Текст книги "Бедная Лиза (СИ)"

Автор книги: АНОНИМYС

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава десятая
Убийца в открытом море

Нестор Васильевич Загорский привольно расположился в удобном кресле на верхней палубе парохода «Джеймс Ли», идущего из Майями в Гавану. С августа 1911 года, когда «Джоконда» была украдена из Лувра, прошло целых два года. Почти все это время за редким исключением Загорский занимался срочными государственными делами, точнее сказать, делами близящейся войны. О том, что война не только близится, но и очень скоро разразится, не говорил только ленивый, однако действительный статский советник, как лицо информированное, мог даже предполагать примерные сроки ее начала.

Тем не менее, все это время он следил по газетам за судьбой Джоконды, или, как называл ее Ганцзалин, бедной Лизы. За два прошедших года следствие не продвинулось ни на шаг. Кроме того, в апреле 1912 года затонул «Титаник», и про украденный шедевр Леонардо да Винчи забыли не только обыватели, но и газетчики.

– За это время с картиной могло случиться все, что угодно, – говорил Нестор Васильевич своему помощнику. – Вор мог ее уничтожить из страха разоблачения, увезти куда-нибудь в Австралию, наконец, она могла осесть в коллекции какого-нибудь нувориша, чтобы никогда уже не появиться на глаза широкой публике. И, тем не менее, я полагаю, мы должны быть добросовестными и попытаться довести дело до конца.

Именно по этой причине Нестор Васильевич со своим верным Ганцзалином совершили утомительное трансатлантическое путешествие, некоторое время провели в Североамериканских Соединенных штатах, а теперь вот плыли из Майями прямиком на Кубу, куда, по последним сведениям, направился и маркиз де Вальфьерно.

– Америка – хорошая страна, – заметил Ганцзалин, – там много китайцев. В этот раз она понравилась мне больше, чем в прошлый, когда мы занимались там делом Верещагина.

– Это естественно, – отвечал Загорский, – если учесть, что в прошлый раз нас там чуть не убили.

На действительном статском советнике лихо сидел пробковый шлем, белый хлопковый костюм под палящими лучами солнца казался еще белее, общий портрет несколько разнообразили черно-белые штиблеты.

– Вы похожи на английского офицера на пенсии, – заметил ему Ганцзалин, развалившийся рядом с ним в таком же точно кресле. На нем не было шлема, однако крепко, ветром не сдуть, сидела панама, а одет он был в любимые оливковые брюки, такой же жилет и голубую сорочку. – Не хватает только старого верного мажордома, вывезенного откуда-нибудь из индийских колоний.

– Не худшее сравнение, что я от тебя слышал, – усмехнулся Загорский. – Согласен быть английским офицером, но в звании не ниже полковника, иначе мне просто не хватит на жизнь. Что же касается мажордома, ты и есть мой мажордом. Только вывез я тебя не из Индии, а из Китая.

Помощник пробурчал, что пробковый шлем не слишком идет его господину. Гораздо изящнее на нем выглядит цилиндр или хотя бы котелок.

– Во-первых, цилиндр или котелок гораздо хуже спасает от палящих тропических лучей, чем пробковый шлем, – парировал Загорский. – Во-вторых, пробковый шлем отлично защищает голову от разных неожиданных ударов – скажем, падающих с пальмы кокосов.

Ганцзалин, однако, уже не слушал действительного статского советника. Он с некоторым беспокойством озирал раскинувшиеся перед ними морские просторы. Пока они беседовали, на море началось небольшое волнение силой, вероятно, в три-четыре балла, так что чувствительные к качке пассажиры поспешили скрыться в каютах.

– Если дело так пойдет дальше, мы, вероятно, останемся на палубе одни, – заметил Загорский, с удовольствием глядя на то, как за бортом на зелено-синей волне вскипает от бурунов белая пена.

– Если дело так пойдет дальше, мы, вероятно, окажемся на дне морском, – озабоченно сказал помощник, непроизвольно вцепляясь руками в ручки кресла.

– Не волнуйся, я хорошо плаваю, и спасу тебя, – беспечно отвечал Нестор Васильевич.

Ганцзалин ворчливо отвечал, что спасению из бушующих вод он предпочел бы спокойное пребывание на суше.

– Вы уверены, что этот чертов маркиз отправился на Кубу? – спросил он, озабоченно озирая раскинувшиеся перед ними морские просторы.

– Совершенно уверен, – отвечал действительный статский советник. – Русская разведка, хоть и делает в Америке первые шаги, продвинулась в своем ремесле уже довольно далеко.

– Не в последнюю очередь благодаря вам, – заметил китаец.

– Ты уж слишком переоцениваешь мою скромную персону, – засмеялся Нестор Васильевич. – Впрочем, это не так важно. Важно, что словам нашего консула в США можно полностью доверять. И если он заявил, что господин де Вальфьерно отправился на Кубу, значит, так оно и есть.

Помощник озабоченно посетовал, что они не знают даже, как выглядит этот самый Вальфьерно. Загорский отвечал, что можно было бы, конечно, получить его фотографию, но для этого пришлось бы серьезно обеспокоить консула, а это не входило в его планы. Кроме того, такие люди, как их маркиз, обычно часто меняют внешность, так что ни на фотографию, ни, тем более, на описание особенно рассчитывать не приходится. Но это не страшно. Он уверен, что на Кубе они найдут его очень быстро.

– Каким образом? – поинтересовался помощник.

– Как это всегда делается в России – при помощи влиятельных знакомых.

Ганцзалин нахмурился. Они были вынуждены вернуться в Россию и прервать расследование на целых два года, за это время картину могли не один раз продать и перепродать. Действительный статский советник пожал плечами: если картину продали, они узнают у Вальфьерно, кому именно она была продана. Однако он полагает, что у аргентинца картины нет, и никогда не было, вся история была затеяна не затем, чтобы продать оригинал, а чтобы под видом оригинала продать несколько копий. Однако, если дело обстоит именно так, как они думают, Вальфьерно знает, кто похититель. Узнав его имя, они очень быстро смогут найти и саму «Джоконду».

– А как мы будем работать тут, на Кубе? – спросил китаец. – Вы ведь, насколько я помню, не сильны в испанском.

Действительный статский советник отвечал, что, во-первых, он, как всякий приличный человек, знает латынь, а она очень близка к испанскому, Во-вторых, пока они плыли из старого Света в Новый, он как следует проштудировал самоучитель испанского языка. И, наконец, Куба уже лет пятнадцать находится под прямым влиянием США, так что интеллигентная публика здесь уже худо-бедно, но выучила английский. Одним словом, на Кубе они не пропадут. Тем более, как уже говорилось, у Загорского имеются тут добрые знакомые.

– Прости мне мой невольный каламбур, – вдруг прервал сам себя Нестор Васильевич, – но позволь узнать, куда это ты все время косишься?

Помощник отвечал, что никуда он не косится, просто у него такое строение глаз.

– Я и тебя, и строение твоих глаз знаю много лет, – хмыкнул действительный статский советник. – Так что, будь любезен, не морочь мне голову, и скажи, чем тебе не нравится тот молодой метис в рубашке с короткими рукавами, стоящий у борта и глядящий прямо в море.

– А он метис? – спросил Ганцзалин с интересом. – Он похож на испанца, я что-то не увидел в нем ничего индейского.

Действительный статский советник отвечал, что Ганцзалин напрасно так и не взялся за те труды по физиологии и расовым теориям, которые он ему рекомендовал, в противном случае он наверняка заметил бы небольшие, но явные признаки того, что они имеют дело с метисом, хотя, очевидно, индейской крови в нем совсем немного. Это во-первых. А во-вторых, за долгие столетия, что Куба находилась под властью испанцев, носителей чистой крови там не осталось – все или метисы, или мулаты, или прочие квартероны. Так что все-таки заинтересовало его в том молодом человеке, который так неотрывно смотрит в морскую пучину?

– Он убийца, – коротко отвечал Ганцзалин.

Действительный статский советник был, очевидно, удивлен такой категоричностью. Тем не менее, он внимательно оглядел молодого человека. Интересно было бы знать, из чего исходил Ганцзалин, прежде чем сделать столь далеко идущие выводы?

– Вокруг него витает дух убийства, – помощник не отрывал глаз от молодого метиса. – Я видел много убийц, я не могу ошибаться.

Загорский задумался. А Ганцзалин уверен, что речь идет об убийстве? Если следовать физиогномике как науке, ему кажется, что юноша скорее охвачен отчаянием – лихорадочным и беспросветным. Пожалуй, он больше похож на самоубийцу, чем на убийцу.

– Он и то, и другое, – отвечал помощник. – Он сначала убьет, а потом покончит с собой.

Действительный статский советник нахмурился. Если немного поразмыслить, эта версия может показаться похожей на правду.

– Потому что это правда и есть, – непререкаемым тоном заявил Ганцзалин. – Вопрос не в этом, вопрос в том, что мы теперь будем делать? Вы уверены, что он в своем уме, и ему не все равно, кого убивать? Мне безразлично, что он покончит жизнь самоубийством, но мне совсем не улыбается помереть среди бурного моря.

Загорский открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут на палубу вышел представительный господин с усами, бородкой и ласковыми, близко посаженными глазами. Господин был одет в синий сюртук, в руке он держал дорогую трость с серебряным набалдашником. Видимо, в каюте его немного укачало, и он решил выйти на палубу глотнуть свежего воздуха.

Неверным шагом, опираясь на трость, он подошел к борту и уперся в ограждение руками, глядя куда-то вперед, где буйствовал Посейдон, нагоняя волны. Господин в сюртуке оказался в каких-то двадцати футах от молодого метиса. И тут случилось нечто необыкновенное. Ощутив чужое присутствие, молодой человек, до этого неотрывно глядевший в море, медленно повернул голову туда, где стоял господин в сюртуке. Несколько секунд он неотрывно смотрел на него, потом его словно бы швырнуло влево. Спустя мгновение он уже развернул господина в сюртуке спиной к борту и навалился на него, двумя руками вцепившись ему в горло. Его противник, хрипя, пытался оторвать врага от себя, но силы были, очевидно, не равны. Продолжая душить свою жертву, метис что-то отчаянно выкрикивал ему в лицо.

По счастью, Ганцзалин уже поднялся из кресла и за пару секунд преодолел расстояние до сражающихся. Не без труда он оторвал от горла жертвы сначала одну руку метиса, а потом и вторую. Предприятие оказалось тем более трудным, что приходилось действовать аккуратно, чтобы не опрокинуть господина с ласковыми глазами за борт, в кипящую белой пеной пучину. Глаза у того, впрочем, совершенно перестали быть ласковыми, но сделались безумными от ужаса.

Почувствовав, что свободен, он бросился вон с палубы, оставив Ганцзалина один на один с обезумевшим метисом. При других обстоятельствах это не было бы проблемой – китаец не врал, говоря, что видел на своем веку немало убийц и, более того, некоторых лично отправил на тот свет. Однако этот случай был особый. Противник как будто совершенно ополоумел – он выл, лягался, царапался, пытался ударить Ганцзалина лбом, откусить ему нос, и вообще вцепиться зубами в любое место, до которого мог дотянуться. Китаец ловко перехватывал его руки, однако тот был скользким и вертким, как угорь и продолжал выдираться с необыкновенной силой. В какой-то момент Ганцзалин все-таки прижал безумца к борту и, кажется, уже готов был вышвырнуть в воду, однако тот вдруг неожиданно затих и обмяк на руках у китайца. За спиной метиса высилась худощавая фигура действительного статского советника.

– Однако не слишком вы торопились, – недовольно заметил Загорскому помощник.

Тот только руками развел: вмешался, когда смог.

Спустя несколько секунд на палубу высыпало полдюжины крепких матросов, очевидно, науськанных чудесно спасшимся господином в сюртуке. Матросы на миг замерли, видя, что имеют дело с сеньорами вполне респектабельного вида, которые почему-то поддерживают молодого человека, находящегося без сознания. Но тут появился старший помощник, человек умный и распорядительный, и все немедленно встало на свои места.

Через пару минут благодаря помощи Загорского метис пришел в себя, матросы замкнули на нем наручники и увели прочь. Спускаясь в трюм, неудавшийся убийца что-то выкрикивал слабым голосом.

– Что он кричит? – спросил Ганцзалин.

– Он кричит… – Загорский нахмурился, вслушиваясь в бессвязный поток слов. – Он кричит «убийца» и «вор».

– Это он нам? – удивился помощник.

Действительный статский советник покачал головой: едва ли. Очевидно, убийцей он называет того господина, которого пытался перед этим задушить. Действительный статский советник посмотрел вперед, где прямо по курсу уже поднимались над водой кубинские берега.

– Пожалуй, мне стоит побеседовать с ним прежде, чем его передадут в местную полицию, – озабоченно заметил Загорский. – Будь тут и никуда не отлучайся. Я скоро вернусь.

Вернулся он даже раньше, чем рассчитывал – старший помощник был непреклонен и не пустил его к схваченному метису. Сказал, что если русскому синьору так нужно, он вполне сможет поговорить с преступником на берегу, после того, как того сдадут полиции.

– Ничего, – бодро проговорил действительный статский советник, – будем надеяться, что местные стражи закона окажутся сговорчивее. Совсем немного – и мы окажемся на берегу.

Гавана встретила их необыкновенным разнообразием стоявших в порту разнокалиберных судов. Здесь были представлены все роды и виды кораблей – от старых парусных фрегатов до огромных трансатлантических лайнеров, дававших протяжные, словно крик плезиозавра, гудки. Ужасающе скрипели лебедки, громогласно отдавали команды такелажники и суетились рядом с ними простые грузчики, развязно скалили зубы сошедшие в увольнение матросы, один из которых даже исхитрился толкнуть Ганцзалина плечом – без всякой, впрочем, задней мысли. Помощник Загорского обратил внимание на то, что в порту было необычно много женщин – одетых в белые, красные, желтые платья, и ярких, словно райские птицы.

– Неужели все это проститутки? – удивился китаец.

Господин не счел нужным комментировать это двусмысленное заявление, он внимательно наблюдал за двумя нижними чинами, которым из рук в руки передали проштрафившегося метиса, и которые повели его в отделение. Загорский велел помощнику оставаться на месте, а сам устремился следом за полицейскими.

Отсутствовал он больше получаса, однако Ганцзалин не успел соскучиться. Он с большим интересом наблюдал за суетливой, словно муравейник, жизнью большого порта. Такого этнического и расового разнообразия он раньше, кажется, нигде не встречал. Окрестности пестрели людьми с белым цветом кожи, а также черным, желтым, красным, серым и даже цвета кофе с молоком. Это в равной степени относилось как мужчинам, так и к женщинам; среди них попадались немыслимые красавицы, от одного вида которых захватывало дух даже у такого видавшего виды донжуана, как Ганцзалин. Впрочем, мужчины тут тоже встречались очень интересные, но помощник Загорского мужчинами не интересовался, а потому сосредоточил все свое внимание на дамах.

К его удивлению, на него почти никто не обращал внимания. Это легко объяснялось тем, что китайцы здесь были не в диковинку. Первые сыны Поднебесной появились на Кубе еще в 40-е годы XIX века, сюда их свозили для работы на полях, где рос сахарный тростник. Некоторые, отработав положенное, возвращались на родину, другие оставались на Кубе. В конце XIX века больше ста тысяч китайцев переехали на Кубу из США, потому что здесь национальная терпимость была куда выше, чем в Америке, и китайцев тут не считали за людей второго сорта. К моменту, когда в Гавану явились Загорский со своим помощником, тут уже многие десятилетия процветал местный китайский квартал. Общее же число китайцев на Кубе не поддавалось точному исчислению.

Вероятно, именно поэтому никого тут не заинтересовал экзотический косоглазый господин в оливковом костюме, что, если подумать, было скорее к добру, чем к худу. Пока Ганцзалин предавался философским размышлениям, появился действительный статский советник. Помощник молча воззрился на него.

– Крайне любопытная история, – сказал тот, как бы отвечая на незаданный вопрос. – Метиса, которого мы с твоей и Божьей помощью законопатили в полицию, зовут Виктор Сайес Мануэль Герреро. К счастью, местные стражи закона не отличаются особенной неподкупностью. Я внес за сеньора Герреро небольшой залог или, точнее сказать, просто всучил им взятку, и его отпустили на все четыре стороны. Однако, прежде чем расстаться, я имел с ним небольшой разговор. И могу сказать определенно: теперь мы точно знаем, как выглядит маркиз Эдуардо де Вальфьерно.

– Значит господин в сюртуке, которого он душил – это и есть наш маркиз?

Нестор Васильевич кивнул: именно так. Если верить господину Герреро, человек он совершенно отвратительный – лгун, вор и закоренелый преступник. Кроме того, он стал причиной смерти брата Герреро, некоего сержанта Диего.

Тут Нестор Васильевич посмотрел на часы и прервал себя.

– Нам нужно успеть на одно мероприятие. Наймем экипаж, а по дороге я расскажу тебе все подробно…

Пока они ехали, действительный статский советник рассказал помощнику все, что поведал ему Виктор: и о святыне народа таи́но, и о похищении золотой богини у отца Маурисио, и о многомесячной гонке за похитителем, и о гибели его брата Диего. После убийства брата Виктор загорелся жаждой мести, и решил уже ни о чем не разговаривать с Вальфьерно, а просто уничтожить его при первой возможности. Однако справедливому возмездию помешали Ганцзалин и Загорский.

Тем не менее, неудачное покушение слегка охладило Виктора. Он понял, что все-таки первейшим его долгом будет отнять золотую богиню у Вальфьерно, и только потом можно будет отправить на тот свет лживого маркиза.

– Это значит, что нам нужно будет поторопиться, и отыскать Вальфьерно раньше, чем его отыщет Герреро, в противном случае нам достанутся рожки да ножки, – подытожил Нестор Васильевич. – Наше счастье, что Герреро временно потерял своего врага, но он идет за ним, как ищейка.

Их экипаж, наконец, остановился возле помпезного здания, в котором, как гласила табличка у входа, располагался шахматный клуб кубинской столицы.

– Историческое место, – заметил Нестор Васильевич, останавливаясь у дверей. – Здесь в 1862 году величайший шахматист девятнадцатого века Пол Морфи сыграл матч с чемпионом Кубы, негром Феликсом. И знаешь ли, что самое интересное? Что Феликс даже не был свободным человеком, он был рабом некоего плантатора Сикре. С другой стороны, чего удивляться, Эзоп ведь тоже был рабом. Это очень ясно говорит о человеческих нравах, когда выдающиеся по своим способностям люди лишены всяких прав и ходят в рабах.

По словам Загорского, в конце прошлого века и в начале нынешнего в Гаванском шахматном клубе играли чемпионы мира Стейниц и Ласкер, блестящие английские шахматисты Блэкберн и Гунсберг, американские чемпионы Гарри Пильсбери и Фрэнк Маршалл. Но особенно популярен в Гаване был великий русский шахматист Михаил Иванович Чигорин, который сыграл здесь два матча за звание чемпиона мира с Вильгельмом Стейницем.

– Интересно, – пробурчал Ганцзалин. – Но мы-то не Стейниц с Чигориным, зачем нам шахматный клуб?

Нестор Васильевич лишь загадочно улыбнулся: скоро он все узнает. Он снял свой пробковый шлем, отдал его Ганцзалину, сам взял его панаму и надвинул ее так, чтобы она полностью прикрывала лицо. Двери перед ними открылись, и они вошли внутрь.

В клубе, очевидно, шел сеанс одновременной игры. Несколько десятков покрытых бесцветным лаком черно-белых шахматных столов выстроились покоем, за ними сидели любители шахмат – разновозрастные и, как это принято здесь, на Кубе, разного цвета кожи. С внутренней стороны вдоль столиков ходил молодой человек лет двадцати пяти с темными, густыми, чуть вьющимися волосами, расчесанными на прямой пробор, несколько удлиненным лицом и красивыми черными глазами. Он задумчиво и как бы чуть улыбаясь глядел сверху вниз на то, как разворачиваются события в разыгрываемых им партиях.

– Кажется, все-таки опоздал, – с легким разочарованием проговорил действительный статский советник. – Очень жаль, так хотелось сыграть…

Услышав это, Ганцзалин, не задумываясь, прошел в другую половину зала, приволок оттуда шахматный стол, стул, приставил к ряду столиков еще один, решительно расставил на нем фигуры и сказал:

– Играйте!

Загорский улыбнулся, сел за столик и передвинул ферзевую пешку на два поля вперед.

Когда сеансер вернулся к началу ряда, он увидел, что в сеансе появился еще один участник, лица которого было не разглядеть под широкополой соломенной панамой. Правая бровь сеансера поднялась вверх, но он ничего не сказал, а лишь переставил своего королевского коня на «эф-6».

Если бы Ганцзалин разбирался в шахматах чуть больше – ну, хотя бы так же, как его господин, – он, несомненно, узнал бы в молодом человеке, дававшем сеанс, гроссмейстера Капабланку. Тот научился играть в четыре года, наблюдая за игрой отца и его сослуживца, а в двенадцать лет, еще не зная толком теории дебютов, уже обыграл чемпиона Кубы шахматного мастера Хуана Корсо. Молодой Капабланка обучался в Колумбийском университете, однако, отучившись пару курсов, оставил учебу, чтобы полностью сосредоточиться на шахматах. В 1909 году Капабланка с разгромным счетом обыграл в матче чемпиона США Фрэнка Маршалла. Несмотря на молодость, он был особенно хорош в разыгрывании эндшпилей, что традиционно требует высочайшей техники, которая обычно приходит уже в зрелости. В 1911 году молодой кубинец занял первое место на международном турнире в Сан-Себастьяне, при этом в турнире участвовали все сильнейшие шахматисты, кроме чемпиона мира Ласкера. Победа эта дала право Капабланке вызвать Ласкера на матч за мировое первенство. Однако стареющий чемпион вовсе не стремился испытать на себе мощь молодого кубинского льва и ловко уклонялся от поединка, выставляя неприемлемые для противника условия.

Сегодня Капабланка давал сеанс одновременной игры для трех десятков любителей шахмат в своем родном шахматном клубе. Противники были разные, начиная от детей и заканчивая древними старцами. Среди них было несколько по-настоящему крепких игроков, способных в сеансе дать бой даже Капабланке. Судя по всему, одним из таких игроков оказался и неизвестный господин в панаме, слегка опоздавший к началу мероприятия.

Молодой гроссмейстер все чаще задумывался, останавливаясь возле его доски, потом, наконец, попросил себе стул и прочно уселся напротив соперника, рассчитывая варианты в головоломной позиции. Нужен ли ему был стул для того, чтобы спокойно подумать, или он надеялся, усевшись, все-таки разглядеть лицо противника, сказать сложно. Так или иначе, противник его по-прежнему сидел, опустив голову в панаме, и лица своего разглядеть так и не давал.

Когда Капабланка, продолжая сеанс, отошел от доски Загорского подальше, сзади к Нестору Васильевичу склонился помощник и негромко сказал по-русски:

– Если хотите, могу украсть у него ладью…

– Уймись, – отвечал Загорский так же негромко, – тут тебе не Париж и не бульвар Монпарнас. Красть ладью в сеансе – это уже чересчур.

Китаец кивнул понимающе: если ладью – чересчур, он может украсть легкую фигуру, например, коня.

– Во-первых, Капабланка это сразу заметит, во-вторых, если бы я хотел сжульничать, я бы сам отлично с этим справился, – заметил Нестор Васильевич. – Отойди, Бога ради, не мешай играть.

Обиженный Ганцзалин отошел и растворился в теплом воздухе шахматного клуба, напоенном глубокими стратегическими планами и неожиданными тактическими уколами.

Сеанс подходил к концу, на всех досках партии уже закончились, кроме той, где играл действительный статский советник. Партия перешла в обоюдоострый ладейный эндшпиль, которые известны своей непредсказуемостью. Игра сейчас шла, как говорят шахматисты, на три результата. Капабланка устал от многочасового сеанса и решил не рисковать.

– Сеньор, – сказал он несколько велеречиво, – вы прекрасно играли. Позвольте предложить вам ничью.

Противник неожиданно замешкался с ответом. Капабланка удивленно поднял бровь: неужели неизвестный соперник будет стоять до последнего? Однако после небольшой паузы тот кивнул.

– Согласен, сеньор Капабланка, – отвечал он по-русски. – Ничья так ничья.

И снял с себя панаму, наконец-то открыв лицо. Капабланка на секунду застыл, потом заморгал, и, наконец, заулыбался во все зубы.

– Хау ду ю ду, Загорски! – воскликнул он по-английски.

– Здравствуйте, Капа, – отвечал ему Нестор Васильевич, вставая из-за стола и тепло пожимая руку гроссмейстера…

За спиной действительного статского советника замаячила любопытная физиономия его помощника.

– Позвольте, господа, представить вас друг другу, – сказал Загорский по-английски, отступая чуть в сторону. – Это будущий чемпион мира Хосе Рауль Капабланка-и-Граупера, а это мой друг и помощник Ганцзалин.

– Какое короткое имя, – удивился Капабланка. – Просто Ганцзалин – и все?

– Нет, не все, – проворчал Ганцзалин со своим ужасным акцентом. – На самом деле Ганцзалин Педро Кальдерон де ла Барка[19]19
  Дон Педро Кальдерон де ла Барка – выдающийся испанский драматург эпохи Возрождения.


[Закрыть].

Капабланка и Загорский, не сговариваясь, рассмеялись.

* * *

Спустя десять минут они все втроем уже неторопливо прогуливались по узким улочкам старой Гаваны. Ганцзалин чуть отстал, разглядывая здешние дома, которые сильно напоминали ему некоторые китайские города, по которым прошла непобедимая армия Антанты, оставляя за собой не только смерть и уничтожение, но и колониальную франко-немецко-британскую архитектуру. Здесь, впрочем доминировал испанский стандарт, однако город от этого не казался менее очаровательным.

– Маркиз Эдуардо де Вальфьерно? – повторил Капабланка, в задумчивости глядя себе под ноги. – Аргентинец? Нет, такого человека я не знаю.

– Жаль, – искренне заметил Загорский. – Я, признаться, очень на вас рассчитывал. Все же вы знаменитость, и на Кубе вас знает буквально каждая собака.

Капабланка согласился, что его, возможно, знает тут каждая собака, но он, увы, знает тут далеко не всех собак. Тем более, что за границей сейчас он проводит больше времени, чем на родине – он недавно стал дипломатом, чрезвычайным и полномочным послом правительства Кубы во всем мире.

– Чистая синекура, конечно, – улыбнулся Капабланка, – но все равно приятно. Что же касается вашего дела, то есть у меня в Гаване один знакомый. Вот он наверняка знает всех хоть сколько-нибудь заметных людей на Кубе и в ее окрестностях.

– Что это за знакомый? – поинтересовался действительный статский советник.

– Очень известный человек, хотя и не любит, чтобы имя его трепали попусту, – отвечал гроссмейстер. – Наверняка вы про него слышали, это сеньор Моро.

– Сеньор Моро? – удивился Загорский. – Тот самый, революционер?

Капабланка засмеялся. С тех пор, как Моро был революционером и помогал повстанцам, скрывавшимся в горах Сьерра-Маэстро, прошло немало лет. Теперь это весьма уважаемый промышленник и политик, он даже побывал сенатором. Вот уж мимо кого, действительно, и мышь не пробежит, даже летучая…

И гроссмейстер засмеялся своему нехитрому каламбуру.

С сеньором Моро они встретились в кафе. Это оказался господин лет семидесяти в смокинге, в очках, с густой седой шевелюрой и большими каперскими усами, больше похожий на университетского профессора. Он почти не улыбался и, однако почти сразу вызывал к себе чувство симпатии и расположения.

Крепко пожав руки Капабланке, Загорскому и Ганцзалину, промышленник пригласил их присесть к нему за столик. Принесли кофе и бутылку рома.

– Попробуйте, удачный рецепт, – предложил Моро, сам открывая бутылку. – Бальзам со вкусом изюма. Или, прошу прощения, может быть, вы не пьете?

– У меня, конечно, много недостатков, – улыбнулся действительный статский советник, – но в обществе трезвости я не состоял никогда.

После этого все присутствующие с удовольствием продегустировали новый бальзам на основе рома.

– Прекрасно, – сказал Нестор Васильевич, прислушиваясь к послевкусию, – просто замечательно.

– Я тоже так думаю, – кивнул Моро, и все засмеялись. – Впрочем, у меня ощущение, что чемпионом по продажам он не станет.

– Почему же?

– Боюсь, рекорд всегда будет принадлежать коктейлю «Куба Либра». Немного рома, чуть-чуть лайма и много кока-колы. Рецепт простейший, но эффект совершено сногсшибательный.

Выпили еще и, наконец, перешли к делу. Говорили по-английски, чтобы понимал и Ганцзалин тоже.

– Сеньор Загорски ищет человека по имени Эдуардо де Вальфьерно, – сказал Капабланка.

Промышленник ненадолго задумался, а потом пожал плечами: он такого человека не знает, и, видимо, ничем не сможет помочь сеньору Загорски. Точно ли дело обстоит именно так, переспросил слегка огорченный гроссмейстер, может быть, сеньор Моро что-то запамятовал?

– Я уже не так молод, однако, уверяю вас, голова у меня работает неплохо, – отвечал промышленник. – Если бы я был знаком с этим Вальфьерно, я бы никогда его не забыл.

На некоторое время установилось неловкое молчание. Ганцзалин свирепо хмурил свои черные брови: кажется, вся их миссия шла коту под хвост. Нет, они, конечно, знают, как выглядит Вальфьерно, но Куба велика и искать тут человека только по внешности – дело почти безнадежное.

– Ну, хорошо, – внезапно сказал действительный статский советник, припомнив свой недавний разговор с Виктором, – а, может быть, вам что-то говорит имя Алехандро Гомеса Вальенте де ла Соты?

Сеньор Моро кивнул: разумеется, де ла Соту он знает. Здесь его зовут Аргентинец, он вхож в высшие политические круги – в основном, благодаря тому, что торгует произведениями искусства. На Кубе много богатых людей, некоторые из них неравнодушны к прекрасному, а де ла Сота – такой человек, у которого можно не просто приобрести произведение искусства, но даже и заказать нужный товар: он, кажется, способен достать необходимую вещь прямо из-под земли. В Гаване он бывает с завидной регулярностью и, кстати сказать, на днях как раз должен был приехать на Кубу.

– Прекрасно, – довольный Загорский потер руки. – Похоже, это тот самый человек, которого я ищу. Не могли бы вы устроить мне встречу с господином де ла Сотой?

Несколько секунд Моро о чем-то думал, потом нехотя сказал, что может попытаться организовать это дело. Однако он должен кое о чем предупредить господина Загорски.

– О чем же? – действительный статский советник смотрел на собеседника очень серьезно.

– Вы должны знать, что Аргентинец – не просто торговец культурными ценностями. Я подозреваю, что он нечист на руку, да и просто дурной человек. Мне бы не хотелось, чтобы вы стали его жертвой.

На минуту за столиком установилось молчание. Казалось, действительный статский советник обдумывает сказанное промышленником. Наконец он поднял глаза на собеседника.