Текст книги "Упущенные Возможности (СИ)"

Автор книги: Ande

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

На Тишинский рынок я приперся за электрочайником. Примус в квартире, не внушал мне доверия.

Тот, кто разжигал паяльную лампу, со мной согласится. Примус, это – та же пояльная лампа, только в гриме. Тоесть, так же качаешь, и стоишь потом в стороне с опаской, слушая реактивный вой, и нюхая запах сгоревшего керосина. Такой квест с утра, что бы всего лишь забадяжить чайку, изрядно злил.

Ребята, клерки из Особого Отдела, посоветовали сходить на рынок. Пояснили, что промышленность уже освоила производство электрочайников. В магазинах то, их разбирают как горячие пирожки. Поэтому проще купить на рынке втридорога.

С народом из Особого Сектора, что, являлся канцелярией Политбюро, а по сути – Калинина, я поладил на удивление быстро.

Для начала, зацепился языком с молодой девчонкой стенографисткой. Ирочка Розенгольц, смешная и славная, в юнгштурмовке, с короткой прической, глазастая и серьезная. Сразу же заявила мне, что не родственница, и, у нее есть жених, работает на «Серпе и Молоте». Правда, что есть такой крупный партфункционер – Розенгольц, я узнал позже. Но не стал уточнять, да и вообще, больше молчал. Она отлично справлялась за двоих.

От нее то, я и узнал кучу тонкостей работы в аппарате. Большие то начальники, дали расписаться в инструкциях, и сочли что я теперь вкурсе. А вот ходить на обед – лучше в нижнюю столовую. Порции больше, проверено. И народ попроще, а в верхней – одно начальство. И еще кучу полезных сведений. Ну, куда идти за копиркой и лентой для пишмашинки, как позвонить дежурному по канцелярии, и прочие мелочи, что сильно облегчают…

С реферантурой же, вышло и вовсе, по всем правилам больших корпораций.

В следующий, после явления товарища Крупской в Кремле понедельник, ко мне в закуток заглянули двое.

Один из них был Олег Полянский. Перед многолюдным совещанием у Калинина, по поводу какой то партийной конференции, он первым подошел ко мне познакомиться. Представился секретарем комсомольской ячейки. Крайне вежливо расспросил, кто я и что. Посочувствовал, что я не в рядах.

Сам он, работает в той части аппарата, что занимается отслеживанием исполнения распоряжений и постановлений Политбюро, и лично товарища Калинина.

Грубо говоря, Калинин наносит резолюцию. Документ, вернувшись в секретариат – изучается. На предмет других резолюций, пометок, уточняющих вопросов и прочего. Составляется сопроводительный лист, с пунктами и вопросами, что должны быть решены. И это отслеживалось методом поручений, распоряжений, и запросов в ведомства.

Как я понял, этот Полянский здесь типа звезды, всех этих молодых ребят, что составляют большую часть аппарата, и любимец местных барышень. Ну, вот это вот все – высокий для этих времён, как бы не повыше меня, кудрявый и голубоглазый.

– Привет, Роман – поздоровался он – знакомься, это Вова Комяков, нам нужна твоя помощь.

Парень, что пришел с ним, был совсем молодой очкарик. Он пожал мне руку, грустно прижимая к себе стопку бумаг. А любимец местных дам, тем временем рассказал. Товарищ Комяков, работает недавно. И спорол крупного косяка. В кипах бумаг, у себя на столе, забыл позавчера документ из ЦК. Сроки рассмотрения горят, отправить нужно было еще вчера, до обеда. Теперь парня крепко накажут, если вообще не выгонят.

– У тебя, товарищ Борисов, с документами от Крупской неплохо вышло. Может, ты нас выручишь?

И я сообразил – они хотят, что бы я взял эти бумаги, и, как попавшие ко мне, отнес напрямую к Поскребышеву. Потому что, лично им, сделай они то же самое -точно влетит. Срок прохождения документов регламентирован, и неукоснительно соблюдается. А я все ж новичок совсем, и, могут не обратить внимания.

– Без обид парни – ответил я – но я этого делать не буду. Вы лучше меня знаете правила.

В глазах Комякова погасла надежда. А Полянский мягко улыбнулся, и извинился за беспокойство. Потом он посмотрел на свой наручный хронометр, забрал пакет документов у Комякова, и бросил к бумагам в ящик «исходящие», на моем столе. Вежливо попрощался и они ушли. Ну да, даже таскать по коридорам документы, уже нарушение, ващет.

А я, тоже взглянув на часы, понял, что сейчас придет курьер, что обходит клерков и собирает исходящие ежечасно.

Дождавшись, когда стихнут их шаги, я потянулся и достал эту стопку бумаг. Глянул мельком, вроде оформлено как полагается. Не меняя сопроводиловку, пошел к Поскребышеву.

Александр Иваныч, увидев меня, удивился. Ну, то есть, мне так показалось. Меня не вызывали, у начальства сидит Бухарин, чего я приперся?

А я, положил перед ним на стол бумаги, и кратко рассказал суть. Он гораздо лучше меня во всем этом ориентируется, и все понял мгновенно. Кивнул, подвинул документы себе, а мне сказал лишь: «Хорошо, ступай».

Полянский подошел ко мне этим же вечером, на выходе. Товарищ Калинин с охраной отбыли, я собрался тоже уехать.

– Пиво пьешь, товарищи Борисов? -спросил он. А я и не удивился. Просто не ожидал, что так быстро.

– И где же вы все пьете пиво? – согласился я.

Совсем недалеко от Боровицких ворот, через площадь, располагалась самая настоящая пивная. Как я потом узнал, после работы сюда забегает мелочь из Кремля. Приглашение в нее означало, что в этом театре Карабаса-Барабаса, тоесть товарища Поскребышева, куклы приняли меня за своего.

– У вас, с этим Комяковым, свои дела, Олег, – отпив лагера объяснил я Полянскому – но если этого парнишку выгонят, то следующим могу быть я. Ну, ты же понимаешь.

Так я поладил с сотрудниками аппарата, что, как выяснилось, считали меня богвесть кем.

Тишинский рынок меня не впечатлил. Я уже понял, что ни продуктовых карточек, ни безнадежных очередей в этой реальности нет. Лишь какой то диссонанс не давал мне покоя. А потом я сообразил и даже присвистнул.

Везде, за исключением специального павильона Средней Азии, большинство продавцов были русскими. Точнее– ни одного кавказца.

В моей реальности, в конце двадцатых, у товарища Рыкова случился конфликт с товарищем Сталиным. Сталин настаивал на том, что тарифы оплаты труда на Кавказе, в Средней Азии, и на Украине, должны быть, как минимум, вдове выше, чем в Российской Федерации.

Рыков отвечал в том смысле, что негоже за счет русского работника, содержать бездельников с национальных окраин. Естественно, был расстрелян в тридцать седьмом.

Почти на входе на рынок, веселый дед с воза с разными солениями, всучил мне моченое яблоко, для дегустации. Хрустя им, улыбаясь разбитным продавщицам, нахваливающим свой товар, я вспоминал свою реальность.

В моей реальности, из населения России прямо каленым железом выжигали склонность к торговле и рынку. Статьей УК за спекуляцию. Закрытием базаров и рынков, нападками в прессе. Клеймом спекулянта, чуть что. В отличие от жителей Кавказа и Средней Азии. У них то, торговля с рынков не только допускалась и поощрялась, но и была, на высшем уровне, признана национальной особенностью.

А потом, когда в России случились рыночные времена, публика потрясено ахнула. Большинство продавцов на российских рынках оказались кавказцами. Выкинув огрызок в урну, я хмыкнул. Торговать на рынке тоже нужно уметь. А русскому народу, с подачи сталинской своры, семьдесят лет рассказывали, что это неприлично и даже преступно.

Проходя мимо свисающих с крюков гроздьев колбас, окороков и прочих копченостей, мимо мясных лавок, и рыбных павильонов, я вертел головой и посмеивался. Повсюду шла хоть и азартная, но деловитая торговля. И совсем не слышалось южной скандалезности, и выяснения отношений. Основным обращением было слово «товарищ», но слышалось и мадам, и мсье, и сударь. Ко мне обращались – парень. Девиц величали барышня или мадемуазель. Верх раздражения, что я услышал – «Дамочка, дешевле не найдете! Даже не пробуйте искать, не унижайтесь!», обращенное к солидной матроне, что со скептическим видом перебирала зелень сразу на трех, что ли, лотках.

Следуя подсказкам, я вышел в место, где в девяностых была толкучка. Только базара, как такового не было. Скорее это напоминало какой-нибудь Савеловский, двадцать первого века, с поправкой на материалы, из которых построены павильоны..

Толкнув дверь павильона «Скобяные Товары», я, уже спустя пятнадцать минут, вышел обратно, нагруженный как верблюд.

Моей добычей стали – ведерный электрочайник, производства Московского Электролампового Завода. Спиртовка. Бутыль спирта. Турка, она же джезва. Трехкилограмовый мешок кофе в зернах. Кофемолка.

Подтянутый, доброжелательный продавец, в мгновение ока выяснил что я хочу, и объяснил мне, что на самом деле я хочу не только чайник. Нет, парень, я не слышал, что бы были чайники поменьше. Если хочешь, я узнаю, заходи через недельку. А потом, как то незаметно, я рассказал, что неплохо бы еще какой кофейник или турку.

В общем, свалив все это в багажник своего авто, я перевел дух.

Выруливая на Большую Грузинскую, чтоб не крутиться в переулках, я досадливо морщился. Цивилизация и технический прогресс развращают. Я даже не вспомнил о спиртовках и джезвах! Мое утро выглядело комично. Я с опаской раскочегаривал примус, ставил на него чайник, и убегал в ванную. Попив чайку, собирался и шел в ресторан, на углу переулка и Большой Лубянки. А там уже, заказывал кофе…

Заехав во двор, я резко затормозил, и, на привычное место запарковался с осторожностью. У одной стены двора, стояла телепередвижка. Напротив, у другой стены, с нарисованным на ней киноэкраном, стояли скамейки, заполненные жителями окрестных домов. Они продолжали подтягиваться на вечерний телесеанс, и я был вынужден едва ползти.

Не отвлекаясь на экран, вытащил покупки, запер машину и пошел домой.

С удовольствием установил чайник, наполнил водой и включил в розетку. Потом поставил на стол спиртовку, залил в нее спирту. И решил намолоть и приготовить кофе. А потом взять чашку, устроится за столом, зажечь настольную лампу, и продолжить изучение газет и журналов, за прошлые года.

Я уже понял, что эта реальность фантастически отличается от моей. А расхождения, на которые я наталкивался практически постоянно, вызывали иногда восторг, а иногда и тяжелое недоумение.

Но телефонный звонок поломал все планы. Собственно звонить мне могли лишь из Кремля, вызывая на работу. Чего, кстати, еще не случалось. Но это звонил Чашников. С ним мы весьма сошлись, на почве посещения Селезневских бань. Да и в Сенатском Корпусе мы виделись ежедневно, и, если получалось, весело обедали в компании девиц из секретариата.

Виктор, не размазывая сопли, спросил меня в лоб:

– Привет, Боб. Как ты относишься к похотливым симпатичным ткачихам с Трехгорки?

– Ты не поверишь, Витя, мне нравятся похотливые кто угодно, откуда угодно. – ответил я. Немного подумав, добавил – Если только они женского полу.

– Тогда двигай на Селезневку. Если нас еще не будет, займи тот кабинет, где мы в прошлый раз были.

Все понятно. Товарищ Калинин отбыл сегодня еще до шести вечера. Направился в свою резиденцию Липки, что бы провести время в кругу семьи. А у Чашникова, завтра выходной. И он решил совместить отдых с расслабоном.

Снова одевшись, я вышел из дому, прикидывая, ехать на машине, или поймать такси.

В сполохах с экрана, я увидел, что на крыше моего Кадиллака, уперев босые пятки в лобовые стекла, сидят два сопливых джентльмена, лет десяти возрастом. Оба, в драных коротких штанах. Один в майке, другой в заношенной клетчатой рубахе. Не отвлекаясь от экрана, они лузгали семечки, сплевывая прямо на капот. Я подошел к авто, и задумчиво уставился на ребят. А потом сказал:

– Если мне снова придется обращаться к жестянщику, я вас сдам ментам.

Пацаны только теперь меня заметили, поглощенные, судя по звукам, фильмом ' Веселые Ребята'. Но не испугались, а один заявил:

– Не боись, дядя. На этой крыше уже пятеро сидели, и ни царапины!

– Позову ко я дворника – уточнил я. – а то вы совсем оборзели, шпана мелкая!

Только теперь мальчишки спрыгнули с авто, пробурчав, что подумашь, дворник. И скрылись в сумраке.

А я решил, что заплеванный автомобиль не придаст мне шарма. И пошел ловить такси, досадуя, Центральные Бани, они же – №1, недавно закрыли. Туда бы я пешком ходил.

Глава 13

Во вторник я совершил, наконец то, ГЛАВНЫЙ АКТ ПОПАДАНСТВА. Сообщил Калинину сверхважное.

Богвесть, что меня сподвигло.

Может быть то, что вечером воскресенья, отправив разомлевших ткачих по домам, я озаботился вопросом преступности. В смысле, предложил Чашникову разбежаться пораньше. Мне завтра, мол, на работу, в отличие от некоторых. А пешком идти– нарвусь еще на гоп-стоп какой, пока до дому доберусь. Объясняйся потом.

Виктор, как всегда посмеиваясь, заявил, что вот гоп-стоп мне точно не грозит. А на мое недоумение, поведал презанятное.

В конце двадцатых уровень преступности начал зашкаливать. Повсюду шли какие то перестрелки, и процветали крупные банды.

И тогда борьба с уголовной и организованной преступностью, была объявлена приоритетом государственной политики. Было решение ЦК и СНК, о беспощадном искоренении этого капиталистического пережитка.

В рамках этой компании, по всей стране, были проведены массовые аресты, и даже войсковые операции. В результате, практически одномоментно, куча преступного элемента оказалась в лагерях, на строительстве Беломоро-Балтийского Канала.

Слушая это, я чесал репу, и думал, что действительно. Раз есть Северный Речной Вокзал, значит, есть и БеломорКанал, что строили зеки. Мог бы и сообразить.

А Чашников продолжал рассказывать. Что тогдашний глава НКВД, товарищ Ягода, подошел к делу с размахом, демонстрируя невиданные темпы работ и строительства. Правда, как всегда в массовых компаниях, не обошлось без издержек.

Во-первых, как то так получилось, что вместе с бандитами, карманниками, и прочим жульем, на нары загремело множество творческой интеллигенции. Я, на такую странность, лишь ухмыльнулся.

Не знаю, как так выходит, но почему-то, всегда рядом с бандитами отираются какие то творцы. Или наоборот, бандитов тянет к творцам… Ну, достаточно вспомнить Есенинское – «Я читаю стихи проституткам, и с бандитами жарю спирт…»©, или Маяковского. Да и Катаева с Олешей. Никаких сомнений, что Есенин, будь жив, точно бы попал в облаву. Да и в двадцать первом веке… Из за стола в гламурном ресторане, за которым в обществе фотомоделей, сидели и бухали Федор Бондарчук, Михалков-наимладший, и прочие Табаковы -джуниор, оперА вытаскивали чувака со стволом в кармане. С тем самым стволом, из которого недавно грохнули мента. Это не говоря о Гарике Сукачеве, с Харатьяном и Ваней Охлобыстиным.

В общем, кайло и тачку, на гуманных пять лет, словили арестованные в компании бандитов поэты, писатели, художники и актеры.

То есть, во-вторых, общественность пришла в возбуждение и брожение. А условия отсидки, как я понял, от моей реальности не сильно отличались. По крайне мере, вопрос высокой смертности заключенных, поднимался даже на уровне СНК.

НКВД получил славу бездушного монстра, а товарищ Ягода, в тридцать пятом, был снят с должности за перегибы. Тем не менее, канал был построен к тридцать четвертому году. А уголовный розыск, и судебная система отработала алгоритм.

– Ты же понимаешь, Боб – Чашников разлил еще по одной – что простой кампанейщиной преступность не победить. Народ, из деревень, на стройки двинул. Да и бытовуху никто не отменял.

Но, тем не менее, любой вздумавший заняться разбоем, сейчас совершенно точно знает о скорой неотвратимости наказания. Во всех городах без исключения, работают дежурные суды. Круглосуточно. У ментов, с размахом, отработаны оперативные мероприятия. Созданы рабочие дружины поддержания порядка. А эти вообще, сначала стреляют, а потом думают.

Заодно, в тридцать четвертом, создана Прокуратура, возглавляемая товарищем Сольцем.

Сейчас всем известно, что согласно опубликованной статистике, любой совершивший преступное посягательство, оказывается на нарах в течение двадцати четырех часов. То есть, где то в глуши, бывает всяко, конечно. Но не в Москве.

– От Москвы, Боб, вся эта шушера бежит сейчас как черт от ладана. Хоть чего –то, опасаться можно начинать на дальних окраинах, типа Останкино. Но никак не здесь…

Во вторник, меня вызвали ровно в двенадцать. Зайдя в приемную, я угодил не то чтоб в толпу, но было многолюдно. Кроме непонятных личностей, многих из присутствующих я узнал. Я помню их фото по прошлой жизни.

Шахурин, Хруничев, Илюшин, Туполев, Поликарпов, и, совсем молодой Яковлев. Тут же Зам. Наркома Обороны товарищ Трифонов. И, член Политбюро, товарищ Каганович. Все они толклись в приемной, в ожидании, когда их пригласят. И вся эта сходка, называется Комиссия Политбюро по вопросам авиастроения.

Но в целом, я не удивился. Товарищ Иванов, заглянул ко мне еще до приезда Калинина. Юрий Степанович сообщил о предстоящем мероприятии, попросил не снижать бдительности.

Я, конечно, заверил в неустанном бдении. Хотя, не нужно быть семи пядей во лбу, что бы сообразить. Больше всего охранное начальство напрягают наивысшие руководители. Как я заметил, на выступления перед простыми работягами и ИТР, и на многолюдные митинги, меня привлекают изредка. А вот на всех встречах с высшей номенклатурой, мое присутствие – безусловно обязательно. Вполне очевидно, что мне не все говорят. Какие-то нюансы вызывают у товарища Берия нешуточное беспокойство.

В общем, Поскребышев выдал мне папку с документами, что я буду подавать Калинину во время беседы. Я прошел в кабинет, поздоровался с вождем, и уселся на привычное место. Попутно подмигнул стенографистке Людочке Маловой. Она и Ирка Розенгольц – моя обычная компания в обед. Но та не отреагировала. Что, впрочем, неудивительно.

Руководство Особого Отдела, самими разными способами, вбивает персоналу в мозг незаметность, как главное правило работы. Ни при каких обстоятельствах не привлекать внимания вождей, и не отвлекать их от важнейших мыслей.

Похоже, сегодня ожидается обсуждение достижений. Советским авиаторам есть чем гордится. Недавно Чкалов долетел до Ванкувера. Бьются, один да одним, рекорды. Видимо, руководство будет поощрять и стимулировать.

Я стал разглядывать посетителей, что шумно наполняли кабинет. За столом для совещаний рядом с Калининым, уселись Каганович и Трифонов.

О товарище Трифонове, я, в свое время узнал случайно. Читая биографию его сына, Юрия Трифонова, известного писателя, заинтересовался, и узнал поразительное. Валентин Трифонов – старый большевик, участник Гражданской. Нес по матушке Буденного с Ворошиловым, за черезмерное увлечение Первой Конной мародерством.

В начале тридцать седьмого года, он написал книжку – ' Контуры Грядущей Войны'. В ней он подробнейшим образом рассказал, как будут развиваться события в случае нападения Германии на СССР. С беспощадной прямотой описал разгром, что и случился летом сорок первого. Уничтожение авиации на аэродромах, войск в лагерях и на марше. Брошенная техника повсюду. Окружение и плен огромных масс солдат. С потерей Украины, Белоруссии, Донбасса. С немцами на пороге Ленинграда и Москвы… Он разослал свою книжку всем членам Политбюро.

Кстати, одним из способов это избежать, предлагал сосредоточиться на создании приличной бомбардировочной авиации, и специализированных боевых самолетов, а не молиться на скорость и количество, как главный критерий побед.

В моей реальности, мужика тут же и шлепнули, ибо нефик всяким троцкистам нагнетать и порочить. Здесь он занимает пост Зам. Наркома, типа, по перспективным вооружениям. В отличие от Кулика, что отвечает за вооружение армии в целом. Казалось бы, легкая бюрократическая загогулина, а все меняется более чем существенно. Тем временем Калинин откашлялся, и сказал:

– Ну, что же. Приступим, товарищи.

Я открыл папку, и протянул Михаилу Ивановичу листок. Он мельком глянул в него, и попросил товарищей отчитаться о работе возглавляемых ими организациий:

– Давайте по алфавиту – предложил Каганович, – начнем с вас Олег Константинович.

Кажется, заговоривший мужик, это был конструктор Антонов…

По окончании первого же своего рабочего дня, в качестве референта, я пришел к Поскребышеву, и сказал что это на грани дебильности. На встречах высшего руководителя, постоянно присутствует какой-то идиот, непонятно зачем. Может, меня за ширмой спрятать? Иль еще что придумать? Помолчав, Александр Николаевич со мной согласился. Со следующего дня мне, перед каждой встречей выдавалась папка. Там лежали документы, с прикрепленными скрепкой листочками. На листочках были записаны номера очередности, и время, когда нужно передать документ Калинину. То, что время всегда оказывалось плюс-минус минута, а как правило, просто в точку, повергало меня в задумчивость. Вплоть до того, что я начал подозревать, что моя встреча с Калининым, на шоссе Ленинград– Москва, сильно не случайна.

Тем временем, Антонов закончил, и слово дали какому-то Григоровичу. Потом еще кому– то. Потом еще… Общий тон бы деловито –победный, с нотками печали. Дескать мы бы могли –огого, но смежники. Ильюшин похвастался запущенным в серию, самолетом ИЛ-4. Туполев рассказал, что ТБ −3 будет модернизирован, готовится программа. В общем, товарищ Калинин, все отлично, но вот моторы, и совсем нет алюминия, а еще куча бессмысленных прожектов. Пора уже выработать приоритеты, и отказаться от ерунды, типо вертолетов каких-то.

Тут, как говорится, началось «оживление в зале». Гул голосов, на мгновение перекрыл даже очередного говорившего. Каганович попросил всех успокоиться. А Калинин спросил:

– А я что-то Сикорского не вижу? Он не заболел?

Лазарь Моисеевич объяснил, что у Игоря Ивановича сегодня испытания предсерийного армейского геликоптера, и он отпросился. А Трифонов проронил, что Сикорский ведет перспективнейшую тему, и он, Трифонов, разрешил ему сегодня не приезжать. И вам бы, Михаил Иванович, не помешало бы лично посмотреть на эти вертолеты.

Тут уж поднялся откровенный шум, и галдеж. Похоже, эти авиаконструкторы– тот еще змеюшник.

Но я недооценил Калинина. Он сказал лишь: «Так», и шум мгновненно стих. А потом Михал Иваныч начал жечь напалмом. Что победные реляции и несомненные успехи, скрывают отвратительное состояние дел в авиации вообще, и производстве авиатехники в частности. Что партия и правительство учтет сложившуюся ситуацию, прежде чем приступать к организационно структурным мероприятиям. И что нежелание товарищей конструкторов признать технологическую неготовность к их конструктивным решениям, ведет к ужасному качеству авиатехники, что исправимо, хотя бы теоретически. Но и к отвратительной конструкторской проработке принятых к производству образцов, что несет за собой просто гигантские убытки.

Настала потрясенная тишина. И лишь Ильюшин проворчал, что в армии на его технику не жалуются. Калинин обернулся ко мне, и я дал ему несколько листков, сняв предварительно листик с начертанным на нем №2, 13ч. 15 мин. Глянул на свои часы. Тринадцать четырнадцать. Внутренне хмыкнул.

А Калини заговорил, заглядывая в полученные от меня документы:

– Значит не жалуются, Сергей Владимирович? А вот что пишут мне независимые эксперты о самолете ИЛ −4:

«– Высотомер 'Ила» показывает все что угодно, кроме правильной высоты.

– На «Иле» нет автопилота, при этом штурвалом приходится работать постоянно, удерживая самолет на курсе.

– Указатель горизонта часто не работает.

– Бомбовым прицелом можно делать все, что угодно, но только не прицеливаться

– Радиосвязь местами и не очень.

– Защита с нижней полусферы по мнению конструкторов нужна только трусам. И хотя в Испании наглядно выяснилось, что ее лучше иметь даже самым геройским героям, но воз и ныне там.

– Кабина не отапливается и не теплоизолирована. В результате пулеметы, в самый нужный момент могут заклинить. Экипаж то ладно – не сахарный. Но отбиваться от противника, придется регулярно и лучше это бы делать исправным пулеметом.

– Бензобаки экипаж переключает на глазок. При этом, они не забывают молиться всем богам и вождям, чтобы моторы отказали не по дороге туда, а поближе к аэродрому. Потому что моторы – особенно впечатляющий момент.

– Это не говоря о том, что на «Ил-4» надо сначала ухитриться взлететь, а потом удержаться в полете, и сесть. Взлет и посадка на этом самолете –особенно экстремальная задача.'

– Скажите, какой вывод должно сделать руководство страны, изучив эти документы⁈ В своих местечковых разборках, вы, товарищи, дошли до того, что выдаете потребителю наспех слепленные самолеты. Лишь бы утереть нос конкурирующему КБ! Это недопустимо.

В кабинете установилась кристальная тишина. Кажется, товарищи авиаторы ожидали оргвыводов, потихоньку отодвигаясь от Ильюшина.

– Не суетитесь, – раздраженно бросил им Калинин, потрясая новой порцией полученных от меня документов – Туполев, регулярный отказ гидроистемы. Лавочкин, перегрев двигателей из-за конструктивных недостатков планера. Сухой – высокая цена, отвратительный обзор… Каждый из вас набуровил…

Он раздраженно бросил бумаги на стол и закурил. А я подумал, что товарищ Берия не лаптем щи хлебает. Большинство бумажек шло под шапкой НКВД.

– Ленин говорил – прервал тишину Калинин – учится всегда, и при любой возможности, это единственный способ развития государства и страны. Поэтому будете учится.

Дальше он поведал, потрясенной не меньше моего публике, о том, что англичане подогнали Советскому Союзу авиазавод от Боинг, и моторный завод от Роллс– Ройс, точнее Пратт и Уитни.

Хор голосов рухнул на кабинет громом и канонадой. Какие самолеты? Какие двигатели? Когда? Какой объем сборочных комплектов, и глубина локализации? На двигатели можно уже рассчитывать? И еще куча чисто технологических вопросов, на которые конструкторы друг другу сами и отвечали. Шум поэтому, поднялся невероятный.

Как я понял из ответов Калинина – ДС-3 Дуглас. Я продолжил окуевать. А Михал Иваныч, снова привычно-мягко сказал:

– Как вы понимаете, на такую покупку понадобятся средства. Поэтому будет принято решение о закрытии, или существенном сокращении штата пяти КБ.

На кабинет снова упала тишина. Лишь Туполев, несколько даже уничижительно –подобострастно поинтересовался:

– Дозволено ли нам будет узнать, во сколько стране обойдется вся эта роскошь?

Вообще то, из газет я знал, что как и в моей реальности, в этой реальности Туполев тоже сел. Но в тридцать четвертом, и получил лишь три года. Претензий к нему скопилось – у всех, и выше крыши. И он загремел. Отсидел, правда, всего год, потом был выпущен по УДО, с возвращением на прежнюю должность. Но боятся чего бы то нибыло, совсем перестал. И сейчас он упер лишенный почтительности взгляд в Калинина. Тот раздраженно цыкнцл зубом. Я думал, пошлет наглеца. Но он ответил:

– Пятьдесят миллионов долларов.

Снова поднялся шум. Общую мысль выразил тот же Туполев:

– За такие деньги, я вам, Михаил Иванович, лучшую в мире машину сделаю. И производство запущу.

– Ты, Андрей Николаевич, для начала сделай самолет, который не будет падать, незнамо от чего – буркнул Калинин, кажется, потихоньку раздражаясь.

Тут я подумал, как бы там, и что бы не говорили, но большевики в этой реальности– чуваки чоткие. А Туполев, при всем моем к нему уважении– выражает мнение не только свое, но оппонентов, что могут Калинину устроить гимор.

И тогда я, повинуясь непонятному даже мне порыву, достал свою самописку, взял чистый листок, и написал:

' Михаил Иванович! На реке Ирелях, в Якутии, располагаются крупнейшие в мире месторождения алмазов. С годовым объемов добычи в половину мирового. Хватит на любой завод, Инфа– 100%'.

Встал и положил это листок перед Калининым.

Он прочитал его. Потом перечитал еще раз. Мелком взглянул на меня, и отвернулся. Публика с напряжением, и некоторым интересом затихла. Уже поняли, что Калини получает от меня бумаги, из которых потом всем отсыпают люлей. Но Михаил Иванович повернулся снова к Туполеву и сказал:

– Я понял, Андрей Николаевич. Ты, на КБ при новом заводе, идти не хочешь.

– Это почему это? – попался Туполев. И все, кто был в кабинете, засмеялись.

То, что происходил дальше, какой-нибудь тупица, почему-то называющий себя демократом, в девяностые, называл бы не иначе как геноцид авиаконструкторской мысли страны, в исполнении бездушного сатрапа.

Потому что заговорил Каганович, и огласил как раз структурные мероприятия по повышению эффективности авиастроения. Коротко говоря, – всех разогнали и укрупнили. Причем у Туполева, вроде как случайно, забрали аж четыре отдела.

Глава одного из них, товарищ Петляков – тихий и застенчивый мужик, старавшийся держаться максимально незаметно, и возглавил КБ вновь создаваемого завода. С напутствием подумать, как улучшить его новую машину, используя доступ к американским и английским технологиям. В этом месте Туполев опять попробовал возбухать, но его заткнули.

Я в авиации, как свинья в апельсинах. Но мой опыт говорил, что тут, сейчас, без всяких посадок и высосанных обвинений, выруливают советскую авиацию на качественно, и принципиально другой путь. Судя по всему, более рациональный и прагматичный.

Потому что прощаясь, Калини, пообещал товарищам настоящие конкурсы, а не вот эти ваши, междусабойчики, товарищ Туполев.

Потом я дождался, когда кабинет покинут авиаторы. По отработанной схеме, за спиной Калинина, дошел с ним, Кагановичем и Трифоновым до выхода.

Когда посетители вышли, взглянул на Калинина. Михал Иваныч развернулся, и пошел обратно к своему столу. Проронив лишь, ступай, Боб. Я пожал плечами и вышел.

Навстречу мне прошел товарищ Пятаков. Но он – один из пятерых вождей, которые беседуют с Калининым без моего присутствия. Так что я кивнул Поскребышеву, и пошел к себе в закуток.