Текст книги "Наизнанку"

Автор книги: 55 Гудвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Со всеми этими требованиями Ксандр согласился сразу же – он полюбил Элвиса с первой встречи и не собирался терять его из-за глупости вроде фамилии, или генов ребенка. Но его всегда мучил вопрос: если бы суд признал завещание миссис МакГиллис законным, что выбрал бы Элвис? Отказался бы от денег ради Ксандра, или предпочел бы пойти против норм морали, и, что еще хуже, против своего сердца? Он никогда не осмелился бы напрямую спросить мужа об этом, но сам вопрос, возникший впервые при оглашении завещания, крутился где-то на периферии его сознания все прошедшие с того момента сорок с лишним лет.

Даже роскошный подарок – фамильное столовое серебро, к которому Эл относился с явным пренебрежением – вызывал неприятный укол сомнения. Ксандр уже не осознавал, что неуверенность в том, какой выбор сделал бы Элвис, крутилась в его подсознании, редко выходя на поверхность, подтачивая мозг изнутри. Александр не стал бы обвинять ложки и вилки за то непонятное смутное настроение, которое находило на него за обедом, однако, во время трапезы он был немногословен и часто раздражителен.

Для Бэйби слегка мрачный вид па Ксандра за едой был привычен. В чем дело Бэйби не пытался выяснять – просто как-то принял это к сведению с детства и сейчас уплетал невероятно вкусный обед с завидной скоростью – готовить Ксандр умел отлично. Энергично работая челюстями, Бэбилон по очереди поглядывал на своих отцов. Он обожал их обоих. Они казались ему неким прекрасным недостижимым идеалом. В их постоянных перебранках и взаимных подколах было больше любви, чем во всех пламенных объяснениях и нежных словах, что Бэйби слышал от иных влюбленных пар.

Па Эл тем временем закончил есть – ел он всегда аристократично-аккуратно, но при этом на удивление быстро – и с легким торжеством в голосе произнес, обращаясь к сыну:

– Заканчивай обед, и я покажу тебе свою новую картину.

– Тоже мне великий художник выискался на старости лет, – хмыкнул Ксандр со своей обычной полуулыбкой.

– А ты молчи, бездарность. Не можешь пастель от масла отличить – сиди и не показывай своего невежества.

– Ну вот, началось, – всплеснул руками Ксандр. – Тебе не приходило в голову, что сын приехал пообщаться с нами, а не пялиться на твои «шедевры»?

– А тебе не приходило в голову, что показывать результаты своего творчества – это и есть общение с сыном? Он и так нечасто к нам приезжает, раз уж добрался в такую даль…

– Конечно! Он в эту даль за твоими картинами приехал! Для чего же еще!

– Все издеваешься?! – начал уже по-настоящему сердиться Эл. – А если я завтра умру, так и не дождавшись мнения сына о своих картинах?

– Полюбуйтесь, теперь он помирать собрался, – удовлетворенно кивнул Ксандр, отправляя в рот последний кусочек отбивной и вставая. – Не забудь только завещать мне свои шедевры.

– Еще чего! Чтобы ты спалил их посреди двора?!

– Ну, – Ксандр скрестил руки на груди, задумчиво посмотрел в потолок, потом перевел взгляд на Эла, – учитывая, сколько времени ты тратишь на них, вместо того, чтобы проводить его со мной, я вполне мог бы это сделать. Но, боюсь, я всегда был чересчур рационален, а выбрасывать деньги на ветер, то есть, пардон, сжигать их на костре…

– О чем это ты? – нахмурился Эл с подозрением.

– Хм, – Ксандр снова поглядел в потолок, затем в сторону, противоположную от Эла и заговорил небрежным тоном, адресуя свою речь преимущественно задней двери. – Видишь ли, я послал фото твоих картин Питу – моему приятелю, из Лондонской картинной галереи. Он готов выставить твои работы – через месяц там как раз закончат реконструкцию зала. Он, между прочим, просил прислать большой снимок самой, на твой взгляд, удачной картины, чтобы можно было разместить на афише. Говорит, что кое-что намерен приобрести сам, а про остальное, из того, что видел, сказал – наверняка будет пользоваться спросом. В общем, тебе осталось только подписать контракт. Так что… – Ксандр наконец повернулся и посмотрел Элвису в глаза. – Так что, я думаю, не стоит жечь твои проклятые картины, даже если они достали меня до чертиков, потому что ты, оказывается, стоящий художник…

Ошарашенный Эл не мог отвести взгляда от мужа.

– Ал, – наконец заговорил он, и Бэбилон понял, что ему лучше ретироваться. «Алом» Элвис называл Александра только в очень редких случаях, и эти случаи, как правило, не предполагали присутствия посторонних. Конечно, в своей семье Бэбилон не чувствовал себя посторонним, но в такие моменты какое-то шестое чувство подсказывало ему, что родителей лучше оставить наедине.

– Я пойду на крыльцо, покурю, – пискнул он и выбежал через заднюю дверь на террасу в сад. Очевидно, родители не слышали его – иначе не миновать бы ему очередной лекции Элвиса о вреде курения.

– Ал, я не знаю, что и сказать… – доносилось до Бэбилона из кухни.

– Ну, больше всего я хотел бы услышать, что твое художественное эго удовлетворено, и ты не станешь больше тратить время по ночам на это… самовыражение. Я понимаю, что такое вряд ли возможно, могу лишь надеяться, что я для тебя хотя бы наполовину так же ценен, как эти твои…

Ксандр замолчал на полуслове, и Бэйби догадывался, что Элвис прервал его поцелуем. Подслушивать не хотелось, и Бэбилон пошел по террасе дальше, обогнул дом, вышел на переднюю веранду и спустился на лужайку перед коттеджем.

Па Ксандр в своей обычной манере: ни слова не сказал, пока не был уверен на сто процентов. Сделать все возможное и невозможное для счастья любимого человека, несмотря на то, что это самое «счастье» уже достало его по уши – в этом был весь Ксандр.

Минут через пятнадцать родители, наконец, заметили отсутствие сына – на крыльце появился па Эл.

– Как ты смотришь на то, – обратился он к Бэйби, жизнерадостно шагая по лужайке, – чтобы прокатиться всем вместе до Озерного заповедника?

Бэйби быстро затушил сигарету о портсигар (хорошо, что он давно решил пользоваться этой элегантной фамильной вещицей вместо обычных пачек) и повернулся к отцу – лицо Элвиса светилось по-детски наивной радостью. В тени веранды, опираясь на высокие перила, стоял па Ксандр, и от того, как он улыбался, глядя на Эла, у Бэбилона пронзительно защемило сердце – то, что он видел, называлось «счастье», такое огромное, безграничное, что от осознания его на глаза наворачивались слезы. Мир мог катиться к черту, все могло разваливаться и рушиться, но ради таких моментов хотелось жить.

– Сынок, – Эл обеспокоено пригляделся к его лицу, – у тебя слезы на глазах, что случилось?

– Ничего, – бодро ответил Бэйби, – это от солнца.

– Конечно! – хлопнул себя по лбу Элвис. – Прости, не догадался дать тебе темные очки! Почему ты свои не надел? Совсем не бываешь на воздухе в твоем дурацком городе! Скоро забудешь, как солнечный свет выглядит.

– Я принесу, – откликнулся с крыльца Ксандр. – Заводи мотор, Бэйби, поедем на твоей машине.

– Полотенца! – важно поднял указательный палец Элвис. – Твой па Ксандр, разумеется, не додумается их захватить, придется напомнить.

Эл развернулся и пошел к дому, а Бэйби направился к машине, достал брелок, щелкнул кнопкой отключения сигнализации, открыл дверь и замер в нерешительности. Он повернулся и снова посмотрел на дом, на зеленую лужайку перед ним – все это, обрамленное пред его взглядом ветвями растущих по краям дороги деревьев, складывалось в идеальную, райскую картину. И все же этого было недостаточно для счастья. Сравнивая себя с родителями, Бэбилон чувствовал себя обделенным, незавершенным существом, неспособным полюбить. Он кинул взгляд в небо и вдруг, неожиданно для себя, мысленно закричал:

– Ты, там! Если ты вообще есть! Помоги мне, черт побери! Я тоже имею право быть счастливым, я же ничуть не хуже собственных родителей! Если ты действительно всесилен, как о тебе говорят, сделай так, чтобы рядом со мной появился кто-то, кто идеально подходит мне! Настолько идеально, что секс престанет казаться отвратительным!

Еще несколько секунд он смотрел в небо, но оно по-прежнему оставалось чистым, ясным, безоблачным и молчаливым. Бэбилон покачал головой, сел на место водителя и с силой захлопнул дверцу автомобиля. Он вытянул вперед ноги, откинул голову на спинку сидения и на полную мощность врубил радио – можно было позволить себе громкую музыку, в машине была отличная звукоизоляция. Закинув руки за голову и закрыв глаза, он начал тихо подпевать игравшему хиту – победителю мировой десятки. В его сознании проносились непонятные образы, как всегда бывает после того, как смотришь на яркое солнце.

Тем временем на улице совершенно ясное безоблачное небо внезапно озарилось вспышкой молнии, а несколько секунд спустя, оглушительно, как салют в новогоднюю ночь, прогремел гром.

***

Бекка, которая полчаса назад заснула, положив голову на рабочий стол, вздрогнула и открыла глаза. Она резко подскочила и выглянула в коридор, чтобы посмотреть в окно – на небе не было ни облачка. Должно быть, гром ей действительно просто приснился, что не удивительно – она не спала всю ночь, размышляя о предстоящем разговоре с Гретхен. Уже несколько часов – с того момента, как она пришла на работу, – Бекка сидела в своем отсеке, убеждая себя, что поговорить необходимо. Всего лишь выразить сожаление по поводу своих недочетов, предложить обсудить эту проблему подробнее в менее официальной обстановке, например, за столиком кафе в пятницу на вечеринке компании. Все было продумано, мысленно отрепетировано, и, по сути, довольно просто, но так отвратительно, что Бекку почти тошнило. Она достала зеркальце, посмотрела на свое заспанное бледное лицо и воодушевила себя тем, что, увидев такое, Гретхен наверняка от нее откажется. Вздохнув и сжав кулаки для бодрости духа, Бекка направилась к начальнице женского отдела.

***

Бэбилон в который уже раз мысленно дал себе подзатыльник за то, что сболтнул эту глупость – сказал, что пойдет на вечеринку в честь юбилея «Food Fusion». В пятницу сотрудников отпустили с работы сразу же после ланча – предполагалось, что все будут усиленно готовиться к празднованию. Бэбилон решил использовать освободившееся время для того, чтобы съездить к Джону Хелльсу – это, в своем роде, тоже можно было назвать подготовкой к вечеринке.

Джон, как всегда, сидел в Лабораториях, и Бэйби пришлось простоять у входа в помпезное здание «Hells’ gadgets inc.» минут пять.

– Слушай, ты вообще в курсе, что у тебя имеется персональник? Я до тебя уже сто лет дозваниваюсь, а ты никак не изволишь ответить, – возмутился Бэйби, когда, наконец, услышал в наушнике вялое «алло» Джона. – Твои монстры на охране как обычно меня не пускают.

– Они просто так никого не пускают. Они даже меня не пустят, если я без удостоверения приду, – небрежно ответил Джон.

– Ага, теперь понятно, почему ты все время на работе сидишь, наверняка посеял давно свое удостоверение, вот и боишься выходить, старый склеротик.

– Поговори мне еще, – усмехнулся Джон. – Я тут занимаюсь гениальными изобретениями, если ты не в курсе. Типа, спасаю мир.

– От кого спасаешь, от своей блистательной персоны? Боишься, мир не выдержит великолепия, если ты изволишь выползти из своей мрачной пещеры?

– Хватит умничать, давай заходи.

– Куда? В объятия к твоим гориллам?

– Нет, блин, в защитное стекло своей милой мордашкой влепись! Звоню я гориллам, звоню! То есть, тьфу, охране звоню, придурок, из-за тебя слова путаю! Заходи уже! – Джон отключился, и Бэйби подошел к прозрачным дверям, за которыми виднелись мрачные лица охранников. Первая пара стеклянных дверей открылась, но пульт охраны находился за второй.

– Положите руку на экран, – отстраненный, почти металлический голос секьюрити звучал отталкивающе. Иногда, слыша этот голос, Бэбилон задавался вопросом: уж не начал ли Джон потихоньку собирать киборгов, в нарушение международной конвенции две тысячи шестьдесят седьмого о запрете создания электронных существ с интеллектом, близким к человеческому. Его рука тем временем привычно легла на сенсорную панель второй двери.

– Бэбилон Александр Элвис МакГиллис, – приятным звонким компьютерным голосом провозгласила система.

– Проходите, – охранник нажал что-то на своей панели, и двери из обманчиво-тонкого, но суперпрочного стекла разъехались перед Бэйби.

– Добрый день! – вежливо улыбнулся он охранникам – он всегда это делал из чисто мальчишеского упрямства, каждый раз надеясь увидеть хоть какой-то отклик на каменных лицах. Но фокус никогда не удавался – лица оставались неизменно ровными, бесстрастными, дружелюбными, как закрытый сейф.

– Мистер Хелльс ожидает вас на пятьдесят девятом этаже, – все так же металлически пояснил-предупредил охранник.

– Парни, я бываю здесь, по меньшей мере, два раза в месяц, поверьте, я в состоянии запомнить, на каком этаже находится офис профессора.

– Вы не имеете права, – не обращая внимания на реплику Бэйби, продолжил охранник, – посещать иные помещения «Hells’ gadgets inc.», кроме офиса мистера Хелльса.

– И вам тоже приятного дня, – кивнул Бэйби, заходя в лифт. Нажимать кнопку не требовалось – охрана «заботливо» настроила подъем до нужного этажа.

Наверху Джон уже ждал его у входа в лифт. Хелльс всегда казался Бэйби похожим на выпавшего из гнезда совенка: растрепанные черные волосы, торчащие сразу во все стороны, будто он только что получил удар током, широко распахнутые светло-голубые глаза, какие-то даже чересчур светлые, но с темным ободком по кромке радужки. Взгляд у профессора вечно был несколько блуждающим, будто он только что проснулся.

Однажды, еще в начале знакомства, увидев эти странные глаза, Бэбилон спросил, набравшись смелости, не употребляет ли Джон определенные вещества, описанные в литературе до двадцать второго века – наркотики. Джон ответил, что синтезировать их, по описанию оказываемого на организм эффекта, не составило бы для него труда, даже несмотря на уничтожение всех источников с формулами, но лично он, Джон, не видит в этом смысла – здоровый мозг ему дороже любопытства.

Мозг был для Джона всем – смысл своей жизни и главное удовольствие он видел в изобретении чего-то, что никто ранее и представить не мог. Ему постоянно хотелось удивлять, шокировать, но самое большое удовлетворение он получал, когда удивлялся сам, раскрывая, как и что устроено в мире. Он был специалистом в стольких областях, что сам запутался – сколько у него дипломов и диссертаций. Однако, изобретя что-либо, поняв, как работает нечто ранее неведомое, Джон тут же терял интерес к новой информации или изобретению, если только они не давали возможности создать что-либо еще более грандиозное. Он даже не узнавал, какова реакция потребителей на товары его корпорации.

В корпорации он занимался лишь исследованиями, предоставив инвесторам свое имя и право распоряжаться полученными гаджетами по своему усмотрению. Деньги на его счет перечислялись исправно, причем немалые, но они никогда не интересовали Хелльса. Он почти жил в своих Лабораториях – ни супруга, ни любовника у него не было.

– Слушай, мальчишка-гений, – заговорил Бэбилон, выходя из лифта и пожимая Джону руку, – ты в курсе, что ты – один из самых богатых людей планеты?

– Э-м…– неуверенно протянул Джон, поворачивая в сторону своего кабинета и жестом предлагая Бэйби следовать за собой, – возможно, до меня доходили кое-какие слухи на этот счет…

– Уже радует. В таком случае ты понимаешь, что вполне можешь позволить себе заказать новую футболку вместо той старой затасканной дряни, что на тебе надета.

– Да брось ты! Я купил ее совсем недавно. В этот, как его… праздник неона.

– Ночь костров11
  Ночь костров (Bonfire Night) известная также как Ночь Гая Фокса (Guy Fawkes’ Night) – отмечается в Великобритании 5 ноября в честь провала в 1605 году Порохового заговора, когда группа католиков пыталась взорвать парламент во время тронной речи короля-англиканца Якова I. Традиционно в эту ночь горят костры, на которых сжигают чучело Гая Фокса, и запускаются фейерверки. Уже сейчас во время праздника популярны разные необычные светящиеся объекты – от маникюра до тортов. С годами эта тенденция, вероятно, усилится, поэтому Джон вспоминает обилие неонового света. Как уж его используют, этот неон, мне неизвестно, но если вам очень любопытно – отправьтесь в XXIV век и посмотрите, потом расскажете.


[Закрыть]

– Точно! Мы же еще выпивали тогда за твой день рождения, помнишь?

– Я-то помню, спасибо, а ты в курсе, что с тех пор прошло больше полугода?

– Для качественной футболки не такой большой срок…

– Для обычной футболки, Джон! А не для той, что носят не снимая. Я все время вижу тебя только в ней. Или ты специально каждый раз переодеваешься в эти лохмотья в мою честь? Даже для обычной ткани это слишком, а уж для твоих материалов быстрого распада… – Бэйби недовольно покачал головой.

– При чем тут быстрый распад?! – возмущенно пожал плечами Джон, приложив палец к двери кабинета, чтобы открыть ее.

– При чем? – хмыкнул Бэйби, вслед за Джоном входя в лабораторию. – Давай-ка реши задачку на сообразительность: условия твоего труда, особенности работы сальных желез твоей кожи, количество быстрых молекулярных чисток, которые ты все время используешь вместо нормального душа, и как все это влияет на изобретенный тобой материал.

– Черт, ты прав, – скривился Джон, закрыв дверь, и медленно пошел к своему рабочему столу.

В кабинете, точнее, в просторной лаборатории с прекрасным видом на город из огромного окна, как всегда царил невообразимый бардак – повсюду были разбросаны бумаги, приклеены стикеры, валялись металлические и пластмассовые обломки предметов уже не подлежащих идентификации. Здесь нужно было быть очень внимательным – для Джона это был идеальный порядок, и сдвиг хоть одной из этих деталей на сантиметр лишал его возможности найти нужную вещь. Поэтому Бэйби старался ступать осторожно, чтобы не топтаться по важным записям или не своротить какую-нибудь уникальную кучу мусора, пока шел вслед за Джоном к центру зала, где располагался рабочий стол гения.

– Ты не знаешь, – обреченно обратился к Бэйби Джон, пробираясь между двумя белоснежными железными ящиками, накрытыми серым стеклом с подвешенными высоко над ними яркими лампами (внутри ящиков что-то подозрительно копошилось), – зачем я вообще придумал эту долбаную ткань быстрого распада?

– Затем же, зачем и все остальное, что относится к быстрому распаду – чтобы не загрязнять планету. И это не ты придумал, ты только усовершенствовал.

– А, ну хорошо, хоть что-то не я придумал. Все равно не понимаю, на черта мне это сдалось? Нет, я понимаю пластмассу, которая сгнивает за секунды под специальным раствором, чтобы превратиться в удобрения – это полезно. Но ткань-то мне чем помешала?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Нет, с компьютером разговариваю!

– Что за ирония в голосе? Большинство нормальных людей так и поступают, потому что голосовым управлением пользоваться умеют, вместо того, чтобы на кнопки давить.

– Давай еще, поучи меня моим компьютером управлять! Прекрасно знаешь, что я на сорок лет тебя старше, имею право отставать кое в чем…

– Лет эдак на двести…

– Уймись уже, малолеток! – рыкнул Хелльс, подойдя к столу, над которым красовалось штук десять мониторов. Бэйби встал рядом затем, недолго думая, сел на стол и тут же был выдернут Джоном. – Уберись с моих бумаг и не загораживай обзор.

– Какой обзор? Тебе, чтоб футболку заказать, нужен всего один экран, ну максимум, два – если на глаз по монитору. Или я что-то пропустил, и ты, в обход всех конвенций, решил проводить скрещивание людей с животными? Признавайся честно, ты превратился в человека-паука, и глаз у тебя теперь восемь?

– Учти, Отдел по борьбе со шпионажем, который, несомненно, нас сейчас слушает и записывает на видео, шуток не понимает, так что засунь свою историю об арахноидах куда подальше.

– Да пожалуйста-пожалуйста! – Бэйби «сдаваясь» поднял руки вверх. Джон встал перед столом и принялся стучать по сенсорной панели, заказывая новую футболку. Через пару минут в преобразователе слева от Хелльса появилась копия нынешней черной одежки Джона, «Hells’ gadgets inc.» – коротко и ясно сообщала надпись на ней.

– Да, пожалуй, и впрямь, эта была старовата, – заметил Джон, сняв футболку и положив ее рядом с новой. Старая футболка, вместо черного, цвет имела грязно-серый и со всей очевидностью годилась уже только для того, чтобы пустить ее на удобрения, о чем Бэйби незамедлительно сообщил другу.

– Черт тебя возьми, МакГиллис, даже спорить не буду! – вздохнул Джон, приподнимая серое стекло одного из ящиков и явно намереваясь засунуть туда новую футболку. – Спорить можно, когда есть разумные аргументы, в свою защиту, а у меня их нет!

– Сейчас и футболки новой не будет! – Бэйби вовремя отобрал у Джона одежду, бросил ее на стол и хотел, было, сам кинуть в ящик старье.

– Не надо, – мягко отстранил его профессор от непонятного устройства. – Без рук останешься – спасибо не скажешь, – он аккуратно запихал в щель между стеклом и стенкой ящика ставшую ненужной тряпку и быстро закрыл крышку. Из ящика донеслись стуки и чавканье.

– Что у тебя там? – опасливо спросил Бэйби.

– Не знаю, – пожал плечами Джон. – Лаборанты принесли – говорят, случайно получилось. Кормлю вот. Посмотрим, что вырастет.

– Оно живое? – Бэйби на всякий случай отодвинулся от ящиков подальше.

– Отстань! Говорю же – не знаю. Лучше скажи, чем отплатить тебе, славный герой, за сие, – Джон натянул футболку и, опустив голову, внимательно ее осмотрел, – доброе дело?

– Кроме удовольствия видеть перед собой нормального человека вместо одетой в лохмотья ошибки природы?

– Хватит издеваться, не одежда красит человека. Говори, зачем пришел? – Джон, наконец, прекратил рассматривать футболку и забрался в свое стоячее (чтобы нагрузка на позвоночник была меньше) кресло. Бэйби, недолго думая, снова присел на стол. Джон прореагировал немедленно:

– И не надави случайно…

– На кнопку аварийной эвакуации, ты напоминаешь мне об этом в стотысячный раз уже! Если так беспокоишься, заведи, наконец, кресла для посетителей!

– Ты у меня единственный регулярный посетитель, обойдешься. Или приноси свое кресло.

– Спасибо, я лучше приучу свою задницу обходить аварийные кнопки на твоем столе!

– Какая честь для моего стола! – Джон приложил правую руку к груди и сделал шутовской поклон. – Итак, поскольку в бескорыстие твое верится с трудом, – продолжил он, потягиваясь и зевая, – тем более, ты был у меня совсем недавно, говори – зачем оторвал меня от великих свершений.

– Затем, естественно, чтобы эгоистично воспользоваться твоим гениальным мозгом в целях решения моих личных проблем, – Бэйби со вздохом опустил голову.

– Ого! – Джон заинтересованно подался вперед. – У тебя появились личные проблемы? Неужели, это значит, что и личная жизнь, наконец, появилась?

– Исключено, – удрученно покачал головой Бэбилон, – ты же прекрасно знаешь – ни тебе, ни мне это не грозит.

– Тьфу! – махнул рукой Джон. – Я понимаю, мне восьмой десяток идет, но ты-то у нас молодой-горячий! Откуда такой пессимизм?

– Джо-он, – недовольно протянул Бэйби, делая многозначительный взгляд: «хватит-уже-об-этом».

– Ладно-ладно, все. Я закончил с проповедями и внимательно тебя слушаю. Что у тебя стряслось?

– Помнишь, я рассказывал про этого кошмарного верзилу из нашего отдела – Боба.

– И?

– Вот именно что «и»! Сегодня вечером у нас вечеринка – юбилей компании. Не хочу вдаваться в подробности, но у меня плохие предчувствия…

– Думаешь, там он может серьезно тебе навредить?

– Думаю – да. Я задел его гордость, и он, похоже, продумал план мести. Я, конечно, постараюсь держаться от него подальше…

– Может лучше совсем подальше? Черт с ней с вечеринкой?

– Не могу – уже обещал, что приду.

– Вернее, насколько я тебя знаю, он банально взял тебя на «слабо», – с упреком констатировал Джон.

– Так оно и было, – развел руками Бэйби. – Но теперь поздно об этом думать.

– Никогда не поздно поменять решение, если ты понял, что оно неправильное, – отчеканил Хелльс.

– Нет, Джон, поздно! – упрямо возразил Бэбилон. – Я не хочу, чтобы меня потом считали трусом, просто… Я подумал – вдруг ты можешь придумать какую-нибудь защиту для меня, на всякий случай?

– Бэйби, ты же знаешь – с оружием у меня ничего общего!

– При чем тут оружие? Ты же чертов гений! Придумай что-нибудь, чтоб он сам от меня отстал! Джон, пожалуйста, ты – моя последняя надежда!

– Так себе из меня надежда, но… Есть одна идейка. Все зависит от того – раздельная ли у вас вечеринка. У вас ведь, насколько я помню, смешанная корпорация?

– Корпорация смешанная, а вечеринка, разумеется, раздельная – у нас даже рестораны разные. Точнее, ресторан-то один, но залы разные и входы с разных сторон: в женскую часть ресторана – с женской половины города, в нашу – от нас. А почему ты спрашиваешь?

– Ты знаешь, – спросил Джон, развернув свое кресло, и покатил в нем к полкам справа от стола, едва не отдавив ноги другу, – чем современные люди отличаются от своих предков?

– Тебе в алфавитном порядке список составить? – съехидничал Бэйби.

– Можешь попробовать, но, готов спорить, то, о чем я хочу сказать, тебе в голову не придет, – фыркнул Джон. Он остановился у высокого сверкающего металлического шкафа со множеством маленьких дверок и принялся открывать их одну за другой, роясь в ячейках. – Мы игнорируем свои внутренние биологические компасы.

– Биологические компасы? Что ты имеешь в виду? – Бэбилона этот термин поставил в тупик.

– Запах, Бэйби, – бросил, не оборачиваясь, Джон, продолжая рыться в ячейках. – Главным образом, запах. Есть и другие факторы, но этот основной.

– Запах чего? – не понял Бэйби.

– Человеческого тела, конечно же! О! Нашел! – Джон выудил из глубин очередного ящика пузырек с зеленой жидкостью и вернулся к столу, на котором по-прежнему сидел Бэйби, хмурый, как осенняя туча.

– Так ведь оно же не пахнет… – возразил тот и сразу же осекся, вспомнив, сколько раз читал в первоисточниках про «запах пота», «аромат кожи» – все это было, но исчезло под действием развившейся индустрии моющих средств, дезодорантов, а потом и универсального молекулярного очистителя, который, конечно, не доставляет такого удовольствия, как душ или ванна, но запах устраняет за доли секунды.

– По твоему лицу вижу – дошло, – удовлетворенно заметил Джон. – Теперь понимаешь?

Бэбилону представились поколения людей до него, живших и чувствовавших, как оказалось, совершенно по-другому. Он никогда не задумывался об этом раньше, но только теперь осознал, что понять героев старинной литературы он вряд ли когда-нибудь сможет – слишком изменился мир за последние двести лет.

– Про запах – понимаю, но не понимаю, почему ты называешь его компасом, и как это может мне помочь, – наконец ответил он. – Предлагаешь мне прийти на вечеринку, облившись каким-нибудь гадким парфюмом?

– Почти угадал, – хмыкнул Джон, поднимая найденный пузырек до уровня бровей и, закрыв левый глаз, посмотрел сквозь зеленую жидкость правым. – Но я предлагаю действовать тоньше. Видишь ли, когда я говорю о запахе как о компасе, я имею в виду механизм, который позволял нашим предкам выбирать идеального партнера для спаривания – такого, который мог дать здоровое потомство.

– Фу, – поморщился Бэйби. – Это звучит мерзко. Мы же не животные.

– Биологически – еще как животные, – отмахнулся Джон. – А твой этот Боб, судя по описанию – особенно.

Бэбилон улыбнулся, Джон продолжал:

– Насчет Боба – я не шучу. Похоже, у него сильно развиты животные инстинкты, а ты, уж извини, вряд ли покажешься его внутреннему шимпанзе подходящим объектом для продолжения рода. Это, – Джон протянул Бэйби пузырек, – активатор естественного запаха. Нанесешь его под мышки, на спину между лопатками и на кожу головы. Жидкость заставит проявиться твой природный запах. Он не будет явным, это, скорее, воздействует на подсознание. Короче, разить этим от тебя не будет, но тот, кто окажется чересчур близко, почувствует. Непривычный к такому современный мужчина, в том числе и твой Боб, скорее всего, потеряет интерес, просто не сможет возбудиться – с природой в этом смысле не поспоришь. Но! Я недаром спрашивал про женщин на вечеринке, для некоторых из них – тех, чей организм воспримет тебя как перспективного самца-производителя, это станет афродизиаком.

На этих словах Бэбилон вздрогнул и пообещал себе держаться как можно дальше даже от стенки, разделявшей мужскую и женскую половины зала – ведь панель не доходила до потолка сантиметров двадцать, чтобы ароматные запахи из общей кухни разносились по всему ресторану.

***

Бекке было так весело! Просто невероятно, фантастически весело! Хотелось петь во весь голос, аккомпанируя себе стуком вилки по тарелке, хотелось забраться на стол и танцевать, как чирлидеры на футбольном поле, но главное – хотелось послать Гретхен ко всем чертям, причем в самых неприятных выражениях, на какие Бекка только была способна. То ли действие алкоголя было изучено Николь недостаточно, то ли на организм Бекки он оказывал какое-то нетипичное влияние, но вместо того, чтобы покорно смириться с обстоятельствами, Бекка почувствовала пробуждение невероятной силы бунтарского духа. Плевать, что могут выгнать с работы, хотя, какое там выгонят – она сама уйдет! Уйдет, громко хлопнув дверью! А перед этим выскажет Гретхен и Грымзе (какое, все-таки, удачное прозвище подобрал мужской отдел!) все, что о них думает! Да, именно так!

Бекка лихим взглядом посмотрела на сидящую напротив Гретхен. Та развалилась на стуле, опираясь на стол локтем правой руки и положив голову на ладонь. Своим глубоким грудным голосом она вещала что-то уже целую вечность, не сводя при этом с Бекки проникновенно-покровительственного взгляда. Бекка подумывала, не поднять ли скандал прямо сейчас, пока хватает решимости, но потом поняла, что за дебош в кафе ее непременно передадут охране, а охрана может выявить наличие алкоголя в крови. Загреметь в тюрьму или лечебный центр она уже не боялась – куда угодно, лишь бы подальше от Гретхен, но подставлять Николь не хотелось, а ведь именно она снабдила Бекку бутылкой белого полусухого шардоне, и обойти этот факт в случае задержания вряд ли удастся.

Как раз в тот момент, когда Бекка окончательно отказалась от мысли устраивать прилюдный скандал, левая рука Гретхен потянулась вперед, и пухлая белая ладонь накрыла ладонь Бекки.

– Я рада, что мы, наконец, нашли общий язык, – улыбнувшись, подытожила Грет свой монолог.

– Да, конечно, – Бекка заставила себя улыбнуться в ответ, при этом судорожно соображая, как бы незаметно смыться. В прикосновении Гретхен был лишь один плюс: Бекка поняла, что ни трезвой, ни пьяной, ни в своем уме, ни свихнувшись – ни при каких условиях она не вытерпит близости с Гретхен. Нужно было бежать и бежать немедленно. Продолжая улыбаться и потягивая через соломинку вишневый сок, Бекка огляделась вокруг. Она сидела лицом ко входу, спиной к барной стойке. Вокруг сновали работницы корпорации, уже погрузившиеся в атмосферу праздника и оттого раскрепощенные, веселые и полураздетые.

Еще на заре «революции полов», как назывался в учебнике переход к нынешней цивилизации, кафе с отдельными залами для мужчин и женщин ценились даже во все уменьшающейся среде гетеросексуалов за возможность не утруждать себя условностями лишней одежды. Сейчас, работая в корпорациях в разных помещениях, мужчины и женщины все равно вынуждены были следовать строгому дресс-коду, но приходя в кафе, они расслаблялись. Бекка мельком отметила нескольких знакомых ей по отделу девиц, обычно холодных и строгих, а сейчас весело пускающих по кругу лифчики, с целью выяснить: «у кого больше»; скользнула взглядом по постоянной посетительнице – Бекка не знала, в каком отделе работает эта, другого слова не подберешь, тетка – она, с накрученными на бигуди волосами, весь день проводила в кафе, и поглощала один за другим приторно-сладкие карамельные молочные коктейли. В дальнем углу зала, рядом с выходом сидела «Мышка» (так называла ее про себя Бекка) – девушка из отдела статистики, хрупкое болезненное существо, с серыми волосами в жидком хвостике, в огромных очках, бесформенном свитере непонятного коричневого оттенка и потертых джинсах.