Текст книги "Les Loups de Mer (СИ)"
Автор книги: Атенаис Мерсье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
– Вы так боитесь моря, мадемуазель? – спросила Катрин, когда снаружи в очередной раз пробили восьмые склянки* и начали отсчет заново, ознаменовав одиноким ударом в колокол половину пятого вечера. Поначалу она пыталась дремать, быстро привыкнув к убаюкивающей качке, но в голову лезли мысли то о сыне, то о Джеймсе, да и постоянный шорох страниц и глухое бормотание над ухом никак не давали забыться хотя бы в этих мыслях.
– Простите? – переспросила Луиза де Бланшар, едва бросая взгляд на полулежащую, с опущенными на пол ногами, Катрин. Словно мадемуазель смущала мужская рубашка, высокие сапоги с заправленными в них бриджами и пара пистолетов в кобурах с плотно обхватившими бедра ремнями. Впрочем, почему же «словно»? Бедняжка и в самом деле разрывалась на части от потрясения и любопытства. А ее матушка – только от потрясения.
– Вы всё время молитесь. Неужели вам настолько страшно?
– Нет, мадам, – пробормотала Луиза. – Мой отец утверждает, что для незамужней женщины есть лишь одно достойное занятие: постоянное духовное совершенствование.
– А для замужней? – спросила Катрин без интереса, уже догадываясь, каким будет ответ.
– О, у замужней женщины куда больше обязанностей. Разве вы сами того не знаете, мадам?
– Луиза, – одернула ее мать, вновь втыкая иглу в свое рукоделие и старательно щуря глаза, чтобы разглядеть в полумраке каюты хитросплетения узоров под ее рукой. – Почитай нам вслух. Я уверена, мадам тоже желает послушать Священное Писание.
– Быть может, лучше выйти на палубу? – предложила Катрин без особой надежды на успех, разглядывая сумрачный потолок каюты. С верхней палубы доносились слабые отголоски каких-то не то криков, не то споров. – Ваша дочь быстро ослепнет, если будет читать в такой темноте.
– Она хорошо знает Библию и способна рассказать наизусть, – не купилась на уловку мадам де Бланшар. – Наш духовник очень хвалил ее за усердие.
Луиза же – в силу возраста и наивности – была более прямолинейна.
– Отец не любит, когда мы выходим на палубу. Говорят, женщина на корабле не к добру.
– И всё же вы на корабле, мадемуазель, – не согласилась Катрин, садясь на узкой кровати и вновь надевая длинный жилет.
– Добропорядочная жена всюду следует за своим мужем, – чопорно ответила мадам, с силой втыкая иглу в вышивку.
И, надо полагать, не рожает детей, ни капли не похожих на этого мужа. С женами моряков такое порой случается – не каждая готова ждать возвращения благоверного по полгода, – а потому капитан де Бланшар, очевидно, предпочитал не рисковать. Вместо этого запирая жену с дочерью в каюте, словно драгоценности в сейфе. Знал бы он, что некоторые жены вполне способны найти себе любовника и на корабле. Особенно на военном.
– Не смею спорить, мадам, – сказала Катрин, не сумев удержаться от ехидных ноток в голосе, и застегнула жилет. – А я, пожалуй, пройдусь по палубе. Люблю запах моря.
Луиза проводила ее завистливым взглядом, но когда Катрин обернулась, чтобы прикрыть за собой дверь, то увидела, что девчонка покорно уткнулась в книгу, вновь начав бормотать себе под нос.
На верхней палубе неожиданно обнаружилось целое столпотворение. Матросы торопливо заряжали ружья и пушки по правому борту, а капитан таращился в подзорную трубу, хотя темный силуэт корабля на фоне густо-синих волн и безоблачно голубого неба был прекрасно виден и невооруженным глазом.
– Какой у них флаг? – спросила Катрин, подходя к фальшборту, и застигнутый врасплох капитан выругался сквозь зубы.
– Что вы здесь делаете? Ваше место в каюте.
– Я спросила, какой у них флаг.
– Флага нет, – буркнул де Бланшар, недовольный тем, что вообще должен перед кем-то отчитываться, и сложил подзорную трубу. – Пираты, я полагаю. И они нас нагоняют.
Проклятье! – выругалась в мыслях Катрин, разворачиваясь на каблуках и бросаясь обратно в каюту. Если… Когда начнется бой, ей понадобятся пули и порох для перезарядки.
Жена и дочь де Бланшара взвизгнули от неожиданности, когда Катрин распахнула дверь и схватила лежавшую у изножья кровати сумку.
– Ради всего святого, мадам, вы нас напугали!
– Мои извинения, мадам, – отмахнулась Катрин, вытаскивая ремень с подвешенными к нему зарядцами – деревянными, обтянутыми черной кожей и плотно закрытыми крышечками, чтобы не просыпался отмеренный для выстрела порох – и мешочек с круглыми свинцовыми пулями.
– Что происходит? – испуганно спросила Луиза, в отличие от матери еще не утратившая любознательности и привычки обращать внимание на странности чужого поведения.
– Сидите здесь, мадемуазель, – велела Катрин, опасаясь, как бы девчонка не возжелала приключений и не бросилась на палубу при первых же звуках выстрелов, чтобы глупо погибнуть от шальной пули. – Похоже, что вашему отцу сейчас придется дать бой.
Вновь выйти на открытую всем ветрам и выстрелам палубу она не решилась. Распахнула дверь расположенной под квартердеком капитанской каюты в расчете, что этот резной кусок дерева убережет пусть не от залпа из пушки, но от выстрела из ружья, и вытащила первый пистолет, ставя курок на полувзвод*.
Второй корабль по-прежнему шел на сближение, не обращая внимания на подаваемые с «Красотки» сигналы, пока над его грот-мачтой не поднялся черный флаг с парой белых скрещенных костей.
– Мерзавцы! – ответил на это капитан и приказал дать залп с правого борта, стремясь опередить противника. Слишком далеко, подумала Катрин, вдруг вспомнив случившийся по ее милости абордаж «Разящего». Что он говорил тогда? Что он говорил в ту ночь?
Они дали залп слишком рано. Успей они подойти ближе, и повреждения могли бы быть куда серьезнее, мадам.
И на «Разящем» были «длинные девятки»* – дальнобойные девятифунтовые пушки, из которых они и ответили голландцу. И которые едва ли стояли на обыкновенном торговом корабле. А потому первый залп с «Красотки» впустую поднял брызги и едва зацепил гальюнную фигуру на носу у противника.
– Заряжай!
Ответный залп с грохотом сотряс корабль, и из поврежденного фальшборта полетели острые щепки. Снизу донеслись слабые крики испуганных женщин.
– Быстрее!
Куда там. У пиратов сноровки явно было больше, чем у растерянных матросов торгового судна, и со следующим залпом из одной пушки вырвалась пара соединенных цепью ядер, ударившая в грот-мачту. Подобный выстрел с «Разящего» без труда обрушил мачту на голландском корабле, но канониры пиратов всё же уступали английским военным. Мачта затрещала, но первое попадание уже выдержала. И в воздухе с громом нового залпа просвистела еще одна пара книппелей. Мачта содрогнулась от второго удара и с оглушительным треском сломалась пополам. Верхний парус – брамсель из сероватой парусины – завалился набок и с плеском рухнул в воду вместе с обломком мачты.
И по мечущимся по палубе людям ударили картечью. Катрин инстинктивно попятилась, закрывая лицо свободной от пистолета рукой, но мелкие чугунные ядра просвистели мимо, орошая палубу кровью.
– На абордаж! – донеслось сквозь дым и пронзительные крики раненых, и в фальшборт вонзилось с полторы дюжины длинных крюков. Катрин щелкнула курком, ставя его на боевой взвод, вскинула руку, прищурив правый глаз, и выстрелила. Попала в живот, но, кажется, не убила. Тяжело ранила, но у мерзавца еще был шанс выжить.
Плохо.
– Защищайтесь! – вопил капитан под грохот ружей, и она разрядила и второй пистолет. Затем схватилась за первый зарядец на закрепленном на поясе ремне, забила в ствол порох с пыжом из войлока и пулей, и открыла крышку пороховой полки возле курка, чтобы продуть затравочное отверстие и высыпать на полку остатки пороха.
– Рубите их, рубите!
Крышка полки закрылась с неслышным в шуме боя стуком, курок щелкнул в первый раз, становясь на полувзвод, затем во второй, и Катрин прищурилась вновь, уже нажав на спусковой крючок. Удар кремния по крышке пороховой полки сбивал прицел, заставляя поспешно наводить пистолет на цель по второму разу. Новый выстрел раздробил одному из пиратов переносицу, вогнав в череп не только пулю, но и осколки костей.
Заряжать пистолет в четвертый раз было уже бесполезно, пусть она и попыталась. На палубе кипел бой, и численный перевес явно был не на стороне торговцев, а Катрин даже не могла рассчитывать, что кто-то прикроет ее со шпагой в руке, пока она будет вновь забивать порох, прочищать затравочное отверстие и дважды взводить курок.
Проклятье. Рассчитывать на благородство пиратов после захвата корабля не стоило, женщин они вполне могут пустить по рукам. А то и зарезать, чтобы те не накликали беду на их собственное судно. Попытаться вывести вопящих внизу? Заметят. Троих женщин уж точно. А если и нет, то…
Времени решить, как поступить, ей не дали. За обыкновенной распахнутой дверью можно было спрятаться от стрелков на палубе чужого корабля, но не от озверевших мужчин, рубившихся не на жизнь, а на смерть, в каких-то футах от нее. Зарядить пистолет вновь Катрин тоже не успела. Перехватила его за дуло, едва встретившись взглядом с безумными кровожадными глазами, и со всей силы ударила рукоятью с металлической окантовкой. Всего лишь оглушила противника, но этого было достаточно, чтобы броситься к левому фальшборту и, перемахнув через него, с шумным плеском уйти под воду.
Мачта. Чертов обломок мачты, дрейфующий в волнах. Катрин вынырнула, отбрасывая с лица мокрые растрепавшиеся волосы, неловко воткнула пистолет в крепление на бедре и поплыла к белеющему над водой парусу, надеясь, что никто не заметит ее с корабля и не выстрелит вслед. Когда она наконец добралась до мачты, хватаясь за обрывки снастей, и обернулась, прячась под защитой скомканного паруса, то поняла, что плавание «Морской красотки» на этом действительно окончено. С палубы доносились крики, хохот и одинокие выстрелы. Будет чудом, если они не перестреляют всю команду после того, как не найдут в трюмах ничего, кроме табака и кофе.
Проклятье. Да будет чудом, если она сама сумеет продержаться на плаву достаточно долго, прежде чем здесь пройдет еще один корабль. Но даже такая смерть была предпочтительнее необходимости на коленях умолять мерзавцев сохранить ей хотя бы жизнь. И жить в настоящем рабстве, виновной в котором выставят ее же, если она сумеет вырваться.
Жан… Милый… Прости. Кажется, я не скоро вернусь домой.
Но о нем есть кому позаботиться. Это тоже входило в условия договора. Если однажды очередная ее миссия закончится провалом и виселицей – или смертью в море, – Жан не останется без присмотра и защиты.
С палубы вновь донеслись крики. Пираты с хохотом сталкивали людей – и мертвых, и немногих живых – за борт. Катрин попыталась пригнуться еще ниже – насколько это было возможно, когда над водой и без того была лишь ее голова и плечи, – но через мгновение выругалась сквозь зубы. Женщины в длинных платьях – женщины, едва ли умеющие плавать и совершенно не представляющие, как им удержаться на воде – мгновенно пойдут ко дну, словно к ногам у них привязано по паре пушечных ядер.
– Помогите! – вопила Луиза, цепляясь за фальшборт, и разжала пальцы, лишь когда в воздухе прогремел еще один выстрел. Катрин выругалась еще раз и отпустила обрывок снастей. Сбросить сапоги она не решилась – не рискнула избавиться от обуви, пока под рукой был спасительный обломок мачты – и теперь надеялась, что глупая девчонка не утянет их обоих на дно, пока будет барахтаться в истерике.
– Мама! – рыдала Луиза, плеща во все стороны водой, и замолчала, лишь получив пощечину.
– Снимай платье, – велела Катрин, хватая ее за руку и пытаясь оттащить подальше от корабля. Вряд ли пираты собирались взять его на буксир. Скорее уж взорвут бочки с порохом в трюме.
– Не могу, – всхлипнула Луиза, пытаясь стряхнуть соленые, жгущие рану капли воды с простреленной ладони, и хлебнула этой воды ртом. Катрин выругалась еще раз и нащупала под водой застежки платья.
– Плыви. Давай, бестолковое создание, плыви, как можешь, или утопишь нас обеих.
– Мама, – вновь всхлипнула Луиза. Мадам де Бланшар шагнула за борт с куда большим достоинством, чем ее дочь, а вот капитана пиратам тоже пришлось сталкивать под дулом пистолета.
– Горите в аду, мерзавцы! – вопил он, не замечая захлебывающуюся под весом намокшей парчи жену.
– Снимите с нее платье, или она утонет! И уберитесь от корабля, глупец!
– Вы, мадам! – опешил капитан, не иначе как успев записать ее в число мертвых, но к совету всё же прислушался, сообразив, что корабль со сломанной мачтой пиратам без надобности. За дрейфующий в воде обломок с парусом хваталось всё больше рук, и тот рисковал пойти ко дну в считанные мгновения.
А затем в трюме взорвался порох. Катрин едва успела сделать глубокий вдох и нырнуть, спасаясь от разлетающегося во все стороны дерева. С поверхности воды донесся приглушенный крик. Похоже, что кому-то из уцелевших матросов повезло меньше.
– Доски! – опомнился капитан, не забывая перемежать приказы с проклятиями вслед поднимающему паруса пиратскому кораблю. – Нам нужны доски, или мы все здесь утонем!
– Папа! – рыдала Луиза, роняя в воду кровавые капли.
– Месье, перевяжите дочери руку, пока она не приманила сюда всех карибских акул!
– Попробуем сделать плот!
– Плот?! В воде?! Да будет чудом, если мы сумеем связать вместе хотя бы пару досок!
– Придется постараться, братцы!
Катрин вновь ухватилась за обрывки снастей, подтянулась, перебросив через обломок мачты ногу, и попыталась оглядеться. Море. Одно лишь море, отражающее ослепительно яркие солнечные лучи, одно лишь…
Джеймс.
Катрин замерла на мгновение, ухватившись за эту мысль, словно за брошенную ей спасительную веревку, и закричала вновь.
– Капитан, нам нужно держаться прежнего курса!
– Вы безумны, мадам! Как, по-вашему, мы сможем это сделать?!
– Я не знаю! Капитан здесь вы, а не я! Но… есть надежда, что этим же курсом с Мартиники идет английский корабль! Если нас унесет слишком далеко в сторону, они могут пройти мимо и не заметить нас!
– Корабль? – повторила Луиза дрожащими губами, вновь цепляясь за обломок мачты перевязанной какой-то мокрой тряпкой рукой. – Какой корабль, мадам?
– Военный, – деловито ответила Катрин, выискивая на горизонте хотя бы намек на белые паруса и красно-синий флаг. – Но они отстают от нас в скорости. Полагаю, будет чудом, если мы увидим их еще засветло.
А ночью… Они и в самом деле могут пройти мимо, не заметив в темноте дрейфующих на воде обломков взорванного корабля.
Катрин поежилась от порыва ветра, жалея, что не может сменить мокрую рубашку на сухую, а обломок мачты – на кресло у разожженного очага, и вновь повернулась лицом к югу, в сторону затерянной среди волн Мартиники, ища среди солнечных бликов очертания парусов.
Боже милостивый, лишь бы он не солгал. Иначе солнце не оставит нам ни малейшего шанса.
Комментарий к III
*Склянки – название песочных часов с получасовым ходом во времена парусного флота: каждые полчаса часы переворачивал вахтенный матрос и сопровождалось это сигналом корабельного колокола. Отсчет склянок «обнулялся» каждые четыре часа.
*полувзвод курка также называют предохранительным взводом.
*«длинные девятки» (англ. long nines) упоминаются в «Черной Жемчужине» в сцене с реквизированием «Перехватчика», когда Джеймс бросает фразу “get them in range of the long nines”. В «волшебном» русском дубляже эту реплику перевели просто как «подойти на пушечный залп».
Для большей наглядности, устройство ударно-кремневого замка на пистолетах того времени хорошо разобрано в картинках на Вики (там даже гифка есть, показывающая, как высекается искра для выстрела): https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D0%B4%D0%B0%D1%80%D0%BD%D0%BE-%D0%BA%D1%80%D0%B5%D0%BC%D0%BD%D1%91%D0%B2%D1%8B%D0%B9_%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA
========== IV ==========
Солнечный свет проникал в капитанскую каюту сквозь пару крошечных квадратных окон в боковой стене, и рыжие закатные лучи ложились на пол каюты двумя яркими снопами, погружая остальную ее часть в приятную глазу тень. Заполнять корабельный журнал в такой тени, впрочем, было неразумно, поэтому пришлось зажечь свечу в железной лампе-фонаре с мутными стеклянными стенками.
Перо скрипело по желтоватой странице журнала, выводя безукоризненно ровные, красновато-черные* строчки – долгие недели тренировок под надзором учителя и удары по пальцам каждый раз, когда буква выходила недостаточно аккуратной или край строчки начинал загибаться книзу, – пока в тишине каюты не раздался торопливый стук в дверь.
– Капитан! – гаркнул Фрэнсис, возникая на пороге каюты. – Кораблекрушение к северо-востоку от нас. Впередсмотрящий заметил в воде обломки и нескольких человек. С вашего позволения, я уже отдал приказ подойти ближе.
Джеймс воткнул перо в чернильницу, поднялся со стула, оставив мундир висящим на высокой спинке, и вышел на палубу вслед за лейтенантом. Тот пронесся к правому фальшборту пушечным ядром и с щелчком раскрыл подзорную трубу.
– Благодарю, – сказал Джеймс, хотя и обломки, и цепляющиеся за них люди уже были видны невооруженным глазом. Если, конечно же, знать, куда смотреть. Вздумай он бросить случайный взгляд за борт, то поначалу мог бы и не заметить движения в неспокойных волнах, отражающих слепящие глаза солнечные лучи.
Несколько мужчин, уже машущих руками приближающемуся кораблю и выкрикивающих что-то неразборчивое. Пара женщин, цепляющихся за кое-как связанные вместе обломки досок. И… еще один человек, бессильно вытянувшийся на покачивающемся в волнах обломке мачты со скомканным парусом. Человек в мужской одежде, но уронивший в воду длинные, закрывающие лицо темные волосы. Он… она шевельнулась, очнувшись, верно, от криков потерпевших крушение, медленно подняла голову, и Джеймсу показалось, что он разглядел даже блеснувшие в покрасневших глазах слезы.
Нет! Бога ради, не вздумай…!
Она соскользнула с обломка мачты прежде, чем он успел закончить эту мысль. Быть может, слишком устала, чтобы держаться. Или совершила ту же ошибку, что и многие другие до нее. Поддалась тому чувству надежды, что внушил ей вид приближающегося корабля, и бросила последние силы на бессмысленную попытку добраться до него. Бессмысленную, потому что они и так подняли бы ее на борт, если бы она смогла подождать еще немного. Волна накрыла едва виднеющуюся над водой темноволосую голову один раз, второй… Джеймс сложил подзорную трубу, расстегнул перевязь со шпагой и протянул их Фрэнсису. Тот послушно взял, но ответил с неприкрытым сомнением.
– Капита-а-ан…
– Мы слишком далеко, она может не доплыть, – бросил ему Джеймс, хватаясь рукой за ванты и вскакивая на фальшборт.
– Она? – повторил Фрэнсис и получил в ответ шумный плеск воды за бортом. – Сапоги бы хоть снял! А, чтоб тебя, герой. Утонешь – сам будешь виноват. Спустить паруса! Лечь в дрейф! Лейтенант Гроувз, шлюпку на воду! Подберем этих бедолаг! Лейтенант Джиллетт, сбросьте веревочный трап, когда капитан изволит спасти даму!
Дама же не иначе, как вознамерилась утонуть всерьез, потому что ушла под воду, когда до нее оставалась всего пара жалких футов, и зашлась надрывным кашлем, когда ее вновь вытащили на поверхность.
– Всё хорошо, я тебя держу.
– Джеймс, – всхлипнула Катрин, цепляясь за него обеими руками, и бессильно уронила голову, едва не хлебнув морской воды. – Джеймс.
– Всё хорошо, – повторил Джеймс, но она едва ли поняла и не разбирала толком, куда плыть, пока не услышала плеск волн о борт корабля. Ухватиться за сброшенный трап тоже не смогла, захлебнувшись бессильными слезами, и даже не возмутилась, когда ее бесцеремонно взвалили на плечо, словно куль с мукой.
– Лейтенант Джиллетт, не стойте столбом!
– Прошу прощения, сэр, – пробормотал тот, принимая из рук капитана всхлипывающую женщину, но удержать толком не смог, и она сползла на палубу, содрогаясь всем телом и пряча лицо в расцарапанных ладонях.
– Хирурга* ко мне в каюту, – велел Джеймс и вновь поднял ее на руки. Когда дверь каюты закрылась с негромким хлопком, Катрин уже не всхлипывала, а рыдала во весь голос, даже не пытаясь стереть текущие по щекам слезы и не замечая, как с нее снимают сапоги и мокрую одежду. И только повторяла его имя, как безумная, словно разом позабыла все остальные слова. Видеть ее такой – заплаканной, слишком хрупкой в сухой рубашке с мужского плеча, с дрожащими губами и облепившими голову мокрыми волосами, свешивавшимися ей на грудь, словно водоросли – было невыносимо. Но разжать вцепившиеся в руку холодные пальцы – еще тяжелее.
– Я скоро вернусь.
А пока пусть ее осмотрит хирург. Убедится, что она не пострадала сильнее, чем мог пострадать человек, дрейфовавший, надо полагать, несколько часов под палящим солнцем. И, в конце концов, как врач, он должен знать, что делать с человеком – неважно, с мужчиной или женщиной, – в подобном состоянии.
– Капитан, – хмыкнул как раз поднимавшийся на борт Фрэнсис, когда Джеймс вернулся на палубу. – Позвольте представить вам месье де Бланшара, капитана славного судна «La belle marine», которое, увы, затонуло около пяти часов пополудни по милости каких-то пиратов. И где носит нашего уважаемого хирурга, хотел бы я знать? Среди матросов есть раненые, а дочери капитана эти мерзавцы прострелили руку. Как бы не было заражения.
– Прекратите ерничать, лейтенант, – сухо и вполголоса ответил Джеймс, недовольно мотнул головой, отбрасывая с лица мокрые, выбившиеся из хвоста волосы, и обратился к взбирающемуся на борт капитану потопленного корабля. – Хирург сейчас подойдет. Вы помните, каким курсом ушли пираты?
– Моей жене и дочери нужна помощь и подходящая одежда, – заявил месье де Бланшар, будто не услышав вопроса. – Они не могут находиться в подобном виде среди такого… количества мужчин.
– Курс! – повторил Джеймс, повысив голос, и напыщенный француз испуганно съежился, вспомнив о своем весьма бедственном положении. – Будьте так любезны, припомните хотя бы примерное направление!
Пара испуганных женщин в мокрых корсетах и нижних юбках не интересовали его совершенно.
– Север, – пробормотал месье де Бланшар после короткого раздумья, тоже позабыв о жене и дочери. – Я полагаю, они поднимут голландский или английский флаг и попытаются продать мои товары на ближайшем же острове.
– Великолепно, – сухо ответил Джеймс и повернулся к Фрэнсису. – Лейтенант, пиратов нужно догнать. Любой ценой.
– Вас понял, капитан. Я займусь, – кивнул тот, поняв наконец, что его шуточки сейчас совершенно неуместны, и взлетел на квартердек, отогнав рулевого и взявшись за штурвал. – Поднять паруса!
– Капитан, – заговорил подошедший со спины хирург и продолжил, понизив голос: – Дама в глубоком шоке, но это пройдет. Стоит понаблюдать за ней день-другой, она могла простудиться за то время, что провела в воде, но в остальном ее жизни ничего не угрожает. Сон, теплое питье… и, полагаю, наш кок не откажется сварить бульон. С вашего позволения, я осмотрю других пострадавших.
– Хорошо, – кивнул Джеймс и повернулся на каблуках. – Лейтенант Гроувз, позаботьтесь о потерпевших крушение. Женщинам, разумеется, потребуется отдельная каюта.
Двум из них. Третью он не выпустит из виду ни за какие богатства этого мира.
***
Постель будто качало на волнах, то поднимая на белый пенящийся гребень, то вновь бросая в непрозрачную зеленую бездну. Катрин просыпалась несколько раз – видя то яркий свет свечей, то бледный солнечный, то вновь яркий, но тоже, кажется, солнечный, – едва разбирала доносившееся до нее голоса, послушно глотала казавшийся безвкусным бульон и вновь проваливалась в зеленоватый сумрак беспокойного сна. К другим голосам и полуразмытым лицам.
Мама, поиграй со мной! – кричал Жан и бежал прочь от нее по зеленой лужайке, хохоча и размахивая руками.
Что нам делать, Кати́ш? – бессильно заламывала руки Жоржетт, не понимая ни единого слова в отцовских бумагах. Что она могла понимать в свои двенадцать? Что она вообще понимала, в двенадцать или в восемнадцать?
О Небо, ты ждешь ребенка?! Чего ты добиваешься, Кати́ш?! Что бы месье Анри вышвырнул тебя за порог точно так же, как это сделал месье Тревельян?! Месье Анри заботился о нас столько лет, заботился о тебе, а ты…!
Что Жоржетт понимала даже в двадцать один?
И только? На это ты едва не променяла нашу безбедную жизнь? На какого-то офицера? На англичанина, который хвастается перед другими такими же англичанами, что не раз побывал во Франции за то время, что ты провела на английском корабле? Зачем ты привела его в наш дом?!
Да что ты знаешь о нем?! – Катрин хотела закричать в ответ, но не могла даже разомкнуть губы. – Ты…! Мне всё равно, что он говорил обо мне! Он пришел, когда я уже считала себя мертвой!
Он пришел. Он был там, в воде, держа ее в своих руках, словно не был капитаном чужого военного корабля, который мог просто приказать другим поднять ее на борт. Словно… он не мог доверить ее жизнь никому иному. Засыпая, она лгала самой себе, что еще могла что-то значить для него. И, должно быть, ей приснилась гладящая ее волосы рука и едва касающиеся ее лба теплые губы.
Мама, расскажи историю.
Зеленые глаза блестели при свечах, и она вновь пыталась понять – сама не зная, зачем, – кто подарил Жану этот цвет глаз. Она или Джеймс? Порой глаза сына становились совсем прозрачными, как ее собственные, а порой ей мерещился сероватый отлив у самого ободка радужки.
И что же ты хочешь послушать, мой милый?
Свеча слабо трепетала от качки, бросая отсветы на лицо спящего в ее объятиях мужчины. Освещая едва тронутую загаром щеку и линию прямого носа.
Глупо было влюбиться в тебя. Я рада, что всё ещё достаточно глупа для подобного.
Солнечные лучи резали глаза, отражаясь от воды, которую нельзя было пить. От бескрайнего моря, в котором не было ничего, кроме обломков давно ушедшего на дно корабля.
Когда ты вернешься? Мама? Мама!
Жан. О Боже, Жан… Джеймс!
Постель качнуло вновь – будто подбросило высоко вверх и снова в бездну, – и Катрин с трудом приоткрыла глаза, сонно щурясь и не поначалу не видя ничего, кроме темноты вокруг и чуть более светлых прямоугольников на одной из стен каюты. Выходящих на корму окон.
И лишь потом почувствовала лежащую поперек лодыжек руку. Катрин прищурилась вновь, переведя взгляд на изножье постели, и разглядела проступившие в темноте очертания высокой спинки стула и силуэт спящего мужчины, пристроившего голову у ее закутанных в одеяло ног. Она помедлила, а затем всё же протянула руку и осторожно потрепала его за плечо в тонкой белой рубашке.
– Прости, – пробормотала Катрин, когда он вздрогнул от прикосновения и вскинул голову, широко распахивая глаза. – Можно мне воды?
– Сейчас, – сонно ответил Джеймс и поднялся, зевнув в кулак. Прошел к столу с едва виднеющимся в темноте кувшином с плотно прилегающей к нему крышкой, налил воды в бокал и, вернувшись к постели, протянул его Катрин. Прежде чем сел на стул и вновь обнял ее ноги, вознамерившись продолжить прерванный сон в не самом подходящем до этого положении. Катрин опустошила бокал в несколько глотков, не отрывая губ от его края, осторожно поставила его на пол возле постели и вновь протянула руку.
– Ляг со мной.
– Это противоречит правилам приличия, мадам, – сонно пробормотал Джеймс, не открывая глаз, и она ответила первое, что пришло в голову.
– Мне холодно.
– Хорошо, – вяло согласился Джеймс, стянул сапоги и лег рядом, позволяя обнять его поперек груди и крепко прижаться щекой, чувствуя, как ровно бьется его сердце. Но сон, как назло, от этого будто рукой сняло. Какое-то время Катрин прислушивалась к его размеренному дыханию и плеску воды за бортом, а затем осторожно спросила, кажется, разбудив его вновь:
– Долго я спала?
– М-м-м? Сутки, или около того.
Сутки? Боже. И он спит так уже вторую ночь? Охраняет покой истеричной женщины, которая едва не сошла с ума после лишь пары часов дрейфа в открытом море? Она привыкла считать, что готова… что ж, быть может, не к любой неприятности на этом свете, но уж к большей их части точно. А вместо этого…
– Прости. Не… не знаю, что на меня тогда нашло. Обычно я более сдержана, да и…
– Ты? – сонно переспросил Джеймс. – Сдержана? Прости, я не заметил.
Твоя правда, подумала Катрин и прижалась еще крепче.
– Кхм.
– Прости, – зачем-то повторила Катрин, и не думая отстраниться. Потом подумала и призналась почти шепотом. – Я молилась, чтобы ты не солгал насчет вашего курса.
– Не говори глупостей. Я бы просто промолчал, если бы не хотел, чтобы ты знала.
Если бы не хотел говорить… если бы не захотел доверить ей даже такую малость… Да что он вообще мог бы ей доверить? Кроме самого себя.
Катрин приподнялась на локте, рассматривая в темноте его лицо.Не решаясь на большее из страха, что он оттолкнет и напомнит, как в прошлый раз это закончилось… ничем. Рождением Жана и всё же ничем для них самих. Необходимостью изворачиваться и улыбаться в ответ на самые неприкрытые намеки – которые и намеками то назвать стыдно, – потому что каждый чертов житель Мартиники понимал: если женщина возвращается на остров после восьми месяцев отсутствия и спустя еще четыре месяца рожает ребенка, то отцом этого ребенка может быть хоть сам морской дьявол, но уж точно не ее муж. Что ж, если подумать…
Цена невелика.
– Я люблю тебя, – тихо сказала Катрин и не отвела взгляда, когда он повернул голову и открыл глаза.
– И напрасно.
– Напрасно? – повторила Катрин, не удержавшись от глухого смешка. – Думаешь, это был мой выбор?
– Нет, – согласился Джеймс. – И не мой.
Не твой? Что ты… хочешь этим сказать?
Она не шелохнулась – боясь… спугнуть неосторожным движением, – когда он поднял руку и заправил ей за ухо спутанные, жесткие от соли волосы.
– Знаешь, в этот раз ты… меня напугала. По-твоему, оно стоит того, чтобы утонуть в море?
Утонуть ради очередных бумаг – конечно же, нет. Дрейфовать несколько часов с одной лишь робкой надеждой, что здесь может пройти еще один корабль, ради того, чтобы ты сказал нечто подобное – да.
– Это зависит от того, что стоит на кону, – ответила Катрин и наклонилась к его лицу, осторожно прижимаясь губами к приоткрытому рту. Молясь, чтобы не оттолкнул и не начал говорить, что нельзя, что это ни к чему не приведет, что это попросту опасно для них обоих. Путаясь в завязках и застежках, не переставая целоваться, и не думая о том, что она вся в морской соли и ни капли не похожа на ту красивую женщину с безупречной прической, танцевавшую когда-то давно в доме губернатора Порт-Ройала. Жмурясь от бережного, почти робкого прикосновения к груди и зарываясь пальцами в растрепанные, обрамлявшие его лицо и падавшие на плечи волосы. Запрокидывая голову и задыхаясь от малейшего своего движения. Бормоча его имя – «Джеймс, Джеймс, Джеймс…», – пока не начала сбиваться с ритма, содрогаясь от нетерпения, и он не опрокинул ее на спину, прижимая к постели и не переставая целовать. Скользя пальцами по горячей коже, по плечам и рукам, стремясь обнять как можно крепче, прижать к себе как можно теснее.
