Текст книги "Клетка ищет птицу (СИ)"

Автор книги: Anrie An

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

И вот побрела она к дому, ноги заплетались от усталости. Вдруг выскочил, как из-под земли, парнишка:

– Девушка, разрешите вас проводить! Ой, извините. Добрый вечер!

– Добрый вечер, – удивленно отозвалась она.

– Значит, можно? – он пристраивается рядом.

– Да, пожалуйста!

Пусть, это неплохо. Пусть он будет – юный, скромный, безобидный. Чужой. До подъезда – и прощай. Все равно, лишь бы не одной – среди развесёлой толпы. Ну, почему Доська не догадался её встретить?

А пацанчик плёл паутину из слов: он приезжий, живёт в заводской гостинице, его сосед по номеру – из столичной прокуратуры, приехал расследовать жуткое хищение. Якобы тонны драгоценной платины вывозили с завода на грузовиках. Алька молча кивала – от усталости не было сил противоречить. Но, честно говоря, ужас как хотелось с возмущением высказать: «Солнце моё, уж мне-то сказки не рассказывай! Я журналист, и если бы что-нибудь подобное в нашем городе случилось, я об этом узнала бы первой. Но у нас не происходит ничего, кроме утомительных празднеств».

И вот уже у ворот гостиницы ухмыляется тот самый сосед – длинный, с тонкими усиками, в белом костюме. Ну, разве следователи прокуратуры такими бывают? И начинается разговор о том, что неплохо бы взять бутылочку вина, и почему бы симпатичной девушке не пригласить подругу… (Хм, Ксюшку, что ли? Больше некого!) И так далее, и всё прочее на ту же тему. И Альке делается мерзко до тошноты. И она говорит:

– Не, ребята, я в такие игры не играю.

– Жаль, – вздыхает тот, что с усиками. Похоже, ему и вправду жаль. А ей вот нисколечко. Она уходит домой.

Дома Дося опять хныкал и обижался. Альку это уже начинало раздражать. Ну, что за плакса, в самом деле! Ведь мужчина, взрослый, старше неё на добрый десяток лет. И она проговорила шутливым тоном, но с упрёком:

– Вот ты просидел весь вечер у телевизора, не пришел меня встречать. А я, представь себе, чуть не переспала с московским прокурором. Но, к счастью, передумала – ты у меня ничуть не хуже.

Ох, как он соскочил с дивана! Как заорал! Как у него лицо от злости и обиды перекосило! Главное – словно не расслышал ни первую фразу, ни последнюю, ни «чуть не». Оскорбления не то что горстями – через край сыпал. Алька таких слов даже не знала, какими он ее обзывал. И ведь абсолютно ни за что!

– Ты, – кричит, – чего смеёшься? Стоит и улыбается, наглая тварь, совсем стыд потеряла!

А ей и вправду было смешно.

========== 55. ==========

Теперь Альке приходилось всех обманывать. Даже маму. Поначалу она не хотела ей рассказывать про Досю, всё надеялась, что через день-другой сумеет от него избавиться. Но маме встретилась тётя Надя – и давай восхищенно ахать, какая Алечка с Андрюшенькой замечательная пара. Мама, конечно, очень удивилась. И Альке пришлось покупать большущий торт, тащить Досю на смотрины и изображать перед родителями и сёстрами счастливую невесту. Отвратительно. А что делать? Рассказать правду – значит признаться в своей глупости и беспомощности. Пусть уж лучше пока так…

На работе тоже его увидели: Андрюшенька стал приходить встречать «невесту» по вечерам. Контролировать принялся после «прокурорской истории». У Ларисы Леонидовны ушки на макушке – сразу спросила, когда свадьба. Алька ответила, что никогда. Она очень расстроилась. Не потому что приглашения ожидала, нет. Об Альке беспокоилась.

– Как же, – говорит, – начинать совместную жизнь без праздника? Так и погрязнешь в обыденности. Будешь к мужу относиться, как к домашним тапочкам.

Алька сказала, что марш Мендельсона – тоже штука обыденная. А у неё с Андрюшенькой зато было романтическое знакомство. Они сидели на дереве, пили водку и закусывали «Твиксом». Тут Славик захохотал и давай делиться жизненным опытом:

– Кто же водку закусывает «Твиксом»? «Твиксом» закусывают сухое вино. А водку надо закусывать «Марсом».

Да, эра солёных огурчиков миновала…

========== 56. ==========

Наташа торгует на берегу. В общем-то, многие художники в маленьком приволжском городке торгуют на берегу: кто акварелями с видами города, кто лоскутным шитьём, кружевами, игрушками-сувенирами. Туристы с теплоходов покупают всё это на память о путешествии, платят долларами. Наташа продаёт свои расписные глиняшки: медведей, девиц в пышных юбках, мужичков в лаптях с гармошками, балалайками, дудками верхом на быках, свиньях, петухах и кошках. Весёлая деловая Наташа, оставившая в покое Финиста. Ах, всё без толку – звонки, чаепития, подарки со смыслом, шушуканье на кухне с его мамой! Она отступилась. И Альке почему-то неприятно об этом слышать. Жаль Финиста, который постепенно лишается вереницы своих обожательниц.

А Наташа подружески (по-подружески!) хвалится своим новым романом. Познакомилась, мол, здесь, на берегу, с москвичом – следователем прокуратуры. Катались на лодке. Побывала у него в гостиничном номере. Уж не тот ли, подумала Алька, следователь, что тогда, в День города… Сказать ей, что ли? Не сказала. Зато другое ляпнула, не зная, зачем. Наташка принялась, дурашливо хихикая, рассказывать, как скрипела в гостинице кровать, и как её кавалер снял матрас и положил его на пол. А Алька выпалила:

– Ой, подумаешь, на матрасе, подумаешь, на полу! А мы с Витькой недавно – у Таньки на балконе…

У Наташи такое лицо сразу сделалось… Будто по нему мокрой тряпкой провели и напрочь стёрли улыбку.

Тут подошёл тип с усиками – точно, тот самый. Только не в костюме, а в джинсах и серой майке с рукавом по локоть. У Натальи снова губы расползлись. Как резиновая маска, честное слово! Взгляд обиженной девочки, бровки насуплены, а улыбка – будто чужая, приклеенная какая-то.

– Ой! Познакомьтесь.

– Ой! Мы уже знакомы, – воскликнул этот чёртов следователь. Но тут появились две нерусские старушки в розовых шортах и солнцезащитных очках, начали прицениваться к глиняным медвежатам. И Наташа попросила обоих погулять где-нибудь, не мешать ей.

– Чем вас угостить? – поинтересовался донжуанистый типчик. – Вы, наверное, пиво не пьёте…

– Я всё пью, – призналась Алька. – И пиво, и водку. А потом обычно залезаю на дерево и пою «Марсельезу». Только не сейчас. Мне надо ещё мясо купить и спагетти. У меня, между прочим, муж дома голодный.

Ушла, не оглядываясь. В первый раз назвала Доську мужем на людях.

========== 57. ==========

А на следующий день она увидела труп под окнами заводской гостиницы. Безжизненное тело – то, что когда-то было человеком в джинсах и серой майке. Милиция табунами ходила, местная и приезжая. И еще какие-то – «в штатском». А потом труп увезли, и остался меловой контур на асфальте. Как в кино. Но это не кино, а просто жуть и мерзость нашей обыденной жизни. Так тоже бывает. Да, так тоже бывает.

Он в самом деле оказался следователем прокуратуры. Зря Алька не верила и хихикала. Всякие бывают следователи. В том числе и болтливые. И нервные, с большого перепою прыгающие с пятого этажа, из гостиничного холла. Такова пока официальная версия – самоубийство. Хотя, может быть, и не выбросился из окна, а выбросили. Потому как в перерывах между донжуанскими похождениями он все же что-то такое на заводе раскопал. И шофера, который вывез кузов отходов с платиной, арестовали. Но не на базаре же он продал тонну ценного металла!

Любая бабка со скамейки у подъезда знает больше Альки. Досужая сплетница выдумает своё объяснение фактам, а других версий просто не будет воспринимать. А ей, журналисту, нужен настоящий комментарий. Правдивый. Не для удовлетворения собственной глупой страсти, именуемой любопытством, а для того, чтобы рассказать радиослушателям. Но пресс-служба ГОВД сообщает, что два эти факта – арест шофёра и «самоубийство» москвича – никак между собой не связаны. И нечего тут огород городить. Румянцев же и вовсе: «Вы, Алина Ивановна, мечтали, кажется, передачи о культуре делать? О людях замечательных? Вот и делайте, и уймитесь, ради Бога!»

Алька подумала – может быть, кто на заводе работает, тот лучше знает про все эти дела. Кто у нее там из хороших знакомых? Ксюха и… Финист.

Позвонила Ксюхе. А ей, как оказалось, вообще ни до чего. Как можно быть такой безразличной к тому, что вокруг происходит! Оказывается, можно. И нормально. Как бы хотелось Альке так – не думать ни о чем. Но она этого не может, не умеет. Ее профессиональная болезнь – любопытство. Поняв, что от Оксаны никакой информации не получит, Алька спросила, как разыскать Финиста. (Странно, что она даже не знала номера его телефона.) И – вот новости! – Оксана сообщила ей, что Витька, оказывается, на заводе уже не работает. Устроился (по какому-то большому блату, что ли, или благодаря природному обаянию) барменом в санаторий. Так что и он не в курсе заводских событий.

========== 58. ==========

Алька возмущалась Ксюхиным неведением, а сама… Нелепая ситуация. Бревно в глазу. Позвонил Доськин начальник, или, как его там, хозяин, предприниматель. Сообщил, что её солнышко вынесло из мастерской деталей на офигенную сумму. Вежливо попросил возместить ущерб. Алька нервно захихикала в трубку и посоветовала поискать это «солнышко» за какой-нибудь другой тучкой. В её квартире гражданин Досин больше не проживает. Ну, а потом сделала так, чтобы действительно не проживал. Как пришла с работы, так и вышвырнула его вещи на лестничную площадку. Все, вплоть до зубной щётки и домашних тапочек. Придёт – очень удивится. Ну и пусть.

Алька догадалась, куда он дел позаимствованные детали. Не продал, конечно. К своему чуду техники привинтил, к хрономобилю ненаглядному. И никакая сила теперь его не заставит их отковырять и вернуть на место. А она не собиралась тратить свою зарплату на его игрушки. Он ей никто и звать его никак.

В общем, она нашла повод выставить Досю за дверь. Да, это была не причина, а повод. Причина – её от него тошнило. Да, да, именно так. Его присутствие в квартире вызывало рвотный рефлекс.

========== 59. ==========

Наташу вызывали в прокуратуру.

– А тебя разве – нет? – удивилась она.

– А что, должны были?

– Ну, ты ведь тоже с ним… с тем… общалась.

Это она про москвича.

– Я общалась с ним дважды по десять минут, – откровенно призналась Алька, – и это никому не интересно. Я даже не знаю, как его зовут. В голову не приходило спросить.

Таньке она о прокуроре не обмолвилась. Зато поведала историю о Досином «приключении». (С Наташкой об этом, наоборот, умолчала. Каждой подружке – свои новостюшки). Всласть повозмущалась, рассуждая на тему «мне в моём доме вор не нужен». Вспомнила зачем-то Финиста – просто к слову пришлось. Мол, уж он бы никогда так не поступил. И тут Татьяна по-незнакомому звонко воскликнула:

– Да? Ты так считаешь?

– Да, я так считаю, – уверенно сказала Алька. И вдруг встревожилась почему-то. – А что?

– А то… Ты думаешь, почему он уволился? С завода, который должен был оплатить его учёбу в институте. Почему, а?

– В санатории заработок больше, – предположила Алька.

– А если не больше ни на копейку, тогда почему?

– Ну… не знаю.

– А я знаю. Потому что… получил денежки и вовремя смылся.

Алька не понимала. Не хотела понимать!

– Он был связан с этим делом – ну, когда платину гнали налево. Пешкой был, конечно, что-то вроде курьера у них, у начальства заводского. Всё через него проходило – товар, деньги, информация.

Алька накричала на Таньку, выскочила от нее хлопнув дверью. Не поверила ей. Не могла и не хотела верить. Ее Финист, ее светлый мальчик не может быть пособником жуликов.

7 августа

Я не его люблю, а выдумку свою с чертами его лица, с его улыбкой, с его походкой и жестами. Зачем мне это нужно? Ни-за-чем.

========== 60, 61. ==========

Иногда ей до острой боли в сердце хотелось, чтобы Дося и вправду оказался гением изобретательства, а его машина времени – не глупой игрушкой. Эх, отмотала бы она назад годик, как плёнку на кассете. Прожила бы заново. Всё по-новому. Была бы скромницей, умницей.

Только жаль ей было бы осеннего вечера после интервью с «Ключами». И гаданья на Святки. Странно, всегда считала всякие предсказания судьбы развлечением для малолеток и неграмотных старушек. И вдруг – какой-то проблеск веры в чудеса. Зажигалка-то – вот она! И никто не знает, кому она на самом деле принадлежит. Не Финисту – это точно.

61.

Досина мама просила за него. Заберите, мол, назад. Нет, прелесть какая, – не он сам, а мама! Дескать, переживает сыночек.

А что если и впрямь страдает человек? Не о деньгах, не о квадратных метрах, не о котлетах в холодильнике с грустью вспоминает, а как раз о её собственной персоне? А она его, как нашкодившую собачонку, – за порог… Хоть бы поговорила с ним сначала, порасспрашивала.

«Сколько же ещё людей, думала Алька, – должны бы держать на меня обиду? Не так уж и мало». Она припомнила маленького стихоплета Ваську и его мамашу, Анашкина, Наташу. Маму – обманывает ведь и её все время. Нет бы так жизнь свою обустроить, чтобы стыдиться перед родными не приходилось… Митю – она совсем забыла, что обещала помогать на постройке часовни. «Мы достроим!» А сама не забежала ни разу к Егорычу, не спросила, что и как, –некогда. Томку – надо было проведать её, ещё раз поговорить по душам. Таньку Ракитку – зачем-то наорала на неё недавно, когда разговор зашёл о Финисте.

А сам Финист? Каково ему было там, под аркой, увидеть сладкую парочку Алина плюс Дося? Это через несколько часов после её признаний в любви дрожащим голосом. Возможно, он её ждал, хотел прощения попросить или ещё что. А она этакие фокусы выкидывает…

И, в конце концов, ей стало жалко Доську. Он ведь вообще-то хороший. Чудной, правда, ну, так что с того? Все мы со своими тараканами в голове.

========== 62. ==========

…Прошло ещё пять лет, и она прогнала Досина. На этот раз уже окончательно. Представила себе, как Танька будет хихикать и не верить: «Вы же раз в неделю навсегда расходитесь. Точь-в-точь как Ивановы, пока у них Федька не родился. Надо и вам кого-нибудь родить, тогда остепенитесь». Её умные доводы – чепуха. Потому что ничуть не точь-в-точь. Потому что… ну, опротивело Алине притворяться, изображая заботливую жёнушку. Хватит спектаклей для умиления родных и знакомых!

Особенно после того, что он на этот раз вытворил.

Алька терпела его приступы плохого настроения с тихими пьянками, ревность его дурацкую, беспричинную. Выплачивала его долги. Отмахивалась от назойливых требований «экзотики». (А однажды специально для него пригласила на рюмку чаю Ксюху. Сама ушла на кухню с пятнадцатью пачками чипсов и плейером с наушниками, с кассетой любимых «Битлов». Что происходило в комнате, даже и не представляла. Но Оксана у них в квартире больше не появлялась, а Доська никуда не делся). В общем, всё было нормально. Они даже по воскресеньям в гости ходили к её родителям и к его маме, по очереди, приличные до тошнотворности.

Но на этот раз… Алька пришла с работы, а он сидел пьяный, злой, весь обмотанный магнитофонной плёнкой. Полез за каким-то дьяволом в нижний ящик письменного стола, а там под листами ненужной лиловой копирки – кассеты-дневники. Досечка послушал, узнал о себе и о ней много нового, весьма расстроился – и давай драть плёнку… К счастью, кое-что из самых первых записей осталось «живо», домашний варвар не успел добраться до кассет у задней стенки ящика. Он поднял лицо – опухшее, белки глаз в красную сетку – и прохрипел:

– Значит, всё же изменяла мне? С каким-то музыкантишкой…

– А ты уверен, что тебе с ним, а не ему с тобой? – задала Алина риторический вопрос. И принялась привычно кидать в клеенчатую сумку его отвёртки и бритву, свитера и тренировочные костюмы…

В общем, на этот раз было всё. Окончательно. Не могла она так больше!

Порыдала над кучей мятой плёнки. Сгребла на совок, выбросила. Пять лет. События и случаи, размышления и переживания.

И как можно сравнивать с Ивановыми? У них же совсем-совсем по-другому. Жена Иванова рассказывала: Леонид подрабатывал почтальоном, а она (тогда ещё никакая не жена Иванова, а девочка Ленка) высматривала его в окно, выбегала на лестничную площадку и говорила: «В пятую не опускайте!» И убегала с газетой. Она тогда совсем маленькая соплюха была. Естественно, он на неё внимания не обращал. Потом прошло, забылось. А через несколько лет – будто заново познакомились. Пошли на Волгу и пробродили по берегу до двух ночи. Ох, и влетело Ленке от матери! Лёнька пришёл извиняться: мол, не ругайте дочку, это я виноват. С тех пор они и не расставались. Заявление в загс подали в день Ленкиного восемнадцатилетия. Через месяц сыграли свадьбу. Платье белое, как облако, шары на капотах легковушек, две сотни гостей – всё, как полагается.

Так что, совсем иные у них ссоры-примирения. Потому как – любовь, потому как – судьба. А Альке её судьба зимним вечером в зеркале показана…

В дверь позвонили, и она, вытерев слёзы подолом линялой и растянутой домашней майки, пошла открывать.

========== 63, 64. ==========

Пришел Джеки. Увидев его, Алька страшно обрадовалась, засмеялась даже.

– Ты, – сказала, – удачно зашёл. Я только что мужа выгнала. Так что ты очень кстати.

– В самом деле? – весело удивился он.

– Я что – врать тебе буду? Я очень рада тебя видеть.

Честно говоря, она была бы рада видеть хоть самого чёрта, лишь бы не оставаться одной в четырёх стенах до утра, до спасительного звонка будильника (а там пора на работу, и все житейские проблемы покажутся такой мелочью)…

– Сейчас я заварю чай, – сказала Алька.

– Не надо чаю, – пробормотал Джеки. И полез обниматься.

Алька испугалась. Что это – плёнку в Досиной машине заклинило, жизнь пошла по кругу, подбрасывая ей повторение истории с Володькой? Или Джеки таким нелепым образом хочет отомстить за Ксюху? Странные нравы, однако, в семействе Завьяловых. Но как бы то ни было…

– Уходи, – решительно проговорила Алька. Оттолкнула его и снова повторила:

– Уходи.

Он ушёл. И она осталась. Одна…

Завтра – уже сегодня! – на площади будут устанавливать высоченную ёлку. Надо будет пойти и сделать репортаж. Заверещит будильник, тогда она встанет, добредёт до ванной и подставит голову под струю ледяной воды.

Надо жить.

64.

Алька всё-таки рванулась за ним тогда, выскочила на лестничную площадку. Закричала вниз, в темный пролёт, где таилось гулкое эхо:

– Же-ень! Женька, вернись!

Он вернулся. Он и не уходил, наверное, – стоял, курил в подъезде, ждал, когда Алька позовёт. Может, простоял бы так до утра, и она увидела бы печального ночного стража, отправляясь на работу. Но она позвала. И Джеки шагнул ей навстречу из темноты. Подхватил её – тонкую, лёгонькую – на руки. Неловкий, торопливый. С уродливым носом несчастного Сирано. Чужой. Ксюхин муж. Милый, родной до бесконечности.

И ей стало всё равно, что она зарёванная, ненакрашенная, в заношенной майке. Раз ему это всё равно – то и ей… Забыли погасить свет – пусть. Не подумали о том, что надо кинуть простынку на кровать – пусть, пусть. Побросали одежду как попало, вцепились друг в друга, будто срослись телами – жадно, жарко, влажно. До безумной усталости, до терпкой сухости во рту, до боли, до крика – истошного крика птицы, бьющейся о прутья ещё одной своей клетки. Телефон долго и пронзительно звонил, они не обращали на него внимания. Звонили, кажется, и в дверь. Позвонили, послушали, опять позвонили, потоптались на пороге. Может быть, это приходил Дося? То есть – Андрей?.. Пусть, пусть, пусть…

– Же-енька, Женечка-а…

И снова задребезжал звонок – теперь уже будильник.

Алька приняла ледяной душ, взлохматила полотенцем коротко стриженые волосы. Высушила их, наслаждаясь горячим дыханием фена. Оделась, наложила бледно-розовый утренний макияж. Вернулась в комнату, разбудила Джеки.

– Жень, пора! Мне на работу. Тебе, наверное, тоже…

– Я… это… Вечером приду… к тебе, – пробормотал Джеки.

– Не, Жень. Не надо. Очень тебя прошу: не приходи больше… никогда.

========== 65. ==========

Клетка ищет птицу… Собственно говоря, а зачем ей это надо?

У каждого из нас есть своя клетка. Семья, друзья, привязанности. У кого-то – работа. Или просто жизненные обстоятельства какие-то. Да мало ли что!

Многие считают, что без клеток нельзя. Иначе все разбегутся. Ерунда. Поначалу ошалеют, конечно. Кто-то начнёт крушить всё подряд, кто-то впадёт в депрессию. А потом потихонечку привыкнут. И понастроят вокруг себя новых клеток, с засовами покрепче прежних.

Нет, действительно! Я прогоняла Володьку Полонского, Андрюшу Досина, Джеки. Вытравляла, как могла, из души и памяти розово-незабудковую свою любовь к Витюхе-Финисту. И я думала, что этим самым освобождаю их от себя, а себя от них. Так что же в итоге? Подлая клетка всё же подползла, незаметная, и сплела свои металлические прутья у меня над головой. Она просторна, огромна и не видна, но, тем не менее, болезненно ощутима. Имя ей – одиночество.

Казалось бы, всё замечательно. Я редактор городского радио. Ларисушка на пенсии, и раз в неделю приходит ко мне попить чаю с печеньем, порассказать о своих внуках, грядках и клубе любителей искусства, в котором она не пропускает ни одного заседания. У меня под началом теперь не только повзрослевший, потолстевший и женатый Славик (мы с ним, кстати, водим детей в одну группу детсада «Теремок»), но ещё и Генка, выпускник журфака. А его друг Кирюха работает в редакции газеты, на городских мероприятиях резво скачет с фотоаппаратом на шее, с успехом заменив открывшую свое фотоателье Марианну. У меня чудесная дочурка, солнышко моё. Избалованная – а как же иначе, когда её обожают бабушка, дедушка и сразу три тётки. Кстати, о тётках. Далька учится хореографии. Близняшки работают – Талька в частной стоматологии, а Галька заняла место Танькиной мамы, та теперь пенсионерка, ушла из женской консультации после смерти мужа. А Танька так и работает в библиотеке, у неё все, как было раньше: пивные вечеринки с друзьями, книжки, песни, разговоры по душам. Только собака уже другая: овчарёнок Яша. Старая Динка умерла, у неё тоже был рак, как и у хозяина. (Никогда не думала, что у собак могут быть человеческие болезни!)

Между прочим, дочку я назвала Таней. Не в честь подруги, а в честь своей мамы – её тоже Татьяной зовут. Ну, и ещё для того, чтобы прервать семейную традицию рифмующихся имен.

Что ещё? Ведь я так много пропустила, несколько лет не вела свой звуковой дневник, не до него было. Ах, да! Митя после армии долго жил в монастыре, ходил в послушниках, хотел было постригаться в монахи. Но передумал. Сейчас встречается с Томкой. С ума сойти, Томка – взрослая барышня, не ровен час под венец соберется! А у них к тому дело и идёт. В деревянной часовне по праздникам службы, приезжает отец Михаил, священник из села Троицкого. Егорыч же здесь вроде сторожа, похоже, он и ночует в ней.

Полонские развелись, теперь у обоих новые семьи. Девочка у Маринки умненькая, ходит в музыкальную школу. Отчим вроде бы нормальный, не обижает. У Ивановых уже двое детей – как в том старом кино, мальчик и мальчик. Завьяловы – те по-прежнему оба развлекаются на стороне, как им нравится, и на их семейной жизни это никак не отражается. Ну и пусть, Бог им судья. Досю бойкая тётя Надя еще раза два или три пыталась знакомить с какими-то унылыми девицами, но безуспешно. Машину времени он так и не достроил. Зато прославился на всю страну: одна новостная программа сделала про него трёхминутный сюжет.

Про Наташу ничего не знаю. И про Ваську – тоже, наверное, взрослый уже. Ну да как-нибудь услышу и о них, у нас ведь город маленький, потеряться в нём человеку невозможно.

========== 66, 67. ==========

Потеряться невозможно. А вот растеряться – легко. Она добилась всего, чего хотела. Редактор городского радио – дальше расти некуда, это предел. Может быть, прохожие в лицо и не узнают, зато по голосу – запросто. Имя на слуху: «Передачу вела Алина Ярцева». Дремотное постоянство – одни и те же каждый день до самой пенсии дела, лица, разговоры. Сонный город, тёплое болото.

Да в городе ли дело? Просто когда тебе уже тридцать один год, ты понимаешь, что из бойкой девчонки превращаешься постепенно в усталую взрослую тётку. И ничего не поделаешь. Время вспять не повернешь – на машину Андрея Досина надежды мало.

Ну и пусть. Может, так и должно быть. Клетка так клетка – даже и лучше, спокойней, чем на просторе.

67.

Румянцев уходил с должности. Великого и Ужасного отправляли в область. Алька переживала. Как теперь она, редактор радио Алина Ярцева, будет работать без его «ну, посмотрим, посмотрим»? Кто сядет в массивное кресло первого мэрского зама? Света из редакции газеты говорила ей, что прислали «варяга» какого-то, беженца из Узбекистана. Жуть просто. Конечно, Алька была рада за Румянцева – человека, который так много сделал для неё – но всё же чувствовала, что ей теперь неуютно, зябко. Что за личность придёт на эту должность, как изменятся привычные порядки? Румянцев был свой. За много лет работы в прессе – сначала в газете, а потом и на радио – Алина привыкла его воспринимать… ну, вроде как отца – и строгого, и доброго одновременно, и мудро последовательного в своей строгости и доброте. От «варяга» же она не ждала ничего хорошего. Новая метла. Глядишь, ещё и в мэры решит баллотироваться – выборы-то меньше, чем через год.

Такие тоскливые мысли бродили у Альки в голове на проводах Румянцева. Речи-дифирамбы она слушала невнимательно, отсидела в банкетном зале, как на иголках, не больше получаса – и ушла в холл санатория, в кресло под пальмами, ждать какую-нибудь машину. Но пока никто в город не собирался.

Мимо неё торопливо прошагал Финист. Повернул голову, кивнул, улыбнулся. Подошёл к выкрашенной белым двери, рванул ручку на себя. Убедился, что заперто, и побежал обратно в свой бар. Какой-то он стал толстый, обрюзгший, сам на себя не похожий. Волосы серые, улыбка кислая, круги под глазами.

На днях они с женой Иванова водили детей смотреть приезжий зверинец. По дороге Алька прочла ей строчки:

В его жизни наступили крутые перемены:

Он был музыкантом,

Он стал бизнесменом…

– По правде, – сказала Алька, – надо бы не «бизнесменом», а «барменом», но бизнесмен звучит повнушительней.

– Ты в самом деле не знала? – удивилась жена Иванова. – Он ведь и вправду, кроме работы в пансионате, еще и частным предпринимательством занимается. Открыл автосервис, с братом на паях.

Она даже и не предполагала, что у Витюхи есть брат…

– Девушка, вы плачете? Что-нибудь случилось? – услышала Алька. Обернулась… И вздрогнула. К ней наклонился, положив локоть на спинку кресла, человек, похожий на Финиста. Похожий? Нет! Вовсе он не походил на сегодняшнего Витьку, усталого, располневшего. В нем было что-то от Витюхи десятилетней давности, хотя этот мужчина был намного старше Алькиного приятеля, с заметной сединой в волосах. Кто он? Тот самый Витькин старший брат, о котором говорила ей жена Иванова? Или… О Господи! Не это ли лицо она видела в зеркале во время гадания? Помнила смутно, десяток лет прошёл с той поры. Но вдруг нахлынуло что-то такое… Не розы-незабудки, конечно. Просто она поняла, что ей совсем не хочется выглядеть при нем сонной размазнёй. Алька смахнула со лба чёлку и попыталась улыбнуться.

– Всё в порядке. Просто я раздумываю, где раздобыть какой-нибудь транспорт. Это всё, – она мотнула головой в сторону закрытых дверей банкетного зала, – наверное, надолго затянется. А меня дочка ждёт.

– И муж? – уточнил он.

– Мужа нет. И никогда не было.

– Потому вы и плачете?

Это было похоже на цитату из какой-то детской книжки. Ах, да, из «Питера Пэна». Только там спрашивалось про маму. Но, честное слово, в похожей ситуации и абсолютно в той же тональности. И Алька выпалила:

– Если скажу, что у меня тень отклеилась, вы же не поверите?

– Поверю, – совершенно серьёзно проговорил он.

Они поглядели друг на друга – и расхохотались. Алька не знала, о чём подумал в этот момент он, но сама она почему-то решила, что с этим человеком ей будет легко – как с Витюхой в тот первый вечер, когда они шли по берегу, болтали и смеялись – он, она и Далька.

– Давайте сделаем так, – предложил Человек-из-зеркала, – Вернёмся за стол всего на минуту, выпьем по бокалу шампанского, а потом я вас отвезу.

– А давайте не будем так делать, – возразила Алька. – И не потому что вы за рулём – это, в общем-то, ваши проблемы. А потому что я – кормящая мама.

– Вы правы, обойдёмся без алкоголя. А вот без сигареты я пропаду. Пора кончать с дурной привычкой, да всё как-то не соберусь бросить. Я отойду в сторону. Подождете меня пару минут, не уедете?

– Всё равно не на чем, – усмехнулась Алька.

– О, черт, – он захлопал себя по карманам.– Спички забыл. Спрашивать, есть ли они у вас, бесполезно – раз вы кормящая и некурящая.

И тут Альку словно что-то под руку подтолкнуло. Она достала из сумки серебряную зажигалку и протянула на ладони. Он взял её в руки. Поднес к глазам, прищурился, разглядывая. И снова чертыхнулся.

– Откуда это у вас? – спросил он.

– А что, – искренне удивилась Алька, – это в самом деле ваша вещь?

– Не бывает же так, чтобы точь-в-точь… Это подарок отца к совершеннолетию. Десять лет назад я потерял её. Отмечали с друзьями Старый Новый год, бродили по улицам, и вот… То ли выронил из кармана, то ли стянул кто-то. Обидно было, что не уберёг. Не потому что ценная вещь, а…

– Потому что подарок?

– Да. Память об отце. Его давно уже нет в живых. И ещё она помогала мне, была талисманом. Вы, наверное, в такую чепуху не верите.

– Верю.

– Может быть, это совпадение, но когда зажигалка пропала, у меня началась полоса неприятностей. Остался без работы, пришлось уехать из Ташкента.

– Из Ташкента? – снова удивилась Алька.

– Да, а что тут такого? Была одна большая страна. И вдруг мы с матерью оказались в непонятном «ближнем зарубежье»… Впрочем, неважно. Главное, теперь всё в порядке. Почему-то меня всё время тянуло в ваш город, хотя я так мало знал о нём. Казалось, я найду здесь что-то… Или кого-то.

– Нашли? – спросила Алька.

– Думаю, да. Сразу устроился на хорошую должность. Да вот ещё и вас встретил.

Она приняла эту фразу за дежурный комплимент и вежливо поулыбалась в ответ. Вот и всё. А потом честно сидела и ждала, пока Человек-из-зеркала выкурит свою сигарету. Он вернулся с двумя говорливыми тётушками: начальницей собеса и главврачом районной больницы. Вот такой весёлой компанией и поехали по домам. В салоне темно-синей «ауди» клубились бурные споры-разговоры: довольные банкетом начальницы ловили кайф от перемывания косточек каким-то общим знакомым. Алька молчала. И он молчал, сосредоточенно глядел на дорогу. Алька подумала: если незапланированные пассажирки выйдут раньше меня, приглашу его на чашку чаю. Не получилось.

Ну и пусть. Даже если она его никогда больше не увидит, всё равно она его видела. Он существует, он не бред её больного воображения. И всё вокруг сразу сделалось таким чудесным. Ей захотелось перечитать «Войну и мир» – тот кусок, где князь Андрей смотрит на зазеленевший вдруг дуб. «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год!»