Текст книги "Les Loups de Mer (СИ)"
Автор книги: Атенаис Мерсье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Поцелуй меня.
Рука скользнула вниз, к прерывисто вздымающейся под тонкой тканью груди, и поцелуй вышел судорожным. Катрин запрокинула голову, выгибаясь навстречу его руке, вздохнула от прикосновения к животу и вздрогнула, почувствовав, как длинный подол заскользил вверх по ногам. Ухватилась рукой за изголовье кровати и зажмурилась, кусая губы, постанывая и выгибаясь вновь. Горячая, соленая, с каждым мгновением вздрагивающая всё сильнее. Задыхающаяся, всхлипывающая, стонущая прерывисто и почти отчаянно и мечущаяся по постели, пока у нее наконец не вырвался последний, протяжный и гортанный стон и она не обмякла, бессильно хватая ртом воздух. Вздрогнула вновь, когда он прижался щекой к ее обнаженному бедру, глядя на нее сквозь ресницы, и вздохнула глубоко и размеренно, восстанавливая сбившееся дыхание. Хотя, признаться, вид бурно вздымающейся груди под невесомой белой тканью нравился ему куда больше.
Шевельнулась Катрин, лишь когда сумела отдышаться. Приподнялась на локте, уронив на грудь пару длинных темных прядей, и протянула руку, цепко ухватив его за ворот рубашки.
– Иди ко мне.
Свечной огарок в стоящей на столе лампе оплавился вдвое к тому моменту, когда она наконец откинулась на подушку рядом с ним и спросила, облизнув губы:
– Сколько их было?
– М-м-м?
Говорить не хотелось. Ничего, пожалуй, не хотелось, кроме как лежать, слушая ленивый плеск волн за кормой, чувствуя тепло льнущего к нему тела и не думая ни о пиратах, ни о прочих… неприятностях, сопровождавших их едва ли не с самой первой встречи в доме губернатора.
– Женщин, – уточнила Катрин, перевернувшись на бок, и поднырнула ему под руку. – Кроме меня.
– Несколько.
– О, какая скрытность, – съехидничала она, пристраивая голову у него на груди. – И скольких из них ты любил?
– Двух.
– Расскажи, – попросила Катрин, блаженно жмурясь, словно кошка, от того, как он начал перебирать ее спутавшиеся волосы, мгновенно увязая пальцами в каштановых завитках. – Кем была первая?
– Моей кузиной. Мне было десять, ей – пятнадцать, она смотрела на всё сквозь веер и говорила, что я невоспитанный хам и грубиян, которому не место в приличном обществе, поскольку я никогда не повзрослею.
– Фу, как грубо, – притворно наморщила нос Катрин, наверняка в красках представив себе молоденькую высокомерную девицу с презрительно поджатыми губами и постукивающим по руке веером. – И что же с ней стало?
– Ничего выдающегося. Через пару лет она вышла замуж за какого-то напыщенного офицера и уехала из Лондона. Мое сердце было разбито.
– Бедняжка, – фальшиво посочувствовала Катрин, кажется, ими обоим разом и получила в ответ скептичный взгляд сквозь ресницы. – А вторая?
– О, это ужасная женщина, – в тон ей ответил Джеймс, понизив голос до драматичного шепота. – Безрассудная авантюристка, высмеивающая всех и каждого, вмешивающаяся во все мало-мальски серьезные дела Карибского моря, да еще и стреляющая так, что мужчине и не снилось. Поразительное вольнодумство! Моветон, не побоюсь этого слова!
– Ах ты негодяй! – зашипела Катрин, возмущенно вскинув брови от такого сомнительного комплимента, и бросилась его душить. Вернее, попыталась. После недолгой – со сдавленным смехом и писком – борьбы ее прижали к постели и принялись целовать, не обращая внимания на притворное фырканье. Возмущалась она, впрочем, тоже недолго. Стоило погладить пальцами шею и прихватить губами мочку уха, как Катрин мгновенно сомлела, запрокинув голову и опустив подрагивающие ресницы. И вновь обиженно наморщила нос, когда Джеймс отстранился и положил голову на подушку рядом с ней. Но раз уж зашел разговор о прежних увлечениях…
– Ничего рассказать не хочешь?
– Да нечего там рассказывать, – отмахнулась Катрин, придвигаясь вплотную и упрямо не открывая глаза.
– Неужели? То-то ходят слухи, что бедолага до сих пор напивается до беспамятства после каждой встречи с тобой.
– Чушь, – фыркнула Катрин, зажмурилась еще крепче от поцелуя в лоб, и спрятала лицо у него на груди, продолжив глухим голосом. – Этот, как ты выразился, бедолага напивается с тех самых пор, как впервые попробовал вино. А я всего лишь сказала, что никогда не выйду за дурака, считающего, будто я должна упасть к его ногам и благодарить небеса за такую милость лишь потому, что он два часа напролет говорил о том, как будет управлять плантациями его и моего отца. Ах да, еще он сподобился назвать меня красивой. Пару раз, не больше. Остальные мои качества его и вовсе не интересовали. Какая галантность, подумать только! Да за такого кавалера должны передраться все незамужние женщины Испанского Мэйна!
– Какое-то у вас, мадам, странное представление о галантности, – заметил Джеймс, вновь начав перебирать ее волосы, рассыпанные по обнаженной спине и плечу. – Я, помнится, и этого не говорил.
Во всяком случае до того, как она явилась к нему в каюту.
– Ты, помнится, – в тон ему ответила Катрин, – в драку бросаешься, не раздумывая, словно ты не офицер, а обыкновенный матрос. Причем не слишком трезвый. Я, знаешь ли, боюсь отпускать тебя в море. Ты же при первом удобном случае сцепишься с пиратами и будешь сражаться с ними до полного поражения. И не факт, что чужого. А уж если в деле замешана дама, то дело и вовсе окончится парой потопленных кораблей. Скажешь, я не права?
– Об этом, мадам, можете не беспокоиться. Сдается мне, это конкретное плаванье закончится тем, что «Разящий» просидит пару месяцев на своих говяжьих костях и я вернусь в Порт-Ройал, посыпая голову пеплом в знак раскаяния.
– Просидит на чем? – не поняла Катрин, подняв голову и удивленно нахмурившись.
– Это значит… долго стоять на одном месте*, – пояснил Джеймс, не сдержав улыбки при виде ее искреннего недоумения. – Морской термин.
– О, – ответила Катрин и чуть подняла брови, явно пытаясь отложить незнакомое выражение в памяти. По-английски она говорила до того чисто, что именно этим себя и выдавала – и, пожалуй, легким грассированием, в той или иной степени свойственным всем французам, – но моряцкие фразочки были по большей части ей незнакомы. – Любопытно.
– Так что твой муж напрасно беспокоился о пиратском разбое. Мы не найдем даже следов разгулявшихся в этих водах пиратов. И вернем замешанную в деле даму на Мартинику в целости и сохранности.
Она помолчала, погрузившись в известные ей одной размышления – а он даже успел задремать, прижимая ее к себе и чувствуя тепло ее тела и мягкость струящихся волос, – и наконец призналась глухим голосом:
– Полагаю, это последнее мое плаванье на «Разящем». Во всяком случае, в ближайшие несколько лет. Я становлюсь слишком подозрительной.
– Ты выглядела подозрительно еще во время первого плаванья, – пробормотал Джеймс, не открывая глаз, и она зашуршала простынью, устраиваясь поудобнее. Щеки́ коснулось теплое дыхание. – Сдается мне, в следующий раз не удастся сослаться даже на дружбу с губернатором Порт-Ройала. На меня и без того уже косятся все лейтенанты. И пара капитанов с других кораблей. Хотя в них-то я, пожалуй, уверен. Но вздумай еще кто сболтнуть лишнего, и мне придется долго доказывать, что ты действительно знаешь эти воды лучше многих мужчин.
Впрочем, вновь подбирать ее в море было бы не менее подозрительно. Уж больно приметная была дама. При таком раскладе легенда о ее любви к мореходству всё же выглядела правдоподобно – даму и в самом деле тянуло в море при любом удобном случае, и не ее вина, что каждый раз поблизости оказывался корабль Его Величества «Разящий», – но серьезную критику эта история смогла бы выдерживать очень недолгое время. Но в крайнем случае всегда можно было честно признать, что у капитана корабля случился непозволительный роман с замужней женщиной. Что поделать, не устояла дама перед офицером, а офицер – перед дамой. Не первый случай в истории Королевского Флота. Хотя даме, без сомнения, очень не понравится, если офицер начнет выставлять ее легкомысленной глупышкой, всего лишь ищущей развлечений вдали от престарелого мужа. Но так уж сложилось, что большинство мужчин охотно верят в женскую глупость и даже не задумываются, насколько эта глупость правдива. Он и сам не подозревал в мадам Деланнуа хоть сколь-нибудь серьезного противника, пока не прогремел тот злополучный выстрел.
– А мне, – пробормотала тем временем Катрин, не сумев подавить тяжелый вздох, – думается, что эта история уже близится к закономерному финалу.
– И к какому же?
– К тому, в котором ты женишься на какой-нибудь правильной, подходящей по статусу англичанке из хорошей семьи, а я возвращаюсь на Мартинику, рыдая и проклиная свою жизнь. Так оно всегда и заканчивается.
Джеймс открыл глаза – что это вы, мадам, удумали, на ночь глядя? – и парировал, совершенно не оценив ее настроения:
– Не припоминаю, чтобы я собирался на ком-то жениться. Во всяком случае, об англичанках речи уж точно не шло. А одна дама французских кровей отказала мне уже дважды, так что…
– Дама откажет и в третий раз, если ее спросят, – сказала Катрин все тем же усталым голосом и опустила ресницы, прижавшись щекой к его плечу. – Поскольку эта дама знает свое место и вовсе не желает отправить любимого мужчину на виселицу.
Постель, а вместе с ней и всю каюту, качнуло – словно снаружи на корму накатила высокая волна, щедро рассыпавшая по ней прозрачные капли с белыми искрами морской соли, – и стены вновь отозвались протяжным скрипом. Тоскливым, как море в полный штиль.
Знак вышел откровенно дурным.
– Значит, придется просить и в четвертый.
Поскольку у этой дамы, очевидно, есть только один способ закончить свою партию в хитроумной игре на благо Франции и ее короля. Выйти замуж за мужчину, который сделает ее недосягаемой для французских агентов.
Вопрос только, способен ли на это офицер английского флота, или его звание станет лишь еще одним поводом не дать ей сорваться с крючка?
Комментарий к X
*to be aground on her own beef bones. Под «her» подразумевается корабль, он в английском женского рода. (Из-за чего некоторые мои фразы на русском выглядят довольно странно, я знаю. Особенно с учетом того, что название корабля-то я взяла из русского дубляжа и оставила его в мужском роде.)
Еще один вариант этой идиомы звучит, как «сидеть на своих пустых бутылках», но мне «кости» больше понравились, оригинальнее звучит.
========== XI ==========
Комментарий к XI
У меня на днях случился культурный шок, когда я узнала, что амазонка, оказывается, носилась с корсетом. Как можно в этом вообще лезть на лошадь, я не понимаю.
HMS Duchess (Герцогиня) – реально существовавший линейный корабль второго ранга, был спущен на воду в 1679 году. Заносило ли его когда-нибудь в Карибское море, мне неизвестно. (Скорее всего, нет. Но у нас тут в принципе одна сплошная вакханалия из реальных исторических имен и толпы выдуманных людей им в противовес. От одного корабля ничего не изменится.)
Французские капитаны собирались на совет с нескрываемой неохотой – по-прежнему возмущались в мыслях, что эскадру возглавляли англичане, поскольку среди французов офицеров званием выше капитана, увы, не было, – но угрозы не представляли. Главный знаток местных вод не отрывался от очередной бутыли с вином – ромом брезговал, и на том спасибо, – еще один француз предпочитал щедро разбавлять спиртное водой, а третий – убеленный сединами бывалый морской волк – вовсю подкручивал усы и делал комплименты дамам. Одна из них лишь морщилась – не то гадая, как ей привлечь внимание высокомерного английского коммодора, не то жалея, что вообще уговорила брата взять ее с собой в море, – а вторая негромко смеялась, шутила в ответ и с интересом слушала рассказы старого капитана о том, как ее муж служил старпомом на его корабле. Полнейший штиль и прямо таки пасторальная картина.
А вот двое англичан-кузенов были в шаге от безобразной ссоры. И виной тому была вышеупомянутая дама, судя по недовольным взглядам, что коммодор Далтон бросал то на нее, то на, собственно, кузена. Тот, на взгляд Фрэнсиса, вел себя практически безукоризненно: игнорировал бравирующего перед его любовницей француза и лишь в самом начале собрания подарил другому, пьянице Тревельяну, такой взгляд, что бедолага лишь скромно приложился к тонкой белой ручке мадам Деланнуа и больше не рисковал даже смотреть в ее сторону. Мадам заметила, поправила тонкое кружево на квадратном вырезе ее темно-красной амазонки, еще сильнее подчеркивавшей белизну декольте и длинной шеи, и на мгновение прикусила нижнюю губу, чтобы добавить ей яркости. Разумеется, не для несчастного Тревельяна и прочих соотечественников. Но этот маневр заметил не только тот счастливчик, для которого он и предназначался. И теперь то счастливчика, то кокетливую француженку буквально пожирали взглядом с нескрываемым возмущением на лице. Местные свободные нравы явно не вызывали у коммодора Далтона и толики симпатии. Или хотя бы снисхождения.
– Бедолага Анри, – качал тем временем головой старой морской волк, не слишком интересуясь целью их собрания на борту «Герцогини». – Я ведь, мадам, обязан ему жизнью. Не оттолкни он меня перед тем роковым залпом, и ядро бы, верно, оторвало мне голову. И ведь сам потом не мог объяснить, что его заставило, что предупредило о выстреле. Провидение, не иначе! Но как же я сожалел, когда из-за меня ему пришлось сойти на берег!
На взгляд Фрэнсиса, в истории хватало нестыковок – если капитану ядро должно было оторвать голову, то почему оно лишь раздробило ногу его старпому? – но мадам делала вид, что не заостряет на них внимания – лишь делала, в этом он не усомнился ни на мгновение, – и бросала на старика обманчиво-восхищенные взгляды из-под темной треуголки. В обществе такого количества мужчин мадам изображала приличную замужнюю женщину – а вовсе не ту авантюристку в мужской одежде, поднимавшуюся на борт «Разящего» прежде, – и даже ее скроенная на мужской манер шляпа и видневшиеся в разрезе красной юбки высокие сапоги с заправленными в них бриджами смотрелись уместно и даже малость кокетливо. Ни малейшего отступления от принятого в обществе женского костюма для верховой езды. Даже корсет наличествовал, и восхищенные взгляды мужчин, бросаемые на осиную талию и поднятую в вырезе амазонки грудь, это подтверждали. Не то, чтобы Фрэнсис тоже присматривался – Мэри бы не простила, если бы узнала, а проверять, сдаст ли его Джеймс из ревности, не хотелось, – но уж отличить даму в корсете от дамы, соответственно, без корсета он мог с первого взгляда.
– Надеюсь, Анри не держит на меня зла, мадам? – вопрошал тем временем старый морской волк, откровенно пожирая ее глазами, а мадам поднимала уголки губ в улыбке, не забывая кокетливо трепетать длинными ресницами, и отвечала нарочито тонким девчоночьим голоском:
– Что вы, месье Леклерк, Анри даже не думал винить в этой трагедии вас. Ответственность за нее лежит лишь на презренных пиратах, и мой муж рад, что вы по-прежнему служите короне и нашему дорогому губернатору, защищая эти воды от подобных нехристей.
Признаться, вела она себя безукоризненно. Столь же недалекая, сколь и красивая, даже не понимает, что старик говорит одно, а делает другое. Вовсю оказывает ей знаки внимания на самой грани приличия, несмотря на все его заверения в искренней дружбе с месье Деланнуа. Безупречная маска кокетства и откровенной глупости. Фрэнсис, пожалуй, тоже бы на нее купился, если бы не знал, в чьей каюте эта дама предпочитала коротать ночи. Такая дурочка наскучила бы Джеймсу еще до того, как дело бы дошло даже до второго танца, не то, что до постели. До постели бы, собственно, и не дошло. О прочем и говорить было нечего. Драться за подобную глупышку с пиратами он бы, конечно, стал, но исключительно из чувства долга и неискоренимого джентльменства. И уж точно не с такой яростью.
Коммодор Далтон тем временем продолжал бушевать в мыслях и всё чаще огрызаться на любую, даже самую безобидную фразу в его адрес.
– Тебя послушать, так ты единственный стоящий моряк в этих водах!
– Не единственный, – невозмутимо парировал Джеймс, но Фрэнсис прекрасно видел, чего ему стоила эта невозмутимость. – Но я хожу по ним уже почти пять лет, а ты, насколько я помню, всегда предпочитал северные широты южным.
Вот и предпочитай дальше, отчетливо читалось при этом в серо-зеленых глазах. А в мою жизнь не вмешивайся.
Подумать только, рассуждал Фрэнсис в мыслях, ты сбежал от своей семьи на край света, а они всё равно тебя нагнали. И продолжают пытаться диктовать свои условия. Катрин Деланнуа отнюдь не причина. Она следствие. Результат того, чем оборачиваются попытки контролировать каждый шаг сына. Но как бы не случилось беды.
Спор разгорался всё сильнее с каждой новой фразой, а легкомысленная французская компания тем временем только хихикала и обменивалась то комплиментами, то завуалированными оскорблениями.
– Слышала я, дорогая Кати́ш, – прощебетала мадемуазель Тревельян, склоняя набок голову в светлой шляпке, – одна из твоих сестер тоже рвалась в это увлекательнейшее путешествие.
– Увы, мне пришлось ей отказать, – пожала хрупкими плечами в красной амазонке мадам Деланнуа и на мгновение сбросила личину кокетливой дурочки. – Флори́ порядочная девушка, да еще и незамужняя, ей не стоит находиться среди такого количества мужчин.
Если подумать, себя мадам этой фразой тоже оскорбила, но противнице досталось сильнее. Ее и без того считали… не девицей, хотя, разумеется, даже не думали этого озвучивать – шутка ли, двадцать семь лет и ни намека даже на помолвку с каким-нибудь благовоспитанным соседом-плантатором, – а уж в свете того интереса, что мадемуазель внезапно проявила к едва знакомому англичанину… Выводы напрашивались неутешительные.
– А сын? – уточнила тем временем мадемуазель, ответив на выпад лишь оскорбленным румянцем, едва заметным под слоем пудры на и без того бледном лице. – Такой чудесный и бесстрашный мальчик, неужели он не желал отправиться вместе с тобой? Мне казалось, – пухлые губы мадемуазель сложились в ядовитую улыбку, – он очень похож на отца.
И бледно-голубые глаза наградили одного из переругивающихся английских офицеров долгим внимательным взглядом. Джеймс этого взгляда не заметить не мог, несмотря на чересчур оживленный разговор с кузеном, но, очевидно, заранее предполагал нечто подобное и мадемуазель проигнорировал. Зато ее переглядывания не оставил без внимания Фитцуильям, нахмурившийся еще сильнее.
– Он похож на меня, – невозмутимо парировала мадам Деланнуа с не менее ядовитой улыбкой. – Разве ты не заметила?
Однако некоторой доли хитрости у мадам было не отнять. Едва ли она целенаправленно подбирала себе любовника, как породистую лошадь, но, с другой стороны, для ее ребенка ситуация складывалась весьма удачно. Поди докажи, от кого он унаследовал темные волосы и зеленые глаза: от матери или от отца? Которого никто на Мартинике и не видел толком. Любящая мать, надо полагать, ставила на это же. Другое дело, что родители у этого ребенка были мало схожи чертами лица, и если мальчик пошел не в мать, то долго выдавать его за законного сына от мужа она не сможет. Порода у Норрингтонов была не менее приметная, чем у семейства Моро – насколько позволяли судить черты одной лишь мадам, – и было даже интересно, чья кровь окажется сильнее. И как проявит себя в лице ребенка. Фитцуильям тоже явно пошел в мать – насколько мог помнить Фрэнсис, видевший ее всего пару раз, – но на дядю и кузена походил разве что профилем.
– И имя любопытное, – согласилась тем временем мадемуазель Тревельян. – Жан-Марен, верно? Коммодор, а вы знали, что Марен переводится с французского как «морской»? Наша дорогая Катиш так любит море, что даже сына в честь него назвала.
Вот поэтому, рассеянно думал Фрэнсис, и говорят, что женщина на корабле к беде. Против Катрин Деланнуа он, пожалуй, и не возражал – жаль только, что в присутствии Фитцуильяма она играла наивную дурочку и даже не пыталась говорить о серьезных вещах, – а вот второй даме действительно стоило остаться в порту и не заставлять мужчин ударяться в неуместную галантность.
– Однако вы, мадам, романтичная натура, – вмешался он в разговор, всерьез опасаясь, как бы этого не сделал Фитцуильям. Иначе тогда бравые английские офицеры непременно подерутся. И не с пиратами, а друг с другом.
– Я женщина, капитан, – ответила мадам уже без глупых девчоночьих ноток – которые, к тому же, совершенно не шли ее голосу – и подняла уголки губ в тонкой улыбке. То ли уже знала, что перед ним притворяться бесполезно, то ли просто сочла его достойным доверия и разговора на равных. – Мне простительно вздыхать из-за всяких глупостей.
Ну-ну. Глупостей, как же. А знали бы вы, мадам, какой багаж эта глупость привезла с собой из Англии. Начиная от собственных жестких принципов и заканчивая отцом-тираном, по-прежнему маячившим где-то за левым плечом.
Впрочем, мадам, может, и знала, и в этом случае уважение к ней возрастало вдвойне, как к женщине не только умной, но и крайне смелой. Раз знала и всё равно не побоялась.
К полудню обсуждение ожидаемо зашло в тупик – хотя оно и без этого не слишком продвигалось, – и господа французы засобирались к своим шлюпкам, согласившись, что пока что им стоит придерживаться предыдущего плана и прочесывать воды в радиусе нескольких миль от Мартиники. В конце концов, нужно было исключить, что пиратская стоянка находится прямо у них под носом, прежде чем выходить в действительно открытое море.
Господа англичане тоже хотели побыстрее сбежать на свои корабли, но едва кают-компанию покинула красавица в красной амазонке, как возмущенный коммодор зашипел не своим голосом.
– Ради всего святого, о чем ты думаешь?! Пусть плывет на французском корабле, раз ей жизнь недорога, а на «Разящем» ей делать нечего!
– Нет, – отрезал Джеймс, глядя ему в глаза с удивительным спокойствием на лице.
– По-твоему, я слепой?!
– Без сомнения, – ответил Джеймс, не меняя тона, и Фрэнсис удержался от смешка в последнее мгновение. – Ты даже не задумывался, куда я исчезал каждую ночь на берегу, пока тебе не намекнули, а точнее, не сказали прямым текстом, что капитана Норрингтона и мадам Деланнуа связывает куда большее, чем может, – и должно, Джим! – связывать офицера Королевского Флота и жену французского торговца. Полагаю, мадам сейчас искренне над тобой потешается. Ты настолько привык к тому, что у твоих ног весь мир, что теперь неспособен самостоятельно разглядеть в нем хоть что-то, кроме собственной персоны. Что еще тебе поведать? Подробности наших альковных тайн?
Однако выпады мадемуазель Тревельян задели его всерьез. Куда сильнее, чем они задели мадам Деланнуа, на которую и были направлены. Но срываться на женщину для Джеймса непозволительно – самого потом совесть замучает, – а вот на так удачно начавшего ссору кузена – за милую душу.
– Стало быть, о чести женщины ты совсем не думаешь?
– Это моя женщина, – в спокойном тоне отчетливо прорезались угрожающие нотки, и серо-зеленые глаза так же отчетливо потемнели до почти угольного оттенка. – И я не доверю ее безопасность какому-то пьянице, не знающему, с какой стороны заряжать пушку. И это мой ребенок. О чем без сомнения уже судачит вся Мартиника, но если ты вздумаешь рассказать об этом хоть кому-то в Англии, то пеняй на себя, Фитц.
– И что ты сделаешь? – только и фыркнул Фитцуильям. – Убьешь меня на дуэли?
– Если ты меня вынудишь.
На несколько мгновений в каюте повисла оглушительная тишина. Поскольку прозвучало это без тени шутки.
– Хорошо, – вздохнул Фитцуильям, поняв, что ни словами, ни шпагой он в ближайшее время ничего не добьется. – Я вижу, что она красивая женщина, но ты и сам должен понимать, что ее место на французском корабле, а вовсе не…
– О, так значит, будь она англичанкой, ты бы это еще и поощрял? Однако вы, коммодор, невыносимый лицемер!
– Джим! – попытался унять кузена Фитцуильям, но тот мгновенно разошелся ни на шутку.
– Честь женщины, подумать только! Да не заботит тебя ничья честь! Тебя вообще ничего не заботит, кроме того, что скажут люди, которых ты видишь впервые в жизни! Скажи честно, а ты сам, случаем, не берешь на борт девицу-другую, когда вздумается, а?!
– Я служу Его Величеству и…!
– Я тоже! И раз уж ты сам об этом заговорил, то в твою голову не приходила светлая мысль о том, что не только Катрин может выведать что-то у меня?! Ты не задумывался о том, что я могу узнать от нее?! Нет, если ты готов доверять кому попало лишь на основании того, что этот кто-то мужчина…! Твое право, Фитц, никто и не спорит! А я предпочту иметь на борту человека, который знаком с пиратами не понаслышке! Знаешь, она бы и тебе немало интересного рассказала, если бы ты хоть раз попытался прислушаться! Но ты, судя по всему, не способен увидеть в женщине хоть что-то, кроме ее лица! А теперь, если позволишь, я продолжу служить Его Величеству и прочесывать окрестные воды! Всего доброго, коммодор!
Ссора вышла и без того безобразная, а финальный хлопок двери громыхнул пушечным залпом и вместо точки поставил не менее безобразную жирную кляксу.
– Кхм… – прибито протянул Фитцуильям, явно не ожидав подобной тирады. – Капитан Хагторп…
– Увольте, коммодор, – отрезал Фрэнсис, запоздало подумав о том, что нужно было убраться с «Герцогини» первым. Зрелище взбешенного Джеймса ему было не в новинку, а выяснять отношения с его кузеном не хотелось тем более. – Я скорее отдам якорь раз и навсегда, чем стану в это вмешиваться.
– Я старше вас по званию. Так что вполне могу отправить вас на берег хоть завтра же.
– Отправляйте, – пожал плечами Фрэнсис. Мэри такому повороту, конечно, не обрадуется, но что поделать? – Он мой друг. Я ходил с ним под одним парусом еще в те годы, когда мы оба были обыкновенными курсантами без офицерского мундира и звания. И я не скажу вам ни слова ни об этой женщине, ни о том, что ее связывает с Джеймсом.
– Но…
– И это вопрос не ко мне, а к вам. Вы знаете его не хуже меня. И все равно не доверяете ему? Если так, то вам, коммодор, лучше вернуться в Англию и оставить его в покое раз и навсегда.
– Но я даже не слышал о ней прежде, – эта фраза прозвучала возмущенно и почти жалобно. Неожиданно для офицера Королевского Флота, мгновенно выдав истинную причину ссоры. Старый товарищ по детским играм не пожелал делиться тайной? Хотя… Фитцуильяму, кажется, уже под сорок, едва ли он по молодости возился с малолетним кузеном всерьез. Скорее привык, что у него во всем спрашивают совета и поддержки, и совершенно упустил момент, когда в этих советах перестали нуждаться.
– Захочет, – пожал плечами Фрэнсис, – расскажет. Мне же рассказал. Только не стоит вам, коммодор, на него давить, от этого он на откровенность не пойдет. Друзья, знаете ли, нужны для того, чтобы поддерживать. А не для того, чтобы заставлять душу наизнанку выворачивать, потому что друзьям, видите ли, захотелось знать все секреты.
А Фитцуильяму, судя по глазам, хотелось, и еще как. Но, зная Джеймса, это его только оттолкнет.
***
Дверь в капитанскую каюту грохнула с такой силой, что на мгновение заглушила все остальные звуки. И, кажется, заставила притихнуть моряков на палубе. А затем открылась вновь, и по дощатому полу застучали каблуки на высоких щегольских сапожках из блестящей на свету черной кожи.
– Ну что ты…
– Ничего!
За спиной на мгновение повисла тишина, но для того, чтобы обидеть ее и прогнать из каюты, очевидно, требовалось что-то посущественнее.
– Глупый, – вздохнула Катрин и обошла его с правой стороны. Прислонилась бедром к краю стола с брошенным без дела бортовым журналом и чуть склонила набок голову в треуголке.
– Да не то слово, – согласился Джеймс, с трудом понизив тон, и она едва слышно хмыкнула. – Я проиграл.
– Не знала, что вы в чем-то соревновались.
– Да не ему. Я проиграл тебе.
Выражение узкого лица сделалось настороженным. Боится? Смешно. Где это видано, чтоб сирена боялась одурманенных мужчин?
А он… Проиграл, как последний глупец, когда увидел ее в доме губернатора. Сначала одного, где опрометчиво согласился пригласить ее на танец, а затем и второго, когда увидел ее… Когда прекрасно понял, что она рылась в чужих документах, как последняя воровка. И ничего не сделал.
– Давай уплывем. Хоть сегодня же. К дьяволу пиратов и твоего мужа, никто в Англии ведь не знает, кем ты могла быть в Новом Свете.
И в конце концов, для Франции шпионила Катрин Деланнуа. Катрин Моро вполне может запутать возможных дознавателей. Да и… к чему вообще эти французские фамилии? Катрин Норрингтон запутает всех еще сильнее, а о прежнем имени можно и солгать.
– Да? – спросила Катрин таким тоном, что надежда на согласие растаяла в одно мгновение. – А о чем еще не должны будут знать в Англии? О том, что ты вздумал жениться на разведенной женщине? На непонятно чьей жене и дочери? Сдается мне, Уайтхолл – это всё же не Карибское море, в Старом Свете подобная эксцентричность мало кому понравится. А насчет сына что лгать прикажешь? Ты же не писал о нем семье, не так ли? Нет, – она едва качнула головой, встретившись с ним взглядом. – Я этого не просила и не ждала. Только вот не можешь ты теперь взять и ни с того, ни с сего привезти в Англию жену с трехлетним ребенком, о которых никто прежде не слышал. Я сама тебе не позволю. Потому что ты замараешь свою блестящую репутацию в одно мгновение. А оно тебе нужно? Ты без моря и военного корабля не сможешь, не лги мне. У тебя вся жизнь в том, что ты гоняешься за пиратами и прочими мерзавцами, и другой тебе не надо. И подобных скандалов в ней тоже. А похороненную репутацию не забудут и не простят, уж поверь мне. Мою до сих пор не простили. Хотя… может, это я не слишком старалась?
Она помолчала, бросила свою треуголку на стол и шагнула вплотную. Обхватила руками и доверчиво прижалась щекой к плечу.
– Знаешь, я лучше буду видеть тебя раз в полтора-два года, но буду знать, что ты счастлив, чем буду каждый день смотреть на то, как ты сходишь с ума на берегу. Я и сама на этом берегу с ума сойду, будь он хоть французским, хоть английским. Сам подумай, что это за любовь такая, если от нее одно несчастье?
Уж какая есть. И если действительно подумать…
– Мне никогда не везло с женщинами.
Прозвучало глухо – хоть, слава Богу, и без ненужной жалости, – и Катрин подняла на него глаза. Уголки ее губ вновь приподнялись в тонкой, чуть ехидной улыбке.
– Так ведь нельзя иметь всего. Ты разве не знал?
Интересно. И что же в таком случае она понимала под «всем»?
========== XII ==========
Синеву неба заволакивал густой черный дым. Жерла пушек с грохотом и пламенем изрыгали чугунные ядра, стремительно раскручивающиеся в воздухе цепные книппели и едва видимую в дымных клубах картечь. Из поврежденных бортов летели щепки, на изъеденных солью досках оседали кровавые капли и тянулись целые полосы багрового и алого. Свистели пули и пронзительно звенели шпаги, схлестнувшись с саблями и тесаками.
