Текст книги "Evergreen (СИ)"
Автор книги: Ame immortelle
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Но вот что никак не шло из мыслей его, пока хлопочущая возле жарева и парева Магда то и дело подсовывала ему какое-нибудь толчение или мешание: в лице Эвена он тоже не угадал радости от приближающейся священной ночи Солнцеворота.
А еще тревожило его то, что Магда так и не решилась поведать ему о том, кем же был этот Эвер, из-за которого спорили старший господин с сыном.
Исибэйл даже не удивился, когда Магда погрозила ему, что рано или поздно он точно безъязыким останется: слишком часто в этом доме ему уже указывали на то. Но он чувствовал: неспроста судьба позволила ему услышать это имя. Он хоть и был в полузабытьи, а слышал слова Эвена, из которых заключил, что каким-то образом напоминает ему таинственного Эвера.
Встречали Йоль с размахом. Казалось, костры пылали не на дворе, а в самом дому – вот сколько зажгли факелов и лучин. Языки пламени страшными тенями плясали на стенах. Но к утру пламя костра потухло. Угасли факелы и лучины. Неужели с ними исчез и свет? Исибэйлу казалось, что отныне солнце для него не повернется к весне и пребывать ему теперь в вечной зиме.
Как и было обещано, на пятый день празднования зимнего солнцестояния Исибэйлу позволили присутствовать на состязании лучников. Цель была не из легких, о чем свидетельствовало и то, что с того расстояния, что было отмерено, ее так никто и не поразил за более чем час. На состязании на почетных местах присутствовали оба лорда Насхайма. Наградой же победителю были неслыханное: исполнить любое желание. Поразившей цель с самого дальнего расстояния мог получить все, что угодно.
Над горе-лучниками недолго потешались, скорее для порядка, а потом они приглашались за столы, накрытые прямо на дворе.
Время состязания было на исходе, но окровавленная голова убитого зайца, прибитого к узкой доске, так и не была пронизана ни в едином месте, хотя по заданию надо было попасть в глаз.
– Неужели на нашем дворе не осталось того, кто справится с заданием? – раздался строгий голос старика Насхайма. – Ну же, смелее!
Эвен, встав со своего места, взялся за свой лук:
– Думаю, мне стоит дать пример остальным, отец.
– А мне можно?..
Все, кто был на дворе, в изумлении пооткрывав рты, обернулись на юного, худенького мальчика в потрепанной шерстяной шали, что вилась круг всего его тела.
– Что?! – прорычал старший хозяин, но Эвен, пораженный просьбой Исибэйла не меньше других, тихо шепнул отцу, блестя глазами:
– Пусть попробует. Что с того: опозориться – ему урок лишний.
Отец, пораздумав, кивнул в согласии. Не разгадал он хитрости своего сына, а тому лишь это и было нужно.
– Подойди ко мне, Исибэйл.
Мальчик медлил, понимая, что такой дерзости ему, наверняка, не простит даже Эвен.
– Подойди же. Не бойся.
Исибэйл решился. Приблизившись, он получил лук и две стрелы из рук молодого господина.
– Удачи, – одними губами промолвил ему Эвен и вернулся на свое место.
Со всех сторон по началу воцарившуюся тишину прорезали такие до обиды знакомые смешки и улюлюканья. Никто не верил в умение мальчика стрелять из лука. Никто, кроме одного человека, что следил за ним глазами цвета инея в первых зимних сумерках.
Первая стрела прошлась мертвой голове зайца по уху, вонзившись чуть выше цели.
В толпе ахнули, но тут же разразились неодобрительным смехом. Исибэйл оглянулся: громче и нахальнее всех смеялся небезызвестный ему Седрик, который сейчас как раз отрывал от запеченной заячьей тушки бедро и уже собирался поднести его ко рту.
Один ли направил его руку или сам Исибэйл вспомнил свои обиды и боль, но через мгновение кусок мяса из рук Седрика оказался насквозь пораженным стрелой и прибитым к одиноко стоявшему стволу дерева, что росло поблизости.
«Вот сейчас и настанет моя кончина… А не о ней ли я так роптал?» – застряло в груди мальчика.
– Да ты в своем ли уме?! – вскочил со своего места Ванагар. – Господин… – хотел он уже обратиться то ли к старшему, то ли к младшему Насхайму.
– Цель была – заячья туша. Не ее ли поразил этот мальчик? – спокойно обратился Эвен к отцу.
Тот грозно посмотрел на сына, но что-то удержало его от возражений. И все же то, что сын его принял сейчас на себя решающую роль, не позволила ему более задерживаться на дворе.
Вместе с несколькими приближёнными к нему людьми он проследовал к дому. За ними побрел и Седрик.
Младший же Насхайм, словно никого и ничего не замечая, сняв с себя плащ из двух сшитых между собой теплых овечьих шкур, закрепленный на правом плече фибулой, накинул его на вновь дрожащие плечи Исибэйла:
– Что ты хочешь получить в награду?
– Позвольте мне увидеть свою семью. Просто, один последний раз…
Эвен поправил теплую накидку на плечах Исибэйла и приподнял за подбородок его опущенную голову, как тогда, под ветвями омелы:
– Хорошо. Но с одним условием: я поеду с тобой.
– Вы… Вы простить все не можете, что Исабель не досталась вам?
– Нет, не страшись. Твоей сестры я не трону. Но я поеду с тобой. Это мое решение. Не будем медлить. Я прикажу принести тебе одежды потеплее этой прохудившейся шали. Оденешься так, как одеваются наши люди в северных землях. И в путь.
До самого часа отправления Исибэйл не верил своим ушам: с чего бы это молодому господину проявлять такую милость и… заботу? Да и в этом ли было дело? Мало ли какой умысел был в его голове.
Не успели проехать и двух близлежащих деревень, как разыгралась метель.
– Если продолжим путь, то и лошадей и себя погубим, Исибэйл. Придется попросить о ночлеге в деревне.
Места им нашлось только в хлеву, рядом с овцами, свиньями и коровой. Для Исибэйла все было привычным. Но то, что Эвен сам не сказался хозяевам о том, кем он является, да и одним лишь взглядом запретил делать это мальчику, сильно настораживало. Одеты оба были по-дорожному – никаких богатых пледов и роскошно вышитых лейне.
«Что же он задумал?»
Но все опасения Исибэйла оказались напрасными.
Оперевшись спинами на овечьи ясли, подложив туда соломы, утомленные дорогой и холодом путники молча дожевывали остатки провианта, положенного в сумку Исибэйла заботливой Магдой.
– Вы могли бы послать со мной слуг… Зачем же было самому отлучаться от дома. Сейчас ведь идут ночи Йоля.
– Пусть идут… Да проходят побыстрее.
Исибэйл, сидящий чуть поодаль от Эвена, едва ли не поперхнулся водой:
– Не боитесь, что Один вас услышит? И наведет беду?
– Больших бед, чем были уже в моей жизни, вряд ли можно навести на меня, Исибэйл.
Эвен стряхнул крошки, попавшие ему на овчину.
– Но ведь поступки наши могут и на семье отразиться…
– Да ну? Правда? – усмехнулся Насхайм, рассматривая заалевшее лицо Исибэйла.
– Если вы про то, как я попал к вам… Я спасал сестру… Вы же сами знаете.
– Знаю. И хоть у меня нет и никогда не было сестры… Я знаю, что такое братская любовь. Слишком хорошо знаю.
– Как это? – Исибэйл оставил ужин и выжидательно посмотрел на одним махом побледневшего Эвена. Они сидели в темноте, но свечение снега, звезд и луны лилось сквозь небольшие оконца в хлеву. И потому сейчас таким омертвелым ему предстало лицо молодого господина.
– У меня был брат. Наша мать умерла, разрешаясь им, когда мне минуло всего шесть зим. А через семнадцать лет и его не стало… Не стало моего Эвера. И виноват во всем наш отец. Почти что во всем.
– Вы отца в этом вините?.. – Исибэйл, конечно, уже не мог сдержать любопытства.
– Хочу показать тебе кое-что. Могу ли я верить тебе, Исибэйл?
– Вы можете верить мне, господин… Я в жизни не предам вас и ваших тайн.
– Положим, ты говоришь правду… смотри же тогда.
Эвен нащупал под рукавом рубахи потайной карман и вытащил оттуда какой-то, как показалось Исибэйлу, довольно крупный амулет. Только был он крестообразным. Когда Насхайм приблизил его к глазам мальчика, тот ясно уже мог разглядеть: это был христианский крест.
– Отец мой невзлюбил Эвера не только из-за смерти нашей матери… Мой брат уверовал в единого Бога. В Христа. Ты слышал что-нибудь о Нём, Исибэйл?
– Да… – кивнул во все глаза смотрящий на Эвена мальчик. – Ваш брат был…
– Эвер принял христианскую веру, когда был не старше тебя. Отец же мой посчитал это предательством памяти предков, предательством богов, почитаемых веками… Но разве было что-то плохое в том, чтобы верить в единого Бога? Посмотри, Исибэйл… Видишь распятого на кресте?
– Вижу, господин… – деревянный крест опустили на раскрытую ладонь младшего Соммервилля.
– Это Сын Божий. Люди распяли его на кресте за свои же грехи. За свои плохие дела, чтоб ты понимал, Исибэйл… И эти раны на его запястьях и ступнях – это раны от гвоздей… Это раны любви – любви Бога к людям. Эвер не был, конечно, так велик. Но погиб от рук злых людей ни за что, понимаешь? И я тоже приложил свою нечистую руку к его смерти… Это Бог наказал меня за мою нечистую любовь к нему.
На последних словах из глаз Эвена упали капли слез. Исибэйл не знал, куда деваться… Не знал, что сейчас нужно говорить. Знал только лишь, что до боли в груди желает, чтобы печаль ушла из сердца его господина. Он даже не сразу понял, о какой такой «нечистой» любви говорил Эвен.
– Моя любовь приносила ему только страдания… Нет, не смотри на меня диким взглядом, Исибэйл. Я и пальцем его тела не тронул… Но черный яд этой любви, этого наваждения отравлял ему сердце. А теперь его нет уже вторую зиму, но мое сердце все еще отравлено, Исибэйл. И этот крест всегда мне напомнит: много злых людей было круг моего Эвера, но чернее меня, его родного по крови брата – не было. И я не знаю, кого мне клясти за это наваждение. Одина ли, кого я и сам поминаю в бранном слове, или… иную силу.
– Зачем вы так говорите… Я вас совсем другим видел. И сейчас вы другой. Вы столько сказали… Я толком и разобрать всего не смогу разом. Но разве ваша любовь убила его? Разве не другие люди приложили к этому руку?
– Замолчи! – в который раз Эвен переменился в голосе. – Понять ли тебе, что творилось в его душе, когда он каждый день видел мои глаза и читал в них мои помыслы?
– Зачем же вы говорите все это мне? Если мне не понять по-вашему?
– Я и сам не знаю.
– А я знаю одно: только сильный человек может признать тьму внутри себя.
– Так есть ли хоть одно сердце в этом мире, свет которого озарит эту тьму внутри меня, Исибэйл?
– Нет темноты, сильнее отчаяния, господин.
– Смогу ли я спастись от него, Исибэйл?
Мальчик не нашелся с ответом. Вместо этого он промолвил, сомкнув пальцы круг креста на ладони:
– Скажите. Это правда, что я похож на него? Вы потому меня тогда от людей тех вызволили?..
Эвен стиснул челюсть и запрокинул голову. Плечи его дрожали, как когда-то в его объятиях дрожал Исибэйл, согреваемый его горячим дыханием. Совладав с собой, молодой лорд опустил голову, а лицо его приняло обычный для него суровый вид:
– Хватит болтать. Будет с тебя сегодня этих разговоров… Завтра в путь обоим, а снегу за ночь навалит, может, еще больше.
Насхайм забрал крест с его ладони и убрал его обратно, в надежное укрытие у самого своего сердца. А затем опустился спиной на солому и жестом приказал Исибэйлу лечь рядом. Мальчик совсем несмело устроился там, но вскоре оказался прижат к крепкому мужскому телу, отчего сделалось так легко на сердце и… так сладко-тяжело в животе. И улыбка разлилась по всему лицу его: от глаз до маленького рта. Впрочем, Эвен не изменил себе и сейчас:
– Не скалься. Просто… так теплее. Обоим.
– Я знаю… Ведь вы уже однажды спасли меня своим теплом.
Младший Соммервилль так доверчиво жался к нему. Эвен, не сводя с него глаз, сомкнул ладони за спиной Исибэйла, который вскоре обмяк от всего этого тепла, исходящего от близости молодого хозяина. Ресницы его трепетали на шее Насхайма, который только сильнее прижал это такое сейчас доверчивое существо к себе.
– А вы сами, господин, – вдруг прошептал беспокойный мальчик, не поднимая головы, – сами в кого верите?..
Эвен напряг лоб, что вмиг покрылся рябью длинных складок светлой кожи:
– Не угомонишься никак теперь?! – пришикнули на Исибэйла. – Спи. Утром засветло разбужу.
Юный лучник в ответ только что-то промычал ему в шею.
Едва заметная улыбка подернула строгое лицо молодого господина. Осторожно вытащив одну руку из-под пледа, он сложил два пальца вместе и медленно очертил над дремлющим Исибэйлом крестное знамя.
А после и он, крепко обняв податливое и теплое тело мальчика, провалился в сон, в котором под утро, когда рассвет еще едва брезжил, увидел смеющиеся глаза цвета падуба.
__________________________
Информации много, все не уместишь в комментариях. Может, кому-то будет интересно почитать)
Йоль.
Это праздник зимнего солнцестояния. Праздник огня и света. Дата его празднования – 13 дней с ночи 21–22 декабря. Есть еще мнение, что Йоль празднуется 3 дня до даты солнцестояния и три дня после. В скандинавских странах и Шотландии, Йоль также праздновали задолго до прихода христианства. В славянских традициях соотносится с праздником Солнцеворота (солнце «поворачивается» к весне) и Святками. Само название Йоля (Yule) происходит от скандинавского «iul» и «hjol», кельтского «hweol» и означает, кажется, «колесо», праздник Йоля отмечает очередной поворот колеса года, возвращение силы. Несмотря на то, что празднование Йоля длится несколько дней, самая важная ночь праздника – это, конечно же, солнцестояние, самая длинная ночь в году, во время которой настоящими властителями в этом мире становятся духи. В эту ночь зажигали «костер Йоля» и охраняли дом от злых духов; в эту же ночь давались самые искренние клятвы и обещания. Верили также, что не следует быть одному в эту ночь – ведь тогда человек остается наедине с мертвыми и духами Другого (загробного) Мира.
Вечнозеленые растения. (Evergreen).
Символ вечной жизни. Впоследствии, в традициях христианского Рождества – символ дарованного Богом воскрешения души человека. На самом деле, их немало. И в соответствии с традициями Йоля дом украшали еловыми ветвями, плющом, падубом, омелой и другими. Остановлюсь на двух, наиболее важных для данной работы.
Падуб (Остролист). Вечнозеленое растение, с красными ягодами и острыми листьями. Считалось, что именно на время празднования Йоля остролист обладает магической силой. В традициях Рождества красные ягоды остролиста символизируют кровь Христа.
Омела. Еще одно важное для традиций Йоля вечнозеленое растение с небольшими гладкими листьями и белыми ягодами. Пучки омелы подвешивали в доме и пара, встретившаяся под таким букетиком, должна была непременно поцеловаться. Это чисто скандинавская традиция впоследствии распространилась и в других европейских странах.
Нельзя не отметить влияние традиций Йоля на празднование Рождества (например, на Британских островах), происхождение которого, помимо христианских корней, берет свое начало, в плане символики, как-раз таки в Йоле и в римском праздновании Saturnalia. В 45 веке до н. э. римляне установили дату зимнего солнцестояния – 25 декабря. Германские же племена, что наводняли тогда Британию, отмечали «возрождение» солнца праздником Йоля. Кстати, в Британии до сих пор слово «Yule» относится к «Christmas». Это можно увидеть на примере Рождественского полена «Yule log». Его сжигают на Рождество и пепел хранят до следующего года. В первой же главе работы Исибэйл с отцом ходили в лес именно за стволом для такого полена. В Библии не дается точной даты рождения Иисуса Христа. Примерно в 221 году нашей эры Секст Юлий Африкан (Sextus Julius Africanus), христианский проповедник из Иерусалима, грекоязычный писатель, один из первых христианских историков, популяризировал дату рождения Христа как 25 декабря.
Теперь по названию главы.
Resurgam – «Я воскресну» (лат.). Исходя из сказанного выше о символике вечнозеленых растений несложно увязать это с названием работы «Evergreen». Смысл может быть многоплановым. Это и земное «воскрешение» души Эвена, как и возрождение солнца на Йоль. Это и «воскрешение» его брата Эвера в образе Исибэйла. Конечно, можно понимать и по-другому, и я совсем не против, если у читателей есть свои мысли на этот счет. Смысл будет еще раскрываться в других главах работы.
Комментарий к 5. Resurgam
С Наступающим, а кого-то уже с Наступившим Новым годом! Невероятно благодарна всем своим читателям! Спасибо, что остаетесь со мной и моими работами. Ваши отзывы – лучшие мотиваторы, за которые я никогда не устану Вас благодарить. И пусть с Вами всегда будет то, о чем так сокровенно, глядя глаза в глаза, наедине друг с другом говорили герои в этой главе: свет сердец близких Вам людей!
========== 6. Зёрна и плевелы ==========
У нее локоны с золотым отливом и румяные, что по осени свежие яблоки, щеки. И уста, будто самые спелые вишни, и лилейная гладкость кожи. Она изящна и грациозна. И легка поступью. И так похожа на Исабель.
Но мальчику с очами цвета падуба сердце пронзают ядовитые стрелы, едва ли видит ее. Потому как рядом с ней тот, кто тремя днями ранее, холодной ночью огненного Йоля крепко прижимал его к себе, согревая телом своим, да жарким дыханием.
Не забыть отныне Исибэйлу ни той ночи, ни того, как были приняты в родном доме мальчика, как он, наконец-то, мог обнять родителей, ни испытующего взгляда Эвена, когда он спросил его, хочет ли мальчик остаться навсегда в семье и, если так, то молодой лорд готов отпустить его. Никогда не забыть ему, как господин смотрел на него, а Исибэйл, забыв про стыд, гордость и благоразумие, ответил ему вопросом:
– Я в тягость вам стал, господин?..
– Разве ты не желаешь остаться со своей семьей?
– Мое сердце безмерно желает этого. Но позвольте мне остаться в вашем доме. Я все буду делать! Больше никогда не позволю себе и слова против вашей воли.
– Исибэйл, – Эвен, решивший держаться строго с мальчиком, чтобы ни единого сомнения не оставить в верности его выбора, властно сложил на груди руки, что сейчас были спрятаны под плащом из овчины. – Другого шанса не будет. Решайся. Либо сейчас остаешься с семьей, либо навсегда покидаешь ее.
Мальчик тяжело вздохнул, оглянувшись на родной двор. А затем, мешая шепот с мягкостью кружащегося снега, прошелестел замерзающими губами:
– Порой, господин, случается что-то… что-то большее, чем навсегда.
А сейчас мальчик во все глаза смотрел на прибывших в дом хозяев гостей из такого же рода норвежских землевладельцев. И все бы ничего, но была среди них та, от которой Эвен не отходил ни на мгновение.
Невыносимой пыткой было Исибэйлу прислуживать сегодня за ужином. А молодой хозяин, казалось, нарочно ему раздавал поручения за столом, побуждая бедного мальчика без конца натыкаться взглядом на то, какое расположение он оказывал прекрасной юной дочери лорда соседних земель.
С той самой поры, как Исибэйл с молодым Насхаймом вернулись от родителей мальчика, они почти не пересекались, если не считать исполнения обязанностей по дому последнего. При любой такой случайной и краткой встрече Эвен либо смотрел на юного лучника свысока, либо попросту не замечал его.
После всего того тепла, что они разделили на двоих, Исибэйлу, как он ни старался проявлять благоразумие, а было до жгучей соли в глазах и сердце обидно от такого внезапного равнодушия молодого господина.
Теперь еще и это его внимание к прелестной северянке…
Неудивительно, что едва ли отец и сын Насхаймы с гостями покинули обеденный зал, как Исибэйл, кое-как успев помочь Магде с посудой, сунулся в самый дальний закуток дома, где были печи, что отапливали первый ярус дома, и кладовые с припасами, откуда был проход к самой кухне. Там-то его, дрожащего под своим стареньким пледом, закрывшего лицо ладонями, и обнаружил чуть пошатывающийся от выпитого виски Эвен.
– Если бы не наша кухарка, я бы уже отправился искать тебя по двору, – тяжело опускаясь на одно колено, тихо, но строго обратился он к мальчику.
Исибэйл встрепенулся и убрал ладони от лица. Разглядывая сейчас плечи Насхайма, он только продолжал шмыгать носом.
– Поведаешь мне, что случилось у тебя? Или мне догадками себя изводить?
Исибэйл, совсем обмякнув возле согревающей спину горячей печи, вскинул взор на ждущее ответа лицо молодого хозяина:
– Не пристало вам, господин, беспокоиться о ваших слугах… Все у меня в порядке. Просто…
– Просто, ты когда лжешь, у тебя подбородок дрожью исходит, – неожиданно ослабил возникшее между ними напряжение Эвен. У самого тот час же улыбка на лице засияла, да только мальчик от его слов лишь головой поник:
– Простите, если дерзостью покажутся мои слова, но вы ведь не здесь сейчас должны быть… Там вас… она ждет, – почти что со всхлипом выдавил из самой груди Исибэйл последние слова.
Эвен только головой покачал, а затем осторожно обхватил пальцами обе ладони мальчика:
– Но я не с ней сейчас, Исибэйл… Взгляни же на меня, мальчик. Я с тобой.
– Нет… Мне наверное это чудится. Это Один надо мной потешается.-
– Неправда, Исибэйл, я с тобой. Так ответь мне, мальчик: почему же я сейчас с тобой? Ответь мне…
– Я не знаю, господин мой.
– Ох, Исибэйл… Не лги мне. Ты все знаешь… Все знаешь.
И как же сладко и тревожно было держаться за это запястье и с одним лишь желанием, идущим от всего его большого юного сердца, с трепетным благоговением прильнуть губами к ночного небосвода венам и почувствовать, как тонкие пальцы этой руки ласковым бархатом ложатся на щеку. Гладят лоснящуюся кожу. И эти малинового пудинга уста уже в роковой близости от его собственных.
– Не бойся, мой Исибэйл. Я не оскверню тебя… – Эвен тихо коснулся губами бледного лба. – Он не позволит…
– Потому что это то, что зовется «грехом»? – чистые, что лед на озере, слезы задрожали в глазах мальчика.
– Да, Исибэйл… И однажды я уже был наказан даже за помыслы об этом. Его я потерял… – Эвен прижал руку к скрытому под рубахой кресту. А затем в порыве обнял мальчика, крепко стиснув в своих руках. – Но тебя я не могу лишиться.
Как бы ни хотел Исибэйл навечно остаться в этих объятиях, но Эвен отпустил его.
Укрыв мальчика потеплее своим одеянием, он так и оставил его дрожащим даже под теплой овечьей накидкой. Но не холод был виной этой дрожи.
***
Едва ли угасли йольские костры, а дым от них еще не рассеялся, как дом наполнился суетой, что была ничуть не меньше, чем накануне приезда старшего Насхайма. И только на третий день, случайно, от без умолку болтавшей Магды услышал, что причина тому – скорое отбытие Эвена в земли, что лежали у самого Северного моря. Оттуда, уже весной, он должен будет держать путь через его воды к берегам Скандинавии.
За неделю до дня отъезда молодого господина Исибэйл превратился в совершенно жалкое существо. Неприкаянной тенью бродил по дому, сторонясь людей и в особенности Эвена. Больше всего на свете он отныне боялся встретиться с ним взглядом. Боялся не этих холодных, но оттого не менее прекрасных глаз. Боялся, что в его собственных, почти угасших очах, Эвен прочитает немую мольбу: не покидайте меня.
Мальчик помнил, что в то черное утро твердо решил не оставлять своего укрытия с тех самых пор, как помог Магде управиться с ранней трапезой. Младший Насхайм с людьми вот-вот должен был отправиться в дорогу. А Исибэйл, чтобы хоть как-то отвлечься, принялся перебирать пшено. На кухне это было его обычной обязанностью.
– Когда-то один человек сказал мне: «Научись отделять зерна от плевел, Эвен… Если желаешь, чтобы рядом были надежные люди».
Исибэйл так погрузился в свои мысли, что не сразу заметил, как напротив него за грубо сколоченный кухонный стол присел молодой господин.
– Я… – мальчик, пересилив подступающий к горлу ком, выдохнул и продолжил. – Я не сорняки убираю.
– Знаю, – улыбнулся уже по-дорожному одетый Эвен. – Но ты выбираешь лишь самые пригодные, правда? Самые чистые и светлые?
Разве сдержаться юному горячему сердцу в груди? Мальчика заколотило мелкой дрожью:
– Вы правы, господин. Как и всегда правы!.. – давясь слезами, прохрипел Исибэйл. – Вы ведь тоже подпускаете к себе лишь самых светлых и чистых? Непорочных, не запятнанных позором и следами чужих рук!.. – мальчик заслонил лицо ладонями.
– Не всегда так получается, Исибэйл, – Эвен, словно не замечая давно ревущего навзрыд мальчика, почти бесшумно встал из-за стола.
– Вам пора… да?.. – выплеснулся со слезами последний отчаянный вопрос.
– Да, – ответил Эвен, совсем не спеша уходить.
– Спасибо, – начал мальчик выровнявшимся голосом, все еще нет-нет, да и всхлипывая, – спасибо, что позволили увидеть вас напоследок, – Исибэйл тоже встал на ноги, чувствуя, как подкашиваются колени. – Все равно я и пары дней без вас не протяну здесь… Либо вашего отца люди меня со свету сживут, либо сам… от тоски сгину.
– Что ты такое говоришь, мальчик?
– Правду…
– Никто тебя и пальцем не тронет. Я уже говорил: будешь повинен – накажу тебя сам.
– Вы и наказали, господин, – вновь был готов разрыдаться мальчик. – Только в чем же моя вина? Какой же грех против вашего Бога я совершил?
Эвен, шагнув ему навстречу, накрыл ладонями угловатые плечи:
– Бог един для всех, Исибэйл. И для меня и для тебя. Ты же…
Он не успел договорить, так как в дверях показалась Магда, державшая на руках теплые вещи:
– Вот, господин. Все, как вы велели. Даже сапоги новые для него раздобыла!
Эвен, отняв руки от мальчика, обернулся и благосклонно кивнул раскрасневшейся от волнения и беготни кухарке:
– Пусть одевается. И поживей.
Он снова обратил лицо к слабо соображавшему в тот момент Исибэйлу:
– Жду тебя на дворе. Попрощайся с Магдой.
Мальчик рухнул к его ногам. Обхватив их чуть ниже коленей, прижался мокрым личиком.
Эвен сам поднял его с полу:
– Ни к чему тебе в ногах валяться, словно рабу. Ибо я не приказываю, Исибэйл. Я спрашиваю тебя: ты хочешь поехать со мной?
– Сильнее, чем вы и представить себе можете, господин! – воскликнул не верящий своему счастью мальчик.
– Тогда поторапливайся. Путь у нас с тобой долгий.
____________________________
«Отделить зерна от плевел»
Из Библии. В Новом Завете (Евангелие от Матфея, гл. 13, ст. 24—30) рассказывается, как некий человек посеял на своем поле хорошие семена пшеницы, а его враг на том же поле разбросал ночью и семена сорняков. Когда поле зазеленело, рабы сказали, что вместе с пшеницей взошли и плевелы – сорняки, и предложили выдернуть их. Хозяин решил иначе: «Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы; оставьте вместе расти то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою».
«Плевелы» в переводе со старославянского «сорняки».
Иносказательно: отделить хорошее от дурного, вредное от полезного.
========== 7. Прежде чем ты трижды отречешься от меня ==========
– Что это, господин?
Еще не успевшими согреться возле огня пальцами Исибэйл бережно провел по твердому, чуть потертому переплету из загрубелой кожи. Но едва ли мальчик успел обратить взор в сторону своего господина, из чьей набедренной сумы, прорвав дно, выпала небольшой высоты и ширины, но с множеством рукописных листов, книга в кожаном переплете, как грубой хваткой из его рук вырвали таинственную вещь.
– Никогда ничего не брать в руки из моих вещей без моего позволения или приказа. Так сложно запомнить?
Не ожидал Исибэйл, что Эвен так отреагирует: он просто поднял выроненную им книгу. Так в чем его вина, что господин нет-нет да и разгневается на него с самого начала пути? В конце концов, пускай мальчик втайне и был дико рад тому, что младший господин Насхайм взял его с собой, да только никак понять не мог, почему с каждым днем он все суровее и суровее обходиться с ним, словно Исибэйл ежечасно не угождал ему в любом деле.
Уже четверо суток они были в пути, останавливаясь на ночлег в попадавшихся на их пути деревнях. С момента отъезда Эвена, того самого Эвена, что «попросил» мальчика, словно равного, а не «приказал», как рабу, попросил отправиться с ним в северные земли, будто подменили. Ни единого доброго слова, ни ласкового взгляда, ни случайного прикосновения.
Вместо былых бережных объятий и согревающих сердце слов – только грубые окрики, приказы, не больные, но обидные толчки, если вдруг случалось попасться у господина на пути. И все это под самодовольные взгляды приближенных Эвена, особенно Седрика, которого по неведомым Исибэйлу причинам господин решил взять с собой несмотря на его выходку на турнире и последующее холодное обращение Эвена к нему.
Сейчас же все перевернулось с ног на голову: Седрик вновь стал его ближайшим, его доверенным лицом. Исибэйла господин либо в упор не замечал, либо обращался с ним, если не хуже, чем со дворовой собакой, то уж точно ничем не лучше, чем с провинившимся слугой.
Только в чем же была его вина? В том, что он готов был по первому зову господина броситься и в огонь, и в воду, если Эвен того потребует?
Мальчик стал все чаще раздумывать над тем, что лучше было бы ему не роптать о том, что останется в доме Насхаймов один, без Эвена. Лучше уж, если такова была судьба, сгинуть там от чужих рук, чем поедем есть самого себя мыслями о том, что с каждым днем он все дальше и дальше от своей родной земли и все дальше и дальше от своего господина, пускай Исибэйл имел возможность видеть последнего хотя бы пару раз за сутки.
На исходе четвертого дня, когда по расчетам путников до ближайшего селения было меньше мили пути, Эвен отдал распоряжение найти пригодное место и расположиться на ночлег прямо в поле, возле лесной опушки. Люди попробовали было возразить, но лорд Насхайм был непреклонен. Всем пришлось подчиниться.
На счастье, ветер к ночи успокоился, да и лес служил решившему заночевать возле него лагерю добрым укрытием. Так что, когда запылали костры, караульные были выставлены, а все остальные, за исключением самых стойких, среди которых был и сам Эвен, наполнили свои глотки щедрыми пинтами эля и виски, да свалились без сил прямо на телегах со скарбом, Исибэйл как раз заканчивал готовить постель господина ко сну. Для Эвена, равно как и для его ближайших людей, были расставлены несколько шатров, быстро сооруженных из старой парусины, да кольев. Наземь бросили несколько звериных шкур, они же служили одеялом и подголовником.
Когда Эвен появился внутри своего ночлега, он застал там Исибэйла, который последний раз проверил, все ли в порядке с будущей постелью господина, и уже готов был уйти. Эвен задержал его:
– Постой, – громко, с резким кивком, он обратился к мальчику, в один миг застывшему на своем месте. – Ты хорошо поужинал сегодня, Исибэйл?
Мальчик пугливо схватился обеими руками за край лейне, что случайно сползала с худеньких плеч вместе с шерстяной шалью и обнажила костлявое плечико: за неделю он, от всех переживаний до и после отъезда исхудал так, что едва ли на его лице можно было сходу обнаружить что-либо, кроме по-прежнему ярко горящих падубом глаз.
