Текст книги "До беспамятства (СИ)"

Автор книги: art deco out on the floor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Если бы мне сейчас сказали, что с каждым вдохом я отбираю у Луи кислород – я бы научился не дышать. Если бы мне сказали, что своей жизнью я забираю его – я бы отдал ее не задумываясь. Если бы только был выбор! Но его сделали за нас. И пусть я принимаю его, но я слышу дыхание Луи, его тяжелые вздохи. А это значит лишь одно – он не принимает этот выбор.

Стоять тут в его объятиях, слушать биение его сердца, ощущать его дыхание на своей коже было невыносимо. Я кусал губы, только бы сдержать все те эмоции, которые разрывали меня изнутри. Наслаждаться последними моментами было слишком сложно. Как только ты понимаешь, что почти потерял человека – крепче хватаешь его руку, не в силах отпустить. Когда кто-то должен упасть, ты готов отдать ему свои крылья для полета, чтобы тот поймал тебя, чтобы тот остался. И если бы Луи мог летать, мы бы улетели отсюда как можно дальше, мы стали бы свободными. Мы просто были бы. А большего и не надо для счастья.

Луи отстранился от меня, тем самым оставив стоять посреди холодной пещеры в одиночестве. И никогда раньше так остро не ощущалась разница между “почти с ним” и “совершенно без него”. Я увидел, как он точно так же кусает губы. Впервые я видел его таким. Парень отвернулся от меня, а за секунду ударил кулаком в стену и закричал. Он практически сходил с ума, а я лишь стоял рядом, онемевший, не в силах пошевелиться. Слезы сами начали катиться по щеках, а я даже не мог поднять руку, чтобы вытереть их. Мой взгляд был прикован к Луи – такому настоящему, такому открытому, такому слабому и сильному одновременно. И его вид разрывал меня изнутри. Не было сил терпеть дальше. Лучше спрыгнуть с обрыва сейчас, чем ждать, пока он решится подтолкнуть меня. Лучше сделать все самому, чем заставлять его пройти через это.

– Я монстр, Гарри. Я убийца. Я не достоин жить, – Луи шептал эти слова, как свою прощальную записку. В стальном тоне, который был отточен до идеальности годами. Я слышал нотки боли, разочарования, разбитого сердца. Но он бы никогда не сдался так просто. Поэтому он держался даже сейчас. – Ты должен меня ненавидеть, ты должен, – он не уставал повторять это про себя.

Я стоял и молчал, не зная, что ответить. Все слова стояли комком в горле, не в силах выйти наружу. Меня трясло, и теперь я точно так же срывался на истерику. Я сломался – меня больше нет. Последний вдох, последний выдох – ради него. И так до момента, когда уже не понадобится дышать. Я разбился на тысячи осколков в момент, когда понял, что никогда и ни за что не смогу его ненавидеть. Кем бы он ни был, каким бы он ни был, что бы он ни сделал – я буду его любить. Я никогда не смогу его ненавидеть.

Собрав все остатки сил в кулак, я подошел к нему. Ноги были ватными, а за несколько шагов я уже сотню раз чуть не упал. Луи смотрел в стену, не выдавая никаких эмоций, скрывая от меня свое лицо. Я опустился сзади него на колени, потянув свои руки к его. Сомкнув наши пальцы в замок, я притянул обе свои руки вместе с его к сердцу Луи. Я чувствовал, как быстро оно сейчас билось в его груди. И я знал, что он так же чувствует мое.

– Никогда. Слышишь? Никогда, – я шептал ему это на ухо в надежде, что он поймет. И он понял, я знаю. Я чувствую его, как будто он – часть меня. Как будто мы одно целое.

Луи опустил голову, а я через его плече посмотрел на сплетение наших пальцев, как и он.

– Навсегда? – почти беззвучно спросил он, так по-детски наивно.

– Навсегда, – с осознанием значения этого слова, этого жеста, со всей болью и разочарованиями, со всеми срывами и потерями, со всеми чувствами в моем сердце, которые я вложил в одно слово, прошептал я.

Руки навсегда сплетены. Рука Луи, которая всегда будет держать мою. Слова, которые никогда не сорвутся с языка, вплетены в этом жесте. То, как я чувствую биение его сердца своими руками, то, как сильно я прижимаюсь к нему – навсегда. У нас был этот момент. Клятва, которая не будет разрушена даже смертью.

Мы просидели так, казалось, вечность, в ожидании, когда все должно закончиться. И не было ни одного варианта, как это сделать. Не было ни одной идеи, как правильно разорвать это. И не было желания.

Но в один момент наша вечность была прервана. Казалось, что земля начала уходить из-под ног, а стены рушиться. Продюсерам надоела эта скучная идиллия. Они хотят смерти. И они не придумали способа лучше, чем вытащить нас из единственного места, где я и Луи могли побыть вместе. Парень схватил мою руку и вытащил оттуда в один момент, защищая от всего на свете. Я чувствовал себя в безопасности в этот момент, хотя и не должен был. Я не отпустил его руку. И, наверное, никогда не смогу.

Как только мы оказались снаружи, все вокруг было в огне. Осталась единственная тропа, которая не была охвачена ужасным пламенем. Не было сомнений – Капитолий решил ускорить события. Мы побежали в единственном возможном направлении, избегая огня. А Луи так и не отпустил мою руку. Пламя становилось все горячее и распространяясь повсюду, даже обжигая нас. После нескольких минут ужаса, мы оказались около Рога Изобилия. Все вокруг нас было в огне, поэтому не оставалось только бежать туда. Но как только мы переступили черту между лесом и этой поляной, я поскользнулся и упал. Огонь обжигал кожу, а Луи моментально оттянул меня. Но мы сразу заметили, что пламя остановилось как раз на этой черте. Они заставили нас вернуться туда, где все началось. Именно с Рога Изобилия начинается игра. И именно тут они хотят, чтобы мы закончили ее. А у них явно есть чувство юмора и поэтичность, хотя от этого становилось только больнее.

Наша любовь к символам, к значениям каждого места и жеста не осталась незамеченной. И этот жест станет последним. Луи схватил крепче мою руку и, сцепив зубы, повел прямо в центр этого всего. Когда мы дошли до Рога, там был всего лишь один меч. Луи сразу его узнал – это его оружие. И он раньше с ним не разлучался. Глаза парня наполнились ненавистью, и он до боли сильно сжал мою руку. Я был готов разбиться на тысячи осколков в этот момент, если бы это помогло ему пережить всю эту ситуацию.

– Я вас ненавижу, слышите, ненавижу! – Луи кричал, срываясь и проклиная всех, кто был хоть как-то причастен к играм. Он был в ярости. Он был на грани эмоций. Не только злость и ярость, но и разочарование, боль и страдания переполняли его – я видел все это в серо-голубых глазах, в которых тонул и забывался, чувствуя себя в безопасности, но в то же время переживая за него.

Я стоял рядом и молчал, давая ему шанс выпустить наружу все эмоции. Парень кричал еще столько, что у меня начало звенеть в ушах, но я всего лишь неподвижно стоял, как опора, которая всегда рядом. Пусть я и не делал ничего, но мысленно убеждал себя, что помогаю ему. Это последнее, что я могу для него сделать.

Сжав сильнее его руку, я заставил его обратить на меня внимание. Когда Луи повернулся, я увидел сломанного человека, который просто хотел закончить все. Но это был лишь взгляд, который предназначался для меня. Если бы я этого не видел, то передо мной был бы разъяренный победитель, ничего больше.

Заключив его в свои объятия, я еще раз вдохнул такой родной запах. Поцеловав его, я в последний раз прикоснулся к любимым губам. Я провел рукой по его лицу, шее, ключицам, запоминая, какая на ощупь его нежная кожа. Я смотрел на него, пытаясь запечатлеть в памяти его идеальный вид – немного растрепанные волосы , яркие глаза с влюбленным взглядом, идеальные губы, прекрасное тело. Я был не в силах отвести от него этот последний взгляд, но еще больше мучить парня у меня не было права. Кто-то должен был пожертвовать собой, кто-то должен был первый спрыгнуть с обрыва, кто-то должен был отпустить руку. И, сцепив зубы, я все же сделал это.

Внутри меня оборвались все связи с реальностью, когда я расцепил союз наших рук. Мое сердце разбилось, а душа разлетелась на части. Это был конец всей истории, которую я никогда не забуду. Истории, которая до последнего вздоха держала во мне жизнь. Истории, которая заставила меня пройти сквозь ад арены, которая сделала из меня того, кем я никогда себя не представлял. Я стал сильным, я понял, что такое любить. Я понял, как это – когда каждый вдох наполненный ядом и болью потерь, но в то же время сладостный, смешанный с любовь. Я открыл для себя мир в этих голубых глазах, от которых так и не смог оторвать взгляд. Все в одной истории, все в одном моменте. Все в нашем “навсегда”.

Я осмелился сделать этот последний шаг. Прикоснувшись губами к его, я нашел в себе силы, чтобы подойти к мечу. Вложив его в руку Луи, я посмотрел на него со всей любовью, которая только была в моем сердце. Я предоставил ему свою судьбу, я отдал ему себя, только бы он жил. Я сделал все, чтобы спасти то, за что боролся, что любил. В глазах Луи я нашел ответную любовь, отраду и ту же боль, которая раздирала меня изнутри. Я увидел, как слеза скатилась по его щеке. Это был первый и единственный момент, когда я видел его настолько настоящим. А я уже давно не сдерживал своих эмоций, не останавливал потоки слез. Не было необходимости, ведь я в безопасности. Я с Луи. Навсегда.

– Я люблю тебя, – прошептал я ему лишь губами и слабо улыбнулся.

Я ему верил, а он верил мне. Он был моей опорой, моим светом, моей душой. И он останется таким для меня.

– Я люблю тебя, – Луи точно так же беззвучно ответил мне. – Навсегда, – он постарался улыбнуться, чтобы оставить светлый след в этом темном и ужасном месте. И у него получилось.

Я был как-будто в раю. У меня был любимый человек, который выживет, не смотря ни на что. Ради этого стоило жить.

Закрыв глаза, я сделал глубокий вдох. Я не хотел это видеть, я не хотел видеть его глаза, когда ему придется сделать это. Лучше было бы самому убить себя, но у меня не было шанса избавить Луи от этого. Я просто надеялся, что он справится. Он сильный. Я знаю, у него получится.

Звенящею тишину не нарушало ничего, кроме нашего дыхания, хотя мое сердце уже давно остановилось. Еще в тот момент, когда я впервые увидел эти глаза. И сейчас, пусть мои и были закрыты, я видел только их – невероятно прекрасные, голубые с переливами серого, то счастливые, то яростные, такие живые. В каждом своем взгляде Луи открывал для меня часть себя. И сейчас я смотрел на лучшею его часть. Я был готов умереть за эти глаза.

Я услышал тихий всхлип, а потом как-будто что-то ударилось о землю. Со страхом и невероятным испугом я открыл глаза. И в тот же момент пожалел, что мне дана способность видеть. Луи упал на землю с мечем в груди. Он решил вонзить его в себя. Нет! Нет! НЕТ! Этого не может быть! Этого не могло случится! Нет!

Я упал рядом с ним на колени, взяв его руку в свою.

– Нет! Нет! Не умирай, пожалуйста! – крича, я умолял Луи, но он уже не слышал. Его глаза закрылись. – Не смей умирать, слышишь?! Не смей! Пожалуйста, не надо! Луи, пожалуйста, – я умолял его так, как будто слова

способны что-то изменить.

Положив его голову на свои колени, я пытался заставить его открыть глаза. Только бы он жил! Этого не могло произойти, просто не могло! Я не верю, нет! Луи должен жить!

– Пожалуйста, не надо. Открой глаза, Луи, открой глаза, – я уже даже не кричал. Я не мог. Лишь тихо умолял моего Луи жить. Он должен жить! Он должен очнуться. Пока я верю, пока я люблю, он должен жить. Он должен!

Прозвучал пушечный выстрел. Еще ничего в жизни не было страшнее этого звука. Как будто все закончилось. Как будто это конец, но следующей части не будет. Как будто Луи больше не откроет глаза, как будто он больше не улыбнется. Этого не может быть! Я не верю, этого не может быть!

Я начал кричать. Так громко, как только мог, срывая себе голос. Я кричал, а слезы обжигали щеки, руки дрожали, а меня всего трусило. Если раньше я думал, что терять кого-то больно, то я ошибался. Сейчас не больно. Нет ничего, кроме этого крика, кроме желания верить. Ты уже не контролируешь себя в попытках вернуть себя к жизни. Умирает не только любимый человек – с ним умираешь ты. У тебя уже нет души – она улетела вместе с его. У тебя уже нет сердца. Оно столько раз разбивалось, что на этот раз осколки уже не собрать. Там только пустота, которую ничем не заполнить. Теперь ты уже не человек – ты всего лишь пустота, ты ничто, ведь уже нет опоры, которая держит тебя на этой земле. А в голове лишь одно слово – нет. Ты отрицаешь все, как будто это поможет вернуть время вспять. Но ничего не происходит, нет. Он так и не открывает глаза.

Я не могу смотреть – все перед глазами расплывается из-за потока слез. Я уже не контролирую ни свое тело, ни свою душу. Я умер, как и должен был. Но при этом я не сохранил жизнь Луи, я не смог. И я никогда себе этого не прощу. Я должен был, я должен был его спасти! Он должен был убить меня, он должен был победить! Все не так, все должно быть совершенно не так! Почему нельзя промотать время вспять? Почему нельзя его вернуть? Почему нельзя не услышать этот пушечный выстрел? Ведь я сам дал ему оружие, сам его убил.

– Нет! – сколько еще осталось сил, я прокричал. В одном слове была вся боль, все чувства, которые еще остались. Все эмоции от потери, все, что еще не забрал с собой Луи, я отдал. Оно разрывало меня изнутри, не давая дышать, не давая даже пошевелиться. Я онемел, как будто сам стал трупом. Его уже не вернуть. Внутренний голос добивал меня, доставляя все новые и новые удары, терзая и мучая меня. Я уже не был ни собой, ни кем-то другим. Я – пустота. Без сердца и души, без прошлого и будущего. Все ушло в один момент. Все ушло с пушечным выстрелом.

Я не слышал ничего, ничего не замечал. Я уже не жил и не дышал. Но в один момент меня начали забирать от него. У меня начали забирать моего Луи. Сколько еще осталось сил, я отбивался от них, я рвался к нему. Они не имеют права у меня его забрать! Он мой, он мой навсегда! Они не имеют права лишить меня прощания с ним. Только не это, нет!

Я кричал, бил миротворцев, вырывался, но с каждым движением Луи все дальше отдалялся. Я терял его. И теперь я терял его навечно. Меня лишили самого дорогого, что могло быть. Меня лишили всего, а теперь забирают последние воспоминания. Я сорвался, а истерика накрывала с головой. Уже не существовало мира, ведь эти глаза закрылись навсегда. Уже не было ничего, но я продолжал бороться. Я достал сойку – медальон Луи, и как можно сильнее сжал ее в руке. Это единственное, что у меня осталось, и они это не отберут.

– Я люблю тебя, Луи, – прошептал я, когда сил кричать и отбиваться уже не было. Луи пропал из моего поля зрения. Он пропал навсегда. И ничто не способно это изменить. Время назад уже не вернуть.

Мне что-то вкололи, и я тут же начал терять сознание. Глаза закрывались, а все, что я видел – серо-голубые глаза, которые смотрели на меня со всей нежностью и любовью. Улыбка, его идеальный вид. Он такой живой, такой настоящий. Он пожертвовал собой ради меня, а я даже не смог с ним попрощаться. Сжав медальон сильнее в руке, я поклялся себе, что никогда не забуду. Боль отступала, а на замену ей приходила бесчувственная пустота. Все становилось лишь черной картинкой, но я так и не смог опустить руку Луи. Я никогда ее не опущу. Я никогда не перестану его любить. До последнего вдоха.

И мир стал пустотой, без смысла и чувств…

========== Глава 22 ==========

Люди боятся боли, считают ее своим врагом. Люди стараются избегать ее, убегать от собственных чувств. Я научился жить с ней, ведь в этом чувстве потерялись все мои воспоминания. И теперь я даже скучаю по боли, которая разрывала мое сердце и почти убивала меня. Из-за нее я чувствовал себя живым – потерянным, убитым, несчастным, но живым.

Когда сердце уже не выдерживает новый удар, на смену болезненным переживаниям приходит что-то значительно худшее – отчаяние. Угасает надежда, исчезают мечты, умирает душа. Я перестал что-либо чувствовать. Мир вокруг заключался лишь в знакомых стенах, чужих голосах и собственном сердцебиении. Все вокруг потеряло свой смысл, свои краски.

Говорят, человек может многое выдержать, но есть и крайняя точка. Я ее уже пересек. Потеря части семьи, единственных друзей меня сломила, но любимого человека – убила. Я жалею, что не умер на арене.

Сейчас вокруг меня – беспросветная тьма мыслей. Она поглощает весь свет, все мельчайшие зарождения веры, всю любовь без остатка. И вокруг нет ничего, за что я мог бы ухватиться, как за спасательный круг. Нет никого, кому было бы под силу меня спасти. И как бы ни старалась моя команда – это все не то. Не хватает чего-то важного – человеческой теплоты, доверия, а, может, и настоящих чувств.

Мне даже в мыслях сложно называть его имя, не то, что вслух. Я не говорил уже несколько дней, но даже себе самому не могу признаться, что его больше нет. Луи больше нет. Голос в голове так отчетливо звучит, напоминая картины прошлого, оживляя прошедшие дни и худшие из моментов. Хотелось бы его заткнуть, но не получается. Хотелось бы сбежать, но невозможно убежать от самого себя. Хочется лишь выброситься из окна и лететь, лететь вниз. Нет желания жить, когда потерял слишком много.

У меня все еще есть талисман Луи – сойка. Иногда так сильно хочется от нее избавиться, как от напоминания о нем. А иногда кажется, что это – единственная вещь, которая связывает меня с реальным, прошлым собой. Ведь сейчас я – уже не я. Человек без личности, тело без души. Теперь я как капитолийцы, которые ничего не чувствуют, закрывают глаза на эмоции и переживания. Теперь я живу в своем худшем ночном кошмаре, а проснуться не могу.

Я старался быть верным себе, поэтому и не убил ни одного человека. Это было правильное решение. Стараться его придерживаться сейчас все сложнее и сложнее, ведь с каждой минутой мне хочется пойти на убийство. Самоубийство. И лишь иногда злость оживляет часть моей души, заставляя хотеть мести. Кто-то должен заплатить за все совершенные поступки, кто-то должен взять на себя вину. Из-за Сноу столько близких мне людей погибло, а все больше и больше семей будут терять своих детей из-за него. Почему такой человек все еще жив, если другие, лучшие из лучших, умирают?

Я не перестаю задавать тихих вопросов. Никто не дает мне ответов. Лишь иногда Джесси пытается говорить со мной, рассказать что-то. Но от ее разговоров становится лишь хуже.

Наверное, она долго подбирала нужные слова, чтобы сообщить мне о еще одной невыносимой потере.

– Гарри, твой отец умер, – тихо прошептала она где-то между успокоительной речью и длинными объяснениями.

Я не сильно слушал. Сердечный приступ, возможно, и был причиной, но кажется, будто это я. Если бы ему не проходилось столько переживать из-за моего пребывания на играх, если бы власти не причинили ему столько боли – он бы жил. Я знаю это. Но я настолько устал от потерь. У меня не осталось сил кричать, плакать, возражать. Накрывает волна невыносимого отчаяния, когда хочется вырваться из собственного тела, разорвать грудную клетку, чтобы дать выход чувствам, сделать хоть что-то, лишь бы отпустило. Хочется забиться в угол, чтобы никогда оттуда не выходить, чтобы навсегда остаться в темноте среди своих страхов, ведь они намного лучше реальности, с которой приходится сталкиваться. Именно отчаяние – худшее из чувств, ведь оно убивает надежду.

Я остался в этом мире один. И никакие награды, никакие призы не смогут как-либо улучшить ситуацию. Я не просто одинок – загнан в угол. Меня будто огородили колючей проволокой ото всех, кого я любил, заставив жить, а их отправили, наверное, в лучшее место. Я хочу верить, что сейчас им лучше, чем было в Панеме. И с каждой минутой, когда Джесси и Мириам повторяют мне о правилах поведения на интервью, о том, что я должен говорить и как говорить, мне все больше хочется не только сбежать, но и уничтожить все это. Чтобы никто в моменты, когда так отчаянно нужно одиночество, чтобы привести мысли в порядок, не пытался запомнить глупые правила бездушного народа.

Я уже забыл о том, что значит улыбаться. Мне сложно даже открыть глаза, чтобы посмотреть на окружающий мир. Это так чертовски сложно. Каждый день притворяться, что ты счастлив, что благодарен, хотя на самом деле хочется вырваться из своего тела, убежать куда-то, где есть место для свободной души. А все эти благодарности выбросить как можно дальше, ведь они застревают в горле каждый раз, когда пытаюсь говорить. Фальшивая улыбка, будто клеймо, обжигает, заставляет понять всю низость той пропасти, в которую я провалился. А глаза, наверное, уже не загорятся счастьем.

Одиночество ноет в груди, оставляя там тяжкий груз, непосильную для меня ношу. Но поверх все накладывают грим, пряча под маской истинное лицо. Тело запирают в яркие ткани, которые блестят под светом софитов и ламп. Из меня сделали красивую куклу, которую можно, как вещь, использовать и продать. От этого чувствуешь себя таким униженным, таким гадким, что так и хочется смыть все это с себя – но нет возможности. Чувство вины заставляет видеть кровь на своих руках – кровь родных и близких, в чьих смертях я повинен – и мне от нее не отмыться. Я убегаю от самого себя, а бежать-то некуда.

Джесси попыталась найти мне спасательный круг – воспоминания. И я впервые был благодарен людям за их алчность и странность, которыми щедро были наделены капитолийцы. Они сохраняют некоторые предметы с игр – личные вещи трибутов – чтобы потом продать их за огромные деньги. Никто об этом бы и не узнал, если бы мне не приоткрыли тайну. И я там нашел частички своей души, разбросанные по углам большой комнаты. Оружие моих друзей, которое так и не помогло им выиграть эту жестокую битву, блестело под ярким светом. Некоторые личные вещи, о которых я раньше не знал, но мог легко догадаться о их владельцах, были выставлены на показ для любопытных глаз. И некоторые остатки с арены, которые, как мне показалось, могут пригодиться.

Перед глазами все еще иногда проносится смерть Амели. Жуткая, неприятная, скользкая – она как змея оплетает мое сердце, сжимая его и запуская туда яд. Эти воспоминания ничем не вырвать из памяти. Но и ее слова засели в моей памяти, которые с каждой минутой все больше превращаются в план. В почти гениальный, продуманный до мелочей план мести за каждую невинную жизнь, что была отнята жестоким режимом. Месть Сноу, который своей жестокостью подверг страданиям столько душ, которые лишь хотели жить. И даже если придется заплатить за это своей жизнью, я готов. Ведь никто больше не должен пострадать. Никто больше не должен испытать ту боль, которая волнами накрывает тебя при потери близких. Не должно больше быть Игр, не должно быть этой власти, которая отбирает последнее право любить. И мысль об этом все никак не дает мне покоя.

Я все же решаюсь на почти отчаянный шаг. Мой ментор говорила, что можно невзначай взять одну вещь, как сувенир на память – как ни как, а эти люди были мне близки. Но мне не оставалось другого выбора, кроме как пожертвовать их памятью взамен на лучшую жизнь. Совесть проедала мою душу изнутри, убивая и уничтожая все то добро, которое я так пытался сберечь. Надеюсь, оно того стоит, так как единственной вещью, которую я взял, была еще не взорвавшаяся бомба, которую нужно было лишь подключить. И я помнил как.

Времени на подготовку оставалось ничтожно мало – всего-то день до интервью, а до встречи со Сноу я считал каждый час. Никогда не думал, что опущусь до такого, но теперь одна лишь мысль о мести заставляла меня вставать с кровати, делать хоть что-нибудь. И теперь я действительно понимал Луи – что им двигало, что заставляло его жить. Сердце все еще болит от упоминаний о нем, но я оправдываю себя тем, что все мои поступки – лишь ради него одного. Наверное, он бы меня презирал. И я все сильнее сжимаю талисман с сойкой в своих руках, надеясь, что это придаст смелости в последний – решающий – момент.

Анетт почти сходила с ума из-за интервью. Все должно было быть идеальным в ее представлении. Я должен был быть совершенным для публики, которая жаждала увидеть своего победителя. Костюм был подобран как раз под мой душевный стан – весь черный, который при свете переливался огненно-красным. Как будто я вот-вот загорюсь, что и было правдивым. Я горел из-за своих же чувств. А каждое мое слово проверяла Мириам, как будто не та интонация способна что-то изменить. Для нее это было лучшим из чудес – трибут из ее дистрикта победил. Но я не видел в этом триумфа – лишь глупую жалость к себе. Столько людей назвало бы меня глупым из-за этого, ведь я выжил, что являлось для них самым главным. Но жизнь без стимула – лишь обыденное существование.

И мне кажется, что Сноу в этом меня понимает. Странно проводить параллель между ним и мной, но раз человек идет на крайнее меры жестокости, то он знает, что такое жизнь без надежды. Но за свои поступки каждый должен платить. Все так хотят, чтобы я стал перед ним в лучшем виде, когда он увенчает меня короной, которая уже мне давит виски, как терновый венок. Но он не знает, что в костюме у меня спрятана бомба. Я всю ночь потратил, чтобы заставить ее работать. У Амели это получалось так легко, так просто, а у меня – одни лишь попытки что-то исправить. И я чуть не убил себя преждевременно из-за глупой неаккуратности. В какой-то момент я даже надеялся, что она вот-вот взорвется, чтобы избавить меня от страданий. Но когда этого не произошло, я понял, что цель таки должна быть оправдана. И плевать на чистоту души – в этом мире больше не осталось людей, которые бы не пустили тьму в свое сердце.

Все, что мне нужно – в свое время нажать на датчик. Все, что мне нужно – оставить другим шанс. Я все еще помню ту боль в глазах, когда парень из второго дистрикта потерял свою возлюбленную. Я все еще помню ту заботу, с которой Найл смотрел на Джейд. И я никогда не забуду тот ураган чувств, которые внутри меня вызывал Луи, пока я его не потерял. Люди должны любить без страха. Они не должны прятаться по своим комнатам в ночь перед Жатвой, молясь чему только можно о помощи. Так не должно быть, а это понимание приходит только сейчас, когда у меня в руках есть реальная власть. Один-единственный шанс, который не можно упустить. Я выдыхаю,

пытаясь привести мысли в порядок. Все будет так, как должно быть.

В этот день волнение пленило мое сердце, сжимая его и разбивая на части. Я не мог дышать, не мог скрыть дрожание рук и хриплый голос, который сразу выдавал мои истинные чувства. Но я пытался. Спрятанный за маской – искусно созданной моей командой – я пытался быть тем, кем не являюсь. Или уже я стал таким, как все они? Странно понимать, что ты ничем не лучше других. Реальность настигает тебя будто преждевременно, заставляя понять все ужасы мира в один миг. Но оно того стоит – иллюзия моментально исчезает. И я наконец-то пониманию настоящий расклад вещей.

Джесси пыталась подбодрить меня, но если бы она только знала мои мысли, то вряд ли была бы такой понимающей. Но кто знает? Она хороший человек, который потерял не меньше, чем я. Когда я вышел к Цезарю, то овации были почти оглушающими. Каждый желал увидеть и услышать все, что только происходило здесь. Люди изголодались по зрелищам – они настолько низко упали, что не могут упустить ни одного шанса насладиться чужими страданиями. Посреди зала стоял огромный трон – иначе это и назвать нельзя, ведь каждый раз после Игр именно на нем сидит победитель. В этом году это место должен был занять я, хотя в душе совсем не было чувства превосходства, которым обычно были наделены все победители. Я как будто нищий, которому выпал шанс стать лучше, но который ему никак не пригодится.

Вина давила грузом на мое сердце, а меня самого все никак не покидало ощущение, что спрятанная бомба прожигает дыру в моем кармане, так и показывая все самые темные намерения. Но еще не время, совсем не время. Цезарь задает свои вопросы, на которые я уже давно выучил ответы. Улыбаюсь так, будто нет человека в мире, который был бы счастливее меня. Наглая, угнетающая ложь, которая змеится в моих мыслях. Хочется ее прогнать, но не получается – она уже стала частью меня. Чувствую себя такой фальшивкой, предателем, а в руках все сильнее сжимаю талисман Луи. И оттого чувствую, что он со мной.

Конечно, он бы в жизни меня не поддержал. Ни за что бы не помог пережить все эти ужасы, не помог бы пройти сквозь сложный путь. Он бы хитро улыбался, насмехаясь надо мной, но в этом я бы чувствовал его поддержку, любовь, даже желание принести себя в жертву ради чего-то большего. Ради меня, во что я свято верю. И образ Луи остается единственным светлым пятном в моих воспоминаниях, которое ни за что не должно быть запятнано. Я верю в него, в его лучшие стороны – и поэтому так больно каждый раз в мыслях произносить его имя.

Но на вопросы о нем я так же должен отвечать, что почти убивает меня изнутри. Ведь он отдал свою жизнь, чтобы жил я. А я отдаю свою, чтобы больше никому не пришлось идти на такие жертвы. И мои же собственные мысли терзают меня. Чувствую себя глупым, недостойным, ужасным. Тьма окутывает меня со всех сторон, пробираясь в самые дальние части души, которые я даже себе боялся открыть. И властвует там, делая из меня человека, которым я не являюсь. Не являлся – поправляю себя же.

Но если я до этого думал, что вопросы – худшая часть, то теперь понимаю свою ошибку. Нет ничего хуже попытки капитолийцев уместить все, что произошло во время Игр, в несколько часов фильма. Все самые тяжелые моменты, которые я пытался удалить из памяти, они поместили перед моими глазами. Я заново пережил первые дни, когда не мог найти себе место от страха. Заново пережил это попытки выжить в условиях, когда человек забывает о человечности. Заново потерял Амели, а во время этого момента еще раз проверил карман, успокаивая себя мыслью о ней. И заново плакал, пусть и пытался сдержать слезы, когда увидел смерть Найла со стороны. А особенно – смерть Джейд на моих руках. И вина захлестнула меня, не оставляя никакого шанса выжить после таких происшествий.

Но потом я увидел момент, о котором не знал. Себя на экране – сонного, свернувшегося калачиком на холодной земле почти под конец этого видео. И Луи перед камерой, дрожащего и со странным, почти болезненным голосом.

– Ты нужен мне больше, чем жизнь. Не забывай об этом, Гарри, – тихо проговаривает он, явно подбирая слова.

Никаких «люблю», никаких признаний. Но эти слова значили больше, чем весь окружающий мир. Он мне нужен точно так же – как воздух, чтобы дышать, как единственный стимул жить. И неужели он не понимал, что мне не нужна жизнь без него? Я прячу лицо от камер, чтобы другие не видели мои настоящие эмоции. Маска должна оставаться на месте, нельзя позволить себе слабость. Любовь убивает хуже любого оружия. Ей не нужно походить близко, она не режет стальными лезвиями, не разрывает на части, нет. Она, будто яд, пробирается внутрь и становится частью тебя, чтобы потом медленно с тобой же и умереть. Она становится воспоминаниями, которые не выгнать из души, чувствами, от которых не избавиться. Но без любви и нет смысла жить – мы сами себя убиваем любимым ядом.