Текст книги "Evergreen (СИ)"
Автор книги: Ame immortelle
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
***
– Не стой здесь в одной лейне. Ветра Северного моря суровы.
Исибэйл, застывший у корабельной кромки, с замиранием сердца смотрел на бескрайний морской простор, сливавшийся на горизонте с лиловым небом, когда почувствовал, как плечи обволакивает мягкой шерстью и горячее дыхание обдает висок.
– Что вы, господин… зачем вы беспокоитесь обо мне? – пролепетал смутившийся такой заботе мальчик.
– Не хочу, чтобы ты заболел.
– Я привык к холоду. Зимы в наших шотландских горах не теплее зим в вашей стране. Да и ранние вёсны лишь дразнят теплом.
– Разве тебе неприятно, что я нахожусь рядом?
– Что вы, – Исибэйл опустил голову. – Когда вы рядом – мне все на этом свете мило.
– Почему же тогда ты боишься взглянуть на меня?
– Ваши люди… Они и так косо смотрят в мою сторону… Как был я для них чужаком, так и остался. А сейчас еще больше меня невзлюбили… Может, зря вы взяли меня с собой?.. Вдруг из-за этого и вам хуже будет?
– А ты не бойся людских взглядов, – и вот уже не горячий воздух, а такие же горячие губы касались его виска. – Пока ты рядом со мной – никто тебя не посмеет тронуть.
– А вас? – мальчик извернулся в руках господина, а те скользнули с его плечей вниз по спине.
– Никто из них не пойдет против своего господина, – Эвен сильнее прижал к себе благодатно прильнувшему к нему Исибэйла. – Никогда никого и ничего не бойся.
***
– Вперед себя смотреть разучился?! Не разумеешь, кому путь преградил?! Пошел отсюда…
По случаю приезда молодого лорда Насхайма устроили настоящий праздник, на который съехались феодалы ближних и дальних земель. Даже сам ярл почтил его своим присутствием.
Еще тьма не успела накрыть небо и землю, а добрая половина гостей и приближённых Эвена валилась с ног от выпитого виски, что в большом количестве был привезен с берегов Шотландии.
Исибэйл, прислуживавший на празднике, во всей этой суете не заметил, как на пути его лукавой тенью выросла фигура Седрика.
– Простите… Я не видел вас, не хотел вам мешать, – по привычке покорно опустив голову, тихо проговорил Исибэйл. Он все еще помнил свою давнюю дерзкую выходку и помнил, чем все закончилось. И пусть сейчас он с каждым днем все больше и больше ощущал покровительство Эвена, но встреча с его доверенным не сулила доброго исхода.
– Глаза разуй! Может, тогда увидишь, что Эвена сейчас рядом нет и никто не спасет твой шкуры, маленький шотландский ублюдок!
Как ни старался Исибэйл, а стерпеть такого обращения вновь не сумел:
– Ошибаетесь, – он непредсказуемо гордо вскинул голову. – Я родился в семье уважаемого, честного и трудолюбивого человека, моего отца. И матушка моя понесла нас с сестрой в браке. Потому я не ублюдок, господин, вы ошиблись.
– Да кто ты такой, что так со мной…
Занесенную над лицом мальчика, сжатую в кулаке руку остановила перехватившая ее другая рука, более сильная и властная:
– Ты пьян, Седрик, иди, проспись.
Голос Эвена был тверд, как и его рука.
– Но господин, вы, должно быть, слышали, как этот щенок дерзил мне! Мне! Вашему доверенному лицу! Разве он не заслуживает наказания?!
– Мальчик словом вступился за свою семью. Что ж до дерзости в словах и во взгляде, я сам решу, какого наказания он достоин. Иди к себе, Седрик. Полагаю, я не должен был повторять дважды?
Недовольный, разивший спиртным и ядом злых слов, приближённый молодого лорда Насхайма оставил его наедине с мальчиком, недавняя дерзость в глазах которого сменилась тревогой.
– Как же так, Исибэйл? Сегодня праздник, – он сделал пару шагов и оказался лицом к понуро опустившейся голове мальчика, – а из-за тебя уже поднялся шум.
– Я не виноват… Он назвал меня убл…
– Я слышал, как он назвал тебя. И слышал, что ты ему ответил.
– Накажете теперь меня? – Исибэйл скромно поднял свои цвета вечной зелени глаза. – От вас любое наказание приму… Вы же знаете.
– Накажу, – Эвен опустил ладони ему на плечи, одно из которых обнажилось от спавшего ворота лейне. – И разделю с тобой это наказание.
В одно мгновение Исибэйл познал, что значит, когда «земля из-под ног уплывает», ибо губы его, неприкаянно дрожавшие от чувства несправедливости, нашли благоговейный покой в коснувшихся их губах молодого господина.
========== 11. От стрелы, летящей во тьме ==========
Ветра северной ночи поют свою суровую, выхолощенную студеными водами, скованную прозрачными, что слеза, льдами песню. Но сила ее уже на исходе: выплеснувшееся вешними водами пение птиц, закружившееся в хороводе цветущих трав солнце лишь на краткие часы сумрака уступает отныне свой небесный трон.
Но будь то ветер, дождь, зной, буря… они не убоятся божественных сил природы севера. Силе другой природы суждено соединить их этой ночью.
– Боги накажут нас за это…
– Нет их, Исибэйл, только один Бог есть.
– Разве ваш Бог не накажет нас?..
– За что же он должен нас наказать?
– За то, что вы прикасаетесь так ко мне: за то, что я хочу, чтобы прикасались…
– Исибэйл, – Эвен прошелся губами по впалым щекам мальчишка, – он накажет меня, если я хоть раз еще посмею обидеть тебя, но не бывать этому, слышишь? Не бывать.
– Не зарекайтесь, господин, – прошлепал мальчик, пряча лицо на широкой груди Эвена, – не гневите вашего Бога.
– Верь мне, Исибэйл.
Тихими, невесомыми прикосновениями обнажил он плечи мальчика, стянув его тонкую лейне до пояса. И грезилось Эвену наяву, что с каждым его прикосновением вспыхивает искрами эта лилейная кожа, а горящие зеленью остролиста очи лишь сильнее распаляются негасимым пламенем.
Эвен вдруг ясно увидел перед глазами ту самую стрелу, что впилась в ствол дерева в далеком шотландском лесу аккурат над головой этой и указала путь к дрожащему сейчас в его руках мальчику. Он видел другую стрелу, ту самую, что ранила Исибэйла и вырвала прядь его дивных пшеничных локонов.
Уже не раз он сам, своими руками, чуть не лишил мальчика жизни. Не раз причинял боль… Быть может, Исибэйл прав: Бог накажет его за самонадеянность. А невидимые, летящие во тьме стрелы, не обойдут их головы и сердца.
– Тяжко вам из-за меня. Не делайте того, о чем жалеть будете, господин, – Исибэйл коснулся раскрытой ладонью задумчивого лица молодого хозяина. – Чем казнить себя будете за это… Не надо, не печальтесь.
– Ты что же это, Исибэйл, – добравшись с прижавшимся к нему мальчиком до постели, Эвен осторожно опустился туда вместе с ним, – не за себя боишься, мне пророчишь наказание? – он навис над пылающим телом мальчика.
– Да, за вас я боюсь. Пусть лучше мне будет уготовлены невыносимые муки, но лишь бы вас они обошли стороной.
– Как же так, Исибэйл? Стало быть, и жизни своей не пожалеешь за меня?
– Не пожалею, господин.
– Не пожалеешь? – Эвен прислонился своим лбом к его. – За меня отдашь ее? За тирана, что чуть не раздвоил тебе косицу? За того, кто увез тебя из родного дома за ледяные воды севера? За того, кто хочет тебя ночь целую брать, как девицу, да так, чтоб ты под утро и на ногах стоять не мог… За него ты хочешь отдать свою жизнь?
– За того, кто согрел меня, когда я умирал от холода и стыда, – Исибэйл приподнялся и, потянувшись, спрятал нежное личико на его плече. – За того, кто всегда защищал меня и доверил мне свои тайны, за того, кто…
Последнее так и осталось невысказанным.
Исибэйл смело вверял себя губам и рукам молодого господина. Как ни чурался своей неумелости, но сколько получал поцелуев, с лихвой отдавал в ответ.
Забылся стыд от тех запретных прикосновений Исабель. Сейчас чувствовались только ласковые касания Эвена. Его ладони гладили ему плечи, грудь, ребристую от все еще сильной худобы спину. И с каждым движением его рук по глади юной кожи они становились все осторожнее и нежнее, словно Эвен боялся порушить эту хрупкость.
– У меня губы горят, – Исибэйл откинулся затылком на изголовье постели. – И у вас, господин мой, – он, зажмурившись, на ощупь дотянулся пальцами до окаймленного заревом рта молодого хозяина.
Эвен приоткрыл припухшие губы так, чтобы пара нежных мальчишеских пальчиков оказались внутри.
– Совсем ты горячий, Исибэйл, – он влажно прошелся по ним кончиком языка. – Но будет еще горячее.
Он раздел находившегося на грани сладкого бесчувствия мальчика донага. Обнажившись сам, огладил его узкие бедра. Раздвинув их тяжестью своего тела, грудью прижался к груди Исибэйла, чуть удерживая себя на согнутых руках: боялся, что мальчик не выдержит его тела.
Такая близость их наготы, на удивление, не смутила Исибэйла. Он уже чувствовал ее когда-то, сквозь забытье. Тогда Эвен своим телом отчаянно пытался согреть его собственное. Но в тот момент он и не подозревал, что вместе с телом мальчика отогрел и свое, жившее пустотой после смерти Эвера, разъедаемое болью сердце.
И вновь посыпались поцелуи, скользившие по их телам шелковыми лентами ласки. Каждый раз, стоило мальчику открыть глаза, Эвен видел в них переливавшееся светом драгоценных камней небо северной ночи, а Исибэйл видел в его глазах небесную гладь родных озер. Но небо сливалось с водой, когда раз от разу алым сургучем соединялись их губы.
До онемения в пальцах изгладив ставшее изваянием его собственных рук и губ тело, Эвен, освободив его от своего веса, быстро развернул мальчика к себе спиной, поставив на колени. Исибэйл, прийдя в себя, оглянулся через плечо, и что-то в его взгляде было такое, что заставило Эвена смирить нетерпение плоти и, опустив ладони на его худенькие плечи, прижать спиной к своей груди и вновь опуститься с ним на постель.
Исибэйл, объятый руками своего господина, одна из которых покоилась на его груди, а другая плавными, но дарившими трепет всему телу, движениями гладила низ живота, не мог проронить и слова. Он уже мысленно ругал себя за тот нечаянный страх в глазах, когда он посмотрел на готовившегося взять его Эвена.
Наконец, он решился:
– Почему вы остановились, господин?
– Потому что я обещал не причинять тебе боли, – Эвен дышал у самого, отливавшего золотом виска.
– Но мне не было больно.
– Если бы я не остановился… Было бы.
– А, может быть, вы просто поняли, что я не он?.. Что я не ваш брат?
Исибэйл слышал, как скрипнули резко стиснутые зубы за его затылком. Обнимавшие его руки уже обе находились в покое.
– Вы и сейчас не смотрите на меня, потому что не хотите видеть моего лица?
Убрав свои руки, Эвен одним рывком сел на постели и, нашарив старенькую лейне Исибэйла, накрыл ею лежавшего на боку мальчика:
– Одевайся и уходи к себе.
Не успев смахнуть с ресниц мигом проступившие слезы, Исибэйл послушно натянул через голову свой нехитрый наряд и, тихо попрощавшись, с опущенной головой оставил молодого господина, сидевшего к нему спиной, одного.
***
– Стало быть, сын старого Насхайма, вернулся. И ему нужны новые земли.
– Да, мой господин. И на этих землях ему будут нужны новые люди.
– Не сомневаюсь. Значит, один хочет владеть здесь всем.
– Боюсь, что именно за этим он и вернулся.
– Мы должны помешать ему. И хотя он силен, и многие поддержат его, у всякого из нас есть слабое место. Так в чем его слабость, Седрик? – расчесав узловатыми пальцами бороду, ярл пристально посмотрел на доверенного Эвена.
– Не в чем, мой господин, – слащаво улыбнулся Седрик. – А в ком.
========== 12. Ты – моя святыня. ==========
– Эти руки ведь еще не потеряли сноровки лучника?
– Господин…
Исибэйл, водрузив тяжеленный чугунный котел на раскаленную плиту, от которой дышала жаром небольшая кухня, встрепенулся всем телом, едва ли его тонкопалые ладони накрыли руки Эвена, а сам он прислонился грудью к мальчику со спины.
– Я разгневал вас той ночью… Простите меня.
– Неправда, – руки Эвена скользнули вверх, к плечам, живо развернув мальчика, который сейчас все равно не смел поднять на него глаз. – Что же ты, ангел мой. Разве натворил чего?
Исибэйл тихо покачал головой:
– Вы прогнали меня… Вам виднее.
– Не прогонял я тебя, дитя ты неразумное, – Эвен коснулся губами его лба и притянул мальчика к себе. – От боли хотел уберечь. Ты же для меня… Ох, Исибэйл, – Эвен запрокинул голову, но чувствуя, как мальчика начинает трясти в его объятиях, вновь прижался подбородком к его макушке. – Если бы ты только знал, кто ты для меня… Как я дорожу тобой.
Он поднял это понурое личико к себе и поцеловал благодарно открывшиеся ему навстречу губы.
– Я до конца дней своих готов причащаться к твоим губам, что к святыне. И готов беречь тебя от любого зла. Ты веришь мне, Исибэйл?
– Я верю вам, господин.
Эвен еще какое-то время подержал его в своих руках, в затем, нежно огладив хрупкие плечи, промолвил:
– Так что? В этих руках еще жив дух лучника?
– Жив, господин.
– Тогда собирайся. Буду ждать тебя у ворот.
***
Больших сборов не потребовалось. Первый летний месяц готовился уступить свое место июлю. И пусть лето в этих землях Севера не отличалось теплом, простой лейне и тонкой шали вполне хватило, чтобы не чувствовать прохлады. Да и Эвен был рядом. В грядущую ночь летнего Солнцеворота Исибэйлу должно было минут семнадцать.
– Держи стрелу крепче и постарайся, чтоб рука, что тетиву натягивает, не дрогнула. Вот так.
Согретый дыханием молодого господина, окутанный его руками, ласкаемый прядями его волос, что касались порозовевших щек мальчика, Исибэйл забывал обо всем на свете. Немалых усилий ему стоило сосредоточиться сейчас на стрельбе, но он вовсе не хотел пасть в грязь лицом перед господином, потому старался, как мог.
Только когда возвращались на просторный двор дома Насхайма, Исибэйл почуял неладное: слишком тосклив был взор господина.
– Я провинился в чем-то перед вами, господин?
– Нет… Зачем ты, чуть что, себя винишь?
– Что же взором вы невеселы?
– Не знаю, Исибэйл, – Эвен поправил на мальчике все время норовящий сползти на одно плечо ворот лейне. – Какое-то предчувствие… в груди томится. Не могу с ним справится.
– Что же это… – глаза мальчика наполнились тревогой.
– Не принимай близко к сердцу, Исибэйл, – Эвен напоследок прижал к себе мальчика. – Мало ли что там у меня… Тебе не нужно об этом печалиться. Когда с тобой все ладно, то и в моем сердце покой.
– Хорошо, господин. Как скажете, – Исибэйл, привстав на цыпочки, дотянулся губами до раскрыла его ключиц и оставил между ними свой несмелый поцелуй.
Знал бы он, какой волной нежности отзовется этот поцелуй в груди молодого лорда Насхайма.
Предчувствие не обмануло Эвена. По возвращении его известили, что прибыли люди самого Ярла, с посланием для него.
Выслушав их, открыв скрепленный печатью Ярла свиток, Эвен отпустил людей и проследовал в свои покои, приказав не тревожить его до вечера. Конечно, до Исибэйла не могли не дойти слухи о таком расположении духа господина.
Так как Эвен даже к ужину не спустился, Исибэйл осмелился сам отнести вечернюю трапезу своему господину.
– Простите, господин, – он без препятствий вошел через приоткрытую дверь, застав Эвена сидящим у резного окна, спиной к нему. – Я вам ужин принес… Простите, если помешал.
– Поставь и уходи.
Первую часть приказа Исибэйл выполнил беспрекословно, но покидать покои молодого господина он не спешил.
– Ты не слышал, что тебе было велено? – Эвен повернулся к нему, сверкнув ледяным взглядом.
– Слышал, господин… Только я не уйду… Прикажите и я возле двери вашей лягу, что пес дворовый, а не уйду. Не оставлю вас с вашей печалью один на один.
Мальчик так бы и остался стоять посреди комнаты, если бы вскоре не оказался, который раз за день, в объятиях Эвена:
– Знал бы ты, Исибэйл, как меня наказал Бог… В очередной раз. Я чувствовал, что так будет.
– За что же ему вас наказывать, господин? Зачем вы так…
– Ему ведомо за что, Исибэйл.
– Что же такого успело произойти? Вас люди Ярла опечалили каким-то известием.
– Еще каким, Исибэйл, – Эвен взял в ладони побледневшее личико. – Сам не ведаю, как такое могло прийти нашему господину в голову… Да только он велит, чтобы вместе с его людьми ко двору прибыл и ты, чтобы служить ему. До самого Йоля.
– Что вы, господин… Нет ли ошибки? Откуда Ярлу знать обо мне? Да и кем я могу там быть? Разве что… На кухне помогать… Там, верно, и без меня людей полно,
– Не нам судить о его решениях… Не могу я не подчиниться. Не волен ослушаться.
– Как же так, господин?.. Стало быть, разлучат меня с вами? Неужто и сделать ничего нельзя, господин мой?.. Как я без вас буду… – Исибэйл сам прижался к нему.
По груди Эвена уже стекали в два ручья слезы мальчика. Ему и самому стоило немалой выдержки сейчас не проронить слез. Но что он мог против слова Ярла?
– Не плачь, ангел мой… Моя бы воля, я бы никогда тебя не отпустил. Но здесь я бессилен. Слово Ярла закон в этих землях. Не плачь.
Исибэйл как-то разом затих. Перестал дрожать и всхлипывать. Сам оттолкнувшись от груди Эвена, вытер остатки слез ладонями и чистым, омытым слезами взглядом пристально посмотрел ему в глаза, в которых младший Насхайм прочитал вызов:
– Чему быть – того не миновать, господин, – Эвен, приоткрыв рот, молча наблюдал за тем, как Исибэйл медленно обнажает плечи. – Вы сказали тогда… Что полюбили меня. Любите же меня этой ночью так, чтобы и с остывшим к зиме солнцем жар от ваших губ негасимым пламенем горел на коже.
Комментарий к 12. Ты – моя святыня.
Для того, что будет, отдельная часть. Они это заслужили. И мальчик, родившийся в ночь летнего солнцестояния, особенно))^^
========== 13. Вместе с новым солнцем я вернусь к тебе ==========
– Лишь ты и я.
– И темнота.
Давно уже истлели остатки лучин, и даже сквозь самую короткую ночь в году пробивался нетеплый ночной ветер, но и в этой темноте для Эвена горели вечнозеленым пламенем сумеречные зарницы глаз мальчика из такой сейчас далекой Шотландии.
Словно в закатный саван умиравшее солнце, пеленал он в свои руки это тонкое, гибкое тело. В этих щеках, манящем изгибе шеи, плечах и руках он нашел приют своим губам. Никогда уже не забыть Эвену, как той ночью к сердцу его в ночной тиши тесно приник Исибэйл, как зелень его нежных очей влажно дрожала возле самой его души, как бессвязный шепот его впитало дыхание Эвена.
Обнаженной кожи обоих касалась грубая постель молодого хозяина, но разве могла она затмить нежности рук Исибэйла, подобных молодой весенней траве. Пускай загрубела, пускай очерствела мягкость хрупких пальцев после тяжелой работы, но и сквозь все трещинки и мозоли пробивалась тихая сила нежности, что была у него внутри, и огонь очага с кухни так и не смог сжечь до чернеющей красноты бледно-розового лица мальчика.
Думал ли этот суровый воин Севера, что сердце его будет таять от одного лишь робкого прикосновения хрупкой ладони к его лицу:
– Как же мне быть, Исибэйл? Где мне спрятать тебя от недобрых людей?
Накрыв собой тело мальчика, оперевшись на руки, боясь, что не выдержит мальчик такой тяжести, Эвен все целовал и целовал это зефирное личико, пока Исибэйл неспешными движениями гладил его плечи и спину.
– Вы уже укрыли меня от всего дурного, – Исибэйл коснулся его груди. – В своем сердце. Я это чувствую.
– Я бы отдал все, что есть у меня. Лишь бы ты скорее вернулся ко мне.
– Не печальтесь, мой господин. Я вернусь к вам. Вместе с новым солнцем вернусь.
Знал бы Эвен, с каким трудом давалось мальчику каждое слово. Как внутри у него все сгорало от одной мысли, что через пару дней он уже так долго не сможет увидеть глаз молодого хозяина. Обоим разлука была невмоготу. Но чуяло юное сердце, кто затеял коварный замысел против его господина. И меньше всего на свете хотелось Исибэйлу видеть, как крест скорби пометит межбровье на прекрасном даже в своей суровости лице молодого господина.
Едва ли Эвен, с жаром огладив узкие, с остро-выпиравшими косточками бедра, осторожно переместился с мальчиком так, что тот сейчас был у него под боком, Исибэйл почувствовал, как его лишившиеся из-за частых недоеданий округлости поджарых половинок жадно мнут нетерпеливыми пальцами, забыв об осторожности. Но в сласть была ему эта жадность, а когда его собственных чресел коснулись затвердевшей плотью, он и представить себе не мог, что это прикосновение отзовется трепетом во всем теле.
Смело дотянувшись ладонями до головы Эвена, Исибэйл, что вольным ветром, принялся выплетать золоченые неласковым северным солнцем пряди из забранных в тугую косу волос, все шепча, напоследок опомнившись:
– Можно мне, господин?.. Можно мне их на воле увидеть?.. Позволите?..
Вместе ответа почувствовал он, как с плечей его крадут тепло бившейся под кожей юной крови, приложившись к каждому, поочередно, губами.
Выпущенные на свободу, волнистые пряди обрамляли тонких черт лицо, сильную длинную шею, спускаясь ниже, к плечам и груди. Мальчик, продев между них пальцы, бережно гладил каждую. Взгляд Эвена упал коснулся того самого шрама, чуть выше маленького горящего ушка. Встал за взглядом, к этой неровности потянулась ладонь молодого господина:
– Нарушил я обещание, что дал твоему отцу… Плохо заботился о тебе.
– Снова вы за старое, господин, – Исибэйл поцеловал его в острый подбородок. – Все уже прошло. Я знаю, что вы не хотели причинить мне зла.
– Не хотел, да сделал.
Мальчик тяжело вздохнул, но тут же улыбнулся:
– Кто знает, что со мной еще будет там… Вдали от вас. Быть может, меня и вовсе не станет на это свете.
– Нет, Исибэйл, – руки Эвена скользнули вверх по его спине, близко-близко притянув к нему мальчика. – О таком и думать не смей.
– Что бы ни случилось, я не буду жалеть… Не буду клясти судьбу. Ведь я был с вами. И всегда буду помнить вас.
– Даст Бог, мы еще свидимся с тобой.
Не желал Исибэйл думать о предстоящем дне. Сейчас ему как никогда ясно виделось все, что так долго дремало, томилось тоской на сердце Эвена. Словно и само оно, сердце это, подобно холщовому мешку, было доверху набито тяжелыми камнями и на самом конце завязано тугим узлом. И только ему было под силу развязать тот узел, освободив сердце молодого господина так же легко, как он освободил его волосы.
Их тихие голоса и шепот вновь сменили взгляды, тяжелевшее дыхание, поначалу плавные, но с каждым разом все более настойчивые движения рук. Вновь подмяв под себя Исибэйла, Эвен быстро развернул его и начал покрывать дрожавшую спину короткими поцелуями от шеи до самого низа, где она расходилась надвое. От вида акуратного узкого зада мальчика, от предвкушения того, что должно было произойти он только еще больше распалялся внутри. Забылись все и вся. Только Исибэйл, неровно, почти испуганно дышавший сейчас под ним, одновременно желавший и боявшийся неизбежного, имел значение. Его светлый, чистый, непорочный мальчик, такой добрый и даже сам не подозревавший, насколько сильный и смелый, готовый всегда постоять за себя, не позволивший никому лишить себя достоинства, готовый жизни лишиться, лишь бы не быть сломленным. Никогда уже Эвену не забыть, сколько раз он причинял мальчику боль, а сейчас вновь предстояло сделать ему больно. Но и своим желаниям, так долго заточенным под гнетом запретов, томившимся на самом дне его души, он был не силах противиться.
Раскрыв для себя такого сейчас желанного мальчика, он смочил во рту сразу два пальца и приставил их кончиками к узкой, подрагивавшей щели. Исибэйл инстинктивно дернулся, но Эвен удержал его за бедра, успокаивающе огладив их белизну и поцеловав мальчика в поясницу:
– Сам ко мне пришел. Придется потерпеть.
Мальчик только прикусил щеку и позволил себе прерывисто проскулить, будто обиженный щенок, когда Эвен проник мокрыми от слюны кончиками пальцев внутрь.
– Ничего-ничего, – он вновь погладил мальчика, – пока ты там такой узкий, будет больно. А потом обоим станет несказанно хорошо. Потерпи немного, мой ангел.
Эвен лукавил: себя сдерживать было много труднее, чем уговаривать мальчика потерпеть.
Гибкое, до боли тесное нутро мальчика, натянутое сейчас круг его пальцев, что тетива; не эфемерное, сотканное из снов и печалей, а живое, из плоти и крови, трепещущее под ним тело ладил он, словно оружие, приноровлялся к нему, чувствуя, как с каждым движением пальцев все острее и острее становились ощущения обоих.
Взгляд Эвена кочевал по худым, сильно выпиравшим лопаткам, по выставившимся гладкими краями ребрам, по узкой талии… Как же хотелось одновременно и сберечь эту хрупкость и вобрать всего его в себя, чтобы спрятать в потайном местечке, где-то за грудной клеткой, подобно святыне, скрыть от чужих глаз и никому больше не позволить прикоснуться к нему. Но только когда-то Эвен уже был наказан за такие помыслы. И этого он тоже не мог забыть.
Высвободив из мальчика пальцы, вновь обильно промокнув их во рту, он растер липкую влагу по своей давно окрепшей плоти и остатками смазал чуть припухшее отверстие между все еще хорошо раскрытых перед ним половинок. Исибэйл, желая угодить ему, сильнее прогнулся в спине, так что Эвен без особого труда приладился к его заду. Мальчик снова вздрогнул, как от удара, а затем колени его больше разъехались по сторонам, так что теперь он ощущал, как плотно молодой господин прижался к нему крепкими бедрами.
Эвен толкнулся несильно, на пробу. Мальчик истошно заверещал, но тут же, опомнившись, зажал рот ладошкой, глухо простонав:
– Простите…
Эвен уткнулся носом между худых лопаток, прошептав:
– Это ты меня прости, мой мальчик. Но ты такой… нет сил остановиться.
Исибэйл, в страхе, что разозлит Эвена своими криками, как безумный замотал головой из стороны в сторону, откинувшись затылком ему на плечо и потерявшись носом о щеку. Такое крошечное проявление теплоты и нежности окончательно выбило из Эвена остатки рассудка. Толчки стали ритмичнее, резче, глубже, и, хотя мальчик кряхтел и извивался, стоило Эвену дотянуться рукой до его окрепшего, вязко-влажного шелка на ощупь достоинства, Исибэйл ахнул и начал постанывать с совсем другими интонациями – не всеобъемлющей боли, а пробивавшегося сквозь нее удовольствия.
Когда все закончилось, когда Исибэйл все еще чувствовал в себе застывавшее семя, коим его окропил изнутри Эвен, а сам он был весь в белесых струях от собственной плоти, они лежали рядом, лицом к лицу, и мальчику все так же было позволено разбирать руками слипшиеся от пота пряди, что обмякли на щеках и плечах Эвена.
– Если бы я пересилил тогда себя и не взял тебя с собой, мне бы не пришлось отпускать тебя к чужим людям, к этой неизвестности.
Эвен, не отрываясь, смотрел, что в мерцавшие звезды, в глаза мальчика.
– Если бы вы не взяли меня с собой, я был бы самым несчастным на свете. А теперь… меня ничего не страшит. Я знаю, что вы есть, что я вернусь к вам.
На мгновение Эвену показалось, что мальчик так упрямо твердит про это возвращение, потому что верит в него больше, чем он сам, или потому что не хочет лишний раз тревожить его.
– Будьте спокойны, мой господин.
– Буду, – странная тень подернула пеленой его глаза. – Буду, если ты обещаешь почаще держать свой язык за зубами. Сдается мне, что ни Ярл, ни его люди терпеть тех выходок, что терпел я еще на шотландской земле, не станут.
Исибэйл улыбнулся, пряча глаза в краю укрывавшем их обоих стеганном вручную покрывале из грубого полотна.
– Не так уж часто вы и терпели, – прохрипел он, еле слышно кряхтя. Сзади все еще саднило.
– Эх… И зачем только я тебя предупреждаю? Все равно не сдержишься, так?
Исибэйл глянул на него исподлобья и прошептал:
– Ради вас – сдержусь. Слово даю
– Ради себя это сделай.
Он протяжно вздохнул и притянул к себе мальчика, обняв обеими руками поверх покрывала.
Уже ночью, когда грудь ему обдавало теплое ровное дыхание, Эвен тихо, дабы не разбудить мальчика, перекрестил его, мысленно благодаря Создателя за то, что хотя бы на одну ночь в его жизни Тот приоткрыл для него врата Рая.
========== 14. Ложь благословенна, а свет любви проклят ==========
Отчего в самый теплый, в самый живой месяц северного лета сердце заледенело, что в йольскую стужу? Отчего даже костры тех двенадцати дней не сумели б отогреть его?
Отныне Эвен часто, под вечер, покидает владения и отправляется к скалистым берегам, где у моря ли или раскинувшегося над ним бескрайнего белесо-серого неба выпытывает ответ, но едва ли кроваво-алое зарево, предвещая тьму, на всю ночь разлучит две стихии – возвращается назад ни с чем.
В один из таких пронизанных насквозь тоской предзакатных часов на пороге его покоев, ставшими сродни келье отшельника, появился Седрик.
– Что тебе?
Голос донесся со стороны постели, где Эвен, стиснув пальцами грубый отрез холщовой ткани, уже долго, не смыкая глаз, прижимался к нему лицом.
Ему нужно было услышать его запах. Он слабел с каждой ночью, и Эвен боялся той, когда лишится последнего, пусть и такого призрачного ощущения присутствия мальчика рядом.
– Неважные вести, господин. Говорят, что вашего Исибэйла ярл держит у себя хуже скота и об кудри его вытирает руки. Разве стерпите вы подобное, господин?
Наверное, вестник его рассчитывал на совсем другой ответ.
– До йольских костров он принадлежит ярлу. Я не волен обсуждать, как он обращается со слугами. И уж ты – тем более.
– Как вам угодно, господин.
Поклонившись, Седрик отправился на другую половину дома. Несмотря на ответ Эвена, он знал: тот не станет бездействовать. Такой уж он есть. И пускай он думает, что за строгим холодом в голосе ловко скрывает то, что творится у него на душе… За столько лет служения их дому и ему лично Седрик научился читать его, как открытую книгу. По крайней мере, так ему самому думалось.
Той ночью о сне не могло и быть и речи. Эвен и раньше слышал о жестоких повадках ярла и его окружения, но разве сам он никогда не был жесток с Исибэйлом? Почему ему всегда казалась правильной, оправданной та жестокость, с которой он обращался с мальчиком? Так в праве ли он давать волю голосу совести сейчас?
Он мог бы не отпускать мальчика, найти ему хотя бы временное укрытие, тайно переправить обратно к берегам Шотландии, но у подобного неподчинения исход был один: он неминуемо навлек бы гнев своего господина на себя и свой дом. В своем время его собственный отец не пожалел родного сына, лишь бы избежать осуждения в их круге. Эвер был таким же господином, как и он сам. А Исибэйл… всего лишь слуга.
Но грубая постель его по-прежнему хранила аромат тех златоподобных кудрей, об которые сейчас вытирают пропитанные прогорклым салом руки. И никогда уже не смыть с губ своих отпечатков той юной нежности.
«Нет тьмы сильнее отчаяния, господин» – тяжелым грузом осели в сердце слова Исибэйла, оброненные им в ту ночь на постоялом дворе, которую они провели, прижавшись друг к другу, отдавая все тепло тела и души другому. На мгновение почудилось ему, что овладевавшее им отчаяние вот-вот прольется последними следами слабости на его лице. Но река слез его давно уже высохла досуха.
Еще тогда, когда он потерял навсегда единственного близкого его сердцу человека, который, как грезилось ему, через много лет возродился в другом.
