Текст книги "Я-злой и сильный (СИ)"

Автор книги: Андрромаха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

– Смотри: почти как ты хотел!

Кэп поднял мутноватый взгляд. Незнакомый мужик совал ему под нос тыльную сторону ладони, исчерченную розовыми шрамами. Похмелье было таким тяжким, что ни удивиться, ни подумать, чего мужику надо, не хватило сил. Кэп понял только, что смотрит незнакомец не брезгливо, кажется, даже не жалостливо, и сипло выдохнул:

– Помоги, братишка, а? Тридцати рублей не хватает!

Про тридцать рублей было враньё: не хватало шестидесяти. Мужик вгляделся Кэпу в глаза и спросил:

– Какую брать?

– «Хлебную». Дешевле – нету, – виновато пожал он плечами.

Мужик кивнул и ступил на крыльцо гастронома.

– Эй! Мои возьми! – Кэп протянул ему вслед стольник, но незнакомец не оглянулся.

* * *

Год начался плохо.

Январскую пенсию принесли в разгар праздников. Так что ни ее, ни первых двух недель нового года Кэп не запомнил. В феврале трахаться хотелось настолько, что он плюнул на долг за газ и пустой холодильник и, едва закрыв дверь за разносившей пенсии почтальоншей, по телефону заказал Марго. Вообще-то, он ее не любил. Она никогда бесплатно не давала в третий раз и украдкой морщилась на его культи. Но про остальных девчонок диспетчерша сказала: «заняты». Марго отработала свой час, выкурила на кухне пару тонких мятных сигарет, взъерошила его затылок дорогим маникюром и испарилась.

В марте он оплачивал счета и лекарства. Позвонили из собеса: подошла его очередь на санаторий. Бесплатную путевку давали раз в два года на какой-нибудь неходовой месяц – апрель или ноябрь. Контингент на это время подбирался «социальный»: старики, калеки, мамы с больными детьми. Но именно в санатории два года назад у Кэпа случился единственный за всю его безногую жизнь настоящий роман. Сорокалетняя кастелянша ласкалась с ним в заставленной коробками и тюками комнатухе. Она называла его «бедненький», грузно прыгала у него на коленях, потела и шумно кончала, а потом совала ему шоколадки, которые отдыхающие носили врачам и медсестрам, и которые, за невозможностью съесть столько сладкого, по нисходящей расходились горничным, сторожам и прочим «службам». Шоколадки Кэп привез Ильясу – для мальчишек. Полгода потом ждал звонка от своей «зазнобы», но – не дождался. Сейчас перед поездкой он разорился на дорогой дезодорант и новое белье. В санатории, едва втащив вещи в комнату, покатил к кладовой – но прежняя кастелянша больше там не работала. Кэп загрустил. Из этой элегической печали его вернули к жизни красота и точеная фигурка медсестры Иришки из кабинета физиотерапии.

Она листала его санаторную карту, помечала что-то в тетради, а он смотрел на нее без отрыва, и сердце бухало в груди только оттого, что она сейчас поднимет на него черные веселые глаза. Кэп заговаривал и балагурил с ней на каждой процедуре. Она кивала его шуткам, бинтом приматывая к изувеченным коленям смешные нашлепки «магнитного» аппарата, и ни разу – вот ни разу! – не спросила, где он потерял ноги. Удача улыбнулась ему еще раз: прямо перед окном кабинета физиотерапии была спортплощадка. Он видел, как Ириша стояла у окна, задумчиво глядя в апрельское небо. Теперь он знал, что делать! Каждое утро он приезжал туда на своей коляске. По колдобинам и грязи пробирался к турнику. Цеплялся сильными руками за боковую стойку, взбирался на перекладину и – подтягивался. По тридцать, даже тридцать пять раз подряд! Окна с турника видно не было, но он очень живо представлял, как Иришка восхищенно смотрит на его широкую спину, на ловкие движения. И задорный румянец касается ее нежных щек. Так прошла неделя. Иришка улыбалась приветливо, но первый шаг делать, понятно, нужно было самому. Кэп всё не мог решить: сразу звать ее «в гости» или для начала по-пионерски погулять по санаторию? Он купил бутылку самого дорогого вина в местном ларёчке, каждый день приводил в идеальный порядок койку и тумбочку и каждый день себе клялся, что сегодня обязательно заговорит.

Это была очередная процедура. Иришка, как всегда дежурно улыбаясь, проводила его в отшторенный закуток, приладила к культям лапки аппарата, кивнула: «Лечитесь!» и скрылась за занавеской. Кэп, блаженно щурясь, слушал, как она подходит к своему столу, как щелкает чайником… Тут долбанула дверь, и раздался хрипловатый голос массажистки Раи:

– Привет, Ир. Чаем угостишь? Чего такая кислая?

– Скорей бы май! – вздохнула Иришка. – Так всё надоело: сумасшедшие мамаши, вонючие старики, какие-то обрубки. Ни одного мужика нормального!

– А тот… военный инвалид… очень даже ничего, почти не старый!

Кэпу краска бросилась в лицо. Ему стало заранее стыдно за то, что он простит ей это страшное «обрубки», если только она – про него… если они с ней… он и она… Но прощать никого не пришлось. Иришка с ленцой протянула:

– Тот – вчерашний, в красном «адидасе»? Так у него кардиостимулятор стоит. Еще сдохнет на тебе в самый важный момент… В пень такое «счастье»!

Раиного ответа Кэп уже не слышал. Он рывком сел на кушетке, сдирая с себя мерзкие провода. Аппарат заверещал. Подскочила озабоченная Иришка:

– Что случилось, больной?!

– Я – не больной! И – не обрубок! – задыхался от ярости Кэп. – Пропусти! – он перекинул свое тело в коляску и, оттолкнув медсестру, поехал к дверям.

– Что вы хулиганите!? Я доктору пожалуюсь! – растерянно шумнула она вслед.

Бутылку вина он выпил из горла. Купил два литра «белой». Из следующей недели помнился ворчащий сосед по комнате, пустая столовая, куда он с перепоя зарулил сильно после ужина, и где сердобольная тетка-раздатчица кормила его кашей. Потом – кабинет главврача, орущего про «правила – одни для всех!» Еще через день двое охранников выселяли его из комнаты, вручив санаторную карту с размашистой записью «выписан досрочно за нарушение режима».

Дома Кэп остановиться не сумел: запил. Деньги кончились быстро. Кое-что он занял у соседей. Два дня валандался у гастронома с местными «синяками». А вчера в первый раз протянул руку «Христа ради». Он знал, что – стыдно. Что – нельзя. Но «обрубку» оставаться один на один с горькой трезвой правдой было не под силу.

* * *

Благодетель вынырнул из магазина, держа поллитру, банку соленых кабачков и узкий батон колбасы:

– Так – нормально?

Кэп взглядом облизнул бутылку и сглотнул.

– Да. Идем ко мне, тут – рядом.

Пить у магазина было глупо: распечатать не успеешь, как подтянутся «друзья» и в пять минут выкачают всю бутылку «за твое здоровье». Вот почему Кэп нетерпеливо,  приглашающе потянул незнакомца за локоть. Тот кивнул, и Кэп, перебирая руками обода коляски, покатил к повороту.

Дома был бедлам. Пакеты с мусором, бутылки, неразобранные с санатория сумки – грудой у порога.

– Входи. Разуваться не надо.

Кэп перебрался на офисный стул на колесиках, на котором, толкаясь руками от стен, передвигался по квартире. На кухне сгреб в раковину тарелки и огрызки, долго тер стол полотенцем.

– Рюмки подай! – кивнул гостю на верхнюю полку, где стояла «парадная» посуда и куда он без посторонней помощи не мог добраться.

Незнакомец достал хрустальные стопки. Кэп, подцепляя ножом акцизную марку, украдкой рассматривал гостя. Тот оказался молодым: не мужик, а – парень, моложе Кэпа. Отдающие в медь волосы, загорелое лицо. Может, приезжий? Негде ночевать, вот и подрулил к первому встречному... Впрочем, сейчас всё было неважно: узкое горло бутылки склонилось над хрусталем.

– За знакомство! – Кэп чокнулся с гостем и опрокинул в себя стопку.

– Ты меня совсем не помнишь? – парень закусил губу.

– Не, – честно помотал головой Кэп. – А кто ты?

– Я на Дне Десантника стоял с плакатом…

Кэп даже тогда врубился не сразу – так «горели трубы». Разлил по второй:

– Ну, тогда – за встречу!

Гость выпил. Кэп закусил кабачком. Кислый сок потек по его подбородку, а целительная, греющая волна «хлебной» – «по жилам».

– Хорошшшо! – крякнул он. – А!.. Ты пидор, что ли? Ты ж рыжий был, как апельсин?!

– Я спецОм тогда красился перед пикетом… для куража.

– Псих – психом! – поставил диагноз Кэп, нарезая колбасу толстыми кругами. – А с рукой – что? Осколочное? …Откуда?

– По контракту ездил на югА, – гость потянулся к бутылке: – Ладно, давай еще по одной, да я пойду.

– А приходил зачем? – наконец заинтересовался Кэп. – Похвастаться, что – воевал?

– Ну, можно сказать – да, – кивнул гость. – Ты меня изувечить хотел, тебе – не дали. А пуля-дура за тебя доделала…

– Пуля, блин! – зло рубанул Кэп. – С тобой еще по-божески!

– …Прости! – смутился гость. – Я не к тому, что мы теперь – ровня.

– У магазина-то что делал? Рядом живешь? – миролюбиво спросил Кэп, вгрызаясь в бутерброд и медля с очередным тостом.

– Нет. Я… тебя искал. Я еще вчера тебя видел…

Кэп поморщился: вчерашнее было позором и болью. Задыхаясь от безысходности, вчера он, для жалобности оголяя культи, побирался у гастронома.

– И – что? – он вызывающе повысил голос. – Будешь меня, безногого, жизни учить? – потом обреченно махнул рукой и, не наливая гостю, выпил без тоста.

– Я люблю тебя! – вдруг выдохнул рыжий.

Кэп поперхнулся водкой.

– Чтоооо? Ты с дуба рухнул? Ты – дурак?

Водка «пошла не в то горло», он кашлял, никак не мог раздышаться. Гость потянулся было похлопать его по спине. А Кэпу показалось – обниматься. И он предупреждающе, с угрозой выкинул вперед кулак:

– Но! Только сунься! Размажу по стенке!

Рыжий отпрянул:

– Я… не настолько…

– Что?

– Дурак – не настолько. Я к тебе не полезу, ты что?!

Кэпу вдруг стало смешно.

– Вот прямо – «любишь»? За что? Чем я такой необычный?!

– Ты – сильный и злой. Ты – горячий. Ты – ненасытный. …Ты – один на миллиард! Я ждал тебя всю жизнь! – гость, видимо, «поплыл» от водки.

– Откуда знаешь-то про «ненасытный»? – фыркнул Кэп.

– Почувствовал.

– Тогда прям, на площади?

– Да.

Кэп еще раз разлил по полрюмки:

– Давай, за дурь твою. Повеселил ты меня…  напоследок. И что – в ж()#у даешь? Таким необычным, как я?! И за этим пришел?

Рыжий молчал, опустив взгляд в пол. Признание опустошило его. А Кэп стебался:

– Ну, чего умолк? Ты ведь любви пришел просить?! Проси!

Парень качнул головой:

– Нет. Не надо. Я пойду, – и встал из-за стола.

И только теперь – глядя снизу вверх – Кэп по-настоящему узнал его и вспомнил. Как ломал ему руки. Как парень корчился от боли, не зная: подчиниться стыдному приказу или жертвовать пальцами?

– Ты, правда, врач? – спросил Кэп.

– Да. Хирург, – ответил гость. – Извини, что я… к тебе… Прощай! – развернулся и шагнул в коридор.

– Стоять! – выдохнул Кэп, впустив в голос властные стальные ноты – как тогда, на площади.

Рыжий замер. Кэп подкатил к нему на кресле, стиснул его кисть и тоном, не предполагающим отказа, уронил:

– Жди. Я – помоюсь.

Не раздумывая – «правильно?», «не правильно?», «зачем?» – он въехал в ванную, стянул через голову подкисшую, четыре дня не менянную майку, покосился в зеркало на свою опухшую морду: «жених, бля!», включил кран и сунул под струю мыло…

Дело было не в том, что он трахался последний раз пятого февраля. Не в том, что сперма ему уже в виски стучала. Даже не в том, что это «люблю» было первым у него за девять лет и точно, что – последним в его глупой, несбывшейся жизни.

Дело было в том, что Кэп тонул. День за днем. Опускался всё ниже и ниже. Не признаваясь самому себе, он теперь каждое утро прислушивался к себе: может быть, уже сегодня – в петлю? Уход его был только делом времени. И это «люблю», эту подачку-издевку судьбы хотелось растоптать, уничтожить вместе со всем, что составляло его жизнь, и что он методично стирал в порошок все последние недели.

Он выехал из ванной – голый, с влажной челкой и презервативом в ладони и поднял на гостя тяжелый взгляд:

– Ну?

Надо признать: парень уставился не на куцые колени, а на Кэпов крепкий, хорошего размера, почти готовый «к бою», агрегат и восхищенно заморгал. Но Кэп был нарочито груб:

– Что обмер? Раздевайся!

Рыжий, путаясь в молниях и рукавах, избавился от одежды.

– Спиной ко мне на бок ложись. Мне в койке твою мужскую рожу видеть – до рвоты.

Парень покорно лег в несвежую, растрёханную Кэпову постель. Кэп привалился сзади. Ему хотелось думать, что всё происходящее его смешит. Оттого, что член встал, стыдно не было. «Мальчики, девочки, какая в попу разница?» Всё – не свой кулак! Проституток он сажал сверху – теперь это была единственная удобная ему поза. Но смотреть на скачущего на его члене парня было бы слишком! В «задние двери» Кэп пробовал всего пару раз в жизни, в армии: была на заставе одна разведенка, любившая разные штучки… И сейчас, боясь облажаться с непривычки, он вошел резко, с размаху. Парень охнул. Миндальничать Кэп не собирался. «Нарывался? На!»

Чтобы рулить «процессом», он положил руку парню на бедро, стиснул пальцами острую косточку.

– Что ж ты такой тощий, Рыжий? Не кормят дома? …Любишь меня, а? Ну-ка – скажи!

– Люблю! – выдохнул тот.

Кэп продержался недолго. Всё ж-таки это был – секс! Если не циклиться на том, что – с мужиком, то свое удовольствие можно было урвать. В последнюю секунду он зарычал, вбиваясь в покорное тело, крепче прижал Рыжего к себе. Тот выгнулся и шумно вздохнул. Кэп сперва не понял, но когда тот завозился, явно – вытираясь, хохотнул:

– Ты что – спустил? Оттого, что я тебя в очко долбил? Уроооод!

Рыжий поднялся, тиская свою футболку с пятном спермы. А владевшее Кэпом веселье вдруг уступило место ярости. Его поимели! Судьба нелепо развела его на секс с этим убогим. И теперь, даже в минуту, когда он будет накладывать на себя руки, перед глазами будет стоять это паскудное действо. В одном ряду с подлыми словами развратной, лживой медсестры и его собственным стыдным «подайте на хлеб инвалиду». А придурок, натягивающий сейчас джинсы, останется жить… Кэп дернул его за плечо, развернул к себе. Рыжий неуверенно и робко улыбался. Кэп много бы сейчас отдал, чтобы стереть довольную гримасу с его глупой рожи.

– Деньги гони!

– Что?

– Деньги за секс! А ты думал – даром? Нужно ж мне перебить ощущение от твоей костлявой задницы, нормальную девочку вызвать! Две с половиной тысячи стоит поебаться. Переплаты не прошу.

Парень потух. Растерянная радость на его лице сменилась болью. Он рылся в карманах:

– Столько нету. Только тысяча девятьсот.

– Давай, сколько есть! – махнул рукой Кэп. – Одни убытки от тебя…

Рыжий положил на телефонную полочку деньги и молча ушел. Захлопнув за ним дверь, Кэп для чего-то покатился на балкон. Парень вышел из подъезда, сутулясь и вжав голову в плечи. Кэпу захотелось крикнуть ему вслед что-нибудь обидное и злое, но он сдержался.

Реально сильно захотелось бабу. Он пересчитал оставленные Рыжим деньги, доложил свою сотку, хмыкнул и поехал побираться по соседям. Нужная сумма нашлась. По привычному номеру ответила знакомая бандерша. Даже Аврорка – самая добрая из девчонок – была свободна в этот вечер! Дав «отбой» звонку, он покатил бриться и менять простыни.

Аврора появилась через полчаса.

– Ты моя хорошая! – радовался Кэп. – Дай, всю потрогаю! Дай, щечку поцелую, краля!

Она подставила щеку, потом скривила нос:

– Фу, как воняет! Пьешь?

– Всё, завязал, Аврор! Никаких больше вредных привычек. Только тебя буду любить, окей?

Аврора улыбнулась. Он был удобным клиентом. Тихий, смешно благодарный за простые вещи, которые сам же оплатил из своего кармана, он никогда не поднимал на девчонок руку и не просил извращений. Ни разу не пришлось по полчаса мучительно «ставить» ему: он всегда был на взводе. Правда, после первого раза он почти сразу требовал второй. И не успевал закончиться оплаченный час, как ему нужен был третий. И еще Кэп любил тискать девчонок: дай волю – и за целый час не выпустит из рук ни на секунду.

Восторженно выпутывая ее тело из узких бретелек, он, чуть запнувшись, спросил:

– Аврор,… а можно одну штуку?

– Не знааааю, смотря, что придумал, – пропела она.

– Это – несложно… Скажи мне, что – любишь. Просто скажи. А?

Она усмехнулась:

– Извращенец! – а потом, «танцуя» на нем, когда он был уже близок к развязке, зашептала: – Люблю тебя, Лёша! Сильно-сильно. Люблю!

Он кончил. Хрен знает, зачем ему были эти слова от проститутки?! Может, правда, для того, чтоб «перебить» вкус секса с Рыжим. А может, наоборот, захотелось того же – но лучше, светлее, от красивой молодой девчонки, которая зовет его по имени и на которую он иногда дрочит одинокими ночами.

– Спасибо, сладкая моя! Полежи со мной, а? – он притянул ее к себе на плечо и до последней минутки, пока совсем-совсем не вышло время, ласкал и гладил ее упругие сдобные формы.

Проводив ее, он несколько минут смотрел на закрывшуюся дверь. Потом негромко сказал:

– Вот, Рыжий, это – Любовь! А не то, что ты думаешь…

Пока он переползал в уличную коляску, чтоб погасить свет в коридоре, взгляд наткнулся на зеркало… И – аж мороз пошел по плечам. Отекшая рожа, красные глаза. Алкаш! Неловко перед Авророй. Потом он подумал о матери. Представил, как она приедет его хоронить. Как будет долго трястись на автобусе из их далекого поселка, после – толкаться в трамвае. Потом придет сюда и станет разбирать этот срач: мусор, хлам, бутылки. Будет жалеть его, мыть заплесневевшую посуду, лазить по заплеванному полу с тряпкой и – выть! Горло его сжало спазмом.

– Нет, мам, я как-нибудь сам!

До двух часов ночи он сновал между квартирой и мусоропроводом, скреб кастрюли, оттирал столы. Оставшуюся водку собирался жахнуть перед сном. Но от непривычной колготы разболелось колено. Пришлось пить таблетку, которая срубала в сон. Он ткнулся лицом в подушку, всё еще хранящую запах Аврориных духов и заснул, впервые после возвращения из санатория – не от водки.

* * *

В три часа ночи Кэп проснулся – в холодном поту. Мысли путались от дурноты. Сердце не билось, а словно дрожало: несильно и часто. Он только теперь прочухал, что – идиот, что таблетку, которую он выпил вчера, нельзя после водки! В скорую звонить не стал: на него и так уже орали однажды, что пока врач возится с алкашнёй, где-то, не дождавшись помощи, может быть, умирает ребенок…. Минут двадцать Кэп пробовал пить воду, совать голову под холодный кран и выворачивать пустой желудок над «белым другом». Потом понял: сдохнет. Надел свою бессменную «парадку» и покатил на улицу.

Лифт гулко грохнул в спящем подъезде. Апрельская ночь была зябкой и черной. Вспомнилось, как мать по утрам провожала его в агроколледж – на самый ранний, пятичасовой автобус. Он, шестнадцатилетний телок, теплый и взъерошенный, ныл: «Спать хочу!», а мать совала ему в сумку бутерброды и уговаривала: «В автобусе выспишься. Потом солнышко встанет. Самый темный час – перед рассветом!» …«Самый темный час» – вот и настал, сволочь!

На свежем воздухе стало чуть легче дышать. По освещенному проспекту медленно катили поливалки. До больницы было шесть кварталов. Перед приемным покоем стояла машина «03». Водила посмотрел на Кэпа и отъехал, освободив дорогу к пандусу.

В тесном коридоре сидела перепуганная роженица. Вокруг лежащей на каталке полной тётки суетились врачи. Минут через пять ей наладили капельницу и повезли к лифтам. Доктор в синем колпаке подошел к Кэпу:

– Слушаю тебя.

Кэп вынул из кармана коробку таблеток и виновато вздохнул:

– Вот: выпил после водки. Плохо!...

Врач нащупал его пульс, провел рукой по холодному лбу:

– Колотит тебя? Сколько дней пил? – и окликнул медсестру: – Люд, померяй здесь артериальное и готовь кордиамин!

– Поставьте мне реамберин*. Пожалуйста! – попросил Кэп.

– Грамотный пошел алкоголик! – фыркнул врач. – Сразу с диагнозом и протоколом лечения.

– Хрен ему! – сердито бормотнула Люда. – Пусть вызывает платного нарколога.

– Что ж ты такая злая, а? – сказал врач, роясь в ящике с ампулами. – Он – безногий инвалид. Откуда у него деньги?

– На водку-то – нашлись! – ворчала Люда, пытаясь стянуть Кэпов бицепс манжетой измерителя. – Петр Андреич, идите, сами мерьте! Не сходится на нем!

– Ну вот, такой богатырь, а тебе его не жаль! – врач сел перед Кэпом: – Что ж тебе, «Илья Муромец», без водки не живется?

– Объяснить? – буркнул Кэп с хмурым вызовом.

– Ладно, ложись! – врач кивнул на кушетку. – Прокапаем. Но смотри: еще раз придешь – отправлю в наркологию. Если сам не возьмешь себя в руки – никто не спасет.

Его пристроили за марлевой ширмой, поставили «утку» на стул и графин с водой на подоконник.

– Если дышать станет трудно – зови! А если нет, то чтоб тебя слышно не было, понял?

Кэп кивнул.

Капли меланхолично стекали по пластиковой трубке. За ширмой то поднималась суматоха, то всё стихало. Стонала роженица. Разрывался телефон. Менты привезли избитого пьяного. Голосила какая-то девка. Чья-то жизнь начиналась, чья-то – кончалась в этом странном, похожем на Чистилище, месте. Кэп не заметил, как заснул. И очнулся только оттого, что медсестра снимает с его руки пластырь, держащий иглу.

– Вставай. Закончилось.

Кэп рвался поблагодарить врача. Но медсестра отмахнулась:

– Езжай уже! Дай, хоть минуту поспим!

Он выкатил коляску на крыльцо. Было утро. Перед больницей стояли три пустые «скорые». Их водилы, сойдясь в круг, курили и чему-то смеялись. В больничном парке пели птицы. А над стеной пятиэтажек вставало яркое апрельское солнце.

* * *

На Первое Мая Ильяс собирал всех на даче, но Кэп не поехал. А в праздник объявилась Галка. Невысокая, круглая, как шар, с толстыми щеками и пуговичным носом, она была бы дурнушкой, если б не веселая, неуемная энергия, бившая из нее ключом. Она быстро говорила, много смеялась, носила яркие шмотки. Склад ее фирмёшки по доставке памперсов занимал квартиру прямо под Кэпом. Уезжая в отпуск или на дачу, Галка оставляла кому-нибудь из соседей «рабочую» мобилку. Нужно было принимать звонки и писать в разграфленную тетрадь: каких заказали памперсов, сколько, куда... Платила Галка 200 рублей в сутки. Большинство соседей кривились: «мало», а Кэп от такого приработка не отказывался никогда.

Телефон затрещал в семь утра:

– С Первомаем, Кэп! Ты – пьяный? – и, услышав отрицательный ответ, Галка затараторила: – Я – на шашлыки. Возьмешь трубу на три дня? Не запьешь? Железно? Полсуммы вперед принесу!

Кэп оживился. Она, и правда, принесла триста рублей и – в подарок – свежую редиску со своего огорода. Так что до самого дня пенсии он был при деньгах и при деле. Пятого числа занимался постирушками, мечтал об Аврорке. Когда позвонили в дверь, был уверен: пенсия. Открыл и – отшатнулся: на пороге стоял Рыжий. Наша память умеет стирать неудобные воспоминания. Кэп напрочь выбросил из мыслей тот стыдный день: как побирался, как трахался с Рыжим по пьяни, как брал с него деньги. И сейчас он вряд ли бы опешил больше, окажись перед дверью Джеймс Бонд или Лунтик.

Он припечатал пришедшего неприветливым, тяжелым взглядом:

– Что тебе?

– Я… принес… шестьсот рублей, – выдавил гость.

Кэп фыркнул:

– Ты – дебил? Вали отсюда. Вместе с деньгами.

– Я не люблю быть должником. Возьми! – парень поднял виноватые глаза. Купюры дрожали в его пальцах.

Неудачником Кэп был, а сволочью – нет. Его голос дрогнул:

– Слушай, я всё понимаю: любовь, «всю жизнь ждал», все дела. Но ты мне не нужен. А спасать я никого не могу. Мне самому херово.

Он хлопнул дверью перед носом гостя, но из коридора не уехал: ждал, что Рыжий снова позвонит. Тишина за дверью длилась минут пять. Потом клацнул лифт. Кэп крутанулся на своем стуле и вдруг – улыбнулся. …Этот Рыжий видел его в самые черные минуты. А – пришел, значит – не презирает. Ясно, что у него с башкой не лады. Но ведь та овца из санатория тоже не эталон. Что теперь, в петлю лезть из-за каждой бессовестной дряни?! Кэпу хотелось смеяться. И – плакать.

Не только прошлое мы прячем от себя. Иногда даже в том, что происходит в вот сию минуту, умеем мы себе не признаваться... Кэп жмыхал в тазике свои футболки и не замечал ни своей широченной улыбки, ни соленых капель, падающих со щек в пенистую воду.

* * *

Он давно хотел это сделать. Ведь «под лежачий камень…» – как там мать любила повторять?...

На следующее утро Кэп долго брился, начищал медали и, наконец, поехал в Соцзащиту – просить помощи в трудоустройстве. Вообще, в городе, где год назад закрылся крупный завод, безногому искать работу – тухлый номер. Но ведь сказали: будут помогать!?

Перед Девятым Мая в коридорах Управления была толчея: старенькие ветераны, напористые тетки с толстыми папками, съемочная группа местного ТВ. Кэпа слали из кабинета в кабинет, разводили руками: «такими вопросами не занимаюсь!» Наконец, он психанул и поехал к начальству. Приемная председателя была пуста. Он толкнул массивную кожаную дверь. Секретарша стояла перед рыхлым дядькой и, кивая, что-то писала в блокнот. На шорох двери она обернулась:

– Сюда нельзя. Нельзя!

Но хозяин кабинета ее остановил:

– Стой. Не надо ветеранов, зови «прессу». …Входите, товарищ!

Через минуту секретарша притащила оператора с могучим объективом и деву с микрофоном.

– Дашь интервью телевидению? – без «здравствуй» и без «что хотел?» спросил председатель у Кэпа.

Тот хмыкнул:

– О том, где ноги потерял?

– Нет. Скажешь спасибо за новый компьютер.

– За какой компьютер? Зачем он мне? – растерялся Кэп.

– Продашь и пропьешь! – гоготнул оператор.

Кэп резко развернулся в его сторону. Председатель раздраженно покашлял. Оператор умолк.

– О том, что Вам Управа подарила новый ноутбук ко Дню Победы, – терпеливо взялась пояснять секретарша. – О том, что город заботится о ветеранах. …У вас медали – боевые?

– Да, – кивнул Кэп.

– А сегодня вы зачем приехали?

– Ищу работу.

– Вот, а теперь будете искать через интернет!

Смышленая секретарша развернулась так, чтобы камера обняла ракурсом ее, Кэпа в коляске и председательский стол. Дядька взял из стопки объемную коробку, подошел к Кэпу и заговорил в камеру:

– Мы заботимся не только о ветеранах Великой Отечественной Войны. В нашем городе живут герои, инвалиды малых войн. Их жизнь бывает непроста, но Соцзащита приходит на помощь…

Камера снимала монументального мужика, растерянного Кэпа и девицу с бэджиком местного телеканала. Запись закончилась. Секретарша тронула Кэпа за плечо:

– Как ваша фамилия?

– Шумилин. Алексей Ильич. Но я – не за этим!... Я о работе...

– Придешь после праздников! – устало отмахнулся председатель. – Сейчас – проблем невпроворот.

А секретарша звала из приемной:

– Алексей Ильич, распишитесь в получении.

Кэп подкатил к ее столу, поставил подпись в разграфленном листочке и услышал, как дверь председательского кабинета закрывается на ключ за его спиной.

Дальше требовать чего-то было глупо. Он покатил к выходу, держа на коленях неожиданно свалившийся подарок. На крыльце курил телевизионщик.

– Слышь, как по нему работу-то искать? – притормозил Кэп рядом с ним, кивая на коробку.

– Ты интернета никогда не видел? Счастливый человек! – вместо ответа хмыкнул парень. – А я тебя знаю! Ты с лгбт-активистом в День Десантника «бодался». Мы там сюжет снимали.

– С кем бодался? – не понял Кэп.

– С пидорасом. Ролик про вас на ютубе тридцать тысяч просмотров набрал.

Из дверей Управы величественно выплыл председатель. К подъезду подъехала черная ауди. Водитель открыл заднюю дверь. Но сесть дядька не успел: к нему подскочила пожилая женщина, схватила за руки, стала что-то говорить. Председатель кивал. Водитель пытался оттеснить ее, но она горячилась, повышала тон, начала кричать. Оператор, наблюдавший за этой картиной, фыркнул:

– Сколько здесь ошивается сброда! Как у такого солидного мужика терпения хватает? Я б на его месте всех нагнул.

Кэп резко обернулся и подался с коляской вперед, прижимая оператора к перилам:

– Слышь, умник! Я – не сброд. Я – злой и сильный, понял? Я тебя сейчас так нагну, что ты не разогнешься!

– Тихо, друг, тихо! Успокойся! – забормотал парень. Обтирая пиджаком перила, протиснулся к двери и смылся, даже забыв затушить сигарету.

– Я сейчас успокоюсь! – с угрозой процедил ему вслед Кэп: – И кто еще «пидорас» – непонятно!

* * *

Комп и интернет ему настраивал Серега. Показал, как пользоваться яндексом, где искать видео, дал адрес порнушки. Кэп начал с поисков работы. Звонил в автосервисы и магазины с вакансиям, спрашивал, возьмут ли колясочника. Потом пошел на порно и – завис! Уже поздним вечером, ошалев от новых впечатлений и устав от дрочки, он вспомнил рассказ оператора. Ролик с Дня десантника нашелся сразу. Кэпу было чудно смотреть на самого себя. На видео он не был таким жалким, как ему казалось из коляски. Бравый, могучий, с аксельбантами и медалями. «Злой и сильный». Рыжий был прав. Сам Рыжий был смешной: с неестественным цветом волос, с большим неудобным плакатом. Его взяли в кольцо плечистые парни, и стало видно, что ему страшно. Когда начался перформанс, камера долго не могла ухватить главную сцену, мечась по широким спинам, беретам и тельникам. Потом Кэп увидел, как Рыжий корчится от боли над его коляской. Камера взяла его лицо крупным планом, когда его тащили к газику. Про любовь с первого взгляда Рыжий не врал. Подталкиваемый полицейским и провожаемый свистом толпы, он не видел никого вокруг, только выворачивал голову, пытаясь еще раз увидеть Кэпа. Щеки его пылали румянцем, а в глазах бушевали восторг и смятение.

Под роликом шел срач. Комментаторы ругали геев, десантников, полицию, правительство, Америку и ЖКХ. Каждый защищал своих. Кэп нашел реплики Ильяса и того майора, который приказал выпустить пидора. Геи хвалили Рыжего: «молодец, Артем, смело!» и вспоминали какое-то обсуждение. Кэп кликнул по ссылке и попал на форум, с вычурным названием Hombre Azzurro*. Местные любовно звали его «Амбразурка». Кэп начитался яростной брани в свой адрес. Ему загорелось ответить, но, чтоб писать, просили регистрацию. Он долго разбирался что к чему, угораздился завести себе почтовый ящик, тут же забыл пароль, завел еще один. И, наконец, зарЕгился. «Ваш ник?» – спросила анкета. «Я – злой и сильный!» – выстукал он одним пальцем. «Добро пожаловать на Форум!» – отозвался сайт. Кэп стал снова искать нужную страницу, но запАл его иссяк. Был третий час ночи. От долгого сидения в неудобной позе ныло колено. Он вырубил свою новую игрушку и завалился спать.

* * *

В тот день он просто ехал за сигаретами. Лифт тормознул на третьем этаже: там стояла Галка с большими коробками памперсов.

– О! Удача! – возликовала она. – А я думаю: как это всё к машине переть? Дверь держи!

Он помог втащить коробки в лифт, вывез их на улицу. Обнимая неуклюжие картонки, съехал с пандуса, поднял взгляд и – вздрогнул: на скамейке у подъезда сидел Рыжий.

– Чуть вперед проедь, Кэп! Я сюда не впаркуюсь! – Галка убежала к машине, щелкая сигнализацией. Кэп помог ей загрузиться. Поболтал минут пять на дорожку. Потом, не оглянувшись, поехал к киоску. Взял три пачки «Примы». Подумал и заменил одну на дорогой «Парламент». Когда вернулся к дому, Рыжий всё еще был там. Кэп остановился рядом, открыл пачку «Парламента» и протянул непрошеному гостю: