Текст книги "Ожидание"
Автор книги: Зоя Журавлева
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Мальчишки сразу от нас попятились, Гена-длинный – первый. И ещё рукой лицо закрывает. А Славка – тот даже отскочил. Отскочил дальше всех и оттуда кричит:
– Врёшь! Ядовитой слюны не бывает!
– А вот мы сейчас проверим! – хохочет Алёна.
И, размахивая своей веткой, прямо на Славку бежит. Я за ней на всякий случай тоже бегу. Может, надо помочь?
Славка тоже не захотел проверять, хоть и кричал. Нырнул в кусты, и уже его нет. Только мячик валяется. Алёна его на ходу поддала. Не знаю, куда мячик и улетел, я не видела.
Мы за дачу Полуниных забежали.
Тут коляска стоит, и ребёнок в ней плачет. А самой тёти Гали нет. Только Мямля стоит и на коляску смотрит. Так смотрит, прямо не моргнёт.
– Чего уставилась? – говорит Алёна.
И вдруг Мямлю своей ядовитой веткой погладила. Раз, раз…
А Мямля хоть бы что. Стоит. И теперь на Алёну смотрит. Вроде ей даже нравится. Ребёнок ещё громче плачет.
– Ты что? – говорю я. – Она же пупырями покроется!
– Ничем она не покроется, не бойся! – смеётся Алёна. – А ты тоже поверила? У нас ядовитых жаб нет. Они только в Африке водятся. Ещё надо за ними ехать. Вот вырасту – поеду.
Я даже обиделась.
– Ничего не поверила, – говорю. – Просто на всякий случай. Я, может, тоже поеду…
– Вместе поедем, – решила Алёна. – В Африку всегда ездят вместе – с друзьями. Там один пропадёшь.
ДА НЕТ, Я ЖЕ НЕ СТЕКЛЯННАЯ!
Эту ночь я плохо спала. Мне Ардальона не хватало в ногах. Непривычно как-то. Сверху на ноги ничто не давит, и они бросаются куда попало. Два раза вообще с раскладушки упали. Сразу, конечно, проснёшься.
И утром опять Ардальона нет. Дедушка в город уехал первым рейсом. Он будто хочет в кино там сходить, а то на даче засохнешь без всякой культурной жизни.
– Знаем мы это кино, – сказала бабушка.
Но дедушку отпустила. Может, в городе телеграмма, пускай прокатится. А мы без него побездельничаем.
Огурцы не будем солить, надоело уже их солить. Всё равно больше крышек нет. Пускай дедушка крышки привезти не забудет, это ему задание. Курицу ещё можно прихватить из магазина. А больше не надо ничего. У нас без дедушки будет, по крайней мере, тихо. Никто молотком не будет стучать. Стучит, стучит. С шести утра он стучит. Как будто эту дачу тихонько нельзя достроить, чтоб никому не мешать…
Мы дедушку до автобуса проводили и уже вернулись.
– Весь день наш, – говорит бабушка. – Обед не будем варить. Пойдём к Алёне обедать, давно званы. И вообще сегодня делаем только то, к чему наша душа лежит.
Вот как она придумала!
Бабушкина душа, например, лежит – для начала пол протереть на даче. Вместо зарядки. Этим полом давно не мешает заняться, поскрести на досуге. Моя душа тоже к полу лежит. Чтоб его помыть всласть. Окатить хорошенько тёплой водой. И чтобы тряпка тоже большая была, как у бабушки.
Мы даже поторговались, кому где мыть. Бабушка мне террасу уступила, потом ещё крыльцо. Терраса у нас большая. Это лучше, чем комната. И вещей тут меньше. Я сама всё сдвинуть могу…
Пол теперь блестит и так пахнет – чистым! Вода по нему немножко катается. Ну, это ничего. Вода тоже чистая. Она сама высохнет.
– Я бы окна ещё помыла, – говорю я.
– Тоже неплохо! – смеётся бабушка.
Но она боится, что мы свой чистый пол опять перепачкаем, если сразу, пока пол не высох, займёмся ещё и окнами. Лучше мы ими потом специально займёмся. День же длинный!
Пол мне жалко. Я им теперь любуюсь. Придётся ради такого пола надеть теперь чистые носки, чтоб ходить по нему.
– Белые надевай! – смеётся бабушка. – А то не дай бог полиняют! Всё нам тут перемажут.
Ну, она, как всегда, права. Я белые надела. Хожу.
Вдруг к нам Никитина бабушка, Вера Семёновна, пришла. Прямо в босоножках идёт по комнате и на диван садится. Я говорю:
– Босоножки пыльные!
Вера Семёновна удивилась:
– Да нет вроде. Я же прямо из дому. – Но всё же ноги потёрла об тряпку. Потом бабушке говорит: – В принципе она, конечно, права. А вот уже считает, что может делать замечания взрослым…
Обиделась.
– Это от усердия, – объясняет моя бабушка.
– Я понимаю, – кивает Вера Семёновна. – Но всё-таки насколько они были лучше, когда были маленькими! А сейчас ты им слово, а они тебе – двадцать пять…
– Бывает, – смеётся бабушка. – Но я пока не жалуюсь.
Значит, бабушка умеет меня воспитывать. Интересно, как же она воспитывает, в чём тут секрет?
– А никак, – говорит бабушка. – Растёт, как трава. У меня и дети так выросли. Некогда их было воспитывать.
– Трава бывает бурьян… – говорит Вера Семёновна.
– Тоже нужная вещь! – смеётся моя бабушка.
– Бурьян коровы едят, – говорю я.
– Вот, она уже разговаривает, – вздыхает Вера Семёновна.
– А она с десяти месяцев разговаривает! Я уж и не надеюсь, что когда-нибудь перестанет.
Но Вере Семёновне не до смеха. У неё Никита дерзит. Будто в это лето его подменили! Стал требовать то одно, то другое. Никаких хомячков он теперь не хочет, а родители бы согласны. И Вера Семёновна не возражает. Но Никита требует назад кота Ардальона – вот он чего хочет. И честно говоря, Вера Семёновна к нам как раз по этому поводу и зашла.
У неё к нам такой разговор. Не могли бы мы этого кота обратно отдать? Никита никак не может его, оказывается, забыть. Ночью плачет. На свою бабушку уже топает ногами. А у Веры Семёновны годы не те, чтоб на неё топать…
– Гм… – говорит моя бабушка. – Ардальон не игрушка…
Вера Семёновна понимает, что он не игрушка. Ей самой этот разговор не очень приятен. Но в конце концов, кот всё же не человек! Ему безразлично, где жить. Лишь бы кормили! А уж Нечаевы будут Ардальона кормить. И в город, конечно, возьмут. Что поделаешь! Раз их Никита так к этому коту привязался, надо считаться. А я зимой всё равно живу в Ленинграде и Ардальона не вижу. Поэтому для меня будет довольно безболезненно, так Вера Семёновна полагает. И вообще я девочка уравновешенная, не то что Никита…
– Интересный какой разговор, – говорит моя бабушка.
И на меня взглянула.
А я молчу. Язык во рту у меня шуршит и за зубы цепляется, а сказать ничего не могу. Ну ни слова! Прямо онемела.
– Приходится вести такой разговор, – вздохнула Вера Семёновна. – Мне лично этот кот даром не нужен, а приходится…
Тут бабушка опять на меня взглянула. Вдруг как подмигнёт! Потом обернулась к Вере Семёновне и говорит:
– Да никогда в жизни!
– Что? – не поняла Вера Семёновна.
– Да никогда в жизни мы его не вернём, – объяснила моя бабушка. – Тут и разговаривать нечего.
– Но почему же? – удивилась Вера Семёновна. – Ведь в конце концов…
Я вдруг глотнула слюну, и у меня сразу мягко во рту. Уже могу говорить.
– Нет – и всё, – говорю я. – Бабушка же сказала!
– А ты, кажется, уже дерзишь, – говорит Вера Семёновна. И встала.
– Да нет, вроде она не дерзит, – сказала бабушка.
И Веру Семёновну провожает до двери. А Никитина бабушка головой качает. Обиделась.
– Ну что ж, – говорит. – Простите.
– Пожалуйста, – смеётся моя бабушка. – Заходите ещё! Кстати, вы сегодня-вчера нашего кота не видали? Что-то он у нас загулял! Вторую ночь не ночует…
– Так он, выходит, пропал? – говорит Вера Семёновна. – Что же вы сразу не сказали? Я так Никите и сообщу.
Обрадовалась, что Ардальон пропал.
– Он найдётся, – говорю я.
А бабушка мне снова подмигивает.
– Так Никите и сообщите, – говорит. – А он тем временем, конечно, вернётся. Наш кот! Он дом любит!
И Вера Семёновна к себе на дачу ушла. Довольная. Быстро идёт. И уже на ходу что-то кричит своему Никите.
– Ты чего мне подмигивала? – говорю я бабушке.
Она удивилась:
– Я? Чего это ты на свою бабушку выдумала? Как это я подмигивала?
– Вот так, – смеюсь я. И подмигиваю.
– Так? – удивляется бабушка. – Я так не умею!
И глаза таращит. Потом один вообще закрыла. Потом как заморгает сразу двумя глазами.
– Или так? – говорит.
– Нет, не так! – кричу я. Показываю: – Вот так!
Бабушка не понимает. Опять ей показывать надо! Прямо с этой бабушкой горе. Непонятливая такая! Я изо всех сил моргаю. Она всё не понимает.
– А ну ещё раз!
Я уже не могу:
– Нет, теперь ты!
Теперь бабушка моргает. У неё уже получается…
Час, наверное, моргаем.
– Мы так с тобой весь день проморгаем! – смеётся бабушка. – А у меня ещё душа лежит выкупаться. Сходить на пляж.
– У меня тоже лежит! – кричу я.
Только я боюсь, что Ардальон без нас на дачу вернётся. Как он в дом войдёт? Ведь надо дачу закрыть.
– А мы веранду оставим, – придумала бабушка. – Чего её закрывать?
Если кто-нибудь вдруг решит наше барахло с веранды стащить, мы только рады будем. Уборки меньше! А Ардальону в миску нальём молока и на виду поставим…
– Кстати, перед пляжем пройдёмся по дачам, – говорит бабушка. – Поспрашиваем. Может, кто Ардальона видел, мало ли что…
Но его никто, к сожалению, не видел. Раньше всё на глазах вертелся. Только это раньше. Не сегодня. И уж, конечно, не вчера. Продавщица из магазина чёрного котёнка видела. Это не наш? Такой худущий, весь светится. И голос тонкий. Нет, это не Ардальон! Наш Ардальон сибирский, во все стороны шерсть. Толстый!
– Щёки видать со спины, – объясняет бабушка.
Нет, продавщица такого кота не видела. С такими щеками.
– Ладно, – решила бабушка. – Выкупаемся – будем дальше искать.
Пока солнце греет, надо купаться, ловить момент! У нас всё же не юг, чтобы пренебрегать таким солнцем. Исключительный день! И весь – наш. Даже обед не надо варить. Чужой съедим, у своих друзей. Пусть наши друзья трясутся: мы с бабушкой всё съедим. До капли.
– Хлеб тоже съедим, – говорю я.
– А как же! – говорит бабушка. – Мы им покажем! Будут знать в другой раз, как приглашать в гости!
Наше дело сейчас – нагулять себе аппетит.
На пляже мы нагуляем. Тут из песка просто горы. Гряды такие! Можно босиком по ним бегать. Эти песчаные горы сыплются. Сверху из них кусты торчат: ива. Голые люди – ну, в купальниках, конечно, – на песке разлеглись и газетой лицо закрывают. От такого солнца! Некоторые платком закрывают. Или панамкой. Знакомых почти не видно. Всё приезжие. У них лимонад в тенёчке стоит. Они бутерброды жуют. Смеются между собой. Хоть сегодня рабочий день, но они всё-таки из города выбрались. Взяли на работе отгул. Чтобы позагорать. И им повезло – такой день!
Мы с бабушкой на самый дальний пляж забрались. Наш посёлок отсюда даже не видно. Его лес закрывает.
На самой высокой гряде коза Мямля стоит и смотрит на море.
Море спокойное, катится. Люди у берега бултыхаются и визжат. А подальше мало кто отплывает, потому что тут глубоко. Хоть эти люди и взрослые, но плавать не очень умеют. На мелком месте визжат. А один дяденька, толстый, вообще сидит в море у берега. Море его тихонько толкает в живот. А дяденька смеётся и море руками отпихивает. Потом как начнёт на себя брызгать! И опять смеётся.
– Вот это купанье! – говорит бабушка.
Разбежалась и в море нырнула. Долго-долго, даже шапочки было не видно. Вот появилась! Бабушка зафыркала и поплыла, только руки мелькают. Обернулась. Машет мне.
Я тоже машу.
Мямля стоит выше всех и тоже на бабушку смотрит. Прикидывает, наверное, есть ли тут капуста. Но море как раз чистое.
Рядом компания расположилась. Двое играют в шахматы, а остальные им мешают.
– А если я вот так? – говорит тот, который играет. И громко пешкой стучит по доске. А сам пешку всё держит рукой. Отпустил наконец.
Второй обрадовался.
– Тогда я вот эдак! – кричит. И двигает своего ферзя.
– А я тебе на это… – говорит первый.
Все остальные сразу кричат:
– Витя, что ты делаешь? Он же тебе сейчас…
– Сам знаю, – сердится Витя. И фигуры в песок столкнул.
Бабушка уже дальше всех заплыла…
Теперь второй шахматы собирает, а все остальные ему мешают. Вообще-то они помогают. А этот Витя, который проиграл, на море смотрит. Там бабушкина шапочка мелькает в волнах.
– Мать, что ли? – вдруг говорит этот Витя. Мне.
– Это бабушка, – объясняю я. Хотела ещё сказать, что мама тоже бы заплыла, но она в экспедиции.
А он сразу:
– А-а, бабушка… – И уже отвернулся.
Тут, с другого бока, девушка подошла. У неё листик на нос налеплен и в руках книжка! Такая вежливая! Говорит мне:
– Девочка, я тут расположусь. Ничего?
– Ничего, – говорю я. – Вон сколько места! Слон вполне может расположиться…
А этот Витя смеётся, будто я ему говорю.
– Зачем нам слон? Слон нам не нужен! А такая симпатичная девушка нам определённо нужна. Только почему она с книжкой?
– Пожалуйста, не мешайте читать, – говорит девушка.
Легла на живот. И в свою книжку смотрит.
– Интересная книга? – говорит второй, который играл в шахматы. Он уже фигуры опять на доске расставил.
А девушка в свою книгу смотрит и молчит.
Но они всё равно не отстают.
– Девушка, как вы насчёт шахмат? – говорит этот Витя. – Может, сыграем?
– Да она не умеет, – говорит кто-то, я даже не заметила кто.
А девушка молчит.
– Дайте человеку спокойно читать, – говорю я.
– Это что же? Твоя сестра? – интересуется Витя. – Я бы тоже хотел такую сестрёнку иметь. И что же она читает?
– Мама, наверное, – говорит второй. – Только эта мама удивительно моложавая. Бывают же такие мамы!
Девушка молчит, как не слышит.
Я хотела им объяснить, что моя мама в экспедиции. Но они уже снова играют в шахматы. И свои ходы вслух почему-то кричат: «H-2 – H-4». И так хохочут громко! Оглядываются на нас. Тут же слова не вставишь: просто не слышно.
Опять этот Витя проиграл. Говорит:
– Девушка, вам меня не жалко?
– Нисколько, – вдруг говорит девушка.
Витя почему-то обрадовался. Полотенце схватил с куста и давай им размахивать.
– Купаться! – кричит. – Купаться!
Все вскочили. Но к морю никто не бежит. Топчутся на месте.
Моя бабушка обратно плывёт. Её шапочка уже близко.
Витя вдруг козу Мямлю увидел.
– Девушка, – говорит, – посмотрите, пожалуйста, это скульптура? Или у меня уже солнечный удар? Конечно, это скульптура! Она не шевелится. Это, видимо, памятник дикому козлу, который тут раньше водился и давно вымер.
Все сразу на Мямлю стали смотреть. Как она гордо стоит. И какие у неё рога! Определённо памятник. Она и не дышит!
Девушка наконец тоже взглянула. Улыбнулась.
А моя бабушка уже из воды выходит.
– А теперь, значит, вы водитесь, – говорит девушка. – Вместо козлов…
Они так захохотали, я прямо вздрогнула. Говорю:
– Это никакой не памятник! Это Мямля!
– Как ты сказала? – хохочут они. – Мямля?
– Нет, это памятник, – говорит их Витя, вообще-то дядя уже. – А вот я сейчас ему на рога полотенце повешу, и ты сама убедишься!
Что я, Мямлю не знаю? Это же Мямля стоит, самая настоящая!
Витя к ней бежит с полотенцем. По песку наверх лезет.
Мямля на него смотрит и не шевелится.
Витя почти долез.
– Глядите! – кричит. – Сейчас повешу на вешалку!
И своим полотенцем на Мямлю махнул, вроде он его закидывает на гвоздь или там на что, не знаю – на вешалку.
Мямля вдруг голову нагнула и быстро-быстро прямо на этого Витю пошла. Рогами вперёд. Он едва успел отскочить. А Мямля даже не взглянула. Протопала мимо и скрылась в кустах. Только ветки ещё качаются…
– Н-да, – сказал Витя. И по песку съехал обратно.
А все от смеху прямо валяются. Девушка книжку бросила и тоже хохочет. И моя бабушка подходит.
– Бабушка, ты видела? – кричу я. – Видела?
– Ещё бы! – смеётся бабушка и выпускает свои волосы из-под резиновой шапочки; волосы так и упали. – Знай наших!
А Витя шлёпнулся на своё полотенце и говорит:
– Значит, правда – не памятник! Ага, понял. Это был живой козёл! Все другие козлы уже вымерли, а этот, на наше счастье, ещё не вымер. Это, может быть, последний дикий козёл!
– Не козёл, а коза, – хохочет девушка.
– С перепугу разве поймёшь, – смеётся моя бабушка.
А ей говорят:
– С лёгким паром! Вы смелая бабушка!
– Я такая, – соглашается бабушка. – Спасибо. А ничего водичка на эту погоду: лёд с волной.
Им сразу расхотелось купаться. Опять разложили шахматы.
И снова к нашей девушке пристают:
– Сыграйте с нами! Вы же всё равно уже не читаете!
– Не хочется, – говорит девушка. – Как-нибудь в другой раз. Вон с бабушкой для начала сыграйте.
Второй, который всё у Вити выигрывал, смеётся:
– Мы и с бабушкой можем! Бабушка, давайте сыграем! Мозговая игра – так шахматы называют…
И всем так смешно – ужас.
– Могу, – вдруг говорит бабушка. – Всё равно делать нечего.
– Ну смелая бабушка! – говорит Витя. – У него, между прочим, второй разряд.
– А это что – разряд? – спрашивает моя бабушка.
– Сейчас увидите, – смеётся Витя. – Вы ходы-то хоть знаете?
– Немножко, – говорит бабушка. – Вон внучка поможет, если что не так. Как бы нам для начала? Ну, пусть e2 – e4…
– Василий, сдавайся! – смеётся Витя.
Второй, который выигрывал, оказывается – Василий.
– Дело привычное, – говорит этот Василий. – Только вы, бабушка, сюда пожалуйте, поближе к доске. А то как же начинать: вам не видно из-за кустов.
Бабушка как раз в кусты переодеваться пошла.
– А чего видеть? – оттуда кричит. – Я свой ход сказала! Повторить?
– Вас понял, – сказал Василий.
И быстро у себя пешку двинул.
Бабушка из кустов выходит и опять ему ход говорит. Не глядя. Опять Василий. И снова моя бабушка. Он. Она. Так быстро!
Бабушка возле меня прилегла на песок и глаза закрыла.
Василий задумался. Ага, пошёл. Бабушка ход сказала.
Все уже не смеются. На корточках вокруг доски сгрудились. Молчат и дышат. Девушка меня вдруг за руку взяла. Крепко так держит! Ну, пусть: мне не больно. А Василий стал красный. Сопит.
Он. Бабушка. Он. Опять бабушка. Быстро! Он теперь думает.
Свою последнюю пешку тронул. Держит её.
Друг в красной майке не выдержал.
– Васька, – говорит, – а если…
Василий как рявкнет:
– Не мешай!..
Его друг даже губу прикусил. Молчит и дышит.
Василий наконец сделал ход.
А бабушка ферзём – раз, через всё поле! Витя аж крякнул.
– Что? Не так? – сказала бабушка и глаза открыла. – А ну, Саша, глянь!
Я посмотрела. Я вообще-то уже давно смотрела. Но тут даже нагнулась к доске.
– Правильно я хожу? – говорит бабушка.
– Вроде правильно, – говорю я.
– Угу, – кивает бабушка. И глаза снова закрыла. Загорает в тени.
Василий думал, думал. Совсем красный стал. Или сгорел?
– Всё, – говорит, – сдаюсь.
– Соображаешь… – засмеялась бабушка.
– Ещё! – просит Василий.
– Можно и ещё, – говорит бабушка. – Делать всё равно нечего.
– А вы что вообще делаете, Анна Михайловна? – спрашивает Василий.
– Ничего, – смеётся бабушка. – Пенсионерка. Чего мне делать?
А «бабушкой» её больше никто не зовёт. Все – Анна Михайловна, Анна Михайловна. И меня уже – Саша, познакомились. Девушку, оказывается, Нонной зовут. Она окунуться пошла. Но на неё уже не очень обращают внимания, даже обидно. Она купаться зовёт, а все молчат. Я уж думаю – ладно, я с Нонной пойду, раз они такие. Но Витя всё-таки встал. Теперь они возле берега плавают и друг другу громко кричат.
Бабушка ещё три раза подряд Василия обыграла.
– Увы, – говорит. – Нам с Сашей пора!
А все уговаривают, что не пора. Вполне можно до вечернего автобуса подождать: они нас накормят, у них колбаса…
– Я же с Сашей ещё не сыграл, – говорит Василий.
– У Саши всё впереди, – смеётся бабушка. – Сыграешь!
– А правда играет? – спрашивает Василий.
И все на меня так смотрят. Серьёзно. Прямо меня из-за бабушки зауважали.
– Не-е, – говорю я. – Немножко.
– У нас в доме только Ардальон не играет!
– А это кто? – спрашивает Василий, почтительно так.
– Кот, – говорит бабушка. И уже встала.
Василий тоже встал. Он и не думает нас одних отпускать. Где наша сумка? Какие-нибудь вещи? Он нас проводит до городского автобуса, тут почти три километра! Это ему только приятно. И всем остальным тоже одно удовольствие – нас с бабушкой проводить. Все вскочили. Своего Витю зовут из воды. Витя тоже бежит.
– Спасибо! – смеётся бабушка. – Только нам ведь на автобус не надо. Мы на даче живём – тут, в посёлке…
– А можно к вам как-нибудь зайти? – говорит Василий.
У него ещё есть отгулы. Если бабушка позволит, он бы к нам приехал. Может, на даче что-нибудь сделать нужно? Или вообще. Он так просто приедет.
– Так просто можно, – говорит бабушка. – А для дела у нас хватает мужчин! Не знаем, куда от них и деваться. Вот на пляж сбежали. Приезжай! Спросишь Строговых…
– Обязательно приеду, – говорит Василий.
Мы обратно идём. Домой. Разговариваем о том о сём. Что всякое уменье в жизни полезно, даже играть. Например, в шахматы. От уменья друзья заводятся. Всегда есть люди, которые тоже это умеют или хотят уметь. А если человек ничего не умеет, другим возле него тоже неинтересно. Возле такого человека прямо скулы сводит! Вот он всю жизнь и торчит один, без друзей, как пень на вырубке. И свою жизнь ругает…
– А ведь сам виноват, – говорю я. – Надо было учиться.
– Вот именно, – смеётся бабушка. – Об чём и речь.
Потом вдруг говорит:
– Знаешь, что? У меня душа лежит потише идти…
Это можно. Хотя я и так еле-еле иду. Я когда разговариваю, быстро не умею ходить. Но могу ещё тише.
А бабушка всё равно отстаёт.
Она как-то боком идёт. Осторожно. Будто боится за что-то задеть. Мы уже из леса выбрались, теперь над морем идём, в траве. Уже дачу видно.
– У тебя опять печень болит? – догадалась я.
– Не твоего ума дело!
Грубит. Значит, я правильно догадалась. Как у бабушки приступ, она начинает грубить. Мне, дедушке, дяде Владику, Прасковье Гавриловне – все равно кому. Такой характер!
– Ты зачем грубишь? – говорю я.
– Прости, – говорит бабушка. – Правда вдруг схватило. Сейчас пройдёт!
– «Вдруг»! Тебе врач запретил далеко заплывать. А ты опять заплываешь!
– Честное слово, последний раз, – улыбается бабушка.
Она этих слов уже миллион, наверно, давала.
Мы за рябину свернули, и уже только одна лужайка до нашей дачи осталась. Трава тут некошеная, высокая. Стрекозы звенят. И Арфа за ними носится. Лает. Носом роет в траве и фыркает.
Алёна кричит:
– Арфа, сюда!
Арфа к ней бежит и лапами на Алёну кидается. Марина с Лариской стоят и друг другу на ухо шепчут. Люся Поплавская свою куклу учит сидеть. Но кукла такая бестолковая – всё падает! Люся говорить ещё не умеет. Трясёт свою бестолковую куклу. И опять сажает. Но кукла снова падает…
– Арфа, сидеть! – кричит Алёна.
Арфа тоже сидеть не хочет. Что она – кукла? На Алёну скачет.
Никита говорит:
– Она ничего не понимает. Невоспитанная собака! Собака должна любую команду слушать, если хозяин приказывает. Даже на другого человека бросаться по команде. Может, это враг?
– Бросится, если надо, – говорит Алёна. – Вон на тебя может броситься. Сейчас прикажу.
– Я не враг, – попятился Никита.
А Алёна хохочет:
– Ага, испугался!
– Ничего я не испугался, – сердится Никита.
– А вот испугался! – кричат Марина с Лариской. – Испугался!
– Арфа, взять! – кричит Алёна. И сама Никиту хватает за рукав. Показывает Арфе, как взять.
Арфа лает и Алёне в шорты сзади вцепилась. Уши так и летают в траве. И хвост летает. Породистый!
Алёна визжит и на Арфу валится.
Никита тоже визжит. Даже Люся Поплавская вдруг визжит. Конечно, говорить она ещё не умеет, но визжать – пожалуйста.
– А вот и не взяла! – кричит Никита. Сам рад до смерти.
– Что она – дура, что ли? – хохочет Алёна. – Зачем она тебя будет брать? Ты же не враг! И не сахар!
– Хочешь здесь остаться? – спрашивает бабушка. – По-моему, тут довольно весело.
Хочу. А как же бабушка? У неё всё-таки приступ. Может, я лучше с ней на дачу пойду? Чай могу на плите согреть, мало ли что! Я умею.
– Знаю, что умеешь. А мне ничего не надо. Я одна полежу и тебе потом крикну. Своих друзей пойдём объедать! А то, может, они забыли?
Тогда я, конечно, останусь.
– Мы ничего не забыли, – говорит Алёна. – Бабушка пирог с брусникой печёт!
Арфа ко мне кинулась. Хватает за платье. Вполне устоять можно, но я поддаюсь. Тоже в траву падаю, на Алёну. Алёна визжит и катится от меня. Лопухи над нами дрожат. Небо вверху дрожит. Кузнечики скачут. Море где-то шумит, будто оно далеко. Рядом!
Арфа ромашку зубами схватила и с ней во рту носится.
Теперь куклу хочет схватить. Люся Поплавская визжит и куклу ей не даёт. Треплют вдвоём эту куклу.
Никита бежит сквозь траву и кричит. Длинно.
Вдруг на меня набежал! Мы даже стукнулись. Но не больно. Только смешно. Никита же мой самый старый друг. Стукнулись и хохочем.
Он меня за рукав зубами хватает и дёргает.
– Я будто Арфа! – кричит Никита.
– А у нас Ардальон потерялся, – вдруг говорю я.
– Знаю, – сказал Никита. И сразу хватать меня перестал.
– Он найдётся, не думай, – говорю я, успокаиваю Никиту. – Он знаешь как любит дом! Очень! Так уж получилось, – это я успокаиваю. – Я Ардальона, может, на зиму возьму в Ленинград. Если мама согласится. А когда папа приедет с зимовки, он мне собаку купит. Честное слово! Не веришь?
Никита молчит.
Насчёт собаки пока разговору не было. Но я сама уже верю. Вот папа приедет, и я с ним сразу поговорю…
– Папа согласится, – говорю я. – Не веришь?
– А твой папа никогда не приедет, – вдруг говорит Никита. – Он тебя бросил!
И так усмехнулся противно.
Небо дрожит, и трава дрожит. Я тоже почему-то дрожу. Алёна рядом со мной стоит, моя ближайшая подруга. Стоит её пудель Арфа. Марина с Лариской стоят. Даже не шепчутся!
Алёна вдруг говорит:
– Нечаев, у тебя когда-нибудь волчья пасть была?
– Чего? – говорит Никита.
– Сейчас будет, – говорит Алёна.
И вдруг Никиту ударила. В нос. Кулаком.
Никита заревел и к своей даче бежит. Руками лицо закрывает и мотает головой туда-сюда.
– Арфа, возьми! – кричит Алёна. И показывает на Никиту.
Арфа сразу вскочила, догнала Никиту и сзади в него вцепилась.
Никита ногами от неё отбивается и бежит…
Я тоже к своей даче бегу. Алёна что-то кричит, но я не слышу. Прибежала и в малинник залезла. Присела на корточки.
Малина у нас густая. Солнце сюда не может залезть. Даже днём тут почти темно. Грустно так! Земля под малиной голая. И пахнет землёй. И кусты снизу голые. Прутья. Растут вверх, растут… Даже душно от них, честное слово! Только крапива сюда может залезть. Вон, залезла…
И я. Сижу на корточках. Всю жизнь буду тут сидеть.
Малинник сверху шумит, шумит…
Вдруг кто-то его раздвигает. Бабушка ко мне лезет. Протискивается. Малина ей сыплется в волосы. Но бабушка всё равно лезет. Тоже на корточки села и дышит.
– Я думала, – говорит, – это медведь. А это ты тут страдаешь.
Знает, что я в этой малине всегда страдаю. Ну, пусть. Мне даже с бабушкой сейчас не хочется говорить.
Бабушка рядом сидит и молчит. Ей на корточках неудобно. Ворочается. А не спрашивает ничего. Молчит. Врач ей, по-моему, на корточках не разрешил бы сидеть. Я встала и из малины пошла. Бабушка сразу за мной идёт. Молчит.
Мы уже вылезли.
– Меня папа бросил? – говорю я.
– А ты не разбилась? – вдруг говорит бабушка.
Я растерялась. Что она говорит? И так на меня глядит: с беспокойством.
– Как это? – не поняла я. Даже остановилась.
И бабушка остановилась.
– Ну, если он тебя бросил? Может, с высоты откуда-нибудь? Вот я и спрашиваю: ты не разбилась? Или надо к соседям бежать за йодом? Мало ли что…
– Да нет, – говорю я, – я же не стеклянная!
Потом думаю – что это я говорю? Папа меня откуда-то сбросил, что ли? Бабушка всё запутала.
А сама почему-то уже смеюсь. Как она сказала, эта бабушка!
– Ну и слава богу! – смеётся бабушка. – А то я уже испугалась. Дед вернётся из города, а от внучки – одни осколки. Он же меня загрызёт, я его знаю…
– А по правде? – говорю я. – Никита сказал!
– Ишь ты! – смеётся бабушка. – Какой стал разговорчивый! – И уже серьёзная, даже сердится. – А по правде, – говорит, – я такую глупость даже не хочу слышать!
Не хочет – и всё. Вот как она сказала.
– А когда папа приедет? – говорю я.
– Никуда он не денется, твой папа, – говорит бабушка. – Ты же знаешь, какая у них работа, у этих родителей.
Всё равно не сказала когда.
– А мама? – говорю я.
– Сегодня-завтра, – говорит бабушка.
– Это ты уже говорила.
– И опять говорю! Мама сегодня-завтра приедет. И нечего разговаривать! Всякие глупости тут с тобой говорим, а обед стынет.
Мы его не сами варили, и нечего ему стыть…
Правда, у Прасковьи Гавриловны пирог пригорел. А нас нет! Интересно, где мы шатаемся? Алёна уже сидит и по столу ложкой лупит. Подавай ей пирог! И Арфа бьёт хвостом.
– «Не жилец» называется! – ворчит на Арфу Прасковья Гавриловна. – Только бы лопать! С волчьей пастью вредно так много лопать. Слышишь? Тебе говорю!
Арфа слышит. Скачет и бьёт хвостом. Смотрит на стол.
– А пирог не жидкий! – хохочет Алёна. – Нам пирог не вредно!
– Ты-то тут при чём? – удивляется моя бабушка.
Мы уже садимся за стол.
– Ого, ещё гости, – говорит Прасковья Гавриловна.
Это Вера Семёновна. Она не гость. Она как раз с неприятным делом зашла. Ей срочно нужно с Алёниной бабушкой поговорить. Ведь Алёна Никиту избила! Расквасила ему нос. Еле-еле кровь удалось остановить. Это же безобразие! Знает ли Алёнина бабушка, что вытворяет её Алёна?
– Знаю, – говорит Прасковья Гавриловна. – Алёна мне рассказала.
Но Вера Семёновна, к своему удивлению, даже не видит, чтоб Алёна была наказана. Она наоборот – ест пирог. А Никита всё плачет.
– Значит, ему есть с чего, – говорит Прасковья Гавриловна.
– То есть как? – удивилась Вера Семёновна.
Тут бабушка говорит нам с Алёной:
– Луку ещё сорвите! Срочно!
Нарочно придумала, чтобы мы из комнаты вышли. Лук – вон он, лежит. Просто, значит, у них такой разговор: взрослый.
– Мы и так уйти можем, – говорю я. – Без луку.
– Вот и уйдите! – смеётся бабушка. – Раз вы такие умные.
Нам и самим неинтересно их слушать. Подумаешь! В огороде лучше, уже жара спала. А окна всё равно открыты, и всё слышно до слова. Хоть как не слушай!
– Она его ударила, – говорит Вера Семёновна.
– А за что? – говорит Прасковья Гавриловна, Тихо так.
Никитина бабушка не знает за что. Её это сейчас не волнует. Она своего Никиту знает! Все видели, как Алёна его ударила. А никто не давал ей такого права – бить. За что бы то ни было!
– А за что всё-таки? – опять говорит Прасковья Гавриловна.
– Но она же ударила! – говорит Вера Семёновна.
– А за что?
Прямо у них игра какая-то, а не разговор.
– Собственно, тут не Никиту надо бы бить, – вдруг говорит моя бабушка. А то всё молчала.
– В каком смысле? – говорит Вера Семёновна.
– В прямом, – говорит бабушка.
Вдруг Вера Семёновна как закричит:
– А ты зачем пришёл? Я тебе велела дома сидеть! А где ты этого кота взял? Отвечай немедленно!
И моя бабушка кричит:
– Алёна, Саша! Идите скорей! Ардальон нашёлся!
Мы сразу прибежали.
У стола Никита стоит и держит на руках Ардальона.
Ардальон от него вырывается, шерсть дыбом, и глаза горят.
Арфа прыгает. Она рада, она дружит с нашим Ардальоном.
Все говорят одновременно.
– Где ты его подобрал, отвечай? – Это Вера Семёновна.
– Ай да Никита! – Это Прасковья Гавриловна.
– Вот, Никита нашёл! – Это моя бабушка.
Никита мне навстречу шагнул.
– На, – говорит. И разжал руки.
Ардальон на пол спрыгнул, встряхнулся, ко мне подбежал и давай мне об ноги тереться. Поёт! Кончик языка высунул и вот трётся.
