Текст книги "Месть колдуна или Приключения медвежатника (СИ)"

Автор книги: Alex O`Timm

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Тени, между тем собрались в тамбуре, и я глянув в боковое окно, а затем в центральное, вдруг обратил внимание, что Столыпинский вагон, прицеплен к товарному с тормозной площадкой. Нет, ну разумеется, можно было открыть боковую дверь, попрыгать на землю, а потом попытаться выбраться из этой передряги лесами. Но почему-то мне показалось, что тормозная площадка товарного вагона будет гораздо лучшим вариантом, развития событий. Тем более в голове тут же возникла очередная мысль, показавшаяся мне более рациональной, чем первая.

Поэтому недолго думая решил воспользоваться именно этим вариантом. Открыв дверь ведущую в сторону товарного вагона, предложил попутчикам перебираться именно туда. Сам же я ушел последним, вновь закрыв дверь на ключ. Даже если преследователи очнуться чуть раньше ожидаемого, пока разбудят проводника, пока найдут ключ, пока откроют, будет уже поздно. К тому же я совсем не хотел останавливаться на достигнутом. Тем более, что появилась такая оказия.

Увы, не все такие умные как я. И пока я закрывал за собой двери, большая часть моих попутчиков, перебравшись на тормозную площадку товарного вагона, продолжили движение, и спустившись на нижнюю ступеньку подножки попрыгали на землю. Причем мне удалось удержать только последнего, схватив его за воротник.

– Ты куда, придурок? – в сердцах воскликнул я.

– Так ведь все… – недоуменно начал он.

– Все в дерьмо бросились, и ты за ними нырнешь? Идиот. Запомни, мальчик. Всегда лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Хотя если хочешь, можешь, конечно, прыгать.

– А что делать?

– Сейчас увидишь.

Положив свой чемодан на пол, я открыл его и достал из него небольшой фонарик. Когда идешь на дело, важно, чтобы у тебя имелось все и на все случаи жизни. Закрыв свой чемоданчик и задвинув его чуть в сторону, я зажег свет и подозвал к себе паренька. По большому счету, я сейчас спас ему жизнь, ведь его и брали с собой, только для того, чтобы при нужде съесть. А так глядишь еще и поживет бедолага. Осветив сцепку я указал ему на два крана, которые необходимо перекрыть. Конечно, мое задание не прибавило ему храбрости и он уже наверное подумывал о том, что лучше бы спрыгнул с поезда, чем рисковал покончить собой под колесами вагонов. Но я все же убедил его, что ничего страшного в этом нет. Наконец парень спустился и перекрыл вначале один, а следом и другой кран. После того как он поднялся обратно действовал уже я. Спустившись на нижнюю ступеньку подножки, я взялся за кривой рычаг, соединенный со сцепным устройством, и резко потянул его вверх, расцепляя вагоны.

Если бы, краны не было бы перекрытыми, машинист сразу же увидел бы падение давления в системе, и понял бы, что один из вагонов расцепился. Разумеется, тут же последовало бы торможение, и моя задумка бы не удалась. К тому же из-за оборванного шланга и падения давления сразу же срабатывают тормоза. И расцепленный вагон может остановиться. Поэтому закрыв краны, я предупредил это действо, а вот расцепив вагоны, без падения давления, я заставил отцепиться Столыпинский вагон, который продолжит движение по инерции, и остановится несколько позже. Поэтому есть вероятность, что расцепку заметят далеко не сразу. К тому же поезд, на котором находился в этот момент я с мальчиком, за это время может уйти очень далеко. Именно на это я и рассчитывал, перебираясь сюда и расцеплявшая вагоны.

Похоже, мальчик, испугался недавнего моего требования, и потому, едва я спустился на подножку вагона, как тут же не став дожидаться моего появления, спрыгнул на землю с другой стороны площадки и похоже побежал догонять ранее спрыгнувших зэка. Наверное, быть съеденным оголодавшими побегушниками ему казалось более разумным, чем продолжать поездку со мной. Впрочем, баба с воза, кобыле легче. Скатертью дорога, мне же проще, не надо оберегать пацана, от неосторожных шагов.

Между тем поезд не останавливаясь летел по ночному лесу, а Столыпинский вагон, с каждой секундой отставал все дальше и дальше, и наконец скрылся с моих глаз после очередного поворота.

Я же, утроившись поудобнее, дотянулся до чемоданчика, открыв его подвесил на крючок свой фонарик, обеспечив минимальное освещение, и достав из недр чемодана дежурный бутерброд, решил перекусить, чтобы несколько привести в чувства свои нервы.

То, что этот мир далеко не мой, я уже отчетливо понял. Даже вагон, в котором я только что, ехал в какой-то там Комсомольск-на-Амуре, и то имел большие отличия от арестантских вагонов, моего мира. Там бы я наверняка провозился много дольше, да и вряд ли побег оказался бы таким легким как здесь, все же стража там, обладает даром эмпатии, и любая попытка побега сразу же становится им известной. Конечно есть способы обмануть и их, но все же так просто, сбежать бы не получилось. Да и это странное слово – Комсомольск? Что это такое интересно, на чью-то фамилию, ну никак не похоже, хотя есть некоторое сходство с французскими корнями, но все же несколько отдаленное. Да и где та Франция, и где Амур. Ну да ладно, будет день будет пища. Пока же мне нужно хорошенько отдохнуть, чтобы к утру оказаться свеженьким как огурчик. Дел предстоит много, и затягивать с этим не стоит.

Глава 3

3

Наверное, самым счастливым, после всей недавней передряги, оказался именно Анка-пулеметчица. Ну, а что? Во-первых, подваливший солдатик, сразу же привнес с собою тепло, и поэтому, обняв и прижавшись к его телу, Анке стало так хорошо, что он даже на какое-то время задремал. Правда, не надолго, потому что вдруг нащупал своими тонкими музыкальными пальчиками, что-то твердое, лежащее во внутреннем кармане, гимнастерки солдатика. Этим «твердым», оказался флакончик дешёвенького одеколона «Сирень». А уж запах, так мечтательно защекотавший его ноздри, стоило открутить крышечку, и поднести флакон к своему носу, так и вообще вознес его на седьмое небо. Разумеется, будь он на воле, даже не подошел бы к такой дешёвке и наверняка презрительно сплюнул, услышав подобный запах. Но это там, а здесь все совсем иначе. Еще пару раз нюхнув флакончик, он тотчас испуганно закрутил крышку, не дай Брежнев, этот запах учует кто-то сидящий на шконке. Мало того тотчас отберут, так еще и бока намнут, мало не покажется. Поэтому осторожно высунувшись из под лежанки, Анка осмотрелся, и убедившись, что в камере, во-первых, стало меньше народу, а во-вторых, те что остались, вытянулись во весь рост и во всю храпят, ту же нырнул обратно. Здесь, оперевшись на локоть левой руки, он слегка привстал, осторожненько снял крышечку флакончика с одеколоном, затем заткнув пальчиком выходное отверстие, раскрутил флакончик вокруг центральной оси, заставив содержимое вращаться, и тут же перевернул одеколон над своим ртом. Разумеется, находящаяся в нем жидкость тут же вылилась в глотку, и во флаконе не осталось ни единой капли. Проглотив считай сотню граммов ароматизированного спирта, Анка, выдвинул из дальнего угла кружку с остатками воды и сделал несколько глотков, уже ощущая, как блаженное опьянение мягкими волнами расходится по всему его телу, добавляя некую эйфорию в голове, и приятное легкое головокружение.

Сам флакончик был тут же закупорен крышечкой, и положен во внутренний карман, чтобы хоть иногда извлекать его оттуда, ощущать сохранившийся дивный аромат, и вспоминать вкус божественного напитка.

– Неплохо было бы и закурить, для полного счастья. – Подумал он. И тут его взгляд, остановился на лежащим неподалеку от него, спящем солдатике.

Уже ни мгновения не сомневаясь в своих действиях, Анка прошелся по карманам Рахмаджона, и вскоре перед ним находилась практически полная пачка «Примы», коробок спичек, военный и комсомольский билет, и чистенький беленький платочек, свернутый в несколько слоев квадратиком. Кроме этого под воротником, обнаружились две иглы, с обмотанными вокруг них черной и белой нитками, которые тот час, сменили своего хозяина и оказались под воротником Анки. Может для солдата три рубля, и считались огромными деньгами, но для зоны это было вообще ни о чем. Впрочем, Анка не побрезговал и ими, вернув в карманы владельца, только документы, которые точно были ему не нужны. Все остальное заняло места в его собственных карманах.

Закурив сигарету, и сделав глубокую затяжку, он критическим взглядом окинул своего подопечного, подумывая о том, можно ли ему поживиться еще чем-то необходимым для жизни. И тут его взгляд упал на сапоги. Пожалуй, это было самой наилучшей добычей. Сапоги, были тут же сдернуты с ног Рахмаджона, и после примерки, были признаны годными к эксплуатации. Обмотав реквизированными портянками свои ноги, и натянув сапоги, Анка рискнул даже встать во весь рост и притопнуть ногой, убеждаясь, что сапоги оказались впору, и теперь ни одна падла, не сможет доказать, что это ни его обувь. После чего заправив голенища под штаны, чтобы те не бросались в глаза, расстегнул китель Рахмаджона, и развязав тому руки, вынул левую руку из рукава гимнастерки, после чего расправил одну его полу на полу, улегся на нее прижавшись к солдатику всем телом, и вскоре пригревшись, уже радостно похрапывал рассматривая розовые сны, пришедшие вместе с легким опьянением, от выпитой «Сирени», выкуренной сигаретой и давно забытого тепла в нижних конечностях, пришедшего вместе с портянками и новенькими сапогами.

* * *

Беглецы зэка, оказавшиеся на свободе и спрыгнувшие на землю, некоторое время оставались на месте, поджидая, почему-то задержавшегося мутного товарища, которому все же удалось выполнить все, что он обещал. Но тем не менее особого доверия к нему, так и не появилось. Кто его знает, с какой целью он все это организовал. Поэтому посовещавшись между собой, мужики решили не затягивать, и пристрелить того, при первом удобном случае. Как говорится: – нет тела, нет дела. Тем более, что сейчас имелось чем. «Макарка» с запасным магазином, надежно лежал за пазухой Фрола, и только ожидал появления этого мутного медвежатника, от которого за версту пахнет шпионом.

Ждать пришлось не долго, но появился вскоре не этот медвежатник, а баранчик, взятый с собой в качестве живого мяса. И стоило только поинтересоваться, а где же сам герой дня, как беглые зэка, увидели то, что заставило их не задавать вопросы, а взять ноги в руки, и как можно быстрее покинуть это ставшее таким негостеприимным место. В то время, как поезд уходил, все дальше и дальше, арестантский вагон, оказался отцепленным, и потихонечку останавливал свой разбег. А в какую-то минуту, так и вообще остановился, как вкопанный, немного постоял на месте, будто раздумывая, что ему делать дальше, и парой секунд позже, все убыстряясь, покатил в обратную сторону, видимо скатываясь под горку. Это и стало тем моментом, когда беглецы, подхватившись, поскакали что было силы в лес, не оглядываясь по сторонам, и стараясь как можно быстрее, оказаться, как можно дальше от этого места. Решив, что разобраться, что произошло, можно будет и позже, а вот вернувшийся назад вагон, нес в себе немалую опасность быть замеченными, и пойманными.

* * *

Прапорщик Каширин, проснулся, когда еще только-только забрезжил рассвет. Сладко потянувшись на своей полке, некоторое время лежал, вспоминая последние мгновения сна, и прекрасную Любушку Якунину, которая хоть и была чем-то похожа на лошадь, зато в постели вытворяла всегда такое, что и рассказать, кому было стыдно и вспомнить приятно. Даже сейчас, в свои пятьдесят четыре, он не раз ощущал сырость при пробуждении, от ночных поллюций, когда она являлась ему во сне. Увы, на яву, она осталась в далеком прошлом, и прапорщик хоть иногда и вспоминал о ней, но нисколько не жалел о расставании. И даже в какой-то степени был рад, что в итоге они разбежались. Все же она была той еще… прости господи.

Пару минут, Сергей Александрович, еще нежился под теплым одеялом, когда в его голову вдруг закрались странные мысли.

– Интересно, – подумал он. – Почему я не чувствую покачивания вагона. Ведь это происходит постоянно, если вагон находится в движении. И не происходит только тогда, когда он стоит. Но если он стоит, значит мы приехали на станцию, где должны принимать новую партию зэка и сдавать тех, которые добрались до места. А если не доехали, тогда почему мы стоим? Может это какой-то разъезд?

Но насколько он помнил, не однажды следуя этим маршрутом, никаких разъездов, стрелок и подобной чепухи не ожидалось, за исключением разве что таежного поселка Студеновка, неподалеку от которого, собственно и находилась зона строгого режима. Посидев на своем ложе еще пару минут, прапорщик Каширин, решил подняться и посмотреть, что же происходит. И почему состав так долго находится на одном месте. Сунув ноги в сапоги, он поднялся, еще раз разведя руками, потягивая свое тело, и выглянул в коридор.

Один взгляд на происходящее, заставил его вначале очуметь, а затем заорать во все горло и с некоторым под взвизгом:

– Тревога! Мать вашу! Подъем сукины дети, всё блин просрали, кто отвечать будет? Я?! Хрен вам. Все нах сядем!

Разоряться действительно было из-за чего. Весь караул спал без задних ног в своем купе. Бодрствующая смена, занималась тем же самым, сползя с откидного стульчика на пол, положив под щечку пару своих кулачков, пошлепывая пухлыми губами, и пуская слюну до самого пола. Прямо за дверью висела шинель часового, закрепленная так, чтобы загораживать стеклянную дверь в коридор с камерами, а там…

Прапорщик Каширин схватился за сердце и сполз по стенке вниз, понимая, что песец подкрался незаметно. Хотя, что тут незаметного, все было как на ладони. В коридоре спокойно прогуливались осужденные. Некоторые из них присев на корточки о чем-то общались с зэка находящимися в других камерах, остальные совершали променад по коридору, а кто-то просто стоял у форточки, и спокойно смолил сигарету. А вот часового там не наблюдалось от слова совсем. И одно это говорило о том, что подкравшийся северный полярный лис, похоже, оказался отожравшимся до безобразия, и все это пахло далеко не Любушкиными прелестями из недавнего сна. А чем-то совсем вонючим, и мерзким.

Поднятый караул, навел порядок довольно быстро, да и сидельцы не особенно и сопротивлялись этому, прекрасно понимая, что в противном случае их ждут дополнительные срока. Ну, а так прогулялись, оправились без крика ругани и мата, спокойненько покурили, заставили обиженых навести в каменре порядок, и затарились водой на дольнюю дорогу, что еще надо простому сидельцу. Претензии, конечно, были, но скорее от тех зэка, которые оставались запертыми в камерах.

– Эй, начальник! – звучало, едва прапорщик Каширин появлялся в тюремном коридоре. – Нас когда на прогулку выпустишь?

После чего раздавался хохот. Разумеется никто не ждал никакой прогулки, да и не положена она была во время поездки, однако же весь вагон прекрасно знал о побеге, а подшучивать над начальником караула, вгоняя того в краску, и заставляя беспомощно сжимать кулаки, это же так приятно.

Рахмаджон Шарыпов, отыскался под нарами в первом отсеке. Причем, произошло это довольно смешно. Вначале всех зэка прогуливающихся по коридору загнали в камеру, несколько раз пересчитали, убедились, что четверых действительно не хватает, и вроде бы успокоились. Во всяком случае, насколько это вообще возможно при массовом побеге осужденных. И только спустя полчаса вспомнили о пропавшем часовом. Прапорщик Каширин ожидал уже худшего, спрашивая у зэка, куда подевался его караульный, но все разъяснилось довольно быстро.

– А, что его искать, вон он под шконкой с Анкой-пулемётчицей обнимается. Он у вас наверное тоже обиженный. – Кто-то из зэка заглянул под шконку. – Нет, ты только глянь, его здесь ищут, с ног сбились, а он там с Анкой в обнимку целуется.

Конечно же бедный Рахмаджон, ни с кем не целовался, хотя бы потому, что у него во рту, все так же торчал кляп, но получилось смешно, и весь вагон зашелся в хохоте. В итоге, бедного солдатика выволокли за ноги в коридор, вынули кляп и отправили мыться. Место под шконкой и так, никогда не оказывалось особенно чистым, а сейчас так и вообще сидящие в камере осужденные похоже постарались отыграться на ни в чем не повинном солдатике по полной. Мало того, что у него пропали сапоги, а все как один зэка, утверждали, что оставленные в камере разбитые гавнодавы, вкупе с портянкой, до последнего времени затыкавшей рот бедного Рахмаджона, принадлежали сбежавшему Гене Баранову, которого собственно и взяли с собой, в качестве живого корма. Тайга она такая, дилетантов не любит вот и приходится мясо с собой таскать. А чтобы оно раньше времени не испортилось, ему и подогнали новые сапожки.

Кроме пропавших сапог, было на что подивиться и еще. Казалось, что бедного солдатика использовали в качестве туалета, так от него несло старой мочой. Но тут открестились буквально все.

– Зачем нам обоссывать караульного, когда с середины ночи открыт свободный доступ к уборной? Ничего подобного не происходило, не надо на нас пургу гнать, начальник,мы порядок не нарушаем. А вот то, что солдатик дрыгнулся и расплескал полиэтиленовый пакет с мочой, который находился под шконкой, и который не успели вынести, сугубо его оплошность. Может ему нравится этот запах? Может он им вместо одеколона мажется. Кто вас вертухаев поймет?

Ответ вновь вызвал поголовный смех вол всех камерах, а прапорщик Каширин, окончательно осознал, что этот цирк, проходящий на его глазах, добром точно не кончится. И придется как минимум распрощаться со службой, и намечавшейся неплохой военной пенсией. И осознание этого так сильно ударило по его сознагию, что он схватившись за собственные волосы, взвыл от бессилия, хоть что-то исправить.

В итоге, Рахмаджон был раздет до исподнего и отправлен приводить себя в порядок. Благо, что в туалете караула имелся душ. Вода, конечно была чуть теплая, но уж лучше такая, чем вообще никакой. Ну, а за неимением сапог пришлось использовать разбитые ботинки. А куда денешься из вагона? Не будешь же босиком шлепать.

Пистолет, так и не нашли. Да и по большому счету и так было понятно, что искать его в вагоне не стоит. Не такие уж осужденные дураки, чтобы уходить в тайгу, не имея за душой ничего, и уж тем более ставлять его в камере, подставляя сидельцев. А пистолет, какое-никакое, а оружие. Может, кого и подстрелят. Глядишь, и Гена Баранов тогда выживет.

* * *

Арестантский вагон, подцепил проходящий по дороге пассажирский поезд. Произошло это правда ближе к полудню, но хоть так, а то сколько пришлось бы стоять на перегоне, одному богу известно. А в Студеновке уже был переполох. Поезд-то прошел, а арестантского вагона за ним не оказалось. И запускать встречный тоже было нельзя, да и по большому счету, где его взять тот встречный. Единственная мотодрезина, имеющаяся на разъезде, ходила по узкоколейке, между поселком и лесозаготовками, связаться с отцепленным вагоном, тоже было нечем, вот и решили ожидать следующий состав. Машиниста разумеется, предупредили телеграфом о том, что где-то там на перегоне остался вагон, но на этом и все.

К моменту прибытия вагона на разъезд пришло распоряжение о том, что караулу необходимо совершить плановый обмен осужденными с зоной в Студеновке, прицепить вагон к любому проходящему составу и двигаться дальше. В ответ ушло сообщение о побеге четверых зэка и произведенной ими диверсии. Тут же во встречном сообщении, пришел приказ, оставаться на месте и ждать дальнейших распоряжений. И уже через каких-то два часа бедная деревушка Студеновка, в которой кроме находящегося неподалеку лагеря строгого режима, и самогонщицы бабы Фроси, настаивающей брагу по старинному, как она утверждала еврейскому рецепту, на клюкве с навозом, исключительно для придания нужного градуса, никаких развлечений не имелось, напоминала растревоженный улей.

По деревне шастали задумчивые офицеры и прапорщики, всех мастей, переваривая в своих организмах чудный вкус божественного напитка. В засаде сидели солдатики внутренних войск, ожидая появления беглых зэка, и тоже попивая местный самогон. А баба Фрося, расторговалась до такой степени, что у нее вдруг разом исчезли все запасы браги и самогона. Зато довольная до ушей женщина, сидела за столом, подсчитывала выручку и прикидывала, хватит ли ей этих денег, для покупки кооператива в Краснолесном, для любимой внучки, или все ж таки нужно срочно ставить новую брагу и гнать, по ускоренной технологии, пока солдатики еще здесь.

Впрочем, разборки длились недолго. Вскоре стали ясны все обстоятельства дела, караул, сняли со службы и отправили вертолетом в областной центр, для дальнейшего разбирательства. В вагон назначили новый караул из имеющихся под рукой солдат и офицеров внутренних войск и отправили по маршруту. С помощью кинологов определили место побега, и пустили вслед сбежавшим поисковую группу, впрочем, не особенно надеясь на успех. Времени, все же прошло достаточно много, да и тайга она такая, попробуй, найди там кого. В общем, всё встало на круги своя, и всё кажется, успокоилось.

Единственное, что осталось непонятным, так это появление пятого члена банды, который и организовал этот побег. По всем имеющимся в вагоне документам, делам с отметкой о статьях и сроках, сбежали именно четверо, и ни о каком пятом не было известно практически ничего. И в то же время, оставшиеся в камере осужденные, все как один утверждали, что пятый, причем медвежатник или шнифер по воровской профессии все же был. А кто еще мог открыть запертую снаружи дверь в камеру, или же вскрыть без шума и пыли двери, ведущие в тамбур арестантского вагона, да еще и закрыть их за собой, на замок? К тому же, несмотря на отсутствие, каких либо документов у начальника караула, в первой камере, до сих пор чувствовался аромат дорогого одеколона и табака, которые несмотря на довольно долгое время, так и не выветрились, и стойко держалмсь в помещении. А чуть позже нашелся крохотный окурок Ямайской сигары. Как оказалось зажилинный Анкой, который ни за что не хотел отдавать ее в руки следствия. И лишь после того, как ему предложили пачку «Примы», согласился на обмен.

Очень горевала баба Фрося, особенно после того, как оказалось, что заработанных на продаже самогона денег все-таки недостаточно, а тут еще местный участковый решил выслужиться перед понаехавшим начальством и подсуропил, сдав бабушку со всеми потрохами, изъяв у нее самогонный аппарат, самой последней модели, и вдобавок с новейшим медным змеевиком, привезенным совсем недавно любимым зятем. Баба Фрося в ответ затаила злобу, и поклялась перед образами, ни за что больше не наливать участковому, не на халяву, ни за деньги, пусть хоть подыхает с похмелья, и достав из подпола старую модель аппарата, созданную на основе проверенных чугунов, и вновь принялась за дело.

Наконец все поразъехались кто-куда, и деревня Студеновка, вновь погрузилась в древнюю Сибирскую дрему.