Текст книги "И вспыхнет новое пламя (СИ)"
Автор книги: afan_elena
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Сажусь на край своей кровати, все еще осматриваясь по сторонам.
– Тебя отпустили под мою ответственность, – серьезно говорит Прим, приподнимаясь на локтях, – так, что постарайся беречь рану. Хорошо, Китнисс? Если боль усилится, сразу скажи мне.
Я обещаю девочке слушаться, и она кивает, довольная моей покорностью. Она встает со своего места, подходит ко мне и, чуть подавшись вперед, неожиданно целует меня в лоб.
– Мне надо вернуться в Медицинский отсек. Мы с мамой вернемся к вечеру, – сообщает Прим и уходит.
Моя рука медленно поднимется вверх, и я касаюсь пальцами места, где только, что были губы Примроуз. Горячая слеза сползает по щеке, а тело начинает бить дрожь.
– Мама, – шепчу я одними губами, позволяя боли и тоске вырваться наружу.
Отчего я не ценила ее, когда была возможность? Почему так вышло, что мы слишком часто ругались, не зная, как мало времени нам отпущено? И только сейчас, оказавшись на расстоянии тридцати лет от своей матери, я поняла, как жалею, что была слишком занята приготовлением к перемещению, и не сказала ей на прощание даже короткого «я люблю тебя».
Спустя время слезы высыхают, оставляя внутри саднящую пустоту. Тру лицо руками, стараясь стряхнуть с себя состояние противной жалости к себе, и вновь осматриваю комнату, желая отвлечься. По большому счету, здесь даже взгляду зацепиться не за что – все серое, тусклое, стандартное. В моем времени комнаты были примерно такими же, но там мой «дом», а здесь…
От нечего делать, подхожу к своей прикроватной тумбочке, открывая по очереди все ящики. Ничего примечательного или интересного: расческа, какие-то листки-записки, пара сломанных карандашей и прочие мелкие вещи. В дальнем углу верхнего ящика кусок аккуратно свернутой темно-синей ткани. Не понимаю зачем, но мои пальцы тянутся к нему, извлекая на свет. Разворачиваю ткань, оказавшуюся маленьким парашютом, и вижу черную жемчужину, которую он скрывает. Красивая вещица и, наверное, очень ценная для той девушки, место которой я заняла, раз она хранила его в стороне от прочего.
Откладываю парашют в сторону, зажав в руке блестящую горошину, и усаживаюсь на кровать. Перекатываю шарик в руке, пытаясь представить о ком мог напоминать Огненной девушке этот подарок. Неожиданно перед глазами возникает мутная пелена, сменившаяся цветными картинками, мелькающими с бешеной скоростью. Жмурюсь и трясу головой, но видения не исчезают, постепенно становясь ярче и реалистичнее.
***
Песчаный берег, сияющий от влаги только что схлынувшей волны. Пит сидит рядом, чуть в стороне Финник разговаривает с Джоанной. Я рассматриваю своих временных союзников, понимая, что будет очень не просто убить их. Но выбора нет. Снова поворачиваю голову к Питу, пока он раскладывает на тростниковых листьях нашу добычу – несколько устричных раковин. Мой напарник кажется мне сейчас особенно красивым с влажными пепельными волосами и слегка выпяченной нижней губой. Хочу его поцеловать, понимая, как мало места в моей жизни остается для таких вот светлых моментов, но, вскрыв очередную раковину, Пит вдруг усмехается.
– Смотрите! – говорит он, поднимая вверх ладонь, на которой лежит идеально круглая жемчужина. – Под очень сильным давлением уголь тоже превращается в жемчуг, – шутит Пит, и я прыскаю в кулак.
Ополоснув жемчужину водой, Пит берет мою руку и, перевернув ее ладошкой вверх, кладет на нее черный шарик.
– Это тебе, – шепчет он, наклонившись к моему уху.
Я рассматриваю горошину, любуясь солнечными переливами на блестящей поверхности, а потом сжимаю ладонь.
– Спасибо, – бормочу в ответ, вглядываюсь в глаза напарника.
Эта жемчужина будет со мной до последнего вздоха. Осталось совсем чуть-чуть. Не думаю, что доживу до завтрашнего вечера. Я не позволю Питу отдать свою жизнь, чтобы спасти мою. Не в этот раз. Видимо, он все понимает, потому что его лицо становится серьезным.
– Не делай этого, Китнисс, – просит Пит, – Не умирай за меня.
***
Видение исчезает так же внезапно, как появилось. Я сижу на кровати, поджав колени к груди и обхватив голову руками. Часто моргаю, стараясь успокоиться. Что сейчас произошло? Это так похоже на… воспоминания! Но они могут принадлежать только первой Китнисс Эвердин, потому что со мной ничего подобного не случалось! Как это возможно?
Самое разумное объяснение заключается в том, что я видела нечто подобное на пленках, когда готовилась к перемещению во времени, но, хоть убей, я не помню такой записи. Сохранилось всего несколько кадров, запечатлевших «несчастных влюбленных», и среди них не было сцены на пляже…
Ошарашенно оглядываюсь вокруг, понимая, что во время приступа выпустила жемчужину из рук. Она лежит у моей ступни, поблескивая в неровном свете лампы. Хватаю черную горошину и забрасываю ее в ящик, с громким звуком захлопывая его. Чертова жемчужина! Я что, схожу с ума?
Марта и Прим приходят ближе к вечеру и приглашают меня в столовую на ужин, но я отказываюсь, сославшись на слабость. На самом деле, я, как могу, стараюсь оттянуть знакомство с жителями нынешнего Тринадцатого. Мне хватает стресса от общения с Прим и парочкой девушек из Медблока, которых я, как оказалось, знаю в двух временных пространствах. Это тяжелее, чем я думала.
Зато все больше мне нравится общество Хеймитча Эбернети. Ментор Пита и Китнисс умер вскоре после смерти Сойки и объявления Мелларка приемником Кориолана Сноу. Думаю, он понял, что потерял своих самых дорогих трибутов и остался совершенно один. Не выдержал? В любом случае, сейчас я даже рада, что до моего рождения он не дожил… Теперь мы общаемся, как старые приятели.
Не помню, как уснула, но открыв глаза, вижу в полумраке Прим, тихо посапывающую в своей кровати. Моя рука, сама собой, тянется к ящику тумбы и не с первого раза нащупывает в нем круглый шарик. Достаю жемчужину и прижимаю ее к губам, ожидая повторения приступа. Ничего не происходит, никакие видения меня не беспокоят. Успокаиваюсь и снова погружаюсь в сон.
Мне снится Бен, дикий лес за Радиусом безопасности, мама, лаборатория Научного отдела, блестящий металлический стол… Громкий стук в дверь безжалостно вырывает меня из царства дрема. Дверь в квартиру распахивается, и я слышу настойчивый голос Хеймитча:
– Китнисс? Просыпайся! Спасательный отряд вернулся из Капитолия!
продолжение следует…
========== 4. Возвращение ==========
Комментарий к 4. Возвращение
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Глава перезагружена из раннего…
Выскальзываю из постели и бросаюсь к двери, на ходу натягивая обувь. Хеймитч в нетерпении мнется у входа и, как только я готова, мы выбегаем в коридор.
– Они в Медблоке? Как все прошло? Пит с ними? Гейл жив? – я забрасываю ментора вопросами, но он ничего не знает, кроме как, что нам нужно попасть в медицинский отсек.
Возле дверей лифта нам приходится задержаться, ожидая кабину. Мне кажется, ее нет целую вечность! Бросаю взгляд вправо – там должна быть лестница, соединяющая уровни на случай неполадок с лифтом.
– Нам на Десятый? – уточняю я, хотя и сама знаю ответ. Хеймитч рассеянно кивает. – Тогда пешком быстрее! – бросаюсь к лестнице. Цепляюсь за тонкие металлические перила и торопливо перебираю ногами, спускаясь вниз.
Эбернети не отстает от меня, хотя я слышу, как сбилось от бега его дыхание. Оказавшись на нужном уровне, на секунду замираю, ошарашенная тем, как здесь шумно от громких приказов врачей и дребезжания десятков колесиков каталок, на которых перевозят раненных. Бросаюсь в самую гущу, но почти сразу натыкаюсь на каталку с молодой побритой на лысо женщиной, которая даже не прикрыта простыней, потому что ее тело – одна большая кровоточащая рана: порезы, ожоги, вырванные куски плоти.
Сильнейший спазм скручивает желудок, а на глазах выступают слезы, когда я замечаю ее лицо. Джоанна Хоторн. Хотя в этом времени она еще Мэйсон. Господи, я знала ее, сколько себя помню, и я любила ее, несмотря на сложный характер жены президента. А теперь она лежит передо мной истерзанная, и только слабая дрожь ее ресниц говорит мне о том, что это тело еще живо. Медсестра отталкивает меня в сторону, проталкивая каталку с Джоанной дальше по коридору, а я не могу пошевелиться, пребывая в состоянии шока.
Мимо меня проносится рыжеволосая девушка, и я непроизвольно провожаю ее отупевшим взглядом. Она бросается в объятия какого-то мужчины, жадно целуя его в губы, а он, как в лихорадке, ощупывает ее тело, скрытое только простыней, повязанной под грудью. Очевидно, не найдя повреждений, мужские руки смыкаются на тонкой талии женщины, и они, слившись в поцелуе, облокачиваются на стену, игнорируя всех и каждого вокруг.
Подошедший Хеймитч бросает сочувственный взгляд на удаляющуюся каталку с тем, что осталось от победительницы из Седьмого и, взяв меня за руку, тащит вперед. Мы делаем всего пару десятков шагов, когда я снова останавливаюсь, как вкопанная. Через открытую дверь одной из палат я вижу Гейла, раздетого по пояс. От его шеи до пупка тянется кровавая рваная рана, которую пытается зашить молоденький доктор. Гейл морщится от боли, и по его лицу градом бежит пот. Я выдыхаю его имя и, вырывая руку из цепких пальцев Хеймитча, пытаюсь прорваться к Хоторну через толпящихся на моем пути людей, но прямо перед моим носом дверь в его палату захлопывают и, как я не бьюсь об нее кулаками, меня не пускают внутрь.
Ментор снова оказывается рядом, обнимает меня за плечи и отводит в сторону. Как в тумане, раздавленная ужасом только что увиденного, я не сопротивляюсь и позволяю ему направлять меня. Мы движемся между людьми в белых халатах, каталками и сидящими на лавках раненными, пока, наконец, не останавливаемся у такой же, как все остальные, белой двери. Возле нее стоит незнакомый мне темнокожий мужчина, одетый в заляпанную кровью серую форму солдата Тринадцатого.
– Боггс, Пит здесь? – спрашивает у мужчины ментор, и тот кивает.
– Здесь, но сейчас вы не можете войти. Придется подождать.
Эбернети злится, а я словно получила передышку. Оседаю на неприметную металлическую лавку, стоящую вдоль стены, и опускаю глаза в пол.
Гейл! Он ранен, ему, наверняка, очень больно… А Джоанна! Бог мой, я вообще не понимаю, как она держится! Пытки Капитолия в этом времени не уступают мучениям тех, кто попадет в смрадные темницы в моем времени, но до настоящего момента, я только слышала о таком, а теперь видела все своими глазами.
Эти люди пострадали, потому что Сноу нужна была информация о Восстании? Планах ополченцев? Их мучили, над ними издевались, и все только потому, что президент Сноу не хочет потерять свою власть? Ненависть поднимается в моей душе, накапливаясь, как снежный ком, заставляя внезапно понять, почему настоящая Сойка мечтала уничтожить Капитолий.
И тут до меня доходит… Сойка. Капитолий. Отомстить Сойке?
Пит!
Почему меня не пускаю к нему? Что с ним сделали такого, что я не могу его даже увидеть?
Волна паники так резко обрушивается на мою голову, что я соскакиваю с места и кидаюсь к двери палаты, в которой держат Пита, но Боггс ловит меня, обхватив сзади за талию, и оттаскивает назад.
– Я сказал нельзя! – кричит он, с силой сжимая свои лапы вокруг меня.
Не слушаю его, наоборот, словно, сумасшедшая от ужаса и страха, я колочу его кулаками везде, где могу достать: по рукам, голове, пытаюсь лягнуть ногой. Из моего горла истеричным криком вырываются ругательства и проклятия.
– Пустите меня к Питу, – ору я до хрипоты, продолжая отбиваться.
Краем глаза вижу Хеймитча мечущегося рядом, но он не нападает на Боггса, а старается утихомирить меня словами. Злюсь, посылаю всех куда подальше, и внезапно, дверь в палату распахивается и из нее выходит темноволосый доктор средних лет. Дверь сразу же захлопывается за его спиной, а сам врач смотрит на меня и Боггса во все глаза.
– Что происходит? – недоуменно спрашивает он.
Я затихаю в руках своего мучителя, и он постепенно ослабляет хватку.
– Как Пит? – умоляю я, и доктор говорит, что с пациентом все в порядке. Осмотр уже закончили, и я могу пройти к нему.
Боггс расцепляет руки, освобождая меня, но неожиданно мои колени подгибаются и я чуть не падаю, в последний момент ухватившись за его рукав. У меня такое чувство, что меня парализовало, потому что я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
Мне страшно.
Все прочие мысли как-то в миг покидают меня, оставляя единственную, стучащую в мозгу, как молоток по упрямой наковальне: «Я боюсь Пита Мелларка».
Все, что я по-настоящему о нем знаю, так это что он – чокнутый тиран, повергший Панем в разруху и затопивший Дистрикты в крови. По его приказу убили мою бабушку, пытали мою мать. Из-за него жизнь в моем времени превратилась в кромешный Ад.
А теперь он – за дверью прямо передо мной. Хаотичными вспышками в моей голове проносятся воспоминания о цели моего перемещения в нынешнее время, о том, что тот Пит, который скрыт от меня в палате, еще не совершил всех этих ужасных вещей. Еще не успел. И только я могу попытаться не позволить ему встать на этот путь. Могу постараться предотвратить безжалостное будущее.
– Ты в порядке? – спрашивает Хеймитч, недоуменно уставившись на меня.
– Да, – еле слышно говорю я и разжимаю пальцы, понимая, что до сих пор судорожно сжимала рукав Боггса.
На ватных ногах делаю пару шагов к белоснежной двери и берусь за ручку. Медлю. Жмурюсь, но нажимаю вниз, распахивая дверь. Вхожу. И только теперь открываю глаза.
Пит лежит на кровати в нескольких метрах от меня, одетый в грязные штаны и местами порванную серую майку. Над ним склонились два врача, которые светят ему в глаза фонариком и фиксируют показатели пульса. Его лицо бледное, как полотно, а сам он кажется… Растерянным?
Слышу, как следом заходят Хеймитч и Боггс, прикрывая дверь, и Пит поворачивается в нашу сторону. Мутно-голубые глаза распахиваются, взирая на нас с удивлением и печалью, но когда его взгляд задерживается на мне, то неуловимо меняется. Я не могу понять этой новой эмоции, поэтому невольно хмурюсь. Машинально отмечаю про себя, что видимых ран на его теле нет и немного успокаиваюсь.
Пит медленно встает с кровати, оттолкнув докторов, и делает шаг ко мне, ни на секунду не прерывая зрительный контакт. Лихорадочно пытаюсь прочитать по его лицу, что он собирается сделать, но мои мысли рассыпаются, ускользая из дрожащих пальцев. Его движения ускоряются, Пит начинает бежать ко мне, раскрывая руки навстречу, а на его губах появляется подобие улыбки. Волна облегчения прокатывается по моему телу, когда я понимаю, что, пожалуй, все обошлось – Пит рад видеть Китнисс, значит, пытки Капитолия не смогли трансформировать его любовь в сжигающую ненависть. «Мой мальчик с хлебом», – возникает в моей голове незнакомое мне прозвище, но от этого на сердце становится теплее.
Он совсем близко, когда я открываю рот, собираясь произнести его имя, как внезапно пальцы Пита мертвой хваткой смыкаются вокруг моей шеи. Только теперь я понимаю, что его губы не улыбаются – Пит скалится в кровожадной судороге, а его глаза горят огнем от неистовой злости. Пытаюсь схватить хоть каплю воздуха, но пальцы Пита слишком сильно давят на шею, а я задыхаюсь, открывая рот, как рыба, выброшенная на берег. Мои руки взлетают вверх, цепляясь за его, в попытке отстраниться, но безрезультатно. Царапаю кожу Пита, разрывая ее местами до крови, но все еще не могу дышать. Мир перед глазами тускнеет, а тело перестает слушаться.
Чувствую, как фактически повисаю в руках Пита, но внезапно что-то толкает меня справа. Какой-то темный предмет проскальзывает передо мной в воздухе и ударяется Питу в висок. Его хватка в тот же миг слабеет, а потом пальцы и вовсе разжимаются, когда тело Мелларка падает на пол. Я сама готова упасть, но чьи-то руки удерживают меня. Жадно заглатываю кислород, отчего из груди вырываются свистящие звуки, и начинаю кашлять от боли в горле. Кто-то зовет меня по имени, касается лица, но я не могу ответить.
Погружаюсь в темноту.
Последняя мысль – Пит Мелларк больше не любит свою Сойку.
Капитолий успел промыть ему мозги.
продолжение следует…
========== 5. Охмор ==========
Комментарий к 5. Охмор
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Глава перезагружена из раннего…
Открываю глаза. Надо мной опять потолок больничной палаты, на котором ровно тридцать восемь трещин разного размера. Шея болит, но пробую пошевелиться – вроде, ничего не сломано. Поворачиваю голову в сторону, рядом сидит Хеймитч, откинувшись на стуле, прислоненным в стене. Его руки сцеплены на животе, ментор храпит. Улыбаюсь, но неожиданно перед глазами снова возникают картинки-воспоминания.
***
Я стою перед дверью, собираясь с духом, потом толкаю ее и захожу. Запахи несвежей одежды, алкоголя, горелого масла и, кажется, рвоты, смешавшись воедино, тут же ударяют мне в нос. Мое лицо кривится от отвращения, но я все-таки делаю шаг вперед. Миную гостиную, заваленную пустыми бутылками, какими-то тряпками и прочим хламом, пробираюсь на кухню.
Хеймитч развалился на стуле возле стола, его лицо припечатано к столешнице, руки разбросаны в стороны, а сам он храпит так сильно, что у меня начинает болеть голова. Злюсь и толкаю его в плечо, громко приказывая:
– Вставай!
Ментор не реагирует. Толкаю сильнее, но реакции все еще нет. Быстро обвожу взглядом вокруг и натыкаюсь на ковш, висящий на стене. Решаю, что это то, что мне надо. Набираю в него воды из-под крана, возвращаюсь к Хеймитчу и переворачиваю ковш над его головой. Едва успеваю отскочить назад на несколько шагов, как ментор вскакивает, выкрикивая ругательства, и размахивает ножом, зажатым в руке. Проходит пара минут прежде, чем он поворачивается ко мне с более или менее осмысленным выражением на лице.
– Что ты здесь делаешь? – бубнит он, стряхивая с волос последние капли воды.
– Ты сам просил разбудить тебя до того, как приедут телевизионщики, – отвечаю я. – Через час начинается Тур победителей.
Кажется, Хеймитч вспоминает, но все еще хмурится.
– А почему я весь мокрый?
– Никак не могла тебя растолкать, – с вызовом говорю я. – Если тебе нужна мамочка, проси не меня, а Пита…
– О чем меня надо просить?
Пит! От звука его голоса я вздрагиваю, сжимаясь от нахлынувших чувств. Печаль. Стыд. Страх. И желание. Странная смесь, от которой на моей коже появляются мурашки.
Пит подходит к столу, не спеша выкладывая из пакета буханку свежего хлеба. Я рассматриваю его из-под опущенных ресниц, отмечая про себя, что мой бывший напарник выглядит сильным и здоровым. На его щеках легкий румянец, а в волосах еще осталось несколько белесых снежинок.
– Разбудить меня без применения холодного оружия, – ворчит Хеймитч. Я поправляю его, уточняя, что это была всего лишь холодная вода, но он отмахивается от меня, как от назойливой мухи.
Пит улыбается и режет хлеб. Я, как зачарованная, смотрю на его руки, сжимающие буханку. Я помню, какими нежными они могут быть, знаю, как они могут обнимать, спасая от кошмаров.
– Угощайся, – говорит Пит, и я понимаю, что это он мне.
Часто моргаю, будто пойманная на месте преступления, и бросив безразличное: «Нет, спасибо», выбегаю из дома ментора, даже не прикрыв за собой дверь.
***
Вздрагиваю и с тихим криком откидываюсь на подушку. Что происходит? Как не мои воспоминания попадают в мою голову? Я, определенно, схожу с ума. Хочется плакать от бессилия.
Хеймитч со своего места кряхтит, пару раз причмокивает губами и просыпается.
– Привет, солнышко, – говорит он, криво улыбаясь.
«Солнышко, так меня называл только ментор, и изредка Пит». Чужая мысль. Снова.
– Привет, – отвечаю я. – Как Пит?
Эбернети подвигает стул ближе, наклоняется ко мне, уперев локти в колени, и смотрит исподлобья, хмурится.
– Китнисс, – начинает он, – похоже, Питу досталось больше, чем мы думали. Теперь ясно, что побоями дело не ограничилось. Капитолий опробовал на Пите один из редких способов воздействия на сознание. Доктора называют это «охмор».
Я слушаю очень внимательно, потому что в моем времени мало кто интересовался, что именно произошло с Мелларком, вынудив его ненавидеть Китнисс. Когда Пит пришел к власти и начались репрессии, людей уже не интересовали первопричины, их задачей было просто выжить.
– Слово довольно старое, точное значение утеряно, – продолжает ментор. – Это что-то вроде формирования условного рефлекса страха с помощью яда ос-убийц. Тебе досталось от них на первых Играх, так что ты примерно понимаешь, о чем я говорю.
Отвожу взгляд, боясь, что Хеймитч заменит мою растерянность. Я никогда не была на Играх. Это первая Китнисс Эвердин сумела их пережить и даже вытащить с собой Мелларка, а я выросла в Тринадцатом – даже в мое время этот Дистрикт не отправлял трибутов в Капитолий. Однако от мамы я слышала, что яд ос-убийц вызывает галлюцинации, панику, и, как следствие, страх, потому что он точно определяет твои уязвимые места.
Пока я размышляю, ментор снова рассказывает:
– Даже малая доза яда вызывает спутанность сознания, а при постоянных инъекциях и с использованием дополнительного оборудования, можно добраться даже до воспоминаний человека, трансформировать их так, как тебе нужно, и вернуть обратно искаженными.
Я чувствую, что меня снова тошнит. То о чем говорит Хеймитч отвратительно и бесчеловечно.
– Сноу сделал это с Питом? – спрашиваю я.– Он исказил его воспоминания о Китнисс?
Я настолько шокирована, что даже не замечаю, как говорю о Сойке в третьем лице. Когда все-таки спохватываюсь, то благодарю Бога за невнимательность ментора – он не заметил мой промах.
– Да, – отвечает он. – Исказил настолько, что парень видит в тебе врага. И хочет убить. Это что-то вроде защитного механизма.
Закрываю лицо руками, стараясь сдержать подступившие слезы. Я не верю, что такое может быть на самом деле. Мне рассказывали, что президент Мелларк ненавидел Огненную девушку по личным мотивам, приплетали сюда множество домыслов и слухов, а теперь я узнаю, что Пит – всего лишь жертва в умелых и безжалостных руках Кориолана Сноу. Парень, который любил Китнисс Эвердин настолько, что кто-то догадался превратить его любовь в оружие.
– Это… можно как-то исправить? – с надеждой шепчу я, но Хеймитч только качает головой.
– У докторов слишком мало информации, Китнисс. Они обещали попытаться, – говорит он, – в том числе и ради тебя, – он смотрит на меня, явно намекая на что-то, но я не могу понять суть. – Никто не обещает полного выздоровления. Если отбросить прочее, то Пит теперь боится тебя, а победить страх труднее всего.
Ментор замолкает, и я понимаю, что мне тоже нечего сказать. Мы просто остаемся вместе в моей белоснежной палате еще очень долгое время, погруженные каждый в свои мысли, но, в конце концов, Хеймитч уходит, когда медсестра собирается сделать мне укол. Я совершенно не чувствую “укуса” иголки, потому что мои мысли далеко отсюда.
Я вспоминаю мир, затопленный кровью невинных, я вижу города, погрязшие в нищете, и людей, умирающих с голода. Меня учили, что виной всему Пит Мелларк. И в эту привычную уже схему теперь большими красными буквами вписано имя Кориолана Сноу. Как никогда ясно я понимаю, что Мелларк – пешка в руках настоящего злодея. Того, кто раз за разом вкалывал яд безнадежно влюбленному парню.
Сон медленно подкрадывается ко мне, и я все-таки засыпаю, но в моей голове уже полная ясность.
Первое – я убью Сноу.
Второе – я сделаю все, чтобы помочь Питу выбраться из его личного кошмара.
***
Из объятий Морфея меня вырывают громкие голоса непрошеных посетителей. Строгий и сухой женский голос, явно, принадлежит Койн. Два мужских я не узнаю. Намеренно не открываю глаза, прислушиваясь.
– …Если она еще слаба? – спрашивает первый мужчина.
– У нас договор. Эвердин потребовала освободить Мелларка. Моя часть сделки завершена, – отзывается женщина.
– Может, стоит ее разбудить? – третий голос я, как будто, уже слышала.
Кто-то касается моего плеча, слегка трясет. Бессмысленно и дальше притворяться, так что широко зеваю, потягиваюсь и распахиваю глаза. Прямо надо мной стоит темнокожий мужчина, который не пускал меня в палату к Питу. Вероятно, поэтому его голос и кажется мне знакомым. Боггс, если я не ошибаюсь?
Чуть позади стоит Альма Койн и седовласый мужчина с вполне добродушной улыбкой. Опять-таки, его я где-то видела. Как же это напрягает – путаться во времени и лицах!
– Плутарх, кажется, твоя Сойка проснулась, – с легким пренебрежением говорит Койн, обращаясь к седовласому, одновременно разрешая мою проблему.
Плутарх Хэйвенсби. Распорядитель Квартальной бойни, в которой участвовала Сойка, и один из подпольных организаторов Восстания. Теперь я вспоминаю, где видела его лицо: портрет этого мужчины висел в Штабе президента Хоторна на Доске почета – своеобразной стене памяти тех, кто оказал ощутимую помощь в борьбе с Капитолием.
– Да, я проснулась, – отзываюсь, уставившись на Койн.
Стараюсь передать в своем взгляде все презрение, которое испытываю к ней. Думаю, она его видит, но оно отражается от нее, как от зеркала. Президент молчит, вместо нее ко мне обращается Хэйвенсби.
– Китнисс, – говорит он, – завтра предстоит сложный день. Нам пора сделать несколько агитационных роликов, чтобы было что противопоставить съемкам из Капитолия. Сноу распространяет информацию, что Сойка погибла, якобы ее застрелили…
Я нервно сглатываю, а мои зрачки, уверена, расширяются от страха быть разоблаченной.
–Также он утверждает, что Пит сошел с ума, – Плутарх замолкает на минуту, будто обдумывая свои слова, а потом продолжает, – Насчет Пита пока рано говорить, но тебе стоит показаться людям. Завтра планируется съемка в Двенадцатом. Справишься? Ты, Одейр и, может быть, Эбернети.
Прикусываю губу, пытаясь придумать, почему я не могу поехать, но не нахожу аргументов. Что я буду делать в Двенадцатом? От меня, наверняка, потребуется позировать в каких-то значимых для Огненной девушки местах. И сильно же они удивятся, когда выяснится, что я таких мест попросту не знаю, потому что я – не она! Утешает только одно – рядом будет Хеймитч, может удастся как-то выкрутиться?
– Хорошо, – говорю я, понимая, что другого ответа Койн не примет.
– Отлично, – улыбается Плутарх. – Мы, пожалуй, пойдем. Отдыхай.
Гости уходят, но мне совершенно не до отдыха. Мой мозг работает в полную силу, выискивая варианты решения проблемы. Что, если завтра в Двенадцатом, я действительно выдам себя? Меня прогонят? Накажут? Казнят? Вариантов десятки и, учитывая, что я успела порядком разозлить президента Койн своими выходками, то она придумает для меня мучительный конец. Но не это главное. Меня беспокоит, что раскрывшись, я потеряю возможность увидеть Пита. Попытаться ему помочь. Теперь, когда я знаю, что с ним сотворили, мне искренне жаль еще ни в чем неповинного парня.
Скидываю с себя простынь, нащупываю ногами тапочки и, накинув халат, выскальзываю из палаты. В очередной раз благодарю свое детство в будущем времени, где я излазила все коридоры Тринадцатого вдоль и поперек, – чтобы найти палату Пита мне требуется всего несколько минут и я бесшумно отворяю дверь, проникая внутрь.
Пит лежит неподвижно, наверняка, спит. Подхожу ближе, рассматривая его лицо, слишком бледное даже в свете единственной лампы на столе в метре от нас. На его щеке красуется грязно-фиолетовое пятно – след от удара, который нанес ему Боггс прикладом пистолета, когда Пит пытался задушить меня. Сглатываю, и рука непроизвольно тянется к шее, поглаживая место, где еще недавно сжимались пальцы Пита.
Маленькими шажками оказываюсь рядом с его кроватью, металлическая перекладина упирается в ногу. Прохладно. Присаживаюсь на самый краешек, готовая кинуться прочь, если Пит вдруг станет агрессивным. Хотя в эту минуту он не кажется опасным. Светлые волосы кое-где сбились колтунами, белесые ресницы подрагивают, отбрасывая тень на выступающие скулы. Его мучили, пытали. Его охморили. И все – лишь бы добраться до Сойки-пересмешницы.
Страх, сидящий во мне отступает, позволяя незнакомому теплу разлиться по телу. Легкая улыбка трогает уголки моих губ, когда я рассматриваю «своего мальчика с хлебом». Я не замечаю, как рука тянется к его опухшей щеке, касаясь тыльной стороной его теплой кожи.
Калейдоскоп воспоминаний вспыхивает перед глазами.
***
Тур победителей. Водоворот однообразных ужинов и церемоний. Один день похож на другой. Просыпаюсь. Меня одевают. Я и Пит выступаем перед публикой, произнося заученные речи, на официальных мероприятиях изображаем с ним безумно влюбленных: целуемся, ходим, не разжимая рук, кокетливо прячемся от камер. А после – возвращаемся каждый в свой вагон, предаваться страхам и унынию.
Меня мучают кошмары. Каждую ночь. Лица тех, кто погиб по моей вине. Тех, кого не сотрет из памяти никакое время. Я кричу до хрипоты в голосе и просыпаюсь влажной от пота. Лишь однажды, Пит, бесцельно слоняющийся по поезду, потому что тоже не спится, слыша крики, врывается в мое купе. Он будит меня, успокаивает. Я прошу его остаться со мной, и Пит соглашается, проскальзывая под мое одеяло и прижимая меня к себе. Его губы шепчут единственно важное слово: «Всегда», вселяя в меня робкую надежду.
Каждую ночь я пускаю Пита к себе в постель, и мы отгоняем тьму вокруг, сплетая наши тела и руки в объятиях, оберегая друг друга от любой опасности из вне.
Однажды, проснувшись посреди ночи, я поднимаю глаза и ловлю взволнованный взгляд Пита.
– Кошмар? – спрашиваю я, и он кивает. – Почему тогда не разбудил меня?
Губы Пита касаются моего лба, оставляя теплый поцелуй, и он тихо шепчет в ответ:
– Почти все мои кошмары о том, что я теряю тебя. Потом я открываю глаза, а ты здесь, рядом. И мне уже не страшно.
***
Снова чужие воспоминания. По моей щеке ползет слеза, которую я не смогла сдержать. Прикрываю глаза, стараясь успокоиться. Мне жалко Пита, мне безумно жаль Китнисс. Они попали в ловушку, но все-таки они спасали друг друга. Как могли. Как умели.
Сильная боль на запястье заставляет мои глаза распахнуться. Пальцы Пита вонзились в мою кожу, отталкивая руку, которой я касалась его щеки, а он сам смотрит на меня безумными глазами. Его зрачки так сильно расширены, что даже не видно радужки.
«Сейчас он меня убьет». Моя мысль. Единственная.
И, наверное, последняя.
Я резко подаюсь вперед, отчего из горла Пита вырывается вопль ужаса. С размаха впиваюсь губами в горячие потрескавшиеся губы Пита, проглатывая его крик, который болью отзывается во мне.
продолжение следует…
========== 6. Двенадцатый ==========
Комментарий к 6. Двенадцатый
включена публичная бета!
заметили ошибку? сообщите мне об этом:)
Глава перезагружена из раннего…
Я впервые целуюсь с парнем, и это явно не то, на что должен быть похож первый поцелуй. Губы Пита жесткие, словно он оцепенел, а его страх перетекает в меня с бешеной скоростью. Пальцы Пита, сжимающие мое запястье, немного расслабляются, вероятно, он настолько ошарашен моими действиями, что забыл про свои руки. Секунды тянутся бесконечно долго, и я понятия не имею, что делать, просто поддаюсь какому-то инстинкту и двигаю своими губами по его, легонько прикусываю. Пит затих. Ему совсем плохо? Хотя нет, мне кажется, или под моим натиском его губы дрогнули, стали мягче, шевельнулись в ответ?
