Текст книги "Роль «зрелой женщины»"
Автор книги: Астра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Народу по выходным дням уйма! Кажется, рынок-то и работал лишь по выходным дням. Воистину, кто не знал Птичку,тот никогда не поймет, куда зовет душа в пустые часы выходного дня! Посетители, в основном мужчины молодого и зрелого возраста, которым все по плечу, прицениваются, торгуются, покупают весело, просто. Душа взлетает на птичьем рынке!
Здесь когда-то покупали снасти и припасы Павел и Сергей, муж Ирины. Все были молоды. Павел и Настя лишь недавно вернулись со строительства гидростанций, Ирина снималась в первых фильмах, а Сережа все решал свои задачи по сверхпроводимости. Какие бывали застолья, какие вечера! А всего-то по случаю поездки на Птичий рынок!
Сегодня на Птичьем рынке Ирина выбирала подарок для Павла. Она ходила уже целый час, даже отдаленно не представляя, что ей нужно, как вдруг увидела его, свой подарок. Вот он, зеленый пятнистый жилет, сплошь состоящий из карманов, с рюкзаком на спине, но совсем не военный, без броневой прокладки, хотя и украшенный погончиками и золотистым ромбом.
– Бронежилет, – подмигнул продавец, проследив ее взгляд. – Семнадцать карманов на любой случай. Все по уму, неси хоть целый магазин.
Жилетов висело несколько. Карманчики на липучках, на кнопках, на молниях, подкладка тоже с карманами изнутри, застежка на вытяжных металлических пуговицах. Длинный карман на груди для авторучки, и для сигарет, и для зажигалки, надежная, долговременная вещь, сшитая на хорошей машине умелыми руками. «Надо брать», – кивнула Ирина и посмотрела на продавца.
– Понравился? – спросил тот.
– Хороший жилет, – уважительно кивнула она.
– Какой размерчик желаете?
– Размерчик… – она стала в тупик. – На плотного такого мужчину выше среднего, вон как тот, – и показала на кого-то в толпе.
– Найдем, – он снял жилет с плечиков. – На свитер в самый раз. Не мужу, стало быть?
Она даже замерла от неожиданности. Ух, как спросил!
– Нет, – ответила она врасплох.
Он склонился поближе, посмотрел ей в глаза, сильный, складный.
– Такая милая женщина и без мужа, – произнес вполголоса, так, что ее бросило в жар. – Встретимся? Сегодня. Давай?
Она смутилась. Хотела отшутиться, но слова не шли. Он не отводил от нее светло-карих, подсвеченных солнцем, глаз.
Она отрицательно помотала головой. Он не согласился.
– А я б тебя любил, и ты б меня любила. Я вижу. Встретимся? Я подъеду, куда?
У Ирины перехватило дыхание. Как давно с нею не разговаривали так, не просили ее. Она молчала. Мгновение было упущено.
Он тряхнул головой.
– В общем, не жилет, а целая кладовка. Все под рукой, сигареты, закусон, а сюда… обмыть, как говорится, чтобы долго носить, – от неуловимого движения его пальцев в боковой внутренний карман словно бы в самом деле скользнула бутылка.
Он завернул покупку в бумагу, вложил в пакет и протянул ей, нежно коснувшись запястья.
– Зря расстаемся!
– Может быть, – грустно сказала она. – Всего доброго.
– Будь здорова, голубка, – нежно попрощался он.
В субботу с цветами и с ярким пакетом в руке она позвонила в знакомую дверь. Открыл Павел, плотный, уютный. Они обнялись. Ирина развернула свой дар. Из внутреннего кармана торчала бутылка «Смирновской», во внешнем блестели пачка сигарет, где-то тарахтели охотничьи спички.
– Ух, ты! – усмехнулся Павел. – Карман на кармане. Я в них не запутаюсь?
– Семнадцать штук с рюкзачком для одеяла.
– Не слабо.
Он подергал клапаны с липучками, расстегнул и застегнул молнии, надел и повернулся в обнове.
– Все под рукой, все по уму, – сказал словами продавца.
– Не тесноват?
– На свитер самый раз, – опять слово в слово ответил он.
Они вновь обнялись.
– Пашенька, – зашептала Ирина, – сорок лет – это не страшно?
– Какие сорок? Это Иван Иванычу на десятом этаже сорок, а мне двадцать пять.
– Все шутишь.
– Ну, сорок и сорок, – небрежно ответил он. – Что делать? не я первый, не я последний. Вперед и с песней!
– А я дрожу как лист.
– Стыдись, Иришка.
– Ой, Пашенька!
– Не трусь, артистка.
– Не тру-усь… Значит, не просто?
Павел посмотрел на нее ласково и серьезно.
– Ах, ты, пичуга малая, – тихо проговорил он, лучший друг ее погибшего мужа. – Смелей, Иришка. Потерявший мужество теряет все.
– А не потерявший?
– Черпает силы в каждом дне.
Гостей пока не было. В гостиной уже белел скатерью длинный стол, уставленный соусниками, солонками, перечницами и стопками тарелок. Праздник ожидался немалый, хватило бы стульев и табуреток.
Настя окликнула ее.
– Пришла? У нас с тобой три часа на все про все.
– Успеем.
– Бери халат, передник, здесь все свои.
Они принялись перебирать рис, мелко резать баранину, морковку для настоящего среднеазиатского плова, такого, каким угощались когда-то в Нуреке. Одновременно подходило пышное сдобное тесто, начинки, приправы.
– Мои пироги весь дом знает. Как начну печь, дух на все этажи.
– Студень порезать?
– Хрен не забудь.
– Сделано. Ух, и злой! Аж до слез.
– Зелень не забудь.
– Настя, Настя, как тебе идет быть хозяйкой!
– А я везде хозяйка. Надо лишь поставить себя, – она понизила голос. – Думаешь, Пашка не хотел командовать? Ого! А я тихенько-тихенько, и снова королева. Пашенька! – крикнула она. – Не откажись, милый, протереть всю столовую посуду и рюмки с бокалами до блеска? А?
Павел вздохнул.
– Просто мечтал об этом. Скатерть я ту постелил, генерал?
– Именно ту самую. Умница моя.
Павел рассмеялся, подмигнул Ирине.
– Ишь какая, видишь?
Ирина взялась за дело. Застучала ножом, готовя салат, почистила селедку, прослезилась от лука. Две хозяйки управлялись на славу.
– Про Костю Земскова еще не рассказала тебе, – говорила, смеясь Анастасия. – Однажды возле студии он покупал яблоки на улице. Взял одно, другое, третье и стал подбрасывать одновременно все три. А продавец тоже умелец оказался, и давай перекидывать тоже по три яблока сразу. Так они и бросали друг другу, пока один гражданин из очереди осторожно не поинтересовался, мол, яблоки вообще-то продаются?
Собирались гости, становилось шумно. Ирина переоделась, на Анастасии тоже оказался другой наряд, в мелкий синенький цветочек, с открытым белым воротником.
Толстые альбомы времен гидростроительной молодости заняли всех. Их листали, покачивали головами, вздыхали. И выпивали по маленькой.
– Строили, строили… а для кого? Дяде в карман. Еще и недовольны.
– Хозяйки, несите закуски, мы уже начали!
– Начали так начали. Ириша, отнеси им селедочки и грибочков с луком. Холодец уже там. Пусть вспомнят молодость.
Наконец, все уселись. Были прочитаны стихотворные поздравления, разлито по рюмкам, и застолье началось. Плов внесли на блюде дымящейся горкой. Желтоватый рис, мясо, фрукты, горячий вкусный аромат поразили всех.
– Настя, дай рецепт!
– Ешьте, угощайтесь, пока горячий. Всем напишу с примечаниями, – раздавала тарелки хозяйка.
– Помнишь, Павел, прежние деньки? Целыми баранами угощались!
Праздник пошел.
Соседом Ирины слева оказался молодой человек лет двадцати пяти. Загорелое лицо, капризные губы. Ее представили как подругу хозяйки дома, известную артистку кино. Кто-то и в самом деле вспомнил ее лицо, но тут вниманием овладел плов, избавив Ирину от вопросов.
– А меня зовут просто Виталий, – простодушно улыбнулся сосед, наливая вино в ее бокал. – И я никому не известен, я робок и стеснителен. Удостойте меня капелькой внимания. Чессно-слово. Вам, знаменитой, это же ничего не стоит?
Она рассмеялась. Вино уже туманило ее голову, делая все чудесным и доступным.
– Будем знакомы.
Он вновь наполнил ее рюмку.
– Вы очаровательны! Вы не видите себя со стороны! Ах, что за духи у вас! Я покорен.
– Так скоро! – она засмеялась. Как с ним легко! – А впереди еще много всего, – показала взглядом на разноцветные бутылки.
– Вы спасли меня от одиночества на пиру. Чессно-слово.
– О, как сказано!!
И все подливал ей, подливал, наполнял тарелочку то рыбкой, то салатом, и вновь подливал, подливал. И все проще и ближе становилось им сидеть друг возле друга.
– За вас, – поднял он бокал. – За ваши глаза, за то, что блистает в глубине их. За то, что они обещают.
«Плосковато, – отметила она бессознательно. – И как-то… не по-мужски», – но они уже опустошали бокалы сначала за нее, потом за него.
От его лица, от всего существа веяло молодостью. Блеск глаз, стройность и свежесть шеи, прихотливость губ… И она не замечала ни вкрадчивости его движений, ни пошловатости, ни выражения странной беспомощности, заметной, когда он умолкал. Он так молод! Ах! Легкость входила в нее. Как дивно, как прекрасно! Как же она жила? В душе она все та же. Как она любит радость, как готова к ней!
Гости вспомнили про актрису, она оказалась в центре внимания. Пришлось отвечать на вопросы, но тут появилось новое блюдо и все отвлеклись, а она ощутила свою руку в горячих ладонях соседа.
– Зовите меня просто Вит, – он провел пальцем от ее локтя до кисти. – Вы необыкновенная женщина. Подобной вам я не встречал.
– Ой, – она поморщилась.
Он не заметил. Он бросал внимательные взгляды на сидевших за столом женщин, потом вновь вернулся к Ирине.
– Я видел все ваши фильмы. Вы ослепительны, вы – звезда! Вы…
– Ириша! – поманила ее хозяйка.
Пора было подавать сладкое.
Смеясь, Ирина оперлась о его плечо и поднялась из-за стола. Плечо, его плечо!
На кухне царил порядок, словно невидимые руки собрали и вымыли использованную посуду, таган, даже вынесли мусорное ведро. Вот что значит жить с мужем душа в душу! А ведь хозяева почти не покидали гостей.
– Очаровала молодца, – поздравила ее Анастасия. – Та якого гарного! Побудь, побудь с мужчиной, размыкай свое вдовство. Ты слишком серьезна, надо отпускать себя.
– Ни-ни-ни, Настенька, – замотала головой Ирина. – Эти мужчины… знаешь, они вдруг стали моложе меня.
– Расслабься, и помолодеешь. А какой парень! Кто он? Кто-то же привел его. Наверное, друзья сына.
– Вы незнакомы? Как романтично! В вашем доме объявился прекрасный незнакомец.
Из столовой доносился шум удавшегося банкета. Закипали чайники, заварка уже поспела. Хозяйка резала на кусочки слоеный торт с яблочным желе, Ирина десертной лопаточкой укладывала их на плоский дубовый круг, схваченный серебряным чеканным ободом с двумя витыми ручками. Потом пришла очередь пахлавы, пирога с лимоном. Капустный был давно уже на столе и сейчас под водочку гости доедали его крошки.
– Ах, Настенька, – прослезилась Ирина, – помнишь, как все меня баловали!
– Помню, голубка моя.
– И песню в мою честь сложили. Один сокурсник. Тра-ля-ля, тра-ля-ля…
Она украсила вазу с мороженым мелкими ягодами, полила ликером, и поставила на поднос вместе с розетками.
– Ну, неси, покрасуйся перед всеми.
– Ах, Настя! О чем ты говоришь…
– Не паникуй, Иришка, все еще будет… Неси, неси.
Ирина расставила розетки, опустила на середину стола вазу с мороженым.
В столовой раздались аплодисменты.
Она вернулась на кухню, и Насте вновь пришлось выслушивать ее воспоминания. Беда с подвыпившими подругами! Только бы не расплакалась окончательно.
– Однажды Сережа приехал на съемки, – говорила Ирина, – и вошел с гитарой. А его не было недели три. А я… вот любовь-то! я – ах! и сползла по стенке. Любовный обморок, подумать только!
На кухню осторожно заглянул Виталий. Не увидев соперников, он ободрился, сделал обиженное лицо.
– Это нечестно, – протянул капризно. – Все меня бросили, а мне скучно. С кем я танцевать должен?
И увлек Ирину в коридор.
Музыка звучала по всей квартире. Балконная дверь была открыта, над горбатыми крышами светилось ранне-вечернее небо. Можно было пойти погулять внизу по маленькому скверику и вновь вернуться к столу, к пирогам и чаю. Шумной гурьбой гости спустились по лестнице, захватив с собой ракетки и воланчик.
Виталий увлек Ирину в укромный уголок. О, волшебство! О, молодость! Где же она была, как жила? На глазах блестели слезы. Виталий осмелел. Крепко прижал к себе, поцеловал глубоким мужским поцелуем, от которого она ослабела вконец.
– Когда тебе позвонить? Завтра. Жди меня. О, что это будет!
Ночь в поезде набегает быстро. Сначала просто смотрят в окно, замечая, как уходят окраины города и мелькают северные короткие пригороды с деревянными домами и серыми стенками из поленьев возле них. Вот начались луга, высокие сосны, поляны, полуосвещенные заходящим солнцем, длинные тени он невысоких холмов. Леса обильные, темные сплошняком идут вдоль полотна, насыщая нетерпеливый, после морских просторов, голод глаз.
Попутчики уже рассказали Климу, что они, Смирновы, дружная, многодетная семья, что старшая дочь давно замужем, у нее свои дети, младшенькая – вот она, с родителями, а сыновья служат в армии, но, слава Богу, не в горячих точках, причем старший сын всего неделю как демобилизовался и собрался жениться в Брянске.
– В Брянске? – вежливо удивился Клим.
Супруги поведали ему историю романтической любви солдата и местной девушки, полностью одобряя его выбор.
– Раз невесту там нашел, в Брянске-то, да решил у нее остаться, значит, на свадьбу туда и едем. Другой сын еще служит, у него еще все впереди, – тревога промелькнула на лице матери. Женщина прижала к себе пригревшуюся дочку. – Вот младшенькая, утешение наше.
Всем своим поведением показывала она, как крепко стоит в жизни, как однозначно и непоколебимо устроен для нее мир, и как она горда и счастлива.
– Одно слово, Смирновы, – удовлетворенно закончила она. – На каждом шагу друг другу нужны. И дети воспитаны так же. А вы в командировку? – без перехода спросила она, рассчитывая на ответную откровенность.
Клим улыбнулся. Нерушимая твердыня этого семейства была ясна с первого взгляда. С высоты их воинствующего превосходства вполне ожидаемы были и настороженность, и враждебность к его шатким устоям, даже прямое нападение, поэтому ответил кратко, чтобы не дразнить.
– У меня несколько иные обстоятельства.
– Что ж супруга не проводила?
Он не успел ответить. В проеме купе нарисовался босс, он принес Климу тарелку апельсинов.
– Угощайся, капитан.
– Спасибо, Магомед.
Клим предложил всем. Муж соседки с опаской покачал головой.
– Ну и громила.
– Угощайтесь, пожалуйста, – Клим посмотрел на девочку и протянул ей самый крупный апельсин.
Но та боязливо вжалась в мать.
– Вы с ним знакомы? – полюбопытствовал сосед.
– Да, – небрежно ответил Клим, – на моем корабле весь их товар прибыл. Не опасайтесь.
– На торговом флоте ходите? – с серьезностью осведомился сосед. – Кем, если не секрет?
– Старшим помощником капитана.
– О-о.
Ответ всех успокоил, Смирновы потянулись за апельсинами. В купе запахло субтропиками.
Климу хотелось забраться на верхнюю полку и думать о том, на что он, наконец-то, решился, и что предпринять в первую очередь, но дорожный обычай требовал беседы, и он выдерживал как мог все более и более прицельные вопросы соседки. И проиграл. Несмотря на его уклончивость в воображении многодетной матери нарисовался весьма невыгодный образ сидящего напротив человека, едущего без семьи, в полную неизвестность. Даже Шук, крепко обнявший отца у нее на глазах, не поколебал его. Женщина замолчала до самого утра.
Его оставили в покое.
Клим лег на спину, стал думать, пока не заснул. Во сне увидел освещенную сцену, синее сияние, родное и близкое.
Поднялся на самой заре. В рассветных сумерках, среди лесов и озер мчался длинный голубой состав. Сизые туманы лежали в долинах, просвеченные кое-где рыбацкими кострами, доносился запах дыма, речной воды, свежей примятой травы. Все это медленно поворачивалось, уходило вдаль, сменялось новыми реками, оврагами, полными утренних рос, зеленой густой листвы, по которым ходили туманы. Поезд мчался на юг.
Клим стоял в коридоре, смотрел в окно. Он что-то обдумал ночью, дорешил, неясное, но, судя по внутренней уверенности, необходимое, и стоял сейчас с ощущением правоты сделанных шагов.
Еще в вагонных купе мирно спали пассажиры, защищенные от утренних лучей оконными плотными занавесками, а мальчики-кавказцы с бесшумной проворностью уже сновали по тихому коридору с тряпками и маленькими ведрами в руках. Они уже работали «с товаром», под наблюдением босса. Это ведь только со стороны может показаться, что купить-продать – это ничего не стоит. Как бы не так!
На Клима никто не обращал внимания, лишь изредка, когда на изгибах пути их прижимало к нему, они вежливо извинялись.
Подошел босс.
– Красивая природа, да? – заулыбался он.
– Да, – ответил Клим. – Ничего лучшего на земле нет.
– Есть и получше.
– Горы?
Кавказец поцокал языком.
– Горы, дорогой, горы.
Они посторонились, давая пройти его ребятам. В коридоре начинали греметь раздвижные двери купе, выпуская людей с полотенцами. Заря за окном разгорелась, выкатилось солнце, одновременно с ним возникли пышные белые громады облаков с алыми зоревыми, краями.
– В Москву едешь? – поинтересовался босс.
– Да.
– Москвич?
– Нет.
– Помощь нужна? – тихо спросил тот.
– Нет.
Внизу, под ними, под одним из многочисленных мостов, туманилось озеро, едва отражая солнце и бело-розовые облака. Опоры мелькали мимо окон, слышался усиленный грохот колес.
– Подумай, капитан, – сказал он со значительностью. – Для хороших людей ничего не жалко.
– Для своих людей, имеется в виду?
– Конечно.
– Благодарю.
Ребята закончили дела, и исчезли за дверями купе.
– Крепко ты их держишь, – одобрил Клим.
– А как же, дорогой! На твоем корабле тоже крепкая дисциплина, я знаю. Так ты подумай, подумай. Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдется.
Клим усмехнулся.
– Может быть.
– Конечно, дорогой. Знакомый честный человек – это клад для нас, капитан.
Они перемолвились еще парой слов, и тот отошел.
За окном зацветала темная липа. Её жёлтые шарики лопнули, цветочки раскрылись и разлили в воздухе медовый, ни с чем не сравнимый аромат, заполнивший все комнаты. Утро пришло свежее, летнее. Как много обещал день! Ирина потянулась и откинула одеяло.
– Как все получилось? – она прижала к груди руки. – Волшебная сказка! Он придет. Сегодня.
Напевая, она прошлась по квартире.
– Что он мне говорил? Милый мальчик! Пусть будет все. Все! – Она запела. – «Как он молод и свеж, как он любит меня!»
По комнате летали пушинки, опускались и вновь взлетали от сквознячка. Это только снежинки летят вниз и вниз, а тополинки взмывают вверх в дуновениях ветерка, который слишком плотен для них!
– Восемь лет без любви! О, Вит! Звони, звони. Неужели это возможно?
И вдруг спохватилась.
– Ах, растяпа! Жду в гости мужчину, а в доме одни фрукты. Мясо, острый соус, зелень, сыр. И бутылка хорошего вина.
Через Пятницкую у метро размещался маленький рынок. Ирина купила мяса, уже отбитого для жарки, взяла упругую свежую зелень, и душистую приправу. Скорее, все должно быть готово к его приходу.
В доме было тихо. Телефон молчал.
Ах, он, верно, уже звонил, пока она покупала продукты. Конечно, звонил. Сейчас она разгрузит сумку, приготовит мясо, красиво разложит и прикроет салфеткой.
– Сегодня, сегодня… Я должна быть ослепительна! Я умею быть ослепительной!
Время шло. В квартире вкусно пахло жареным мясом. Ирина отутюжила шелковое платье, вышла на балкон, откуда виден был переулок, прислонилась к дверному косяку.
Телефон молчал.
День разгорелся, перешел через середину и стал вызревать.
Часа в два на душу набежала тень. Почему он не звонит, почему не спешит побаловать вниманием, где же его чуткость, право? На шее, близ железок, ощутилось слабое подергивание. Как у мамы. Она уселась в кресло… и улыбнулась.
– Он придет вечером! Вот что значит долго не встречаться с мужчинами. Я просто отстала от жизни. Раньше… Сережа… он звонил спозаранку, спешил услышать мой голос. Но когда это было!
Телефон молчал.
Ближе к вечеру ощутился легкий укол. Он пронзил душу, и воображение готовно и ревниво подсказало свою картинку.
– У него другая! Они любят друга, они ровесники, она моложе его…
С горлом творилось нечто неладное. Пришлось обвязать шею теплым шарфом и придерживать рукой. Как мама. Конечно, раздайся сейчас телефонный звонок, он излечил бы ее мигом. Но в квартире стояла тишина, только сигналили время от времени потревоженные автомобили в переулке.
Ирина прошла на кухню. Готовое к трапезе, угощение насмешливо ожидало на столе. Лишь ваза была без цветов, наполненная отстоянной водою.
– Да что за страдание! Можно ли так поступать!
Боль охватила виски. Никогда с нею не случалось такого, она всегда была здорова, всегда готова к работе, к дальним поездкам хоть в Серпухов, хоть куда. В девять раздался звонок. Помертвев, Ирина схватила трубку.
– Я слушаю!
Звонила Киска.
– Алло, мамуля? Ты здорова?
– Конечно. Как ты поживаешь?
Но чуткая Киска уже уловила что-то.
– Мамуля, ты правда здорова?
– Да, да. А что?
– Голос какой-то…
– Тебе показалось, доченька. Или, может быть, после вчерашнего банкета у Насти. Павлу, знаешь ли, исполнилось сорок лет, и вот был этот юбилей. До поздней ночи.
– Вот теперь понятно. Головка болит? А я было испугалась. Тогда приезжай завтра и привези ананас.
– Ананас?
– Я проспорила Ленке, а у нее день рождения. Понимаешь?
– Прекрасно понимаю, выберу самый спелый. Еще чего-нибудь хочется? Не ей, а тебе?
– Жевачку кругленькую, синюю.
– Привезу. Целую тебя.
– До завтра.
Ирина положила трубку и опустилась возле нее на пол.
Разговор с дочерью подбодрил ее, боль почти прошла, она решила махнуть на все рукой и первая посмеяться над собою, но через полчаса все вернулось.
– Он меня бросил! – вошла в грудь новая игла. – Я старуха для него. Ста-ру-ха. Все. Неужели?
Приложив к лицу руки, она принялась ходить из угла в угол, все глубже погружаясь в боль.
А в это время в кафе на Новом Арбате сидела компания молодежи, обычные девушки и юноши. В выходные дни за умеренную сумму такие ребята проводят вечерок в сверкании огней, под звуки ритмичной музыки, с бутылочкой сока или единственной бутылкой вина, сладостями, мороженым. Отношения между ними просты и доверительны, потому что все трудятся и никто ни от кого не зависит.
Был здесь и Виталий. И он был старше всех.
За последние три-четыре года он как-то отстал от своих ровесников. Школьные друзья стали серьезными людьми, и лишь он, словно мальчик, все ждал, что кто-то позаботится о нем, уладит его дела, рассчитывая на женщин. Иногда это удавалось. Но за этим столом некому было опекать его. Он злился.
Все пили напитки из больших пестрых бокалов, бросая в них округлые кусочки льда. Шутили, танцевали. Виталий, по странной упрямости, раз за разом приглашал молоденькую девчушку из-за соседнего стола, словно не замечая соседок, сидящих с ним рядом. Девушки переглядывались и пожимали плечами.
– Кто знает, как получить прозрачные ледышки? – поинтересовалась одна из них, рассматривая на свет кусочек льда, слегка обтаявший за вечер. – В моем холодильнике без пузырьков не обойдешься.
Ребята задумались.
– Может, под струей?
– Я знаю, – поспешил Виталий. – Их замораживают под током.
– И под лаптем тоже, а, Вит? – съязвил плечистый парень. – Классно.
– Ну, ты… – Виталий свирепо посмотрел на обидчика, вскочил из-за стола и убежал.
Ребята засмеялись.
– Он у нас мнительный.
– А мнительные пусть дома сидят. Навязался в компанию, так помалкивай. Надоело его вранье. Дешевка, – поморщился тот, накаченный парень с золотым перстнем на большом пальце.
Глупая выходка подпортила настроение всем.
– Убежал, спрятался. Как ребенок…
– Вернется, никуда не денется. Впервой что-ли, – пренебрежительно откликнулся кто-то.
И Виталий вернулся. Сел, надутый, ни на кого не глядя.
Время шло к закрытию. Все стали сбрасываться по счету. И лишь Виталию нечего положить. Затравленно озираясь, он тихо обратился к своему обидчику.
– Займи мне и сегодня тоже, а? Я верну, чессно-слово. Сразу за все.
– Когда? – жестко спросил тот.
Все опустили глаза. Виталий заметался.
– Скоро, – залепетал он. – Как только…
– Когда?
И вдруг молния словно озарила Виталия.
– А-а… через час. Я кретин! – он схватился за голову. – Я совсем забыл! – он расцвел на глазах и уверенно потребовал внимания. – У меня есть любовница, актриса, старше меня. Чессно-слово! Красивая, известная. Вы ее знаете, ее все в лицо знают. Она сама на меня вешается, а я что, отказываться должен? Чессно-слово! Эти старушки напоследок такое выделывают! Сейчас я ей позвоню, она сразу привезет.
Все молчали.
– Чессно-слово! – уверял он. – Только позвоню.
За него уплатили по счету, но поворот событий заинтересовал всех. Уже на улице, направляясь к Манежной площади, они вновь вернулись к нему.
– Звони, – обидчик протянул мобильный телефон.
Виталий принялся торопливо рыться в карманах в поисках номера телефона. Посыпались истертые бумажки, квитанции. Нашел.
– Сейчас. Чессно-слово! Так.
…Обвязанная шалью, Ирина горестно смотрела на экран. Что-то мелькало перед глазами, в голове звенело, болело горло. Нет, она уже не ждала. Ей было страшно: вот так же, держась за горло, после нервного потрясения ушла ее мать.
Вдруг зазвонил телефон. Она вздрогнула.
– Привет! – весело сказал молодой мужской голос.
– Здравствуй, – Ирина испугалась.
– Ты ждала меня? – уверенность Виталия возросла.
– Д-да.
– Тогда приезжай.
– Как?
– Молча, как.
– Прямо сейчас?
– А тебе не все равно?
Она молчала. Он понял, что оплошал.
– Приезжай скорее. Я соскучился.
– Куда? – спросила Ирина.
– Аа… к Охотному ряду, к памятнику Жукову.
Это было близко. От Новокузнецкой до Театральной.
– Н-ну, хорошо, – согласилась она.
– Захвати faive, – сказал он.
– Что?
– Пять.
– Пять чего?
– Баксов, конечно. Или десять. Десять.
– Долларов?
– Да. Жду.
В трубке раздались гудки.
Ирине стало зябко в теплую летнюю ночь.
– Деньги…
Но это же Вит! Он ждет ее!
В светлом платье с мелкими блестками она выбежала из дома. Ничего, ничего, пусть бьется у горла этот странный пульс, все пройдет, едва она прильнет к груди Вита. Любовь излечит. Голова работала ясно, слишком ясно. Можно, можно ехать на свидание к молодому мужчине, но где взять молодые иллюзии? Летучие восторги юных лет? Ах, в молодой любви по-прежнему – одна сумятица. Зато есть и страсть, зрелая страсть.
Она увидела Виталия издали.
– Вит!
Он поднял руку, но не сделал навстречу ни шага. Пусть видит его компания, как его любит, известная (все узнали?) актриса.
Его компания наблюдала чуть поодаль. Вот бежит к Виталию эта красотка, вот он раскрыл объятия.
– Давай.
Она протянула деньги.
– Спасибо, – небрежно бросил он, – ты меня очень выручила. Я тебе отдам. Чессно-слово, отдам. А теперь мне надо идти, меня ждут, – он оглянулся на своих. – Я тебе позвоню.
Ирина ахнула, схватилась за горло. Чувствуя себя обнаженной под взглядами его друзей, она повернулась и побежала назад, к метро.
Дома ей стало хуже. Постанывая, она бродила по квартире, бродила, пошатываясь, наконец, в халате спустилась в переулок. Ночная темнота редела, но окна в домах еще были темны. У тротуаров стояли дорогие иномарки, летел с тополей пуховый снегопад.
Куда-то ей надо было ехать? Ах, да, в лагерь, с ананасом.
… Длинные тени островерхого здания перекрывали половину привокзальной площади. Несмотря на ранний час, мелкие торговцы уже раскидывали столики, натягивали палатки. Электрички сменяли одна другую, толпы прибывавших в Москву пассажиров устремлялись к подземному переходу, к станциям метро, и быстро исчезали, чтобы смениться новыми и новыми волнами. Ирина неуверенно пересекла площадь, неловко задела столик продавца с красивой горкой фруктов, охнула от грубого окрика, купила в другом месте ананас и нашла себе место в вагоне поезда.
– Свежие газеты, последние новости, – прошел по вагону газетчик.
– Шоколад, открытки, жевательная резинка.
– Мороженое, мороженое…
– Календари, карты, прищепки, носки…
Они шли чередой, эти продавцы, зарабатывая свой хлеб.
Ирина сидела сжавшись, словно от холода. Закрыв глаза, она ехала станцию за станцией, не ведая, что ее надломленные брови видны всем пассажирам.
– Дочка, – осторожно окликнула ее старушка, сидевшая напротив вместе со старичком. – Не убивайся, доченька!
Ирина открыла глаза.
«О, старость, старость, убогая, седая», – нервический озноб завьюжил по душе.
Поезд мчался дальше. Как любила она его стремительный бег по зеленому Подмосковью, как смотрела всегда на дальние взгорья и холмы, желтые дороги к деревням! Но не сейчас.
– Дочка! – не унималась соседка. – Что стряслось-то? Поделись, поможем чем-либо?
Ирина, не открывая глаз, молча помотала головой.
– Не приставай к человеку, – тихо одернул ее старик. – Мало ли.
– Жалко. Мы уходим, доченька, не пропусти станцию, – предупредила ее бабуля.
Поезд подходил уже к Святым ручьям, когда еще один сердобольный человек, военный, скорее всего, врач, попытался помочь красиво одетой женщине.
– Мадам, – сказал он, наклоняясь к ней, – не нужна ли вам помощь? Позвольте вызвать машину и проводить вас? Вам нельзя оставаться одной.
Ирина вздрогнула.
– Оставьте меня! – вскрикнула жалобно, – вы все старые, некрасивые, на вас страшно смотреть!
Мужчина отпрянул.
– Больная, – проговорил кто-то.
– Несчастная.
Ирина поднялась, держась за горло, выбежала в тамбур и оказалась на платформе как раз на своей остановке.
Отшумев, электричка, умаляясь, плавно прошла по насыпи и втянулась в арочные перекрытия моста через реку. Стало тихо. Дальние леса темными волнами очерчивали горизонт, спускаясь в широкую долину, по которой медленно скользили тени облаков. Слева за деревьями по-прежнему высилась старая колокольня.
Но именно здесь, среди всей благодати, Ирине стало совсем худо. Словно бы там, в вагоне, люди всем миром удерживали, охраняли ее, подбитую, но живую. Теперь она была беззащитна. Нетвердо ступая, она побрела зачем-то вверх по насыпи, и опустилась на рельсы как раз напротив колокольни. Вороны, сидевшие на ее навершие, беспокойно переступили на месте, даже взлетели от волнения.
На стальных рельсах лежал шелковистый отблеск солнца, под ними лежали шпалы, пропитанные ржавой смазкой, качались под ветром желтые цветочки сурепки, а в висках, застилая все, разгоралась темная боль, и билась, билась в горле.
Ох, и не понравился матери семейства молчаливый сосед! Смирнова словно клещами вытянула из него несколько главных слов, из которых составила довольно точную картину. Да как он смел бросить семью, зачем колесит по стране, не заботясь о жене и детях?! Наутро она пошла в наступление на того, в ком почуяла угрозу устоям всей своей жизни.
– И где жить будете, тоже неизвестно? И детей не жалко? – не отступалась она.
«Все верно, так и будут убивать, – вздохнул Клим, – ее правота – святые заботы всех матерей, без которых не вырасти ни одному человеку. Вот только выросши, человек ищет самого себя на этой земле».
– Детей я обеспечил, – спокойно ответил он.
– Обеспечил! Парню отец нужен. Вон времена какие, глаз да глаз, пока до армии, а не то свяжется с бандюгами. Мало у нас наркоманов? Мало беспризорников? А почему? Потому что некоторые…
