Текст книги "Клетка ищет птицу (СИ)"

Автор книги: Anrie An

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== 1. ==========

Когда Танька заваривает чай, он чёрный, как гуталин. Честное слово, хочется обмакнуть в этот густой настой обувную щётку, чтобы пошуровать ею по папиным старым ботинкам. А она его пьёт, смакуя, маленькими глотками – почти не разбавляя кипятком и абсолютно несладкий. Я так не могу – я развожу этот чудовищный, по моему мнению, напиток до консистенции «белые ночи» и шарю по кухонным шкафам в поисках сахара и ложки.

В «хрущёвской» кухне тепло и тесно. Здесь бывает весело справлять дни рождения или попросту болтать о пустяках за чашкой чаю с дешёвым печеньем. Современный крупномасштабный мир не приемлет узких улиц, крохотных автомобилей и съёжившихся в пространстве квартир. Но по просторным залам, устланным пушистыми дорогими коврами, бродят скука и равнодушие. В клетушках же хватает места престарелым родителям и горластым младенцам, псам и канарейкам, друзьям и книгам. Может быть, я ошибаюсь, и то, что называют человечностью, не есть величина, обратно пропорциональная метражу и количеству хрустящих бумажек в карманах. Может быть… Только если становится на душе паршиво от мелких мерзких неурядиц, я иду к Таньке, а не к Ивановым в их благоустроенный трехкомнатный рай.

Родители у Таньки Ракитиной врачи, и старший брат врач, и все родственники, сурово глядящие на нас с пожелтевших довоенных фотоснимков, были врачами. А моя подруга, года не проучившись, бросила мединститут и пошла в библиотекари. Круглолицая рыжая смешная милая Ракитка! Ей бы в психологи податься, следуя современной моде. Сколько раз она меня – да и других – спасала от постылой хандры-депрессии! Чай, вино, задушевные разговоры под неизменную музыку «Битлз», вовремя снятая с полки мудрая книга – все это подчас бывало лекарством получше иных патентованных средств.

Кстати, именно Танька и надоумила меня наговаривать весь этот мучительный бред размышлений и фактов на редакционный диктофон. Самой бы мне просто в голову не пришло таким вот наивным образом использовать средство производства в личных целях. Дневников я не вела даже школьницей, теперь же и времени на это не хватило бы, да и глаза к вечеру ломило от обязательной рабочей писанины. А желание выговориться было огромным. И не хотелось злоупотреблять Танькиным долготерпением. Потому что понимала я: служить губкой для чужих слез – не такое уж приятное занятие. Мне самой нередко приходилось выслушивать жалобы на жизнь и душещипательные исповеди друзей-приятелей и даже малознакомых людей.

И вот сейчас мы с ней вместо целительных песен Джона Леннона прослушиваем чудом оставшиеся «в живых» после устроенного Досей погрома кассеты с записями десятилетней давности. Я хихикаю, уткнувшись носом в чашку: господи, какой же дурочкой тогда была! А Танька-Ракитка произносит глубокомысленно:

– Д-да, Алька… Содом и Гоморра в некоторых головах. Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью…

– Кстати, о Кафке,– говорю я, выключая магнитофон.– Я у него вычитала одну фразу…

– Всего одну? – иронизирует Танька.

– Такая фраза целой «Анны Карениной» стоит. На первый взгляд, глупость какая-то. Клетка ищет птицу.

– Как, как? – переспрашивает она.

– Клетка ищет птицу, – медленно повторяю я.

– И что он хотел этим сказать?

– Кафка? Понятия не имею! А я про это сказку придумала. Рассказать?

– Валяй, – соглашается Танька.

Я ерзаю на жёстком табурете, устраиваясь поудобнее, и начинаю:

– Жила-была одна клетка. Пустая. Давным-давно у неё была морская свинка, сонная, прожорливая и самодовольная. Клетка её прогнала. И белку тоже прогнала, потому что та целыми днями крутила своё колесо и мешала ей размышлять о вечном и прекрасном. В общем, она решила найти себе птицу.

– Нашла? – интересуется она.

– Да, нашла. Только птица через месяц сдохла от тоски. Потому что… ну, ей летать надо. Простор, свобода и всё такое. Она же птица…

– Мрачноватая сказочка, – произносит Танька. – А мораль?

– Мораль проста: шут с ними, пусть летают.

Танька хмыкает неодобрительно:

– Долетаются. Один вон упорхнул уже – не поймаешь.

– Если ты о ребёнкином папе, – говорю я, – то он как раз из разряда морских свинок.

– В таком случае стоило ли огород городить?

– Стоило, Танюша, стоило, – без колебаний отвечаю я. – Хотя бы потому стоило, что двадцать девять – возраст критический, это тебе твоя мама-гинеколог лучше меня объяснит. Выращу малышку и без отца, раз уж семья не сложилась. Ждать смысла нет, Финисты – ясны соколы только в сказках бывают.

– Да? – со звоном в голосе восклицает Танька. – Ты так теперь считаешь? А Витюха?

– Витюха сам по себе сказка. Мираж, мечта юной идиотки. Я не смогла бы жить с ним рядом. Потому что тогда он перестал бы казаться мне мальчиком из Зазеркалья.

– Чего ж тебе тогда надобно, разборчивая ты наша? – ехидно спрашивает она. Я не отвечаю. Но я могла бы честно признаться, что мне ничего не хочется и никто не нужен. Совсем-совсем никто. Кроме моей малышки. Но ведь она – это часть меня. Два года назад она ещё жила во мне. Теперь это самостоятельный человечек, любопытная бойкая хохотушка. Но если ей больно, страшно, неуютно, она зовёт меня, бежит ко мне. Она всё ещё пьёт из меня молоко. Невозможно, нереально представить, что какой-то мужчина скажет: «Я её отец, она моя дочь». Так тоскливо делается, когда о чём-нибудь таком подумаешь.

Я наскоро прощаюсь с Танькой и мчусь домой, там мое сероглазое чудо играет в куклы и кубики с бабушкой – целых сорок пять минут без меня!

Наверное, клетка – это привычка. К определённому месту, к отработанным до автоматизма каждодневным действиям, к человеку, который рядом и, как ты думаешь, никуда от тебя не денется. Клетка защищает от внешних невзгод. Она достаточно просторна, чтобы можно было двигаться, и в ней есть необходимый для дыхания воздух. Можно даже просунуть кончик крыла меж прутьями и помахать пером тем, кто беззаботно пролетает мимо. Несложно и дотянуться клювом до удачи, если хочешь ущипнуть ее за хвост.

Но она сжимает, давит, проклятая: сверху, с боков, со всех сторон. И ты начинаешь ненавидеть ее. Рвешься на волю. В кровь разбиваешься о металлические прутья, ломая какие-то нелепые стереотипы. А рядом еще мохнатые четвероногие пищат непонимающе: им-то было уютно за прочной решёткой.

Я несколько раз выламывала самое себя из опостылевших оков размеренной жизни. И все равно через какое-то время меня проглатывала новая клетка. Моя беда в том, что я всегда физически ощущаю эту твёрдую решётку. Есть те, кто даже не подозревает о ней, – они счастливы.

========== 2. ==========

«Я самая обаятельная и привлекательная. Я прелестна, я просто восхитительна. У меня стройная фигура, густые волосы, бархатисто-карие глаза…» Это аутотренинг по Танькиной системе. Каждое утро Алина крутится перед зеркалом, мурлыкает какую-нибудь дурацкую песенку и произносит приведённый выше монолог. На самом деле это всё враньё, и она это знает. Она не стройная, а попросту тощая. И неуклюжая – ходит, цепляясь локтями о дверные косяки. Волосы её топорщатся, не желая укладываться в какую то ни было прическу. А глаза, может быть, и зеркало глубокой и чистой души, да, поди разгляди их за тонированными стёклами очков.

Ей тридцать один год. Вести диктофонный «дневник» она начала в двадцать один. Однако, юбилей!

…Поначалу в редакции районной газеты, где работала Алька, не было никакой техники: только один на троих телефон и громоздкая пишущая машинка, на которой клацала вечно сонная машинистка. О диктофоне и мечтать не приходилось, даже на думских заседаниях корреспондентка Алина Ярцева появлялась с блокнотом и шариковой ручкой. Не дай бог не расслышать или не понять какое-нибудь мудрёное высказывание – специально для тебя никто ничего повторять не будет. А потом и блокноты перестали выдавать. И однажды она припёрлась (иначе и не скажешь!) на интервью к Румянцеву, заместителю мэра, с обрывками обёрточной бумаги.

Вызвали её неожиданно, позвонили прямо с утра домой. На тот момент Алина только-только начинала обживаться в своей собственной, полученной в наследство от бабушки квартире, из которой не выветрились еще следы похорон, и где царила суматоха переезда. В общем, ничего подходящего к случаю, кроме мятой сиреневой бумажины, она не обнаружила, покромсала её по-быстрому и запихнула в карман пиджака. А в высоконачальственном кабинете разложила эти клочья на краю гигантского полированного стола и принялась медленно-медленно конспектировать то, что изрекал Румянцев, Великий и Ужасный. Мэрский зам страшно возмутился:

– Что вы тут копаетесь? Почему, почему вы пришли на интервью без диктофона?

Алька мысленно усмехнулась его манере удваивать слова. И честно-откровенно призналась: мол, у меня диктофона нет, и никогда не было. А почему не было? Да потому что не выдали.

Великий и Ужасный позвонил редактору и, ничуть не стесняясь присутствия юной девушки, наорал на беднягу. Через день на Алькином письменном столе лежала чёрная коробочка. И две кассеты. И пара аккумуляторов с зарядным устройством. Она тогда так гордилась своими пробивными способностями!

========== 3. ==========

Я была тогда другая. Не лучше и не хуже, чем сейчас – просто другая. Слушаю – и не узнаю себя. Даже голос в наушниках не мой, чужой – звонкий какой-то. Странно переводить живую речь в черные строчки, ползущие по экрану компьютера. Моя малышка спит, а я печатаю. Главы летописи-исповеди, как сны-воспоминания, ползут, ползут…

11 августа

Нет, я человек не творческий, и не убеждайте меня в обратном. На творческих я насмотрелась, спасибо. Один Володя Полонский, наш местный бард, чего стоит. Вламывается по ночам в квартиры знакомых, требует, чтобы с ним поговорили. Он человек легко ранимый, у него депрессия. Его никто не любит, никто не понимает. Кругом волки – не люди. Волчье время.

– Володя, два часа ночи! Тебе на работу завтра. Мне, кстати, тоже.

Нет, он не хочет ничего слушать. Сначала я должна выслушать его. Все его жалобы на тяжёлую жизнь. Он пьян. Он читает наизусть свои стихи, потом Гумилёва и Есенина, потом опять свои. Бормочет что-то невразумительное. Я наливаю ему чаю и звоню Марине, чтобы не беспокоилась. Я говорю ей, что не знаю, с кем он пил. Она не верит. Думает, что со мной.

Он несчастный человек. Ему сложно общаться с людьми: с ним никто не хочет разговаривать. С ним, зато потусторонние силы очень охотно беседуют. Всякие черти с рогами. Дьяволица рыжая в чёрных чулках. Он скоро бросит всё и уйдет туда, к ним. Потому что уж лучше в аду, чем в нашей земной бестолковости. И я ему верю. Но я туда вместе с ним не собираюсь.

– Ну, подумай сам, Володька! Если я уйду, кто здесь-то дела делать будет? У меня таких, как ты, творческих людей, – полгорода знакомых. Должен кто-то их в период депрессии чаем отпаивать. Одной Таньке не справиться…

========== 4. ==========

На самом деле к Алине нечасто ходили гости. Разве случайно забредёт кто-нибудь на огонёк – как вот Володька. Однажды она написала умилительную статью, расхвалив его концерт в одном поселковом доме культуры, и бард счёл это поводом для начала дружеских отношений. И не только дружеских. Алька легко согласилась на странную роль то ли младшей сестрёнки обоих супругов Полонских, то ли нетребовательной Володькиной любовницы, привычной слушательницы его вечных обид на весь мир. Володька был забавный, и его было жалко за то, что ему тридцать один год, и за то, что он всё пьёт водку и поёт свои грустные песни. И она решила: ну, пусть он будет, этот Володька. Раз нет никого больше, так пусть хоть этот.

«А к себе в гости, – признавалась Алька, – я и сама бы не пошла». Её квартира была похожа на гостиницу – нежилая. Вроде бы всё как у людей: мебель, занавески, чашки из сервиза с золотым ободком. Только пусто до тошнотворности. Да ещё по ночам кто-то шуршит в стенном шкафу: то ли мышь, то ли полтергейст.

У Татьяны, наоборот, часто собирались компании. И никогда не бывало такого: мол, ты лучшая подруга, а вот она – второй сорт. Шоколадку делят – всем по дольке, пусть даже пятнадцать человек в кухню набьётся. Водку – ну, не пей, если не хочешь, обижаться не станут. И всегда так по-доброму всё, спокойно, душевно. Душевно – Танькино любимое слово.

Аля хорошо помнила, как в первый раз зашла к ней, к полузнакомой девушке-библиотекарю, чтобы вернуть «Сильмариллион». В библиотеке этой мудрой книги старика Толкиена не оказалось, и Таня (работавшая там тогда всего-то второй день и принимавшая читательские беды близко к сердцу) предложила ей собственный экземпляр. Алька пообещала, что вернёт через неделю, а продержала книгу три месяца. Сначала сама прочла, потом сестрёнки перелистывали, честно пытались осилить суперсерьёзный и навевающий сон комментарий к доброй и героической сказке про хоббита. А затем она ещё сколько-то времени думала: ох, как неловко, как нехорошо получилось. Наконец, набралась смелости, позвонила. Долго извинялась в трубку. Записала продиктованный домашний адрес, пришла. Отдала книжку.

В прихожей толклись какие-то парни, белобрысая девица с бисерными «фенечками» на запястьях тащила из комнаты в кухню бокалы. Алька ещё раз извинилась, пробормотала смущенно:

– Ох, я, наверное, не вовремя…

– Да ты что! – замахала руками Танька. – Заходи давай. Пива хочешь?

И вдруг открылась дверь и на пороге кухни появилась… Екатерина Вторая. Секунды через две Алька, конечно, сообразила, что это Танькина мама: она ведь была у неё на приёме в женской консультации. Но первоначально иллюзия была полная: призрак матушки императрицы в бежевом плаще.

– Пиво пьёте? – грозно вопросила она. Поморщилась, поглядывая на жёлтую жижу в фамильном хрустале, на поскучневшие лица ребят. Развернулась и вышла.

– Сейчас нас всех отсюда выгонят, – грустно сказал высокий тонколицый паренёк с волосами до плеч.

Императрица возвратилась – уже без плаща, в жёлтом с малиновыми разводами домашнем халате. В левой руке она несла газету, а в правой – здоровенную, в полметра, наверное, длиной копчёную рыбу.

– Кушайте, ребята! Это моя сноха с Дальнего Востока прислала.

========== 5. ==========

В этой же компании Алька однажды встретила Витюху. Сначала она даже не знала, что он – Витюха. Ребята смеялись, рассказывая: «А помнишь, как Финист сделал барабан из бутылок-полторашек?» В споре цеплялись, как за последний аргумент, за это имя: «Вот спроси Финиста, если не веришь!» Говорили с мечтательной улыбкой: «Вернётся Финист из армии, тогда…» Алину любопытство разбирало: что за птица – Финист? Увидеть бы этого сказочного героя…

Увидела. В начале июня компания собралась на чайную вечеринку к Ивановым. Задумчивого бородатого Лёню и его юную супругу (имя её было, кажется, Лена, но за глаза все называли её просто «жена Иванова») поздравляли с годовщиной свадьбы. Кто-то сообщил новость: Финист демобилизовался, приехал домой. Жена Иванова так и встрепенулась от этого известия:

– А почему его не позвали? Лёня, сейчас же, немедленно позвони ему!

Иванов позвонил. И через полчаса были суета в прихожей, восторженный девичий визг. Алька одна осталась в комнате. Ей-то что – не она его в армию провожала, не ей и встречать, она тут человек новый. Присела на край дивана, раскрыла первый попавшийся журнал. И услышала, как Иванов объясняет кому-то (кому, как не таинственному Финисту?):

– Это Алька из редакции.

Алина оторвала взгляд от журнала – и поняла, что благопристойную чайно-застольную скуку вытерпела не напрасно. Потому что перед ней стоял солнечный мальчик. Такой, каких не бывает. Из кинофильмов годов этак семидесятых – скромно-улыбчивый, ясноглазый. Рюкзак бы ему на плечи да гитару в руки – и в тайгу, на край света, в путешествие за туманом. Удивительно, как удалось ему после армии (о которой говорят и пишут столько жуткого) не огрубеть и не сломаться, а остаться таким вот светлым мечтателем!

Она протянула руку, чопорно представилась:

– Алина.

По паспорту она была Алевтиной, но это имя, как ей казалось, отдавало кухней и прачечной. Она и заметки в газете подписывала только так: Алина Ярцева. Фамилия, кстати, настоящая, не псевдоним.

– Витя, – сказал он. Помедлил и добавил. – Можно Витюха.

Тут его окликнули, он отвлёкся, пошел беседовать то с одним, то с другим, и жевать кусок торта, и снисходительно-вежливо улыбаться жене Иванова, которая с ним старательно кокетничала (а муж её Лёня бродил по кухне из угла в угол, усталый и грустный). В общем, на Алину он больше внимания не обращал. И она по-тихому обула туфли и ушла. Ни с кем прощаться не стала. Только кивнула, проходя в прихожую мимо кухни, несчастному Лёньке и Таньке, которая прибежала туда, видимо, его успокаивать.

Странно, но с этого момента ей стало казаться, что идиллическая атмосфера в компании разлаживается. Какие-то склоки, раздоры появились. Какие-то истории, которые рассказывают шёпотом и не при всех – по сути, банальные сплетни. Из-за Витюхи? Или просто прошло время очарования новизной, и она стала внимательнее приглядываться к друзьям? (Хотя, наверное, их нельзя было назвать ее друзьями. Они приятели – люди, с которыми приятно провести время).

И вообще ей скоро стало не до них. И не до Витюхи. Ни до чего. Потому что на работе она осталась одна.

========== 6. ==========

Так получилось. Тираж падал. Поддержки не было никакой: власть коммунистов уже приказала долго жить, а спонсоры-рекламодатели ещё не появились. Инфляция ломала зубы о последний «деревянный» рубль. Ну, корреспондентский люд, долго не раздумывая, и рванул куда подальше: кто за крупной денежкой в коммерческие структуры, кто за весёлой жизнью к конкурентам, на городской телеканал. Редактор, кстати, первым сбежал, кинув газету на зама, старичка-ветерана Михалсаныча. Осталась Алина – с одним курсом педагогического образования, с новеньким диктофоном в руке и раздолбанным фотоаппаратом «Зенит» на ремешке через плечо, с пятью псевдонимами и потрясающей способностью присутствовать в трёх местах одновременно. А ещё имелись в наличии сонная машинистка (без которой вообще можно было обойтись) и пьянчужка-уборщица. И бухгалтерша. Но та тоже долго не проработала, ушла на пенсию, подготовив себе замену – бойкого на язык паренька Алёшку.

Алькина должность теперь именовалась «куда пошлют», или «Фигаро здесь, Фигаро там». Бегала она и по фабрикам-заводам, и по выставкам-концертам. И все ножками, ножками, потому что, хотя «жигуль» у редакции имелся в наличии, шофёр уволился, и ничего тут нельзя было поделать. За город, правда, её вывозили – на колымаге цвета хаки, принадлежавшей сельхозуправлению. Подробно рассказывали о посевах и надоях, в которых она ничегошеньки не понимала. Во всех этих колхозах, переименовавшихся к тому времени в товарищества и кооперативы, гостей принимали с прежним, советским размахом. Накрывали столы с пирогами да разносолами – даром, что свои работники без копейки сидят. Впрочем, наверное, даже не из застойной жизни была эта традиция, а из барских ещё усадеб. Издавна любила Русь деревенская щедростью своей покичиться: что есть в печи, всё на стол мечи, а коль нет ничего, так у соседа займи и пропей-прогуляй с гостями именитыми, чтобы им пыль в глаза пустить. Тоскливо от понимания этого делалось, и пироги в горло не лезли.

21 октября

Я иду во Дворец, буду писать про группу «Ключи». Дворец – это понятно что такое – просто Дворец культуры. А «Ключи» – это рок-группа, городская, любительская, без претензий на величие. Играют, стараются, сочиняют что-то своё. И надо про них забацать статейку – такую, чтобы молодёжи было интересно.

========== 7. ==========

В общем-то, это было нетрудно, музыканты – знакомые люди: меланхоличный Лёнька Иванов, Джеки, похожий на юного Сирано де Бержерака (был в давние времена такой задира и поэт с ясной душой и большим носом), и барабанщик – длиннорукий краснолицый Тема. Танька посоветовала сходить к ним на «репу» – на репетицию, значит.

На самом деле Алька часто слышала, как они играют. Приводила сестрёнку Дальку на бальные танцы и, скучая, бродила полтора часа по коридорам. Выставку детского рисунка изучила до самой крошечной закорючки на хвосте лиловой гуашевой кошки. Со всеми словоохотливыми вахтершами перезнакомилась. И каждый раз хотя бы минут на пятнадцать поднималась на третий этаж, потому что там звучала музыка, сумасшедшая странная музыка. Электронные «дзынь-бухи» сливались и перекрещивались с протяжным: «На горе колхоз, под горой совхоз, а мне миленький задавал вопрос…» Когда она сообразила, в чем тут фокус, долго смеялась. Просто репетиционные комнаты рокеров и фольклорного ансамбля были впритык одна к другой. Скопление звуков представилось ей тогда двумя невесомыми лентами. Каждая ползет из своей щели под дверью, и вот они слипаются, скручиваются…

Алина заранее созвонилась с Джеки насчёт интервью. Помогла Дальке натянуть чёрный гимнастический купальник – в нём сестричка делалась похожей на стрижа – и поскакала вверх по лестнице. Гитарист ждал ее, сидя на перилах. Она примостилась рядом с ним и включила диктофон. Выслушала подробнейшую историю возникновения «Ключей» – как мальчик Женя Завьялов (настоящее имя её собеседника) с другом-одноклассником Афиногеновым, наслушавшись «битлов» и «лед зеппелинов», задумали и осуществили… Как искали по всем школам барабанщика, как приходил на репетиции застенчивый бородатый Иванов, поначалу слушал и молчал, а потом взял на гитаре несколько аккордов, и все сразу поняли – именно этого человека рок-группе не хватало. Как кочевали – из квартиры в подвал, из подвала в квартиру – пока не вымолили у директрисы Дворца комнатушку для репетиций. В общем, все счастливые рок-группы счастливы одинаково…

Подошёл Иванов с сигаретой в длинных музыкальных пальцах.

– Алька, привет. Джеки, кинь зажигалку.

– Как вы там? – поинтересовался Завьялов. – Финист прикалывается?

Кто-о? Честно говоря, вот уж кого она не ожидала… Надо фантазию иметь, чтобы из фамилии Афиногенов вычленить прозвище Финист.

Между тем, он сам шагал к ним и улыбался, как солнышко на картинке из детской книжки.

– Здравствуй, Витя, – сказала корреспондент Алина Ярцева. – Финист – это твое сценическое имя?

– Вообще-то, я ненавижу, когда меня так называют, – отозвался он.

– Ох! Прости, пожалуйста, я не знала…

В общем, интервью в этот момент закончилось. Репетиция тоже. То есть, может быть, она и продолжалась, только без бас-гитары и вокала. Алька с Витюхой болтали о каких-то пустяках. Потом Алина опять заохала, потому что появилась Далька в куртке и шапке и, хлопнув пакетом с купальником и чешками по перилам, заявила, что кружок уже давно кончился, и уборщица выгнала её из раздевалки. И побрели они, не торопясь, по берегу Волги под акварельно-синим звёздным небом. Далька то забегала вперёд и кружилась, примеряя корону из кленовых листьев, то цеплялась за их руки и раскачивалась, как на качелях. Наконец, они сдали сестрёнку уже начавшим паниковать родителям, и Витюха отправился провожать корреспондента.

У подъезда он, неловко хихикнув, спросил:

– Ну, что, целоваться будем?

Как надо было воспринимать его слова? Как не очень удачную шутку, наверное. Они попрощались по-мальчишески: с размаху ладонью о ладонь – хлоп! И никаких «встретимся ещё раз», «запиши мой телефон» и прочей романтической чепухи.

========== 8. ==========

Статью под названием «Четверо и музыка» Алина написала довольно быстро. Потом, снова созвонившись с Джеки, собрала ребят – на этот раз среди бела дня, при солнечном свете – и сфоткала во дворе Дворца под голубыми елями. Почему не на сцене и не в репетиционной комнате, где плакаты с «зеппелинами»? Да просто потому, что вспышка приказала долго жить. Как еще сам «зенитик» работал – непонятно. Групповому снимку с присевшим на корточки жизнерадостным Витькой в центре нашлось место не только в газете, но и в верхнем ящике Алькиного письменного стола. Как взгрустнётся – открывала и любовалась улыбкой солнечного мальчика.

…Как-то ей позвонила Алёна из Дома детского творчества:

– Аль, тут областные какие-то конкурсы объявили для детишек до двенадцати лет. Изо, музо и наше с тобой «шизо». Повезёшь своих?

Я обрадовалась:

– Классно! Правда, у меня все здоровенные лошади, из девятого. Одиннадцатилетних только двое.

– Ну, двоих и бери.

Речь шла о пацанах и девчонках – сочинителях. Аленка в своём ДДТ вела литературный кружок. Алька же с сентября (будто других забот ей мало!) взяла на себя занятия с юнкорами, а они не только писали заметки про школу и летний лагерь, но и баловались стишками, рассказиками. Ну, не гении-вундеркинды, так что из того? Почему бы не попробовать, не отвезти детей на конкурс? Не выиграют, так хоть прокатятся. И послушают, что и как другие сочиняют, поучатся. Сначала она думала, что будет готовить к поездке только младших – белобрысую Томку с её стихами-песенками и толстячка Мишаню, который исписывал пухлые общие тетради фантастическими историями. Потом оказалось, что можно участвовать и старшеклассникам, только они пойдут вне конкурса. И вот теперь она по ночам разбирала каракули на листках в линейку и клеточку и вдохновенно набивала на пишущей машинке ребячьи опусы.

А что ещё делать ночами бедной одинокой девушке? У творческого Володьки длился и длился очередной всемирный запой, но на этот раз он происходил, видимо, где-то далеко от её неуютной, похожей на необжитой гостиничный номер квартиры.

25 октября

Тамара – девочка – «вождь краснокожих», любимица больших ребят. Они прозвали её Тома Сойерова. Настоящая её фамилия Пояркова, но об этом даже я, каюсь, иногда забываю. Томка сочиняет очаровательные хулиганские стишки и распевает их на модные мотивы. Для её выступления перед большой аудиторией нужно музыкальное сопровождение. Гитара, конечно. Пианино – это слишком серьёзно.

========== 9. ==========

Алька решила, что пригласит кого угодно из знакомых музыкантов, только не Володьку. Дядька, который наблюдает чертей во хмелю, – не лучшая компания для школьников. Только вот кого? Джеки попался ей с Далькой навстречу на дворцовской лестнице и продемонстрировал перетянутую эластичным бинтом кисть руки.

– Не играем сегодня, – с мрачным видом сообщил он. – Лёнька у бабки в деревне, я – инвалид. Один Артём сидит, как приклеенный, палочки дрессирует. Слышишь – грохочет?

Алька прислушалась. Гремело жутко. Ей стало интересно: а почему же не пришел на репетицию Финист? Спросить об этом Завьялова она постеснялась.

Пока Далька тянула носочки у балетного станка, Алина спустилась на первый этаж и попросила у старушки-вахтёрши разрешения воспользоваться телефоном. Позвонила Ленке Ивановой – узнать, не вернётся ли её муж к субботе. Принялась торопливо и запутанно объяснять ситуацию. И вдруг услышала в трубке радостный Витюхин голос:

– Здравствуй, Алюня! Я всё слышал по параллельному. Съезжу, сыграю. Я все равно собирался в эти края с… человеком одним. Вы ведь на гороновском автобусе поедете?

– На гороновском… – совсем растерявшись, выдавила Алька.

– Классно! Значит, двух зайцев – одним ударом. Надо только порепетировать с твоей певицей. Когда увидимся?

У Альки голова кругом пошла. Она назначила день и час встречи в редакции, быстро попрощалась и шмякнула трубку о рычаг. Перевела дух, листая записную книжку, и снова позвонила – на этот раз Томке, проинформировала юное дарование о предстоящей репетиции с музыкантом.

27 октября

С ума сойти! Упасть и не встать! Ну, и кто мне объяснит, что делает Витюха в гостях у Ленки, в то время как её муж трескает бабулины пирожки? Нет, не может быть! Подите прочь, дурацкие подозрения! Они просто друзья, ну, и общаются себе подружески. Чай пьют, разговоры разговаривают. Витя же сверхположительный чудо-мальчик. Это вам не Володька. Тот, кстати, приходил опять сегодня – непризнанный поэт, загадочная натура. Я его выставила. Мне от его ночных присутствий уже плохо делается.

28 октября

Ура! Была репетиция. Я так испереживалась! Боялась, что Витька откажется тренькать попсовые мелодии. Он же чуть не с первоклашек слушает и играет только рок, и ничего больше. Но всё нормально прошло.

========== 10. ==========

Да, всё прошло без проблем. Алька взяла ключи от редакции, и они устроились в чайной комнате, где всегда проходят юнкоровские посиделки. Никому из ребятни, кроме Томки, она не звонила, думала провернуть это дело без зрителей, чтобы не смущать ни певицу, ни аккомпаниатора. Талька с Галькой, правда, всё же примчались – полюбоваться на нового знакомого старшей сестры, младшая о нём, небось, все уши прожужжала. Уселись, две кумушки-лисички, на подоконник и всё шушукались, перешёптывались. Финист пришёл – сам в чёрной кожаной куртке с заклёпками, и гитару принёс в таком же, как куртка, чехле. Томка сняла ботинки, как воспитанная девочка, встала на стул и затянула свои пародии. Витюха без труда подобрал к ним какие-то простенькие аккорды. На всю репетицию ушло не больше получаса.

Потом они сдали Тому с рук на руки поджидавшей у дверей бабушке, проводили девчонок, а на обратном пути завернули к Таньке. У той, как всегда, были гости. Сидели в проходной комнате, в темноте, смотрели даже не мультики, а диафильмы. Какую-то совсем детскую плёнку, про семерых козлят, что ли. Читали подписи к картинкам на стене по ролям, на разные голоса. Смеялись. Танькин папа сидел на табурете в стороне от компании и тоже похохатывал. Мама, похожая на царицу Екатерину, бродила из кухни в комнату и обратно с чашками-тарелками и попутно комментировала происходящее. Тут же и собака Динка крутилась, белая с чёрными пятнами. Поминутно вскакивала к кому-нибудь на колени и выпрашивала чипсы.

Витюха сходу включился в игру. Взял гитару и принялся импровизировать. Часа не прошло, как он сочинил уже целый мюзикл. Точнее, это, наверное, была рок-опера. Себя он назначил на роль главного волка и прыгал по комнате, с Динкой на руках, распевая волчью арию. Собачка охотно подвывала – правда, чаще всего невпопад.

До своей квартиры Алька добралась уже под утро. Едва успела почистить зубы и рассказать своему дорогому диктофончику о событиях прошедшего дня, уже вчерашнего. Потом сменила кассету – и работать!

========== 11. ==========

И вот настала суббота. Накануне Альку колотил страшный мандраж. Потому что одно дело – собирать детишек дважды в неделю, рассказывать им всякие умные вещи и неназойливо понуждать к написанию заметок. И совсем другое – вывезти полдюжины подростков в чужой город. От знания, что среди этой компании две её родных пятнадцатилетних сестры, легче не становилось – скорее, наоборот. На чужих-то она ещё могла надавить авторитетом руководителя, а Талька-Галька знали слабые места старшей сестрицы и умело этим пользовались. Так было прошлым летом, например. Состроили обиженные физиономии, подпустили слезинку – ну, как не отпустить несчастных девочек в такую жару на Волгу (с недолеченной-то ангиной!).