Текст книги "Крошка-ладошка"
Автор книги: Алена Викторова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Теперь в комнате вообще никого нет. Сын с друзьями ушел на тренировку. Телефонный звонок. Вера подпрыгивает – настолько резкий звук.
– Вера Сергеевна, это Вас из больницы беспокоят. Вы только не волнуйтесь, ваш сын у нас. Он настоящий герой, представляете – паренька из горящей машины спас. Не испугался, что сам мог погибнуть, не убежал. Правильно – разве можно человека в беде оставить? Он ожоги получил. Не большие ожоги, угрозы для жизни нет. Все будет хорошо. Его даже по телевидению в новостях покажут. У Вас ведь есть телевизор? Сегодня вечером новости включайте. Хорошая Вы мама, Вера Сергеевна. Все наладится у Вас в жизни. Не переживайте, Вы ни в чем не виноваты.
Длинный голубой коридор с желтоватыми плафонами, свисающими с потолка. Стены белые сверху, синие снизу. Белая дверь. Тесная палата, не повернешься. Из окна дует, холодно. Кажется, дунь – и изо рта вылетит облачко пара. Веру начинает трясти.
Илюша лежит на больничной койке. С закрытыми глазами, с перебинтованными руками. Такой любимый, родной. Юноша, почти мужчина. Открывает глаза, смотрит прямо в ее глаза. В карих глазах мольба.
– Мам, почеши мне спину, – просит Илюша тихо, едва слышно.
– Сейчас, – Вера тянется к сыну, но рукав цепляется за дверную ручку.
– Почеши, мне не достать, – требует сын.
– Сейчас, сейчас, – Вера дергается, но рукав никак не отцепляется.
– Почеши, я уже больше не могу! – кричит Илья.
– Сейчас, сейчас, – продолжает повторять Вера, проснувшись и освобождая руку, запутавшуюся в пододеяльнике.
Веру кинуло в жар, ей стало очень страшно. Она откинула в сторону одеяло, села, нащупала ногами тапки. Поочередно зажигая свет, обошла квартиру, проверила каждый уголок. Посмотрела на часы: полчетвертого. Снова легла спать. Свет не выключила. Тихо. Кажется, на улице дерутся коты. Машина проехала.
Заснуть в этот предрассветный час так и не удалось. Не помогла даже таблетка успокоительного. Воспоминания крутились в голове, как ножи в мясорубке. Они подцепляли фрагменты воспоминаний, поднимали их, рубили, сталкивали одно с другим, заполняя мозг подробными, стройными картинками.
Кажется, это было вчера. Так близко, что пунцовые щеки еще выдают волнение. Хотя на самом деле это было в другом времени, «нулевом», поделившем жизнь на «до» и «после».
В тот год весна не стала раскачиваться. В конце февраля растопила снега, в начале марта высушила землю, наполнила воздух теплом и запахом свободы. Вера гуляла по беспокойному городу. Ей все нравилось: зайчик со жвачкой, парень с чипсами вместо глаз, пляшущие скелеты. На заборе вообще красовалась блондинка в купальнике – Вера быстренько нашарила в сумке ручку и подрисовала красотке кошачьи усы.
Вера шла по Советской, главной улице города, заходя в «Продукты» и «Гастрономы», заглядывая в окошечки ларьков. Просто чтобы посмотреть. Скоро она доберется до дома и нормально пообедает. Она не любила все эти «Мамбы», «Зуко». У нее от всего, что продавалось в красивых пакетиках, болел живот и появлялись прыщики. Финская салями – другое дело, ее бы Вера сейчас поела. Жирненькая, соленая. Но на улице жевать колбасу неудобно. Зато удобно хрустеть чипсами «Белорусская картошка». От такого удовольствия отказаться невозможно. А виноват рекламный парень с чипсами-глазами, это он наманил.
Денежка есть – сегодня дали стипендию. На сто рублей не разгуляешься, но все же. Вера купила две продолговатые коробочки, от одного вида которых потекли слюнки. На картинке была нарисована золотистая картошка, лежащая на пышных ветках укропа.
И все же приступать к трапезе Вера не спешила. Решила отложить удовольствие на потом, когда придет домой. И, подивившись на свою силу воли, пошла по соседним отделам.
Чего только нет в магазине! Когда есть деньги, конечно. А совсем недавно все было по-другому. Пойдешь за хлебом и гуляешь между пустых стеллажей. Только банки с морской капустой тянутся вдаль стройными рядами. Морская капуста – очень полезный продукт. В ней много йода, которого так не хватает жителям сухопутных краев. Но почему-то никто не покупал морскую капусту. Все хотели сыра и колбасы. Теперь все по-другому.
"Хватит уже, наелись, – на днях изливал Вере душу сосед, – теперь духовная пища в дефиците. Джинсы эти ваши, жвачки – тьфу! Ты молодая, скажи мне – что дальше будет? Кто поедет БАМ строить, целину поднимать?".
Картина в последнем отделе, винно-водочном, напоминала взятие Зимнего дворца. Только без оружия. Почему-то в этом отделе всегда много народу, во все времена. Только когда продукты по талонам выдавали, спокойней было. Вера все это замечала, она ходила за продуктами, начиная с детсадовского возраста.
Небрежно выбритый мужичок, шустрый, хоть и ростом с ноготок, подмигнул Вере и победным жестом поднял добытый в честной борьбе трофей – бутылку «Русской». Вера подмигнула в ответ, оттопырила мизинец и большой палец в известном жесте, мысленно пожелала здоровья дядечкиной печени и вышла из магазина.
Солнце скрылось за пушистым облаком, а потом обдало город таким жаром, что люди сняли шапки, расстегнули куртки.
К универмагу "Кострома" Вера подошла чуть ли не вприпрыжку. Как-никак это один из символов города и по совместительству ее любимый магазин. Это теперь он сияет квадратиками зеркальных окон, холеный, похожий на бизнесмена в дорогом сером костюме. Тогда еще был прежним, знакомым с рождения: тружеником, передовиком советской торговли, с непременным транспарантом (что-нибудь вроде «Проект Конституции СССР одобряем»). В "нулевые" транспарантов уже не было, но привычный облик еще сохранялся.
Родные места. Опять вдоль по Советской: перекресток, второй, третий. Мимо «Одежды» Вера думала было пройти без остановки. Но не тут-то было. У входа разворачивалась драма: две женщины, каждая из которых хотела войти первой, толкались до тех пор, пока не получили по лбу распахнувшейся дверью. Интересно, что там продают? Вера вошла за этими двумя и увидела длинную очередь, состоявшую из одних только женщин. Очередь извивалась, кричала и иногда матюгалась. Почти как в винном отделе.
– Не подскажете, что дают? – обратилась Вера к покупательнице, по виду – своей ровеснице, которая со свертком под мышкой пробиралась к выходу.
– Так ты все равно не успеешь. Сказали, больше не занимать, они на обед закроются. А обед уже скоро.
Покупательница выбросила вперед левую руку, тем самым задрав рукав, и взглянула на часы.
– Я и говорю – полпервого. Чуть не опоздала. Ну, пора.
– Что пора-то? – хотела спросить Вера, но собеседница забилась в угол.
«Ненормальная что ли?» – Вера наблюдала за ней боковым зрением. Покупательница запихала сверток в сумку, из сумки достала термос, налила в крышку-чашку белый напиток. Выпила. Еще налила. Выпила вторую порцию.
– Все, больше не могу. Щас стошнит. Ты тоже чай с молоком пьешь?
– Никогда не пробовала, – Вера представила вкус чай с молоком. К горлу подкатил комок.
– Ну и зря. От чая с молоком сразу молоко прибывает. Если порознь – долго, а так – сразу. Вот прямо пью и соками наливаюсь. Ага, приливает. Это ничего, я марлю в лифчик подкладываю. Ну ладно, я побежала. Ваську кормить пора.
От таких интимных подробностей Вера покраснела. Разве можно рассказывать постороннему человеку, как функционирует твой организм? В голове не укладывается. Такое даже слушать стыдно, а рассказывать – это ж надо было додуматься?
Очередь Вера все-таки заняла – закроются, так закроются. Подойдя к прилавку она увидела, за чем стояла. Ну, не глупая? Конечно, это же детский отдел. Детский товар и выкинули. Недаром тут мамочки топчутся.
На прилавке в развернутом виде лежал крохотный комбинезончик цвета топленого молока. Сантиметров пятьдесят в длину. Как на куколку. Вера потрогала: какая прелесть! Плюшевый он, что ли? Мягкий, короткие ворсинки послушно ложатся под рукой. На груди нашивка с мордочкой медвежонка.
Вера гладила, гладила комбинезончик и вдруг побледнела. Это знак судьбы! Так и вела ее дороженька в этот магазин. Она вдруг ясно осознала, что совсем скоро тоже станет мамой. Будет ходить по детским магазинам, покупать ребенку пеленки, распашонки, чепчики, погремушки, подгузники.
Все прошлые размышления о материнстве как о чем-то странном и далеком мгновенно материализовались в этом крохотном комбинезончике. Она успела. Ее обслужили последнюю. Вера купила комбинезончик и бережно убрала бумажный кулек с покупкой в сумку. Как все другие покупательницы. В глубине души плескалась радость. Такую вещь отхватила! А мозг цепенел от переполнявших его тревожных мыслей. Дело в том, что на всем белом свете о ее беременности знала она одна.
Мысль о том, чтобы с кем-то поделиться радостной новостью, внушала ужас. Вера посмотрела на талию, и ей стало себя жаль. Под пальто ничего не разглядишь, а в обтягивающей одежде скоро не скроешь. Прямо на улице она развернула комбинезончик и еще раз его погладила. Приятный такой, мягкий.
– Хорошо тебе, комбинезончик. Всем ты нужен, все тебя хотят купить. А мне-то что делать? Тоже стать комбинезончиком?
Вера замедлила шаг. Глаза заблестели.
– Мне кажется, что я никому не нужна. Чего хоть делать-то? Танька с Ленкой узнают – на весь институт разболтают. К врачу, наверное, сходить надо, на учет встать. Анализы сдать. А маме как сказать?
Вера остановилась. На лбу выступила испарина.
– Это конец. Пока не буду говорить, еще время есть. Да и ладно. Можно воспитывать ребенка одной. Как в фильме «Москва слезам не верит». Там тоже Катя в одиночку всего добилась. Учила по ночам, когда Александра родилась. С рабочей начинала, директором стала. Ей повезло – у нее подружки настоящие были. Точно – у меня же есть Светка! Надо позвонить ей в Москву. Светка что-нибудь придумает».
Вера большими шагами пошла домой. По дороге съела хрустящий картофель. Обе пачки. Вкусно! С улыбкой поприветствовала соседа. Продолжая улыбаться, переступила порог родного дома.
Глава 3
Одуванчиковое варенье
«Вера, зайди, пожалуйста, ко мне» – как только Вера услышала мамин голос, от улыбки не осталось и следа. Мама сразу среагировала на звук открывающейся двери. Мама ждет дочь. У мамы все под контролем. Она должна быть в курсе событий.
Вера превратилась в послушного кролика. Робко постучавшись, она отворила дверь маминой спальни.
Эмма Владиславовна сидела в широком приземистом кресле нога на ногу и листала журнал «Педагогический вестник». Она не сразу уделила внимание дочери.
Наконец, вздохнув, Эмма Владиславовна закрыла журнал и, откинувшись на спинку кресла, жестом пригласила Веру присесть на диван. Сняла очки, давая отдых уставшим глазам. Устремила взгляд в окно.
– Вера, мне не дает покоя странный телефонный звонок.
Эмма Владиславовна выдержала паузу.
– Час тому назад позвонила женщина. Не представилась.
Вера превратилась в струну. Ей не понравилось такое начало разговора.
– И что было дальше? – спросила она как можно спокойней. – Мало ли кто мог позвонить? Может, номером ошиблись. Или кто-нибудь из твоих коллег. У тебя их столько – всех не упомнишь. Или вообще – хулиганы.
– Не думаю. Склерозом я пока не страдаю, как и слабоумием. Позволь, я продолжу. Собеседница спросила: «Эмма Владиславовна, Вы в курсе, что Ваша дочь в интересном положении?».
Вера приподняла брови. У нее задергалось правое веко. Мама положила журнал на столик, подалась вперед и посмотрела дочери в глаза. Секунд пять продолжалось противостояние взглядов, и эти секунды показались Вере вечностью.
– Вера, я не знала, что ответить. Я не могла отреагировать, не проверив информацию.
– И что ответила? – вопрос прозвучал чересчур бодро.
– А ты на моем месте как бы отреагировала? Мне важно знать. Конечно, это могла быть злая шутка. Или посторонние люди владеют информацией лучше, чем я?
– Откуда я знаю. Кто тебе позвонил, что сказал? Может, ты что-то неправильно поняла. Я и так устала, еще не ела ничего. И вообще, мама, извини, но у меня завтра экзамен по психологии. Мне надо учить.
– Экзамен – это святое, – четко произнесла Эмма Владиславовна и снова раскрыла журнал.
На трясущихся ногах Вера покинула мамину спальню.
Эмма Владиславовна погладила сухие, как палочки, ноги – болят. Раньше она ходила дома исключительно в туфлях, но под натиском варикоза пришлось сдаться. Да, в меховых тапочках гораздо удобней. Но в остальном без поблажек. В халатах пускай возлежат сибариты, а уважающая себя женщина обязана и дома выглядеть достойно. Эмма Владиславовна поправила прическу, пригладив и без того ровно зачесанные назад короткие седые пряди, слегка оттененные фиолетовой краской. Сегодня была в темно-зеленом платье с поясом, белым кружевным воротником и длинными рукавами. Скромно, аккуратно, удобно. Образ завершали очки в широкой оправе с толстенными стеклами.
Порядок во всем – жизненный девиз Эммы Владиславовны. Письменный стол под стеклом, диван, кресло да шкаф – вот и вся мебель. Белый подоконник. Одно время на нем стоял горшок с геранью, но цветок пришлось переставить в комнату дочери: сильный запах и, как следствие – мигрень. Стену над диваном украшают почетные грамоты, дипломы, благодарности. Их столько, что можно было сэкономить на обоях – от этой мысли хозяйка комнаты всегда улыбалась. Но даже не это главная отрада Эммы Владиславовны. Книги. Много книг. Им отдан огромный старинный шкаф, который переживет не одну эпоху. Собрания сочинений поставлены стройными рядами, второй том – за первым, третий – за вторым и так далее. Разрозненные издания тоже систематизированы по фамилии автора и названию.
Эмма Владиславовна извлекла четыре книги из первого ряда верхней полки и достала находившуюся за ними шкатулку. Вытерла ладонью пылинки с глянцевой крышки, на которой звенит бубенцами тройка да горланит песни под гармошку развеселая свадьба. Палехская роспись. Дрожащими пальцами достала из шкатулки высохшую ромашку. От неловкого движения стебелек хрустнул, цветок упал и рассыпался в труху. Эмма Владиславовна сгребла труху, завернула в газету. Вновь заглянула в шкатулку, взяла из нее старое фото. На выцветшем снимке – маленький ребенок, который научился подниматься с животика, опираясь на ручки, и со счастливой улыбкой демонстрирует свое достижение.
"Топ-топ, топает малыш", – пропела Эмма Владиславовна, чуть дребезжа, и убрала шкатулку на прежнее место.
По натуре внимательная к деталям, она давно заподозрила неладное. Теперь, после разговора с дочерью, все встало на свои места. Итак, что мы имеем:
– нежелательная беременность;
– отсутствие мужа;
– необходимость продолжать обучение.
Если все пустить на самотек, это будет означать конец спокойной жизни. Придется забыть о вечерах с томиком Достоевского, о вещах, лежащих на своих местах. Нельзя однозначно сказать, что дети – это радость. Дети бывают очень разные. Кому это лучше знать, как не педагогу. И отсутствие мужского воспитания может привести к избалованности ребенка, комплексам, проблемам. Вера еще молодая. Все у нее впереди – и муж, и ребенок. А если сейчас в срочном порядке ничего не предпринять – кому она нужна будет с хвостом. Эмма Владиславовна устало прикрыла глаза.
Оказавшись в своей комнате, Вера упала ничком на кровать. Швырнула на пол подушку. Забарабанила руками и ногами, как борец, молящий о пощаде. Вскочила. Погладила цветы на подоконнике. Герань от ее прикосновения заблагоухала так, будто невесть сколько ждала этой встречи. Точно! Надо открыть окно, впустить свежий воздух! Влетевший в комнату ветер тут же раскидал по комнате тетрадные листки, до того соседствовавшие с геранью. Ну и пусть! Пусть стерильность остается в маминой комнате. В такой комнате микроб умрет от тоски. Суровый спартанец убьется веником. И Вера его поймет. Она захохотала и замерла перед трюмо, словно на голову вылили ведро ледяной воды. Лохматое страшилище. Страшилище было толстым, красным. Выглядело растерянным. Вера приблизилась к зеркалу, чтобы прикоснуться своим носом к носу страшилища.
Что делать? Сколько ни оттягивай – придется что-то решать. Признаться матери – это выше сил. Может быть – завтра, после экзамена. Особенно, если получится сдать на отлично. Или через неделю. Будет время прийти в себя, собраться с мыслями. Тоже нормально, не критично. Но не сейчас. Точно не сегодня. Сегодня поезд ушел, разговор состоялся. Завтра действительно тяжелый день. Надо спрятать подальше комбинезончик, взять конспекты и сосредоточиться.
Вера умылась, прилегла, закрыла глаза. А потом-то как сказать, что сказать? «Мама, ты скоро станешь бабушкой». «У меня будет ребенок». «Помнишь, ты говорила про странный звонок. Так вот…». Как-то глупо все это после сегодняшнего прятания в кусты. Но все равно придется сказать.
Что будет ответом? Вера знала. Долгий взгляд. Гробовая тишина. Веское слово, сказанное тоном вечного директора.
У Веры заныли зубы. Она отдавала себе отчет, что боится человека, который должен быть самым близким, самым любимым, самым родным.
Она была практически уверена, что мама давно догадалась, заметила. И придумала эту ложь про странный звонок. Спросить прямо ей не позволяет что-то. Что? Вера пыталась, но не могла найти однозначный ответ. Наверное, страх потерять контроль над ситуацией. Страх, что Вера приняла решение самостоятельно, не посоветовавшись. Нет, пожалуй, другое. Боязнь интимных тем. Тем, связанных с мужчинами, любовью, близостью, деторождением. Почему?
При этом Эмма Владиславовна умела добиваться своего, не останавливаясь ни перед чем. Могла манипулировать людьми. Считала себя самой умной. Вера знала многие мамины уловки. Видела. Но, одно дело, когда они направлены на других. Да, это неприятно и стыдно, будто замешана сама. Испытать же такие уловки на себе оказалось неприятно вдвойне.
Вера любила маму. Вера гордилась мамой. Но Вера всегда хотела немного другую маму. Как у Светы, лучшей подруги. Света обнималась со своей мамой, тетей Надей, ходила с затейливо заплетенными косичками, заказывала к обеду паровые котлетки, гречневые блинчики, куриную лапшу.
Тетя Надя и Веру привечала: угощением, вниманием, добрым словом. «Какая же ты красавица, Верочка, – приговаривала она, расчесывая длинные Верины волосы, – вот вырастешь, парни штабелями к твоим ногам падать будут». Девчонки смеялись, потому что не понимали, что такое «штабелями» и почему падать будут.
Тетя Надя научила девчонок мыть пол так, чтобы мусор не скапливался в углах: "Закругляйте тряпку-то, закругляйте. Ничего не оставляйте. И воду чаще меняйте, нечего лениться". Научила разговаривать с растениями: "Ну что, геранька, пора душ принимать. Пахнешь божественно, это мы знаем. Давай-ка сухие цветочки оторвем, не бойся, мы аккуратно". Вера вырастила свою герань из отростка той самой гераньки. А разговаривать начала не только с цветами, но и со всеми окружающими предметами, которые нравились.
Каждый год в конце мая в ясный денек они втроем просили Светиного папу дядю Костю отвезти их за город, на "волшебную" поляну. Тетя Надя называла это событие "одуванчиковой охотой". Их задачей было – собрать тысячу цветков. Это совсем немного, если весело и хорошая погода. Тетя Надя, Света и Вера без устали рвали желтые соцветия, пробовали на язык горькое одуванчиковое «молочко», соревновались, у кого коричневей пальцы.
Завершалась вылазка на природу пикником. Светины родители расстилали на траве два покрывала. Одно было скатертью-самобранкой с бутербродами, отварной курицей, компотом. На другом рассаживались. В тесноте, да не в обиде. Тетя Надя водружала на голову каждому венок из одуванчиков. Девчонки сидели гордо, как принцессы. А дядя Костя в венке был очень смешной.
Через пару дней, когда цветки вымокали в воде и переставали горчить, тетя Надя варила варенье, добавляя в него лимон и вишневые листики. "У-у, вкусно! Как мед!", – неизменно восхищались девчонки, любуясь стекающими с ложки густоватыми струями, сохранившими цвет и аромат того солнечного дня. Банка варенья доставалась и Вере. Вера бережно несла ее домой и с гордостью ставила на стол: "Моих рук дело!". Эмма Владиславовна намазывала одуванчиковое варенье на булку и ела с аппетитом. Вера в такие минуты была счастлива.
Но такие минуты случались редко. Почти все время мама была на работе.
Вторым домом, а может быть, даже первым, для Эммы Владиславовны была школа. «Наша школа должна быть первая во всем», – это утверждение она усвоила еще тогда, когда здесь училась. Фотография Эммы Холодовой, отличницы, висела на Доске почета выпускников уже несколько десятилетий. Коротко стриженая худенькая девушка с широкой улыбкой. Староста класса. Председатель Совета дружины. Победитель городских олимпиад по русскому языку и литературе. Гордость школы. Веселушка. Любимица одноклассников.
Впоследствии – обладательница «красного» диплома пединститута, учительница, которая всегда учится, идет вперед. Ставит цели и работает, работает, чтобы их достичь и поставить новые. На Доске почета педагогов тоже появилась ее фотография. Тоже навсегда. На одной стене были обе Доски. Но человек, не знавший Эмму Холодову лично, ни за что не сопоставил бы два фото. Да, овал лица тот же. Нос не изменился. И стрижка похожа. Но губы учительницы строго поджаты. И даже это не главное. У Эммы-школьницы в глазах сверкают озорные огоньки. Глаза Эммы-педагога оценивают на нее смотрящего.
Cтав директором родной школы, все такой же передовой, теперь еще и инновационной, Эмма Владиславовна вынудила покинуть коллектив всех, кто не дотягивал до высокой планки. Первой жертвой нового директора стал физрук Леша, голубоглазый кудрявый парень, которого любили и ученики, и учителя. Физрук зимой и летом ходил в красных трениках с лампасами, рассказывал анекдоты про Штирлица и каждую перемену прикладывался к фляжке. Прощаясь с Лешей, пожилая завуч плакала навзрыд, прижимала его к необъятной груди и твердила: «Эта стерва Холодова всех сожрет, не подавится». Леша не особо горевал: в школах катастрофически не хватало учителей, и он быстро устроился на новое место работы, где так же быстро завоевал всеобщую любовь.
Несколько учителей перешли в другие школы. Оставшиеся повозмущались и с невиданным рвением погрузились в работу. На место Леши пришел Илья Андреевич. Девчонки перестали на физкультуре отсиживаться на лавочках, прикрываясь туманными намеками на женские дела. Мальчишки записались в секции. В тот же год школа завоевала кубки по всем дисциплинам городской спартакиады. Завуч получила министерскую грамоту и стала ярым сторонником нововведений директора. Предметники, выполняя требования руководителя, дружно повысили квалификацию. Успеваемость учеников тоже взлетела.
«Твоя мама строгая, но справедливая», – говорила Вере Светка, явно повторяя слова взрослых. Светка училась в этой самой инновационной школе, было отличницей и тоже «висела» на Доске почета.
Вера ходила в тридцать пятую школу: мама не хотела, чтобы знания дочери оценивались необъективно. Вере все равно было стыдно не выучить уроки: ее учителя ведь тоже знали Эмму Владиславовну Холодову – гордость городской системы образования. Поэтому Вера училась хорошо. Вставала полседьмого, собиралась, шла на троллейбусную остановку, чтобы втиснуться в переполненный троллейбус и ехать полгорода в полурасплющенном состоянии.
В девятом классе семья Светки переехала в Москву. На прощание Светка подарила подруге куклу Глашу – толстенькую, розовощекую, белокурую, с растопыренными руками, одетую в короткий голубой сарафан.
Вера посадила куклу на комод и стала теперь все свободное время проводить дома за чтением книг.
«Как закалялась сталь», «Педагогическая поэма», «Судьба человека» заменили ей подружек. «Любые трудности способен преодолеть человек с характером», – сделала вывод Вера из прочитанного. Но лично ей преодолевать что-нибудь без подружки стало лень.
Варенье быстро подъели. Варить новое одной было неинтересно. Глупо идти на поляну и в гордом одиночестве собирать тысячу соцветий. Никто не сплетет тебе венок. Можно и самой это сделать, а смысл? Раньше был дядя Костя, у которого от венка оттопыривались уши, и все смеялись, а он громче всех. Вот был бы у Веры папа. Но его нет, и никогда не было.
Со Светкой они переписывались. Регулярно, раз в две недели, Вера доставала из почтового ящика тугой конверт. Почерк у подруги выработался ровный, аккуратный. Читать было легко. Но немножко неприятно – у Светки все было настолько хорошо, что Вера начала завидовать. Старалась, не вникая, быстро пробежать взглядом строчки про новых, московских подруг. Светка присылала много фотографий (у них был свой фотоаппарат): «Мы на Черном море», «С папой на рыбалке», «Мамулин торт».
Вера рассказывала в ответах, как учится, вспоминала счастливые моменты их дружбы. Постепенно переписка сошла на нет. А Вера продолжала вспоминать одуванчиковую поляну, и на сердце становилось теплей.
Бывало тепло. Но никогда, никогда не позволяла Вера себе расслабиться при маме. После того случая, когда в первом классе в порыве чувств подошла она к Эмме Владиславовне сзади и обняла ее со всей силы. Вера навсегда запомнила боль, которую почувствовала, когда мама резко расцепила ее руки и скинула назад со словами: «Через полчаса педсовет. Как я теперь мятая пойду?».
Со временем Вера и сама отучилась внешне выражать чувства. А их проявления со стороны других мягко отвергала, вроде бы шутя: «Не люблю телячьи нежности». При этом она представляла себя разбойницей из «Снежной королевы» – сильной, уверенной, и в тоже время доброй, которая любит зверей и птиц, а те любят ее. Тогда у нее перед глазами всплывала сцена из мультика: «Телячьи нежности, телячьи нежности», – плачет маленькая разбойница, а над ней курлычут белые голуби.
Глава 4
Во всем виноваты птички
– Засранцы, мать твою!
Ни визга, ни скрипа, ни скрежета. Просто две правые ноги одновременно втопили в пол каждая свою педаль тормоза. Серебристая «реношка» с буквой «У» на крыше послушно встала. Три человека синхронно подались вперед, покуда позволили ремни безопасности, а потом так же дружно возвратились в прежнее положение. Приехали, называется.
– Тебе чего, японский городовой, жить надоело? – заорал инструктор на ученика так же, как только что орал в адрес голубей. Вообще-то Иван Иванович, старейшина автошколы, был мужиком спокойным. Его любимый девиз для большинства жизненных ситуаций состоял из одного только слова – «Насрать!». Но все, что было связано с его «ласточками» – считалось святым. «Рено» стал его десятой учебной машиной. Не автомобилем, нет, именно машиной, женского рода. Он ухаживал за ними, как за любимыми. Дышал на стекла и протирал, протирал, протирал, завидев пятнышко. Залезал под капот и молча, сосредоточенно осматривал, ощупывал внутренности. Сдувал пылинки с мягких сидений. Требовал от учеников сцепление отпускать плавно, на педали жать аккуратно, передачи переключать без рывков. А тут на тебе! Неужели его любимица пострадала?
Ученик молча откинул назад длинную прядь темных волос. А что отвечать? Он аккуратно вел машину, смотрел вперед на дорогу, стараясь не обращать внимание на поскрипывание «дворников». Неприятный звук издают они в этой машине. Как ножом по сердцу. Но без «дворников» сегодня не обойтись – мокрый снег идет с самого утра. Самая противная погода, которая может быть в начале марта.
Сорок километров в час, машин мало, до «пешеходника» далеко. Ничто не предвещает беды. И тут сверху летит неожиданная помеха, которая приземляется не куда-нибудь, а прямо на лобовое стекло. Привет от голубя. Ну, отвлекся, растерялся (понятно, что не голубь). Не справился с управлением. Хорошо, что ничего фатального не произошло. Никого не задавил, пассажиры тоже целехоньки. Ограждение дороги чуть помял. Что есть, то есть. А сам-то инструктор тоже хорош – не успел выровнять руль. Только и слышишь про «ласточку» на каждом занятии. А понадобилась «ласточке» помощь – сплоховал, не уберег. Так думал ученик, уже попрощавшийся с мечтой получить сегодня «права».
– Нет, главное – погода сегодня нелетная. А эти твари летают и летают, чтоб у них леталки отвалились. Скажи, чего им на деревьях не сидится, в гнездах своих? – обратился инструктор к ученику, заметно поостыв.
– Иван Иванович, голуби на деревьях гнезда не вьют, – ответил ученик. Его уже почти не трясло.
– Как так? – удивился инструктор. – Разве ж они не птицы?
– Их гнезда под крышами, на чердаках, – вразумил ученик учителя, а птенчики у них смешные такие, как птеродактили в миниатюре.
Иван Иванович задумался над загадками природы, а его ученик улыбнулся мечтательно.
Ученика звали Антон. Он совсем не горел желанием идти на курсы вождения почти в сорок лет, но надо знать маму Олю. Если она решила сделать из него стандартный вариант настоящего мужчины, альфа-самца – ее не переспоришь. Тем более ребенок для матери остается до старости ребенком – как-то так гласит народная мудрость. Антон очень любил маму и не хотел ее огорчать.
Что удивительно, поводов для огорчения не было – учеба в автошколе давалась ему легко. Антон уже на втором практическом занятии возил на заправку Ивана Ивановича с его "ласточкой". Боялся, да. Хоть глаза закрывай и руль отпускай. Казалось, что учебная машина занимает всю ширину дороги. Что пешеходы специально дожидаются появления его машины, чтобы дружно пойти пересекать проезжую часть. Что дорожники медлят с заделыванием ямок на асфальте, пока он не отучится. Что светофоры отключаются для более полного усвоения Антоном разницы между регулируемым и нерегулируемым перекрестком.
Боялся, но все равно ехал. Знал, что инструктор на страже. И слова матерного от Ивана Ивановича не слышал. Один раз только. Когда «змейку» на третьей скорости проехал. Просто очень старался передачу переключить поплавней и пропустил то положение, который Иван Иванович называл «к ляжке». Все равно ведь проехал, ни стоечки не сбил, только последняя покачнулась. Все шло гладко. До сегодняшнего дня. А все несдержанный голубь.
Пока ученик с десяток секунд прокручивал в голове, какими бы еще любопытными фактами из жизни птиц поделиться с инструктором, не заставила себя ждать и более серьезная проблема. Материализовалась она в виде большого черного внедорожника, возникшего в опасной близости быстро и неожиданно. Бум! От удара в зад «реношка» дернулась и чуть продвинулась вперед.
«Вашу мать! А-а-а!», – с удесятеренной энергией заорал инструктор и выскочил из машины. Убитый горем, он начал кружить вокруг своей «ласточки», перебегая от переднего правого крыла к заднему бамперу. Он горестно всплескивал руками, качал головой и причитал нецензурными словами.
