Текст книги "Час Быка (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== Пролог. Лили ==========

Комментарий к Пролог. Лили

На Поттерморе есть канонная информация о встрече будущей четы Дурслей с будущей четой Поттеров в конце 1977 года, так что в этот раз Джеймс благополучно выставил себя идиотом и без моей помощи.

Алиса – моя богиня. Впрочем, как и всегда.

Лондон, магический квартал Вестминстера, 20 декабря 1979, 18:43.

Снежинки кружились вокруг фонарей, словно белые мухи, привлеченные висящими внутри ромбовидных плафонов магическими огнями. Те меняли цвет, переливаясь красным, желтым, синим и даже зеленым, и лежащий на серой мостовой снег расцвечивало хаотичными узорами ярких пятен.

Лили при виде этого буйства красок начала хлюпать носом только сильнее. Шумно, некрасиво и совсем не взросло, чувствуя, как лицо становится пунцовым от лба в вязаной разноцветной шапке до подбородка над таким же разноцветным шарфом. И думая, что каждый новый всхлип привлекает к ней всё больше косых и осуждающих взглядов. Наверное, Петунья была права, когда назвала ее инфантильной.

Петунья пришла на встречу в маггловском кафе, демонстративно придерживая рукой живот под красивым светлым пальто. Этот живот еще и животом-то назвать было стыдно, но Петунья всеми силами подчеркивала свое положение так же, как и свое новенькое пальто. Вернон любит ее, Вернон балует ее, как ребенка, и исполняет малейший каприз беременной жены. Вернон не иначе, как считает эту беременность знаком свыше, обещанием счастливой жизни и первой большой – если не сказать, огромной – радостью после трагедий, сотрясавших их семью в летние месяцы.

Лили злилась от того, что Дурсли считали себя одной семьей с Эвансами, но вычеркнули из этой семьи саму Лили еще до того, как она стала Поттер. Лили по-прежнему помнила со всей ясностью – словно это случилось лишь вчера, – как Петунья промокнула красные от слез глаза и скривила длинное, покрывшееся такими же красными пятнами лицо в презрительной гримасе.

– Да какой нам толк от твоих волшебных монеток? Или ты хочешь похоронить наших родителей на одном из ваших волшебных кладбищ?

Тогда Лили выбежала из родительского дома, не сумев найти ни единого слова в ответ, и трансгрессировала, не успев сойти с крыльца. И рыдала почти час, уткнувшись лицом в пахнущую табаком и одеколоном рубашку, даже не задумавшись о том, что Департамент Магического Правопорядка – это последнее место для ее слез и истерик. И том, что будь она тогда на месте Алисы, прокляла бы саму себя, не сходя с этого же места.

Алиса вместо проклятий заварила чай в смешной кружке с постоянно шевелящим ушами и лапами зайцем – словно не видела ровным счетом ничего страшного в том, что какая-то девчонка залила слезами всю рубашку её, Алисы, мужа – и спросила:

– Ты не думала о том, чтобы попросить Джеймса поговорить с Дурслями? Я понимаю, что вам обеим тяжело, да и не ладите вы с самого детства, но Петунья перегибает палку, отказываясь от твоей помощи. Это не только ее родители, но и твои. И раз уж у вас с Джеймсом всё серьезно, ему сейчас бы стоило предложить и свою помощь.

Лили вспомнила, как пыталась познакомить Джеймса с семьей перед свадьбой Петуньи – и заодно помириться с сестрой, малодушно воспользовавшись таким большим праздником, как наиболее подходящим поводом, – и замотала головой, не переставая икать и всхлипывать. Заяц на кружке застриг ушами с новой силой и потянул вверх носом, привставая на задних лапах и принюхиваясь к поднимающемуся от чая пару.

Джеймс при первом знакомстве с Дурслями всё только ухудшил. Быть может, с точки зрения чистокровного волшебника Вернон и казался чем-то забавным, сродни говорящим часам, но для Лили, надеявшейся, что хоть теперь у нее появился шанс вновь наладить отношения с Петуньей, ужин по случаю помолвки сестры закончился полной катастрофой. Джеймс, утирая ей слезы, обещал помириться с Верноном при первой же возможности. С того вечера прошло уже два года, но возможностей, по-видимому, всё не находилось. Лили пыталась сама.

Послала сестре приглашение на свадьбу, но получила только отговорку о плотном расписании обоих Дурслей, не позволявшем им выкроить всего один выходной день, который и без того был выходным что в магической, что в маггловской Британии. Одновременно с этим Лонгботтомы менялись с коллегами дежурствами в Аврорате, но Лили, случайно прослышав о перестановках в графике, от такой новости почувствовала себя только хуже. Лонгботтомы, оба чистокровные и происходившие из глубоко волшебных семей, не были связаны с магглорожденной по фамилии Эванс ровным счетом никаким родством, но проявили к ее замужеству больше внимания, чем ее собственная сестра.

А Петунья не иначе, как твердо вознамерилась объявить Лили бойкот до конца ее дней. Лили в ответ заупрямилась и так же твердо вознамерилась пробиться сквозь возведенную сестрой анти-магическую стену. Петунья смерила ее снисходительным взглядом, услышав о ребенке, и спросила точно таким же снисходительным тоном:

– А где твой непутевый муженек? Испугался ответственности и сбежал, едва заслышав такую чу́дную новость, раз ты пришла с этим ко мне? И что нам с Верноном теперь предлагается сделать? Взвалить на себя заботу о тебе и твоем маленьком колдуне?

– Я вовсе не имела в виду… – забормотала Лили, но Петунья ее даже не слушала.

– А как же этот твой… Фрэнк Лонгботтом, кажется?

Лили в тот момент даже покраснела от негодования, услышав совсем уж возмутительные интонации в голосе сестры.

– Фрэнк просто мой друг! И у него, чтоб ты знала, есть жена!

– Странная какая-то жена, если она позволяет своему мужу решать проблемы совершенно посторонней девчонки, – хмыкнула Петунья, складывая вместе длинные узкие ладони и откровенно любуясь игрой света на обручальном кольце. – Но, впрочем, это ее дело. Да и раз ты здесь, а не у него дома, то и терпению этой жены, видно, пришел конец. Прекрасно ее понимаю, она же не виновата, что одна инфантильная дурочка нагуляла ребенка от такого же инфантильного дурачка, а теперь не знает, на кого этого ребенка повесить.

Лили выскочила из кафе, не дослушав этого потока обвинений, и за пять минут пронеслась по трем улицам, не разбирая дороги и неожиданно для самой себе оказавшись перед стеной на заднем дворе «Дырявого Котла». Но и за ней легче не стало. В Косом переулке царило непривычное оживление, проходящие мимо люди только и делали, что говорили, шутили и спорили со своими спутниками о рождественских приготовлениях и подарках, а у Лили этого рождественского настроения не было совсем.

Когда над головой взорвался первый волшебный фейерверк, вспыхнув на фоне черного, уже совсем ночного неба всеми оттенками радуги, слезы у нее покатились настоящим градом, превратив складывающиеся самыми разнообразными фигурами искры в размытые пятна. Лили остановилась у первого же фонарного столба с волшебным огоньком и ухватилась рукой за холодный черный металл опоры, глядя на мостовую невидящим взглядом. И не сразу поняв, что зазвучавший откуда-то сбоку незнакомый мужской голос обращается именно к ней.

– Мерлин всемогущий! Это почему же такая юная и красивая девушка бродит по улицам совсем одна в такой замечательный вечер? Да еще и так горько плачет? Тина, милая, добеги-ка до вон того кафе и возьми нам чашечку кофе. Будем спасать бедную девочку. А то что же это, Рождество на носу, а она такая грустная.

Лили скосила глаза, протяжно всхлипнув, но сам говоривший – невысокий, одного роста с ней, щуплый мужчина с причесанными на самый что ни на есть чистокровный манер светлыми волосами – оказался таким же незнакомым, как и его голос.

– Я… Простите, я вас не знаю.

Мужчина выглядел ненамного старше нее, но в Хогвартсе они вместе не учились, да и волшебники часто казались куда моложе, чем были на самом деле. Та же Августа Лонгботтом – которую все называли либо просто «Мэм», либо «Сногсшибательная Мэм» – в свои почти пятьдесят выглядела от силы на тридцать пять. Ее истинный возраст всегда выдала не внешность, а взрослый и уже три года как женатый сын.

– Я, увы, с вами тоже прежде не встречался, мисс, – ответил незнакомец. Но не представился, вместо этого галантно предложив ей руку в кожаной перчатке. – Позвольте. Думаю, вам лучше присесть.

Лили всхлипнула вновь и позволила усадить себя на ближайшую лавочку, с которой ее нежданный спаситель эффектно стряхнул успевший осесть на сидение снег. Словно боевым заклинанием ударил, взмахнув палочкой, как клинком, и заставив снежинки взвиться в воздух и закружиться вокруг, тоже складываясь в красивые сложные фигуры. Вернувшаяся к нему девушка – такая же щуплая и еще более невысокая – протянула Лили стаканчик с пахнущим корицей кофе, поправила надвинутый на лицо капюшон до боли знакомым жестом, и Лили опознала в этом узком и не слишком симпатичном личике повзрослевшую со времен учебы в Хогвартсе Клементину Эйвери. Последний раз они виделись три с лишним года назад, когда Эйвери закончила седьмой курс, а Лили на него только перешла, но сама она к общению с этой чистокровной во всех смыслах девицей не стремилась. Хотя по Хогвартсу годами ходили слухи, что конкретно эта Эйвери – никакая не чистокровная.

Но поблагодарить в любом случае стоило, даже окажись Эйвери закоренелой преступницей и Пожирательницей Смерти.

– С-спасибо.

– Пожалуйста, Эванс, – ответила Эйвери не менее знакомым, чем ее жесты, надменным тоном, и сопровождавший ее мужчина цокнул языком, принявшись притворно журить высокомерную девицу.

– Солнышко, не груби юной леди. Она и так вся в расстроенных чувствах.

Эйвери моргнула, и на лице у нее расплылась совершенно не свойственная ей широкая улыбка. И при всех ее «расстроенных чувствах» Лили не могла не отметить – и это показалось ей особенно жутким, – что улыбка была абсолютно искренней.

– Прости, папочка.

Ах вот оно что, – вяло подумала Лили, всхлипнув еще раз, и попыталась отпить из стаканчика так, чтобы не расплескать весь кофе на себя. Эйвери бы стоило просветить отца, что тот вздумал помогать мерзкой грязнокровке, прежде чем бежать за «чашечкой» для этой грязнокровки. Вряд ли она не узнала Лили с первого взгляда. Так зачем же побежала? Чистокровная диктатура и слово отца – закон?

Палочку в кармане Лили нащупала рефлекторно. Кто их знает, сейчас они ее кофе поят, а через минуту Эйвери расскажет «папочке», перед кем тот изображает галантного джентльмена, и Лили угостят парой Непростительных. Или не угостят.

Будь она в состоянии трезво думать, заподозрила бы во всех этих случайных встречах какой-то подвох. Или просто бы решила, что сегодня вечер удивительных совпадений, услышав откуда-то сбоку еще один мужской голос. Знакомый – да что там знакомый, просто родной! – и хорошо поставленный бас.

– Троллева мать, Лилс! Ты что здесь делаешь?!

– Фу, мистер Лонгботтом! – немедленно возмутился – в шутку, судя по интонациям – ее новый знакомый. – Как некультурно бросаться такими выражениями в обществе двух молодых девушек.

– Извините, мистер Эйвери, я Гриффиндор заканчивал, – ничуть не смутился Фрэнк, и на Лили упала его огромная широкоплечая тень.

– Это, молодой человек, не повод забывать о привитых вам в детстве манерах.

– Не спорю, – согласился Фрэнк. – С меня причитается за помощь моему другу.

– Забудьте. А вы не грустите, мисс. Всего доброго, – ответил старший Эйвери, подавая руку дочери, и та коротко буркнула своим надменным тоном:

– Пока, Эванс.

– С-спасибо, – повторила Лили и жалко закусила нижнюю губу. Сбоку захрустел под окованными металлом ботинками свежевыпавший снег, и Фрэнк опустился на одно колено, не боясь испачкать или промочить широкую сине-серую штанину с тремя глубокими карманами на кнопках. Вихрастые светло-пепельные волосы намокли от тающих в них снежинок и липли к его щекам и шее над воротом густо-синего аврорского мундира.

– Ты откуда такая грустная, а?

Лили от этого участливого тона стало только хуже. Грустная, как же. Зареванная дура, которая и собственной сестре не нужна, и в волшебном мире плохо прижилась, потому что каждый второй норовит ткнуть ее в то, что она «жалкая грязнокровка».

Фрэнк выждал секунд тридцать и заговорил уже другим, характерно-аврорским тоном. Льдисто-зеленые глаза с длинными – совсем девичьими – ресницами угрожающе сощурились.

– Кто обидел?

– Ни-никто, – выдавила Лили и шумно хлюпнула кофе, ухитрившись еще и обжечь кончик языка.

– Ты меня за дурака держишь, да?

– Н-нет.

– Понятно, – сухо резюмировал Фрэнк, поднимаясь с колен и выпрямляясь во все шесть с половиной футов роста. – Трансгрессировать сможешь? Нет? Тогда пойдем искать камин.

Кофе Лили всё-таки расплескала. Потому что ее подняли с лавочки, как куклу, и повели обратно в сторону взрывающегося фейерверками Косого переулка, тоже как куклу, обняв – вернее, попросту взяв – за плечи левой рукой. На плече несильно, но ощутимо сжались сильные пальцы, и на безымянном и мизинце – серебристых, будто отлитых из незнакомого металла – отразились разноцветные огни.

– Фрэнки, – выдавила Лили, инстинктивно почуяв, что до ближайшего камина оставалось всего ярдов сорок-пятьдесят. – Я не… не хочу домой.

– А я и не собираюсь отправлять тебя домой. Твой благоверный сегодня сама-догадываешься-где, так что одной в пустом доме тебе точно делать нечего. Поэтому, с твоего позволения, сдам тебя Алисе, она как раз жаловалась, что я, сволочь такая, превратился в редкостного шовиниста и не даю ей нормально работать.

Лили помолчала, нахмурив лоб – и голова немедленно заныла в ответ на ее старания не рыдать и думать одновременно, – в попытке понять, о каком месте она должна была догадаться сама, но вспомнила только то, как утром Джеймс говорил что-то о патрулях и «заданиях для первокурсников». Надо полагать, в помощь Министерству, потому что Лили видела только одну причину, по которой Фрэнк мог бродить по магическому кварталу в синем мундире, броский цвет которого искренне ненавидело большинство мракоборцев.

Аврорат вновь патрулировал улицы на случай нападения Пожирателей Смерти. Аврорат наверняка знал что-то, чего не знали «простые обыватели». Спросить Лили не решилась, и без того догадываясь, что Фрэнк либо переведет всё в шутку, либо просто ответит, что это секретная информация.

Вместо этого она хлюпнула носом вновь и уточнила:

– А ты знаешь… кто это был?

– Майлз Эйвери, – ответил Фрэнк, скосив на нее глаза. На широкое скуластое лицо с длинным, чуть вздернутым носом упала меняющая цвет тень от ближайшего фонаря. – Хороший мужик, хотя и… малость странноват. Но с чистокровными такое часто бывает.

Лили промолчала, кивнув в ответ совершенно механически. Ей это имя не говорило ровным счетом ничего.

***

Графство Дарем, верховья реки Тис, 20:36.

Алиса появилась на пороге комнаты с яркой зеленой кружкой, по которой бродил туда-сюда рыжий нарисованный кот. Поставила ее на прикроватную тумбочку – кот сощурил глаза, оказавшись так близко от горящего в лампе огонька, и свернулся пушистым клубком, – подоткнула одеяло, как маленькому ребенку, и села рядом, бесшумно сбросив на пол домашние туфли. При свете лампы ее короткое светлое каре сильно отливало золотистым, но уже начинало темнеть на корнях: от природы волосы у Алисы были каштановыми.

– Согрелась?

Лили кивнула, но от кружки с горячим, пахнущим ежевикой чаем отказываться не стала.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – ответила Алиса и продолжила без паузы. – Джеймс знает?

– Нет еще. Я… Просто…

Она хотела ему сказать, она собиралась сказать, но… Алиса сощурила глаза почти так же, как это всегда делал Фрэнк – лишь с той разницей, что ее глаза были дымчато-голубыми, а не льдисто-зелеными, – и остановила ее попытки объяснить одним коротким кивком.

– Я знаю. Поначалу это… страшно.

– Р-разве? – неловко уточнила Лили и попыталась спрятаться от пристального, чересчур проницательного взгляда за кружкой. Не потому, что страшно было ей, но разве Алису с ее опытом и боевым стажем в рядах мракоборцев могло пугать что-то настолько… естественное?

Алиса опустила глаза на собственные ладони – лежащие на одеяле тонкие пальцы обвивали татуировки ажурных черных колец, которые она назвала «подарком себе на Рождество» – и улыбнулась, на мгновение показав Лили щербинку между передними зубами.

– Честно сказать, Лилс, у меня в глазах потемнело, когда я решила проверить. Я и так догадывалась, но всё же… Не была готова к категоричному «да». И это нормально, что ты боишься. По сути, тебе придется делить с этим ребенком собственное тело, и делить не день и не два, а целых девять месяцев. И это будет только начало.

Восемь с половиной, если всё пройдет, как надо, – подумала Лили, но ответить не успела. От следующей услышанной фразы у нее самой едва не потемнело в глазах.

– Если, конечно, ты решишь его оставить.

– Ты шутишь?! – возмутилась Лили, невольно повысив голос и начав кусать губы. В руке предательски задрожала кружка, и нарисованный кот недовольно выгнул спину, распушив шерсть. Мало ей было Петуньи с обвинениями в том, что она «нагуляла», так теперь еще и Алиса решила окончательно ее добить. – Да ты сама разве думала, оставлять тебе ребенка или нет?!

Алиса знала о своей беременности еще месяц назад, но все это время вела себя так, что Лили и в голову бы не пришло подозревать ее в каких-либо сомнениях. Алиса и бровью не повела в ответ на ее крики и заговорила таким спокойным голосом, что невольно заставила задуматься, а насколько хорошо Лили вообще ее знает.

– Разумеется, думала. Ты уж прости за прямоту, но я аврор, а не домохозяйка с редкими… подработками в Ордене Феникса. Мне вообще не следовало беременеть в разгар гражданской войны, но раз уж это случилось, то я должна была всё обдумать. Хотя бы для того, чтобы иметь контраргументы, если Фрэнк начнет убеждать меня оставить ребенка. Или наоборот, если окажется, что он против.

Звучало логично. Но упорно не укладывалось у Лили в голове.

– Ты… собиралась сказать ему, что беременна, а потом…

– Это его ребенок, – ответила Алиса. Ровным, по-прежнему спокойным голосом, но Лили всё равно почудилось скрытое раздражение. – Он в любом случае имел право знать. Впрочем, убеждать меня в чем бы то ни было ему не пришлось. По-моему, он понял, что я хочу этого ребенка, едва я сказала, что беременна. Но ты не я. Тебе всего девятнадцать, ты лишь недавно похоронила обоих родителей, едва вышла замуж, и если тебе кажется, что ты не готова и не сможешь, то имеет смысл как следует всё взвесить и решить, а точно ли ты хочешь рожать. Иначе потом уже будет поздно. Если, конечно, ты не решишь отдать ребенка на усыновление или еще что-нибудь в этом духе.

Лили молчала. Смотрела в кружку, чувствуя направленный на нее взгляд, и не знала, что ответить.

– И уж прости, если обижу, – продолжила Алиса всё тем же ровным голосом, – но и Джеймс не Фрэнк. Ему тоже всего девятнадцать, и я боюсь, что он готов к этому еще меньше, чем ты. Если он испугается, то тебе придется рассчитывать только на себя.

Она помолчала несколько секунд, явно обдумывая какую-то мысль, и спросила уже мягче:

– Ты ведь поэтому пошла к сестре?

Лили смогла только кивнуть, по-прежнему глядя в кружку. И ту забрали у нее из пальцев, прежде чем обнять ее одной рукой за плечи и привлечь к себе, заставляя прижаться щекой к мягкому белому свитеру.

– Иди сюда.

Лили зажмурилась, но из-под ресниц всё равно потекли слезы, капая Алисе на плечо.

– Ну что ты, не надо плакать. Никто не собирается бросать тебя один на один со всем этим. Но это твой ребенок, и ответственность за него лежит в первую очередь на тебе. Даже не на Джеймсе, потому что… – Алиса вздохнула и погладила ее по растрепанным волосам, прежде чем продолжила каким-то совершенно усталым голосом. – Кого я обманываю, Джеймс о себе-то не в состоянии позаботиться. Какие уж ему дети?

– Он хороший, – всхлипнула Лили невпопад и еще сильнее вцепилась пальцами в белый свитер.

– «Хороший» не означает «ответственный», – парировала Алиса. – И уж тем более «хороший человек» не означает «хороший отец». А уж учитывая, как иногда ведет себя Джеймс, мне его и хорошим человеком не всегда назвать хочется. Хотя на эту тему тебе лучше поговорить с Фрэнком, вот он подробно распишет все недостатки твоего мужа, да еще и воспоминания в качестве доказательств приложит.

Лили почудилось, что в последней фразе заложена какая-то ирония. Причем не в адрес Джеймса.

Алиса, кажется, качнула головой – подтверждая подозрения, – вздохнула и спросила:

– Хочешь, посижу с тобой, пока не заснешь? А о детях будешь думать на свежую голову, хорошо?

Лили кивнула, отвечая одним движением на оба вопроса сразу, и завернулась в одеяло. В лампе медленно затух огонек, погрузив комнату в темноту, и за окном стали отчетливо видны кружащиеся в воздухе белые хлопья снега.

Поначалу ей казалось, что она проспала всего полчаса, если не меньше – едва успела закрыть глаза и приоткрыла их вновь, даже не заснув, а лишь подремав, – но потом услышала тяжелые шаги и поняла, что ошиблась. Дверь в комнату негромко скрипнула, и в тишине прозвучал гулкий шепот человека, слишком привыкшего говорить во весь голос.

Отдавать приказы другим.

– Алис, я, конечно, всё понимаю, но ты долго будешь тут сидеть?

Следом зашуршала переворачиваемая страница – заклятие ночного видения, не иначе, – и Алиса ответила куда более тихим голосом:

– А что тебя не устраивает? Одеяло полностью в твоем распоряжении.

– Если проблема только в этом, то можем взять второе и решить этот вопрос раз и навсегда.

Алиса задумалась – и всерьез, судя по повисшей в комнате тишине, – прежде чем ответить:

– Нет. Это не интересно, – и спросила явно о чем-то ином, что вообще не предназначалось для ушей Лили. – Снова?

– Да. Не могу спать один.

Страницы зашуршали вновь. Она закрыла книгу, поднялась с кровати и прошла по комнате так тихо, что когда Лили рискнула приподнять ресницы, то обнаружила, что рядом с ней уже никого нет.

А у черного провала открытой двери сплелись в объятии две тени, одна выше другой на целый фут и еще тройку дюймов, отчего казалось, что вторая тень попросту растворяется на фоне первой.

Что они сливаются воедино.

========== Майлз ==========

Комментарий к Майлз

Коротко о главе: мальчик Антон, тридцать пять лет, по-прежнему любит троллить всё, что движется.

Курсивом в диалогах выделен русский язык. (И в паре мест еще и английский, чтобы передать, что диалог ведется на двух языках.) В остальных случаях им же выделены мысли персонажей.

Юго-Западная Англия, графство Уилтшир, 21 декабря, 00:24.

Тропа тянулась идеально прямой и ровной линией, белея в темноте росчерком стрелы, будто брошенной здесь каким-то великаном и разграничивающей заросли дикой ежевики с высокой живой изгородью, за которой тщательно ухаживала полудюжина домовых эльфов. Обыкновенных каменных или металлических заборов Малфои не признавали, предпочитая полагаться на силу окольцовывающей мэнор стены растений и наложенные на нее заклятия.

Пережиток века даже не прошлого, а четырнадцатого-пятнадцатого, сродни движущимся лестницам Хогвартса или заклятому туману вокруг Лонгботтом-мэнора. Но в кромешной темноте сельской местности – дыры, о существовании которой магглы даже не догадывались, а потому в радиусе пятнадцати миль не горело ни одного фонаря и не проезжал ни один автомобиль – даже присыпанная снегом изгородь выглядела вдвое более жуткой, чем при свете дня. Особенно, когда в сплетениях беспрерывно шуршащих ветвей вспыхивали, отражая, словно кошачьи, свет Люмоса, миндалевидные серые глаза.

Майлз остановился, опустив палочку острием к земле, чтобы не слепить притаившегося в зарослях сторожа, и вежливо поднял бровь в безмолвном вопросе.

Чего тебе, недоразумение Мерлиново?

Сторож подался вперед, шумно втягивая воздух тонким носом, не посрамившим бы лицо даже одной из сестер Блэк, и почти пропел мелодичным, с едва уловимыми рычащими нотками голосом:

– Проходите, мистер-р Эйвери. Хозяин здесь и давно ждет вас.

Спасибо за разрешение, – хмыкнул Майлз в мыслях. Как будто без этого разрешения он бы послушно мерз у ворот, дожидаясь, пока очередная полюбовница Сивого доложит о появлении гостя, сама дождется, пока на нее обратят внимание, доложит еще раз и наконец выслушает ответ, чтобы передать его гостю, который к этому моменту уже успеет окоченеть.

Министерской бюрократии в их рядах, по счастью, не водилось. Но вместо нее часто царила лень.

– Милорд здесь?

– Нет, мистер-р Эйвери, – протянула сторожиха – Сивый, сволочь ты блохастая, опять погрыз какую-то полукровку, которая до укуса сгодилась бы в содержанки даже излишне привередливому Малфою?! – и отступила обратно в тень, прячась среди листвы. – Только Лестренджи и Хозяин.

У оборотней картина мира несколько отличалась от общепринятой. Есть Милорд, который часами говорит о неправильном устройстве магического общества и несправедливости к этим отверженным всем миром детям Луны. И есть Хозяин, который обещает им охоту ради охоты, а не насыщения, и убийства ради убийств, а не великой цели. Перед Милордом склоняются из благодарности за особое отношение к ликантропам. Хозяина боготворят просто потому, что он Хозяин.

Иными словами, собаки – они и есть собаки.

Через еще дюжину ярдов тропа уперлась в черные кованые ворота с идущей перпендикулярно тропе подъездной дорожкой. Не шутил про эту дорожку только ленивый – кому она сдалась в такой глуши? – но самый меткий комментарий прозвучал, как и всегда, из уст одного русского с начисто отсутствующим инстинктом самосохранения: «И что они здесь паркуют? Ступы?».

Малфои, впрочем, оскорбились не на сам комментарий, а на объяснение, прозвучавшее как «Что такое ступа? Это большое ведро!». Но на дуэль вызвать постеснялись. Старший делал вид, что он выше подобных методов и вообще рукоприкладства, а младший нещадно трусил. Особенно после того, как месяц назад имел глупость засветиться в компании не кого-нибудь, а Сивого собственной персоной. На их счастье, женщина-аврор, полезшая в ту ночь туда, куда ее не звали, ничего путного не узнала, да и самого Малфоя разглядела недостаточно четко. Так что ее начальство так и не смогло придумать, как выдвинуть проштрафившемуся Люциусу хоть сколько-нибудь серьезное обвинение. Но одна случайность потянула за собой другую, другая – третью, и в конечном итоге Аврорат выяснил об их организации куда больше, чем ему следовало.

Милорд был весьма недоволен, и Люциус ходил по стеночке даже в собственном доме. От действительно суровой кары его спасало только влияние отца, но все – и в первую очередь сам Люциус – прекрасно понимали, что Абраксас отнюдь не вечен. И в случае его скоропостижной смерти куколка Люци может очень быстро стать очередной закуской для Сивого и его псин. А может, и не только закуской.

На пороге мэнора гостя встречал уже предупрежденный домовой эльф, сноровисто принявший пальто и отряхнувший то от налипшего на плечах мокрого снега.

– Господа в малой гостиной, сэр. Желаете чего-нибудь из напитков?

– Виски. Безо льда.

На улице и без того было… прохладно, поэтому ледяных напитков не хотелось совершенно.

«Господа» ожидаемо резались в карты, закинув на стол ноги в грязных сапогах, ботинках с двухдюймовым каблуком и светлых туфлях на острой стальной шпильке. Когда Майлз открыл дверь, из игры как раз выбыл обладатель сапог в лице младшего Лестренджа.

– Я пас. Добрый вечер, мистер Эйвери.

Старший поддакнул с дивана, притворяясь, будто он сидит там потому, что находит крайне интересным сегодняшний выпуск «Magical Financial Times», а не потому, что уже выбыл из игры, проигравшись в пух и прах. В следующую секунду его лишили и газеты, заставив подвинуться к самому подлокотнику.

– Кто бы сомневался, что ты спасуешь в самый ответственный момент, – немедленно ввернул Долохов и затушил в пепельнице очередной окурок. – Ну что, красавица, чем порадуешь?

Красавица демонстративно передвинула одну умопомрачительно длинную ногу в белом чулке, резко контрастирующем с темной дубовой столешницей, и из-под края узкой юбки показалось широкое золотистое кружево коронки.

– Это запрещенный прием, – не согласился Долохов, но послушно засмотрелся на кружева и белеющую над ними полоску кожи. С его хищным, напоминающим вытянутый треугольник лицом это завороженное выражение смотрелось откровенно забавно.

– Главное, что работает, – ответила недавно повышенная в должности работница Отдела по Борьбе с Контрабандой, любимый шпион Руквуда в Департаменте Магического Правопорядка и просто красивая женщина мисс Джанет Ричардсон. Подняла тонкую бровь, не забыв перед этим красноречиво поправить складки шелковой блузы на груди, и спросила: – Вскрываемся? Привет, Майлз.

– Что-то мне не нравится твой настрой, – разом посерьезнел Долохов и даже убрал ноги со стола. – Не надо было учить тебя прятать карты в рукаве.

– Поздно, – отозвалась Джанет нарочито мелодичным тоном и согнула ногу в колене. Юбка задралась сильнее, показав не только коронку чулка, но и тонкую белую подвязку, тянущуюся от скрытого под одеждой пояса.

– Ты посмотри, что творит, а? – хмыкнул Долохов, ни к кому толком обращаясь, и бросил карты на стол. Джанет подняла бровь еще раз.

– Хм, опять каре. Любишь же ты его.

И показала собственные карты, повернув их, как веер, в тонких пальцах с парой золотых колец.

– Ну знаешь ли! – возмутился Долохов, оценив расклад противника. – Даже мне хватает совести не мухлевать так часто, как это делаешь ты!

– И ничего я не мухлюю! – немедленно оскорбилась Джанет и метнула карты ему в лицо, словно те были тонкими стальными пластинами. Антон отдернул голову, как опытный боевик и бабник с многолетним стажем. Последнее в такой ситуации было даже важнее. Карты пролетели мимо и хаотично рассыпались по полу.

– Еще как мухлюешь, ведьма. Невозможно собирать флэш-рояль так часто, как это делаешь ты! Это я тебе как профессиональный шулер говорю!

Джанет демонстративно фыркнула в ответ.

– Ты просто не умеешь проигрывать! Вот и ищешь теперь отговорки!

– Ладно, – согласился Долохов, так же демонстративно складывая руки на груди. – Давай свое желание.

– Вы что, играли на желание? – вежливо поднял бровь Майлз, наконец получив от домовика вожделенный бокал с виски, и знаком велел оставить здесь же всю бутылку.

– А смысл играть с ней на деньги, если я с ней живу? – резонно поинтересовался Долохов.

– Живешь, – согласилась Джанет. – И женишься, сволочь. Вот тебе мое желание.

Долохов весело присвистнул.

– Ого, мы сегодня играем по-крупному. Уговорила! Женюсь! Через двадцать лет.

– Что?! – возмутилась Джанет и опустила ноги на пол с угрожающим стуком – почти грохотом – стальных каблуков о дорогой паркет. Наверняка поцарапала. – Никаких «через двадцать»!