Текст книги "Клетка ищет птицу (СИ)"

Автор книги: Anrie An

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

На автобусной остановке она увидела девушку-матрёшку. Ту самую, руководительницу изостудии, которая была с Финистом.

Алька сама потом не могла объяснить, что на неё нашло. Но она подошла к девице, поздоровалась и затем произнесла:

– Я видела вас на детском фестивале. Вы были с Виктором Афиногеновым. Прошу прощения за нетактичный вопрос: вы, может быть, его родственница, или…

Честно говоря, она ожидала, что «матрёшка» сухо отрежет: «Или». По крайней мере, сама она на её месте так и сделала бы. А может быть, со всей откровенностью признается, что она его невеста или близкая подруга. В таком случае, Алька попросту извинилась бы, и душа её успокоилась. Но девушка замахала руками:

– Что вы, что вы. Мы просто знакомые. Можно сказать – друзья.

– Да? – обрадовалась Алька. И поплыла в накатывающихся волнах роз и незабудок. – Это замечательно, что вы с ним просто друзья. Потому что… потому что я влюбилась…

Сказала – и тут же поняла, что соврала. Потому что нечто похожее, сладкое и дремотное, она испытывала и когда встречалась с Володькой. В него-то уж Алька точно не была влюблена, боже упаси! А цветочные ассоциации возникли из-за разговора с Талькой. Если бы сестрёнка, поэтесса доморощенная, не выдумала эти розы с незабудками да не поведала о них, неужели она наблюдала бы подобные глюки наяву? Игра воображения, бред невыспавшейся психопатки!

Но остановиться Алька уже не могла. Несла восторженную чушь – благо «матрёшка» оказалась внимательной слушательницей. За разговорами проводила новую подружку до редакции да ещё записала на клочке бумаги её адрес-телефон.

Кстати, её звали Наташа. Наталья – как и близняшку.

========== 21. ==========

Вечером того же дня Алька побывала у Наташи. Рассмотрела этюды акварелью, развешанные по стенам, глиняные расписные фигурки, обживающие книжные полки. Перелистала книги по искусству. Удивилась, что в стенке старосоветского образца (такой же, как у её родителей) вместо ящика, который почему-то называют «бар», – коллекция фарфоровых кукол на большом разрисованном куске оргстекла.

– Ты знаешь, Алина, – задумчиво сказала художница, – а ведь я познакомилась с Афиногеновым благодаря тебе.

Алька пролила кипяток себе на колени и даже не пикнула. Только застыла с открытым ртом. Она-то подумала было, что Наташа с Витюхой как минимум сидели в детсаду на соседних горшках, а в школе кидались друг в дружку меловой тряпкой. И что Наташа писала ему в армию, на границу нашего Отечества, бодрые дежурные письма. В общем, надеялась узнать от неё хоть какие-нибудь подробности земной жизни таинственного светлого мальчика Финиста. Оказалось же, что эта чудачка знает его гораздо меньше времени, чем сама Алька. И в те минуты, когда она с Витюхой провожала с бальных танцев Дальку, а потом он в шутку (или всерьёз, а Алька не поняла?) предложил поцеловаться на прощание, Наташа даже не подозревала о его существовании. Потому что впервые она увидела расплывшуюся в улыбке Витькину физиономию на фото в газете. На том самом фото, что, растиражированное в три с лишним тысячи экземпляров, украшало собой текст публикации под рубрикой «Молодёжь», под названием «Четверо и музыка». На той бледной из-за отвратительной типографской печати копии, оригинал которой маленькая нахалка Томка стянула из верхнего ящика Алькиного рабочего стола.

Наташа рассматривала газету вместе с подругой, а та признала в очаровательном рокере сына знакомой своей мамы. И когда «матрёшка» со вздохом предположила: «Наверное, женат…», воскликнула: «Ничего подобного! Хочешь, познакомлю?» И продиктовала телефонный номер, пообещав замолвить словечко через мамину знакомую. Про обещание, впрочем, забыла, наверное. Потому что когда, два дня посмущавшись, Наташа все же набрала нужные цифры, оказалось, что её имя и фамилия герою газетной публикации ни о чем не говорят. Тем не менее, беседа завязалась. К тяжёлому року девушка была равнодушна, но увлекательная для них обоих тема нашлась: Ван Гог, Сальвадор Дали, Марк Шагал…

Так что, нечто новое о Витюхе Алька узнала. Любитель живописи и телефонных знакомств…

2 декабря

Я ни разу в жизни ничего ни у кого не украла. Книги, кассеты – это не в счёт. Это искусство. Это искушение – когда торгуют с лотка, и ты видишь изящный томик стихов Омара Хайяма, а денег только на вокзальный пирожок и обратный билет, а книгу хочется, и в следующий раз в Ярославль – неизвестно когда… В общем, наступает такой момент, когда продавец отводит взгляд, а твоя рука, нежно поглаживающая переплёт, внезапно хватает книгу – и в карман её. И ты боком-боком отходишь в сторону, и тебе очень стыдно, и ты клянёшься – больше никогда, никогда.

========== 22, 23. ==========

Позвонила Маринка. На работу. И обвинила Альку в том, что та украла у неё мужа. И она, в присутствии двух читателей-посетителей, пришедших посетовать на неработающее паровое отопление, была вынуждена бубнить в трубку слова оправдания. Этим, которые без отопления, наверное, в первый раз за всю осень жарко сделалось – сразу ныть перестали и головы в её сторону повернули, заинтересованно так.

Но главное – Альку нехорошо царапнуло то, что Маринка говорила о Вовке, будто о вещи какой-то. А ведь он человек, он сам может решить, с кем жить, куда приткнуться. Или не может?

И даже если говорить о вещах… Никогда Алька не брала ничего чужого без разрешения. Даже в дошкольном детстве. Она была очень воспитанным ребёнком – так говорили все знакомые её мамы.

23.

Мама часто брала меня с собой к тёте Наде. Взрослые пили кофе на кухне, а мне разрешалось заглянуть в стеклянный шкаф с тети Надиным Наследством. Наследство было двухэтажным. Внизу стоял кофейный сервиз, тонкий, звонкий, зеленый и золотой, как новогодняя ёлка, как «Сказки Венского леса» (мамина любимая пластинка). Я придумывала, будто чашки – это дети, но не сейчас, а давно, вроде как из «Детства Никиты», из детства тети Надиной бабушки. Они в зелёных платьицах, озорные, кружатся вокруг утончённого гувернёра-кофейника. Он задумчиво разглядывает их в лорнет, а крутобокая молочница-нянька тихонько ворчит и ругает их шалуньями и неслухами.

А на верхней полке жили: старик с посохом, девушка с ягнёнком, девушка с вязаньем, мальчик с морской раковиной и мальчик с крылышками. Все хрупкие, как и сервиз, – фарфоровые. Каждый на овальной подставке – будто земля с травой и цветами. У каждого за спиной яйцо, перевитое голубой и розовой лентой. И яйцо, и лента, конечно, тоже фарфоровые. Это были в старину такие подарки на Пасху.

Что такое Пасха, я тогда уже знала. Праздник, когда красят яйца и пекут кулич с изюмом. Интересный праздник: тайный, про него никому нельзя рассказывать. (Да, в советские времена отмечать религиозные праздники было гораздо забавнее, чем сейчас!)

В левом углу шкафчика притаилось еще одно яйцо. Маленькое. В хрустальной пепельнице оно лежало, и само было, наверное, хрустальное. (Если, конечно, бывает голубой хрусталь). Один раз тетя Надя разрешила взять его в руки. Яйцо было холодное, тяжёлое. «Что ты на него дышишь? – сказала тетя Надя. – Надо смотреть сквозь него». Я посмотрела – правым глазом, прищурив левый. Магическое яйцо показало мир нежно-голубым и тысячекратно повторенным, словно в сотах, состоящих из телевизионных экранов. Теперь, когда я, уже будучи взрослой, читаю о параллельных мирах, у меня перед глазами встает именно эта картинка: тысяча миров, и в каждом свой шкаф, своя мама, своя тётя Надя в голубом спортивном костюме.

С этого момента я просто заболела хрустальным яйцом. У меня горели щёки, когда при мне упоминали о тёте Наде, о Пасхе, о яйцах, об оттенках голубого цвета. Я не могла успокоиться, пока однажды яйцо не перекочевало из пепельницы в карман моей джинсовой курточки, а затем – под подушку.

Но и получив желанное, я чувствовала себя неуютно. Ведь я не безделушку стянула – я нарушила сказку Наследства. Да, я владела предметом, открывшим мне параллельные миры. Но я больше не могла попасть в страну фарфоровых праздников.

========== 24. ==========

Конечно, это были дела давно минувших дней, полузабытое сопливое детство. Но Алька, припомнив ту историю, почувствовала, что с Полонскими у неё получилось нечто подобное. Поначалу было дивное ощущение – не любви, не дружбы, нет – близкого приятельства, что ли. Это ещё до знакомства с Танькиной компанией. Алька заходила к ним с каким-нибудь вафельным тортиком, Маринка варила кофе, Володька брал гитару и пел часа по два без остановки. Алька в шутку, но не без лести сравнивала их с Высоцким и Мариной Влади. Потом как-то притащила обоих к Таньке, познакомила с Ивановыми, и через какое-то время Лёнька с Вовкой уже начали готовить новый музыкальный проект, отдельно от «Ключей» и совсем на них не похожий. На Лёнькином безалкогольном дне рождения, правда, Полонские не были, хотя и были приглашены. Им в тот момент Маринкина мама, работающая в турагентстве, подарила на годовщину свадьбы горящую путёвку в Ясную Поляну. Так что, триумфального появления Финиста Володька не видел. Да и потом они почти не пересекались.

Володька приходил к Альке обычно за полночь, до жути пьяный, какой-то неприкаянный. Жаловался на неудавшуюся жизнь, бормотал стихи, свои и чужие, поминал неоднократно то волков, то дьяволицу. Потом рвался куда-то бежать: не то драться, не то спасать кого-то. (Или судьбу свою непутёвую спасать?) Алька – от страха, что он и в самом деле пойдёт на улицу и кого-нибудь побьет, или его самого побьют – манила Вовку в постель, укладывала, ласкала губами и ладонями, раздевала. И сама лезла к нему под одеяло, тёрлась головой о плечо, а рука её привычно скользила вниз, где нетерпеливо набухал источник плотской радости.

Потом ей нестерпимо стыдно было смотреть Маринке в глаза. А та знала, оказывается, всё об их встречах с самого начала. И про себя смеялась над Алькиными наивными попытками доказать, что она лечит её мужа от депрессии исключительно крепким чаем и задушевными беседами. И ходила к Таньке жаловаться на жизнь – не упоминая, впрочем, имени молодой и нахальной соперницы. (А зря, потому что Танька, юная, но мудрая не по годам, могла бы надавить авторитетом и заставить Альку одуматься).

«Я никогда не беру ничего чужого. Только то, чего очень хочется. Только то, что не может не стать моим», – так успокаивала себя Алька.

Странно было, правда, что Маринка потребовала от неё вернуть Вовку именно тогда, когда она проявила твёрдость характера и выставила его за дверь. Куда же он на самом-то деле подевался, в какие края забрёл в осеннем лёгком пальто, без шарфа и шапки? Хлопнул дверью, заявив, что надоело ему врать и притворяться, признавшись в припадке никому не нужной пьяной откровенности, что безумно любит Алю Ярцеву. И всё – больше его никто не видел. Но разве не знавшая об этом Аля Ярцева виновата?

…То хрустальное яйцо, когда Алька перешла в пятый класс, потерялось. А на днях она вдруг обнаружила его на родительской квартире, в шкатулке с пуговицами. Подумала, что мама, наверное, знала историю с украденной вещицей. И ни слова ведь не сказала!

========== 25. ==========

Алёша, молодой бухгалтер, привёл пацанёнка.

– Вот, – говорит, – скачет по коридору и кричит, что он поэт.

Мальчишке было лет девять. Выглядел он таким бомжонком: в пальто коротком и потёртом, с нестрижеными соломенными космами, живописно торчащими из-под сдвинутой на затылок шапчонки. К тому же от него несло помойкой, нестираным бельём и какой-то кислятиной.

– Господи! – только и смогла произнести Алька. Кому как не ей предназначался этот новогодний подарочек. Да, она с недавних пор (где-то неделю-полторы) уже наслаждалась тем, что больше не в единственном числе корреспондент газеты. Вернулся, не преуспев на ниве предпринимательства, сельхозотдел. Вышла из декрета экономика с производством. Когда работу, которую привыкла выполнять одна, делишь на троих, мыслям в голове так просторно становится. И всё же – социальные темы по-прежнему вела она. И продолжала работать с юнкорами, стихоплётами и прочими дарованиями. Правда, такое вот явление она видела в первый раз. Туповатые замызганные ребятишки из неблагополучных семей – это была одна категория ее юных клиентов, ангелочки с папочками и тетрадками, наполненными бисером рифмованных фраз – другая. Но надо было что-то говорить и что-то делать – гость, веснушчатый и хитроглазый, улыбался щербатым ртом и нетерпеливо мял в красных от холода пальцах исписанные корявым ребячьим почерком листки бумаги.

Стихи оказались неплохими для третьеклассника. Про подснежники Альке понравилось – «Под снегом цветы не цветут». И другое: «Построю дом для всех друзей с цветными стеклами для окон и без запоров для дверей, чтоб никому не одиноко»…

– Про дом здорово, – похвалила Алька. – А вот, смотри, ты пишешь: «Кошка зяблика грызла, словно яблоко». Рифма классная: «зяблика – яблоко». Но… не надо так. Грызла – это жестоко, согласись.

Он согласился. Он на всё был согласен, лишь бы на улицу не вышвырнули. Даже за уроки сел. Пришлось, правда, подарить пацану ручку. Свою он посеял – выпала из рюкзака. Показал дырку в днище. Алька охнула. В такую и учебник провалится без проблем. А в дневнике (она специально взяла и пролистала) ни одного родительского автографа с самого сентября.

– Разбирай предложение, – сказала Алина. – Солнечный луч озарил ясным светом долину. Где здесь подлежащее? Ну, где?

– «Долина Сканди» – прекрасный маргарин! – вдруг завопил он, цитируя какую-то дурацкую телерекламу.

Стоило большого труда заставить мальчишку закончить упражнение. Он поминутно срывался с места: проверить, не уехала ли стоявшая под окнами серебристая иномарка, погримасничать перед зеркалом, сунуть нос в корреспондентские записи, сбегать в уборную. После двух часов мучений Алька решила, что закажет кому-нибудь из местных художников портрет Томки с нимбом и крылышками. А Дальке так и вообще купит большую шоколадку в награду за хорошее поведение. Она-то их считала шалопайками! За что? Милые девчонки – награда педагогу по сравнению с этим маленьким дневным кошмаром. Между прочим, в перерывах между прыжками и ужимками он как-то умудрился выполнить задание. Без единой ошибки!

– Слушай, Вася, – сказала Алька, – ты же способный пацан. Почему же у тебя в дневнике тройка на тройке?

Он вздохнул:

– Судьба такая тяжёлая.

Васька засиделся в редакции дотемна, и Алина пошла провожать его – в глухие переулки без фонарей, в «частный сектор». Он все беспокоился:

– А вам не трудно так далеко ходить?

– Нет, – отвечала она. – Мне хочется прогуляться. И потом, мне интересно с тобой поболтать.

Действительно, забавный был парнишка. Он спросил:

– А вы умеете читать мысли?

Алька честно призналась, что не умеет. И никто, наверное, не умеет. Только колдуны и гипнотизёры. Но можно догадаться, что у человека на уме, если внимательно к нему присмотреться.

– Правда? – он не то обрадовался, не то испугался.

– Правда, – сказала Алька. – Есть такая наука – психология.

– Психов изучают, что ли? – хихикнул Васька.

– Почему психов? Всех людей. Это наука о душе.

Васька задумался. Оглянулся на золотившиеся в свете редких жёлтых окон кресты Корсунской церкви. Тихо спросил:

– Скажите, а враньё – грех?

– Конечно, – Алина произнесла это спокойно и убеждённо.

– А если человек что-то натворил, и его не спросили про это, а он промолчал. Тогда как?

Алька почему-то вспомнила Маринку, Володьку. И яйцо из голубого хрусталя.

– Это всё равно, что обманул.

– Значит, надо сказать?

– Надо.

– А если так и не сознаешься, бог накажет? А как он накажет? Что-то плохое случится, да?

– Не обязательно. Просто человека будет мучить совесть. Это хуже, чем простая боль, потому что непонятно, где болит. Да и не болит даже, а скребет, противно так.

– А вы откуда знаете, как это бывает? – удивился Васька.

– Знаю. А ты в бога веришь?

– Ага. Только я неправильно верю.

– Это как?

– Ну… я ходил в воскресную школу. У тетеньки, она там учительница, спросил, откуда взялся Бог. А она говорит: не надо вопросов, надо так верить. А я не могу – так! Мне знать надо.

– Это здорово, – сказала Алька, – что ты задумываешься над этим.

– А вы? – спросил Васька.

– Что – я?

– А вы знаете, откуда взялся бог?

– Когда я узнаю, скажу тебе, – пообещала Алина.

И подумала: «Эх, встретить бы этого Ваську на месяц раньше! Тогда бы мы точно сняли кино про церковку-росток».

========== 26. ==========

Алька бродила по пустому будничному рынку и увидела Витюху. Перед этим думала: вот попадись он ей как-нибудь на глаза – и она умрёт от счастья. А не умерла. И даже никакого душевного трепета не испытала. Ну, повстречались два старых приятеля. И абсолютно ничего не значит то, что один из них – девушка.

Они зашли в кафешку, что около рынка. И сидели там, никому не мешали, пили пиво из прозрачных пластиковых стаканов, когда к нам подошла жена Иванова.

– В общем, так! – сказала она вместо «здравствуйте». – Мы отмечаем Новый год у нас, и считайте, что я вас пригласила. Только с условием, что вы пообещаете выполнять правила приличия.

Правила были такие: по ковру в сапогах не ходить, рыбок в аквариуме хлебом не кормить, хрусталь на пол не ронять, на кухне не курить, в туалете не пачкать, в ванной не… в общем, не уединяться. Последнее «не» привело Витюху в бешеный восторг.

А когда она вернулась домой и скинула пальто и шапку, то зарыдала. Казалось бы, чего проще – с шуточками-прибауточками зазвать приятного во всех отношениях паренька к себе в квартиру. Мол, то, что у Ленки нельзя делать в ванной, у меня ещё как можно. И не только в ванной. Честно говоря, будь это раньше, а на месте Витюхи Володька – так бы и случилось. Но на этот раз Алька искренне смутилась (и почувствовала, как наливаются жаром щёки), скоренько расплатилась за пиво и поплелась со своими сумками – даже не домой сначала, а в редакцию, хотя была официально с обеда отпущена на все четыре стороны. И бродила там из угла в угол, и грела электрический чайник, и заваривала «слона» из глянцевой коробки. И пыталась даже написать что-то умное, но выходила неимоверная ахинея. Под вечер же пришла в свою пустую квартиру. Повспоминала, повздыхала, пожалела о несбывшемся. Вот тут-то её на слёзы и пробило.

26 декабря

Я жуткая трусиха. Я боюсь Финиста. Почему – не знаю. Вроде бы, такой же парень, как и другие, из того же теста сделан. Но в его присутствии я, если не играю роль друга-товарища, девочки, похожей на мальчика, то превращаюсь в такую кисейную барышню, что самой противно.

========== 27, 28. ==========

Редакционные тётушки решили взять шефство над Васькой (он уже который день прибегал). Подстригли его, усадив на стул в фотолаборатории и укутав старой скатертью. Принесли ему свитер, шарф, ушанку, светло-серое почти неношеное пальто – всё, из чего их ребята выросли. Если раньше в обед перебивались кофейком с пирожками, купленными у лоточницы, то теперь стали носить из дому суп и второе в литровых банках. Васька с удовольствием хлебал разогретое на плитке варево и с набитым ртом спрашивал:

– Вы богатые, что ли, – меня кормите?

Пришлось объяснять, что не кормят, а угощают. Потому что гость. И подарки по той же причине.

Если честно, гость надоедал. Шумный, суматошный, он отвлекал от работы. Надо было срочно куда-то его отправить. И Алька позвонила директрисе Дома детского творчества. Конечно, набор в кружки давно закончен. Но случай исключительный. Мальчик талантливый, из неблагополучных, может, какая-то льгота… Директриса сжалилась: «Приводите, посмотрим». И его взяли, взяли, взяли в литературную студию, к Алёне! И в зимний лагерь на каникулы – с двухразовым питанием, совершенно бесплатно.

28.

Алька ещё раз побывала у Наташи. Художница угощала чаем из тёмно-розовой с витиеватым узором чашки, с домашними, ещё тёплыми, вафлями. И рассказывала о Витюхе:

– На днях звоню Вите, а он отвечает: не могу разговаривать, я очень занят. Чем же ты, спрашиваю, таким важным занят? В шахматы, говорит, играю. Я спрашиваю: с кем? И думаю: ну, если скажет – сам с собой, то нет, значит, смысла продолжать знакомство. А он говорит: с соседом – ты представляешь, Аля?

Нет, Алька не представляла. Она не могла себе представить Финиста за клетчатой доской в компании какого-то мифического соседа. Не способна была вообразить его в домашней обстановке, в линялой майке с вытянутым воротом, его маму, хлопочущую на кухне. А Наташа была у них. Принесла в подарок Витюхе собственноручно вылепленную из глины и закалённую в муфельной печи фигурку – его портрет в полный рост верхом на крокодиле. Алька слушала её рассказ и млела от звуков его имени, которое Наташа не произносила, как обычно люди произносят слова, а словно пропевала с особенной нежностью. И понимала, что по-другому и нельзя говорить о её, Алькином, Витюхе – только так, с нежностью и благоговением. Недавно Танька, посмеиваясь, попыталась рассказать о нём очередную гадость. Алька на неё тогда жутко рассердилась. Ну, как можно поливать столь гнусной ложью её солнечного мальчика!

– Ты счастливая, – говорила Наташа. – У тебя ведь это первая любовь, верно?

– Ну, ещё в девятом классе я втюрилась в преподавателя военной подготовки. Если это не считается, то, конечно, первая.

– Я же говорю – счастливая! У тебя всё ещё будет в первый раз. А вот у меня уже были мужчины…

И Наташа поведала новой подруге душещипательную историю о том, как она, учась в художественном училище, вдали от родительских глаз, встречалась с одним молодым человеком. Встречалась, встречалась, а потом забеременела, тогда-то он её бросил, и ей пришлось делать аборт. Тут Алька вдруг сообразила – вслух ей не сказала, конечно, но про себя, мысленно, беззвучно расхохоталась – оказывается, они называют одним словом абсолютно разные понятия! Наташа уверена, что светлое чувство первой любви может испытать только девушка чистая и непорочная, и в ином её не убедить. Для неё, наверное, телесное и духовное спаяно накрепко. Знай она об Алькином методе лечения страдающих бардов (да и о тайных встречах с сумасбродом-военруком, которые вовсе не были такими уж по-детски невинными), вряд ли поверила бы в искренность тех самых роз и незабудок. А они плыли, проклятые, плыли во всё время затянувшегося далеко за полночь девичьего чаепития!

========== 29. ==========

Зашелся истошным воплем редакционный телефон. Светлана-экономика схватила трубку и тут же кивнула Алине:

– Тебя.

Она подняла свою, с параллельного аппарата. И услышала:

– Здравствуйте. С вами говорит бабушка Тамары Поярковой.

Алька не сразу сообразила, о ком идёт речь. Пожилая женщина объясняла довольно бестолково, и до неё только на десятой минуте этой взволнованной речи дошёл её ужасающий смысл: Томка пропала! Маленькая Томка прикрепила магнитом к холодильнику записку с банальной фразой: «Прошу никого ни в чём не винить». И ушла из дома, пока бабушка впитывала в себя дневную серию мексиканской телетянучки.

– Господи, не знаю, что и думать! Может, шутит над бабкой, может, юмор у теперешних детей такой, приколы ихние. А вдруг да всерьёз чего над собой сделала? Ума-то ведь нет, дитё… Подружек всех уже обзвонила, ничего не знают. Вот, ваш номер нашла у неё в дневнике записанный…

– Погодите, никуда не уходите, я сейчас приду! – крикнула Алька в трубку. Адрес она знала, он был в том же блокноте, что и координаты всех юнкоров. Томка, Томка… Что с тобой, где ты, дурочка этакая?

На письменном столе среди учебников для пятого класса, тетрадей и аудиокассет были разбросаны листы киносценария. Всё ясно…

– Не ходите за мной, – велела Альке бабуле. – Я скоро вернусь, я приведу её.

И подумала: «Если успею».

Было темно. Пять часов, а уже – как поздней ночью. Конец декабря. И никаких фонарей около дома. Только редкие окна, как одиночные блестки позолоты на ветхом бальном платье. Скоро люди придут с работы, включат свет, согреют чайники. И Томкины мама-папа придут. А Томки нет, одна бабка сидит и глушит корвалол стопками. Жуть. Алька перебежала дорогу – длинное «китайское» здание было совсем рядом. Задрала голову. Ей показалось, или действительно это детская фигурка там, на краю крыши? Она зашла в нужный подъезд, побежала вверх по лестнице. Створка окна была приоткрыта, на подоконнике лежал, не тая, снег. Давно лежал? Или его нанесло в последние час-два метелью, которая до сих пор продолжалась? Для того чтобы протиснуться в окошко, ей пришлось скинуть пальто.

Девочка в рыжей шубке в самом деле стояла на краю, прижавшись спиной к стене и раскинув руки.

– Тома, – тихо позвала Алька.

Она медленно повернула лицо с закушенной губой.

– Пойдем домой, Тома, – спокойно, но требовательно сказала Алина.

– Зачем? – спросила она. Беззвучно, одними губами. Алька не расслышала этого слова, скорее, просто угадала смысл.

– Нет, это ты мне должна объяснить, зачем, – её трясло, и она чудом не срывалась на крик. – Долго уже так стоишь?

– Целую вечность.

– Угу. Ясно. Спрыгнуть всегда успеешь. Дай руку, выйдем на середину и поговорим.

– Не, я так постою.

– Ну, стой. Только не двигайся, ладно? Знаешь, я тебе не родственник и не психолог. Я сюсюкать с тобой не собираюсь. Только попрошу объяснить мне, как взрослый человек другому взрослому человеку и не такому уж скверному журналисту, что всё-таки происходит.

– Нет, Алина Ивановна, ничего не происходит. Я сама так решила. Потому что… всё равно уже, – и Томка совсем не по-взрослому шмыгнула носом.

– Ты это из-за… него? – предположила Алька. И попала в точку! Томка зарыдала. Алина ухватила её одной рукой за шубу, другой за тонкое запястье чуть повыше мокрой варежки и вместе с ней плюхнулась в рыхлый снег. Запоздало подумала: если бы девчонка начала вырываться, обеих уже соскребали бы с обледеневшего асфальта.

– Сиди здесь, – приказала Алька. – Рассказывай.

– Я без него жить не могу, – выдохнула Томка.

– Та-ак, – протянула Алька. – А он об этом знать не знает.

– В том и дело, что знает, – всхлипнула она.

– Понятно. Ты подкараулила его на улице и призналась в любви. Ну, и как он отреагировал?

– Он… засмеялся.

– Хм… Солнце моё, а что ему оставалось делать? Предложить тебе руку и сердце? Но мы не в Средневековье живем, когда десятилетних замуж брали. Поразмысли сама – ситуация дурацкая. Заметь – я не говорю, что ты дурочка – хотя в какой-то степени это так. Я просто говорю, что ситуация дурацкая. Дикая и нелепая, – наверное, не стоило этого говорить, но Альку понесло. Видимо, это была психическая реакция на нервное потрясение. – Представь себе, твоя бабушка на грани сердечного приступа. И мать, если вернулась с работы, наверное, уже тоже. Из-за такой, честно говоря, ерунды.

– Ну вот, вы обещали говорить со мной, как со взрослой, а сами воспитываете.

– Я не воспитываю, я констатирую факты. А поступаешь ты не как взрослый разумный человек, а как девочка из детсада: хочу конфетку. Маленькая эгоистка. Ты думаешь, что мир должен крутиться вокруг тебя, как вокруг солнышка? Чепуха! Сколько лет твоей матери?

– Сорок. А при чем тут это?

– Притом. Она уже старая, пойми. И наверняка больная. А бабушка – тем более. Если с тобой что-нибудь случится… Если тебя не будет, им незачем будет жить. Ты же, единственное дитя, для них свет в окошке. А Финисту…

– Кому?

– Тьфу! Виктору… Ему будет наплевать на тебя, мёртвую. Или, не дай бог, искалеченную. Потому что до смерти вряд ли расшибешься, только сломаешь позвоночник. Который, кстати, не срастается. И не будет Витюха чувствовать никаких угрызений совести.

– Вы ещё скажите, что через десять лет я все забуду и полюблю другого, – скептически хмыкнула Томка.

– А вот и не скажу! – радостно заорала Алька. – Потому что таких, как он, не забывают и не… разлюбливают, если это так произносится. Так и будешь мучиться всю жизнь. Умереть любой дурак может. Это самое лёгкое. А слабо прострадать до самой старости и виду не показывать? Ради него, а? Назло ему? Слабо?

Томка округлила зарёванные глаза. Видимо, такое ей в голову не приходило. Помолчали. Потом Алька сказала:

– Пойдем домой. А то, смотри, у меня под свитером даже майки нет. Заработаю воспаление лёгких, с тобой в снегу сидючи.

Томка спокойно позволила пропихнуть себя в окошко и вывести на лестничную площадку. Алька запоздало испугалась: не стянул ли кто её пальто, пока она была на крыше. Пальто висело на перилах. Только вот кошелька с полученной в этот день декабрьской зарплатой и ключей от квартиры в карманах не было. Пришлось проситься на ночевку к родителям, теснить близняшек на их широкой софе. Хорошо хоть, диктофон не взяла с собой, оставила в редакции.

========== 30. ==========

Запасного ключа не было. Папа пообещал выбить дверь и сменить замок после праздника. А пока пусть грабители пользуются, если хотят. Что там красть – скрипучую кровать и чёрно-белый телевизор?

На Новый год Алька была приглашена к Ивановым. Тридцать первого после работы (к счастью, отпустили пораньше) ей предстояла масса дел. Обойти полтора десятка магазинов и магазинчиков в поисках майонеза и мандаринов. Приготовить селёдку «под шубой» в двух экземплярах: для гостей и для родителей. Вырвать из когтей котёнка совершенно новые колготки и убедиться, что они безнадежно испорчены. Запретить Дальке под страхом смерти приближаться к общественным фруктам, а потом сжалиться и выделить и ей, и близняшкам, по паре мандаринок. Что-то сделать с волосами. Выпроводить явившегося с поздравлениями бывшего одноклассника… В конце концов оказалось, что Витюха, Джеки и другие «мальчики» не дождались её у перекрёстка и находятся уже у Ивановых. Так что, ей пришлось волочь сумку с мандаринами и большущее блюдо с «шубой» без чьей-либо помощи.

Алька пришла голодная, усталая, злая и на всё, что происходило вокруг, взирала скептически. Но жена Иванова оторвала её от тарелки с бутербродами и заставила участвовать в конкурсе. А потом все водили хоровод вокруг стола и пели про ёлочку. И Алька вдруг осознала, что Ивановы – мудрые люди. Ведь если занять гостей играми и конкурсами (пусть даже самыми дурацкими), они меньше съедят и выпьют! Погружённая в свои мысли, Алька отправилась на кухню помогать Иванову чистить картошку. Они так увлеклись этим занятием, что едва не пропустили полночь. Метнулись в комнату, схватили протянутые им бокалы с шампанским. «С Новым годом! С новым счастьем!»

Всех было шестнадцать человек вместе с хозяевами. Много незнакомых – Лёнька пригласил своих однокурсников. (Он, несмотря на солидный возраст, был ещё студент, учился на программиста. И даже не заочно). А хипповатый Митя не пришёл, он отметил свои восемнадцать, получил армейскую повестку и решил напоследок побыть с родителями. Перед Рождеством – отправка. «Господи, – думала Алька, – что этому мальчишке делать в армии, он же пацифист! И часовню свою так и не достроил…» Ничего, успокаивала она себя, Егорыч достроит. Надо будет организовать ребятишек ему в помощь. Раз уж не вышло с фильмом… И обязательно позвать маленького поэта Ваську: кажется, ему это нужно – самому хотя бы гвоздь забить. Это будет посильней воскресной школы с пустыми разглагольствованиями.