Текст книги "Мечта, которая сбылась (СИ)"
Автор книги: A-Neo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
– О, Жеан, я виновата, да, я не сдержала обещания, но разве я не достаточно наказана? – всхлипнула Эсмеральда.
– Прости! Прости! Я убью этого мерзавца!
Цыганка охнула, широко распахнув глаза.
– Молю тебя, оставь такие мысли! – заклинала она. – Я прощу тебя, но только обещай, что не тронешь его даже пальцем!
– Не трону, – склонил голову Фролло.
Достигнув примирения и подарив заточённой девушке надежду, Верховный судья приступил к исполнению обещания. И горе было тем, кто подвернулся бы в тот час под его тяжёлую руку! Если к Эсмеральде он относился со всей нежностью, какую мог исторгнуть из глубин души, то на остальных людей подобные поблажки не распространялись. В особенности если речь шла о кровном враге, а Феб де Шатопер таковым являлся. Жеану Фролло не было необходимости вызывать соперника на поединок, прибегать к каким-либо иным способам физического воздействия. В его арсенале имелись и другие методы. Так берегитесь же, капитан де Шатопер!
========== Глава 9. Мне отмщение, и Аз воздам ==========
Предписание явиться к Верховному судье настигло Феба как нельзя более некстати. Капитан вкушал законный отдых после того, как всю ночь со своим отрядом стерёг покой мирных горожан, обходя дозором улицы. Работа важная, нужная и полезная! И, хотя ничего чрезвычайного стрелкам не встретилось, следует учесть, сколько сил отнимает бдение во мраке ночи в час, когда сон самый сладкий. Фебу страсть как не хотелось подниматься и куда-то влачить своё бренное тело, однако же Верховный судья был не тем человеком, чьим приглашением возможно пренебрегать. Мысленно прокляв мессира Фролло, которого не иначе как чёрт пихает под рёбра вилами, заставляя понапрасну беспокоить людей, капитан де Шатопер облачился в золотые доспехи, нацепил шпоры с малиновым звоном, взгромоздился на коня и поехал из Бастилии, где стоял его отряд, во Дворец правосудия.
По дороге Феб, давая пищу уму, гадал, что именно понадобилось от него королевскому куму. Закралась в голову мысль о цыганке, которую он, помимо прочего, обозвал «судейской подстилкой», а, значит, оскорбил и судью. Впрочем, потянув за верную нить, офицер сразу же её оборвал, посчитав Эсмеральду недостойной того, чтобы Верховный судья тратил на неё время. Феб, в отличие от епископа Парижского, понимал, чем заканчивались встречи у собора. Но это не обязывало высокопоставленного мужа печься о бродяжке, ещё больше афишируя факт связи с ней. К тому же девчонку наверняка успели приговорить – с такими делами судьи Шатле не мешкают. Жаль, конечно, что красотка больше не спляшет турдион. Жаль, жаль! Ножки у неё что надо, да и остальные женские стати не подкачали. Судью, павшего жертвой цыганских чар, можно понять.
Ничего не надумав, офицер достиг Дворца правосудия, где сообщил худощавому, сутулящему спину приставу о цели своего визита. Пристав проводил его к кабинету, который занимал Жеан Фролло, постучал в окованную железными виньетками дверь костяшками пальцев, затем осторожно заглянул внутрь, почтительно произнеся:
– Ваша милость!
– Что там? – вопросил голос, от тембра которого у Феба, несмотря на бесшабашную храбрость, пробежали мурашки по коже.
– Капитан де Шатопер прибыл, ваша милость! – поклонился пристав, проявив невероятную гибкость позвоночника, сделавшую его сутулую спину похожей на рыболовный крючок.
– Пусть войдёт! – повелел тот же голос.
Пристав посторонился, пропуская Феба. Капитан со смесью любопытства и боязни вошёл в кабинет и застыл, удивлённый. На первый взгляд обладатель волевого голоса показался бы неискушённому обывателю не таким уж и страшным. Наделённый от природы невысоким ростом, Жеан Фролло не производил впечатления свирепого живоглота, которого за злобу приблизил к себе король. Но Феб знал, на что способен этот человек, сидящий в кресле перед заваленным книгами и свитками пергамента столом, каким жестоким он бывает. Стоило только посмотреть ему в глаза, чтобы понять, с кем имеешь дело. В лице судьи Фролло имелось что-то от хищной птицы. Хладнокровный немигающий взгляд, губы сурово поджаты – коршун, распустив когти, изготовился вцепиться в жертву. К тому же Жеан относился к той породе людей, что проворны и гибки, как ласки, а всем известно, сколь кровожадны эти маленькие зверьки.
Но не судья поразил капитана. На коленях Фролло на правах фаворита сидел пушистый белый кот. Оглядевшись, Феб увидел, что кошек в кабинете проживает по меньшей мере голов десять и чувствуют они себя здесь комфортно. Страсть к животным, свойственная мизантропам, роднила Верховного судью с царственным кумом, только Людовик души не чаял прежде всего в собаках. Он покупал их, получал в подарок от вельмож со всей Европы, строил для них вольеры, обряжал в ошейники с золотыми заклёпками, кормил изысканными блюдами, наказывал слугам ежедневно омывать лапы собак тёплым вином. Жеану, надо отдать справедливость, его мяукающие питомцы обходились куда дешевле и содержались не с таким шиком. Покровительствуя кошкам, считавшимися пособниками нечистой силы и воплощением всевозможных пороков, Жеан не только попирал собственные страхи перед суевериями, но и бросал серьёзный вызов общественному мнению. Ещё одной необычной вещью в кабинете со сводчатым потолком и стрельчатыми окнами оказался человеческий череп, тем паче открывался он взору не сразу, а случайно, когда посетитель, свыкнувшись с обстановкой, принимался разглядывать детали в подробностях. Зачем законнику понадобилось украшать свои апартаменты предметом, приличествующим, скорее, алхимику, и кому при жизни принадлежали печальные останки, разумеется, никто не расспрашивал. Удержался от вопросов и Феб.
Бравый вояка слышал о причудах Верховного судьи, но одно дело слышать, другое – лицезреть воочию. Феб ждал.
Некоторое время судья просто молча глядел на капитана, не прекращая поглаживать кота, чьё довольное мурлыканье, схожее с тарахтением маленького моторчика, разряжало тишину. Помариновав, таким образом, ненавистного стрелка, Фролло перешёл непосредственно к предмету беседы.
– Капитан де Шатопер, – отрывисто проговорил он, – я вызвал вас по делу цыганки Эсмеральды.
– Цыганки? – изобразил недоумение Феб.
Он внезапно всё понял: в таких вещах мужчины проницательны. Перед Фебом сидел соперник, причём соперник, ревностно охраняющий принадлежащее ему по праву собственности. Уличная плясунья и впрямь много для него значила. Капитан по глупости посягнул вкусить от чужого лакомства и Фролло вёл себя в точности так, как описал Мольер два столетия спустя:
Ведь женщина и есть похлёбка для мужчины,
И ежели наш брат сумеет угадать,
Что пальцы думают в неё друзья макать,
Тотчас же злится он и лезть готов из кожи.
С тою лишь разницей, что Феб и Жеан не были дружны.
– Цыганки, – кивнул судья, – которую вы якобы поймали с поличным, как воровку. О, право, Буль дэ Нэж, – обратился он тотчас к коту, усердно выпускающему когти от удовольствия, – этак ты порвёшь мне мантию!
Капитан, сочтя правильным не отступать от выбранной легенды, повторил известную нам историю о срезанном кошельке. Верховный судья, выслушав показания, насмешливо фыркнул, показывая, что ни на йоту не верит.
– Помилосердствуйте, капитан! Кошелёк у вас на поясе такая же призрачная вещь, как мираж в пустыне. Его попросту нет! Едва у вас заведётся монета, как вы спускаете её в ближайшем кабаке! Так на что же позарилась цыганка? На пустоту?
Феб разозлился, Феб покраснел от гнева. Он сделался похожим на закипающий чайник и еле сдерживал поток ругательств. А так хотелось помянуть папское брюхо или гром и молнию! Но подобная выходка здесь дорого бы ему обошлась, потому капитан стерпел оскорбление, констатирующее факт. Да, офицер имел обычай в один день тратить жалованье на красоток и выпивку, затем еле сводя концы с концами. Правда, он не ведал, откуда о том известно Жеану Фролло. Блестяще выстроенный план грозил с треском рухнуть усилиями Верховного судьи, подрывающего самый фундамент лжи, придуманной Фебом. Тем не менее, у капитана оставался весомый довод, обличающий цыганку:
– Не могу знать, на что рассчитывала мерзавка, но она ударила меня кинжалом! – важно произнёс он, демонстрируя руку, на которой действительно остался след пореза.
– Жалкая царапина! – брезгливо скривился Фролло. – Хороши же нынче королевские стрелки, скулящие от комариного укуса!
– Рана могла оказаться серьёзной, сложись обстоятельства иначе! – резонно возразил Феб.
Жеан закатил глаза.
– Видно, придётся мне доложить его величеству, что у маршала де Северака* подросла достойная смена. Офицер, не совладавший с девчонкой, бережёт королевский покой! Так-то вы относитесь к своим обязанностям? Вам впору торговать зеленью, а не командовать лучниками.
Фролло нападал на Феба, как пикадор на быка, не стесняясь, нанося удар за ударом, всё больше расходясь. Он мстил капитану за те муки, которые испытал по его вине, наблюдая, как золотомундирник кокетничает с Эсмеральдой, за цыганку, чудом избежавшую позора, прозябающую в зловонной камере. Королевский стрелок и слова не вставлял в собственное оправдание, поскольку судья клевал его слишком быстро, и не успевал бедняга придумать ответ на предыдущий выпад, как его разил следующий. Важно отметить, что Жеан продолжал распекать недруга, не вставая со своего кресла и не повышая голоса. Белый кот на его коленях блаженно мурлыкал. Прочие зверьки занимались обычными кошачьими делами, вовсе не смущаясь посетителя.
– За нерадение к службе вас следует разжаловать и сослать в такую дыру, где вы света белого не увидите до конца ваших никчёмных дней! Пока вы таскаетесь по кабакам да ловите цыганок, распоясавшееся мужичьё в открытую оскорбляет короля в лице его верных слуг! Да ещё в дни, когда столицу посетила делегация фламандских послов! – продолжал бушевать Верховный судья, приплетя, кстати, памфлет Гренгуара, который ему продекламировали нищие на соборной паперти.
– И здесь тоже моя вина? – оторопел Феб, действительно ничего не понимающий.
Жеан расширил глаза и, спихнув с колен Буль дэ Нэжа, поднялся, оказавшись чуть не на пол головы ниже де Шатопера. Чуя, что офицер доведён до кондиции Animus meminisse horret**, Фролло, уничижающе зыркнув на соперника, для чего ему пришлось подняться на цыпочки, произвёл последний укол:
– Именно ваша! Вы оклеветали цыганку, вызвав волнения черни. Капля переполнила чашу! Бродяги разнесли по городу мерзостный памфлет. Чего же ждать дальше? Вооружённого бунта? Тогда вам не сносить головы. Так вы или сейчас возьмёте назад свои слова против цыганки, или за вашу дальнейшую судьбу я не отвечаю.
Капитан – уничтоженный, раздавленный, поверженный в пыль противником меньшей весовой категории, уже ничего не соображал. Поняв только, что ему необходимо рассказать правду о происшествии с плясуньей, он с трудом выдавил из себя:
– Вышло недоразумение. Цыганка не грабила меня, мессир. Я только неудачно пошутил с ней и, верно, перепугал, отчего она и схватила нож.
– Вы готовы подтвердить свои слова в письменной форме? – ехидно прошипел Жеан, добившийся желаемого быстрее, чем он рассчитывал. Солдафон попался глупый, как пробка, и раскис, стоило сделать пару выпадов.
Феб кивнул, согласный на всё, лишь бы отвести грозу.
– Прекрасно, – подвёл итог Жеан. – На столе вы найдёте чернила, перо и бумагу. Опишите всё как было.
Феб, неспособный к сочинительству, долго корпел над показаниями, балансируя между истиной и стремлением выгородить себя. От неимоверного напряжения лоб его покрылся испариной, шея затекла, а пальцы, привычные к оружию, а не к письменным принадлежностям, одеревенели. Когда он завершил опус, Верховный судья, дёрнув щекой, внимательно прочёл получившийся документ. В целом слова капитана совпадали с рассказом Эсмеральды.
– Подпишите! – потребовал Фролло.
Феб, с удовольствием подписавший бы только два приказа – о прибавке к жалованию и переводе в следующее звание, нарисовал собственноручную подпись. Фролло, посыпая грамоту песком, через плечо бросил капитану:
– Вы мне больше не нужны. Можете быть свободны.
Существуй на свете соревнования по выскакиванию за двери спиной вперёд, Феб сорвал бы на них главный приз. Покинув со впечатляющей прытью кабинет, а следом и Дворец правосудия, командир королевских стрелков поспешил обратно в Бастилию, радуясь, что дёшево отделался. Про себя он давал клятвы переловить всех до единого горлопанов, разъяривших Верховного судью, чтобы снова не оказаться обвинённым во всех смертных грехах.
– Насидятся они у меня в колодках, булыжник им в зубы! – проворчал де Шатопер, постепенно отходя от приёма, оказанного ему Жеаном Фролло. – Кошки! Цыганка! Чума на них! Провалиться в преисподнюю!
Если удачливые дни принято отмечать белыми камнями, то этот день капитан, несомненно, отметит камушком чёрным.
* Амори де Северак (1365 – 1427) – маршал Франции, один из военачальников французской армии во время Столетней войны. В битве при Краване, согласно «Хронике Девы», трусливо бежал с поля боя, обрекая свою армию на уничтожение.
** Душа трепещет от ужаса. (лат.)
========== Глава 10. Дракон упускает добычу ==========
Ничто не длится так долго, как последние часы перед долгожданным событием, в особенности, если ждущий окрылён надеждой, либо терзается нетерпением. Эсмеральда испытывала и то, и другое. Ей казалось, что ночь накануне дня, когда Жеан обещал ей освобождение, никогда не окончится. Узница ворочалась на соломе с боку на бок, проваливалась в дрёму, видя при пробуждении чёрное пятно окна с дрожащей в выси звездой. Наконец забрезжил рассвет, заветный квадрат, забранный решёткой, посерел, сообщая о начале нового утра. И снова потекли томительные минуты. Цыганка не знала, который наступил час, когда её, связав за спиной руки, провели обратно по знакомым коридорам, по винтовой лестнице, за стены, такие широкие, что по ним спокойно могла бы проехать повозка. Во дворе замка стояла карета с зарешёченными окнами, в которую Эсмеральду и препроводили. Дорогой суровый сопровождающий хранил молчание, а по мелькающим снаружи зданиям затруднительно оказалось определить маршрут. Но, по крайней мере, извне доносились людские голоса, собачий лай, цокот копыт, и Эсмеральде вполне хватало того, что замершая судьба её определилась и как-то продвинулась.
Когда карета остановилась, девушка, поддерживаемая под локоть стражником, шагнула с подножки на мостовую и увидела высокое крыльцо и острые шпили Дворца правосудия. Бедняжка, чуть воспрянувшая духом, поняла, что её просто перевезли из одной тюрьмы в другую. Снова вели её по извилистому бесконечному коридору, освещённому факелами, неожиданно окончившемуся дверями из морёного дуба. Спутник цыганки трижды постучал. Створки распахнулись, стражник лёгким тычком в спину заставил Эсмеральду пройти вперёд.
Цыганка очутилась в небольшом полукруглом зале. Единственное окно, стёкла которого давно и отчаянно нуждались в услугах мойщика, пропускало недостаточно света. Лучи, пробивавшиеся сквозь пыль и паутину, оставляли пространство в полумраке, в котором тонули потолочные балки. Помещение дополнительно освещалось свечами в серебряных шандалах. В передней части зала были расставлены скамьи для публики, сейчас пустовавшие. В глубине располагались столы судейских чинов, над ними возвышалась, как башня, кафедра с лестницами по обеим сторонам. Прямо за этой кафедрой находилась едва приметная, задрапированная портьерой дверца. Ещё одна дверь, меньше той, через которую зашла подсудимая, вела во внутренние покои Дворца. Стены, обитые выцветшим голубым шёлком, украшали изображения королевских лилий. Судейская коллегия уже заняла свои места. Стражники с алебардами застыли у выходов. Тот, что доставил во Дворец Эсмеральду, приказал ей опуститься на табурет посреди зала.
Цыганка подняла голову, с любопытством разглядывая судей, и сердце её радостно ёкнуло: за кафедрой, выше всех, восседал Жеан Фролло в шапочке и капюшоне, отороченном горностаевым мехом. Верховный судья кивнул ей – она поняла этот жест как желание приободрить, показать, что бояться нечего и процесс лишь необходимая формальность, предшествующая оправданию.
– Развяжите обвиняемой руки! – громогласно приказал Фролло.
– Ваша честь? – замешкался судебный пристав, полагая, что неверно расслышал слова Верховного судьи.
– Развяжите ей руки! – повторил Фролло, сердито сдвинув брови. Он терпеть не мог, когда его требования подвергались сомнениям.
На сей раз провинившийся пристав, подобострастно поклонившись, поспешил распутать узлы, стянувшие руки цыганки. Эсмеральда растёрла онемевшие запястья с багровыми полосами, оставленными грубой верёвкой. Слушание её дела началось.
Подсудимая сообщила своё имя, возраст и род занятий, выслушала обвинение, которое зачитал прокурор и, когда её спросили, признаёт ли она себя виновной, твёрдо произнесла, покачав головой:
– Нет, ваша честь! На меня возвели напраслину.
Иного ответа, впрочем, никто и не ожидал. Кто же в здравом уме сразу признается во вменяемых ему проступках, если только не обременён особыми причинами? Позиция прокурора – представительного рослого человека средних лет – зиждалась на зыбкой почве. Обвинение в непристойном поведении и воровстве выдвинуто единственно на основании показаний прохожих, слышавших слова Феба. При том сами же добровольные вершители порядка данной капитаном характеристики не подтверждали, кражи не наблюдали, перепалки цыганки с офицером не слышали. Но они видели кровь и кинжал, каковой приобщён был к делу в качестве вещественного доказательства. Вот он – краеугольный камень всего дела!
Судебные заседания ушедших времён, когда участь обвиняемого зависела от варварских ордалиев, когда к ответственности привлекали животных, насекомых, неодушевлённые предметы и даже растения, вызвавшие несварение чьего-нибудь сиятельного желудка – даже эти процессы, кажущиеся с высоты веков странными, меркли перед фарсом, который представлял собою суд над Эсмеральдой. Все обвинения, выдвинутые против неё, отметались Верховным судьёй, видимо, заменявшим адвоката. Занятие проституцией? Вздор. Многие парижане подтвердят, что девица зарабатывает танцами и близко не подпускает к себе мужчин. Воровство? Кто видел злосчастный кошелёк? Почему не допросили капитана? Почему? Жеана Фролло можно было бы заподозрить в предвзятом отношении к подсудимой, но пренебрежительный тон, ледяной взгляд и скучающее лицо служили тому опровержением.
Но, в конце концов, наступил черёд разбора деяния, отрицать которое не получилось даже у Верховного судьи. Всё тот же пристав продемонстрировал Эсмеральде кинжал.
– Это ваш кинжал? – коварно ухмыльнувшись в предвкушении победы, спросил прокурор.
– Да… – поникла цыганка.
– И вы признаёте, что пытались с его помощью убить офицера? – допытывался прокурор, склоняясь над девушкой. Змея закручивала холодные кольца, готовясь к броску.
– Ваша милость, я… Нет! – не на шутку перепугалась Эсмеральда. Вскочив с табурета, она простёрла руки к людям, решающим её судьбу. – Клянусь вам, у меня и в мыслях подобного не было!
– Сядьте! – велел пристав.
Верховный судья, подперев щёку рукой, пролистал лежавшие перед ним документы.
– К делу приложены показания капитана де Шатопер, скреплённые его подписью, – заявил Фролло. – Пострадавший утверждает, что непреднамеренно оскорбил цыганку, та надерзила ему в ответ. Именно тогда капитан схватил её за руку, а девица, испугавшись, выхватила кинжал. Так ли всё было, подсудимая?
– В точности так, ваша честь! – с жаром заговорила ожившая Эсмеральда, окрылённая защитой. – Капитан подозвал меня, когда я плясала на улице, и я подошла, думая, что он хочет заплатить мне за танец. Он сделал мне непристойное предложение, я возмутилась, и капитан схватил меня. Я испугалась, что он уведёт меня силой, и замахнулась кинжалом. Видит Бог, я хотела только напугать его!
Верховный судья сделал лицо, выражение которого вполне определяется как постное. Он с высоты своей кафедры обвёл пронзительными глазами коллег, протоколиста, усердно скрипевшего пером, скучающую стражу у дверей. Скулы его сводило от зевоты. Цербер не видел решительно ничего, во что стоило вцепиться, разматывая клубок хитросплетений, добывая новые подробности. Происходящее представлялось ему ясным и не возбуждало интереса.
– Таким образом, доказательство вины не нашло подтверждения, – хлопнул он ладонью по крышке кафедры. – Дело столь ничтожно, что не стоит попусту тратить на него время. Взыскать с неё штраф за хранение кинжала и судебные издержки и пусть убирается восвояси!
Гром небесный, грянувший под потолком, загоревшиеся на стене сакральные «Мене, мене, текел, упарсин» не произвели бы такого впечатления, как решение Верховного судьи. Подобного исхода не ожидали. Вместо того, чтобы вцепиться в жертву и через мытарства довести до эшафота, неумолимый дракон разжал зубы, выплюнув добычу. Между тем оспаривать волю ближайшего подручного короля никто не смел. Деньги, отобранные у Эсмеральды при заключении в Пти-Шатле, едва ли покрывали затраты на её содержание и работу служителей Фемиды, но больше взять с цыганки было нечего, а дважды повторять приказы Верховный судья, как сказано выше, не любил. Стражники проводили её всё тем же коридором и, посмеиваясь, глядели, как она улепётывает со всех ног. Птичка выпорхнула из клетки. Жеан Фролло тем временем покинул зал с лилиями через дверцу за портьерой.
Как именно судья провёл остаток рабочего дня – сокрыто от нас тайной, однако совершенно точно известно, что по окончании его он отправился домой привычным путём, лежащим мимо собора Парижской Богоматери. Там, на площади, Фролло остановил коня, и чего-то выжидал, одинокий, разглядывая фасад собора. Не дождавшись, не найдя среди сновавших по площади людей нужного, он тяжело вздохнул, завидуя в эту минуту брату, свободному от терзаний сердца, наполненного любовью к женщине. Впрочем, как показали последующие события, судья Фролло зря роптал на судьбу. Когда он, никуда не торопясь, ибо не видел причины торопиться, достиг своего дома, от стены отделилась стройная девичья фигурка и устремилась к нему с радостными восклицаниями:
– Жеан! О, мой Жеан!
Что сравнится с той минутой, когда влюблённые, ничего не стесняясь, могут заключить друг друга в объятия? Фролло не знал, вызван ли порыв цыганки горячей благодарностью, или же Эсмеральда вправду соскучилась по нему, но ласки и поцелуи девушки, два месяца назад шарахавшейся от него, как от чумного, возносили его на вершину счастья.
– Пойдём! – позвал он. – Сегодня я тебя никуда не отпущу.
– Жеан, я… – отступила цыганка. – В таком виде…
Фролло ничего не нужно было объяснять. Эсмеральда, опрятная, как кошка, всегда содержала себя в чистоте, выделяясь тем самым на фоне остальных обитателей Двора чудес, чьи отношения с личной гигиеной обстояли совсем печально. Горожане всё же имели возможность посещать общественные бани, недвусмысленно называвшиеся «борделями», поскольку предлагали не только мытьё, но и приятное времяпрепровождение с девицей, а зажиточные слои населения принимали ванны, не выходя из дома. Однако всё это лирика, а проза состояла в том, что воду для мытья сначала надо натаскать, потом согреть, а дрова стоили недёшево. Таким образом, нельзя сказать, чтобы телесная чистота поддерживалась всеми и всегда на должном уровне, зачастую ограничиваясь протиранием влажной тряпицей. Бродяги вовсе не осложняли себе жизнь водными процедурами. Их телеса омывались либо при купании в Сене, если стоял невыносимый зной, либо под внезапно хлынувшим дождём – и то пока бедолага не укрывался под навесом. Эсмеральда, преодолевая все препоны, мылась сама и стирала одежду с завидной регулярностью. Легко представить, какие нравственные страдания перенесла она в дни заключения в Пти-Шатле, лишившись возможности даже умываться! И тем не менее, она не зашла в каморку во Дворе чудес, чтобы привести себя в порядок, а поджидала друга у ворот его дома.
– Не переживай по пустякам, – ласково сказал он, привлекая к себе девушку, – особенно после того, что тебе пришлось вынести. Как же я боялся потерять тебя!
– Тот страшный человек в чёрном… Он говорил, будто я хотела убить Феба! О, прости! – осеклась она, упомянув ненавистное Жеану имя. – Ведь ты не поверил ему?
– Не думай больше о нём. Сейчас с тобой рядом только я и дорого заплатит осмелившийся причинить тебе вред!
Первым делом Фролло приказал слугам приготовить ванну, где цыганка с великим наслаждением смыла тюремную грязь. Закончив купание, она, к вящему удивлению, не нашла своей одежды.
– Я велел сжечь её! – ответил Жеан, когда девушка, завернувшись в простыню, обратилась к нему с вопросом. – Она пропахла тюрьмой. Тебе всё же придётся принять мой подарок, если не хочешь ходить нагишом. Хотя, – глаза его лукаво заблестели, – наряд, который на тебе сейчас, мне тоже весьма нравится.
Жеан не знал и не мог знать сказки о царевиче, сжегшем в печи лягушачью кожу, но цель имел практически ту же самую. Эсмеральде не оставалось ничего иного, кроме как принять от него в дар платье из зелёной парчи – результат виртуозной работы трудолюбивого портного. Так свободолюбие вынужденно уступило хитрости, так один за другим сжигались мосты. Возвращение плясуньи во Двор чудес откладывалось, тогда как права её в доме Верховного судьи всё более укреплялись.
========== Глава 11. Как уходили короли ==========
На Гревской площади полыхал гигантский костёр, сложенный из брошенных в кучу, жарко потрескивающих вязанок хвороста. Рядом с костром плотники сколотили помост, на который взбирался дюжий человек в красном одеянии с гербом Парижа. В руках он нёс мешок. Лица Фролло не мог разглядеть, но вот человек встал на краю эшафота, блики пламени осветили его, и Верховный судья узнал Анриэ Кузена, главного парижского палача. Толпа приветствовала его ликующим рёвом. Покрасовавшись, как артист перед началом представления, Анриэ Кузен запустил руку в мешок и вытащил из него за шкирку любимца судьи, белого кота по кличке Буль дэ Нэж. Несчастное животное от страха поджало хвост под брюхо и испуганно мяукало.
– Изыди, отродье сатаны! Ступай к своему властелину! – завывала толпа.
– Да, да! Поделом тебе! Я видел, как ты бродил по крыше, наводя порчу на честных людей!
– Эге, как он извивается! Погоди, так ли ты запляшешь на костре!
Жеан хотел закричать, помешать тому, что должно произойти, но язык стал ватным, руки и ноги сковала неодолимая тяжесть, из горла вырвался лишь жалкий хрип. Палач, размахнувшись, швырнул кота в огонь. Затем, желая, видимо, скорей покончить со всем разом, вытряхнул из мешка в костёр всех остальных кошек, населявших кабинет Верховного судьи. Толпа бесновалась, толпа свистела, гоготала, топала тысячей ног. А маленькие жертвы с душераздирающими воплями метались в пламени, корчились, обугливались и горели, горели, горели…
Фролло вскочил в холодном поту. Тело колотила дрожь, сердце прыгало, как бешеное. Он не сразу осознал, что увиденное – всего лишь кошмарный сон, и долго непонимающе глядел в жерло камина. Осознав, что находится в покоях, которые всегда занимал, приезжая в Плесси-ле-Тур, что за окном звёздная августовская ночь одна тысяча четыреста восемьдесят третьего года, он улёгся, но заснуть больше не смог. Нехорошие сны посещали его в последний месяц уже дважды. Он видел Эсмеральду в одной нижней рубахе, босую, преследуемую ватагой горожан. Они бранили её, плевали, швыряли камнями.
– Прочь, потаскуха!
– Ну как, весело спать с судьёй?
– Может, я сгожусь тебе в любовники?
Оступившись, девушка упала на колени. Осатаневшая старуха вцепилась длинными скрюченными пальцами в её волосы.
– Пустите! Что я вам сделала? – кричала Эсмеральда.
– Гони цыганку! Окунуть в смолу шлюху Фролло! Провести её нагишом до ворот Сен-Дени! – вопили вошедшие в раж мучители.
Во второй раз Жеан увидел себя на ступенях собора Парижской Богоматери в длинной рубахе до пят, с дощечкой на груди, с верёвкой на шее. В руки ему суют огромную свечу, священники с хоругвями поют над ним псалмы. Брат пытается что-то сказать ему, но слов не разобрать. Фролло слишком хорошо знает, что это за церемония: не раз он наблюдал её со стороны. Странно, но он даже не помнит суда, хотя вынесенный приговор сомнениям не подлежит. Он обречён. Его привезли сюда в телеге палача. Это позор, несмываемый позор.
– Да смилуется Господь над твоей грешной душой! – провозглашает священник.
– Kyrie eleison! * – поёт хор. Народ на площади, коленопреклонённый, завороженно вторит. – Kyrie eleison!
– Amen! ** – произносит священник.
– Amen! – машинально повторяет приговорённый.
Священники и певчие скрываются в дверях храма, и вместе с ними уходит брат. Кто-то тянет верёвку, болтающуюся на шее Фролло. Жеан оборачивается и видит мстительно осклабившегося капитана де Шатопер.
И вот сегодня ещё этот сон. Предвещал ли он беду, либо попросту вызван беспрестанной тревогой – Фролло не ведал и, к несчастью своему, не был тем фараоном, которому Иосиф Прекрасный растолковывал значения видений. Что касаемо треволнений, то поводов испытывать их он имел несколько, и один следовал из другого.
Эсмеральда осталась в Париже. Цыганка окончательно бросила Двор чудес, переселившись вместе с Джали в дом судьи в качестве конкубины***. В те времена церковь ещё не запрещала подобный вид отношений, но Клод смотрел на них косо, не упуская случая попенять брату за то, что тот бессовестно пользуется девицей, не неся перед ней ответственности и обрекая будущих детей на участь незаконнорожденных. Жеан и сам понимал, насколько велики шансы двух здоровых людей нечаянно продолжить свой род, если они не создают тому препятствий. Приобретя некоторый опыт, занимаясь воспитанием Квазимодо, судья считал себя вполне готовым к подобному повороту событий, хотя прибавление в семействе грозило рядом юридических закавык. Впрочем, дело касалось не столько нравоучений священника и планов Жеана относительно дальнейшей жизни, а того, что он постоянно беспокоился, оставляя подругу без личного присмотра. Фролло боялся повторения истории с Фебом, изводился, не зная, что делает Эсмеральда – дома ли, удрала ли на улицу, встречается ли с Гренгуаром. Он понимал, как тяжело вольной птахе, привыкшей к толпе, танцам, вниманию, беспрестанному движению остепениться, преодолеть соблазн и тем выше ценил жертву цыганки. Жеан остро переносил разлуку, а обязанности в последний год всё чаще призывали его в Плесси-ле-Тур.
Людовик Одиннадцатый, чье разбитое здоровье не поправляли ни микстуры Жака Куактье, ни паломничества и щедрые пожертвования на храмы, ни пророчества астрологов, почти не покидал своей любимой резиденции. Верховный судья, чьё сердце разрывалось между Эсмеральдой и верностью господину, в последние месяцы почти неотлучно находился подле короля, вместе с Оливье ле Дэном охраняя его величество от мнимых опасностей. Просить об отставке Фролло не позволяла совесть: он был слишком привязан к Людовику, приблизившему его к себе после того, как скончался Великий прево, Тристан Отшельник, чей прах покоился в часовне монастыря Корделье в городе Шательро.
