Текст книги "Колыбельная волкам (СИ)"

Автор книги: Asya_Arbatskaya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Чтобы найти нужный двор, пришлось немного поплутать. Дождь прекратился, но ветер набирал силу, словно хотел продемонстрировать все свои способности, однако Анна не замечала холода. Наконец она увидела знакомые качели и, облегченно вздохнув, села на ту самую лавочку, когда-то (целый век назад!) приютившую ее.

Ждать пришлось довольно долго. Однако Анна смирно сидела, поглядывая на единственный подъезд ближайшего дома. Когда-нибудь он должен выйти! Не сейчас, так через полчаса…

Сколько именно времени прошло, девушка не знала. Она уже даже не смогла бы определить время суток, тучи настолько плотно обложили небосклон, что угадать, где находится солнце, было просто невозможно.

Наконец дверь подъезда скрипнула. Сердце Анны подскочило к самому горлу, она вытянулась в струнку, замерла, боясь, что это снова не он…

Но страх оказался напрасным. На лестнице появился среднего роста мужчина с гривой темных волос до плеч. Он постоял немного, а потом лениво, как сытый кот, спустился и направился к качелям. Он уже сел на них, когда Анна наконец опомнилась.

Вскочив со своей скамейки, она подбежала к качелям, снова упала на колени и заглянула снизу вверх в лицо Ольгерда. Тот сначала отшатнулся, потом удивленно вскинул брови. Недоверчиво посмотрел ей в глаза, словно искал там что-то и не был уверен, что найдет. Анна виновато улыбнулась и прошептала:

– Привет. Я снова пришла, как и обещала. Ты же меня помнишь, да? Это я, Ася.

Ольгерд улыбнулся и кивнул. Он помнил.

========== Глава 2 ==========

Я мечтаю разбить твою душу на клочья,

Дотянуться и выпустить жар из костей.

Мы не будем одни этой звонкою ночью -

В голове у меня слишком много гостей…

Песня JAM

20 сентября 1996 года.

В тот день, собираясь выходить, Ольгерд чувствовал какое-то смутное беспокойство. Его словно бы что-то подгоняло, что-то ждало его там, на его любимых качелях. Он долго сопротивлялся этому ощущению, но в конце концов не выдержал.

На первый взгляд все было как обычно. Он вышел, постоял у подъезда, привыкая к ветру, пересек двор, сел на качели. Уже начал уплывать в свой любимый мир, как его кто-то грубо оттуда выдернул.

Первым порывом было оттолкнуть этого кого-то, но он сумел сдержаться и даже посмотреть на нахального гостя. А потом его словно оглушили, поместили в вакуумное пространство. Он смотрел на голубоглазую девушку и не верил себе. Она что-то говорила, но он не слышал: он смог лишь улыбнуться. И она улыбнулась в ответ, вздохнула с облегчением…

Волчица в норе подняла голову и зло тявкнула, напугав своих щенков. Волк тихо рыкнул, призывая супругу к порядку, но та его проигнорировала. Ее глаза загорелись недобрым огнем, она подобралась и оскалила внушительные клыки.

Вдруг девушка начала оседать на землю. Ольгерд едва успел ее подхватить; и лишь коснувшись ее, он понял, что она вся дрожит. Ее одежда наощупь была немного влажной, и Ольгерд подумал, что она, должно быть, промокла под дождем, пока ждала его.

– С ума сошла? – прошептал он.

Ася через силу помотала головой, не открывая глаз. Тогда он потрогал ее лоб – и одернул руку: у девушки был сильный жар.

– Сумасшедшая! Так и до воспаления легких недалеко! – возмутился Ольгерд, однако, не повышая голоса.

Он подхватил ее на руки, – девушка оказалась удивительно легкой, – и пошел в сторону дома. Не в его правилах было пускать кого-либо в святая святых – в свое жилище, но тут случай был особый. Он чувствовал себя виноватым в том, что Асе сейчас было плохо.

Ольгерд обитал в однокомнатной квартире. Для двух человек пространства в ней было катастрофически мало, крошечная кухня, совмещенный санузел и шкаф с книгами во всю стену не могли создать необходимого уюта. Но Ольгерд жил один, и его не очень волновало то, что мог подумать кто-либо при виде этого места.

Первым делом он отправил Асю в душ, а ее одежду повесил на батарею – сушиться. Нашел у себя в гардеробе, стоявшем в прихожей, свои старые джинсы, которые носил, когда ему было лет пятнадцать, чистую футболку и мохнатый теплый свитер – все это предназначалось для девушки. Заварил чай, покопался в кухонных шкафчиках и обнаружил случайно там оказавшуюся бутылку уксуса. И критически осмотрелся.

Низенький холодильник, некогда бывший белым, а теперь разрисованный черным маркером – со всех рисунков смотрела умными глазами большая серая волчица. Ржавая раковина, однако, без грязной посуды – в этом смысле Ольгерд был крайне педантичным. Маленький стол, две табуретки (одна отчаянно шаталась), шкаф, где хранилось все необходимое – тарелки, чашки, кастрюли и сковородки, столовые приборы. Когда-то Ольгерд считал, что готовка – дело исключительно женское, но несколько лет одинокого бытия заставили его передумать и даже научиться сносно готовить.

В комнате обстановка была не богаче. Старый диван, накрытый пледом, тот самый шкаф-гигант с книгами, небольшой круглый вытертый ковер в центре. Однако на окне были занавески, пусть пыльные и висевшие здесь еще со времен предыдущих хозяев, но зато они успешно справлялись с основной своей задачей – не пускали в комнату шум с улицы и солнечный свет по утрам.

Ася в его одежде выглядела смешно. Джинсы были ей отчаянно велики, даже ремень мало чем мог помочь; свитер с футболкой по длине могли бы поспорить с платьем. Однако они были сухими и теплыми – и это было главное.

– Красиво, – сказала Ася, увидев разрисованный волками холодильник. – Ты рисуешь?

– Нет, – отмахнулся Ольгерд. Ему неудобно было врать, но признаваться в такой, казалось бы, детской глупости отчаянно не хотелось. – Таким он мне достался. Даже в цене скинули.

– Жаль, – расстроилась девушка.

– Пей чай, пока горячий, – Ольгерд придвинул к ней чашку.

Ася настолько огорчилась, что он едва ли не признался, что все волки – его рук творения. Но все-таки вовремя себя одернул, напомнив, что важнее остановить подступившуюся болезнь, а муки совести стоит оставить на потом.

Хотя девушку заметно знобило, держалась она молодцом. Она пила маленькими глоточками и не забывала оглядываться, ей было интересно абсолютно все.

– А ты один живешь? А родители?

– Как видишь. Родители… – он запнулся, ища подходящий ответ. – Они в другом городе.

Не сказал правды, но и не мог – не поверила бы она… Он и сам сейчас не был уверен, что хранит в памяти реальные факты, а не позаимствованные в какой-то фантастической книжке образы.

– Скучаешь, наверное? – предположила Ася. И, не дожидаясь, пока он ответит, продолжила: – У тебя тут ничего так. Мило. Даже лучше, чем у нас.

Он с недоумением воззрился на нее. Она смутилась и объяснила:

– Ну, мама обставила все по своему вкусу, а я не люблю все эти рюшечки, цветы в горшках и картины на стенах. Ладно бы хоть что стоящее висело, а то сплошные почеркушки мастеров с площади! – она произнесла «мастеров» с таким презрением, что все возможные вопросы сразу отпали. – А у тебя ничего лишнего, как мне и нравится.

– Спасибо, – пробормотал он, не зная, что еще можно сказать.

Ася улыбнулась и подмигнула ему.

Но, все-таки, как бы хорошо она не держалась, простуда сказывалась. Допив чай, она вся съежилась на табуретке, обняла руками колени, словно она сильно мерзла. Да, вероятно, ей и было холодно, несмотря на отопление и теплую одежду – у нее же поднялась температура.

Ольгерд развел уксус (никогда не думал, что пригодится, попросил соседку купить просто так – а вон как сложилось), нашел подходящую тряпку и скомандовал девушке:

– Иди в комнату, раздевайся… В футболке можешь остаться. И залезай под одеяло, я там уже приготовил для тебя постель.

– Но… – девушка явно была в замешательстве.

– Ты хочешь в таком состоянии еще и домой ехать? Извини, не пущу. Не хочу, чтобы у тебя обнаружились все осложнения, которые только могут быть.

– А… – сделала она вторую попытку возразить.

– Я не маньяк, у меня нет привычки завлекать маленьких девочек домой и насиловать их. Сплю я обычно днем, поэтому и уступаю тебе свою кровать, сам я предпочту почитать книгу.

– Меня мама убьет, – жалобно сказала Ася. – За то, что ночевала непонятно где…

– Скажешь, что была у подруги и плохо себя почувствовала. У тебя же найдется подружка, которая сможет тебя выгородить? Обо мне, думаю, лучше маме не сообщать, чтобы не волновать ее зря. Ну, еще спорить будешь?

Спорить она не стала, поняла, что лучше сдаться. И пошла в комнату, придерживаясь за стену – Ольгерд только обеспокоенно головой покачал.

Ася спала на его кровати, заботливо завернутая в плед. Температуру удалось сбить – помогли растирания раствором уксуса, девушка перестала метаться по постели и стонать сквозь зубы, теперь о том, что она провела почти целый день на промозглом ветру в мокрой одежде, напоминало лишь ее немного хриплое дыхание.

Ольгерд стоял у окна. Фонари не горели, звезды не были видны – ничто не мешало ночи властвовать над этим маленьким кусочком мира. Таким привычным, в чем-то даже уютном, за последние годы ставшим почти родным. Единственный угол, где он смог найти хоть какой-то покой, который, казалось, не обретет уже никогда. И лес через дорогу шумел, дружелюбно кивая кронами – да, ты наш, ты с нами.

На детской площадке залаяла собака. Он вздрогнул. Собака лаяла и лаяла, то ли ругалась, то ли жаловалась на судьбу – он не мог разобрать, она захлебывалась лаем, не давала одному слогу замолкнуть, выпевала новый. Он никогда не любил таких вот брехливых шавок, которым лишь бы поорать.

И тут его словно током пронзило. Собака. На его территории, в его владениях! Собака…

Но как?! Они же боялись его! Они чувствовали… То, чего уже давно не было, но запах остался навеки – и поэтому верные спутники людей обходили его стороной. Они ему не доверяли, знали, что такие, как он, легко рвали их подопечных во все времена. Этот страх и недоверие были у них в крови, передавались из поколения в поколение, впитывался с молоком матери.

Старый диван скрипнул. Ася перевернулась на другой бок, и одеяло начало медленно сползать на пол.

Ольгерд отвернулся от окна, поймал одеяло. Девушка поежилась и зашарила рукой, ища, чем бы укрыться, чтобы спастись от холода. Он вздохнул и подсунул ей покрывало, заботливо его подоткнул. И увидел, что она улыбается во сне.

Он еще немного постоял рядом с ней, потом пошел на кухню. Пить кофе, читать нудную потрепанную книжку и, по возможности, не думать о прошлом.

Волчица, только что мирно спавшая, настороженно подняла уши. Потом открыла глаза. И уставилась в пространство перед собой с таким укором, словно весь мир был перед ней виноват, а извиняться не желал.

Ольгерд поморщился и отложил книгу. Часы показывали начало четвертого, а роман, заявленный как приключенческий, все больше напоминал записки неудовлетворенного и оттого жестоко мстящего всем женщинам мужчины. Отчаянно хотелось спать – он соврал Асе, когда говорил, что спит днем, он обычно вставал часов в восемь, в исключительных случаях – в десять. Но иначе она бы вряд ли согласилась остаться, да еще и занять единственное спальное место в квартире.

Он не понимал себя. Он никогда не нуждался в чьем-либо обществе! Он всячески сводил взаимодействие с окружающим миром до минимума – например, из всего дома он общался только с бодренькой старушкой с первого этажа, которая делала для него покупки. Сам он магазины терпеть не мог, а ей не составляло труда доехать до рынка, попутно посплетничав с многочисленными подружками. Да и разве можно было назвать это общением…

А Ася сразу завладела его мыслями. Нет, не как девушка – он отдавал себе отчет в том, что она еще действительно очень маленькая, школьница. Она заинтересовала его как человек, как собеседница, как та, о ком можно заботиться и не получать в ответ недоуменно-злых взглядов. Он смотрел в ее пронзительно-голубые глаза и видел в них понимание… Нет, не такой была та…

Ольгерд тряхнул головой и наградил себя самыми крепкими выражениями, какие только смог вспомнить.

– Забудь! – сказал он вслух, глядя на волков на холодильнике. – Забудь! То, что было, не вернуть! Не вороши прошлое, тогда не будет больно.

Увещевание помогло. Он снова взял книгу и углубился в чтение.

Асю он разбудил в половину одиннадцатого. Она никак не хотела просыпаться, он даже был вынужден пойти на крайние меры, напомнив о том, что еще вчера она боялась гнева матушки, что на фоне ее нынешнего нежелания переместиться в родные пенаты выглядело несколько подозрительно.

Наконец девушка смогла поднять себя с кровати. Ольгерд проверил температуру – и облегченно вздохнул: она была в норме.

– Да что ты переживаешь, у меня иммунитет такой, что на троих хватит, – отмахнулась Ася и ушла в ванную умываться.

Несколькими минутами позже он позвал ей завтракать, немного смущаясь того, что предложить ей может только растворимый кофе и бутерброды с колбасой.

– Ой, ну что ты изображаешь заботливую наседку! – рассмеялась Ася. – Это замечательно, что ты не пытаешься впихнуть в меня весь дневной паек с утра, как это любит делать моя мама.

Ольгерд успокоился, но все равно чувствовал себя слегка неуютно. А еще он боялся, что Ася уйдет и больше не вернется…

Наконец со всеми утренними формальностями было покончено, девушка оделась в свою одежду, которая успела высохнуть за ночь, кое-как пригладила расческой растрепавшиеся волосы и поинтересовалась:

– Проводишь до остановки?

– Прости, – виновато улыбнулся Ольгерд, – но не могу.

– Ну ладно, – пожала плечами Ася. – Пока, что ли?

– Пока…

Он смотрел, как девушка уверенно открывает дверной замок, словно жила здесь уже как минимум лет десять. И вдруг неожиданно для себя сказал:

– Заходи в любое время, я всегда дома. А если не дома, то на качелях.

Ася обернулась уже на пороге.

– Обязательно, – пообещала она. – А теперь пожелай мне удачи в бою! Разговор с мамой может оказаться пострашнее встречи с волком темной ночью…

– Удачи, – автоматически ответил он.

Ася улыбнулась, поцеловала его в щеку и побежала вниз по лестнице.

А до Ольгерда с запозданием дошел смысл ее прощальных слов.

– Волк? Ночью? В городе?!

Но девушка его уже не услышала.

========== Глава 3 ==========

Обычай наш таков: на дверь по сто замков,

Мы боимся сквозняков и волков.

Песня Кирилла Комарова

21 сентября 1996 года.

Анна постояла немного перед подъездом, собираясь с мыслями. Ей надо было придумать, как объяснять матери столь длительное отсутствие – ушла утром в школу и вернулась только на следующий день. А ведь мама наверняка извелась, переволновалась, литрами пила валокордин… И уж точно знает, что и в каких выражениях сказать непутевой дочери.

Но бесконечно ждать было невозможно. Собравшись с духом, Анна толкнула дверь подъезда, бегом взлетела на свой этаж, открыла дверь своим ключом…

– Мам? – позвала она, входя.

Никто не отозвался. Анна решила, что мать ушла куда-нибудь, например, в магазин, потому что на работу не могла – как-никак суббота.

Девушка торопливо скинула куртку, повесила на крючок и пошла в свою комнату. Проходя мимо маминой, она краем глаза заметила в ней какое-то движение, но не сразу это осознала. Сдала назад, заглянула: мама сидела на кровати и вязала.

– Мам, привет, – робко сказала Анна.

Мать ей не ответила, даже не повернулась в ее сторону.

– Я, это… – девушка прикусила губу, – я вернулась, в общем.

И снова не получила никакой реакции. Постояла еще немного, наблюдая за движением спиц, в конце концов не выдержала, махнула рукой и все-таки ушла в свою комнату.

Мать не желала с ней разговаривать, не желала замечать. Анна ожидала чего угодно, но только не этого. Так обычно ребенок, обиженный старшим товарищем, начинает его игнорировать, считая, что его невнимание больно ранит. Нет, Анне, конечно, было неуютно из-за того, что ее в родном доме считают пустым местом, но куда больше она была возмущена детским поведением матери. Из-за этого ей даже не хотелось извиняться, хотя первоначально она была готова признать свою вину и обещать всячески исправиться.

Анна прошла по комнате, зачем-то провела рукой по столу, задумчиво посмотрела на оставшиеся в пыли дорожки. Да, давненько она не садилась за стол… Потом ее взгляд зацепился за чехол гитары, стоявший в кресле. Девушка поморщилась – суббота, а это значит, что у нее по расписанию занятия с Машей, ее преподавательницей по музыке. Ольгерд в ее мыслях занимал куда больше места, чем гитара, в начале этого учебного года бывшая наиболее желанной. И она бы с удовольствием вместо занятий рванула бы обратно, в ту странную квартиру на окраине в доме у леса…

Но ответственность все же победила. Девушка переоделась, собрала волосы в хвост, подхватила кофр и, на ходу крикнув, что она к Маше, выбежала из дома.

Маша давала уроки на дому, всех своих учеников обязательно поила чаем и старалась превратить обучение в интересную игру. Ей было около тридцати лет, она была невысокой полной девушкой с красивым низким голосом и заразительным смехом. Казалось, она вообще не знает, что такое уныние, ее карие глаза всегда улыбались, хотя среди людей ее положения такая жизнерадостность встречалась не очень часто. Дело в том, что Маша была инвалидом: у нее в результате автомобильной аварии отнялись ноги. Прожить на маленькую пенсию оказалось невозможным, близких родственников у нее не было, вот она и нашла подработку, которая приносила деньги, но не требовала каких-либо активных передвижений.

Анна подружилась с Машей с первой же их встречи. Та сразу же расставила акценты и запретила звать себя по имени-отчеству, сказав, что не желает чувствовать себя старой. Анне сначала было очень непривычно звать своего учителя только по имени, тем более по «краткой» его форме, но постепенно она привыкла.

– Да что с тобой такое? – воскликнула Маша, когда Анна в очередной раз перепутала постановку рук.

– Ничего, – опустила глаза Анна. – Мелочи.

– Ничего или мелочи? Ты бы уж определилась, – ехидно заметила Маша.

Анна вздохнула. Ей не хотелось вываливать на учительницу свои проблемы, которые казались смешными, когда она смотрела на Машу и вспоминала, что с ней произошло. Ну поссорилась с мамой – и что? Подумаешь… Ну, Ольгерд… А что Ольгерд, в принципе? С ним же вроде бы все хорошо, он ни на что не обижался сам и Анну не обижал. Возможно, немного задевает то, что он оказался абсолютно равнодушен к ее телу. Она хорошо запомнила его чуткие руки, протиравшие ее раствором уксуса, они ни разу не дрогнули, не дали и намека на то, что их обладатель видит в ней, лежащей на кровати, девушку.

– Давай, выкладывай, – подбодрила ее Маша. – Вдруг что интересное расскажешь. Мне тут скучно целыми днями сидеть одной.

– Мама со мной разговаривать не хочет, – нехотя ответила Анна.

Маша удивленно вскинула брови. Потом решительно забрала из рук Анны гитару, убрала в кофр. И сказала:

– Пойдем чай пить, все равно ты сегодня не способна внимать моим умным речам об искусстве музыки. У меня как раз завалялось вкусненькое печенье, с вишневой начинкой – уверена, тебе понравится!

Анна пожала плечами и отправилась следом за учительницей на кухню. Получив свою чашку с ароматным фруктовым чаем, она на мгновение вернулась в прошедший вечер, но тут же заставила себя вынырнуть из воспоминаний.

– На какую тему поругались-то? – спросила Маша.

– Ну… – замялась Анна, не зная, как объяснить. – Я дома не ночевала, не предупредив. Да и что толку предупреждать, все равно она бы мне запретила… Но так получилось не из-за того, что мне вдруг приспичило, нет! – она помотала головой, словно уговаривая саму себя. – Я просто немного простудилась, вот друг и оставил у себя на ночь.

– Друг? – прищурившись, переспросила учительница.

– Да, друг, – с нажимом сказала Анна. – Просто друг, никакого подтекста.

– Ясно. А из-за кого у тебя сегодня все из рук валится, из-за матери или из-за твоего этого друга, а?

– Маш, ну он правда мне только друг! Я его второй раз в жизни видела.

– Какая современная молодежь быстрая, второй раз видит – и уже друг, – недоуменно пробормотала Маша.

– Блин! – сердито нахмурилась Анна.

– Ладно, ладно, шучу я, – Маша развела руками, демонстрируя готовность поверить во все, что угодно. – Получается, ты была у своего друга, простудилась, после чего он запретил тебе ехать домой?

– Нет, простудилась я раньше. Когда его ждала.

– Он у тебя еще и опаздывает?

– Мы просто не договаривались о встрече, я не знала, где он живет… Вот и пришлось ждать там, где увидела в первый раз. Дождалась, потом поняла, что у меня температура. Он отвел меня к себе домой, чаем напоил, спать уложил… Утром мне было уже хорошо, я домой поехала, а дома – мама. Игнорирует меня…

– А ты позвонить не пробовала?

– Хм, – Анна озадаченно постучала пальцами по столу, – кажется, у Ольгерда нет телефона.

– О как! – удивилась Маша. – А имя у него чего такое странное? Нерусский, что ли?

– Не знаю. Я вообще ничего о нем не знаю, на самом деле. Но почему-то доверяю… Он мне еще так смешно сказал, мол, не маньяк я, не бойся. А я и так не боялась. Чувствую просто, что он не из таких.

– Ну ты даешь… Об этом маме лучше не говори. А то она тебя под домашний арест посадит – и права будет, между прочим.

– Меня еще ни разу предчувствия не обманывали, – пожала плечами Анна.

– Все когда-то бывает в первый раз, – философски вздохнула Маша. – Нет, ты не думай, я не хочу тебя уверить в том, что твой Ольгерд нехороший человек. Но вот так безоглядно доверять все-таки не стоит.

– Я знаю и понимаю… Только все равно – доверяю. Мне иногда даже кажется, что я могу быть ясновидящей… Гадать людям, например.

– Ага, внести разнообразие в ряды шарлатанов, дурящих честной народ. Фантазерка ты! – засмеялась Маша. – Но зато с тобой не скучно, это большой плюс. А насчет мамы мой тебе совет – подожди немного, пусть она успокоится, убедится в том, что дочь ее жива и цела, а потом поговори и объясни, почему ночевала не дома. Наверняка она поймет и сильно ругать не будет. А если и будет… Где наша не пропадала, правда ведь? – Маша задорно подмигнула Анне.

– Наверное, – растерянно улыбнулась девушка.

С матерью разобрались на следующий день. Та первая не выдержала молчания, накричала, грозилась никуда больше не выпускать, жаловалась на больное сердце и причитала о неправильном воспитании. Анна все выслушала, со всем согласилась и пообещала в следующий раз предупреждать заранее. На этом конфликт себя исчерпал, и мать с дочерью в честь примирения даже испекли и съели вдвоем яблочный пирог.

В холле на первом этаже школы собралась целая толпа.

Анна, недоуменно поглядывая на часы – через пять минут должен был начаться первый урок, пыталась пробиться к лестнице. Получалось из рук вон плохо, другие ученики сердито шипели на нее, толкали ее локтями, ругались сквозь зубы… И все стремились в противоположную сторону, туда, где обычно вешали фотографии и имена победителей олимпиад, школьных и городских. Анна этот стенд терпеть не могла, потому что почти постоянно видела на нем себя.

Но в последнее время никаких конкурсов не проводилось, это она знала точно, потому что узнавала о подобных мероприятиях всегда в первую очередь. Так чего же всем понадобилось от стенда?

Важная информация, связанная с учебным процессом, висела не там, да и вряд ли бы за ней рванула разом вся школа…

Чертыхаясь, Анна наконец добралась до лестницы. Перегнулась через перилла, чтобы поверх голов попытаться увидеть, что же привлекло всеобщее внимание. Но тут прозвенел звонок, и девушка была вынуждена кинуться на третий этаж, перепрыгивая через ступеньку, потому что иначе у нее был шанс оказаться сметенной все теми же толпящимися, которые сообразили, что вот-вот все получат нагоняй за опоздание.

– Что там случилось? – шепотом спросила Анна у соседки по парте, Карины.

– Убили кого-то, говорят, – сообщила Карина. – Я сама не добралась, не видела, кого… Вроде из учеников, но не знаю. Маньяк у нас завелся! Страшно-то как…

Анна поморщилась. Когда дело касалось учебы, Карина была девочкой умной, но вот во всем остальном… Она обожала разнообразные сплетни, зачастую повторяла то, что где-то от кого-то мельком услышала, не удосуживаясь даже подумать, а стоит ли это вообще внимания, да и паникершей была знатной.

– Ты уверена, что маньяк? – вздохнув, уточнила Анна. – Может, просто от болезни умер кто?

– Да точно тебе говорю! – широко распахнула глаза Карина. Казалось, она готова уже была начать убеждать одноклассницу, что своими глазами видела, как тот самый очень-страшный-маньяк резал на кусочки какую-то бедняжку.

– Девушки, не разговаривайте! – повысила голос учительница по физике. – А если уж совсем невмоготу, то лучше у доски. Аня, иди-ка отвечать.

– Давай, удачи, – сказала Карина.

Анна взяла задачник и, не оборачиваясь на соседку, пошла к доске.

После уроков их собрали в актовом зале, чтобы сделать важное объявление, как было сказано по внутреннему школьному радио.

Анна не понимала, что такого им собираются сообщить. Она уже выяснила причину утреннего столпотворения – на стенде была повешена фотография в черной рамке. Сначала она даже испугалась, потому что девушка на фотографии была очень похожа на нее, но, приглядевшись, она сообразила, что это Динка. Далеко не самая лучшая ученица, но зато душа компании, она училась в параллельном с Анной классе. Высокая стройная блондинка с большими серо-голубыми глазами… Их очень часто путали с Анной, хотя та была сантиметров на десять-пятнадцать ниже и цвет глаз имела куда более яркий. И почти постоянно спрашивали, не сестры ли они.

В некрологе не была указана причина смерти. Он только повествовал о том, какой замечательной была Дина, предлагая каждому почувствовать, какой огромной потерей стал ее уход из жизни.

Анне всегда казалось, что некрологи пишут сплошь лицемеры и вообще весьма двуличные персоны. По крайней мере, после таких вот текстов хотелось спросить, когда же будет канонизация, а то ведь никак нельзя не возвести в ранг святых безвременно усопшую, ведь она была такой… такой… Да святой и была! Только почему-то при жизни о ней такого никто бы не сказал и под дулом пистолета. Что за дурацкая мания – «либо хорошо, либо ничего»? Мертвым уже все равно. А живым лучше знать правду, а не благоговейно внимать ложным славословиям.

Когда все расселись по срочным образом расставленным стульям, директор вышел вперед. На сцену подниматься не стал, взял микрофон и, напустив на себя серьезный вид, начал речь.

– В нашем городе было совершено страшное преступление, и мне очень жаль, что его жертвой пала замечательная девушка, обучавшаяся в стенах нашей школы…

Анна задумчиво потерла переносицу. Неужели все-таки маньяк?

– Никто не может внятно объяснить, как же такое могло случиться. Никогда на моей памяти такого еще не случалось…

Сидевшие рядом с Анной девушки дружно покивали, не забывая изображать скорбь и повышенное внимание. Кажется, все вокруг знали, в чем дело, лишь она осталась в неведении. Это немного раздражало, и хотелось попросить директора побыстрее перейти к делу.

– Такая жестокость… Властям давно следовало заняться проблемой бродячих собак.

Анна недоуменно воззрилась на директора. Она ожидала услышать что угодно, кроме нападок на бездомных животных.

– Да, вы не ослышались, – вздохнул директор, словно заметил движение Анны. – Наша Дина была растерзана собакой вчера вечером, когда возвращалась из библиотеки…

Анна встала и начала пробираться к выходу. Она не собиралась слушать о том, что надо всегда с собой носить газовый баллончик и при первой же возможности использовать его против ни в чем не повинного животного. Да и, несмотря на то, что с Диной они общались мало, она готова была поставить что угодно на то, что возвращалась та отнюдь не из библиотеки, а из места куда более увеселительного.

Выходя из актового зала, она услышала, что директор рассказывает о пользе и преимуществах отстрела бродячих собак.

Девушка на фотографии в черной рамке улыбалась. Она открыто смотрела на зрителей, в светлых волосах у нее был цветок. Наверное, принесли родители, потому что в школьном архиве вряд ли найдется память о поездках на море – вон голубые волны виднеются на фоне.

Анна стояла у стенда и размышляла о бренности всего живого. Сегодня ты можешь веселиться, гулять с друзьями, а завтра твой некролог повесят в твоей школе. Думала ли Дина о том, что, возможно, тот день был последним в ее жизни? Нет, вряд ли… Она могла не понять этого даже тогда, когда на нее напала собака.

Анна не верила, что собака может загрызть насмерть, какой бы большой она ни была. Разве что больная, бешеная… Но откуда в их городе взяться бешеной собаке?

Девушка протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до фотографии. И тут же упала на колени, изо всех сил зажмурившись.

…Дина шла по скверу – по тому самому, через который недавно возвращалась домой сама Анна. Ветер трепал ее волосы, она улыбалась чему-то, известному только ей. Вдруг фонари погасли – и у Анны сердце замерло от ощущения повторяемости событий. Дина лишь ненадолго замедлила шаг, но потом, видимо, решила, что в этом нет ничего особенного – и продолжила шагать как ни в чем не бывало.

Что она не одна в сквере, Дина поняла не сразу. Анна хотела закричать, предупредить, приказать бежать отсюда со всех ног, но она присутствовала лишь как наблюдатель, не могущий вмешаться в ход событий.

Серый хвост мелькнул между редкими деревьями, загорелись два желто-зеленых огонька, стали стремительно приближаться. Дина споткнулась, начала медленно, очень медленно оборачиваться… Серая тень стрелой настигла ее и повалила на землю.

Анна видела: это не собака. Не бывает таких больших собак… Зато бывают волки. Хорошо откормленные дикие волки. «А то и оборотни…» – мелькнула шальная мысль.

Судя по исказившемуся лицу, Дина закричала; Анна не слышала ничего, словно смотрела немое кино. Волк оскалился и переступил лапами. И одним движением дернулся вперед, мгновенно отшатнулся…

Анна не сразу осознала, что произошло. Волк облизнул морду, задними лапами подкинул листья, словно хотел закопать Дину, лежащую без движения… И потрусил прочь.

Дина лежала как-то неправильно. И была испачкана чем-то темным… Фонари, моргнув пару раз, снова загорелись, и Анна с ужасом поняла, что у распростертой девушки вырвано горло. Да и вообще, эта сломанная кукла нисколько не походила на Дину, только что весело улыбавшуюся, она была чем-то другим, словно за то время, пока сквер не освещался, ее успели подменить… Взгляд Анны вновь и вновь останавливался на кровавой каше, когда-то бывшей изящной шеей. С такими травмами не выживают.

Но и такие повреждения никогда не нанесет бродячая собака – просто не хватит сил.

…– Анька, тебе плохо? – раздался над ухом голос Карины.