Текст книги "Плохие парни оставляют раны (СИ)"
Автор книги: Айнави
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Ничего не прошло, и не легче ни на грамм.
Никита мнётся ещё несколько секунд. Пауза явно затягивается. Дышу глубоко, а всё равно воздуха не хватает, как будто я в горах оказалась на большой высоте. Наконец он отступает в сторону, пропуская меня в квартиру.
Дверь захлопывается, замок щёлкает автоматически. Вот и нет пути назад. Надо говорить что – то, а я стою только ресницами как кукла глупая хлопаю. Ник рядом, такой же, как раньше – самый красивый для меня и желанный тоже самый. И одновременно другой – чужой совсем. Осунувшийся, с кругами тёмными под глазами, губами в тонкую нить поджатыми.
Никита опирается плечом о стену, руки на груди складывает, отгораживаясь от меня. А мне хочется обнять его, хочется крикнуть, что не надо так, не надо от меня закрываться, что я никогда не лгала... нет, я может и дура совсем с катушек съехавшая, но осколки гордости у меня ещё хоть какие – то остались, и оправдываться я точно не стану.
– Зачем пришла? – Ник первым не выдерживает.
– Я сегодня у твоего деда была, – а я молодец, голос – то почти не дрожит. Колени правда трясутся, но Ник, слава всем богам, мне в лицо смотрит. – Это ведь ты тогда за меня просил?
– И? – насмешливо бровь выгибает. – Сейчас – то какая уже разница?
– Но... – толком и сказать ничего не успеваю, потому что Ник вдруг как – то резко оказывается рядом.
Отступаю от неожиданности назад, упираюсь спиной в дверь. Никита же склоняется ко мне, ещё раз спрашивает, только почти шёпотом, а его дыхание щекочет мне ухо:
– Зачем пришла?
– Я хотела... – нет, не могу это вслух произнести, не могу. Мне духу не хватает, лучше бы я и вовсе не приходила. Какая же это дурость, заявиться вот так к нему. – Я зря...
– Да и похуй, – выдыхает зло Ник.
Обхватывает ладонью моё лицо и целует. Со злостью нескрываемой, больно прикусывая мне нижнюю губу. Вздрагивает, когда я кладу ладони ему на грудь. Думает, наверное, что оттолкну. А я вцепляюсь пальцами в его футболку, приподнимаюсь на цыпочки, отвечая на поцелуй. Потому что у меня уже никакой гордости не остаётся, никаких ограничителей, потому что кровь в сосудах вскипает мгновенно.
Ник прерывает поцелуй, усмехается, разглядывая меня, окончательно ошалевшую, потемневшими глазами. Ухмыляется и говорит прямо, впрочем, как всегда:
– Трахнуться пришла? – сам же отвечает. – Без проблем. Но имей в виду, я просто трахну тебя и всё. Я – не хороший мальчик, принцип мой знаешь. Секс ничего между нами не изменит. И утром тебе придётся собрать свои вещи и свалить окончательно из моей жизни.
Я лишь киваю в ответ. Я знаю правила и принимаю их. И шепчу истерзанными им губами, внутренне молясь всем богам, чтобы он не понял, не догадался, что я чувствую на самом деле:
– Поцелуй меня.
И дальше ураган. Я не так себе наш первый раз представляла, совсем не так: думала нежно всё будет, медленно, с любовью...
Вместо нежности какая – то отчаянная ярость. Каждый поцелуй на грани боли, на шее засос за засосом, на груди пальцы его грубо сжимаются. И я, наверное, мазохистка, потому что всё равно возбуждение горячей волной окатывает, потому что так неправильно и правильно одновременно, и я сама футболку с него трясущимися руками стягиваю.
Он меня подхватывает под ягодицы, отрывая от пола. Несёт в спальню, а я, пользуясь моментом, обхватываю ладонями его лицо и целую наконец так, как мне хочется – нежно, медленно, тягуче. И он как будто сдаётся, словно возвращается ко мне мой Ник. Во взгляде отголоски прежней его нежности появляются, он меня больше не наказывает – ласкает. Раздевает постепенно, расцеловывает кажется каждый миллиметр обнажённой кожи. Сейчас с ним почти как во сне: мне только и остаётся, что плавиться горячим воском под его руками и губами. Я словно в какое – то марево погружаюсь, не замечая уже, как он сам раздевается, как шуршит упаковкой презерватива.
Снова целует меня в губы, опускается к груди, а мне уже мало этого всего. И я выгибаюсь ему навстречу, и стон тихий с губ срывается.
– Под ним так же стонала? – со злостью мне на ухо шепчет.
Я только и успеваю переспросить:
– Что?
Ник входит в меня резко. Вцепляюсь в его плечи, шиплю от острой боли. Вдох глубокий, выдох, и слёзы непроизвольные на глазах.
Никита же смотрит на меня потрясённо, замерев. Я с каким – то упоением наблюдаю, как совершенно разные эмоции у него на лице одна другую сменяют. Мне в какой – то момент даже хочется сказать: а я же говорила. Но это явно будет лишним. От абсурдности всей ситуации и так, то ли смеяться, то ли рыдать хочется.
Ник же утыкается лицом мне в висок, стонет глухо, потом вновь смотрит в глаза. И мне становится не по себе от его взгляда, в котором и сожаление, и нежность запредельная и... я не успеваю уловить, что ещё. Он склоняется ко мне, и по очереди целует уголки глаз, собирая губами слезинки.
Целует в губы. Так, как, наверное, не целовал никогда... соприкасаясь с моими губами почти невесомо. Целует уголки рта, скулы, виски, лоб, вновь возвращается к губам, спускается к шее, ключицам. Через поцелуи слышу его шёпот, не сразу разбираю слова. Но словно сквозь туман, которым вновь начинает заволакивать сознание, доносится:
– Прости, прости, – и снова нежные прикосновения губ и горячей ладони, которой Ник поглаживает моё лицо, большим пальцем проходясь по щеке, – прости, пожалуйста, прости.
Он смотрит мне в глаза, а мне кажется ещё немного и я растворюсь в его взгляде до конца без остатка. И, наверное, я уже на грани потери разума, потому что почти произношу... но всё – таки нахожу в себе силы вовремя остановиться.
Ник же вновь утыкается лицом мне в висок, зарываясь носом в волосы, судорожно втягивая воздух, выдыхает моё имя:
– Полина.
А мне хочется кричать от этой нежности, я почти захлёбываюсь ею. Нет, лучше пусть он будет грубым, несдержанным, просто трахая меня, как и обещал, чем так... мне же ещё нужно будет найти в себе силы, чтобы ту самую точку поставить. Но Ник снова шепчет моё имя, целуя, начинает двигаться осторожно, чтобы не причинять больше боли. Её и нет почти, только где – то на задворках сознания, потому что это же Никита, каждая моя клеточка к нему тянется, и не только наши тела сплетаются воедино. Он стонет, сжимая пальцами мои бёдра, по телу дрожь проходит, я прижимаю его к себе, поглаживая по спине.
Никита скатывается с меня, отворачивается на несколько секунд, избавляясь от защиты. И снова сгребает в объятия, разворачивая к себе лицом. Пальцами по щеке поглаживает. Хочет что – то сказать, но я качаю молча головой отрицательно: не хочу я никаких разговоров. Не хочу, потому что и так знаю, что он скажет. Только поздно уже для разговоров.
Если бы он пришёл сам...
Время для нас как будто останавливается. Вижу, что Никита начинает засыпать. Бормочет еле слышно:
– Ты же не уйдёшь... останешься, – на выдохе, почти не слышно, не раскрывая глаз.
– Спи, всё хорошо, – шепчу ему тихо и нежно. Утром он этого не вспомнит, и я могу быть собой. Могу смотреть на его расслабленное лицо, чуть подрагивающие длинные ресницы, не пряча во взгляде своё чувство. Могу даже сказать ему: – Как же я люблю тебя, Никита, – сказать одними губами, чтобы ненароком не разбудить. – Спи, всё хорошо, – убаюкиваю его, вдыхая запах его тела, вглядываясь в его лицо, чтобы запомнить каждую чёрточку, каждую родинку, запомнить навсегда, на всю жизнь.
Жду момента, когда дыхание Ника станет глубоким и размеренным. Аккуратно снимаю его руку со своей талии. Медленно, очень медленно, сползаю с кровати. Осторожно собираю свои вещи и, бросив последний раз взгляд на спящего Ника, выхожу на цыпочках из комнаты.
На то, чтобы одеться и «свалить из его жизни», уходит не более пяти минут. Слышу, как щёлкает замок на входной двери, ставя окончательную точку на моей прежней жизни.
Глава 11
Я не хочу, чтобы ты оставила меня в прошлом,
Я был так слеп, что не заметил, как всё разрушил,
Можем ли мы всё вернуть?
Больше нет пустых обещаний
Их больше не существует,
Tолько я, открытый перед тобой.
Сегодня я буду сражаться за тебя,
Просто дай мне последний шанс,
Чтобы всё исправить.
Daughtry – One last chance
– Полина, – деликатный стук в дверь заставляет отвлечься от разглядывания собственного отражения в зеркале. – Можно?
– Да, то есть нет, минутку, – оглядываюсь по сторонам в поисках тонкой светло – голубой водолазки, которую специально отложила, собирая чемодан. Не стоит Вере видеть многочисленные засосы, которыми расцвечены мои ключицы и шея. Хорошо, что жара спала ещё неделю назад, да зарядил мелкий, холодный, почти осенний дождь. И можно, не вызывая подозрений, надеть тёплую вещь.
Натянув на себя водолазку, разрешаю Вере войти. Она улыбается мне, потом внимательно оглядывает комнату, задержав взгляд на раскрытом чемодане. Вещи пришлось собирать в спешке: от Никиты я вернулась во втором часу ночи, потом душ, горячий травяной чай в отчаянной попытке успокоиться. И неутешительный итог: поход до ближайшего круглосуточного ларька, и пачка сигарет, зажатая в мелко подрагивающих пальцах.
– Ничего не забыла? Поля! Ты меня слышишь? – Вера с беспокойством вглядывается в моё лицо.
– А? – реагирую я, вздрогнув. – Прости, задумалась, – с каждой минутой мне всё больше кажется, что я ошиблась. Не нужно было проводить эту ночь с Никитой. Не нужно было. Теперь он уверен в моей невиновности, и я не могу отделаться от этой мысли. Мне будет в тысячу раз сложнее забыть всё, что было между нами. Господи, какая же я дура!
– Паспорт, билет? – Вера вновь привлекает к себе моё внимание. – Документы для университета? Деньги?
– Да, вроде всё взяла, – отвечаю я. Вера с сомнением смотрит на меня. Вздохнув, киваю в сторону сумки: – Проверь сама. Так и тебе и мне спокойнее будет.
Вера начинает рыться в сумке, я же пытаюсь застегнуть чемодан. Вроде и взяла только самое необходимое, а кажется, одно неосторожное движение и...
– Полина! – со стороны Веры доносится резкий окрик. – Ты снова куришь? – обернувшись, замечаю в её пальцах початую пачку сигарет. На лице тёти отражается целая гамма эмоций: от неподдельного изумления до искреннего разочарования. – Я думала, ты бросила, – с сожалением в голосе дополняет она.
Вот же! Совсем забыла об этой злосчастной пачке. Подхожу к Вере, забираю у неё и сумку и сигареты. Успокаиваю:
– Бросила. Просто, понимаешь, я волнуюсь из – за переезда. Не могла уснуть и...
– Давай я вернусь с тобой в Питер, – пользуясь моей заминкой, тут же предлагает Вера.
– Нет! – энергично трясу головой, всем своим видом давая понять, что об этом не может быть и речи. – Даже не думай!
Вера приехала пару дней назад. Она не обманула, действительно взяв отпуск. Более того, согласилась провести его с отцом в Таиланде. Сегодня они провожают меня, а послезавтра должны улететь на отдых.
– Поль, это из – за того парня, Никиты, ты такая, да? – Вера подходит ко мне вплотную. Я замираю, не ожидая услышать от неё подобного вопроса. – Алексей сказал, что вы с ним решили попробовать возобновить отношения. Но... – с участием в голосе продолжает она, – ты не выглядишь счастливой. А это, – она поднимает руку, пальцами осторожно отодвигает вниз край горловины моей водолазки, – только сбивает меня с толку. Что у вас произошло?
Хватаю ртом воздух, теряя с трудом обретённое спокойствие. Вера же продолжает молча смотреть на меня: и в её взгляде вижу не только сочувствие, но и какое – то чисто женское, почти интуитивное, понимание того, что я испытываю в данный момент. И пусть мне непривычно говорить с ней об отношениях с парнем, я всё же произношу:
– Мы расстались. А это, – провожу пальцами по шее, – прощальный подарок.
– Поль, – вздохнув, серьёзно произносит Вера, – я не лучший советчик, конечно, но если я что – то и могу тебе сказать, – она умолкает на пару секунд, собираясь с мыслями, – то... – встряхивает головой, морщится досадливо, – я скажу тебе так, – наконец говорит уже более решительно, – раньше я считала, что ты рвёшься уехать в Питер, чтобы так отдалиться от отца. И я была солидарна с тобой в этом стремлении. Я искренне считала, что вам будет полезно пожить друг от друга на расстоянии. К счастью, вы смогли наладить отношения, да и Алексей в последнее время заметно успокоился и вспомнил, наконец, что у него есть дочь. Ну да ладно, я отвлеклась, – сама себя одёргивает Вера. – Теперь же у меня ощущение, что ты хочешь убежать от своих чувств к этому парню, – и вновь она одаривает меня пристальным взглядом, – так вот – это бесполезно. Я это тебе, как эксперт говорю, – издав нервный смешок, заканчивает она.
– Я... я...
– Девушки, завтрак готов, – мы обе с Верой вздрагиваем, услышав голос отца, зовущего нас с кухни. – Поторопитесь, нам через двадцать минут выдвигаться.
– Я еду в Питер, потому что там перспектив больше, – отвечаю Вере, усаживаясь на корточки, чтобы вновь попробовать застегнуть чемодан.
– Конечно, – соглашается она. Ждёт, когда я поднимусь на ноги, поправляет горловину моей водолазки. Улыбается с грустью в глазах: – Ты уже взрослая, надеюсь, ты правда знаешь, что делаешь, – отступает на шаг назад, бросая на меня удовлетворённый взгляд, – так – то лучше. Алексею точно лучше ничего не знать о «прощальных подарках».
– Вера! Поля! – дверь в мою комнату открывается, в проёме появляется отец. – Вы тут полквартиры решили упаковать?
– Нет, мы уже идём.
Вера первая выходит в коридор. Я следую за ней. Она права, во всём права. Я пытаюсь убежать. И я надеюсь, что приняла правильное решение, но на самом деле совсем в этом не уверена.
Вопреки опасениям отца, в аэропорту мы оказываемся даже чуть раньше, чем планировали. Прохожу регистрацию на рейс, сдаю багаж, после чего мы с Верой покупаем себе кофе из автомата, пока папа выходит на улицу покурить. Тётя больше не поднимает тему моих отношений с Никитой, чему я рада.
Скольжу взглядом по залу ожидания. Маринка обещала меня проводить. Но почему – то задерживается. Странно, на неё это совсем не похоже. Потягиваю кофе, притоптывая ногой. Говорю себе, что ищу взглядом в толпе подругу, но...
Я – дура. Мечтательная дура, которая своими же грёзами причиняет себе боль, но с упорством, достойного лучшего применения, продолжает строить воздушные замки. Дура, которая, решив покончить с собой, выбрала на кухне самый тупой нож, и теперь пилит себе запястья. Больно, но не эффективно. Именно так я сейчас себя и ощущаю, вопреки всему высматривая в толпе совсем не Марину. Я уже пожалела о том, что пришла вчера к Нику, а теперь начинаю жалеть о том, что не дала ему шанса объясниться. И в тоже время повторяю себе, что так нельзя, что если бы он любил меня по – настоящему, то пришёл бы раньше, хотя бы просто поговорить. Теперь – то, конечно, почему бы не попросить прощения, точно зная, что я не спала с Димой.
И всё равно в голову лезут сопливо – романтичные сцены, виденные когда – то в кино или прочитанные в книгах. Вот герой Райана Филиппа из «Жестоких игр» не позволяет героине Риз Уизерспун уехать от него, поджидая её на эскалаторе в метро. Или Ральф из «Одиннадцати минут» Пауло Коэльо, который встречает Марию в аэропорту Парижа, куда она прилетела, попытавшись расстаться с ним.
Но мы не в кино. Поэтому я вижу не Никиту, а Маринку, идущую ко мне вместе с моим отцом. В присущей ей манере, только заметив меня, она бросается обниматься, тараторя:
– Полька! Уф, успела! А у меня сестрёнка родилась! Двоюродная. Ночью сегодня. Так клёво! А ещё, – и её глаза загораются неподдельным счастьем, – мне Саша вчера написал! Он скучает по мне, представляешь? Скучает! Блин, вот если б ты ещё не уезжала, вообще бы всё классно было.
Обнимаю Марину крепко, искренне радуясь за неё. Она немного успокаивается и уже более подробно рассказывает о том, что около шести часов утра мама Никиты родила дочку, и что Марина сразу из аэропорта поедет в роддом, где должна собраться вся их семья. Отец слышит эти её слова, улыбается и просит, чтобы она передала Володе и Инге его поздравления. Я вижу, как Вера замирает с раскрытым ртом, изумлённо разглядывая его, а он лишь пожимает плечами, бормоча в ответ:
– Давно пора прошлое оставить в прошлом.
Бросаю на отца благодарный взгляд. Я прекрасно понимаю, ради кого и ради чего он это делает. Жаль, что его великодушие уже не нужно. Но я молчу. В конце концов, отпустить прошлое ему стоит прежде всего ради самого себя.
Марина клятвенно заверяет отца, что всё передаст, а затем отводит меня в сторону. Ей хочется поделиться своим счастьем, и я с радостью выслушиваю её рассказ о том, как вчера ей пришла смска от Саши. Позже они и вовсе связались по «аське» и проболтали полночи.
– И что дальше? – спрашиваю я. Как же приятно видеть подругу такой: сияющей, немного раскрасневшейся от волнения и абсолютно счастливой.
– Не знаю, – пожимает плечами она. – Может, у нас что – то и выйдет, а может, нет. Мы попробуем, а там уж как получится.
– Держи меня в курсе, – прошу я.
– Обязательно, – кивает Марина. Потом спрашивает: – Как у тебя с Ником прошло?
– Никак, – опять вру подруге. Я расскажу ей, но позже, когда сама до конца успокоюсь. – Я всё – таки не поехала.
– Мне... – Марина мнётся, не сразу решаясь спросить, – я же его увижу сегодня в роддоме. Мне что – то передать ему?
– Нет, – стараюсь говорить как можно нейтральнее.
До начала посадки на рейс остаётся всего ничего. Я прощаюсь с родными, потом с Мариной. Прохожу в зал ожидания, куда могут попасть только зарегистрированные пассажиры. И меньше, чем через час самолёт, уносящий меня в новую жизнь, взмывает в небо.
*****
Мне не нужно много времени, чтобы устроиться в квартире Веры. Поначалу я думала о том, чтобы поселиться в общежитии или снять комнату, но тётя сказала своё решительное «нет». У неё трёхкомнатная квартира на Московском проспекте, и у нас с ней отличные отношения. Я не раз бывала у неё на каникулах, ещё учась в школе. Подумав, решаю, что, и вправду, не стоит создавать себе лишних трудностей.
Уже на следующий день после прилёта я еду в университет в свой новый деканат. Прохожу все необходимые для будущей учёбы формальности. Потом покупаю местную симку, отправляю новый номер Вере, отцу и Марине. Вернувшись в квартиру тёти, раскладываю вещи, прикидываю, что мне нужно купить к началу учебного года. По сути у меня впереди еще почти неделя беззаботной жизни. Погода не особо радует: довольно прохладно и пасмурно, но это же Питер. Я люблю его таким, да и город словно подстраивается под моё душевное состояние, мне нравится эта минорная серость, в которой так и хочется заблудиться хотя бы на время.
Решаю на пару дней съездить в Петергоф, а потом в Кронштадт. Надо же чем – то себя занять, чтобы раз за разом не возвращаться мысленно к Никите.
А сейчас вечер, и так тихо. Я варю себе кофе покрепче, который, конечно, не стоило бы пить на ночь. В квартире Веры больше всего мне нравятся окна: высокие с широкими подоконниками. Достаю плед, бросаю его на подоконник, усаживаюсь на него, поставив кружку с любимым напитком рядом. Сгибаю ноги, подтягивая колени к подбородку. Поворачиваюсь так, чтобы видеть город, раскинувшийся внизу. Вечерние огни сливаются к горизонту, образуя сплошную ярко – золотистую полосу. Усмехаюсь про себя. А это могло бы быть даже символичным.
В наушниках запускаю подборку песен о Питере. Вот и самая любимая, правда не совсем о городе, скорее о потерянном чувстве:
Ты тоже знаешь, все меняют мгновенья,
Сомненья мешают, но ты попадаешь
В их сети, мы снова, как дети играем.
Мы так убиваем молчанием время.
От тебя до меня – время
От меня до тебя вода.
Мы с тобою остались теми,
Кем мы были и навсегда
Там Нева отломила сушу,
Горизонт отделяют крыши.
Я люблю тебя просто слушать.
Я люблю тебя, как ты дышишь.
Перевожу взгляд на левое предплечье, где красуется татуировка. Я хотела, чтобы она скрыла шрамы, напоминавшие об одном из самых тёмных периодов моей жизни. Но вот ведь ирония, теперь она – вечное напоминание о Нике.
Непрошеные слёзы собираются комком в горле. Я запуталась, окончательно потерялась в своих чувствах. Мой расчёт не оправдался, я только зря разбередила себе сердце, и теперь сомнения безжалостно выедают душу.
В глазах щиплет. Я смотрю на ночной Питер. Любуюсь городом, в котором мне всегда становилось легче. Этот город ни разу не подвёл меня. Я забывала здесь о проблемах с матерью и отцом. В феврале, гуляя вдоль многочисленных каналов, я смогла понять, что хочу бороться за своё чувство к Никите. Надеюсь, что и в этот раз город не подведёт меня. Поможет забыть.
Я влюбилась в Питер с первым глотком его волшебного воздуха. И вот я здесь. Моя мечта сбылась. И сейчас я должна быть счастлива, как никогда. Почему же так остро колет в груди? Почему горло сжимает тисками?
Неосторожным движением опрокидываю чашку с горячим кофе. Тёмная жидкость растекается по подоконнику, попадая на голые ступни. Обжигающая боль даёт мне наконец моральное право отпустить ком в горле. Подбородок дрожит и первая слеза стекает вниз, оставляя на щеке влажную дорожку.
Нельзя! Нельзя расклеиваться! Встряхиваю головой, решительно спрыгивая с подоконника. Не буду, не буду плакать из – за Ника. Надо просто дать себе немного времени, и всё пройдёт. Я забуду его рано или поздно. Забуду!
Иду в ванную, чтобы ополоснуть ноги. Но в дверь кто – то звонит. Странно, я никого не жду. Может, соседка решила зайти? Пожилая говорливая женщина из квартиры напротив частенько заглядывает к Вере, да и меня хорошо знает. Подхватываю полотенце, иду открывать дверь, на ходу вытирая ступни.
Я распахиваю дверь и замираю на пороге, изумлённо глядя на пришедшего. Мне приходится приложить немалое усилие, чтобы сделать вдох, потому что воздух вокруг меня как будто становится гуще. И лишь на выдохе я наконец произношу:
– Никита?
– Пустишь?
Я смотрю на Ника, до конца не веря, что он реален. Не шевелюсь и не могу произнести ни слова, потому что всё моё тело словно онемело. Только делаю один судорожный вдох за другим, да хлопаю ресницами, всерьёз ожидая, что он просто растворится подобно призрачной дымке.
Никита по – своему истолковывает моё молчание. Произносит просяще:
– Поль, давай поговорим, пожалуйста.
Оцепенение наконец спадает. Отхожу назад, пропуская его в квартиру. Ник начинает разуваться, а я запираю дверь, оборачиваюсь и оказываюсь стоящей к нему почти вплотную. Мы разглядываем друг друга молча: замечаю, что у него верхняя губа справа разбита, и на скуле ссадина. Ник же не сводит взгляда с моей шеи и плеч. Дома в одиночестве мне не нужно прятать следы, которые он оставил мне в память о нашей ночи, и я надела обычную белую майку. Никита поднимает руку, намереваясь дотронуться до моей ключицы, и я отшатываюсь в сторону. Никаких прикосновений, меня от одного его присутствия внутри уже всю трясёт.
– Не надо меня трогать, – прошу тихо. – Пойдём на кухню.
Никита усаживается за стол, а я отворачиваюсь от него, включая чайник. Надо успокоиться. Я же жалела о том, что ушла от него не объяснившись. Мечтам глупым предавалась. И вот, Ник здесь, а я не знаю, как себя с ним вести. Надо успокоиться, повторяю себе мысленно. Просто поговорить. Достаю чашки из шкафчика, спиной ощущая взгляд Никиты. Он молчит, давая мне возможность прийти в себя.
– Как ты меня нашёл? – Ник знал, что я в Питер уезжаю, хотя ни точное число отъезда, ни адрес Веры я ему ни разу не называла. Задавая вопрос, оборачиваюсь к нему. И сразу встречаюсь с ним взглядом. И меня как будто обдаёт тёплой волной, с такой нежностью, даже с любовью он на меня смотрит.
– Марина в роддоме обронила, что утром успела посадить тебя на самолёт, – я хмурюсь, а Ник тут же торопится пояснить, – не злись на неё, она держалась, как партизан, больше ничего мне не сказала. Я после роддома поехал к твоему отцу.
– Что?! – я аж на месте подскакиваю от удивления. – Это он тебя так? – жестом указываю на лицо Ника.
– Нет, – он улыбается еле заметно, – твой отец, когда понял, что мы опять не вместе, меня из квартиры выставил, но... – Ник усмехается, – относительно культурно. Я пока возле подъезда курил, вышла твоя тётя. Вот она мне адрес и дала. А это, – Никита дотрагивается осторожно до разбитой губы, – я с Димой подрался.
Час от часу не легче! Я даже забываю об ощущении неловкости, повисшем между нами, подаваясь немного вперёд, слушая Ника. Хотя чему удивляться? Убедившись в том, что брат лгал, Никита видимо пошёл выяснять с ним отношения.
– И? Ты выяснил причины, почему Дима сделал то, что сделал? – не без волнения в голосе спрашиваю я. – Всё дело в Жене, да?
Ник кивает и впервые с момента встречи отводит взгляд в сторону. Понятно, значит подошли к тому поступку, за который ему стыдно. Я не давлю на него. Торопиться нам некуда. Отвернувшись, начинаю готовить чай. У меня от волнения, что ещё немного и всё наконец выяснится, во рту пересыхает. Да и хочется чем – то занять руки, а то пальцы опять дрожать начинают.
– Ты в принципе знаешь большую часть истории с Женей, – наконец начинает говорить Ник. – Она действительно очень нравилась Диме. И мне. Мы оба ухаживали за ней, но взаимностью она ответила ему. Дима так гордился этим, постоянно подкалывал меня тем, что из нас двоих Женя выбрала его. В общем, я разозлился и в какой – то момент поклялся себе, что отобью её у него. И мне удалось это сделать.
Я заканчиваю возиться с чаем, ставлю кружку перед Ником, потом беру свою чашку и усаживаюсь за стол с противоположной от него стороны. Он делает глоток чая, продолжает говорить:
– Женя стала встречаться со мной. Я был влюблён в неё, и на чувства Димы мне было наплевать. Я даже не извинился перед ним, считал, что он сам виноват, раз не смог удержать её. Так прошло три месяца.
– Что случилось потом? – задаю вопрос, потому что Ник замолкает, постукивая пальцами по столешнице. – Марина с Димой говорили, что ты её бросил, – я произношу это, но тут же вспоминаю издевательское пожелание Димы, после того, как Ник ушёл тогда с дачи: «А ты спроси его, как он с Женей расстался. Спроси, откуда у него принцип этот дебильный появился: «Натрахались и разбежались».
– Не я, – тем временем продолжает Ник. – Она меня бросила. Сказала, что у неё изначально ничего серьёзного не было ни ко мне, ни к Диме. «Натрахались и разбежались», – горько усмехнувшись, произносит он, – её слова. Посоветовала и мне по такому принципу жить. Я попробовал, оказалось, так и вправду намного легче. А потом Дима мне рассказал, что заплатил ей, чтобы она меня бросила. И объяснил, что сделал это ради меня, чтобы я окончательно не связался с корыстной дрянью, – у меня лицо вытягивается от услышанного. В голове просто не укладывается, что всё было именно так, как рассказывает Ник.
– И ты ему поверил? – почти шёпотом спрашиваю я. Потому что до меня постепенно доходит, почему Ник так остро отреагировал на ложь Димы обо мне.
– Не ему, ей, – нехотя поясняет Ник. – Брат мне видео показал, на котором Женя пересчитывает полученные от него деньги, и на камеру шлёт мне привет.
Молчу, просто не зная, что можно сказать в такой ситуации. Вижу ведь, что Никите тяжело вспоминать всё это. И потому, как он себя вёл с другими девушкам долгое время после расставания с Женей, ясно, что её предательство оставило глубокий шрам на его душе. И мне хочется вскочить, подойти и обнять его, но я сдерживаю этот порыв. Потому что обида на него не уходит. Я не давала ему повода, чтобы он решил, что я могу повторить её поступок. Дима же, наоборот, обманул его однажды.
– Сначала я злился на брата, но, поразмыслив, решил, что он прав: лучше знать правду, чем любить шлюху. С Димкой мы тогда помирились, а Маринке сказали, что сволочь я. Её – то уж точно не нужно было окунать во всю эту грязь. И ты...
– Я ничего ей не скажу, – перебиваю его, понимая, о чём он попросит. Я согласна с Ником, Марина ничего не потеряет, если так и не узнает об истинной сущности своей бывшей подруги. – Но, – потираю пальцами виски, собираясь с мыслями и вспоминая то, что ещё говорил Дима, – он тебя на самом деле не простил. И цель у него была совсем другая. Он не хотел, чтобы ты в принципе завёл серьёзные искренние отношения с девушкой.
– Теперь я это знаю, – кивает Никита. – Поэтому он каждый раз так или иначе пытался отговорить меня от сближения с тобой. Когда всплыла правда о наших родителях, мне нужно было с кем – то всё это обсудить, как – то осмыслить. Ещё и про беременность матери выяснилось. Я пошёл к Диме. И он давил на то, что я не могу рисковать здоровьем мамы. Я и сам так считал, но думал, что мы могли бы встречаться тайно. Дима же убеждал, что, по сути, это будет предательство с моей стороны по отношению к семье. И риск, и... я сомневался тогда, Поль, – с глухим отчаянием в голосе произносит Ник, – и я позволил брату убедить себя в том, что будет лучше поставить точку в наших отношениях.
– Мне он говорил обратное. Говорил, что убеждал тебя, что от любимого человека нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах, – почти с таким же отчаянием медленно выговариваю я.
Мы смотрим с Ником друг на друга, наверное, только в этот момент до конца осознавая, насколько мы оба были слепы, позволяя просто манипулировать собой, как маленькими неразумными детьми.
– Потом он стал ухаживать за тобой. Я видел, что ты пусть и не сразу, но стала принимать его помощь. И...
– Почему ты не сказал тогда? – я перебиваю Ника, мысленно возвращаясь к той ситуации, когда узнала о своём восстановлении в программе обмена. – Почему? – спрашиваю с каким – то отчаянием в голосе. – Тогда из благодарности я согласилась впервые пойти с Димой в кино, – добавляю уже тише. – А потом... – я не договариваю. Так противно сейчас вспоминать тот период, когда я искренне симпатизировала Диме. Когда постоянно изводила себя мыслями, что веду себя по отношению к нему, как последняя сука.
Но Ник и так понимает, о чём я хотела сказать. Он смотрит на меня с искренним сожалением во взгляде, и одновременно с таким отчаянием, что мне становится не по себе. Я не могу выносить этого, не могу, потому что сама испытываю похожие эмоции. Потому что, чем дольше он не сводит с меня взгляда, тем больше мне хочется подойти к нему и... вскакиваю со своего места, подхватывая пустую чашку. Отворачиваюсь от Ника, делая вид, что собираюсь налить себе ещё чаю.
– Тогда я думал, что если мы не можем быть вместе, то... – голос Ника звучит глухо. Он говорит медленно, словно нехотя: – Что, может, ты сможешь быть счастливой с ним...
Меня нервный смех разбирает от последних слов Ника. Я закрываю лицо руками: кажется, ещё немного, и у меня истерика начнётся. Выговариваю с трудом:
