Текст книги "Evergreen (СИ)"

Автор книги: Ame immortelle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Но остывшее сердце – мертвое сердце. И сейчас все, что чувствовал Эвен – это словно его погребли заживо, вместе с такой вымоленной, такой запретной и так люто отнятой у него любовью.

Мечты всегда далеко за пределами божественной власти.

Только зачем он и сейчас лжет себе? Или же ложь эта – благословенна, а свет его любви – проклят?

Его цепко держат долг и честь, не одни лишь его, но и всего их рода.

И сердце. Обескровленное потерей.

***

– Стало быть, даже до земель не доехал?

– Да, господин. Поговаривают, на дороге разбойники перехватили.

– Оно и к лучшему.

И пока Эвен ночь напролет бередил свое сердце, Седрик с упоением предвкушал неминуемый исход. Он знал, чего стоил этот мальчишка для Эвена.

***

– Как посмел ты вступить на мою землю?

В пепле ярости и стыда, Эвен преклонил колено пред своим господином. И ожили все былые страхи. Но сильнее их был мерцающий огонь в его глазах.

– Прошу простить меня, мой господин. Я бы ни за что не нарушил границ ваших земель. Но меня заставило пойти на такой шаг крайне важное дело.

– Если бы дело имело крайнюю важность, я бы уже давно знал об этом сам. Говори.

Каким строгим был взгляд ярла. Казалось, будто не он перед ним, а старый лорд Насхайм.

– Слуга… тот мальчик, кого я отправил к вам по вашей воле… Я прошу вас: будьте с ним милосерднее. Он… из него получится отличный лучник. Он еще пригодится вам.

– Быть милосерднее? Да в своем ли ты уме? Он не соизволил и носком ноги своей вступить в мои владения.

– Как же так, господин?

– Этого мне неведомо. Да и нет нужды знать. Может, волки загрызли, может, берсеркеры напали. Разве мне есть дело до какого-то дворового.

– Зачем же к себе его требовали?!

Эвен и сам понимал, что позволил себе лишнее. Но сердце его, казалось, поднялось к самому горлу.

– Не дерзи мне. Я не посмотрю, что ты из знатного уважаемого рода. Не забывай: ты нарушил мои границы, явился без приглашения, а сейчас объяснений требуешь от своего господина? Зачем мне воин, который готов попрать мои законы словом ли, делом ли?Возвращайся к себе. До полудня не успеешь вступить на свою землю – дом твой спалю до тла.

Тот мерцавший в его глазах огонь, дававший ему надежду… Тот огонь лишь сбил его с пути.

И как бы сильно не гнал своего коня Эвен, как пронзительно не свистел проносившийся мимо ветер, каким бы опьяняющим и задыханным не был от такой скорости воздух… Не могли они примирить разум и чувства.

И словно живые мертвецы мы приносим в жертву все, что имеем. Ради заледеневшего сердца и души в огне.

Комментарий к 14. Ложь благословенна, а свет любви проклят

Следующая часть – последняя.

========== 15. Но любовь из них больше ==========

– Я же сказал, что ничего не хочу. Уходи, Магда.

В ответ только все ближе и ближе раздавался скрип половиц.

В полумраке шаря перед собой руками, нащупывая опору, Эвен предпринял попытку встать со своей постели, но тут же рухнул обратно из-за слабости и ломоты в конечностях.

Уже почти четыре месяца прошло с его возвращения в Шотландию. Там, на скалистых берегах Норвегии, он едва ли выдержал несколько недель. Весть о гибели Исибэйла, – разве можно было надеяться на чудо? – окончательно превратила его в ходячую тень от и так далеко не живого Эвена. Первые дни были самыми тяжелыми. Каждый раз, стоило ему пройти мимо кухни или же взгляд его падал на бесцельно стоявший в углу лук и колчан со стрелами, как в голове звенел тонкий и ласковый, а временами дерзкий и своенравный голос Исибэйла.

Кто теперь слышит его?.. Кому там, в небесной выси, ты даришь свою согревающую и в самую лютую стужу улыбку?

Конечно, он не мог позволить себе поддаться порыву отчаяния и, бросив ставший таким постылым дом и своих людей, без весомого в глазах других повода пересечь Северное море. Повод был ниспослан свыше. Уже на закате лета Эвен получил известие о том, что его отец, старый лорд Насхайм, совсем слаб и ему как единственному наследнику необходимо было вернуться обратно на Британские острова. Каковы бы ни были отношения с отцом, как бы ни кололи сердце тупой иглой воспоминания, он был искренне опечален известием, но в то же время испытал подобие освобождения от мучительных бессонных ночей, что раз за разом истончали его собственную волю к жизни. Он то неистово молился, в благодарность за спасение, почти впадая в забытье, то почти в голос проклинал Божий свет.

Впрочем, он тогда совсем не думал о том, что вскоре ему придется вновь оказаться в месте, где и было положено начало его нынешним страданиям.

Отца его не удалось исцелить даже привезенному из Бог знает откуда потомку друидов. Лежа там, на смертном одре, он нашел в себе последние силы на раскаяние, но и будучи на краю кончины он не признал своей вины в смерти Эвера. Только шепнул на последнем дыхании:

– Опасайся того, кто к тебе ближе всех, Эвен. Не верь ему…

Кому именно, старый лорд не успел сказать.

Тогда он не проникся предостережением умирающего. Приложившись губами к дрожавшей, иссохшей старческой руке, Эвен окропил ее беззвучными слезами и собственной ладонью опустил отцу веки.

Долго горел костер погребальной ладьи, а теперь уже полноправный глава рода Насхаймов все стоял и стоял на холме, вновь обращаясь к небу с одним лишь вопросом: почему всемогущий и праведный Бог обрекает его с потери на потерю, самого оставляя мучиться на грешной земле? И как бы ни было грешно роптать на Него, Эвен боялся, что вера его вот-вот пошатнется.

За свои сомнения и малодушие он вновь был наказан. В деревянных пристройках к главному дому, где хранился почти весь провиант для всего двора, по чьей-то неосторожности или намерению, – этого так и не дано было узнать, – начался пожар. Хотя его могли потушить без участия Эвена, он сам первым бросился спасать уцелевшее. Поврежденные огнем балки надломились и одна из них, служившая основанием для другой части перекрытия, рухнула, сильно ударив его по голове. Наверное, будучи ведомым одной лишь целью – сохранить то, что еще можно было спасти, Эвен не сразу понял, что именно произошло с ним. Но уже на следующее утро глаза его перестали ясно видеть очертания предметов и людей, а еще через день и вовсе все застило мутной пеленой. Осмотревший его лекарь обнадежил: с новой луной зрение вернется. Надо лишь прикладывать к глазам смоченную в целебном отваре из сушеных трав повязку, да не утомлять себя. А так как в отсутствие старого лорда Магда стала чувствовать себя гораздо свободнее и властнее не только на своей кухне, но, казалось, взяла под свое руководство все хозяйство в доме, Эвену ничего не оставалось, как уступить увещеваниям старика-лекаря: какой из него хозяин и воин без зорких глаз?

Вот и сейчас, помня, что отказался от ужина, он, будучи узником своего положения, мысленно готовился отразить очередные причитания Магды, ежечасно справлявшейся о его здоровье и пытавшейся каждый из этих часов накормить его, словно бы от раздутого до размера бочки крепкого эля живота могли бы исцелиться его глаза.

– Магда, не испытывая мое терпение! Тебе уйти было велено, так почему же ты до сих пор здесь?

Но его и не думали слушаться.

Эвен с силой тряхнул распущенными волосами. Свисавшие с затылка концы тугой повязки, что прикрывала ему глаза, ослабли, и она медленно соскользнула на пол. Он знал, что неподалеку от его постели приготовлена свежая, лежавшая рядом с небольшим сосудом с травяным отваром. Сам он сейчас едва ли был способен заменить ее, так что нехотя, как можно снисходительнее, пробормотал:

– Раз не уходишь, так пусть от твоего присутствия хотя какая-то польза будет! Принеси отвар и отрез полотна.

Может, вновь с ним кто-то играет злую шутку, но померещилось ему, что слышит он сейчас не тяжелые шаги грузной Магды, а такую до рези в сердце знакомую легкую поступь. Еще раз тряхнув головой, будто спасаясь от наваждения, он постарался успокоить дыхание.

Но кто-то, этой ли или иной природы, явно намеревался и дальше измываться над ним.

Лица его коснулись теплыми, знакомой нежности ладони. Огладили виски, скулы, а затем, отстранившись на миг, вернулись, чтобы покрыть ему глаза свежей тканью, пахнувшей чистотелом, вереском и еще десятком трав. Эвену показалось, что, быть может, пришел и его черед последовать за всеми потерянными им людьми. И один из них, самый дорогой его сердцу, в награду за его муки пришел за ним. Язык онемел. Все его тело застыло в томительном ожидании. он уже шептал губами первые строки молитв, что помнил наизусть, как услышал:

– Так не туго, господин?

Значит… он сладкоголосым ангелом стал?.. Не напрасно я и при жизни его так называл.

– Господин… вы голос мой забыли разве?

Нет, это никуда не годится… что за напасть такая!..

– Голос этот мне никогда не забыть, как и того, кому он принадлежал. Только… – связь с реальностью терялась все сильнее, – не звучать ему больше наяву.

– Но ведь я говорю сейчас с вами, мой господин. Я здесь, стою подле вас. Вернулся, как и обещал, с новым солнцем вернулся.

Жар удушливой волной заполонил грудь; дрожащими пальцами он по наитию схватился за все еще покоившиеся на его голове ладони, ощупал каждый нежный, по-прежнему хрупкий пальчик; затем, издав подобие всхлипа ли, рева ли, судорожно сглатывая комок за комком в горле, вскинул руки и, дотянувшись до лица, что было чуть выше его собственной головы, принялся кропотливо изучать каждую и так на ощупь знакомую черточку… вплоть до того самого шрама от виска до уха.

Его широкий, но ровный лоб, его аккуратный, слегка вздернутый кверху нос, тонкий завиток его по-младенчески мягкой верхней губы и локоны… ангелоподобные, шелковистые и отросшие далеко ниже плечей кудри.

– Ты… – Эвен больше не прятал всхлипов, – это правда ты… мой Исибэйл.

– Я, господин. Но Исибэйла больше нет.

– Что ты… Зачем вновь меня путаешь?! Что ты такое говоришь, – он крепко обхватил ладонями лицо мальчика.

– Все расскажу вам по порядку, слово даю, – мальчик бережно снял со своего лица руки, по которым так тосковал долгие месяцы, а затем притянул голову Эвена к своей груди, положив ладони на затылок и поверх длинных, свободно струившихся по его спине, светлых волос. Начал осторожно поглаживать, избегая слишком сильного давления, дабы не навредить выздоровлению. – Только Магда сказала, что ы совсем ничего не едите… Так нельзя, мой господин. Еле на ногах держитесь. Я сейчас схожу на кухню и вернусь с вашим ужином. Подкрепитесь сначала.

– Нет-нет, не уходи больше, не оставляй меня!.. – Эвен протестующе замотал головой, так что повязка вновь сползла с положенного ей места.

Мальчик бережно поправил ее, склонившись к его лицу, прошептал:

– Поленья в очаге догореть не успеют, а я уже обернусь. Не тревожьтесь.

Он коснулся губами виска и, улыбнувшись, – пусть Эвен и не видел, – вышел.

Как и обещал, вернулся с полным подносом еды. Заставив Эвена съесть добрую половину, помог ему запить съеденное и, отставив поднос, присел на постель совсем близко. Взяв ладони Эвена в свои, начал долгий рассказ обо всем, что с ним приключилось за эти месяцы разлуки.

От него Эвен узнал, что по дороге к землям ярла с ним и его провожатыми и правда случилась беда: одного из сопровождавших люди в волчьих и медвежьих шкурах сразу зарубили насмерть, а сам мальчик и второй из людей ярла смогли бежать, укрывшись в тесных ущельях между скалами. Судьба последнего ему неизвестна, а сам он так обессилел за два дня, что боялся покинуть свое убежище, и на утро третьего лишился чувств. Очнулся он уже в совсем незнакомом месте. Но это не был дом ярла. Оказалось, что его почти бездыханное тело подобрали люди другого феодала, владельца соседних с землями ярла территорий. Его выходили, заботясь о нем, словно о родном сыне. Когда мальчик назвал Эвену имя этого человека, тот кивнул в ответ:

– Я и раньше был наслышан о благородстве Ярвинбрука. Но никак не думал, что отныне до смерти буду его должником за твое спасение.

– Что вы, господин. Такие люди делают все от чистого сердца. Но это еще не все. Вот.

Он поднял ладонь Эвена своей и положил ее к себе аккурат поперек груди, на которой тот нащупал маленький деревянный крест.

– Знаю, что никогда мне не стать одного с вами происхождения. Зато отныне мы с вами одной веры. Тот, кто спас меня, помог мне принять Крещение, отвезя в тайный костел, что…

– Я знаю, где он, Исибэйл, – с одобрением улыбнулся Эвен.

Мальчик вновь невидимо для него подарил улыбку в ответ:

– Нет, мой господин. Я не солгал вам. Исибэйла больше нет. Мне дали новое имя при Крещение.

– Как же мне отныне называть тебя?

– Исаак.*

– Исаак, – прошелестел губами Эвен. – Хорошо. Да будет так… Хотя и прежнее имя мне по сердцу было.

– Его больше нет, господин. Но зато есть я. И вы. И я не покину вас. Даже если рассердитесь и прогнать пожелаете, – он приложился губами к тыльной стороне ладоней Эвена, – я все стерплю. Все равно останусь с вами. Знаю, что вам пришлось пережить… Но вы больше никогда не будете один.

Эвен без единого слова раскрыл объятия и заключил в них своего Исаака. Своего нежного, по милости Божьей и людской доброте вернувшегося к нему ангела.

– Ты, что же, все эти месяцы так и жил у лорда Ярвинбрука?

– Да. Он, узнав, что я стреляю из лука, как только я поокреп, разрешил мне упражняться в стрельбе со своими сыновьями. Он и к вам отправлял людей, но сказали, что вы уже покинули родные берега.

– Как же ты сюда добраться смог?

Исаак прижался щекой к его плечу, покрытому знакомой лейне:

– Вместе с ним и добрался.

– Да, у него тоже есть здесь земли. Наверное, кого-то из сыновей оставит тут всем заправлять.

– Возможно. Правда, у него еще есть дочь, что фору даст любому из юных лучников. Даже мне.

Милый звонкий смех раздался у лица Эвена. Только вот самому Насхайму отчего-то стало не до смеха.

– Вот как… Она, наверное, красавица?

– Еще какая, – Исаак оторвал лицо от его плеча, почувствовав, как изменился в голосе Эвен. – Скоро своими глазами увидите.

– Что ж, – Эвен ослабил объятия, что вызвало очередную улыбку на лице мальчика, – почему же ты сейчас здесь… а не с ней?

Исаак еле удержался от смеха, зажав рот ладонью. А затем, выцепив кое-что из памяти, произнес:

– И правда, мой господин. Почему же я сейчас не с ней? Разве вы не знаете?

– Не шути так со мной… Исаак.

– А вы все прежний. Чуть что не по вам… словно подменяют вас.

– Не слишком ли много ты себе позволяешь? Не смотри, что я незрячий… я так взгрею, что и на завтра сидеть не сможешь.

Исаак все-таки рассмеялся:

– Зрение ваше вернется, – он вновь взял его ладони в свои, – а здесь я, потому что вы и сами, без моих слов все знаете… хоть я и не успел тогда сказать вам этого.

Лицо его сейчас оказалось так близко, что они соприкоснулись носами.

– Я люблю вас. Давно уже люблю. И место мое – рядом с вами. И только.

Он сам прильнул губами к его, с каждым прикосновением оживавшим губам. Эвен, в полном смятении чувств, все еще до конца не веря в происходившее, для верности стиснул Исаака в своих руках, крепко прижав к себе.

– И я тебя люблю, – выдохнул он, на миг разорвав поцелуй. – Только ты правда… не исчезай больше. Иначе все вновь потеряет смысл.

– Я же пообещал вам. Теперь вы знаете, что моему слову можно верить.

В ту ночь они долго сидели вот так, обнявшись, прерывая молчание лишь единением губ. Но Исаак еще не все рассказал ему.

– Знаю, что, быть может, не поверите мне… но Седрик ваш – плохой человек. Лорд Ярвинбрук все сам вам расскажет… Только перестаньте винить отца в смерти вашего брата. Не на нем его кровь. Это правда.

Эвен покачал головой:

– Я много ошибался в жизни и был за это наказан. А Седрик… Он получит по заслугам, если есть на нем хоть капля вины за смерть Эвера. Но и без этого, за тебя, его еще покарают.

– Не позволяйте жажде возмездия управлять вами, мой господин. Это не путь к истине.

– Ну, – Эвен потрепал его по волнистой макушке, – то, что мы делаем, по христианским законам, тоже не есть путь к истине.

– Неправда. Не путайте. Нами движет не жажда отмщения. Разве любовь – это грех?

Эвен, зарывшись лицом в его волосы, вдохнул отдававший первыми йольскими кострами аромат волос Исаака, а затем, не видя глазами, но чувствуя кожей мягкий свет и тепло его очей цвета вечнозеленого падуба, произнес:

– Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто.*

И услышал в ответ:

– А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.*