Текст книги "Я-злой и сильный (СИ)"

Автор книги: Андрромаха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Со «спонсором»? В новых шмотках? В дальних странах? – бросил Кэп сердито.

– Причем здесь шмотки? Разве в шмотках счастье?! Его сейчас любят. А не мучат и не бьют.

– И я – не бил, – в голосе Кэпа был вызов.

– Ты – сволочь! – вскинулся Мадьяр.

– Правда, не бил, – сказал Кэп тише и примиряюще. – Вышло один только раз. И он сразу ушел.

– Я тебе не верю! – сказал Мадьяр.

Накал их разговора снизился. Они говорили негромко, как два старых приятеля.

– Я приревновал после этого вашего банкета.

– А что – банкет? – не понял Мадьяр. – Официальное мероприятие. Мэрия! Любому нормальному ясно, что там адюльтера было не замутить. И ушел Тёма рано.

– «Нормальному» – ясно. А я – безногий ревнивый дебил, – горько сказал Кэп. – Помоги мне, Вань. Пожалуйста! Мне, правда, надо.

– Знаешь, – Ванька затушил и бросил сигарету. – Он у меня жил три недели. И однажды ночью я вышел на кухню, а он сидит перед ноутом и дозировку снотворного высчитывает. Он – врач, он бы рецепт сам себе выписал, и – не спасли. Но я – просёк, сказал, что если он с собой покончит, я тебя найду, все связи подниму, лягу под кого угодно, но тебя – посажу за доведение до самоубийства. Он стал орать, чтоб я не смел, и что тебе «нельзя в тюрьму». …Вот, значит, почему,… – он кивнул на Кэпову коляску. – А я сказал, что если он не хочет, чтоб ты сел, он должен жить. Ну и он взялся жить. И теперь у него только-только это стало получаться. Не береди его, а?

Кэп долго молчал, глядя в землю. Потом оттолкнулся от низкого заборчика, выкатил на тротуар, покосился на Мадьяра вполоборота:

– Ладно. Я понял. Живите. Управлюсь без рыжих! – и покатил из двора.

– Тебе, может, помощь какая нужна? Алексей! – спохватившись, окликнул его Ванька.

Но Кэп даже не обернулся.

* * *

Лишь один-единственный вагон одного-единственного рейса из Брянска в Москву был оборудован для пассажиров с коляской. Сам Кэп в него билет не достал бы. Но на помощь пришла клиника: куда-то позвонили, с кем-то связались, и «бронь» на фамилию Шумилин ждала в кассе в день отъезда.

Провожал Кэпа Ильяс. Время было – к полуночи, вокзал был полупуст и полутёмен. Московский поезд всё не объявляли...

– Волнуешься?

– Нет. И пока не верю, что завтра буду «с ногами».

– Ты – осторожно, сразу не скачи! Ты отвык ходить, а сейчас – скользко! – Ильяс несильно представлял себе Кэповы проблемы и реалии.

Наконец, поезд подали. Народ заспешил на посадку. Уже на платформе Кэп поднял взгляд на друга:

– Илюх, что ты там Витальке наболтал?... Про «докторшу»?

Ильяс смутился:

– Ничего.

– Да лааадно, что он – сам придумал? …Я, между прочим, с бабой живу. Зовут – Таня, работает у нас на кассе.

Ильяс неопределенно качнул головой.

Кэпу казалось, что он шагает в новую жизнь. И не хотелось оставлять в старой неразрешённые вопросы. Он понизил голос:

– …С чего хоть взял-то?

Ильяс собирался отнекиваться, но, поддавшись доверительному тону, нехотя ответил:

– Серега с Маринкой вас встретили в парке. Серый сказал: «было видно». Даже Маринка выдала, что если бы тебя не знала, то решила бы, что вы – «эти самые».

– Придурки! – незло хмыкнул Кэп. – Что у меня-то не спросили?

Ильяс пожал плечами:

– О чем?... Не наше дело.

Проводница впустила в вагон уже всех пассажиров и обернулась к Кэпу:

– Вы – проходите? Три минуты до отправления!

Кэп покатился к дверям. Ильяс пошел следом и уже у самого вагона хлопнул его по плечу:

– Давай, Лёх. Удачи! Позвони, когда встречать!

В Москве поезд был в семь утра. Киевский вокзал столицы не похож на Брянск-1. Под большим стеклянным куполом – ряды поездов. Радио ежеминутно бубнит о прибытии и отправлении. Кружит по площади патруль с собакой без намордника. И – люди, люди, люди, люди, люди!... Кэп прокатился до конца платформы и только у информационного табло – растерялся. Приятель Чалого, который должен был его встретить, не появился. Телефона его Кэп не знал. Звонить Витальке в семь утра было нечестно.

Он забился на коляске под табло, решив подождать, пока рассеется народ с брянского поезда, а потом вернуться на платформу. Но не успела схлынуть одна толпа, как новый поезд и электричка принесли две других. Люди спешили, не видя никого вокруг себя, разговаривая на ходу по телефону, волоча чемоданы и грузные сумки, матеря телеги меланхоличных носильщиков.

И тут Кэпа тронули за плечо:

– Ты – Алексей?

Он обернулся: парнишка лет двадцати держал в руках картонку с надписью «Шумилин». Кэп кивнул, и парень расплылся в улыбке:

– Слааава Богу! А я – Вася. Я встал в пробку на Третьем* и уже боялся, что мы с тобой разминёмся. …Помочь? – парень взялся было за задние ручки инвалидной коляски.

– Не, – мотнул головой Кэп, – я сам справляюсь, – и покатил через толпу рядом с новым знакомым.

Васина ГАЗель была припаркована на набережной. Парнишка помог Кэпу взобраться в высокое кресло, закинул в кузов коляску.

– Ты – подремли. В поезде, небось, не выспался?! А я радио тихонечко оставлю, ок? Через пять минут про пробки скажут, – Вася завел мотор, пристегнулся и стал крутить ручки радиоприемника и печки.

В тепло натопленной машине, флегматично толкающейся в пробке, Кэп и, правда, заснул. И очнулся только от хлопка двери. Машина стояла у решетчатых ворот. Вася склонился у окошка КПП. Кэп, открыв окно, окликнул:

– Вась! Документы-то – вот у меня!

Но охранник уже поднимал шлагбаум.

Клиника находилась за МКАДом, в старинной дворянской усадьбе. Вокруг широкого двора под снеговыми шапками стояли ели. Расчищенные до асфальта дорожки сходились к двухэтажному дому с колоннами. И из высоких дверей уже спешили навстречу Кэпу двое: медсестра в накинутой на плечи шубке и мужик в костюме – видно, охранник – везущий инвалидную коляску.

– Шумилин? Алексей Ильич? – закивала медсестра. – Рады приветствовать!

Кэп растерялся. А охранник уже протягивал руку:

– Давайте, помогу!

– У меня – своя коляска! – выдавил Кэп.

– Наша – с электрическим приводом. А вашу можно сдать в «отдел хранения»?...

Но Кэп упрямо замотал головой, и медсестра моментально сдалась:

– Хорошо, как вам будет удобно!

Кэпу помогли выбраться из ГАЗели, поставили его коляску на колеса и всё время, пока он на прощание жал руку Васе и взбирался по пандусу, охранник держал открытой тяжелую дверь.

– Присядьте сюда! – медсестричка кивнула на кресло, стоящее перед ресепшеном.

И, пока она раскладывала на стойке его документы, вводила информацию в компьютер и писала какие-то цифры на узких бумажках, подошла нянечка и, опустившись на колени перед Кэповой коляской, стала отмывать ее колеса. Кэп смутился. А дежурная, как ни в чем ни бывало, принялась энергично рассказывать:

– Вот – ваши ключи. Комната номер четырнадцать – направо по коридору. Завтрак, к сожалению, закончился. Но в номере есть минералка, шоколад и печенье. У поста горничной – кофейный автомат и кулер. Всё – бесплатно. У вас есть час, чтоб отдохнуть с дороги. В одиннадцать подъедете на ЭКГ, кабинет номер три. В одиннадцать сорок  вам сделают аллергеновую пробу в процедурной, восьмой кабинет. В двенадцать – к иммунологу, в двенадцать тридцать – невролог. В час – обед. А в три, когда будут готовы все заключения и анализы, вас примет Игорь Львович, ваш главный доктор.

– Зачем это всё? Я – здоров! – опешил Кэп.

– Такие у нас правила, – лучезарно улыбнулась сестра.

Номер был тоже роскошен: с широкой кроватью, большим плоским теликом, холодильником, письменным столом с разъемами для ноутбука и наклейкой “Free Wi-Fi”. Всё было продумано, оборудовано для безногих: широкие проходы, просторный санузел, низкий ворс ковра и полный арсенал медтехники: ходунки, костыли и две лёгких трости под локоть. Кэп откинул тяжелую штору. Двор был прочерчен вереницей невысоких фонарей, под пасмурным январским небом освещающих деревья, скамейки и неразличимые, закутанные полотном на зиму статуи. Кэпу в потрёпанной куртке, на старой коляске, здесь было некомфортно, стыдно, плохо. Его бесил кофейный автомат, ковры, подсвеченные ёлочки – все эти ненужные ему понты, которые он потом несколько лет будет оплачивать, экономя на мясе и зашивая толстой иглой истрепанные старые кроссовки. Ему вдруг захотелось оказаться дома – и черт с ними, с протезами и собранными деньгами! Но он собрал волю, переоделся с дороги и покатил на ЭКГ.

На улице начался снег. И когда он проезжал мимо респешена, дверь распахнулась, и вошла невысокая девушка с азиатскими чертами в запорошенной шубке.

– Там – снегопад! – сказала она Кэпу и улыбнулась.

А ему почему-то вспомнилась пошлая медсестра Ирочка из брянского санатория. И без того тухлое настроение вообще скатилось в ноль.

Его таскали по кабинетам, снимали кардиограмму, что-то вкалывали под кожу запястья, стучали молоточком по коленям. Он раздраженно отвечал на разные бестактные вопросы, а ему в ответ ослепительно и терпеливо улыбались. Потом он заблудился в коридорах и едва не пропустил обед.

Столовая по запахам и интерьерам вполне тянула на хорошее кафе. Предупредительная «менеджер зала» проводила Кэпа к столику:

– Вот ваше место. Официантка подойдет через минуту.

Кэп поморщился от перебора патоки в ее голосе. Перебрался с коляски на стул и – удивленно вскинул брови. Напротив него сидела давешняя, экзотично красивая девушка. Она была в меховой жилетке и со странным костяным гребнем на черных, как смоль, волосах.

– Я думал, вы – медсестра, – улыбнулся он вместо приветствия.

– Нет, я здесь лечусь! – ответила она.

Расторопная официантка принесла Кэпу первое: борщ, крошечный горшочек со сметаной и румяную пампушку. Кэп уткнулся в тарелку. Но девушке, видно, хотелось общаться.

– Меня зовут Тонечка. Я из Ямальской тундры.

Кэп поднял на нее взгляд и снова улыбнулся.

– Я знаю: русским смешно, – кивнула она. – У русских одно имя у многих людей. А у нас, у народа манси, каждый человек – свое имя. Если кто умер, то имя можно забрать. Но раньше – нет. Мы верим: если два человека с одним именем есть в стойбище, один должен умереть. У нас есть Антонина, есть – Тоня, она – моя тетя. А я – Тонечка. Так в паспорте. Смешно?

Она выговаривала слова четко, и только небольшой и необычный акцент, наверно, даже на слух выдал бы ее происхождение.

– Нет, не смешно. Красиво. А от чего вы лечитесь?

– У меня нету ног, как у вас, – просто сказала она.

Кэп обмер:

– Нет. Не может быть!

Она улыбнулась:

– Может. Я пятый день на протезах. Вы тоже скоро будете ходить. Я знаю, так было со мной.

* * *

Ровно в три Кэп, волнуясь, сидел у протезиста. Игорь Львович, высокий и худощавый старик, удовлетворенно кивая, листал анализы и выписки, потом обернулся на Кэпа:

– Ну, обнажайте культи!

Новый осмотр не занял много времени. Доктор сам, без всяких медсестер достал из шкафа глянцевую длинную коробку, распаковал: там были железные «ноги».

– Будем учиться носить! – врач присел на кушетку рядом с Кэпом и протянул ему плотный, телесного цвета, нейлоновый «чулок» толщиной в пару сантиметров: – Распрямляем, чтоб не было складок. Культю заводите сюда. Расправляйте! Потуже, потуже…

Кэп, от напряжения закусив кончик языка, старался следовать инструкциям.

– Видите? Ничего страшного! – Игорь Львович ему улыбнулся.

– Вставать? – голос Кэпа сорвался в шепот.

– Нет. Перебирайтесь на коляску, – сказал врач. – Подниметесь на тренажере.

Тренажер стоял в соседнем кабинете и был похож на обычную для спортзалов «беговую дорожку», но только увешанную датчиками, какими-то рамами и мониторами. Игорь Львович поддержал Кэпа под локоть:

– Держитесь за ручки!

Кэп встал. Стоять было несложно. Культи упирались в упругие «подушки» нейлоновых вкладок. Терминаторские «ноги» при движениях пружинили. Врач наклонился, оплетая Кэповы бедра и протезы ременными петлями.

– Смотрите: я включу дорожку, она медленно пойдет назад. Вам делать ничего не надо. Только держитесь за поручни. Машина сама будет двигать протезы. Вот здесь будут цифры, – врач ткнул пальцем в узкий экран. – Смотрите внимательно: когда дойдет до двадцати, нажмёте эту кнопку, дорожка замедлится.

– А если не нажать? – спросил Кэп, волнуясь.

– Сломаете мне аппарат! – хмыкнул врач. А потом успокаивающе добавил: – Шучу! – и надавил рычаг.

Дорожка, правда, поползла. Сначала – еле-еле. Прикрепленные к Кэповым протезам рамы стали медленно сгибаться, делая движения, как при ходьбе. Кэп вцепился в поручни. Цифры на экране побежали: «8, 9, 16, 12, 12, 11, 5,…»

Это был высокотехнологичный аппарат. Всё было продумано и проработано с немецкой педантичностью. Дурацкие цифры, которые моргали раз в три секунды, служили лишь для отвлечения внимания пациента. Рамы сгибались, вели за собою протез, делая «шаг», а в последний момент ослабляли воздействие. Протез опускался на пол сам, под силой тяжести. И так – шаг за шагом, постепенно увеличивая промежуток пассивности. Ноги «шли»: сначала – лишь с поддержкой аппарата, потом – сами опускаясь в конце шага, еще потом – уже сами сгибаясь, вспоминая полузабытые движения. Числа на экране то приближались к «опасной» двадцатке, то – отдалялись. И, наконец, прочно «залипли» на больших значениях: «19,17,19,18,…» Кэп тревожно занес руку над кнопкой.

– Доктор, доктор! Сейчас будет «двадцать»!

– Да неужели!? – иронично проговорил Игорь Львович.

Кэп оторвался от экранчика, поднял взгляд на врача и вдруг ошеломленно осознал, что он – идет. Сам. Идет по беговой дорожке, совсем не страхуясь руками. Он тут же споткнулся, навалился всем весом на поручни, дорожка моментально встала. Игорь Львович улыбался:

– Ну? Валидола, водки, носовой платок? У нас здесь всякие истерики бывают!

Кэп перевел дыхание.

– Что это было?

– Вы ходите!

– Нет! Не может быть!

– И пока неважно ходите! – строго сказал доктор. – Расслабляться вам – рано. Сейчас на коляске поедете в третий кабинет, вам сделают еще одну кардиограмму. Сколько лет прошло после ампутации?

– Восемь.

– Это – много. Вам будет непросто. На культях нужно будет нарабатывать мозоли. Восстанавливать атрофированные мышцы. В общем, впереди – нелегкий труд. Но вы, я вижу – боец!

– Да. Десант. С любых высот – в любое пекло!* – ответил Кэп.

– Ну и славно! – доктор дружески коснулся его плеча. – Всё, встретимся с вами в семь-тридцать, после ужина. А сейчас – меня ждут другие пациенты!

Всё было просчитано. Кэпа гоняли по кабинетам. Здесь: «подойдите, пожалуйста», там: «пересядьте к окну», в третьем месте, чтоб передать медсестричке бумаги, ему пришлось встать с коляски и, опираясь рукой на перила, три шага пройти. Так, по одному шагу, по два, он начал ходить. Клиника с мировым именем достойно отрабатывала свои заоблачные цены.

Занятия на тренажере были трижды в день. Культи ему мазали вязкими мазями. На кой-то ляд прописали сердечные капли: «у вас всё нормально, но от ходьбы растет нагрузка на сердце». Пять дней в клинике был оптимальный срок: еще не успев утомиться от постоянной колготы, он привык к протезам и, как и обещала ему Тонечка, начал ходить. Сперва – с ходунками, потом – на костылях. А на четвертый день – с одной лишь удобной, под локоть поддерживающей тростью. Забирать его приехал Чалый. И сам украдкой смахнул слезу, увидев, как Кэп идет ему навстречу на «своих двоих».

* * *

Опираясь на трость, Кэп вынес из вагона коляску и наклонился отстегнуть защелки. И тут за его спиной раздался оживленный гомон:

– Вот он! Ваааау!

Кэп обернулся и опешил. Встречать его приехали Серый, Ильяс с Файкой и двойняшками, Кирилл с невестой Надей и Пал Иваныч.

– Стоит…

– Красавчик!..

– Обалдеть, какой высокий! – это провопили хором Файка с Надькой.

– Поздравляем, Кэп!...

– Вы что – свихнулись? На фиг всей толпой?! – Кэп от смущения сделал шаг назад.

– Зажать хотел «проставу»! Скупердяй! – Серый вынул из-за пазухи бутылку шампанского и  пластиковые стаканы. – С новым ногами, Лёх! Ураааа!

Они кричали «Ура!» и смеялись. Кэп улыбался и не мог произнести ни слова, боясь разрыдаться от нахлынувших чувств. Коляску взял под мышку Серёга. А Кэпа под локоть – Ильяс. И, опираясь на трость и ощущая локтем руку друга, Кэп несмело пошагал по платформе, остановившись лишь тогда, когда уже совсем ничего не стало видно из-за застлавших глаза слез.

Рабочий коллектив тоже встретил ходячего Кэпа с восторгом.

Таня смеялась:

– Ой, какой бравый! Теперь придется замуж выходить!

Директор в шутку бубнил:

– Взял на работу инвалида из-за налоговых вычетов, а он, зараза, ноги отрастил! Ты, Алексей, учти: если у компании льготы отнимут, я из твоей зарплаты буду вычитать!

Кэп, неловко улыбаясь, чувствовал себя именинником.

Закончилась оттепель, и долбанули морозы. На улице было скользко, и Кэп боялся уходить из дома без коляски. Он доезжал до работы как раньше и лишь перед крыльцом вставал на протезы. В магазин входил, опираясь на трость, и везя за собой сложенную коляску, как туристы возят чемодан с высокой ручкой.

Дома Кэп опять сел на пустую пшёнку. Зарплату, пенсию, всё, что оставалось от оплаты коммуналки и кредита, он «выжимал» до копейки, торопясь вернуть деньги матери. Таню приглашал всё реже. К пустому столу ведь гостью не посадишь! Он старался зазывать ее два дня подряд. Так было проще: купить что-то мясное и сладкое, «накрыть поляну», а на второй день подчистить всё под ноль. Татьяна, правда, и сама приносила по мелочи – то  мюсли, то сметану, но рассчитывать, что его будет кормить женщина, Кэп был не приучен.

– Вот отдашь кредит – поженимся! – мечтала Таня.

– …Ребенка заведем! – в тон ей, полушутливо вторил он.

– Ну – нет! – мотала она головой. – Если хочешь – Настьку удочери. А с меня детей хватит!

Может быть, эта фраза стала началом конца их отношений?!

В те вечера, когда Тани не было, он «налаживал ходьбу». Раскрывал брошюру, привезенную из медицинского центра, и делал упражнения. «Ноги» слушались всё лучше. Он рискнул на силовые тренировки стоя. Брал большие гантели, включал Высоцкого и в такт раскатистой мелодии неспешно сгибал рычаги мощных мышц.

Вдоль обрыва,… по-над пропастью,… по самому… по краю…

Я коней своих… нагайкою… стегаю… – погоняю,…

Двадцать четыре кило в каждой руке. Две гантели вместе – полцентнера. Стоя на железных ногах. Медленно, сначала – с опаской, прислушиваясь к ощущениям в культях и не обращая внимания на проступающий на висках пот. Чуть закусив губу. Раз за разом: «тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь…»

Я… коней… напою,…

Я… куплет… допою… —

Хоть немного ещё…

Постою… на краю!

Он ходил всё уверенней. Он стал нормальным человеком.

А по ночам ему снился Артём.

После того, как Кэп встал на протезы, ему стало казаться, что он вернулся к себе прежнему, в своё двадцатилетие. Чувства, воспоминания, даже мысли восьмилетней давности стали реальностью. Словно не было безногих горьких лет, и можно всё начать сначала: строить жизнь, влюбляться, мечтать, быть глупым и юным.

И сны были мальчишечьи: долгие взгляды, несмелые прикосновения, желания, рождающие подростковый жгучий стыд. Вот они с Тёмкой вдвоем едут просёлком на великах. Тёма – чуть впереди. И Лёшке видны его худые лопатки под белой футболкой и узкие, волнующие бедра. Вот они сидят на спиленной сосне. Тёмка кусает травинку и косится на него снизу вверх:

– Капитошкин, что ты так чудно улыбаешься?

– Как? – с придыханием спрашивает Лёха. И у него томительно и сладко тянет под ложечкой.

– Словно хочешь целоваться? – смеется Артём.

Кэп просыпался с жестоким стояком и бухающим сердцем. Не открывая глаз,  рисовал себе продолжение сна: как Тёмка бежит от него, как он – настигает, прижимает лопатками к сосне, целует суховатые губы, острые ключицы, нежную шею… Он кончал себе в руку. И не парился мыслями «гей или не гей?» В конце концов, он внятный, успешный мужик. Он вчера говорил о женитьбе со своей бабой. А на что он дрочит – кому какое дело? Пожалуй, к каждому женатому мужику в башку загляни – прифигеешь!

* * *

Перед двадцать пятым января Таня всех предупредила, что на «Татьянин день» она будет проставляться. Кэп понял: надо делать подарок.

– Танюш, что купить?

Она потащила его по магазинам и в супермаркете застыла у прилавка с павлопосадскими шалями.

– Нравится? – она накинула на плечи большой платок с крупными красными розами на черном.

– Это скорей для брюнеток, – вмешался продавец. – А вам, под цвет ваших глаз,… – он развернул бирюзовую шаль с широкими кистями.

– Красиво! – улыбнулся Кэп.

Но Татьяна яростно зыркнула на продавца своими бирюзовыми глазами и повернулась к Кэпу:

– Я хочу – эту!

Кэп кивнул и раскрыл кошелек. Шаль стоила почти три штуки. Ясно, что – дорого. Но ведь и Татьянин день – раз в году!

На следующий день Таня пришла на работу в своей прежней шапке.

– А что обновку не надела? – подколол ее Кэп, когда они вдвоем курили на крыльце.

– Холодно сегодня! – ответила она. – Завтра, может...

Но ни на следующий день, ни на послезавтра она подарок так и не обновила. А в конце недели в магазин в очередной раз забежала Танина дочь. Продавец всё же был прав: на черноволосой, черноглазой, чернобровой Насте шаль с алыми цветами смотрелась лучше, чем на матери.

Кэп подождал, пока Таня закончит свой «семейный перекур», а потом вышел на крылечко – тоже с сигаретой.

– А ей идет платок! – сказал он – не то, чтоб с «задней мыслью», а – просто, ради справедливости и ради разговора.

– Да. Она его давно просила! – простодушно трепанула Татьяна, всё еще витая мыслями в разговоре с дочерью. Потом осеклась и смутилась. – Ну, в смысле: поносить!

Кэп промолчал. Но Тане стало обидно, что она так глупо спалилась, и она с вызовом повысила голос:

– Что, я не могу дочери дать свой платок поносить?

Кэп примиряюще сказал:

– Я ничего не сказал. Можешь, конечно.

Но Тане было досадно и, чтоб скрыть неловкость, она завелась:

– Нет, я вижу: ты сделал морду кирпичом. Не нравится что-то – скажи! А хочешь – я тебе деньги верну за подарок!

– Не надо мне денег. Я еще и тебе могу шаль подарить. Я не жадный.

– Не жадный?! Ты!? – подхватилась она. – Да я досталась у тебя самые дешевые сосиски жрать!

– Ну и не жри! Никто не заставляет! – обозлился, наконец, Кэп, затушил недокуренную сигарету и ушел в магазин.

Татьяна еще долго курила на крыльце. А он, роясь в каталоге литых дисков и обслуживая очередную блонду, не знающую, как называется нужная ей деталь, злился и от обиды кусал изнутри щеку. Кому приятно, когда тебя тычут носом в твою нищету!?

Через три дня Татьяна сама пришла в дарёной шали. Кэп понял: подойдет мириться. Разговора не хотелось. Он полдня не выходил курить – терпел. И лишь когда Татьяна с какой-то накладной ушла на склад, он вышел на крыльцо и закурил. Но через пару минут она нарисовалась рядом:

– Лёш, ты – сердишься? Прости!

– Не сержусь, – сдержанно ответил он.

Она, упрямо не желая слышать выражение его голоса, не стесняясь прохожих, придвинулась и крепко обвила его рукой за пояс:

– У нас всё – как и раньше, да?

Но он отстранился, аккуратно снял ее руку и посмотрел ей в глаза холодно и сухо:  пускать ее обратно в свою жизнь он не хотел.

Он остался один.

Ну нет, конечно, не как на необитаемом острове. По выходным он помогал Серёге делать ремонт. Каждую неделю звонил матери, всё обещал приехать – показать протезы. «Держал осаду» на работе. Их разрыв с Татьяной на много дней занял женскую половину коллектива. Кэпу вслед демонстративно-громко шипели: «поставил протезы – зазнался», «поматросил и бросил», и «калекой был – пользовался, а начал ходить – сразу выгнал, как ненужного котенка». Кэп на провокации не вёлся, к тому же, бойкая, пышная и громкоголосая Таня на «брошенного котенка» никак не тянула… Пару раз он порывался разместить анкету на сайте знакомств, но понимал, что с пустым кошельком женихаться – нелепо. А матери деньги нужно отдать, чем быстрее – тем лучше.

У одиночества случился забавный эффект: ему стал мерещиться Тёмка. Нет, не всерьез, не галлюцинацией. Мечтой! Валяясь перед теликом, помешивая булькающую на плите кашу, собираясь на работу, он вдруг замирал и прислушивался. Ему хотелось различить Тёмкины шаги, услышать его голос, что-то ему рассказать. Он знал, что такое «фантом». Знал, как болит много лет назад потерянная нога. И сейчас у него был такой «фантом любви». Никак не отпускающая память. Боль, которую он старался не признавать, но которая была реальней многих самых настоящих и ощутимых вещей.

– Тём, принеси полотенце! – громко просил он, приняв душ и распахнув дверь ванной. Ответом была тишина. Он знал, что никого в доме нет. Он ни на что не рассчитывал. Но снова повышал голос: – Полотенце, Рыжик! Слышишь?...

* * *

На Масленицу приехала в гости Катюшка – сестра. Привезла домашних солений и материнских блинов, рассказала поселковые новости, отдраила квартиру.

– Красота! – поливая тонкий блин вареньем, Кэп косился на стерильную плиту, прозрачное окно и свежие занавески. – Как в шикарном отеле!

– Если квартиру сдавать, наверно, хорошие деньги дадут? – Катя с хрустом разгрызла конфету и с чашкой чая в руке откинулась спиной к балконной двери.

– Я осенью пускал жильца, – осторожно проговорил Кэп: мало ли кто из соседей чего Катюхе наболтает? Лучше самому рассказать.

– И сколько с него брал? – спросила она.

– Полторы тысячи! – наугад ответил Кэп. – Но это – знакомый, на нем неловко было наживаться…

А, проводив сестру, он задумался: правда, сколько можно выручить, сдавая квартиру? «Социальное» жилье оставалось в собственности города, чтоб инвалиды не пропивали свои «метры». Но ведь сдавать никто не запретит? Кэп нашел брянский сайт объявлений. Денег со сдачи квартиры хватало на его кредитные выплаты! Он поискал вакансии в своем родном посёлке: агрохолдинг предлагал места в правлении «владеющим» компом.

Так идея вернуться домой поселилась в его голове. Там – мама с отцом, сестра и племяшки, школьные друзья. Там после работы его будет ждать разварная картошка. Там с ним будут здороваться за руку соседские мужики. Там он – свой, его связывают с тем местом миллионы невидимых нитей… Он позвонил матери, спросил: как она отнесется к его возвращению?

– Лёшенька, сынок!... – сказала она и заплакала.

Он начал потихоньку укладывать вещи.

На удивление, по-настоящему расстроился из-за его увольнения директор. А что?! Кэп был удобный работник! Смышленый, шарящий в автомобилях, он быстро вник во все «рабочие» тонкости. Просидев много лет в пустой квартире, теперь он бешено хотел общаться: кокетничал с тётками, обсуждал вчерашний футбол с мужиками, успешно втюхивал им визитки магазина, нелениво брался составлять заказы на редкие, отсутствующие в базе детали. К тому же, за счет полагавшихся за его трудоустройство налоговых вычетов, он «стоил» вдвое дешевле обычного менеджера. Потерять его было жаль! Директор уговаривал его остаться, сулил повышение зарплаты и выписал четыре тысячи премии – ни к какому не к празднику, просто «для стимулирования ценного кадра». Кэп обещал «подумать». Но думалось ему теперь только о доме!

Мелькали предотъездные дела: заключение договора с риэлтором, оформление новой карточки в банке, упаковка вещей. Отъезд, сначала казавшийся далеким и туманным, стал обретать реальные черты. Оставалось еще одно, важное: проститься с Артёмом. Кэп решил, что это – надо. Что без этого – нельзя! Ведь Рыжий много сделал для него. Был миг, когда даже спас от петли. Ну и… после… Так что свалить навсегда и не попрощаться – просто некрасиво.

Он выбрал для встречи четверг. Решил: если богатый любовник привезет Артёма к семи утра на работу, значит, там правда – Любовь. И тогда он, Кэп, даже подходить не станет. Пусть живут. Пусть любят. Ну, а если нет – подойдет, просто скажет спасибо и руку пожмет на прощание…

Он поехал без коляски, с тростью. Волновался. Топтался в сквере перед поликлиникой и, кажется, сам того не замечая, шептал: «Рыжий. Рыжий. Рыжий!»

Было уже почти семь, когда неподалеку от него остановилась Шеви-Нива*, и из водительской двери вышел… Артём. Кэп почему-то даже не удивился, словно готов был к этой новости. Только с силою сжал кулаки: значит, купили Артёмку! Сделал шаг назад, чтоб стать незаметным. Теперь уже не хотелось называть его «Рыжим». Это был богатый посторонний человек. Бывший любовник. Чужак!

Артём, кликнув брелком сигнализации, пошел в сторону больницы. Сердце ёкнуло: вот сейчас он уйдет... И вдруг – вопреки всем решениям, желаниям и здравому смыслу, Кэп всё же окликнул:

– Артём!

Тёма вздрогнул и оглянулся:

– Алёша?!

– Всё хорошо у тебя? – подходя ближе, вместо приветствия выдавил Кэп.

– Алёшка! – Артём наклонил голову чуть вбок, любуясь своим Алексеем. – Ты – с ногами! Какой ты высокий!

– Всё хорошо? – с напором повторил Кэп и показал на машину.

Артём тоже оглянулся на нее, кивнул чуть растерянно:

– Да. А у тебя?

– У меня – лучше всех! – зло выцедил Кэп. – Я – женился!

 Он сказал это нежданно для себя. Просто чтоб что-нибудь противопоставить Тёмкиному богатству и благополучию.

– Поздравляю! – ответил Артём. Может быть, в его голосе звучала горечь. А может, Кэпу просто так хотелось думать. – На Полине?

– Нет. Ее Таня зовут, мы работаем вместе.

Кэп больше не мог говорить. Ему было плохо. Он судорожно искал повод уйти. Помощь пришла неожиданно: пожилая женщина, толкавшая перед собой инвалидную коляску с парализованным – наверно, с ДЦП – подростком, кричала, спеша перейти через улицу:

– Артём Николаевич! Доктор!! Как хорошо, что я вас перехватила!!! У нас снова – боли. А талона – не взять. Примите нас, пожалуйста, сегодня!

Тёма кивнул ей. Кэп малодушно сделал шаг назад:

– Ладно, у тебя дела!? Пока!

– Пока! – как-то потерянно обернулся на него Артём. Нет, не Артём – Рыжий. Рыжик. Родной, желанный, но – чужой теперь, другого целующий Рыжик.

Кэп развернулся и, насколько мог, быстро пошел к трамвайным путям. «Не ломаться! Держать спину прямо! Быть сильным! Быть злым!» И потом, уже повернув к остановке, поникнув плечами: «Не плакать! Не плакать, скотина!»

* * *

После работы весь вечер он мотался по делам. Ездил в банк – вносить транш по кредиту, искал подарки для матери и для племяшек, отстоял очередь в сберкассе – оплатил коммуналку. Устал. Автобус притормозил у его остановки и с шипением распахнул дверь. Он всё еще боялся ступеней, особенно – в транспорте. Боялся потерять равновесие, споткнуться, упасть. Он намертво вцепился в поручень. Выбросил вперед правую ногу и трость, осторожно нащупал асфальт и, только встав прочно на землю двумя ногами, облегченно вздохнул.

Он шел и перебирал в голове цифры: сколько осталось вложить денег для матери, сколько – в кредит. Какие набегут проценты… Потом стал считать, сколько денег потратил сегодня? Какая сумма получится в этом месяце за электричество? Он готов был складывать, умножать, вычитать и делить что угодно, лишь бы не прокручивать в тысячный раз в голове утреннюю встречу. …Зажравшийся, сука, страпёр: решил «купить» любовника за тачку!... И тачку-то выбрал – дерьмовую. Сам, небось, на лэнд ровере ездит!... Кэп завернул к себе во двор и – встал, словно наткнулся на невидимую стену. Ему стало трудно дышать. Он оперся всем весом на трость, стараясь подчинить себе дрожащие колени. Наверное, со стороны он сейчас смотрелся как старик. И только на лице расплывалась широкая, счастливая  и глупая улыбка.