Текст книги "Les Loups de Mer (СИ)"
Автор книги: Атенаис Мерсье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Половицы в темном затихшем доме скрипнули не раз и не два, но никто не вышел ни в высокий узкий холл, ни на ведущую наверх лестницу. Даже если и услышал, даже если понял, что она вернулась не одна. Шелк тихо шелестел по стянувшему талию и высоко поднявшему грудь корсету, под губами отчаянно трепетала жилка на длинной шее, и пламя медленно разгоревшейся свечи бросало отсветы на обнаженную кожу, разметавшиеся по постели волосы и судорожно сплетенные, стиснутые до белых костяшек пальцы. Последним, что он запомнил, прежде чем провалиться в сон, был исходящий от ее волос запах бергамота.
И почувствовал его вновь, когда проснулся при свете уже догорающей свечи и начал рассеянно перебирать пальцами длинные каштановые локоны. Катрин молчала, доверчиво пристроив голову у него на груди и умиротворенно вздыхая в ответ на малейшее прикосновение, пока он не спросил, не отводя взгляда от дрожащих теней на потолке:
– Мне следует опасаться еще кого-то? А то мой кузен, я погляжу, произвел фурор среди местных женщин.
Катрин едва шевельнулась, даже не попытавшись отодвинуться и притвориться задетой его вопросом, и негромко рассмеялась:
– Наша дражайшая Туссент мечтает выйти замуж с пятнадцати лет. Но местные мужчины как-то не горят желанием уложить к себе в постель ядовитую змею. Вот она и охотится… на гостей.
И вынюхивает, признаться, как заправская гончая. Чего только стоил ее удивленный и одновременно хищный взгляд, которым мадемуазель наградила их обоих, едва Катрин вернулась за стол и всё же решилась с ним заговорить. Но было в этом взгляде что-то, показавшееся ему крайне подозрительным. Будто… тщательно скрываемое злорадство. Или обыкновенная зависть? Желание показать себя в выгодном свете за счет «падшей женщины»? Или же…
– А как, – медленно начал Джеймс, скорее предположив почти наугад, чем действительно разгадав эту головоломку женской неприязни. – Как звали того, кто… выставил тебя за порог после… кхм… того, как ты сказала, что ждешь от него ребенка?
Катрин помедлила. Подняла голову – непослушные волосы упали ей на левое плечо, оставив открытой линию шеи, – закусила нижнюю губу, но потом всё же кивнула. Едва заметно и будто нехотя.
– Это его дочь. Старается… кхм… не давать мне спуску по старой памяти. Я, впрочем, тоже. Но твоему кузену лучше не совать голову ей в пасть, откусит и не заметит.
– Сдается мне, это меньшая из наших трудностей.
В прозрачных глазах на несколько мгновений отразился беззвучный крик, не сразу затихнув эхом в глубине ее зрачков. Я не знала, что это ты. Не знала! Не знала!
Но сказала она не это.
– Знаешь, у меня такое чувство, будто мы корабль с рваными парусами, который закрутило бурей и несет куда-то в темноту. И никто не может разглядеть, что там: глубина или отмель. Но если мы не бросимся за борт поодиночке, не дожидаясь удара…
– Несет, – согласился Джеймс, решив, что лучшей метафоры и не подберешь. – Только не на отмель, а прямо на рифы. И я, знаешь ли, в жизни не видел таких огромных.
Она помолчала, опустив ресницы, а затем вновь положила голову ему на грудь и спросила:
– И что же нам делать?
Едва горящая свеча негромко затрещала и угасла с тонкой струйкой бледного дыма одновременно с раздавшимся в мгновенно сгустившейся темноте ответом:
– Не отпускать штурвал.
Комментарий к VIII
https://ibb.co/ZYytMJ9
========== IX ==========
Серебряная ложечка недовольно позвякивала о край фарфоровой чашки с тонким голубым узором. Чай в ней давно остыл, но Жоржетт продолжала помешивать его с демонстративным звоном, перемежающимся с тиканьем часов, доносящимся из холла сквозь приоткрытую дверь столовой.
Дзынь-тик. Дзынь-тик.
Стук! – ответила на лестнице трость, и верные часы немедля отдали дань педантичности хозяина, начав отбивать девять утра. Какофония вышла неожиданно раздражающей и резко отозвалась в висках, заставив недовольно потереть левый. Жоржетт искривила губы, заметив это движение, и зазвенела ложкой с новой силой.
Бом! Стук! Дзынь!
Желание отобрать у сестры и ложку, и чашку – и вылить ее содержимое в лучшем случае в распахнутое окно с колышущимися на сквозняке шторками – стало невыносимым. А затем сменилось еще более сильным – если это вообще было возможно – желанием забраться под тонкое одеяло, завернуться в него с головой и проспать в полной тишине до самого заката.
Анри тем временем неторопливо прогремел тростью по лестнице, распахнул дверь и подлил масла в огонь.
– Капитан не остался на завтрак?
– Нет, – ответила Катрин, с трудом подавив невежливый зевок, и подперла голову рукой. Капитан покинул не в меру гостеприимный дом на рассвете – когда небо за окном сделалось почти белым от восходящего над холмами солнца, – сославшись на какую-то чуть ли не военную необходимость. Катрин не поверила и в ответ приложила все усилия, чтобы оттянуть неприятный миг расставания, но в итоге Джеймс всё равно выпутался из ее объятий. Когда наконец сумел отдышаться и собрать мысли воедино. И едва не задержался еще на половину часа, когда она утянула его в прощальный поцелуй на пороге дома. Катрин уже было возликовала, но офицеры Королевского Флота могли постоять за себя не только в боях с пиратами, и ей пришлось признать сокрушительное поражение. Оставалось лишь надеяться на реванш.
– В таком случае ты просто обязана заманить его на ужин, – невольно поддержал идею Анри, садясь за стол, и ложечка в чашке Жоржетт лязгнула абордажной саблей, столкнувшейся с выставленным впохыхах ружейным стволом. – Пора бы уже семье познакомиться с отцом твоего мальчика, тебе не кажется?
Судя по брезгливо поджатым губам и сведенным в одну линию бровям, один конкретный член их семьи совершенно не горел желанием даже видеть в этом доме каких-то англичан, будь они хоть трижды отцами что мальчиков, что девочек, что даже самого морского дьявола. С куда большим удовольствием Жоржетт схватила бы один из хранящихся в столе сестры пистолетов и застрелила бы и ее саму, и ее крайне неподходящего любовника.
– Не думала, что услышу это предложение именно от вас, месье, – заметила Катрин с тонкой улыбкой, решив, что раздражать семью звоном ложечки может не только Жоржетт, и придвинула к себе пустую чашку. – Будьте добры, передайте кофейник.
– Признаться, я был уверен, что ты убьешь своего старого глупого мужа за очередную авантюру, в которую он тебя втянул, – парировал Анри, не отказав в просьбе и от души плеснув ей в чашку еще теплого кофе. – Молока, дорогая?
Катрин наморщила нос. Идею добавлять в кофе молоко привезли из Парижа – порой ей приходила в голову весьма льстящая и ей самой, и всем французам в целом мысль, что все модные веяния так или иначе рождаются в столице их королевства, – но конкретно эту идею Катрин находила… неразумной. Автором ее, по дошедшим до Мартиники слухам, был врач при дворе Людовика XIV, но одно дело смягчить излишне крепкий вкус лекарства для страдающего кашлем пациента и совсем другое – портить свежесваренный, терпко пахнущий кофейными зернами напиток намеренно, лишь по той причине, что он немного горчит. Гадость какая.
Против капельки-другой меда она, впрочем, не возражала.
– Признаться, – ответила Катрин, поднося чашку к губам, выдержала паузу, сделав маленький глоток, и продолжила: – Я была уверена, что за эту авантюру убьют меня. В том числе и за идею отправить меня на один из кораблей, дабы я своими глазами наблюдала искоренение пиратского разбоя в наших водах. К счастью, он вспомнил об этом лишь под утро.
– Что поделать, дорогая, – пожал плечами Анри, – такова мужская натура. Мы забываем обо всем на свете, когда дело касается женщины. Особенно такой очаровательной, как ты.
Жоржетт не выдержала и с силой поставила полупустую чашку на обиженно звякнувшее в ответ блюдце.
– Право слово, месье Анри, я не понимаю, почему вы потворствуете этому вопиющему нарушению всех правил приличия. Взрослая разумная женщина водит в дом любовников, словно какая-то портовая потаскуха, не таясь рожает от них детей, и это при живом-то муже, да еще и…
Катрин и бровью не повела – слышала в свой адрес заявления куда неприятнее, – а вот Флорианн едва не подавилась завтраком и возмущенно распахнула глаза. Следовало порадоваться, что дети в лице младшей из сестер и самого Жана расправились с едой первыми и унеслись во двор, пока их не заставили заниматься науками с приходящей из города гувернанткой.
– А что же мне еще делать? – вновь пожал плечами Анри, но от Катрин не укрылись веселые искры в его выцветших с возрастом глазах. – Не вызов же на дуэль ему посылать.
– Отчего же? – возмутилась Жоржетт. – Если этот… мужчина забыл о правилах приличия, то вы вправе…
– Моя дорогая Жожо, – парировал Анри, не дав ей закончить. – Я ценю твою заботу, но мне бы не хотелось выглядеть в глазах всей Мартиники еще большим глупцом, чем может выглядеть мужчина, женившийся на красавице едва ли не втрое моложе себя. А ты хочешь, чтобы я, вечно брюзжащий хромоногий старикашка, дрался с ее тридцатилетним любовником, чья военная слава гремит по всем колониям, причем не только английским? Какой, позволь заметить, моветон! Он же проиграет исключительно из вежливости. Не говоря уже о том, что мы с твоей сестрой обзавелись отдельными спальнями еще до того, как она настолько прониклась английским Королевским Флотом. Не вижу смысла осуждать молодую женщину за то, что ей нужен мужчина. Будь она моей дочерью, я бы уже давно благословил ее на брак с мыслью, что могу умереть со спокойной душой, поскольку она в надежных руках.
Флорианн, кажется, давилась смехом, но необходимость изображать приличную жену перед лицом несправедливого осуждения мешала скосить на сестру глаза и убедиться наверняка.
– Но она не ваша дочь! – продолжала возмущаться Жоржетт, хмуря брови и кривя губы. – И по ней судят нас всех! Кто возьмет меня или Флорианн замуж, если наша старшая сестра позволяет себе рожать…
– Кого? – вежливо спросила Катрин, подняв уголки губ в излюбленной тонкой улыбке, но Жоржетт благоразумно замолчала, не став развивать мысль. Зато стала Флорианн.
– Замуж? – фыркнула она, отложив вилку и изящно промокнув уголки губ тканевой салфеткой. – Тебя? Ты уже упала в обморок, когда к тебе посватался Пьер Дюкрэ. Ведь он же мужчина, у него же, – Флорианн округлила глаза и рот, понизила голос до драматического шепота и подытожила, тщательно проговаривая каждый звук: – Это.
Катрин прыснула. Анри пригрозил ехидничающей свояченице пальцем, а Жоржетт демонстративно отодвинула блюдце с чашкой и поднялась из-за стола с нечитаемым выражением лица.
– Дорогая, ты толком и не позавтракала, – попытался остановить ее Анри, но получил в ответ еще одну ничего не выражающую гримаску.
– Благодарю, я что-то совсем не голодна.
Анри пожал плечами в темном жилете, дождался, когда в коридоре стихнут возмущенные шаги, и принялся лениво журить Флорианн.
– Как не стыдно, дорогая Флори́. Ты должна быть снисходительна к недостаткам сестры, а вовсе не высмеивать их. Не говоря уже о том, что незамужней девушке и вовсе не подобает вести подобные разговоры. Тебя же сочтут в лучшем случае невоспитанной.
– Она первая начала, – ничуть не устыдилась Флорианн и с невинным видом захлопала длинными темными ресницами, оттенявшими почти лазурный цвет ее глаз. – Жожо вечно учит всех жить, но сама что-то не рвется соответствовать идеалу почтенной жены и матери.
– По сути, она права, – не согласился Анри. – Катрин – ваша старшая сестра, и по ее манерам будут судить и о ваших.
– Как будто у меня есть манеры, – вяло пошутила Катрин и отпила еще немного окончательно остывшего кофе. – Последние десять лет я только и делаю, что превращаю свою жизнь в никому не нужный фарс и спутываюсь не с теми мужчинами.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – нахмурилась Флорианн, – но ныне ты «спуталась» с мужчиной, который не выдал тебя ни тем голландцам, ни англичанам, без раздумий потопил пиратский корабль, едва не отправивший тебя на тот свет…
– Взял на абордаж, – поправила Катрин и недовольно сжала губы, припомнив все подробности как своей, так и его авантюры.
– …и не отрицает своего отцовства, как многоуважаемый месье Тревельян, верно? И, я полагаю, давно бы признал Жана своим сыном не только в стенах нашего дома, если бы это не затрагивало честь дамы.
– Месье тоже не отрицал, – вновь поправила сестру Катрин. – Он без устали подчеркивал, что никогда не женится на шлюхе, но перспективе вновь стать отцом, кажется, даже обрадовался.
Иначе не припоминал бы ей все последующие десять лет, что она падшая женщина, своей злобой задушившая в утробе невинного ребенка.
– А твой англичанин, значит, женился бы на… осуждаемой обществом женщине, если бы ты ему не отказала?
– Дважды, – согласилась Катрин.
– Когда был второй раз? – удивилась Флорианн, вскинув брови.
– В Порт-Ройале, – коротко ответила Катрин. – Несколько месяцев назад.
– Хм, – вновь присоединился к разговору Анри. – А он целеустремленный.
О да, подумала Катрин, допивая кофе. А еще высокомерный, самоуверенный и невыносимо упрямый. И как же ей теперь убедить его в том, что она может оказаться куда полезнее на борту его корабля, чем он думает? Поскольку желания отпускать его навстречу неизвестности – а вернее, вполне знакомым чугунным пушкам и абордажным крюкам – не было совершенно. Если подумать… они оба те еще авантюристы, раз вновь и вновь впутываются в подобные приключения с полным пониманием того, что могут и не выбраться из них живыми.
***
Сквозь обращенное к морю окно налетал пахнущий солью и водорослями ветер, шевеля разбросанные по столу пергаменты, и при каждом новом дуновении Фрэнсис порывисто хлопал по ним рукой, бросая сквозь зубы ругательство-другое. В последний раз он и вовсе опоздал и проводил спланировавший на пол листок рассеянным взглядом, явно пытаясь вспомнить, было ли там написано что-то важное и нужно ли теперь подбирать упорхнувший куда-то под стол клочок.
А потому вернувшийся в это подобие кабинета многоуважаемый коммодор Далтон застал подчиненных ровно на той же стадии обсуждения, на которой оставлял, когда уходил.
– Мы ищем иголку в стоге сена, – ворчал Фрэнсис, вяло шелестя картой и втайне мечтая выбросить ее в окно, а потому явление коммодора проигнорировал. – Ты меня слушаешь вообще? Джим!
Из-под надвинутой на глаза, полускрывающей лицо шляпы донеслось задумчивое «Хм?», которое можно было расценивать и как несогласие в целом, и как сомнение и просьбу пояснить. И как неразборчивое междометие, вырвавшееся сквозь сон и не имевшее ровным счетом никакого отношения к предмету их разговора.
– Вернее, один несчастный островок в целом море. С таким же успехом можно годами курсировать вокруг Мартиники и так и не встретить ни одного пиратского корабля.
– Они потопили четыре торговых судна только за прошлый месяц, – напомнил Фитцуильям, останавливаясь перед столом и складывая на груди руки в синих рукавах с широкими обшлагами.
– И наверняка попрятались, как крысы в стоге всё того же сена, едва на горизонте появилась военная эскадра, – донесся из-под шляпы сонный голос, тем не менее подтвердивший, что Фрэнсиса всё же слушали. – Я говорил, что это победоносное шествие по Карибскому морю только шествием и окончится, но некоторым важнее продемонстрировать пиратам количество английских пушек, чем дальность их стрельбы.
– Между прочим, дядя самолично настаивал на твоем участии в этом, как ты выразился, шествии, – ввернул Фитц.
– Я польщен, – сухо ответил Джеймс, и не подумав сесть ровно и убрать шляпу с лица. – А случись провал, вину адмирал, надо полагать, тоже возложит на меня. Вдохновляющая перспектива, не поспоришь.
Фитц недовольно поджал губы, но промолчал. Характер адмирала Норрингтона был известен ему едва ли не лучше, чем самому Джеймсу.
К полудню вяло совещающихся капитанов почтил своим присутствием губернатор, чей дом был временно объявлен нейтральной территорией, дабы англичане с французами не перестреляли друг друга по старой сто шестнадцатилетней памяти, не сумев договориться о том, чей корабль будет выходить из порта первым.
– Месье Тревельян просит передать свои извинения, господа, но внезапный недуг, вероятнее всего, вынудит его оставаться в постели весь сегодняшний день.
– Недуг? – хмыкнул ничуть не удивленный Фрэнсис. – Однако месье Тревельян – человек весьма крепкого здоровья. Если бы я выпил столько вина за один вечер, то меня бы уже отпевали.
Фитц возмущенно закатил глаза, явно догадавшись, кто поведал Фрэнсису подробности вчерашнего ужина – хотя у него не то чтобы был большой выбор из числа подозреваемых в этом преступлении, – а губернатор качнул головой в длинном темном парике и неожиданно заметил:
– Полагаю, виной тому был еще и недуг любовный, поскольку месье… злоупотребляет вином всякий раз, когда встречает свою бывшую нареченную. А уж когда ему стало известно, что эта дама намерена присоединиться к плаванью и чуть ли не самолично выслеживать пиратов, несмотря на все правила приличия…
Это заявление не понравилось Джеймсу совершенно, поскольку женщин за вчерашним столом можно было пересчитать по пальцам одной руки, да и среди них, вероятно, нашлось бы… крайне мало авантюристок, действительно способных принять участие в охоте на пиратов. Он не взялся бы судить наверняка, но самолично знал всего одну такую женщину, и она как раз таки на вчерашнем ужине присутствовала.
– Я прошу прощения, губернатор, но эту даму, случаем, зовут не Катрин Морó Деланнуа?
– Увы, – согласился тот. – Признаться, у меня сложилось впечатление, что вы тоже некоторым образом с ней знакомы, капитан.
Теперь закатил глаза уже Фрэнсис – прекрасно знающий, насколько близко капитан Норрингтон знаком с этой не в меру очаровательной бестией, – а Фитц удивленно поднял брови.
– Можно и так сказать, – согласился Джеймс, игнорируя обоих и всерьез подумывая о том, чтобы вновь закрыться от них полями лежащей на столе шляпы. – Но мадам упоминала о семье Тревельян в несколько… ином контексте. Что делает эту историю еще более запутанной, чем я полагал.
– О, вы не представляете, насколько, – хмыкнул губернатор. – Я, к сожалению, знаком с ней лишь со слов горожан и записей моего предшественника, который самолично расследовал самоубийство Антуана Морó… – губернатор осекся при виде искреннего удивления на лице неожиданного собеседника и поспешил уточнить. – Полагаю, вам известно, что Катрин Моро осиротела в возрасте неполных семнадцати лет и с тех пор… скажем прямо, жизнь ее неумолимо катится вниз.
– Известно, но о смерти отца она упоминала в несколько других выражениях.
– Неудивительно, – пожал плечами губернатор. – Несчастный застрелился ровно через полгода после трагической смерти жены, едва ли не час в час, и нашла его тело как раз таки старшая дочь, услышавшая выстрел. Судя по тому, как это описывает мой предшественник, зрелище было… не для юной девушки. Выстрел определенно оказался неудачным, пуля разворотила бедолаге чуть ли не половину черепа.
Сказано это было весьма циничным тоном, но насторожило Джеймса другое.
– Он застрелился в доме?
– Нет, где-то на полпути между ним и плантацией. А почему вас это заинтересовало?
– Не имею ни малейшего понятия. Пока что. Но если я верно понимаю, мадам должна была унаследовать плантацию после смерти отца и стать… весьма завидной невестой. Ведь братьев у нее, насколько мне известно, нет.
Катрин бы на это наверняка ответила что-нибудь в духе «Я вам, капитан, не племенная кобыла, чтобы вы тут оценивали мои зубы, земли и прочие достоинства». Причем весьма гневным тоном. Но Катрин, по счастью, при разговоре не присутствовала. Хотя и сам этот разговор, вероятно, был неуместным, и не в меру любопытному капитану следовало расспрашивать саму Катрин, а вовсе не человека, которого даже не было в те годы на Мартинике.
– Так и есть, у Антуана Моро родились лишь дочери, и по его завещанию старшая становилась единоличной владелицей плантации, – согласился губернатор. – Не сказать, чтобы эта плантация была так уж велика, но она давний предмет споров между семействами Моро и Тревельян. Жак Тревельян приплыл на Мартинику спустя пару лет после Антуана Моро, и с тех пор не проходило и нескольких месяцев, чтобы он не предлагал соседу или выкупить у него земли, или поженить их детей, или… Иными словами, месье Тревельян весьма целеустремленный человек и трудности его только закаляют. Но если его предложение денег просто встречало отказ, то сватовство его сына было, скажем прямо, неудачным и, вероятно, до сих пор снится бедолаге в кошмарах. Мадемуазель Моро была… безжалостна.
– Неудивительно, – хмыкнул Фитц, всё это время переглядывавшийся с Фрэнсисом и явно успевший составить о Катрин собственное впечатление. – Когда у женщины нет братьев, она начинает мнить себя центром мира.
– Как посмотреть, – парировал Джеймс, удержавшись от гневной отповеди не иначе, как чудом. – Моим сестрам и мое существование никогда не мешало. Но, сдается мне, месье Тревельян сам повинен в том, что ему отказали.
Глупо было отрицать, что в этих словах крылась затаенная гордость – а какому мужчине не понравилась бы мысль о том, что его возлюбленная была желанна и совершенно недоступна для менее удачливого соперника? – но Катрин – во всяком случае, та Катрин, которую знал он, – не повела бы себя жестоко с обыкновенным соседом-плантатором. По крайней мере, без существенной на то причины.
– Может быть, – туманно ответил губернатор. – Может быть. Но так или иначе… мадемуазель оказалась отнюдь не так проста и вскоре спуталась с отцом своего неудавшегося жениха. Видно, он показался ей более подходящей партией.
Без сомнения. Ведь именно об этом думает молодая девушка, похоронившая обоих родителей, да еще и первой увидевшая застрелившегося отца. Можно было часами рассуждать на тему женской готовности на что угодно, лишь бы удачно выйти замуж, но Катрин при всем ее стремлении выглядеть рассудительной и опасной в действительности была опасна своей привычкой без раздумий бросаться в омут. Даже если она старалась придерживаться какого-то плана поначалу, то рано или поздно ситуация всё равно выходила из-под ее контроля. Спонтанно попросить помощи у офицера английского флота, спонтанно спустить курок и заставить окружающих задаться полудюжиной вопросов, которые вполне могут привести к еще большим неприятностям, спонтанно прийти в каюту всё того же офицера, потому что ей кажется, будто она обязана объяснить, и она даже не задумывается о том, что вновь бросается в омут… Там, где он руководствовался разумом и лишь разум толкал его на то, чтобы устроить ей настоящий допрос с пристрастием, Катрин отвечала чистыми, неприкрытыми и толикой размышлений эмоциями. Столкнувшись со страшной смертью отца и наводнившими дом кредиторами, она бы не сумела просчитать сложившуюся партию даже на несколько ходов вперед.
Половина Мартиники, впрочем, полагала иначе – судя по некоторым обмолвкам губернатора – и подозревала мадам Деланнуа не только в постоянном скандальном поведении, но и в не самых подходящих молодой женщине наклонностях. Вспомнить хотя ее мужа, бывшего старше Катрин по меньшей мере лет на тридцать. Да и якобы роман с еще одним стариком, тоже годившимся ей в отцы. О существовании весьма молодого любовника, очевидно, мало кто-то догадывался, а потому на мадам разве что не указывали пальцами и при любом удобном случае принимались гадать, сколько же лет было отцу ее ребенка. Ставили по большей части, что не меньше сорока пяти.
Сама Катрин, впрочем, относилась ко всеобщему осуждению с удивительной беспечностью, взбегала по лестнице с девчоночьей порывистостью, а улыбалась и вовсе как радующийся абсолютно всему на свете ребенок.
– Капитан, – по счастью, в тот момент его оставили наедине с собственными мыслями, но Катрин, верно, не заметила бы еще чьего-то присутствия, даже если бы в комнате находилось еще с полдюжины мужчин. – Меня просили передать, что вас ожидают на ужин сегодня в шесть часов. И отказ не принимается.
Вид у нее был до того сияющий, что Джеймсу стало крайне совестно начинать задуманный и постоянно прокручиваемый теперь в голове разговор. Катрин почувствовала – должно быть, поняла по глазам, – и ее улыбка медленно померкла, сменившись настороженным выражением.
– Что?
В сочетании с убранными в тугой гладкий узел волосами эта настороженность сделала ее похожей на девочку-подростка, примерившую слишком темное платье с материнского плеча и теперь пытавшуюся сойти за взрослую женщину.
– Ты не говорила, что твой отец застрелился.
Разом побелевшее лицо застыло фарфоровой маской, и только глаза распахнулись еще шире, словно она увидела в этом вопросе какой-то подтекст, которого сам Джеймс и не думал вкладывать.
– Да кто вообще говорит о таких вещах? Не знаю, в чем ты меня подозреваешь, но я тебе не лгала. Я просто… я… вправе не рассказывать обо всем на свете.
Тем более, мужчине, с которым она тогда провела всего одну ночь и даже не думала о второй. Не то, что о каком-то доверии. Хотя бы о его подобии. Если подумать, Катрин и так рисковала получить в ответ одно лишь осуждение, когда поведала ему о причинах своего замужества. Неудивительно, что она не захотела говорить об отце.
– Я подозреваю не тебя.
– А кого? – спросила Катрин почти свистящим шепотом. – Кто вообще тебе об этом сказал?
– Губернатор. А заодно о некоторых спорах из-за плантации и одном неудачном сватовстве. Ты не думала о том, что не всё так просто, как кажется на первый взгляд? А если… это было убийство?
– Не всё… так просто? – повторила Катрин с почти истерическим смешком и даже отступила на шаг назад к распахнутой во всю ширь двери. – Если мне что и кажется, так это, что ты не слишком сознаешь, о чем вообще идет речь.
– Отчего же? Я-то как раз таки сознаю. И мне трудно представить себе мужчину, который мог оставить без защиты четырех дочерей, старшей из которых не было и семнадцати.
– Ошибаешься, – ответила Катрин дрожащими губами, но без тени злости в голосе. – Так бывает, Джеймс. Люди теряют близких, а вместе с ними и волю к жизни. И никакие дочери, будь их хоть десять, уже не могут ее вернуть, только и всего.
– И кто, позволь спросить, вложил эту мысль тебе в голову?
Катрин дернула головой, словно пыталась уклониться от померещившегося удара, и в ее голосе вновь прорезались истеричные нотки.
– Да почему кто-то должен был ее вложить?!
– Прости, но я сомневаюсь, что она твоя. По мне, так последнее, о чем будет думать брошенная на произвол судьбы женщина, – это о том, что «так бывает». В то время, как для твоих соседей всё складывалось на удивление удачно, разве нет? Твой отец, отказывавшийся продавать им плантацию, мертв, и даже его дочери не сомневаются в том, что это было самоубийство, ты изнасилована и опозорена, да еще и с ребенком, который уж точно сломает то немногое, что еще оставалось от твоей прежней жизни, так что и ты вполне можешь от горя наложить на себя руки, а поскольку ты старшая из сестер… Не знаю, сколько было следующей по старшинству, но полагаю, ее бы легко запугали. И тогда она бы даже не продала, а попросту подарила эту несчастную плантацию. Я знаю, прошло уже десять лет, но если есть хоть малейшая возможность вывести на чистую воду мерзавца, причинившего тебе столько боли, то почему бы не попытаться?
Катрин промолчала, глядя на него так, словно видела впервые в жизни. И не слышала – а если и услышала, то не поняла – ни единого его слова.
– Катрин. Ты же понимаешь, что если я прав, то…
Она попятилась, когда он поднялся, и ответила не сразу. Не совладала поначалу с дрожащими губами и вдруг блеснувшими в зеленых глазах слезами.
– Единственный, кто сейчас причиняет мне боль, – это ты.
– Катрин, – повторил Джеймс, и она закрыла исказившееся лицо руками, безрезультатно пытаясь сдержать жалобный всхлип. Но не отстранилась, позволив прижать к себе, уткнулась лицом ему в плечо, стискивая в пальцах лацканы мундира, и бессильно разрыдалась.
Вот и поговорили. Потому что вы, капитан, совершенно забыли, как разговаривать с кем-то за пределами своего корабля или тюремной камеры в Порт-Ройале. И кто здесь, спрашивается, мерзавец?
– Прости.
Под пальцами скользнул гладкий узел темных волос, когда она судорожно дернула головой, но рыдания, казалось, стали лишь громче и отчаяннее. Вот только… оставить этого так тоже не получалось. Что-то в этой истории по-прежнему казалось неправильным.
– Расскажи мне. Расскажи обо всем. Просто позволь мне в этом разобраться.
Потому что если я прав… То пираты покажутся им меньшим из зол.
========== X ==========
Маленький желтый огонек в лампе-фонаре с железным каркасом и мутноватыми стеклянными стенками дрожал в такт неторопливо покачивающемуся в волнах и на якоре кораблю. Скрипели доски – будто стены каюты переговаривались между собой, жалуясь на сырость от лижущих борта волн и гудящий среди мачт ветер, – скребло по пергаменту белое, заостренное на конце перо, и в черных чернилах изредка вспыхивала на свету красноватая искра. За спиной шуршали неторопливо перелистываемые страницы книги, раз за разом доносился печальный вздох, но заговорила Катрин, лишь когда за прямоугольными кормовыми окнами поднялась бледная четвертинка луны.
– Капитан, вы заставляете даму скучать. Разве так полагается вести себя джентльмену?
– Мадам, у вас есть своя каюта.
Книга закрылась с негромким хлопком, и доски заскрипели вновь. Под босыми ногами, выглядывающими из-под тонкого белоснежного подола ночной рубашки. На плечо упали кольца длинных каштановых волос, и Катрин склонилась к самому его уху, заговорив вкрадчивым шепотом. Кожу защекотало теплым дыханием.
– И что же мне делать в той каюте?
Правильным было бы напомнить даме о приличиях, но от одной мысли о том, как близко были ее губы, по телу прошла нешуточная дрожь и медленно замерла где-то внутри, заставив даже закрыть глаза. Над ухом раздался негромкий смешок, и кожу защекотало вновь. Корабельный журнал захлопнулся чересчур резко, наверняка смазав недописанное слово.
– Да мне неинтересно, что ты там пишешь, – отмахнулась Катрин, кладя руку ему на плечо и скользя пальцами вниз по рукаву рубашки. – Иди ко мне, – пробормотала она все тем же вкрадчивым тоном и придвинулась еще ближе, ведя губами по его щеке. Обняла и второй рукой, нащупав пуговицы жилета, и принялась их расстегивать. Дышала она при этом так прерывисто, словно пробежала по меньшей мере милю, не останавливаясь, и едва ли не рвала нитки, на которые эти пуговицы были пришиты. А затем потянула его за собой из кресла, взяв за руку и изящно повернувшись на мысках. Ее белый силуэт с рассыпанными по плечам кольцами темных волос будто мерцал в полумраке, завораживая – и в самом деле сирена, а не женщина, обольстительное и безжалостное порождение моря, – и мгновенно приковывая взгляд к линиям тела под тонкой тканью. Доски проскрипели вновь – жилет и шейный платок остались на полу двумя белыми пятнами, – Катрин откинулась на спину и подняла руки в опавших к локтям рукавах с кружевными манжетами, обняв его за плечи. Опустила ресницы, словно ее смущал внимательный, изучающий ее лицо взгляд, и подняла уголок губ в тонкой улыбке, когда Джеймс провел пальцами по ее щеке и откинул волосы с длинной шеи, волнами разметавшиеся по подушке. Темные ресницы затрепетали от прикосновения его пальцев к раскрывшимся в ответ губам, и Катрин попросила едва слышным голосом:
