежде чем он возвращается в машину. Садится за руль, всё ещё тяжело дыша, до конца не успокоившись после вспышки ярости. Оборачивается ко мне и произносит:

– Мы как – нибудь справимся с этим, Поля. Не сегодня, но справимся, – повторяет уже тише. – Мы же не виноваты в том, что они натворили, – и снова я слышу, – мы справимся, – вот только уверенности в его голосе нет ни на йоту.

– Конечно, – соглашаюсь, даже стараюсь придать голосу бодрости. Но, как и Ник, я не верю в то, что говорю, не верю, что вновь смогу смотреть ему в глаза, отвечая улыбкой на улыбку. – Я домой. Доеду на автобусе.

Выхожу из машины. Ник меня не останавливает.

Глава 7

Знаю, я не должна цепляться за прошлое,

Так почему же я не могу отпустить тебя?

Ведь каждый раз, когда я с тобой,

Я забываю, что нужно дышать...

Я всё пытаюсь понять, кто ты для меня,

Но, возможно, нам суждено так и остаться

Красивой незаконченной историей...

Ella Henderson – Beautifully Unfinished

Уезжаю с Верой в Санкт -Петербург на следующий день после разговора с ней и отцом в кафе. Прекрасно понимаю, что такпросто пытаюсь убежать от действительности, в которой нас с Ником больше нет. Мне хочется верить в его слова: «Мы справимся», но мне нужно отдышаться, нужно привести мысли в порядок, разобраться в собственных эмоциях. И ему тоже.

Отец против моей затеи. Но он не спорит, лишь бросая на меня неодобрительные взгляды, пока я быстро скидываю первые попавшиеся вещи в чемодан. Уверена, он переживает, думая, что я уезжаю от него, так до конца и не простив за произошедшее. И будь у меня чуть больше душевных сил, я бы обязательно поговорила с ним ещё раз. Но я только крепко обнимаю его в аэропорту на прощание.

Питер встречает привычной хмарью: прохладный влажный воздух обволакивает лёгкие, серое небо отлично оттеняет такое же настроение. Усмехаюсь про себя: я бывала в этом городе, навсегда запавшем в душу, во все времена года; иногда мне кажется, что он словно завис вне времени и пространства, навсегда укутанный в серость, влажность и ветер. Тем лучше, хоть что – то радует своим постоянством.

Вера не может бросить работу, но я и не возражаю. Мы прилетаем в Питер в среду, и до субботы я, отгородившись от окружающего мира наушниками с любимой музыкой, брожу бездумно по центру, пока мышцы в икрах не начинают неметь от усталости. Тогда захожу в какую – нибудь кофейню, показавшуюся уютной, и провожу там остаток дня, потягивая любимый капучино.

Поначалу ощущаю внутри лишь опустошение. Мысленно, то и дело возвращаюсь к ссоре с отцом, к разговору в кафе с Верой, к экзамену по философии: вспоминаю о чём и о ком угодно, только не о Никите. Потому что страшно... «Мы справимся», но как? Смогу я забыть, что мужчина, на которого так похож Ник, помог матери раскрошить нашу семью на кусочки? Или Никита... сможет смотреть на меня, вспоминая как его мама чуть не умерла у него на руках из – за женщины, с которой я похожа как две капли воды?

День, второй, третий, пара выходных с Верой, которые мы проводим за ничего не значащими разговорами и просмотром комедий с Пьером Ришаром и Жераром Депардье. Вера не поднимает болезненной темы, и я молчу: мне нечего сказать даже самой себе, не то, что ей.

Снова я на питерских улицах, и я не знаю, сколько бы ещё продолжалось моё внутреннее безмолвие. Но в одном из кафе слышу песню Земфиры, и меня уносит...

Тёмно – жёлтые стены, увешанные бесчисленными рамками с фотографиями. Фома, склонившийся над моей левой рукой. Ник, сидящий в том самом кресле «большого босса», сжимающий мою правую ладонь. И я, нервно закусывающая губу, потому что чертовски больно.

– Терпимо, – в который раз говорю Нику, когда он тихо спрашивает: «Как ты»? Он похоже уже совсем не рад, что притащил меня в салон. Да и мне самой с каждой минутой затея с татуировкой кажется всё более идиотской.

На фоне тихо играет радио: крутят попсу на грани фола. Но Ник с Фомой не обращают внимания, а я стесняюсь высказать своё «фи». Неожиданно слышу первые, хорошо знакомые строчки: «Над моей пропастью, над самой лопастью». Прошу Ника:

– Сделай погромче.

Никита усмехается скептически, но звук прибавляет. Говорит насмешливо:

– Ваш музыкальный вкус, девушка, оставляет желать лучшего. Будем перевоспитываться.

Я в ответ лишь прикрываю глаза, начиная тихонько подпевать Земфире. На припеве поворачиваюсь лицом к Нику, и пою уже для него:

Ты не отпускай меня,

Не отпускай,

Не отпускай меня,

Вдруг кто увидит...

У Никиты взгляд меняется: смотрит на меня не отрываясь с какой – то запредельной нежностью. Никто на меня раньше так не смотрел: ни отец, ни мама, ни даже Вера. Ник сжимает мою ладонь крепче. Фома бросает на нас взгляд исподлобья, улыбаясь. А мне и не больно уже совсем, кажется, я так вечность могу просидеть. Песня заканчивается, Ник склоняется ко мне, целует в губы, улыбаясь, шепчет на ухо:

– В твоём исполнении, Полина, эта песня звучит намного лучше.

Не отпускай меня,

Вдруг кто увидит...

Вот и в кафе песня стихает, сменяясь на другую композицию. В моих мыслях отныне только Никита. Куда бы я ни пошла, он словно идёт рядом со мной. Знаю, он не был в Питере. Представляю, как будто мы уже не первый месяц вместе, что мы приехали в город на Неве, и я вожу Ника по достопримечательностям и просто по своим любимым местам. На улице июнь. Днём мы катаемся на маленьком теплоходе по многочисленным каналам. Рассказываю ему, что в Питере есть традиция: нужно целоваться, проплывая под мостами. На самом деле, я не знаю, так ли это, но этой выдуманной мною традиции мы следуем с особым усердием. Ночью наблюдаем за тем, как разводят мосты. Я видела это уже не раз, и мне, если честно, немного скучно, да и зябну я, потому что на мне надето лёгкое платье, и тонкий летний пиджак Ника наброшен на плечи. Но ему нравится, и я лишь молча улыбаюсь, любуясь им украдкой. И белые ночи, конечно... в одних наушниках на двоих играет последний альбом Земфиры. Ник слушает со мной её песни, морщится иногда, но всё же признаёт, что она не так уж плоха.

Вечером, вернувшись в квартиру Веры, уже лёжа в постели, я перечитываю его смс. Ни одной не стёрла, даже из тех, что он присылал мне больше года назад, когда взял номер телефона после похода в кино.

Так, под серым питерским небом я понимаю, что хочу оставить прошлое прошлому. И, за пару дней до планируемого возвращения в родной город, набираю Нику смс: «Я справилась. А ты?» Подумав, стираю вопрос. Потому что не знаю, сколько времени нужно Никите, чтобы разобраться в себе. Я не буду на него давить. Если нужно, подожду.

Потому к нему летит короткое сообщение: «Я справилась». В ответ ничего не получаю.

*****

Отец встречает меня в аэропорту. Обнимает за плечи, подхватывая чемодан. Выглядит хорошо, хотя и немного напряжён. Но он улыбается мне, а это уже многого стоит. Отец старается измениться. Это одновременно и странно и обнадёживающе. После того, как я узнала его историю, моё отношение к нему стало иным: злость и раздражение ушли, и я надеюсь, что может быть не сразу, но мы всё же сможем стать нормальной семьёй.

– Как Питер? – заводит разговор отец, как только мы выезжаем с парковки.

Хмыкаю насмешливо, спрашивая:

– Это всё, что тебя интересует?

– Как Вера? – отец сговорчиво переводит тему.

– Как всегда, – уже серьёзнее отвечаю я. – Мало спит, много работает, переживает за нас. Ей бы не помешал отпуск.

– Знаешь, сколько раз я ей об этом же говорил? – раздражённо цедит отец. – Но ей что в лоб, что по лбу! Упрямая девчонка!

– Кхм, – не могу сдержать своих эмоций, переспрашивая в изумлении, – упрямая девчонка? – Девчонка? Серьёзно? Неужели, отец именно так воспринимает Веру?

– А что, нет? – на секунду оторвав взгляд от дороги, отец с недоумением смотрит на меня. – Упрямая ослица. И всегда такою была. Я ей на первый Новый год говорил, что маленькая ещё для шампанского, так нет же – напилась так, что потом полночи с ней провозился. Кирилл этот её? Муженёк, блять, недоделанный, как не убил его тогда, сам не знаю, когда он её из квартиры с чемоданом выставил. Мудак конченный. Тоже, сколько её отговаривал, чтобы не связывалась с ним? Так, нет, не только связалась, ещё и замуж за него выскочила, – отец говорит быстро, распаляясь всё сильнее, перебирая то ли старые воспоминания, то ли обиды. – Питер? Вот, нахера, было уезжать? Талдычил ей, что она там одна будет. Не дай Бог, что случится, я ведь могу и не успеть помочь, – сокрушённо качает головой отец. – А...

– Так, стоп, – обрываю его на полуслове. – Про упрямую спорить не буду, согласна. Вот только благодаря своему упрямству она твой характер и выносит, – усмехаюсь, видя, как недовольно морщится отец. – Но какая она тебе девчонка?

Меня всегда немного удивляли отношения между отцом и тётей. После развода он открыто ненавидел мать, с нескрываемой неприязнью относился к бабушке, а Веру уважал, прислушивался к ней иногда, искренне переживал за неё. Правда, это не мешало ему ругаться с ней почти каждый раз, как она оказывалась в нашем доме. И поводы – то были одни и те же: его развод и отношения с бывшей тёщей. Но интуитивно я понимала, что отец не воспринимает Веру как мамину сестру. Может, потому что внешне они были совсем не похожи: светловолосая и зеленоглазая Вера пошла, по словам бабушки, в «родову проклятого забулдыги», – так она всегда называла деда. А может, просто потому, что Вера поддерживала отца в самые сложные моменты его жизни. Теперь я знаю, по какой причине. Я попробовала поговорить с ней, будучи в Питере, но тётя пресекла мои попытки на корню. Так может зайти с другой стороны? В конце концов, два моих близких человека на протяжении многих лет живут в одиночестве, а ведь отец и Вера могли бы быть отличной парой. Но если папа воспринимает её как «девчонку», или, что ещё хуже, кем – то вроде упрямой младшей сестрички, а Вера боится своих чувств к нему, то у них никогда и ничего не выйдет. Что ж, я же могу со своей стороны немного помочь?

– Какая она тебе девчонка? – вновь повторяю вопрос. И тут же сама на него отвечаю: – Вера – красивая молодая женщина, если ты вдруг не заметил. Вообще, тебе самому отдых не помешает, – рассуждаю я, как будто эта мысль только что пришла мне в голову. – Купи два билета, да хоть в тот же Таиланд, и съездите вместе, – как бы между прочим предлагаю я.

– И ты была бы не против? – задумчиво спрашивает отец.

– Я только за.

– Отдых бы и вправду не помешал, – произносит он, подумав ещё немного.

Мысленно хвалю себя, надеясь, что мысли отца таки свернули в нужное направление. Уверена, если он примет решение отвезти Веру на отдых, он это сделает, так или иначе уговорив её. Она ведь его любит, а значит, уступит.

– Ты как? – голос отца вырывает меня из приятных размышлений. – Что ты решила? – он говорит осторожно, понимая, что касается тяжёлой для нас обоих темы. – Просто я хочу знать твоё мнение обо всём... этом, – пожалуй, я впервые вижу его таким растерянным.

Делаю глубокий вдох, собираясь с мыслями. Конечно, разговора не избежать, но я не знаю, насколько откровенной можно быть с отцом. Решаю начать с малого.

– Знаешь, пап, я немного обижена на тебя, – он мрачнеет, услышав мои слова. – Нет, не из – за нашей ссоры, – спешу успокоить его. – Эта тема закрыта: ты извинился, я простила. Я обижена, что ты столько лет скрывал правду. Зачем? – хочется понять, чем руководствовался отец. – Я ведь во всём винила тебя. Ненавидела даже, – уже тише добавляю я.

– Что я должен был сказать тебе, Поля? – с горечью в голосе спрашивает отец. – Ты же девочка, и тебе было всего десять, когда мы развелись. Мне казалось, я поступаю правильно. Хотел рассказать, не всё, конечно, хотя бы часть, позже, но... – он замолкает, пытаясь подобрать слова.

– У меня случился срыв, – заканчиваю за него. «Срыв», усмехаюсь про себя. Так мы называем моё неадекватное состояние, в котором я пребывала после рождения брата.

– Да, – кивает отец. – Я решил, ну его нахер, нет смысла ворошить всё это дерьмо. Понадеялся, что всё забудется, – он вздыхает, – не надо было тебя на истфак пускать. Но ты настаивала. Вера говорила, шанс, что ты свяжешься с кем – то из Пономарёвых невелик, а расстраивать тебя не стоит. Теперь имеем, что имеем, – подводит он неутешительный итог. – Что у тебя с этим парнем? – помолчав, отец задаёт наконец главный вопрос. – У вас серьёзно? – голос у него подрагивает, а лицо застывает, становясь похожим на неживую пластиковую маску.

– Я не знаю. Правда, не знаю, – повторяю ещё раз, замечая как ещё больше напрягается отец. – Не могу обещать тебе, что ты больше не услышишь о Нике или его семье, – говорю тихо, не зная как среагирует отец на мои слова. – Марина – моя лучшая подруга, а Никита... я... я всё рассказала ему. И пока сама не знаю, захочет ли он продолжения наших отношений, но если... – бросаю на отца взгляд исподлобья, боясь увидеть, что он злится на меня. Но он выглядит скорее уставшим, может даже немного разочарованным, чем злым.

– Полина, – произносит он, тяжело вздохнув, прекрасно поняв, к чему я веду. – Сам не верю в то, что говорю, но я не стану запрещать тебе встречаться с ним. Конечно, я не обещаю ему радушного приёма, – отец выдавливает из себя кривую усмешку, – чего уж там, лучше ему вовсе не попадаться мне на глаза в ближайшие сто лет, – отец издаёт нервный смешок. – И, не дай Бог, узнаю, что он тебя обидел... – бросает на меня быстрый взгляд, – но, думаю, со временем я привыкну к мысли... постараюсь привыкнуть.

– Я поняла тебя, пап, – улыбаюсь благодарно. – Спасибо. Ты и вправду меняешься.

– Ну, как сказать, – уже более расслабленно произносит отец, – хорошо, что ты не умеешь читать мысли. Во всяком случае, пытаюсь.

– Я ценю это. У меня ещё вопрос, ты не дал Вере в кафе закончить, но она явно хотела сказать, что подозревает в покушении...

– Поль, – отец перебивает меня, – ни твоя мать, ни мой бывший друг не имеют отношения к тому, что меня подстрелили. Были у меня такие мысли, но это не так, – нехотя говорит он. – Света, конечно, та ещё... кхм, – делает вид, что закашлялся, – но у неё кишка тонка для подобных дел. А Володя мог стать следующим.

– Почему же ты Вере ничего не объяснил?

– Потому что мои прошлые дела ни её, ни тебя не касаются, – жёстко отбривает меня отец. Сейчас он вновь похож на себя прежнего, а от его тона мне инстинктивно хочется сжаться до микроскопического размера. – Вере я, кстати, сказал, что сестру может не подозревать, – добавляет он. – Бизнес с Володей и Сашей мы мирно разделили. Остальное, вас не касается, – ещё раз повторяет он.

Мы молчим некоторое время. Нужно обсудить ещё одну тему, которая отца явно не обрадует. Ёрзаю на сиденье, пытаясь придумать, как лучше начать разговор. Поняв, что ничего путного в голову не приходит, решаю сказать прямо.

– Пап, – зову его, привлекая к себе его внимание. – Я хочу жить отдельно.

– Что? – переспрашивает он, не сразу осознавая, о чём я говорю.

– Хочу переехать в нашу старую квартиру, – уточняю я.

– Нет! – решительно обрывает меня отец.

Остаток пути проводим за спором. И, казалось бы, отказ отца должен был расстроить, сводя на «нет» все рассуждения о том, что он меняется, но на самом деле я радуюсь и этому. Ещё месяц назад я бы даже не пыталась что – то ему доказать. Теперь же я не боюсь отстаивать своё мнение.