Текст книги "Когда отцветёт сирень (СИ)"

Автор книги: Ai_Ais

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Весь день я провела сидя на подоконнике и записывая. Иногда, правда, косясь на улицу, дабы проверить – не появится ли откуда-нибудь из-за угла знакомая долговязая фигура в широких брюках.

Фигура не появилась ни в пять, ни в шесть часов после полудня. Не нарисовалась она и в семь, и в восемь.

Я отложила блокнот с «конспектом», больше всего напоминающим ритуальные проклятья вуду, иллюстрированные наскальными шедеврами первобытного человека (картинки я рисовала для наглядности), и стала равнодушно наблюдать, как голубоватая глазурь вечера отвоёвывала пространство у усталого дня. Маленький городок погружался в сумерки.

Я всё смотрела и смотрела, но Лёня не появлялся. И я уже готова была сдаться, принять версию, что он уехал, растворился, пошёл на свидание, вечер встреч выпускников или просто приснился мне, как вдруг в дверь постучали.

Безо всякого волнения и страха я пошла открывать. Дома (в две тысячи двадцатом) ко мне частенько заглядывала соседка, чтобы одолжить соли или попросить полить цветы на время очередной её командировки, вот потому я и поторопилась открыть, ни о чём не думая.

На пороге стоял… Лёня. И несмотря на то, что выглядел он крайне усталым, как только я открыла дверь, широкая улыбка расцветила его лицо, а вежливое «Здравствуй, Тая» заставило мои губы растянуться в ответной улыбке помимо моей воли.

– Ты? Что ты тут делаешь? – спросила я не очень-то вежливо, хотя ещё минуту назад сама планировала идти к нему.

– Да вот… – замялся он, со всей очевидностью, не находя нужных слов. – Я просто… просто я…

– Да ты заходи, – спохватилась я и посторонилась, освобождая ему место для прохода.

Он ещё немного помялся, прежде чем переступить порог, но, когда он вошёл, странное чувство оцепенения овладело мной с головы до ног. Казалось бы, теперь все козыри в моих руках. Я могу задать тон разговора, задать любой вопрос. Но я просто молчала и смотрела, как он развязывает шнурки не менее смешных, чем брюки, ботинок, смотрела, как встаёт на пол и носки на нём одинаковые, кипенно-белые.

– Ты… э… – растерялась я.

– С работы, – ответил он. – Знаешь. Глупо, наверное. Но я… я… я хотел поговорить с тобой и весь день об этом думал.

– Поговорить? Со мной? О чём? – вопросы посыпались из меня, как сушёный горох из треснувшего стручка.

– Да ни о чём в общем-то, – вдруг выпалил он. – Просто хотел увидеть.

Это было довольно-таки откровенное признание в заинтересованности моей персоной. Женское во мне тут же порекомендовало ухмыльнуться и горделиво вскинуть бровь, но вместо того я чувствовала смущение. Едва ли не большее чем он, поэтому, уронив взгляд, я промямлила:

– Мой руки и топай на кухню. Ты, наверное, ведь ещё не ужинал?

Чуть позже, раскладывая перед всё ещё смущающимся Леней натюрморт из трёх блюд, я подумала, что очень славная обстановочка складывается. Что разговаривать будет легче. Лёня не мешал мне начать диалог, по цвету щёк сравнявшись со стоящим перед ним борщом.

– А ты почему не ешь? – поинтересовался он.

– Забудь, – махнула рукой я. – Вечная диета.

– Диета? – удивился он. – Но ты же очень худенькая.

– Это профессиональное. Танцую я в паре, и, если буду весить больше сорока кило, у партнёра пупок развяжется на какой-нибудь поддержке.

– Хм-м-м, а где ты танцуешь? В ДК? – удивился Лёня. Я не слышал, чтобы у нас в городе что-то подобное было.

Я моргнула, глядя на него, замершего с ложкой в руке. Момент был удобный. Я всё ещё не знала, что сказать, и, видимо, напрасно доверилась своему языку, который в этот же момент выдал нечто далёкое от темы и крайне-крайне глупое:

– А ты почему с работы так поздно?

– Так я же в смену хожу, – пожал плечами Лёня. – А там пока её передашь, пока журнал заполнишь, помоешься, переоденешься. В общем, та ещё канитель, – Лёня, наконец, отважился попробовать борщ, и на лице его тут же появилось блаженствующее выражение. – Вкусно.

– А… ага. Наверное, на производстве каком-то работаешь, раз в смену ходишь? – зачем-то предположила я.

На этой фразе Лёня вдруг поднял на меня взгляд и посмотрел так, будто была я не самой обычной девушкой, а какой-нибудь фиолетовой в крапинку трапецией.

– Что? – растерялась я.

– Не на производстве, на станции, на атомной, – недоуменно пояснил он и, пока я проглатывала ком, вставший поперёк горла, добавил: – Нет, ты правда как с луны свалилась. На станции тут большая часть трудоспособного населения города работает.

– А-а-а… – пыталась собраться с мыслями я. – А кем ты работаешь? Где?

– СИУРом, на четвёртом энергоблоке.

Если можно было бы собрать все молнии на Земле и разом поразить ими мой затылок, эффект всё равно получился бы сравнительно малозначительным. Внутри меня определённо произошло нечто более грандиозное. Я смотрела на Лёню ошарашенно, разом припоминая затерявшиеся в глубинах памяти фамилии главных действующих лиц ночи двадцать шестого апреля, которые до этого момента, как ни старалась, вспомнить не могла. «Руководитель эксперимента, Дятлов Анатолий Степанович, начальник смены блока номер четыре Акимов Александр Фёдорович, старший инженер управления реактором Топтунов Леонид Фёдорович…»

В тот момент меня буквально подмывало спросить у Лёни его фамилию, хотя картинка складывалась более чем очевидная.

Тем временем ничего не подозревающий Лёня виртуозно расправился с борщом. Мне нужно было выиграть время, а потому, не спрашивая, я навалила ему огромную порцию жаркого с гарниром и салатом.

«…день, ночь, отсыпной, выходной, – подсчитывал мозг известные мне графики. Не подчиняясь приказам, он сопоставлял: – Далее два выходных. Затем двадцать четвёртого он идёт в день, а потом в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое… А следовательно, этот самый Лёня и есть СИУР, дежуривший на блоке в ночь аварии».

От сделанного открытия у меня закружилась голова, но вся решимость и готовность действовать отступили. Очень странно было осознавать, что передо мной сидит тот самый человек, которому суждено принять участие в столь трагических событиях непосредственно. Я действительно была потрясена и рассматривала простоватое его лицо теперь внимательно, будто конспектируя каждую черту: выразительные карие глаза, смотрящие странно, будто исподлобья, аккуратный нос и пухлые губы «варениками», придающие его и без того молодому лицу ещё более юное выражение.

Вот потому, наверное, он и отрастил эти нелепые, топорщащиеся в стороны усы – в попытке прибавить себе возраста, солидности. Наверное, потому он носил эти уродливые очки – чтобы казаться серьёзнее, ведь наверняка среди более опытных коллег к его мнению редко прислушивались.

Тем временем Лёня расправился и со вторым блюдом.

– Вкусно? – машинально спросила я, когда он, не дожидаясь меня, собрал посуду… старательно её вымыл и вытер.

– Очень, – признался он. – Спасибо тебе большое. Я, если честно, как от родителей в семнадцать лет уехал, так о домашней пище и забыл. Самому готовить то некогда, то не хочется, а тут… слушай, ты ведь совсем ещё юная, где так готовить научилась?

– Я? Да так… – уклонилась я от ответа. Ну не рассказывать же ему о моих способах борьбы со стрессом.

– Ты не подумай, что я какой-то обжора, – вдруг смутился он. – Просто действительно… это всё так вкусно… и пирожки. Я очень люблю пирожки. Дома мама всегда по субботам делала.

Я машинально «агакнула» на его: «А можно мне один?» – даже не поняв, о чём он, но в следующий момент я расхохоталась в голос, увидев, что Лёня, прихватив с тарелки пирожок, надкусил его и уставился на меня с таким выражением на лице, будто проглотил резиновую покрышку или обрывок газеты.

– Ой… я тебя предупредить забыла. Выкинь его, пожалуйста. Это не пирожок.

Лёня всё же дожевал, проглотил, но оставшееся осторожно отложил в сторону.

– А что это такое?

– Да так… неудавшийся кулинарный эксперимент, – улыбнулась я.

И он улыбнулся тоже… а потом рассмеялся громко и заливисто, да так, что и я рассмеялась вместе с ним. Мы просто смотрели друг на друга, и… если замолкал один, новый приступ хохота тут же поражал его снова, глядя на то, как смеётся другой.

– Нет, – отсмеявшись сказал Лёня. – Эксперимент с десертом обернулся провалом для обоих сторон, но я предлагаю исправить это обстоятельство.

– Как? – удивилась я.

– Оденься чуть потеплее. Вечером прохладно, – ответил он загадочно, самой формулировкой вопроса лишая меня возможности отклонить его приглашение.

========== Глава четвёртая, в которой, наверное, слишком много романтики и мало действия, но двоим всё равно ==========

Попробуй прикоснуться ко мне,

Я рассыплюсь на мелкие капли,

Я впитаюсь в тёплый асфальт

У твоих ног.

Сны исчезнут сами собой

И запаса молчания хватит,

Чтобы выдержать натиск

Привычных тревог.

С. Бобунец

Маленькие города всегда казались мне сонными, неторопливыми, пропахшими подвальной сыростью и нафталином. Думалось мне, что жители таких вот географических крошечек и спать ложатся рано, да и вообще ведут столь нерасторопный образ жизни, что от такого впору только зевать. Вот потому я и не ждала от ночной прогулки в компании Лёни ничего, кроме удобного шанса на продолжение диалога о станции.

Укутавшись по совету Лёни в куртку, прибывшую со мной из две тысячи двадцатого, я поймала насмешливый взгляд моего приятеля:

– Какая интересная у тебя, мнэ-э-э… ветровка, – Лёня подобрался к теме моего внешнего вида максимально тактично.

– А? Что? – машинально «чтокнула» я, пытаясь выиграть время для составления приемлемой версии, ведь куртка действительно казалась необычной на фоне того, во что одевались люди вокруг. – Ах, ты про куртку? Да так… привезла из Парижа.

– Ты во Франции бывала? – глаза Лёни округлились, став едва ли не шире оправы очков. Впрочем, пока я корила себя за длину и ширину языка, Лёня успел придумать ответ на свой же вопрос. – Ах, да, забыл, ты же танцовщица. Гастроли? Кстати, а что вы танцуете?

– Классику. Я балерина. Ну, мы идём или нет? – я легонько подтолкнула Лёню в поясницу и, выйдя в подъезд, захлопнула дверь.

…

Все мои представления о жизни маленьких городков ночью рушились на глазах. Впрочем, наверное, тому было вполне логичное объяснение: население ещё днём показалось мне молодым, даже юным. Вот и теперь вся эта пёстрая, хохочущая толпа высыпала стайками на улицу и гуляла в электрическом свете фонарей.

Не спросив позволения, но всё же немного смутившись, Лёня промычал что-то себе под нос и взял меня за руку.

Я не возражала.

– Здесь совсем недалеко, – пообещал он, – за пять минут доберёмся.

– Сегодня что, праздник какой-то? – осведомилась я на всякий случай.

– Ты скоро всё увидишь сама, – пообещал он обернувшись.

А дальше мне стало совсем не до разговоров, потому что в два его шага умещалось аккурат четыре моих, и где он шёл, мне приходилось переходить с трусцы на галоп и лишь изредка обратно. Через какое-то время он спохватился:

– Ты что? Я слишком быстро иду?

И дальше мы пошли чуть медленнее, ступая по отчего-то влажному, блестящему в свете фонарей тротуару. Видимо, пока мы ужинали, прошёл дождь, а мы и не заметили…

Лёня молчал. Да и я не спешила начать диалог, поражённая увиденным. В обступающей синеве ночи городок казался волшебным миром, будто заключённым в гигантский сувенирный шар. Всё вокруг виделось картинным, пряничным и совершенно нереальным.

Я посмотрела на Лёню, идущего теперь неторопливо, старающегося подстроиться под мой шаг. И хотя он смотрел вперёд, я не сомневалась, что он тоже за мной наблюдает. Поэтому я улыбнулась и тут же заметила, как в ответ дёрнулись уголки его губ.

– До сих пор смеёшься над пирожками? – пошутила я.

Лёня ничего не ответил, но посмотрел на меня так многозначительно, что я решила не начинать уже больше никаких диалогов.

Его рука была тёплой, а ладонь – широкой и сильной. Такой, что хотелось вцепиться в неё обоими руками и… и…

А ещё от него пахло как от моего отца. Чуть-чуть чем-то мятным, немного полынной горечью и можжевельником. И это обстоятельство показалось мне самым удивительным открытием, прежде всего потому, что я вообще об этом думала.

– Вот мы и пришли, – заговорщически понизив голос, сказал Лёня, чуть наклонившись ко мне. Запах можжевельника усилился так, что я на мгновенье зажмурилась, отвернулась в смущении, а когда открыла глаза, вздох удивления непроизвольно сорвался с губ, заставив Лёню удовлетворённо заметить:

– Ну, я же говорил, что тебе понравится.

В моём родном городе был парк. Заброшенный уже много-много лет. Будучи детьми, мы приходили туда, чтобы облазить старые аттракционы, утопающие уже по макушку в зелёных зарослях. Меня всегда удивляло, ну как можно забросить парк, если в нём остались аттракционы?

И аттракционы те завораживали меня. Самые простые, меркнувшие на фоне современной «мертвой петли», «американских горок» или «катапульты», они, тем не менее, обладали какой-то неведомой притягательной силой.

И вот… теперь передо мной словно предстал тот заброшенный парк из две тысячи двадцатого года. Будто все полуразрушенные аттракционы вдруг освободились от зелёных оков разросшихся деревьев и кустарника, будто умылись они апрельским дождём, лишившись толстого слоя пыли, тряхнули старыми скелетами, вправив деревянные кости в суставы и…

И кружились они под музыку. Удивительную, тихую, наполненную словами и смыслом.

– Что? Что это за песня? – нетерпеливо спросила я, но Лёня только неопределённо повёл плечами и ответил:

– Не знаю, старпёрская какая-то. Смотри лучше вперёд. Запустили, наконец-то!

И я обернулась туда, куда указывал Лёня, где среди кружащихся гигантских юбок каруселей возвышалось оно…

В двухтысячных я видела его на снимках в Сети уже ржавым и мёртвым, замершим навсегда посреди города, ставшим его печальным символом. Однако теперь «колесо обозрения», украшенное многочисленными огоньками, медленно и плавно вращалось, делая ночь совершенно волшебной.

– Запустили? – удивилась я, вспоминая, что согласно интернет-версии, прочитанной мной раньше, парк так и не успели открыть. Будто читая мои мысли, Лёня ответил:

– Парк к первому мая откроют торжественно, а пока тестируют аттракционы в круглосуточном режиме, чтобы всё прошло без сучка, без задоринки.

– Понятно, – потрясённо ответила я, ещё крепче вцепляясь в ладонь Лёни, попутно удивляясь, почему он всё ещё не убрал свою руку.

– Пойдём?

– Что?

– Пойдём кататься? – спросил он и снова потянул меня, да так, что на этот раз рыси не случилось, только галоп.

Мы кружились на «ромашке», пытаясь разговаривать, но едва ли слыша друг друга. Мы ели эскимо, когда сидели в одной машинке на «автодроме».

– Сестрёнка-то не уместится, – строго сдвинув брови, обмерила меня взглядом контролёр, в полутьме принимая за ребёнка. Проклятый рост!

– Уместится, – рассмеялся Лёня. – Она очень компактная.

И на самом деле. Нам не было тесно. Только тепло. Бедро к бедру, локоть к локтю… и моё мороженое на его белой рубашке, когда в нас врезалась одна из машинок, из которой донёсся дружный хохот.

– Взрослые отняли у детей аттракционы на ночь, – не обиделся Лёня, он достал из кармана платок и довольно аккуратно, насколько это позволяли условия, вытер пятно. – Дома постираю.

«Он гораздо чистоплотнее, чем ты», – автоматически пустил шпильку внутренний голос. «Заткнись», – ответила ему я мысленно с большим неудовольствием.

– На «колесо»? – тем временем предложил Лёня.

– А? – едва успела проронить я, прежде чем почувствовала себя вновь ведомой сильной его широкой ладонью.

Очередь на «колесо» была внушительной, но и шла она быстро. Желающих прокатиться было полно, но непонятно почему, мы оказались в четырёхместной кабинке вдвоём.

– На следующей поедем, – симпатичная кудрявая девушка, стоявшая за нами в очереди, за куртку придержала своего кавалера, собиравшегося было забраться вместе с нами.

И кабинка плавно поплыла вверх, едва слышно поскрипывая.

– Боишься высоты? – удивился Лёня, глядя на то, как я сжалась. Ему ведь было невдомёк, что «колесо» вызывает во мне очень смешанные чувства.

– Да так. Да. Нет. Возможно.

Я всё ещё занималась подбором наиболее подходящей частицы русского языка среди тех, которые имелись в словарном запасе, когда Лёня неожиданно оказался рядом. Он изловчился, обхватил меня руками, но в объятьях этих не было ничего грязного, только желание… защитить, подкреплённое словами:

– Извини. Я же не знал, что… Ты это… постарайся отвлечься, вниз не смотри, только на горизонт. Я тебя держу.

Я почувствовала, что помимо воли вздрагиваю, позволяя себе прижаться к тёплой, широкой, взволнованно вздымающейся груди. Но я не осмеливалась посмотреть на Лёню, вместо того увидела город в ночи. Будто звёзды с тёмного покрывала неба сорвались и упали на землю, да так и остались лежать на ней разные: голубые, оранжевые, стоящие на месте и несущиеся вперёд. Прямо на меня.

– Как красиво!!! – безотчётно вырвалось из груди.

Лёня как-то отрывисто «дакнул» в ответ, а карусель тем временем печально скрипнула и… остановилась. Наша кабинка замерла прямо на самом верху.

«Эй, что там случилось?», «Кто-нибудь, скажите, что произошло», – люди из кабинок, находящихся чуть ниже, мгновенно подали голос.

– Товарищи, пожалуйста, без паники, – громко, но спокойно отвечала контролёр. – Всем просьба оставаться на своих местах. Сейчас прибудет бригада ремонтников.

Я не смотрела вниз…

Но не потому, что боялась высоты. Просто Лёня не сводил с меня взгляда, и было в нём столько тревоги, что с губ моих соскользнуло:

– Ну что ты? Не страшно мне, честное слово.

Я снова в смущении уронила взгляд, и только теперь обнаружила ладонь Лёни, всё ещё сжимавшую мою. Его пальцы были влажными и холодными, они слегка подрагивали.

– Что с тобой? – удивилась я.

Но он не ответил, а только отрицательно покачал головой. И следовало признать, что момент для разговора складывался как никогда более удачный. Я вдохнула и…

– Расскажи немного о себе, – упрямо воспротивилось логике подсознание. Я улыбнулась своему вопросу, улыбнулась тому, как потеплел его взгляд.

– Да нечего особенно рассказывать, – смутился он. – Родился на Украине, вырос в Таллине, учился в Обнинском филиале МИФИ, ты, возможно, знаешь его как физико-математический.

– МИФИ? Я, конечно, слышала об этом институте, но почему, собственно, филиал, не Москва?

– Вообще, я в Москву сначала документы подал, но как узнал, что там в общежитии на все специальности всего десять мест отведено для приезжих, сразу уехал в Обнинск. Да и потом… так интереснее. Там же наукоград, Обнинская АЭС, практика без отрыва от учёбы возможна, хотя практиковался я как раз-таки в Припяти изначально.

– Так вот ты как сюда попал, – воскликнула я. – А я-то думала, распределение!

– Не совсем, – поправил Лёня. – Конечно, я, как и все наши, мечтал о ЛАЭС или АЭС в Курске, но здесь создали такие условия, от которых сложно было отказаться. Интересная работа с возможностью действительно быстро вырасти как специалисту. Красивый, динамично развивающийся современный город. Можешь представить, что я и квартиру получил спустя всего три месяца с тех пор, как переехал?

Я отрицательно покачала головой, не представляя, что квартиру можно вообще вот так вот бесплатно «получить», и вдруг совершенно неожиданно для себя выпалила то, что беспокоило сильнее всего:

– Лёня, но как ты вообще решился работать на АЭС? Ведь это может быть опасно. Как специалист, ты же представляешь, какую колоссальную мощь хранит реактор, которым управляют люди? А что, если система даст сбой? Что, если человек не уследит за чем-либо? Это ведь может грозить аварией и даже масштабной катастрофой!

Сначала он улыбнулся. А потом рассмеялся так, что я и сама было улыбнулась, но сказанное им после повергло меня в уныние:

– Тая, глупо, наверное, будет пытаться посвятить тебя во все технические тонкости, рассказать на пальцах принципы, которые мы пять лет изучали в вузе, да и теперь, работая, я постоянно узнаю что-то новое. Для простоты восприятия скажу так: существует множество систем защиты, срабатывающих автоматически, если наступает какой-либо разбаланс. Реактор полностью безопасен, поверь!

– Но я читала об аварии на ЛАЭС, на Три-Майл-Айленд, – в отчаянии я чуть не ляпнула и про чернобыльскую катастрофу.

– Прежде чем ввести блок в эксплуатацию, проводится множество различных испытаний, в том числе и системы безопасности появились благодаря проектным авариям. Тая, поверь, причин для беспокойства нет.

Я молчала. Потому что сказать было нечего, а козыри в рукаве в виде обезоруживающего «Знаешь, я тут пришла из будущего, чтобы предупредить тебя» как-то не вынимались. Я смотрела в тёмные глаза Лёни, лучившиеся уверенностью, и не понимала, что нужно говорить, что можно делать.

Да, можно было сделать попытку и сказать всё так, как есть. Но чем ближе я узнавала Лёню, тем больше видела в нём человека, твёрдо стоящего на ногах, в суждениях опирающегося только на свои знания и науку, а тут я со своими вопросами и рассказами о путешествиях во времени. Признаюсь, да скажи мне о таком кто-то ещё пару дней назад, я лишь отмахнулась бы. Никогда не верила ни во что паранормальное. Все эти параллельные миры, скачки во времени и в пространстве даже в формате художественных произведений не вызывали во мне никаких чувств, кроме раздражения. В своей практичности и в чём-то даже приземлённости я была такой же, как и Лёня.

Тем временем, пока я погружалась в размышления, Лёня поднялся на ноги и чуть потянул, чтобы я встала рядом.

– Посмотри, как красиво, – пригласил он, и мне не оставалось ничего, кроме как любоваться мириадами разноцветных огоньков, обступивших нас со всех сторон.

Расстроенная и заворожённая одновременно, я совершенно не заметила, как рука Лёни проворным ужом обвила мою талию. Как вдруг резко стало тепло от его тела, от дыхания, обжёгшего кожу лица.

Несколько мгновений его взгляд казался растерянным, но всё же он решился, чуть теснее обнял и… потянулся ко мне.

Столкновение Марса и Венеры в земном парке казалось неизбежным, а самое главное, что сопротивляться «Венере» не хотелось совсем, но что-то необъяснимое, идущее изнутри заставило поднять руки и установить этот слабый барьер между нами, легко уперевшись ладонями в его грудь. Почувствовав сопротивление, Лёня вздрогнул, открыл глаза и виновато прошептал: «Тая, о, прости, пожалуйста, просто я… просто ты…»

Но договорить ему не удалось. В этот момент что-то тихо заскрежетало, и «колесо» плавно продолжило свой путь.

Всё оставшееся время катания мы молчали.

– Я провожу, – всё ещё смущённо сказал он, помогая выбраться из кабинки. Он хотел было убрать руку, как только мои ноги коснулись земли, но я удержала, глядя ему прямо в глаза:

– Мне будет очень приятно, если проводишь.

– Тогда, может, ещё погуляем? – мгновенно оживился Лёня.

– Тебе бы поспать, – возразила я, – выглядишь усталым после работы.

– Я не устал.

– Но устала я.

Мы брели по пустынной аллее, и бледно-голубые лица фонарей, казалось, нарочно выступили из тьмы, чтобы посмотреть на нашу странную пару. Лёня молчал до самого входа в подъезд, да и я не знала, что теперь говорить. Все мои мысли вертелись около его «причин для беспокойства нет», а он, видимо, думал совсем о другом. Во всяком случае, когда он проводил меня до дверей в квартиру, Лёня многозначительно помолчал и вдруг сказал уверенно: «Ты не думай, что я легкомысленный и всё это не серьёзно. Просто ты… ты особенная. И очень красивая».

– Спокойной ночи, Лёня, – тихо сказала я и поднялась на цыпочки, чтобы оставить на его щеке поцелуй. Такой целомудренный, невесомый, на который только была способна.

Лёня тоже был особенным. И красивым. Вот только…

И когда за спиной тихо закрылась дверь, я навалилась на неё всем телом, зябко кутаясь в куртку, пряча руки в карманы. И снова пальцы мои нащупали телефон… я взяла в руки бесполезный девайс, тот поприветствовал меня вспышкой экрана и погас, сообщив о низком уровне заряда аккумулятора.

Мне. Было. Очень. Плохо.

========== Глава пятая, в которой Лёне плохо спится, а Тая разворачивает бурную инженерную деятельность ==========

Хрупкое время, наступаешь – хрустит по ногами,

Ждёшь чего-то, что изменило бы жизнь,

Что-то случилось, я объясняюсь чужими словами…

С. Бобунец

Первым делом я решила немного поспать. Повторюсь: как ни поверни, сон – лучшее решение в любой непонятной ситуации.

Но как только голова моя коснулась подушки, мозг вновь заработал на мощности небольшой электростанции, жаль только, что мысли текли не в том русле, куда я отчаянно пыталась их направить.

И думалось мне вовсе не о предстоящей катастрофе, а о прошедшем вечере. О том, что, едва расставшись с Лёней, мне хотелось догнать его в полумраке подъезда, обхватить его широкие плечи руками и прошептать в ухо какую-нибудь глупость. Просто для того, чтобы ещё раз увидеть мягкую его улыбку, чтобы услышать голос.

Вообще-то, я никогда не считала себя влюбчивой, и за двадцать лет жизни подобных инцидентов мне удавалось избегать. Окружающие парни все как один имели изъяны – кто-то слишком слаб, кто-то извращён, третий безответственен. Лёня подкупал своей натуральностью. Он не пытался казаться лучше или хуже, чем есть. Самый обыкновенный, простой, сильный, где-то неловкий, местами забавный – мужчин подобной породы в моём веке просто не существовало. Как и мужчин в принципе. Блогеры, салонные болонки с маникюром, вечно жалующиеся на тяжесть бытия ребята, которые к двадцати пяти годам тяжелее члена ничего не поднимали. Я, отстаивавшая по десять часов у балетного станка ежедневно (разумеется, в той, обычной жизни), не понимала и не принимала подобного положения вещей. И всё ждала классического принца, который оказался бы сильнее меня хотя бы физически.

Я лежала, рассматривая швы синеющего в темноте потолка, и пыталась себя уговорить: «Ну, конечно, не влюблена. Просто удивлена. Кто влюбляется вот так вот, спустя несколько часов после знакомства? Наверное, он просто застал меня врасплох… врасплох…»

Это было последней мыслью, прежде чем сознание отключилось, и тело погрузилось в глубокий сон.

«Врасплох… – первая мысль, включившая меня обратно, не могла похвастаться оригинальностью. – И я. Я тоже знаю, как и зачем удивить его!»

Пришедшая в голову идея буквально смела меня с дивана. Да так, что, запутавшись в пододеяльнике, я больно клюнула носом в пол, но на охи-вздохи время тратить не хотелось, и уже через мгновение я вытрясала содержимое объёмных карманов своей куртки. На пол упали: блеск для губ, таблетки от головной боли, упаковка зубной нити и… то, что я надеялась разыскать, – зарядное устройство от моего смартфона. Признаюсь, будучи слегка интернет-зависимой, я повсюду таскала его с собой.

– То, что нужно! – воскликнула я и, соединив зарядник с телефоном, попыталась вставить вилку в розетку.

Но не тут-то было. Входные отверстия оказались уже, гораздо уже, чем требовалось.

Я предприняла еще несколько очень смелых попыток, в результате чего чуть не осталась без ногтей. Однако, сдаваться я не собиралась и, сдувая со лба чёлку, осмотрела комнату. Со всей отчаянностью я нуждалась в… отвёртке. Нет, совать в розетку я её не собиралась, но нужно было попытаться отвинтить её от стены и попробовать расширить входные отверстия пластмассового свиного пятачка при помощи подручных средств. Держу пари, что в этом «моём» доме напрочь отсутствует дрель с тоненьким свёлышком.

В пределах видимости отвёртки не оказалось, а потому вслед за гостиной я обшарила ванную, а потом пронеслась в кухню, по пути едва не сбив трюмо, стоявшее посреди прихожей. Потирая ушибленную коленку, я вдруг подняла взгляд.

«…особенная и красивая», – тут же прозвучал в голове голос Лёни.

Из зеркала без особой доли неожиданности и оригинальности на меня смотрела… я. За последние пару дней мало изменившаяся, разве что теперь таращившая на собственное отражение придирчивый и оценивающий взгляд. Ещё в детстве мама говорила, что природа улыбалась, вылепливая её дочь, но мне всегда почему-то казалось, что скорее эта природа смеялась в голос.

Я родилась весной. Поэтому, наверное, именно ей и пришлось поработать над моим лицом. И пока март возился с красками, апрель, со своей вечной аллергией, чихнул прямо на палитру: смешалось всё, разлетелось и осталось золотисто-рыжими веснушками на моём лице, ушах и даже груди. Мелкие монетки солнечного золота нарушили даже границу губ. Я была рябой как куриное яйцо. Волосы мои тоже шелковистой гладкостью похвастать не могли, топорщились мелкими тугими кудряшками в стороны. Такими мелкими, что ими я более всего напоминала бы африканца, если бы не отчаянная блондинистость и фарфоровая бледность кожи. Но что я в себе любила, так это глаза. Зелёные, точно свежая листва, в обрамлении коротких тёмных ресничек, они смотрели на мир удивлённо. Я частенько слышала комплимент именно взгляду, так как остальное во внешности было совершенно непримечательным: самый обычный нос, вечно растянутые в улыбке губы, набор из двух рук, ног, цыплячьего роста и веса.

– Тоже мне красавица, – пробубнила я вслух и отважно продолжила поиски отвёртки.

Никаких инструментов в квартире, принадлежащей юной деве, разумеется, не нашлось, зато обнаружились небольшой пинцет, точильный камень для ножей и извилина в голове, загнутая под нужным углом. Не знаю, сколько времени я потратила куроча на техническое перевооружение пинцета, но, когда мой лоб покрылся капельками пота, вполне приемлемый инструмент оказался в руках. И следовало признать, что вещи в восьмидесятые годы прошлого века умели делать качественные. Весь инструмент моего времени был точно из фольги. Здесь же импровизированная отвёртка держалась в моих руках молодцом. И спустя, наверное, всего полчаса розетка повисла на проводах. Не будучи ни прирождённым, ни образованным электриком, я понятия не имела, как поступить дальше, чтобы из диэлектрика случайно не стать проводником. Всё ещё пребывая в размышлениях, я услышала, как в дверь постучали.

Если быть совсем честной, кроме Лёни меня не мог посетить никто, поэтому я дёрнулась, отшвырнула «отвёртку» в одну сторону, телефон, всё ещё лежавший на столике рядом, торопливо засунула под подушку и ринулась открывать, по пути приглаживая топорщащиеся во все стороны волосы.

Сначала появился букет. Огромный букет нежнейших тюльпанов. Свежесрезанные, ещё не распустившие алые бутоны, они, казалось, смущённо отвернулись в сторону, подёрнутые зеленовато-серебристой плёнкой собственной юности и росы.

Я потеряла способность говорить, принимая его дар, чувствуя, как переплетаются наши пальцы.

– Тая, ты прости, что так рано. Я всю ночь не мог заснуть, а когда вышел на улицу, увидел свет в твоих окнах.