Текст книги "Когда отцветёт сирень (СИ)"

Автор книги: Ai_Ais

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Пахло дымом костра, до нас доносились негромкие разговоры и надтреснутый голос гитары, разрезавший весеннюю ночь.

Когда мы вышли к остальным, и гитара, и разговоры на мгновение утихли. Ребята с улыбками, но и понимающе посмотрели на нас, а кто-то даже поинтересовался:

– Ну и как там в лесу?

– Не поверишь, Шурка, – улыбнулся Лёня, прижимая очки плотнее к переносице, – там деревья. А ещё трава.

Я чуть крепче сжала его руку. Сердце разрывалось на части.

В тот вечер мы до последнего сидели у костра. И… почти не разговаривали. Я всё разглядывала лицо Лёни в красноватых отсветах костра, но он не смотрел ни на меня, ни на кого-либо ещё. Его взгляд пронзал пространство, а морщинка между бровями выдавала мощный мыслительный процесс. И я не вмешивалась. Я вообще старалась вести себя как можно тише. И лишь только раз за весь вечер он тихонечко нарушил молчание:

– Тебе найти место в женской палатке?

– Разумеется, нет…

…

Когда мы устраивались на ночлег, настроение у обоих слегка улучшилось. Во всяком случае лёнино, когда он наблюдал за моими попытками забраться в спальный мешок. Оказалось, что им, более всего напоминающим фараоний гроб только из ватина, пользоваться я не умела. Добродушно усмехнувшись, Лёня довольно-таки ловко запаковал меня внутрь вместе с курткой и даже грелкой, но и с безапелляционным:

– Спокойной ночи.

– Завтра на первой электричке поедем в город?

– Зачем? – удивился он, гася фонарик. – Мы будем наслаждаться природой. Лес и река всегда помогали мне настроиться на нужный лад, на размышления. А пока лучше успокоиться и постараться уснуть. Доброй ночи, Тая.

Я долго лежала в темноте. Глаза упрямо не закрывались, и в какой-то момент мне даже показалось, что Лёня уснул – дыхание у него было ровное, глубокое. Я тихо вздохнула, а он тут же спросил:

– Не спишь? Почему не спится?

В темноте я пожала плечами, словно надеясь, что он поймёт, и он понял, пошевелился и попросил:

– Тая. А расскажи мне о будущем? Какое оно?

И вот тут-то я по-настоящему замялась. Нет, не то что рассказать было не о чем или у меня язык отсох… впрочем, было мне о чём промолчать. За несколько дней, проведённых в Припяти, среди рождённых в шестидесятые, я многое поняла. И в первую очередь, что моё собственное поколение – деграданты по сравнению с этими людьми. Но не только в поколении дело. Я сглотнула, надеясь, что получилось не очень шумно. Сглотнула и пискнула:

– А что… если ты будешь задавать вопросы, а я отвечать?

– Хорошо? – даже по голосу было понятно, что Лёня улыбается. – Формат интервью, по-моему, становится вполне удобным способом общения. Меня вот что волнует, Тая. Если ты тут, я так понимаю, ядерной войны не случилось. Люди, наверное, счастливы, живут, судя по всему, в эпоху великих открытий, мира и равенства.

– О… прости, но я бы так не сказала. И если честно, то открытия-то есть, но полезны они для человека или вредны – это ещё сразу понять сложно. Вот допустим, с каждым годом у нас всё больше автоматизируется ручной труд. На смену человеку приходят роботы.

– Так это же хорошо. Человек может посвятить себя творчеству, исследованиям, – вставил Лёня.

– Ты сейчас серьёзно? Лёня, ну о чём ты говоришь? Разве исследователи работали руками? Роботы заменяют низкоквалифицированную рабочую силу, тех, кто не мог работать головой в принципе. Думаешь, что потеря работы вдохновит их учиться? Нет, эти люди страдают.

– А сами люди? Как они изменились? – Лёня попытался маневрировать, понимая, что разговор мне неприятен.

– А сами люди живут так, будто идут по огромному супермаркету с бездонной тележкой, в которую складывают всё то, что только могут себе позволить. И речь не только о материальном: разврат, глупость, жестокость…

Я говорила как можно мягче, выбирая термины. Умалчивая, например, о гендерной нейтральности, толерантности и силиконе в сиськах, как эталоне женственности. «Интересно, – думала я. – А что бы он сказал на это? Как вообще неподготовленный психологически человек оценил бы такой поворот?»

– А что такое «супермаркет»? – раздалось совсем близко.

– Знаешь… это… впрочем, не думай.

Он и не думал, не думала и я. Все термины, понятные балерине из двадцать первого века, но непонятные физику из тысяча девятьсот восемьдесят шестого, все понятия из области атомной физики, остающиеся загадкой для меня, стали вдруг совершенно незначительными, когда губы Лёни коснулись моих.

– Один-один, – пронеслось на периферии сознания.

========== Глава восьмая, в которой приходит время размышлений и танцев ==========

Мне нужно найти всего пару слов,

Мне нужно сделать всего один шаг.

Прости, если я это сделать не смог.

Прости, если что-то вышло не так.

С. Бобунец

Я проснулась от того, что, несмотря на наличие куртки и спальника, стало холодно. Лёни в палатке уже не было, а узкая полоса света, пробивавшаяся через входной клапан, упала на лицо, раздражая навязчивостью.

Я поёжилась, вдохнула и… задрожала от удовольствия. Воздух, проникавший с улицы, был холодным, но таким упоительно свежим и свободным, какого я никогда раньше не ощущала. Или просто не задумывалась над этим. Хотелось выскочить наружу, пронестись по траве босиком, вдыхая полной грудью, приветствуя распустившуюся в красках весну.

Но я не спешила выходить. Оттуда, от потрескивающего уже костра, слышались смех и приглушённые голоса, среди которых я безошибочно выделила лёнин.

– Неужели двадцатикилограммовый? – удивлялся он.

– А-то-о-о! – отвечал незнакомый мужской голос.

– И как же ты его? Сил же в нём о-го-го сколько!

– Да втроём вдоль берега таскали. Часа два, никак не меньше. Ну, а потом, когда устал, тут мы его и настигли.

– Значит, шашлык из сома будет?

– Ближе к обеду. Но кофе уже готов. Давай, Лёнька, буди Таю, пора завтракать.

Но он не стал звать меня к костру, вокруг которого появлялись и усаживались сонные ещё ребята и девушки. Прихватив две жестяные кружки, над которыми вился густой ароматный пар, Лёня вернулся в палатку. Он открыл её так, что утренний воздух мгновенно заполнил всё пространство, а сам Лёня опустился на брезент рядом со мной, с улыбкой протягивая кружку.

Я беспомощно пошевелилась, и Лёня, вспомнив, что со спальными мешками мои диалоги происходят на «вы», отставил напиток в сторону и помог выбраться из ловушки.

– Доброе утро, – нараспев произнёс он. Тёмные его глаза лучились от радости встречи, но сам Лёня близоруко щурился.

– Где же твои очки? – удивилась я, усаживаясь рядом, принимая из его рук кружку.

– Пусть глаза отдохнут, – ответил Лёня. И голос его вновь казался спокойным. Да и всё в позе его, в жестах говорило, что за ночь Лёне удалось взять себя в руки, что дело осталось за малым: думать и обязательно что-то придумать, изобрести.

Его спокойствие передалось и мне.

Я придвинулась чуть ближе, прижалась бедром к его бедру, тут же почувствовав руку на собственной талии, прижимающую ещё теснее.

– Замёрзла? – рассеянно спросил Лёня, нащупывая спальник, укрывая им мои плечи.

– Если только совсем чуть-чуть…

Кофе был упоительно вкусным, вобравшим в себя аромат смолистых дров и еловых шишек. Утро же пахло костром, свежестью и сыростью недавно выбравшейся из-под снега земли. Синее небо куталось в одеяла облаков, и казалось, что оно тоже зябнет, когда озорной мяч солнца то показывался, то вновь исчезал среди них.

– Хорошо? – произнесла я, чувствуя, что это прозвучало вопросом.

– Хорошо, – ответил Лёня. – Всегда хорошо, когда рядом ты.

И день пошёл мимо нас ленивой расхлябанной походкой, поражая своей беспечностью перед лицом приближающейся катастрофы. Но я то оставалась спокойной, отвлекаясь на упоительную красоту природы, то вновь волновалась, находя Лёню неизменно чуть в отдалении от остальных. Даже не зная его так близко, как было нужно, чтобы предполагать, я, тем не менее, оставалась уверена, что такое поведение Лёне обыкновенно было несвойственно. Частенько я видела, как кто-либо из приятелей подходил к нему и что-то спрашивал. Лёня тогда, будто очнувшись от оцепенения, отвечал рассеянно и, скорее всего, невпопад, но стоило приятелям отойти, как тот погружался в размышления снова.

И я не тревожила его, стараясь занять себя чем-нибудь. Я общалась с друзьями Лёни, находя каждого из них всё более приятным человеком. И даже излишне любопытная на первый взгляд Оксана теперь казалась мне почти милой девушкой – вместе мы плели венки из нежных весенних трав и полевых цветов.

А после был шашлык, какая-то странная игра с мячом, смысла которой я так и не поняла, и снова песни под гитару, моя рука в лёниной ладони. Влажной, холодной от волнения. И как ни хотелось мне остановить время, остаться навечно в моменте весны, среди распускающихся цветов, пробуждающейся ото сна природы, но тихий вечер ожидаемо спустился на землю, застав нас в электричке по дороге домой.

Мы с Лёней, отделившись от остальной компании, весь обратный путь провели в тамбуре. Уткнувшись губами в мою макушку, он молчал. Да и я не знала, с чего начать разговор, а потому сделала это весьма неуклюже, как если бы в танце вдруг со всего маху наступила ему на ногу.

– Почему ты ни с кем поговорить не хочешь? Может быть, стоит сходить к Акимову? А если он не настолько доверяет тебе… возможно, есть ещё кто-то среди работников станции, кто мог бы выслушать, повлиять?

Лёня рассеянно чмокнул меня в лоб и промолчал. Казалось, он даже не слышал вопроса.

По прибытии в Припять он проводил меня домой. Он оставил мои вещи посреди коридора и… пожелал не менее рассеянно:

– Спокойной ночи, Тая.

– Но, Лёня, я…

– Поговорим об этом завтра, ладно? После того, как я вернусь со смены, хорошо?

– Да, пусть будет так, договорились, – нехотя согласилась я. – С тобой всё нормально?

Слабая улыбка тронула его губы, когда он ответил:

– Разумеется. Мне просто предстоит хорошенько обо всём подумать ещё раз.

…

Я проснулась ещё затемно, если вообще можно было назвать сном те короткие промежутки размыкания сознания с бодрствованием. Я то и дело проваливалась во тьму, но просыпалась, как только там, на чёрном дне сновидений, начинали проявляться картинки. И виделся мне пожар. Что горит не только кровля энергоблока. Пламя охватывает всю станцию, весь город, страну, мир.

С гудящей точно улей головой я подошла к окну. Молоко рассвета неуверенно разливалось по блестящим крышам. Ночью дождь умыл Припять, умножив юность её и красоту. Распахнув рамы, я впустила прохладный воздух и, налюбовавшись ещё спящим городом, тоже совсем было собиралась вернуться в постель, как вдруг увидела Лёню, выходящего из подъезда. «Значит, время утренней смены уже пришло. Завтра пойдёт в ночную», – пронеслось в голове. Ледяные пальцы животного страха сжали моё горло. Я смотрела на удаляющуюся фигуру, когда Лёня вдруг остановился, замер на секунду и, развернувшись, увидел меня. Мы смотрели друг на друга, но никто не решался поприветствовать. Любой звук в утренней тиши показался бы непростительно громким. Одними губами я пожелала: «Удачи», а он неуверенно махнул мне в ответ рукой.

…на душе было тяжело, ведь только теперь я в полной мере осознала, какую информацию вывалила Лёне, какой груз возложила на его плечи.

Нужно ли говорить, КАК я ждала его возвращения, и коллекция эксклюзивных блюд в моём холодильнике пополнилась четырьмя кастрюлями одинакового борща, заливной рыбой, тортом и варениками? А дальше у меня просто кончились посуда и продукты, но снять стресс так и не получилось.

Вот потому-то, когда раздался долгожданный стук в дверь, а на пороге моей квартиры возник Лёня, радости моей не было никакого разумного предела.

Едва дыша в кольце сильных рук, вдыхая аромат свежей рубашки, я поинтересовалась буднично: «Как дела», уже по позе его, по взгляду чувствуя, что Лёня не скажет правды.

– Всё хорошо, – улыбнулся он. – Всё хорошо, Тая.

– А мы что, куда-то снова идём? – я решила сменить тему, отогнать дурные мысли.

Лёня погладил меня по спине и ответил с лукавицей:

– Твоя очередь показывать мастерство.

– В каком это смысле?

– В том смысле, что я приглашаю тебя на танцы.

И снова улицы, погружающиеся в мягкую вечернюю дремоту, радушно встретили нас, держащихся за руки. Снова никто не мешал, не интересовался нами, не прислушивался к тихому диалогу, в котором Лёня старательно избегал темы, которую под разным предлогом пыталась затронуть я. Но и я не сдавалась. И хотя лицо Лёни выражало напускную беззаботность, по его ледяным пальцам я понимала, что это не так.

– Ну, ты придумал что-то?

– Ты о чём? – будто не понимая, спросил он.

– О том, о чём накануне говорили. Может быть, тебе удалось поговорить с кем-то на работе? Лёня, скажи мне хоть что-нибудь.

Он тогда на мгновение замер посреди дороги и, промолчав недолго, вдруг пригласил: «Смотри, какая красота вокруг».

И в самом деле. А я и не замечала, что со всех сторон нас обступил хоровод фонарей и яблонь, теряющих свои лепестки под порывами тёплого ветра.

Я всё ещё лепетала что-то, когда Лёня порывисто обнял меня за плечи и попросил: «Давай просто минуту помолчим и посмотрим, хорошо?»

И мы смотрели, как на синем полотне позднего вечера распускались кружева из лепестков, как они легкомысленно кружились, оборванными крыльями бабочек падая на наши волосы, лица, плечи.

– Можно я кое-что сделаю? – снова нарушила тишину я – поддаваясь собственному порыву.

– Всё, что угодно, – улыбнулся он.

И тогда я извлекла из кармана куртки смартфон. Вокруг всё равно никого не было. С расстояния вытянутой руки я сделала снимок, запечатлевший двоих, засыпаемых лепестками отцветающих яблонь.

…

Куда подевались все люди с улиц, стало понятно как-то сразу, как только мы вошли в один из просторных залов ДК «Энергетик». Из колонок, стоящих на полу, доносилась громкая музыка такого жуткого качества, что я не сразу поняла, какая композиция звучит. Впрочем, оно было и не важно. Главным было то, что танец оказался медленным, и Лёня закружил меня, не приглашая официально, но заговорщически сообщая на ухо: «Вообще-то я не очень умею. Так что без обид, если вдруг наступлю тебе на ногу».

– Вряд ли это возможно, даже если ты нарочно будешь стараться. Я тринадцать лет танцую в паре и научилась виртуозно уворачиваться.

– Да, ловко и красиво ты двигаешься. Профессионализм заметен даже невооружённому глазу.

– Привираешь, – рассмеялась я, переплетая свои пальцы с его. – Сегодня очки на своём законном месте, так что глаза вооружены.

И никогда не подумала бы, что почувствую себя уютно на дискотеке тех времён. Что когда отзвучит лирическая композиция и вслед за ней заиграет какой-то ритмичный вздор, мне понравится, как пёстрая хохочущая толпа утянет, заставит смешаться с собой, стать частью этого безумного человеческого конфетти.

Я танцевала, легко переняв базовые движения, которые делали остальные, в считанные мгновения. Я старалась укрыться от Лёни, спрятать слёзы, неуместно возникшие на глазах. Мне не хотелось объяснять ему, и без того в тоску впавшему, что именно здесь, где громче всего звучит музыка, сильнее всего слышно воцарившуюся внутри тишину.

– Я нашёл тебя, – улыбнулся он. – Нашёл, и это было совершенно несложно.

– Почему?

– Потому что ты единственная, кто из всех присутствующих умеет танцевать. Хочешь лимонада?

– Нет, но кое-чего я бы всё-таки хотела.

– Чего?

– Чтобы этот вечер никогда не кончался.

Лёня немного помолчал и вдруг сказал неуверенно:

– А знаешь, чего хочу я?

– М-м?

– И… я тут вот о чём подумал. Понимаю, тебе может показаться, что всё происходит слишком быстро, но я не вижу причин тянуть. Тая, если всё будет хорошо, то это моя последняя смена перед отпуском. Дальше я поеду к родителям в Таллин. И я хотел бы… хотел бы, чтобы ты поехала вместе со мной.

Лёня улыбался, хотя и со всей очевидностью относился к предложенному больше чем серьёзно. А я… я думала всего о двух возможных вариантах, в которых в этой жизни мне места не находилось. Я видела, что при благополучном исходе остаюсь рядом с Лёней, что еду с ним в Таллин, но больше уже никогда не вижу своих родителей. Ни-ког-да. О втором варианте, в котором события развивались бы по сценарию «плохо», вспоминать не хотелось совсем. Я впервые задумалась о том, что возможно и даже очевидно уже больше никогда не вернусь домой в две тысячи двадцатый год. Вот потому-то я и не заметила, как отпустила руку Лёни и произнесла, не заботясь о том, как это прозвучало:

– Проводи меня лучше домой…

========== Глава девятая, в которой всё идёт не по плану, которого, впрочем, не существует вообще ==========

Из двадцати четырёх часов

Пятнадцать я думаю о тебе,

За моей улыбкой всегда скрывается страх.

На моих часах написано:

«Сделано в темноте»,

Я часто вижу, как ты умираешь во снах.

С. Бобунец

По дороге домой мы молчали. Лёня пинал попавший под ноги камушек. Со всей очевидностью он чувствовал себя крайне неловко, но я никак не могла взять в толк почему.

Уже стоя у подъезда, я, наконец, решилась заглянуть в его глаза и спросить коротко – на большее сил не хватало:

– Что?

Ответная улыбка получилась вымученной и не совсем честной. Он отступил от меня и сказал:

– Забавно. Только теперь заметил, как часто ты говоришь «что».

– Мама частенько любила повторять: «Немедленно прекрати всё время чтокать». А я не могла. Привычка, знаешь ли, – зачем-то добавила я. Ситуация не прояснялась, а потому я продолжила выпытывать. – Послушай. Не могу понять. Ты что, на что-то обиделся?

– Я? – вздрогнул он и вдруг, будто очнувшись, зачастил. – Я, если честно, думал, что это ты обиделась. Ну, вроде как я форсирую события. Знакомы-то без году неделю, а я уже с поездкой к родителям, со знакомством. Прости, честно, я понимаю, что тебе нужно время и вообще…

И слова его слились, уступив место белому шуму в ушах. Я почувствовала себя рыбой, выброшенной на песок в жаркий полдень. Ведь он не понимал, что готова я за ним хоть на край света босиком по битому стеклу пойти. Если наступит это самое «завтра». Впрочем, нет, безо всяких условий нырнула бы я вслед, на дно Марианской впадины без снаряжения, если бы это хоть что-то значило, что-то могло изменить.

И мне думалось, что это понятно всем. Вот только не ему, как оказалось. А потому я моргнула несколько раз, проглотила подступающий к горлу ком и обещала:

– Мы ещё поговорим об этом. Просто немного позже, хорошо?

– Хочешь пожелать мне спокойной ночи?

– Тебе выспаться надо хорошенько, увидимся утром, ладно?

…

Но утро застало меня в бегах. В том числе из-за отчаянного нежелания встречаться. Ибо не было сил видеть грустный его взгляд, переполненный нежностью.

Я, как могла, гнала от себя дурные мысли. Я торопилась по залитым золотым солнечным светом тротуарам, понимая, что вряд ли успею. Сжимая в кулаке заветную бумажку с адресом, полученным в «Столе справок», я разыскивала нужный мне дом.

И город вроде бы небольшой – ничего не изменилось, но казалось мне, что плутаю по бесконечному лабиринту, хожу по кругу, натыкаюсь на бесконечные препятствия: прохожих, коляски, которые толкали перед собой сонные ещё мамаши.

И всё же я нашла нужное – панельный девятиэтажный дом возвышался среди более низкорослых соседок-пятиэтажек.

Не уступая сомнениям, я отсчитала третий подъезд, вихрем проскочила по лестничным маршам и даже не позволила себе перевести дыхание, когда нажала кнопку звонка.

В тёмном дверном проёме практически сразу возникла женщина.

– Здрас-ствуйте, – всё ещё задыхаясь, поприветствовала я и, не давая волнению завладеть разумом, попросила. – Мне бы с Александром Фёдоровичем Акимовым поговорить. Это можно? Он здесь проживает?

Женщина, зябко кутаясь в халат, вышла за порог, прикрыла дверь.

– Ребёнок ещё спит, – пояснила она. – Потише, пожалуйста. Приболел он.

– Александр Фёдорович? – не поняла я.

– Нет. Сын, – ответила женщина. – Саши нет дома. А вы, собственно, кто? По какому вопросу?

Она оценивающе окинула меня взглядом с головы до ног, и только тут я поняла некоторую двусмысленность ситуации. Чтобы немного сгладить неловкость, я тут же уточнила:

– По работе я. Вопрос есть. И я… это… знакомая Лёни Топтунова.

– Девушка Лёнечки, – улыбнулась женщина, протягивая мне руку. – Здравствуйте, Тая. Я… простите, что не приглашаю войти, но ребёнок в самом деле только недавно уснул. Температурил всю ночь. А Саша… его и правда дома нет. Ещё вчера, после смены, уехал помогать друзьям крышу крыть. Они дачу возле Припяти купили – развалюху страшную. А Сашка рукастый и отказать никому никогда не может. Вот и… А у вас что-то срочное, да? Что-то с Лёней?

– Нет. С Лёней всё хорошо, – ответила я. – Я просто…

И я снова посмотрела на жену Александра. После бессонной ночи лицо её немного отекло, а под глазами залегли тёмные круги. Но она стояла и улыбалась, не зная, чем помочь незваной гостье.

И гостья не знала, что ещё можно сказать, что сделать, а потому просто пробубнила:

– Нет, правда, ничего срочного. Позже как-нибудь. Я… извините, что побеспокоила.

– Да ничего страшного. Ещё, думаю, не раз увидимся. Вы заходите, если что. И простите, бога ради.

Я помню, что она всё ещё стояла на лестничной клетке, когда я развернулась и зашагала прочь. То, что ещё совсем недавно казалось простым, приобретало черты безнадёжности.

Весь день я бродила по городу, прячась от припекающего солнца и собственного отчаяния под сенью деревьев. Я намеренно не возвращалась домой, зная, что первым делом сразу же отправлюсь к Лёне. Но видеть его, разговаривать с ним, казалось, выше моих сил. Спасовала ли я? Струсила? Да. И не только животный страх перед предстоящей ночью сковывал сердце. Чем ближе подбирался вечер, тем сильнее хотелось проснуться от всего этого кошмара у себя дома в две тысячи двадцатом. Среди знакомых предметов, лиц и проблем. Простых и понятных. И как ни полюбились бы мне время, люди, окружившие меня в тысяча девятьсот восемьдесят шестом, я чувствовала, что сделать своими силами ничего не смогу.

А ещё я частенько возвращалась мыслями к тому, что Лёня успел рассказать обо мне Александру. Обо мне успел, а о том, что может произойти, нет. Впрочем… может, он, как и я, пытался. Но не смог. Я же тоже не смогла, не смогла даже найти Александра Фёдоровича.

Я вернулась домой около пяти часов вечера, надеясь, что в связи с подготовкой к эксперименту Лёня уже отбыл на станцию. Но я застала его у собственной двери, не собирающимся кривить душой на мой вопрос:

– Привет. Ты чего?

– Целый день тебя застать пытаюсь, – он стоял на расстоянии метра, не осмеливаясь его сократить. – Раз двадцать спускался. А тебя всё нет-нет-нет.

– Гуляла, – ответила я в одно слово. На развёрнутые предложения сил не было.

– Знаешь, мне идти пора, – зачем-то озвучил Лёня вещь до противности очевидную. – Сегодня лучше явиться на станцию пораньше.

Я промолчала.

И тогда он всё же решился. Он шагнул ко мне и порывисто обнял крепко-крепко, лишая возможности нормально дышать.

– Тая. Всё будет хорошо, слышишь? Теперь всё просто не может пойти по-другому. Я же знаю. Я предупреждён. И… пойми. Реактор – это не праздничная петарда и не фейерверк. Мгновенно выйти из строя не может. Значит, что-то должно будет пойти не так. Но, Тая, у РБМК несколько систем аварийной защиты. Я буду смотреть в… в свои четыре глаза, – улыбнулся он, убирая с моих глаз чёлку. – И, если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, я подниму тревогу.

– Но послушают ли тебя? – пискнула я, потому что в питоньих объятьях Лёни говорить своим нормальным голосом не представлялось возможным.

– Поверь. Среди персонала дураков нет. Всё будет хорошо. Обещаю, Тая. Давай договоримся, что, если хоть что-то пойдёт не так, я буду действовать незамедлительно.

– Обещаешь?

– Обещаю.

И я впервые поплелась проводить его до остановки, откуда персонал забирал служебный автобус, но вместо того, не желая расставаться, мы дотащились до станции пешком. До самого контрольно-пропускного пункта.

– А дальше ты пойдёшь один.

– И завтра, когда ты только проснёшься, я к тебе вернусь, – пообещал он и, не прощаясь, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Обласканная лучами усталого солнца, станция лежала как на ладони. Воздух был пропитан спокойствием и умиротворением. Где-то надрывалась в плаче иволга…

…

И, конечно, речи о том, чтобы заснуть, не велось. Не было сил и прогуляться до магазина, просто спуститься вниз. Я сидела на подоконнике и пыталась читать, тревожно вглядываясь в тёмный город.

Окна в доме напротив гасли одно за другим. И снова, невольно, в душе моей проснулось и расправило уродливое тело чувства ужаса. Я подумала о том, что в домах этих, возможно, вскоре некому будет зажигать и гасить свет, что только ветер, сырость и влага навеки обретут здесь пристанище. Даже несмотря на обещание Лёни.

Да, он говорил, что проконтролирует процесс. Что, если что-то пойдёт не так, он справится. Его слова и успокаивали, и всё же… что-то цеплялось в уме. Что-то неуловимое, необъяснимое, будто в наши расчёты закралась ошибка. С самого начала.

А ещё время. И если днём раньше оно неслось стремительно, перегоняя само себя, то теперь мне казалось, что стрелки двигались только тогда, когда взгляд мой падал на часы.

Я чувствовала себя опустошённой и измотанной, едва ли живой, когда в двадцать минут второго опустилась на колени перед часами. Сложила руки в молитве. А губы зашептали единственный отрывок, что я помнила из Молитвослова: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да светится Имя…»

Я повторяла и повторяла. Десятки раз, и…

И грянул гром.

И больше ничего не стало.

========== Глава десятая, в которой Лёня стыдится невыполненного обещания, а Таю ждут новые знакомства ==========

Слёзы рвутся наружу.

До встречи в следующей жизни.

Вернувшись в исходную точку,

Я буду ждать тебя вечно…

С. Бобунец

Я бежала.

Бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая на лестничных маршах, на улице в кровь разбивая коленки об асфальт.

Лишь только оказавшись среди незнакомого квартала, я вынуждена была остановиться, оглядеться по сторонам в поисках дороги. Вот только пути куда?

Не знаю, сколько времени прошло с момента взрыва, но город словно не хотел пробуждаться от глубокого сна тихой апрельской ночью. И будто ничего не произошло, в возвратившейся тишине разносился оглушительный аромат сирени, и лишь редкие окна вспыхивали светом, а из-за штор показывались заспанные лица людей.

Наверное, следовало забраться на крышу какого-нибудь высотного дома, наверное, стоило остановиться и подумать… но я снова бежала, я задыхалась, я пыталась выбраться на открытую местность, откуда стало бы видно станцию.

И я нашла это место. Я увидела её…

Признаюсь, в кромешной темноте, едва рассеиваемой бледным светом уличных фонарей, я не надеялась увидеть, но… будто северное сияние разгоралось над станцией, а на крыше полыхал пожар.

Теперь развороченный взрывом энергоблок, подсвеченный всполохами пламени, был похож на картинки, виденные мною в интернете в двухтысячных годах. Но только зрелище было гораздо более жутким, чем самый подробный снимок, ведь там, среди едва угадывающихся корпусов и энергоблоков, находились люди и…

– Лёня-а-а, – закричала я в темноту и припустила к станции.

Но бежала я не долго. Споткнувшись о какой-то торчащий из земли штырь, я упала плашмя, расцарапав лицо, в кровь разбив нос и губы.

Однако, это всё было неважно, заботило то, что я не могла подняться на ноги. «Вывих», – пронеслось в голове, когда знакомая боль пронзила конечность. Вывихи, переломы и растяжения преследовали меня часто в связи с профессиональной деятельностью, но никогда травма не случалась так невовремя.

«А может быть, и перелом», – лениво подкинул мысль мозг, и сил возразить не нашлось. Я только перекатилась на спину и, ощутив под лопатками холод остывшего ночью асфальта, бессмысленно уставилась в небо.

Мыслей в голове не осталось – сплошной абсурд, слезливая глупость. Я думала почему-то о том, что звёзд на небе необыкновенно много для простого земного апреля и что не звёзды то вовсе, а обрывки мишуры, конфетных фантиков, хлопушек. Я думала, что схожу с ума, потому что внутри расправила чёрные крылья такая глухая тишина, что собственное дыхание казалось звуком оживающего вулкана.

И время шло. А я лежала и смотрела в небо, не в силах пошевелиться. Плакала ли я? Нет. Слёзы катились сами, не подчиняясь моей воле, оставляя холодные дорожки на лице.

– Эй, девушка, с вами всё в порядке? Эй… – чьё-то широкое бледное лицо встало препятствием между мной и небом. – Что случилось?

Молодой мужчина, совсем ещё юноша, смотрел на меня изумлённо, почти испуганно.

– Бежала. И упала, – коротко ответила я.

– Больно? Вам помочь подняться? – участливо спросил он, протягивая руку.

Я опёрлась о его ладонь и с трудом встала на ноги.

– Идти можете? Вас проводить? – тем временем не унимался любезный парень. Он пытался посмотреть в моё лицо и всё причитал: – Я с ночи домой шёл, а тут как бабахнет. Вы не знаете, что произошло? Что-то ведь там, на станции?

Но я не стала отвечать. У меня не было ни сил, ни желания разговаривать. Отметив про себя только, что могу потихонечку передвигаться самостоятельно, я отрицательно покачала головой на очередной вопрос и… заковыляла к дому.

Я удалялась в противоположную сторону от станции не оборачиваясь. Мозг строил провальные, нерабочие алгоритмы: «Прийти, умыться, перевязать ногу, Лёня…», «Лёня-Лёня-Лёня-Лёня».

В домах зажигалось всё больше окон, а навстречу выходили заспанные люди, кутающиеся от ночной прохлады в куртки. Все они встревоженно вглядывались в ночь, во всполохи пламени на горизонте.

Я старалась не оглядываться.

И не думала ни о чём, старалась заставить себя повторять: «Он обещал, он не полезет в самое пекло, он останется жив и… всё будет хорошо. Он точно останется жив и не даст погибнуть другим людям».

Дома я кое-как отмылась и сменила одежду. Я посмотрела в зеркало, и оттуда выглянула испуганная девчонка со всклокоченными волосами и оцарапанным лицом.

– Смена должна закончиться в восемь. Плюс дорога. Дома он будет в девять, – я заставила себя проговорить это вслух, твёрдо. Делая ударение на каждом слове.

Но ни в девять, ни в десять, ни в половине одиннадцатого Лёня так не показался во дворе. Я, наверное, пробурила взглядом дыру в окне, но знакомая долговязая фигура не появлялась.

Наконец, не выдержав, я снова спустилась во двор, отчаянно напрягая память. Вспышка мысли озарила, точно молнии разряд: «Медсанчасть».

И тут же отчаяние и боль сменились бессилием и даже злостью, злостью от непонимания, непринятия: «Он же обещал!!!»

Я снова бежала. Так быстро, как только позволяла нога, отзывающаяся при каждом шаге острой болью.