Текст книги "Я - Янни (СИ)"

Автор книги: Abaddon Raymond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– О, а вот это очень важно. Месяц назад я повсюду его искал, – мужчина разгладил бумажный шарик из мусорного ведра. Я рассмеялся, захохотал – до слез, и долго не мог остановиться. Кажется, нерастраченный смех хотел успеть выйти наружу, пока не настало время возвращаться.

Такое часто случалось, и Валентин всегда понимающе улыбался белоснежными зубами. У него идеально прямая спина и бронзовая кожа. Седые волосы и морщинки в уголках глаз выдают немолодой возраст. Красивый – девушки вдвое младше оборачиваются вслед, когда профессор идет по коридору.

Пустой. Очень умный. Живет в Университете. У него не осталось ничего за пределами этой комнаты. Я приходил, чтобы помочь с созданием картотеки, а когда мы заканчивали работу, откидывался на жестком скрипучем стуле, положив ноги на стол, и слушал, как он рассказывал или читал вслух – о магии, о изломанных мирах и невиданных созданиях, вроде тех, что преследовали Янни.

Это были мои новые крыши: аромат ягод и тысяча ламп вместо солнца. Новый вопрос:

– Что, если мне потом перевестись во второй блок?

В то время я спал не больше четырех часов в сутки. Все мои ночи занимал Университет. Жизнь скользила мимо, суетливая и неважная, истираясь до теней. Когда-то желанный юрфак превратился в обузу, потерялись друзья. Та девушка с подготовительных курсов… мы учились вместе, но я едва замечал ее, ведь среди чертовой магии встретил другую.

Энид. Кроваво-красные волосы, глаза цвета неба в грозу. Тонкая, светлая, как горящая спичка. Маленькое огненное чудо – доступное простым смертным волшебство. Пусть всего на несколько секунд, пока пламя не вспорхнет в небытие.

Я искал ее в толпе. Подвязался помогать с документами по медицинской части: она училась на целителя. Караулил в залитых лунным светом коридорах, когда будущие медики покидали аудиторию и рассеивались по просторному двору или набивались в кафетерий. Просил помочь, пояснить иное название или процедуру в отчетах, а потом неловко менял тему, заговаривая о чем-нибудь более личном. Запинался, краснел. Подглядывал и коллекционировал привычки: кофе с молоком и корицей в двенадцать часов, когда ее группа делала перерыв в занятиях. Ближе к трем ночи – лимонный пирог с шапкой крема или яблочная шарлотка. Плеер в ушах, когда настроение плохое. Вежливая полуулыбка, когда беседа надоела… последнее случалось оглушительно часто, а началось после первой и последней прогулки.

Был закат, и я выманил волшебницу в дикий парк возле Университета. Болтал без умолку, опьяненный внезапным счастьем. Энид смотрела по сторонам, рассеянно отвечала и вертела прутик в тонких пальцах – вместе с ним крутились листья вокруг, покорные желанию мага воздуха.

Тревога. Тогда я не вспомнил, что ветер значит тревогу, а просто любовался.

Алые пряди тяжелой волной ложились на хрупкие плечи, ядовито горели в закатных лучах. Каждое ее движение рассыпало блики по опавшей листве, а золото и багрянец осени теряли объем. Если бы не одуряющий запах прошедшего дождя, можно было бы решить, что свидание мне приснилось.

– На что похоже жить рядом с тварями? – единственное, что она спросила. – Они ведь должны были приходить за твоим братом. Как ты ощущал их? Пустые же…

– Почти не замечают волшебство, – перебил я. Листья взвились в небо. – Я не буду говорить об этом. Спроси кого-нибудь еще. Хотя бы Адамона, он постоянно торчит в лабораториях с тварями.

На следующее предложение погулять Энид ответила мягким отказом и посоветовала обращаться к лаборантам их кафедры за разъяснениями по документам.

Конечно, я продолжал искать предлоги и случайные встречи, чем дальше, тем более мимолетные. Извинился за грубость, отказываясь признавать, что дело не во мне. Еще долго выставлял себя идиотом, пока однажды не увидел ее с другим.

Охотником. Привлекательным, уверенным и сильным даже на вид. Он был одним из лучших, а позже стал капитаном блока Д. Кан Александер. Маг воды. Всегда в черной боевой форме и окружении друзей. Энид среди них казалась райской птицей в стае ворон. Очень счастливой райской птицей. Я же был скорее воробьем, из Янниных любимчиков.

И больше не пытался говорить с ней, даже после их расставания – муторного, шаткого. Воссоединения и снова разрыва. Еще одного. И еще.

К черту. В отличие от них, я хотя бы способен признать поражение.

Той зимой по-канцелярски безликий корпус администрации поглотил меня без остатка. Я спешно пересекал общий двор, почти пробегая мимо щебечущих групп магов, чтобы спрятаться в безопасной мертвой зоне, слепом пятне Университета, где никому до тебя нет дела. Туда приходят сделать свою часть работы и убраться домой. Пустые, что не торопятся с уходом, а жадно перечитывают красочные отчеты охотников, напоминают души в чистилище, застрявшие между двумя мирами: живых и живых. Не маги, не обычные люди. Никто. Номер блока – ноль – полностью отражает суть.

Вскоре я сломался и начал мечтать вслух:

– Закончится этот чертов год – пойду во второй блок. В академии переведусь на заочный, хватит времени на все. Стану надоедать вам целыми днями. А когда закончу, то, может, устроюсь сюда и ученым, и юристом на полставки, – поделился я с Валентином, рассматривая схему расселения магических существ, которую мы отрыли на самом дне забитого хламом шкафа. – Было бы неплохо. Неплохо. Не – хорошо. И совсем не прекрасно. Но… хороший юрист всегда найдет работу. Специалист по магической истории существует только в пределах, очерченных заклятыми стенами Университета.

– Неплохой план. Но ты уверен, что хочешь потянуть с заочным? На тебя уже больно глядеть, да и полгода иногда – большой срок, – мягко спросил профессор. За его словами прозвучали другие: пора сделать выбор. Действовать, не говорить, – туда или сюда. Ты уже знаешь, чего хочешь.

– Я пока не готов. И у меня контракт с администрацией. Нарушу – исключат.

– Или нет. Поговори с Адамоном. Ты не можешь жить вот так, разрываясь на части.

– Но я не Янни, я не умею найти и погрузиться с головой, отбросив прошлое, забив на будущее.

Ты не можешь вечно за ним таскаться, – предрекала кроха-Алиша.

– Верно, твой брат уже нашел свое место. Здесь. Других остановок не будет. Ты волен думать иначе, но…

– Посмотри! – днем раньше братишка показал новое заклинание. Собственное. Пальцы ловко разрезали воздух, испачкали огненными линиями. Он больше не теребил футболку: ему не о чем было волноваться.

Я зажмурился, прогоняя воспоминание. Посмотри… и больше никогда – пойдем. Пустым нет хода в мир магов. И он все реже заглядывал в мой.

– И ты разве из-за Янни пришел сюда? Или из-за магии? Ты уже наверняка знаешь, ее нет в администрации, – я не нашел что возразить.

После вечности глухой тоски по Энид и почти риторических, округлых вопросов Валентина я все-таки затребовал перевода во второй блок. Галочки ради, не ожидая всерьез, что Адамон это проглотит. Но, подергав рыжеватый ус с полминуты, он вдруг полез за заветной папкой. Фиолетовой. Красная для выговоров, в желтой хранятся докладные от капитанов блоков, синяя – отчеты, серая – разное, черная скрывает распоряжения сверху, а в зеленой уже подписанные документы… теперь я все об этом знаю. Молча оформив приказ, мужчина поставил размашистую подпись и печать.

У меня кружилась голова. Память путалась с реальностью, с первым днем в Университете. Позади него солнце стояло в зените. Небо было другим: линялым, мартовским. Дрожала бликом золотая табличка на столе.

Адамон А. Влодек поднял глаза. Он выглядел уставшим, несмотря на ранний час. Ладони тяжело лежали на моем контракте.

– Распорядись этим правильно, Мария У. Хектор, – медленно подбирая слова сказал он. – Тебе сейчас кажется, что впереди все время мира, но ты ошибаешься. Твой брат думает так же, но он ошибается вдвойне.

Я нахмурился:

– Что вы хотите сказать? При чем здесь Янни?

Адамон покрутил очки и тихо добавил, без связи:

– Четверо других попали сюда уже совершеннолетними. Было поздно что-то менять. По крайней мере, есть мнение, что возраст имеет едва ли не решающее значение, – Адамон посмотрел поверх моего плеча на железную дверь. Прищурился. Под его пальцами жалобно хрустнула оправа. Я ждал, но продолжения не последовало. Мужчина встал и протянул мне руку через стол – совсем как в первую встречу. Я поднялся неловко, с грохотом отодвинув стул, но он даже не поморщился. Сжал мою ладонь и, понизив голос, сказал:

– Твой брат еще очень молод. При правильном подходе он сможет многого добиться. Больше, чем остальные. Но сам он не справится. Никто из них не справляется в одиночку. Поэтому я и предложил тебе остаться в Университете. Помоги ему.

Я открыл рот, чтобы спросить, какого черта он имеет в виду, но Адамон без перехода рявкнул:

– Вали к своим ботаникам, пока я не передумал!

Позже вечером я пересказал разговор Валентину. Профессор заваривал яблочный чай, щедро добавляя в чашки сушеный шиповник. Он долго молчал, заговорил лишь когда закончил и принялся собирать рассыпавшиеся красные ягоды:

– Магия огня – сложная штука. Малоизученная. Профессор Хайме и его коллеги, по слухам, хорошо продвинулись, но есть определенный риск, что Янни не научится владеть своей силой полностью. Темной ее стороной. Ты ведь помнишь: магия огня дуалистична, единственная из четырех?

– Да, конечно, – я же не идиот, а мы постоянно говорили о магии. – Огонь отбрасывает тени. Маг огня еще и маг тьмы. Огонь выходит из злости, а тьма из страха. Иногда она рождает искры – тварей. Твари ищут и мучают магов огня, чтобы подпитываться их силой и не умереть. Все это есть в учебниках и прекрасно мне известно.

– Тогда ты также знаешь, что в пожарах конца Пламенной эпохи погибли практически все книги, посвященные магии страха, – я поежился. Он говорил о силе, которая помогла трехлетнему ребенку убить напугавших его зверей. – Сейчас мы не в состоянии должным образом использовать тьму. Огонь – легко. Если ты спросишь у Янни, он скажет, что колдовать – почти то же самое, что дышать. Черта с два я стал бы спрашивать Янни.

– Но тьма непредсказуема. Когда она вырывается наружу… – Валентин поставил передо мной дымящийся чай. Смуглое лицо было нечитаемо, словно у незнакомца. Я вновь почувствовал озноб, обхватил обжигающе горячую чашку. – Что-то уходит. Или приходит.

– Приходит? – я попытался поймать его взгляд. – Вы про тварей? – создания практически неуловимые и потому вольные преследовать магов огня. Даже тех, кто не имеет ни малейшего отношения к их созданию. Люди вроде Янни притягивают тварей, вот и все – побочный эффект могущества. Огня без теней не бывает.

– Любое волшебство имеет цену. Темное, при неверном обращении, обходится магу очень дорого, – профессор оглянулся на занавески. С силой потер переносицу. Я прислушался: в гуле механизмов было не разобрать, одни мы или нет.

– Что вы пытаетесь сказать? Мне нужно о чем-то волноваться?

Валентин долго смотрел на меня прежде, чем ответить:

– Я бы сказал – да, если бы в этом был смысл.

Я промолчал, но подумал: Адамон смысл видел, иначе зачем заговорил о моем брате? Ведь по сути – ну придется Янни попотеть, осваивая свою магию, и что с того? Мне бы его проблемы.

В зале лопнула лампочка. Такое часто случалось, но Валентин вздрогнул как от выстрела. Звук повторился ближе.

– Так что приходит или уходит? – спросил я.

– Время, которое мы могли бы потратить с пользой, – он ответил сухо и громче, чем стоило бы. Схватил толстую книгу – Бестелесные сущности и их влияние на органическую материю, – надел очки для чтения. – Возьми вон ту зеленую тетрадь и любую ручку. Ты теперь во втором блоке, твой год начался. Если хочешь сдать экзамен, сконцентрируйся на учебе.

Тема была закрыта. Я пожал плечами и отвернулся, разыскивая нужную тетрадь. Ночью, уже лежа в постели, подвел итог:

– Надоели загадки. Я не умею читать между строк, и если Валентин говорит, что беспокоиться бессмысленно, то и не буду. Будто вообще начинал, – в конце концов, если Янни, волшебному Янни, который сияет как чертово солнце, вдруг понадобится моя помощь – он знает, где меня найти.

Мы встречались дома, куда приползали без сил в предрассветные часы. Сталкивались в коридоре, кивали друг другу – сначала таинственно, вроде шпионов на явке, потом уже просто кивали. Утром я неизменно находил соседнюю постель пустой. Смятые простыни комом стекали на пол, на стуле высилась горой грязная одежда.

– Мне тоже пора.

На кухне мама терзала фартук и сердито гремела сковородками. Я редко видел ее лицо в то время, чаще скрученные в небрежный узел блекло-русые, почти серые волосы – совсем как у меня. На сковородках шкворчали оладьи для Аллы и любимые папины тосты с сыром, и мне приходилось орать, чтобы перекричать гудящую вытяжку:

– Нет, я не знаю, когда он вернется! Не знаю! – обновил бы чары, господи! Я хватал бутерброд с колбасой и выпадающими помидорами, целовал мать в щеку. – Буду поздно, пока!

Отец ухмылялся, будто понимал. Выглядывая из ноутбука и новостей, кричал-спрашивал вслед про дела и учебу, и непременно интересовался:

– Она красивая? – я отвечал невпопад, спешно натягивая куртку. Дергал на прощание уже школьницу Алишу поочередно за обе аккуратные косички и хлопал дверью под возмущенные вопли. Я мог не спешить, но и не мог – оставаться. Дома было хуже, чем среди высоких, пропахших книгами стеллажей библиотеки или под теплым светом Валентинового убежища. Дома время почти остановилось, въелось в пожелтевшие обои, проявляясь рваными сдвигами в мелочах.

Повесили новые шторы в гостиной: яркие крупные цветы вместо синей клетки. Или Алла вышла в незнакомой красной юбке, прислонила к тумбочке в коридоре огромный розовый рюкзак – раньше был желтый. Шампунь изменил привычный лимонный запах на остро-травяной. На столике у телевизора появилась статуэтка кошки – длинная, тонкая, чужая. Взамен шершавой и в горошек, мою подушку обтянула скользкая зеленая наволочка. Янни купили огненно-оранжевую, ничего себе сюрприз. Наверное, было что-то еще, только многого не разглядишь на маршруте комната-туалет– бутерброд-выход.

Яннино волшебство стирало вопросы и избавляло от объяснений, но ничего не давало взамен, поэтому мама не оборачивалась по утрам, а Алла больше не делилась со мной своими секретами,

лишь молча стояла рядом в коридоре, пока я обувался, смотрела сонными, чуть изменившими цвет глазами. Она стала выше, худее, даже лицо неуловимо вытянулось – как у той новой кошки. Вот от этих перемен почему-то бросало в дрожь.

– По крайней мере, теперь я иду своей дорогой, – перепрыгивая через три ступеньки, отвечал я на ее старый вопрос.

Было ли это правдой? Да, пожалуй, да.

Хотел бы я, чтобы было иначе?

Конечно.

Что, если – еще возникало в промежутках между хлопком входной двери за спиной и зудением защитных чар на коже: добро пожаловать в Университет. Кольнув напоследок в татуировку – спрятанные за ухом тонкие красные линии в форме щита, – магия барьера определяла, могу ли я войти: без этого пропуска незваный гость внезапно найдет сразу несколько хороших причин, чтобы развернуться и убраться подальше.

Но даже без отпугивающих заклинаний, заброшенный, покоренный дикой растительностью завод в вымирающей промзоне – не особенно посещаемое место, а огромный, без единого фонаря и дорожки, с топким болотом парк вокруг, – и того более. Из-за ограды корпуса выглядят очень мрачно. Реальность, в которой за выбитыми окнами сияют чистотой коридоры, а во дворах между облупившимися зданиями цехов толпятся люди, не существует для людей без заветной метки на коже.

Теперь, проходя мимо тренировочного логова охотников к учебному корпусу, я здоровался с ребятами моего второго блока, иногда кивал знакомым из администрации – но чаще они пробегали, ни на кого не глядя. Неужели я смотрелся так же жалко?

Я проводил, да и сейчас провожу, много времени в библиотеке, углубляясь в перипетии магической истории. Как сказки читать. Вот описание очевидца о трансмутации свинца в золото, сделанной самим Филалетом. Почему-то на этой же полке – вычурная и на удивление страстная переписка престарелого Мерлина с безымянной возлюбленной. Ниже разместилась опись коллекции магических артефактов из монастырей бенедиктинцев – десять томов, с ума сойти! А рядом приткнулась копия пакта о взаимном ненападении, с подписями представителей главных магических ветвей – людей, существ, сущностей и даже тварей. Хочешь – прикоснись к хрупкому миру, немыслимым образом продержавшемуся двести лет, пока Тадеуш А. Калли не выжег долину фей: якобы те украли его невесту и вернули на следующее утро совсем другим человеком; учитывая стратегическую ценность зачарованной земли, вряд ли невеста действительно имела отношение к делу, но наверняка мы никогда не узнаем.

Потрясающе.

Я часто засиживался над книгами и рукописями до рассвета вместе с другими ботаниками – у нас образовался маленький клуб по интересам.

Изредка заглядывал и Янни.

После блестящей сдачи годового экзамена он перестал выбираться во двор и почти не показывался дома. Впрочем, все ребята из четвертого блока напоминают тени, скользящие по периферии зрения. Выныривают в кафетерии, набирают полные рюкзаки хрустких пакетов с выпечкой и сбегают обратно в свои подвалы, где разреженный воздух горит в легких и заставляет мысли скакать галопом.

И круги у брата под глазами были такими же, как у остальных. Я пожимал плечами, когда он проходил мимо, не слыша собственного имени, ни старого, ни нового: ерунда, с кем не бывает. Сколько это продолжалось? Сколько я не видел: осколок былой улыбки, странная скованность в движениях. Искусанные в кровь губы.

В то воскресенье я проснулся почти к обеду. Лежал, растянувшись на теплых простынях, смотрел в окно. На подоконнике не стало цветов. Забранная в раму пустота осеннего неба притягивала взгляд – против воли, как хочется пощупать дырку на месте вырванного зуба. Я прислушивался к сонной тишине, нарушаемой только тиканьем часов и проезжающими вдалеке машинами.

Вдруг понял, что воробьи исчезли. Все животные давно исчезли, но птицы… Когда?

Прошло больше года с ночи в овраге. Целая эпоха для Янниных питомцев.

И для нас.

Первыми оказались заброшены аквариумы, мелкая живность вроде змей и полевок. Один я выкинул сам, грустное маленькое царство засохшей травы, где в плошке с гнилой водой плавало раздутое

тельце некогда зеленой ящерицы. Потом Алла жаловалась, что умерла морская свинка. Воробьиные клетки же словно вчера высились в углу.

Я поежился. Без птиц комната странным образом выглядела тесной.

Тишина и чертово небо прогнали меня из постели.

Я наткнулся на Янни в кухне. Он сидел за столом неестественно ровно, грел руки о чашку и смотрел в стену перед собой. Вздрогнул и медленно моргнул, будто не узнавая, когда я сказал:

– Доброе утро. Я думал, я один дома, – семья уехала на дачу. Ловить последние теплые деньки: кончался сентябрь. Мы не поехали. Летом тоже – дружно отказались, без всякой магии. Взбунтовалась даже Алла, пожелавшая провести каникулы с подружками, а не в глуши умирающего поселка. Впрочем, избегать выходных поездок у нее не получалось.

– Доброе утро, – эхом. Я заметил: у него рот обметало белым. Все разом заметил. Сел на соседнюю табуретку, попытался поймать ускользающий взгляд.

– Что не так?

Брат молчал. Он повзрослел. Изменился даже сильнее, чем Алла. Исчезла округлость черт, проступили скулы и обострился подбородок. Пропали веснушки и весь зеленый цвет из радужки, а непослушные, давно нестриженные соломенные пряди он стал убирать за уши, отчего лицо казалось изможденным. Я едва находил в нем моего младшего брата, мальчишку, который носил жуков в спичечных коробках и улыбался так ярко, что поджигал воздух без всякого колдовства.

Не получив ответа, встряхнул его, рывком поднял со стула. Схватил за подбородок, не давая отвернуться. Рявкнул:

– Что?!

Вздрагивая испуганной птицей, он начал говорить. Отрывочно, затем быстрее, путая слова и запинаясь, перескакивая и упуская половину. Я не мешал, держал, кивал – слушал.

Ритуалы. Темная магия. Та самая часть силы, о которой говорил Валентин.

Исследования. Чего?

Секретные разработки, что-то большое, важное. Древнее колдовство Эпохи огня, утерянные знания и могущество – да, да, я знаю об этом, полно в книгах, продолжай.

Черные, дышащие, изменчивые тени в углах лабораторий – обратная сторона пламени. Молчаливые, смертные. И другие, особенные: запертый в клетке говорящий зверь. Кровь, не человеческая. Пока нет. Чья?

Их. Тех, кто приходит в обмен на свет. В обмен на самое важное, ускользающее:

– Я не помню, что я отдал, не помню, – его взгляд потерял фокус, стекленея от непролитых слез. Янни сорвался в шепот, когда первые капли расчертили щеки влажными дорожками.

Что-то уходит в каждом ритуале, рождая новую тварь и оставляя лакуны, которые не заполнить. Потеря не сколько воспоминаний – смыслов, а потом они начинают разрушаться: Мантикора. Висия. Джокер. Илай.

Янни.

Наследники пламени.

Брат сбился, начал повторяться. Максимилиан, доктор Хайме, Советник Гофолия, ученые, лаборатории, твари, твари, твари, по кругу – ритуалы, кровь, огонь-тьма, голоса из ночи, из-за решеток, изнутри. Свет гаснет, страшно, страшно…

– Страшно, страшно, страшно, – повторял без конца, глядя сквозь меня. Страх оставил отметины: вертикальные морщинки между бровей, слишком глубокие для двенадцатилетнего мальчишки. Я провел по ним, заставляя замолчать:

– Почему ты согласился?

Янни моргнул. Облизал шелушащиеся губы:

– У них есть ты. И маму с папой и Алишей они бы легко нашли, – сказал просто. У меня сжалось горло. – Знак на шее. Через метку они могут следить, где мы бываем. Найти дом – дело времени. Поэтому… Поэтому общежития переполнены. Бар, кафетерий, комнаты отдыха. В любое время суток. Тренировочный корпус, все научные… Валентин, живущий в подвале под тысячей ламп. Спящие люди на кушетках в библиотеке.

Какой же я дурак.

Поэтому Адамон предложил мне остаться! Хотел, чтобы я всегда был под рукой!

Я машинально тронул клеймо за ухом. Впервые оно показалось выпуклым. В тонких линиях под пальцами пульсировала кровь.

Боже мой, неужели им всем угрожают?

Кажется, я заговорил вслух, потому что Янни ответил:

– Все прячутся в Университете от тварей. Охотники ведь постоянно их ловят, искатели тоже. Многим вообще не назначают другой работы. А отказываться нельзя.

Верно. В контракте прописано, и Адамон не раз подчеркивал:

– Ты либо выполняешь, что должен, либо забываешь все, связанное с волшебством, – брата, каким его сделала магия. Мальчишка, что отзывался на совсем иное имя, умер еще в овраге. Сгорел – прямо на моих глазах, оставшись лишь призраком напротив.

– А обереги? Разве их не дают всем?

– Нет. Там редкие компоненты. Сейчас ищут способ упростить формулу или изменить состав, но пока не получается. Они есть только у нас, – у огненной пятерки. Ясно, тогда:

– Зачем им твари? – я цеплялся за ускользающую мысль. – Они всего лишь побочный продукт темных ритуалов и случайных выбросов силы.

Так пишется в книгах. Бессловесные младшие-старшие и Высшие – очень редкие, совершенно особенные. Наделенные сознанием и волей, собственной памятью.

Они бесконечно долго мучат своих жертв прежде, чем убить: питаются страданиями и страхом. Страхом Янни в том числе. Зло в чистом виде.

– Не только. Они рождаются, когда колдуют в гневе, когда страшно и больно, когда жизнь или смерть. Когда внутри ломается, человек ломается, – сказал он и повторил заклинанием:

– Мантикора, Висия, Джокер, Илай…

Янни – я проглотил его имя. Янни раскачивался на стуле взад-вперед, до побелевших суставов обхватив себя руками. В растянутом вороте линялой розовой футболки виднелись ключицы – острые, под ними проступали неровности грудины.

– Я не знаю, зачем им твари. Нас просто заставляют их создавать, а охотников – ловить. Ничего не объясняют. Но я думаю… раньше их умели не делать или подчинять, или еще что-то. Ученые ищут ключ к управлению тьмой. Эпоха закончилась уничтожением книг, и теперь никто не знает, как они справлялись. Но способ-то был. Они…

Они – маги Пламенного столетия. Я встряхнул головой, возвращаясь к тем, кто охотился на тьму пока мы говорили, кто жил по трое в тесных комнатах общежитий и проводил свободное время за тренировками или выпивкой, байками или учебой. Шатаясь по двору или уходя на новое задание, едва вернувшись с предыдущего. Пятый блок охотников. Первый блок искателей.

– Но зачем им прятаться от тварей в Университете? Они же не огненные маги. Как твари найдут их, чтобы… – отомстить? Неподходящее слово. Большинство тварей не разумней животных. Они не способны на сложные чувства и память.

Брат подтянул колени к груди, сжавшись в комок, совсем как в детстве, когда забивался в угол моей кровати:

– Можно я буду спать здесь? Под моей чудовище, – я успокаивал и не позволял остаться. Я думал, что чудовищ не существует.

Но оно было там. Все они были. В шкафу. На высоком, заставленном коробками до потолка, комоде. За стеной, в пустой соседней квартире, – эти скреблись, не стесняясь, а я говорил побледневшему малышу:

– Это в трубах. Оттуда такие странные звуки бывают! Ты даже не представляешь.

Но он представлял, ведь он был центром их вселенной. Один на – сколько? Тварей очень много. Не меньше, чем людей. Тьма приходит и без всяких заклинаний, просто возникает – из скрытого, затхлого страдания, что заперто в каждом человеке. В каждом маге, как бы мало в нем не было огня. Во мне нет ни капли. Поэтому я никогда не медлил прежде, чем заглянуть под кровать.

Янни вытер щеки:

– Твари отмечают тех, кто их ранит. Печать пачкает все: дом, семью, друзей. Потом любое темное создание чует врагов и приходит за ними. Тебя и родителей они не трогали, я ведь тоже их не обижал, но семьи охотников… – его глаза расширились. – Хайме хочет, чтобы я убил одну. Посмотреть, защитит ли моя сила от ее проклятия. Я стану убийцей.

– Не станешь. Они ведь не люди, – Янни вскинулся:

– Они – чья-то память! – я схватил за тонкое запястье, усаживая обратно:

– Перестань. Прости, – брат зарыдал.

А ведь Адамон на свой лад предупреждал меня. Я тогда не понял, и сейчас Янни уже лишился чего-то. Месяцами прятался за молчанием, чтобы никто не увидел: ритуалы оставили воронку в его воспоминаниях. Черную дыру, поглощавшую суть и рвущую связи.

– Мы сбежим. Избавимся от знаков, заберем родителей, – постараемся забыть, что мир больше, чем кажется. Во рту появился знакомый дынный привкус.

– Не… невыйдет. Знааак… неубрать, – я выдохнул. Значит, отступать некуда.

Слава богу.

Магия, пусть чужая, стала частью моей жизни.

Мы сгорели в овраге вместе.

– Я поговорю с Адамоном, чтобы ученые от тебя отстали. Выиграем время. Ты же самый слабый из пяти, и самый младший. Им не выгодно, если ты сломаешься. Это должно сработать. Мы успеем что-нибудь придумать, даже понять, что ты забыл, пока они… – будут сводить с ума кого-то еще. Я прикусил язык.

– Намне сбежать, – Янни давился словами, выталкивая их между всхлипами мне в футболку. Я обнял изо всех сил, погладил жесткие волосы. – Никогда… они везде. Наснайдут. Я… я не вспомню.

Я осторожно отстранил его и заглянул в красное от слез лицо. Накрыл запутавшиеся в скрученной ткани пальцы. Сказал, что мы справимся, спасемся, что…

– Все будет хорошо. Обязательно будет. Мы выкрутимся.

Янни прошептал:

– Я могу… есть способ… освободиться. Висия рассказал мне, а ему – Мантикора. Но ты и мама с папой… Алла… вы все должны уехать. Если получится, если они не поймут… потом уже не будет смысла искать. Уходите сейчас. Уходи…

Я сказал:

– Я не оставлю тебя. Никогда.

Я сказал:

– Мое место здесь. Я тоже слишком далеко зашел.

От «пойдем» к «мне нужно идти», до вот этого страшного «уходи».

Я слишком часто говорил и говорю:

– Хватит.

Янни обрывает кровавый узор и смотрит, не узнавая. Сегодня плохой день. Сегодня он не помнит моего имени.

Я говорю:

– Я – Хектор.

Говорю:

– Мария.

Говорю:

– Калеб.

Щурится, губы раздвигаются в неуверенной улыбке. Красно-коричневая корка на подбородке расходится трещинками. Я стараюсь не смотреть на зубы.

Брат показывает измазанные руки:

– Калеб… посмотри, что творится. Наверное, Алиша наворотила, но как круто выглядит, да? Похоже на кровь. Я никак не могу понять, что это… – нюхает грязные пальцы.

Напрочь не замечая рваной раны на левом запястье.

Я отвечаю – Калеб отвечает:

– Кетчуп, скорее всего. Или гуашь. Давай уберем, пока папа с мамой не пришли.

– Давай. Хотя стоило бы ее заставить, – он оглядывается туда, где должна быть дверь в комнату родителей. В серых глазах появляется растерянность. Я спешу сказать:

– Она уже спит, завтра наругаем. Сейчас принесу тряпки.

Мы не дома. Мы не были там больше двух лет. Алла скорее всего и правда спит – где-то очень далеко, сопит рядом с мамой и папой, или теперь у нее собственная комната: ей все-таки недавно исполнилось девять.

Она больше не рисует на полу, Янни.

Хотя наверняка я этого не знаю.

Могу лишь представлять. Подбираю с пола промасленный пакет из кафетерия и несу на кухню. Наш ужин. Пирог помялся, но еще теплый. Пахнет яблоками и корицей – ярко, вкусно, разгоняя кровавый металлический дух. Я зажмуриваюсь и ненадолго теряюсь во времени. Решаю: сейчас – ранняя осень, мама позвала нас есть любимую Аллину шарлотку с краснобокими дачными яблоками. Я почти вижу их, рассыпаны по столу. Сестренка катает одно в ладошках.

Сейчас придут Янни и папа, уже звучат шаги. Вот входят. Постараюсь получше – увижу картинку четко, лица перестанут плыть туманом, собираясь и раскалываясь на отдельные черты.

Сейчас, еще немного. Мне нужно только сосредоточиться. Ведь так работает магия, правда? Сейчас я все исправлю. Сейчас…

– Калеб? У меня что-то с рукой… – шепот за спиной. – Кажется, я поранился, но я не помню…

Я открываю глаза.

Сейчас три часа ночи, и нам стоит убрать кровь с пола, пока она окончательно не засохла.

***

Мы попрощались в тот же вечер. Они приехали с дачи, уставшие и шумные, суетливые, насквозь пропахшие жженой листвой и поздним виноградом. Янни успел уйти и вернуться. Показать кулек, в котором болтался грязно-зеленый ком леденцов забвения.

– Их зачаровывают по-разному. Можно стереть воспоминания о конкретном времени или событии. Но мы не сколько сотрем, мы изменим, – он давно перестал плакать, но кожа вокруг глаз оставалась болезненно-красной. Облизал губы, коротко и криво улыбнулся, глядя куда-то мне в плечо. – Я сам придумал, – пристально посмотрел на меня. – Кто мог подумать, что пригодится?

Я кивнул. Ты – мог, и подумал. Нужно спросить: как давно? Но я спросил:

– Как это работает?