Текст книги "Война Авроры"
Автор книги: Анастасия Верес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Она боится, что Платон умрет.
Она боится, что умрет брат.
Или отец. Или мама.
Этот страх перманентен. Он с ней днем и ночью, приходит и садится рядом, как старый друг. Он говорит с ней каждую бомбежку, каждую сводку погибших. Язвит и скалится. Напоминает, как она мала и беспомощна по сравнению с ним, как велик и необъятен он. Как непонятен и неподвластен ей.
«Что ты можешь против меня, маленькая девчонка? Мне тысячи лет. Я само мироздание, рожденный из хаоса и небытия. Ты не можешь противостоять мне. Ты ничего против меня не можешь. Я стану только сильнее, я подчиню тебя. Ты слаба и глупа, твоя вера в “светлое завтра” бессмысленна. Завтра я тоже буду с тобой. Каждый день твоей никчемной жизни я буду с тобой. Буду крепнуть и взрастать, а ты мельчать и трусить. Я самая большая часть тебя. Я – это ты».
И маленькая девочка жмется в угол и прячет лицо в ладонях. Каждую бомбежку, каждый раз, дочитав список погибших и не найдя там своих родных.
Аврора жалеет, что не курит. Вдруг станет легче, спокойней? Она стоит у стены, опустив голову, уставившись на собственные ботинки, и думает. Платон выглядит лучше, чем вчера. Может быть, все обойдется. Может быть, никто не умрет.
Аврора прижимает к груди тетради и, уткнувшись подбородком в переплет, думает, как выручить Платона с учебой. Он комендант и если пропускать уроки ему худо-бедно можно, то с комендантским классом такое не провернуть. Здесь отмечаться нужно в любом случае. Аврора не сильна в выдумывании хитроумных планов и лжи, поэтому она решает действовать так, как умеет. Вырвав из тетрадки лист и сняв зубами колпачок с ручки, она, старательно меняя почерк, выводит немного кривые буквы. Слегка запнувшись на фамилии Платона, Аврора заканчивает записку и складывает листок пополам. Должно сработать.
Со звонком она, как и все, заходит в класс, но останавливается у преподавательского стола, а не садится за парту.
– Что тебе? – нетерпеливо спрашивает женщина средних лет, и Аврора даже узнает в ней учителя по географии с другого потока, но имени не помнит.
– Вот, – она кладет сложенный листок на стол и, скрестив руки с тетрадями за спиной, ждет.
– Ну что еще? – тяжело выдыхает учительница. Она берет записку, читает, потом снова читает, и у Авроры замирает сердце.
– Только вас двоих забирают? А где второй?
– Он уже там, – слегка улыбнувшись, отвечает Аврора.
– Ну, тогда и ты беги, – без каких-либо эмоций учительница протягивает записку обратно, – Расписание узнаешь у друзей.
Аврора выскальзывает за дверь, вдогонку ей несутся реплики вроде «А мне можно уйти?», «Почему ее отпустили?», и останавливается, чтобы перевести дыхание. Она сжимает лист в кулаке, перебирая пальцами, мнет бумагу в большой комок и торопливо спускается вниз, к выходу из корпуса.
Все получилось, а коленки дрожат. У Авроры всегда неплохо выходит подражать чужим почеркам, в основном учительским, и иногда она этим пользуется. Даже непонятно чего она так разнервничалась.
Аврора сбегает из здания и идет на автобусную остановку. С опозданием думает, что стоило захватить куртку, потому что на улице уже настоящая осень, и холод пробирается под одежду. Автобус приезжает спустя двадцать минут, Аврора, замерзшая под порывами ветра, запрыгивает на ступеньки первой и забирается в самый конец салона. Она устраивается на сиденье у окна, чуть сползая вниз, подтягивает ноги к груди, уперев колени в спинку соседнего кресла, и пытается немного вздремнуть. Бессонные ночи это сложно, а ехать довольно далеко, примерно час со всеми остановками.
Автобус потряхивает на разбитых дорогах, он выглядит так, будто вот-вот развалится, но внутри тепло и тихо. Аврора приоткрывает глаза, чуть дальше от нее сидит молодая мама и что-то шепотом объясняет прижавшейся к ней двухлетней дочке. Позади Авроры едет угрюмый парень в темной куртке с капюшоном до самого кончика носа. Далеко впереди читает газету старый мужчина с сединой на висках и лысой макушкой. Супружеская чета слева от нее громко обсуждает меню на вечер. Мерное покачивание убаюкивает и, чтоб совсем не уснуть, Аврора отворачивается к окну.
За стеклом серые, безликие, местами развалившиеся здания.
Может, война не навсегда? Может, война все же закончится и они все выживут? Вот же едут люди, каждый по своим делам, в свой дом, растить детей, готовить ужин. Может, когда-нибудь они все устанут жить так, как сейчас, и кто-нибудь спасет их, как в книгах? Герой-революционер, герой-миротворец, герой-спаситель. Кто-то один, с которого все начнется заново, с чистого листа. Кто-то, кто победит войну, перестав воевать. Хоть кто-нибудь…
Она тыкается лбом в стекло и закрывает глаза.
Не бойся, просит сама себя, не бойся.
Но страх всегда рядом. Он дышит ей в висок и назойливым противным голосом звучит в голове: «Ничего не выйдет. Они все равно узнают правду, а если ты будешь помогать Платону, клеймо перебежчицы прикипит к твоему потному лбу. Тогда Оскар сживет тебя со свету. Ты и так уже все испортила. Остановись, сойди с автобуса, езжай обратно. Спасай себя».
Аврора сходит на остановке и идет от дороги вглубь квартала к неприметному двухэтажному дому. Неуверенно стучит в дверь, улыбается вынырнувшей из конуры знакомой собаке. Аврора не раз бывала здесь, но еще никогда одна. Обычно она сопровождала кого-то из друзей брата, желающих выручить его поддельной справкой, увязывалась за ними как хвостик, считая своим долгом участвовать во всем. Оставаясь снаружи, Аврора тискала дворняжку на цепи и ждала. Внутри парни проворачивали свои дела, а выходя отдавали бумажку в грязные руки Авроры, чтобы весь ее путь не был таким уж бессмысленным. Брат настаивал, чтобы она держалась подальше от всего этого, но в такие дни он ничем не мог ей помешать, в это время он чаще всего не мог даже вставать.
Дверь открывается, из темноты на Аврору смотрят глаза неприятного желтого цвета. Человек вопросительно поднимает бровь и чешет подбородок.
– Я ищу Пулю, – очень тихо произносит она, от волнения оглядываясь на собаку, словно выпрашивает поддержки. Человек за дверью снова ведет бровью, не произнося ни слова. – У меня есть деньги.
– О, раз так, – и он улыбается, обнажая ровный ряд белых зубов. – Прошу, миледи.
Аврора, незаметно облизнув пересохшие губы, решительно входит в дом.
– Не следует тебе тут одной шастать, – он закрывает за ней дверь. Аврора спиной чувствует, как солнечный свет перестал ее согревать. – Это плохой район для маленьких девочек.
– А Пуля… Где мне его найти? – она чуть отступает в сторону, чтобы лучше видеть человека.
– А что у тебя за дело к нему?
– Мне нужна справка о болезни от врача для учителя.
– И все?
– Я знаю, что он может мне помочь, – Авроре кажется, что сейчас ее выставят, и она уйдет ни с чем. Она едва сдерживается от того, чтобы начать торопливо объясняться.
– Сколько ты платишь?
– Как всегда, – она толком не знает цену, решает просто отдать купюры, если мало – доложит еще, если много – заберет обратно.
– Что за болезнь? На сколько дней?
– Три недели. Простуда или какой-нибудь легкий вирус. Это вы Пуля?
– Нет. Там на столе, – и он указывает в левый угол комнаты, – бумага и ручка. Напиши имя, числа, а диагноз Пуля сам подберет. И приложи деньги.
– Вы точно передадите ему деньги?
Человек снова улыбается и Аврора понимает, что это глупый вопрос. Он берет у нее из рук листок и купюры и молча уходит вглубь дома. Аврора остается в неуютной комнате одна. Поежившись от накатившей тревоги, она садится на стул возле стола, приготовившись ждать. В доме тихо, с улицы доносятся звуки движущихся машин, голоса людей, а здесь внутри почти беззвучная тишина. Аврора хорохорится изо всех сил, напоминая себе, что назад пути уже нет. Она уже пришла, а деньги отданы.
Этот трюк с фальшивой справкой брат проделывал сотни раз. Они все, несовершеннолетние бойцы на рингах, отоваривались бумажкой у Пули, умелого врача с отозванной лицензией. Иногда он соглашался лечить особо сильные увечья, а иногда отказывал раненным, несмотря ни на что. Редкие лекарства и даже наркотики можно было найти здесь, в магазинчике у Пули. Его личность и дом обросли легендами задолго до того, как Аврора впервые о нем услышала. Поговаривали, что такую кличку он приобрел после того, как вытащил у себя из груди пулю голыми руками.
Минут через десять она осмеливается встать и пройтись к окну. Отодвигает темную тяжелую штору в сторону и смотрит на собаку, лениво почесывающую себя за ухом. Пес потягивается, разминая затекшие лапы, и садится наблюдать за улицей. Его ушки подрагивают каждый раз, когда он что-то слышит.
– Его зовут Гром, – хрипловатый баритон позади заставляет Аврору вздрогнуть и обернуться. – “Блохастый Гром” звучит по-пиратски, – мужчина тридцати с лишним лет, приятной наружности держит в руке заполненный типичным врачебным почерком бланк. – Откуда ты знаешь обо мне?
– Мой брат…
– Это для него?
– Нет. – Аврора лишь на секунду опускает глаза, а потом снова смело глядит Пуле в лицо. – Денег достаточно?
Пуля хмыкает и оглядывается, за его спиной, на входе в комнату, опираясь плечом о стену, стоит желтоглазый. Аврора чувствует, как быстро начинает биться сердце.
– А для кого? Сердечный друг? – Пуля медленно проходит по комнате и присаживается на край стола.
– Он мне не друг. Если нужны еще деньги – возьмите, а нет – отдайте справку, и я пойду.
– Держи, – он протягивает ей бумажку, не вставая. Аврора напрягается и задерживает дыхание, но, расправив плечи, делает два шага вперед. Она ждет чего угодно, подспудно готовая кричать во все горло и звать на помощь. Но Пуля спокойно отдает ее справку.
– И больше сюда не приходи, – тихо говорит он, – Тем более одна. В этом доме уважают женщин, но там – нет, – Пуля тычет пальцем в окно, где Блохастый Гром лает на стрекочущий мотоцикл, – Ты вряд ли полностью осознаешь, чем может закончиться путешествие. Смелость не должна быть глупой, запомни.
– Спасибо, – бормочет Аврора, прочитывая написанное на бланке. Имя, фамилия, даты.
– Собирайся, – Пуля кивает желтоглазому, – проводишь даму. Чтоб без приключений.
Аврора собирается возразить, но проглатывает свое «нет», потому что под взглядом Пули слова не идут с языка. Желтоглазый, ничего не сказав, уходит из комнаты. Теперь она понимает, почему в этом доме такая тишина.
– Вот твои деньги, генеральская дочка, – криво усмехнувшись, говорит Пуля, а у Авроры в один миг перехватывает дыхание. Откуда он знает? Никто не знает, но ему кто-то сказал. – Тише, тише. Дыши, – он веселится, Аврора видит это по искрящимся глазам. – Никто тебя не тронет. Сама больше здесь не появляйся, а если что-то понадобится – на центральном рынке найди будку с рыбацкими товарами, спроси блохастого Грома. Я к тебе сам приду.
– Я не понимаю, – честно признается она, сжимая в руке деньги.
– Тебе и не надо. Не забивай свою голову. Брат с отцом обо всем позаботились.
– Откуда вы знаете про отца? – сердце бешено стучит и мешает дышать.
– Не важно. Тебя это не касается.
– Откуда мне…
– Ниоткуда, – Пуля перебивает ее, не повышая голоса, а у Авроры начинают дрожать коленки. Он медленно наступает на нее, и она почти упирается подбородком в плечо, опуская взгляд. – Ты уже сглупила, приехав сюда. Все что тебе нужно это сидеть в своей школе и не высовываться. И особенно это касается разных походов в опасные места. Или ты играешь в героя, как и твой братец? Глупые детки. Папа не сможет вечно быть вашим защитником.
Аврора гордо вскидывает голову и отважно глядит в небритое лицо. Пуля хмыкает и снова криво улыбается. В закатных лучах его кожа кажется розовой, как у младенца, а шрам на левой стороне лба белеет сильнее.
– Учись сама себя защищать, раз такая смелая – он мягко берет ее за подбородок и пристально смотрит в глаза. – Красивое личико не спасет тебя ото всех бед.
– Кхм, – весело покашливает желтоглазый, снова появляясь в комнате, – может мне стоит подождать снаружи, пока ты закончишь с дамой. А, Пуля? Красивое личико, тырым-пырым…
– Закрой рот и на обратном пути зайди к мяснику. Сегодня у нас праздник, барышня щедро оплатила мои услуги.
– Как скажешь, – и желтоглазый, картинно откинув полы куртки назад, раскланивается сначала с Пулей, потом с Авророй, открывает входную дверь и замирает в позе киношного дворецкого. Он веселится и не скрывает этого.
– До свиданья, – вежливо кивает Аврора и слегка отодвигается от Пули, чтобы пройти к двери. Конечно же, он ей ничем не помогает, стоит как вкопанный и забавляется неловкостью между ними. “А, провалитесь вы все”, – думает Аврора, встречаясь взглядом с желтыми глазами: “Сначала устроили войну, теперь устроили цирк, а я, как мартышка, прыгаю по команде”.
«Что-то ты разболталась» в ту же секунду отзывается Страх. «Забыла, как здесь опасно, забыла, что они могут с тобой сделать, так что прыгай, коли им это нужно, и помалкивай».
Аврора нервно улыбается желтым глазам и выходит на улицу. Солнце почти село и сразу же стало значительно холоднее. Она снова жалеет, что не взяла с утра куртку и натягивает рукава кофты на кулаки.
Желтоглазый за ее спиной хлопает дверью и, поравнявшись с Авророй, согнув руку кренделем, предлагает уцепиться за него. Ни дать, ни взять, джентльмен из высшего общества.
– Как пожелаешь, – безразлично кивает он, когда Аврора отказывается, и запахивает куртку. – На моем мобиле поедем или тебя довести до дороги?
– А как вам удобно?
– Мне удобно, чтоб Пуля потом мозги не трепал. Могу и до школы подкинуть, если за репутацию не боишься.
– Лучше до дороги, – тут же восклицает она, Гром справа от нее недоуменно косится на странную парочку и залезает в будку.
– Как пожелаешь, – снова повторяет он и прячет руки в карманы. У Авроры карманов нет, она трет ладонь о ладонь, чтобы чувствовать пальцы. На ум приходит Марк и день, когда они попали под дикий ливень. Она легонько улыбается теплому воспоминанию и дышит на руки. Желтоглазый ходит быстро, Аврора часто семенит, чтобы поспевать за ним. В постепенно сгущающихся сумерках он кажется оплотом безопасности. Когда темно нельзя разглядеть из-за какого угла так и норовит выскочить война. Как будто дышит ей прямо в затылок. Даже волосы шевелятся.
Она осторожно оглядывается по сторонам, пока следует шаг в шаг за желтоглазым. Раньше Аврора никогда не задерживалась в этом районе до темноты и любопытство все-таки выигрывает немного времени у страха. Днем тут совсем иначе, а вечером не горит ни одного фонаря, даже в окнах. Большая часть из них заколочена, а там где есть стекла, свет не горит.
– Так тихо, – замечает Аврора.
– Все веселье начинается, когда маленькие девочки уже спят, – масляным голосом ответил желтоглазый не обернувшись.
Аврора смотрит ему в затылок, как ей война. Что ж им всем так нравится пугать ее? Разве она мало боится? Даже сейчас она дрожит одновременно и от холода, и от страха.
– Не волнуйся, – вполне нормальным голосом говорит желтоглазый и даже немного сбавляет шаг. – Уж не знаю, что у вас за дела, но Пуля сказал о тебе позаботиться, значит тебе нечего бояться. Я тебя не трону, а пока ты со мной никто другой и слова не скажет. Не дрожи, кукла, подрастешь – мужики за тебя глотку друг другу рвать будут, а ты выбирать примешься. Вон, даже Пуля поплыл, стреляный воробей, чтоб его. Тебе бы мяса на кости нарастить, а то ветром, поди, сдувает. Куртку дать?
– Нет.
– Вот, еще и в благородство играешь. Красивая ты больно, беда будет, если за мужиком не спрячешься. Сама с этим паршивым мирком ты не совладаешь. Тут столько дряни, что захлебнешься, коли не будет кто посильнее рядом. Мать, наверно, такая же красивая была, или жива мать?
– Жива вроде.
– Красивая?
– Я плохо помню.
– Красивая, – уверенно и слегка мечтательно проговаривает желтоглазый. – Красота, она только от бабы к бабе переходит. А мужики, как сороки, на яркое слетаются. Много у тебя ухажеров?
– Вроде нет.
– Вроде, вроде, – передразнил желтоглазый. – Почему если красивая, то глупая, а?
– Я не глупая, – тихонько возражает Аврора.
– Умная и красивая еще хуже.
Они внезапно выворачивают на вполне освещенную дорогу. Редкие фонари слабо светят. Вдалеке Авроре удается разглядеть остановку.
– Будем надеяться, что автобусы еще ходят. Иначе придется возвращаться за машиной, ты насмерть замерзнешь по дороге, Пуля мне за это голову оторвет. А мне моя голова нравится, по утрам, конечно, гудит, но в целом нравится.
Аврора едва слышно хихикает и прячет ладони в подмышки.
– Вон, гляди. Едет машинка. Беги, красивая. Даст Бог не свидимся больше.
На ужин она не успевает. Автобус подолгу стоит на каждой остановке, поджидая запоздавших на последний рейс пассажиров. Тусклая лампа в салоне едва ли дает достаточно света, но зато нутро железяки защищает от холода. Автобус мерно покачивается, мотор гудит, и Аврора не чувствует как проваливается в сон. Руки отогреваются, дрожь в теле постепенно проходит. Единственное, что не дает ей глубоко уснуть – это нарастающее чувство голода. Легкая дремота и появившееся из ниоткуда спокойствие убаюкивают и без того уставшую Аврору. Она каждую остановку открывает сонные глаза, чтобы не пропустить свою. Выходить из автобуса на холодную улицу ей совсем не хочется, но приходится.
Аврора прячет ладошки в подмышки, чтобы согреть, и почти бегом мчится к корпусу. Свет в столовой уже погасили, поэтому она, не останавливаясь, торопливо обегает бок здания и стучит в тяжелую дверь кухни. Замок еще не висит, кто-то внутри обязательно наводит порядок. С тихим скрипом дверь слегка приоткрывается и крепкая девчонка с тугой косой на плече выглядывает наружу.
– Чего тебе?
– Я… Комендант… Я… Ужин… Пропустила, – запыхавшись выдает Аврора и прислоняется к стене спиной.
Девчонка переминается с ноги на ногу и открывает дверь шире.
– Слушай, я б дала, но уже все посчитано. И хлеб, и… А хотя, заходи, сейчас что-нибудь придумаю.
Аврора ныряет в кухню, и они вместе собирают подобие ужина. Заворачивают остатки масла в бумагу, собирают кашу с тарелок. Удивительно чуткая девушка даже разжигает газ, чтобы согреть чай для Авроры и та, крепко сжимая теплую чашку замерзшими ладошками, быстро выпивает его. Переполненная искренней благодарности, хватает пакет с ужином для Платона и торопится к своей квартирке.
Поставив пакет с ужином на стол, она скидывает ботинки. Ноги быстро возвращают чувствительность, когда Аврора разминает замерзшие пальцы. Первым делом она заглядывает к Платону. У него все хорошо. Он спит под теплым одеялом Авроры, слегка повернувшись на бок, чтобы иметь возможность дотянуться до тумбочки без особых проблем. Стакан с водой, оставленный поздним утром, пуст, а тюбик с мазью лежит на полу. Тихонько притворив дверь, она идет в ванную, моет руки и глядит в зеркало. И где только желтоглазый рассмотрел красоту? Волосы растрепаны, под глазами темные круги, кожа синюшная. Одна радость – нос маленький, аккуратный и задорно торчит немного вверх. Аврора разворачивается в профиль и, косясь в отражение, проводит пальцем по переносице, скользит вниз и легонько нажав на кончик тут же отпускает. Аврора улыбается зеркалу, довольная и веселая. Ах, как удачно все сложилось сегодня. Брат был бы горд, если бы знал. Знай он о ее подвигах, отругал бы, как пятилетку, тут же поправляет себя Аврора. От этого она веселится еще больше и выходит из ванной.
Стараясь двигаться абсолютно бесшумно, Аврора прокрадывается в спальню Платона, держа в руках две коробочки с ужином. Она ставит их на тумбочку, берет стакан и снова уходит в ванную за водой, чертыхается, что забыла ложку и пару кусочков хлеба в пакете, возвращается в общую комнату, прихватывает их и слышит Платона.
– Слушай, принеси сигарет, а?
– Как будто я знаю, где они, – Аврора разводит руками в стороны и оглядывается по сторонам. – Где они?!
– Под подоконником пачка.
Аврора шарит ладонью в укромном месте, находит сигареты и, брезгливо держа их двумя пальцами, несет своему больному.
– Лови, – она умышленно кидает пачку на живот Платона, а не дает в руки. – Твой ужин, вода, и я, пожалуй, открою окно. Проветрим немного.
Платон даже не слышит ее, пытается одной рукой вытащить сигарету. Получается с трудом, но когда выходит он радуется как ребенок.
– А спички? – с сигаретой в зубах спрашивает Платон. – Ты не взяла их?
– Ты не говорил, – возмущенно оправдывается Аврора и снова отправляется к подоконнику. – Можешь сразу сказать все, что тебе нужно, я и так целый день по твоим делам мотаюсь.
– Я же не знал, что тебе нужно выдавать инструкции, – тут же из комнаты отвечает Платон. – Что за дела? – он слегка приподнимается на локте, когда Аврора входит в спальню. Платон проспал большую часть дня, благодаря оставленным таблеткам и теплому одеялу, сил у него немного прибавилось, но боль в ребрах мешает двигаться. Плечо успокоилось после процедур и мази, и, как думает Платон, благодаря тугой повязке почти не отзывается на его попытки перевернуться или сесть.
– Ты же пока не сможешь ходить на занятия, – поправляя у него за спиной подушку, с натугой говорит Аврора. – А я не хочу, чтобы сюда пришли с проверками, так что вот, – и она садится на край кровати, глядя Платону в разбитое лицо.
– Что – вот?
– Ешь, – Аврора головой указывает на ужин и хлеб.
– Откуда это?
– Из столовой, – терпелива, как с маленьким капризным ребенком.
– Ты украла?
– Пробила свой талон.
– Я не буду, – Платон резко чиркает спичкой и закуривает, Аврора брезгливо разгоняет дым рукой. – Обойдусь, – у него может и болят ребра настолько, что невозможно глубоко дышать, но гордости воздух не нужен. Он себе не позволит брать еду как подачку.
– Твое право, – соглашается Аврора. – Значит, моя помощь тебе не нужна?
– Не нужна, – он выдыхает дым в потолок и блаженно откидывает голову назад.
– Ладно, – Аврора ободряюще хлопает себя по ногам и легко поднимается с кровати. – Не нужна и ладно. Спокойной ночи, – и сбегает из спальни быстрее, чем Платон успевает сказать что-то еще. Она закрывает дверь, заходит к себе и с разбегу падает на кровать. Ура! Этот день все-таки закончился, и можно, наконец, лечь спать. Не раздеваясь, Аврора укрывается одеялом и закрывает глаза. Радость от сегодняшних подвигов слегка омрачила неблагодарность Платона, но она ни на что и не рассчитывала. С чистой совестью сладко спится. Аврора спокойна. Платон выглядит лучше, у него есть средство от боли, еда и вода, чуть позже, правда, придется сходить к нему и закрыть окно и может быть снова чем-то укрыть, но это мелочи. Платон может сколько ему угодно изображать раненую гордость и пренебрегать предложенной заботой, это не помешает ей делать добрые вещи.
Несколько дней они ничего не говорят друг другу. Аврора, притворяясь обиженной, молча носит ему ужины, и, если успевает, то и завтрак, Платон поджимает губы, но никак не возражает, потому что сумел всучить свой талон. У него уходит по сорок минут на походы в ванную и он совсем не хочет грохнуться в голодный обморок во время одного из таких. Потом ему становится легче. Чудеса, которые проделывает Аврора с его плечом и синяками, исцеляют. Она всякий раз туго затягивает шарф, где-то еще добывает таблетки и как-то прикрывает его отсутствие на занятиях. Он уже без проблем сам садится, чтобы поесть и все меньше нуждается в чьей-либо помощи, но предпочитает делать вид, что не знает, как много сейчас зависит от Авроры. Лицо Платона становится не таким отекшим, у него уже открывается второй глаз и разбитая бровь постепенно затягивается. Самой большой проблемой для него является пустая пачка да последняя сигарета и он все же решается обратиться к Авроре с этим.
– Нет, – отвечает она и стягивает с волос резинку.
– Почему?
– Потому, – заявляет Аврора и Платон едва сдерживает нахлынувшее раздражение. – У тебя есть кто-нибудь за городом? – расставляя склянки с едой, говорит она.
– А что?
– На юго-западе бои. Завтра будут списки. Тебе принести? – и даже не глядит на него. Аврора до ужаса боится списков. Через день появятся первые имена погибших и среди них может оказаться самое родное. Не отцовское. И даже не матери. Это совсем новый страх.
– Кто побеждает?
– Твои.
Платон даже не пытается скрыть свою радость. Больше, чем победа северных, его ничто не способно осчастливить. Он забывает про сигареты и травмированные ребра, резво, насколько позволяет здоровье, вскакивает с кровати и ковыляет к календарю. Старательно несколько раз обводит сегодняшнюю дату красной ручкой в кружок. Хороший день, чем больше боев выиграет его армия, тем скорее все бунтовщики сложат оружия. А значит, победа останется за прежней властью.
Аврора швыряет на тумбочку вилку и стремительно выходит из спальни, хлопнув дверью. Она сжимает кулаки, сдерживая слезы. Все зря и зря она пытается наладить с Платоном контакт. Они всегда будут по разные стороны фронта и война никогда не закончится. Аврора ничего от него не ждала, но к такой радости точно не была готова. Это больше обида на тщетность попыток, чем на Платона. Он простой и понятный, как букварь. Говорит, что думает, делает, как считает верным. Сама виновата, что питала какие-то надежды. Нужно быть смелее. Надо сделать что-то другое, чего никто пока не делал.
Дверь спальни открывается, и Аврора отлипает от стены, ровно держа спину.
– Ты чего? – недоуменно спрашивает Платон.
– Ничего. Списки нести?
– Нет у меня никого.
– Счастливчик, – бросает она ему напоследок и уходит к себе.
О боях объявили сегодня во время комендантского часа. Собрали всех, и суровая тетка в чистенькой форме миротворцев громко и внятно сообщила об «очередном крупном вооруженном столкновении противоборствующих сил». Как будто от формулировки что-то изменится. То, что от «столкновения» будут большие потери, знали все. Аврора все еще слышит звенящую тишину в комнате после этих слов.
Потом тетка рассказала, где идут бои и на чьей стороне перевес. Сердце тогда сжалось и, кажется, бьется через раз до сих пор. Аврора бы с радостью обманулась, но при таких боях отец всегда на линии фронта, а брат должен быть подле него, и поэтому она упрямо глядит в темный уголок спальни, где притаился старый знакомый.
«Вот видишь, а я говорил, что все плохо закончится, что ты зря рискуешь. Теперь поняла, нет у тебя здесь никого, одна ты, а скоро вообще никого не останется. Братца поди своего не знаешь. Ринется в первом ряду и положат его как куропатку к обеду. Будет тебе еще повод дружбу с северными водить».
Около часа Аврора пытается уснуть, отгоняя назойливые кошмары, но сдается и поднимается с постели. Стараясь мыслить рационально, она решает потратить время на что-то полезное и садится за учебники. Физика, которая всегда дается ей с трудом, сейчас очень хорошо отвлекает. Аврора сосредоточенно вчитывается в тезисы и определения, запоминает формулы, что-то записывает в конспекты. Сон не идет к ней и Аврора успевает подготовиться к грядущим тестам, берется за биологию, предмет всегда понятный и почти любимый. Увлекшись написанием реферата, она не слышит, как из комнаты выходит Платон.
– Чего не спишь? – спрашивает он, останавливаясь у двери в ванную.
– Не спится, – Аврора не отрывается от книги.
– Курение успокаивает нервы. Хочешь? – Платон подшучивает над ней, потому что не понимает, что случилось пару часов назад. Ему и в голову не приходит, что она всерьез собирается переживать об исходе боев. Разве отсюда они могут что-то изменить? Вот если б они были там…
– Мне уже поперек горла эти ваши сигареты и ваша война.
– Наша война? Сдается мне, ты что-то путаешь. Наша война…
– А хочешь, я тебе прямо здесь поклянусь, – она звонко захлопывает книжку и вскакивает со стула. – Хочешь на крови, хочешь на Библии, что мне эта война не нужна. Что она ваша, ваша, и только ваша. А я всего лишь не хочу, чтобы моего брата убили за прогнившую идею свободы.
– Прогнившую идею…, – Платон немного ошарашен тем, как она вспыхнула и загорелась. Аврора всегда очень холодна. Ее как будто не трогают острые выпады, колкие словечки, а сейчас вдруг она пылает ненавистью из-за вполне невинного вопроса. – Ты вообще на чьей стороне?
– Мне нет дела до каких-то сторон, – Аврора широко разводит руки. – Просто надоело бояться бомбежек и списков, надоело прятаться и чего-то ждать. Долго мы еще будем тыкать в друг друга оружием вместо того, чтобы попытаться понять? Я помогла тебе, и это не делает кого-то предателем. Мы можем все изменить.
– Что изменить? – все еще не понимает Платон.
– Нас. Всех. Мир.
– То есть ты думаешь, мы вот сейчас с тобой пожмем друг другу руки, и война вдруг закончится?
– Почему нет? Никто ведь не пытался.
– А тысячи миротворцев шатающихся по стране не в счет? Уж больше них никто не старается.
– Значит что-то делают не так. Значит нужно по-другому.
– Как по-другому? Это целая страна, расколотая пополам. Даже здесь, в этой комнате, мы с тобой и есть те две стороны, верящие в разные вещи.
– Мы с тобой разные, потому что ты хочешь войны, а я нет.
Это странный разговор, как будто честный. И она задыхается от того, что впервые сказала вслух свои мысли. Брат верит в правое дело отца и ей предписывается, поэтому никто и никогда не слышал, что Аврора ненавидит то, что затеяли много лет назад. Желание изменить жизнь к лучшему привело к самым страшным последствиям. К чему было разбивать страну на части, дробить и кромсать, если в итоге не останется ничего.
– Какая разница чего мы хотим? Завтра и ты и я можем выйти отсюда и все равно будем жить по приказу.
– Я не буду, – совсем спокойно и уверенно заявляет она. – Это ваша война. Уничтожайте друг друга сколько пожелаете, а я не буду.
– Тогда тебя убьют.
Страх зло скалится из-за плеча Платона и она ничего не отвечает. Убьют, значит так тому и быть. Страх истошно вопит где-то в общем коридоре. Аврора вздрагивает от крика, потому что он настоящий. Платон делает шаг вперед, и она оглядывается на него, по привычке надеясь, что кто-нибудь сильной рукой отведет беду. Это не должно случиться сегодня. О боях сообщили только комендантам, еще никто не знает, и чокнутые северные из «Чёрной метки» не должны трогать никого из южных.
В этот момент Аврора понимает, что смерть не так уж плоха. По крайней мере лучше, чем вечный страх, следующий за тобой по пятам. А еще она решает, что умереть, борясь за что-то важное, тоже хороший исход. Лучше трусливых пряток.
Крики о помощи разносятся по коридору, бьются о закрытую дверь, стихают и раздаются снова. Аврора все ждет, что кто-то вмешается. Должен быть кто-то сильный и достаточно смелый. Она так отчаянно надеется, что стиснутые в кулаки пальцы белеют, ногти впиваются в мягкую кожу ладони и Аврора разжимает их, поднося в молитвенном жесте к лицу, то ли обращаясь к кому-то более могущественному, то ли пытаясь сдержать стон. Она неотрывно смотрит на дверь, за которой бьется крик, пытаясь найти спасение, и делает три шага вперед. Хватаясь за ручку двери, слышит другой громкий голос:
