Текст книги "Ожидание"

Автор книги: Зоя Журавлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Раз ты такой идейный противник туризма, – сказал дядя Гена, – что же ты каждый год всю школу с собой таскал: то в горы, то к морю? Вон и меня с толку сбил. И Владьку.

– Прошу не припутывать, – сказал дядя Владик. – Альпинизм – совсем другое дело. Это спорт смелых, а не ленивых!

– Ах ты мой скромник! – сказала бабушка и погладила дядю Владика по голове.

– Дачи не было, вот и бегал, – засмеялся дедушка. – А теперь я частный собственник, мне ничего не надо.

– Знаем мы, чего тебе надо! Телефон-то припрятал? Я хотела в книжку переписать, а уже нет.

– Какой телефон? – сказал дядя Владик. И ухватил бабушку за руку: – Дай давление тебе смеряю, для порядка.

– Нет у меня давления! – рассердилась бабушка. И отняла свою руку у дяди Владика. – Он знает какой…

– Ну, мама, дай померяю, ну что тебе стоит, – смешно заныл дядя Владик. – У меня же практики не хватает, честное слово! Ну какой же я буду врач? Всякого врача в его собственном доме на части рвут – там колет, тут жжёт. Каждый врач в своём дому – человек. А у нас все здоровые, как лошади, только брыкаются!

– А ты ещё не врач, – засмеялась бабушка.

– Всё равно теперь буду, куда уж деваться, – заныл дядя Владик. – Меня, между прочим, все хвалят, говорят, я такой способный…

– Сам не знаю, куда этот телефон подевался, – сказал дедушка. – Я даже и взглянуть не успел. Впрочем, он мне не нужен.

– Что за телефон-то? – спросил дядя Гена.

– Ты же его в пиджак положил, – напомнила я дедушке. – Во внутренний карман. Принести?

– Спасибо, Саня, не надо, – сказал дедушка.

– Ой, не могу, – сказала бабушка. – Врёшь ты, как маленький. А ведь тебе, говорят, семьдесят лет в обед?

– Подумаешь! – сказал дедушка. – И тебе когда-нибудь будет! Нашла чем попрекать.

– Вы меня заинтриговали, – сказал дядя Владик. – Объясните толком, что за таинственный телефон?

– А-а, ерунда! – отмахнулся дедушка.

– Конечно, – сказала бабушка. – Просто отец наш хочет работу сменить. Тут ему очень тихо, сами понимаете…

– Очень интересно, – сказал дядя Владик. – Да, кстати, я ведь трубку захватил, хочу твоё сердце послушать.

– Ещё чего! – сказал дедушка. – Тоже мне – профессию выбрал! Закончил бы, как люди, политехнический, глядишь, хоть канализацию бы на дачу провёл. А то бросаешься на людей!

Мне даже жалко дядю Владика стало. Он же учится. А бабушка с дедушкой прямо дотронуться до себя не дают. Я к дяде Владику подошла и тяну его за рукав.

– Что, Саша? – говорит дядя Владик.

Я рот пошире открыла и на него смотрю. Нет, не понимает.

– Глотать больно, – говорю я.

Дядя Владик обрадовался. Стал сразу мне шею щупать, под подбородком. «А тут? А так?» Я по очереди ему говорю: да, нет, опять да, снова нет. Чтоб ему интереснее было щупать. Потом ложкой мне в рот полез. Никакого, конечно, удовольствия, но я терплю. Пусть ему будет практика, раз все такие.

– Интересный случай, – говорит дядя Владик.

Всё-таки заинтересовался.

– Давно болит? – спрашивает.

– Ага. Уже несколько дней.

– От холодного? Или от горячего тоже?

– От всякого, – говорю я. И чувствую, как у меня в самом деле начинает в горле болеть.

– А от колючего? – говорит бабушка.

– Как это? – удивилась я.

– Да вроде ты всё утро из крыжовника не вылезала. Или мне показалось? Хруп на весь участок стоял.

– Точно, – подтвердил дедушка. – Кусты теперь голые.

– Они опять нарастут. И, к твоему сведению, крыжовник совсем не колючий! Я же не ветки ем. Что я, Мямля? Он просто лохматый и твёрдый…

– Придётся с недельку полежать, – вдруг говорит дядя Владик. – Ничего не поделаешь. Сейчас я лекарство выпишу.

– А не заразное? – беспокоится тётя Лера.

– Время покажет, – говорит дядя Владик. – Но лучше всё-таки изолировать. Можно на террасе пока её положить…

Вот это да! Я его пожалела, а он меня изолировать хочет. Я как закричу:

– Уже не болит!

– Так сразу? – удивляется дядя Владик. – Я, конечно, способный врач. Но чтобы до такой степени… Нет, не может быть.

– Может, – говорю я. – Ты посмотрел – и уже прошло.

– И глотать не больно? – сомневается дядя Владик.

– Нисколько!

– И холодное? И даже горячее?

– Какое хочешь! И колючее! И зелёное!

– А лимонад можешь? – говорит бабушка.

– Ещё как, – говорю я. – Прямо из бутылки могу!

– Вот и хорошо, – смеётся бабушка. – Сейчас за лимонадом пойдём. Я утром забыла купить. Кто со мной?

– Я! Я! Я! – кричат все мои братья.

Алёша книжку закрыл и уже вскочил. Андрюша ножик бросил. Он пилил этажерку. Ему интересно, как книжки рухнут. Это будет взрыв. Но он перепилить не успел, мы бы услышали. И Серёжа отложил ножницы. Он коня вырезал из бабушкиной шляпы. Но шляпа фетровая! Серёжа только морду успел пока вырезать. Эта морда сейчас смеётся. А Серёжа уже устал вырезать. Он рад за лимонадом пойти. И даже Всеволод хочет, хоть он и занят. Он тащит Ардальона за шею и мяукает, чтобы Ардальон думал, будто его несёт мама-кошка. Ардальон почему-то молчит. Может, верит, что его и вправду мама несёт? Но скорее всего, ему просто нравится младший брат Всеволод.

Всеволод многим нравится. Взрослые мимо него пройти не могут: «Ах, какой мальчик хорошенький! Просто картинка!» И остановятся. И присядут на корточки. Прямо оторваться не могут! Всеволод сначала сердился, что его так разглядывают, а теперь привык. Только начнут: «Ах, какой…» А он уже говорит: «Два года!» Это значит – ему два года. И больше на этих взрослых даже не смотрит, будто их нет. «До чего смешной!» – смеются они. Ещё оглядываются. Зато если кто-нибудь просто так мимо Всеволода пройдёт, Всеволод сразу заметит. «Эй! – кричит. – Эй!» И уже сердится. Мол, что же это вы мимо идёте? Разве не видите? Я стою! Такой мальчик хорошенький, кудрявый, глаза голубые – прямо картинка…

Тётя Лера беспокоится, как бы ей Всеволода не испортили. Может, уже испортили? Всеволода просто от зеркала не оттащишь. Что он там видит?

– Зюку, – смеётся бабушка. – Кого же ещё?

У бабушки был в эвакуации поросёнок – Зюка. Бабушка, когда его покупала, надеялась, что он вырастет и всей семье будет мясо на зиму. Бабушка его мыла в корыте. А Зюка хрюкал и на бок валился – так ему нравилось мыться. Он даже мыло любил. Бабушка мыло на табуретке забудет, а Зюка уже съел. И не болел совершенно! Наоборот – такой сильный сделался. Гладкий! Мой папа в санки его запряжёт и едет на Зюке в школу. Так Зюка вырос!

Соседка бабушке говорит: «Уже можно резать». А Зюка подошёл, нос бабушке в юбку сунул и обслюнявил всю юбку. А юбка новая была, бабушка её только-только из платья перешила. Тут бабушка поняла, что зря она на Зюку надеялась. Никакого мяса не будет семье! Ведь бабушка своего Зюку не сможет есть. И мой папа не сможет. И дядя Гена. «Глупость какая, – удивилась соседка. – Ну так продай на вес. И без вас съедят, раз вы такие нежные!»

Но бабушка никакая не нежная. Она блокаду пережила, с детьми. А её дочь, Шурочка, вообще блокаду не пережила. Когда бабушка приехала в эвакуацию и пошла устраиваться на работу, на неё так странно вдруг посмотрели. Замялись. Потом говорят: «Прямо не знаем, как вас и устроить! В вашем возрасте!» Бабушка удивилась: «В каком таком возрасте?» А ей говорят: «Ну, в преклонном. Вам ведь под семьдесят?» Бабушка даже засмеялась, хоть думала, что она уже никогда смеяться не будет. После Шурочки. Говорит: «Мне тридцать шесть». Тут все засуетились, сразу тащат бабушке стул: «Садитесь, пожалуйста. Вот ведь как… Что эта война делает!» И сразу ей работу нашли…

Но Зюка у бабушки на руках вырос, и есть его она всё равно не может. Даже продать на вес, чтобы кто-то другой его ел. Случай с Зюкой бабушку на всю жизнь научил. Она до сих пор никаких животных не держит, которых потом придётся резать. Ни кур, ни кроликов. Хотя у нас на даче вполне бы можно держать. Вон у Марины Савчук кролик есть, она его гулять на верёвочке водит. А с Зюкой бабушке долго бегать пришлось, пока она его хорошо пристроила. Она его в совхозе пристроила, чтобы от него поросята родились. Почти что даром, конечно, но хорошо. Бабушка была очень довольна. Пусть наш Зюка живёт! Он и сейчас, наверное, живёт. Только далеко – в Сибири, туда уж не съездишь проведать.

– Свиньи так долго не могут жить, – говорит старший брат Алёша. – Только слоны могут.

– Ну, всё ты знаешь! – отвечает бабушка. – Прямо прокурор! Будешь у нас прокурором?

– Этого прокурора уже на дополнительные занятия вызывают, – говорит дядя Гена. – У него по математике тройка.

– Это когда! – говорит брат Алёша. – Это же в прошлом году!

– Нет, Зюка живой! – кричит брат Андрюша.

– Бабушка, он живой? – кричит брат Серёжа.

Он уже плакать хочет. У Серёжи слёзы близко, ему пять лет. Серёжа любит, чтоб все были живые. Он мух от липучей бумаги отлепливает и на крыльцо выносит. Осторожно, за крылышки. Чтоб мухи на ветерке ожили. Если мухи не оживают, наш Серёжа плачет.

– И не вызывают, а приглашают! – хмуро говорит брат Алёша.

Конечно, ему неприятно, что дядя Гена про эту тройку сказал. Мало ли что бывает! Дядя Гена сам сколько раз говорил, что надо не для отметок учиться. Алёша не для отметок и учится. Подумаешь, тройка! Это же не двойка. Некоторые вообще на одни двойки учатся…

– Я тоже буду на двойки учиться, – говорю я.

– Можно, – говорит дедушка. – Но это хлопотное дело!

– Почему? – удивился Алёша. – Как раз легко!

Но дедушка считает, что это самое хлопотное дело – плохо учиться. На тройки или там на двойки. Их же надо без конца исправлять. Просто с ними намучаешься! Ни минуты не будет покоя! Надо всё время после уроков сидеть на дополнительных занятиях. А другие люди уже гуляют. На лыжах, например, ходят. Или в кино. А ты сиди пыхти. Дома тоже надо сидеть: одно и то же без конца переписывать. Опять неверно! Значит, опять переписывай. Дедушка бы с тоски умер, если б его так заставили жить. И родителей ещё уговаривай, чтоб они опять в школу пришли. Если их вызывают! А они не хотят! Что они там услышат приятного? Раз уж взялся плохо учиться, так без конца отдувайся. Даже в каникулы!

А на пятёрки как раз гораздо проще. Тут не в отметках, конечно, дело. А вообще. Просто выучил, быстро ответил – и ты свободен, как ветер. Живёшь в своё удовольствие! Читаешь, бежишь на каток. Друг к тебе пришёл – пожалуйста. Никто у тебя над душой не стоит. И тебе легко, и людям приятно. Родители сами в школу бегут на собрание. Их и не удержишь!

– Каждый выбирает по вкусу, – смеётся дедушка. – Некоторым, наоборот, нравится, чтоб над ними с палкой стояли.

– Нет, мне не нравится, – говорю я.

– Как хочешь. Я не уговариваю. Просто мне кажется, что так легче.

– Я всё равно историком буду, – хмуро говорит Алёша.

Он хочет как дедушка. У нас дедушка – историк.

– Возможно, – говорит дедушка.

Он только вот почему сомневается. История – это такая наука, главная. Она изучает, как люди жили. А люди всегда жили в полную силу, поэтому есть что изучать. И Алёше хватит. Но Алёша позволяет себе жить кое-как, на троечку. Это дедушку удивляет…

– Что-то ты, дед, больно разговорился, – смеётся бабушка. – Говоришь, говоришь! А магазин на обед закроют.

– Всё равно буду историком, – говорит Алёша. – Не кое-как!

– А я буду Зюкой! – кричит мой брат Андрюша.

Он встал на четвереньки и по комнате бежит. Уже хочет мыло съесть! Он его схватил. Но это же туалетное мыло! Зюка о таком мыле и не мечтал. Интересно, кто бы ему в эвакуации дал есть туалетное мыло? Его людям-то не хватало. Даже голову мыли хозяйственным мылом, такое было время.

Но Андрюша не понимает. Он тёте Лере никак мыло не отдаёт. Хрюкает! И носом тычется в подол. Тётя Лера уже сердится, а Андрюша всё тычется. Андрюшу очень трудно остановить, если он разыграется.

Дядя Гена тоже не может остановить. Он хотел Андрюшу на руки взять, но Андрюша брыкается. И так хрюкает!

– Прекрати сейчас же, Андрей! Слышишь? – говорит дядя Гена.

– А я не Андрей! – кричит Андрюша. И ещё громче хрюкает.

К окну подбежал на четвереньках и занавеску зубами тянет. Так ведь можно и разорвать.

– Андрюшка! – кричит дядя Гена. – Сейчас дождёшься!

Бабушка на улицу дверь открыла, веник взяла. Как взмахнёт веником:

– Зюка! А ну пошёл, бесстыдник, во двор!

Андрюша хрюкнул и сразу выбежал.

– Я тоже Зюкой хочу! – закричал брат Серёжа.

И выскочил за Андрюшей на четвереньках. Теперь самый младший брат, Всеволод, ползёт. У него руки короткие! Он животом за порог зацепился. Но всё-таки перелез и свалился в траву. Теперь визжит. Он будто такой маленький поросёнок. Я тоже в траве барахтаюсь и визжу. Мне трава уже в рот попала. Я пятачком тычу Всеволода, а он катается на спине и смеётся. Мы такие игривые Зюки!

Вдруг меня кто-то лягнул. В скулу. Больно всё-таки. Я смотрю – это Андрюшка. Он опять лягнул. И ещё кричит:

– Я тебя лягаю! Ты видела?

– А поросята не лягаются, – говорю я. – Ты что – лошадь?

Тут бабушка откуда-то нам кричит:

– Эй! Вы где? Идите сюда!

Мы на дорогу выскочили. У нас перед дачей заросшая дорога – в гусиной лапке, мелкая такая трава. А где же бабушка? Только сумка стоит, а в сумке – бутылки из-под молока. Никита Нечаев едет на велосипеде и звенит нам в свой звонок, чтобы мы сумку скорей убрали. Но нам некогда! Мы бабушку ищем.

Никита свалился, и велосипед отлетел в лопухи. Теперь там колёсами крутит. Думает, он ещё едет. А Никита коленку трёт и кричит:

– Я из-за вашей сумки чуть не упал!

– Ты как раз упал, – говорю я.

– Нет, я спрыгнул, – отказывается Никита.

– А вот упал, – говорю я.

– Ты сама в крапиву упала, – говорит Никита.

Это я упала ещё весной. Нашёл что вспомнить! Мне дедушка только-только привёз двухколёсный велосипед «Школьник». И я, конечно, сперва упала. Мне так обидно стало из-за этой крапивы! А дедушка смеётся! Я говорю: «Ты зачем мне купил этот велосипед?! Он в крапиву падает!» А дедушка ещё сильнее смеётся. Я тогда быстро влезла на велосипед и вдруг сразу поехала. Больше уже не падала.

– Думаешь, ты из-за нашей сумки упал? – говорю я. – Просто ты не умеешь ездить.

– Я в самом густом лесу ездить могу! Ни одного дерева не задену!

– Врёшь! Ещё как заденешь!

Мы с Никитой так друг на друга смотрим.

Раньше мы с ним очень дружили, а теперь не очень. Сама не знаю почему. Так получается. Я ему отвечу, и он мне ответит. И сразу поссоримся. Вера Семёновна, Никитина бабушка, считает, что было гораздо лучше, когда мы вообще разговаривать не умели. Мы тогда с Никитой ходили за руку. За руку друг друга возьмём и идём молча. Никита мне даст конфету. Если, конечно, есть. Потом я ему дам. Если в кармане найду. И опять идём, молча.

Но мы с Никитой рано начали разговаривать. Я просто не закрывала рта. Дедушка уже не может, говорит: «Где там у тебя выключатель?» У меня выключателя нет, я не телевизор. А вот Никита был тогда молчаливый, это верно. Придёт к нам на дачу: «Здравствуйте». Все, конечно, ответят. «Давай рисовать?» – предложу я. А Никита уже больше не говорит. Сразу берёт карандаш и рисует. Молча. Бабушка говорит: «Ну, Никита, что скажешь?» Никита поднимет голову, задумается. «Здравствуйте», – скажет. «Да это мы уж слыхали», – смеётся бабушка. Тут дедушка говорит: «Что нового, Никиток?» Никита опять подумает-подумает, потом опять: «Здравствуйте». И дальше рисует. «Очень ново, – смеётся дедушка. – С тобой не соскучишься». – «Он просто не хочет, – говорю я. – Он может, но он сейчас не хочет…»

Мне с Никитой никогда не скучно. Он же мой старый друг.

– Может, ты правда спрыгнул, – говорю я. – А у нас бабушка потерялась. Ты не видел?

А Никита говорит вдруг:

– Отдавай Адика! Это всё равно мой кот, а не твой!

Вот мы из-за чего последнее время ссоримся. Из-за Ардальона. Тут Андрюша кричит:

– Вон она! Вон! За шиповником!

Какая у нас бабушка! Это не бабушка, а прямо пройда. За шиповник залезла и там лежит в траве. Думает, мы её не найдём. И ещё выглядывает! Мы её сразу нашли, от нас не скроешься.

Как все бросимся на неё!

Стали бабушку трепать, чтоб она не пряталась. Андрюша с Серёжей её за одну руку тянут, а мы с Никитой вцепились в другую. Но разве бабушку сдвинешь! Всеволод на неё сверху залез и за сарафан дёргает.

– Эй! – кричит. – Вставай!

– Вы бабушку растерзаете, – вдруг говорит кто-то.

Это доцент Большакова. Когда к ней из города приезжают, сразу спрашивают: «Где тут дача доцента Большаковой?» Её дачу легко узнать: ни картошки нет, ничего, весь участок травой засеян, ровной такой, и перед домом висит жёлтый гамак. В гамаке лежит доцент Большакова в панамке и читает книгу. Бабушка хотела ей дать клубничных усов, а доцент Большакова ей говорит: «Спасибо. А что с ними делать?.. Ах, сажать? Нет, эта роскошь мне ни к чему. Столько работы накопилось на отпуск!» А сама не работает, только читает.

Иногда к доценту Большаковой приезжает сын. Толстый и с усами. Вообще-то он уже старый, хоть и сын. Тогда он лежит в гамаке, тоже читает. А доцент Большакова выносит из дома кресло и читает сидя. Вдруг она говорит: «При чём тут ноль?» – «Ноль? – переспрашивает её сын. – Это же абсолютный ноль». Непонятно, как он видит, потому что лежит в гамаке. «А-а, – говорит доцент Большакова. – Прости, я не заметила». И они дальше читают. Уже солнце село. Доцент Большакова говорит: «Будем ужинать?» А сын говорит: «Очень возможный вариант». Она опять говорит: «Как ты относишься к яичнице из яиц?» А сын говорит: «Допустим, положительно». После этого оба уходят в дом, и больше уже ничего не слышно.

А «бабушкой» доцента Большакову никто не зовёт, хотя она с моей бабушкой родилась в один год. Но ведь внуков у неё нет. Какая же она бабушка? Просто доцент!

– Вставай! – кричит брат Серёжа. – Ты бабочек раздавишь!

– Бабочка! – кричит брат Андрюша. – Ты бабушек раздавишь!

– Эй! – кричит Всеволод. – Эй! Эй! Эй!

– Сколько их… – говорит доцент Большакова.

– Кто их считал, – смеётся моя бабушка.

Нас много. Раз детей много, значит, хорошая жизнь, бабушка просто в этом уверена. Доцент Большакова смеётся, она согласна. У её сына жизнь, например, неважная: он завкафедрой и ещё студенты! На конгресс тоже надо ехать. Жениться буквально некогда, она уж на своего сына махнула рукой. А вот нас доцент Большакова никак запомнить не может – сколько нас. И ещё она до сих пор не запомнит, кто из нас чей. Вот я, к примеру, чья?

– Тоже от среднего сына?

– А я уж сама не помню, – смеётся бабушка. – Наша – и всё.

– А младший ещё не женился?

– Кто его знает! Вроде не говорил.

– Весёлая у вас бабушка, – говорит доцент Большакова.

– А у нас вся семья такая, – смеётся моя бабушка.

ВСЁ ЕЩЁ ВОСКРЕСЕНЬЕ…

Наша семья никак не помещается за столом. Если бы мы на полу могли есть! Но на полу мы весь суп прольём. И ещё неизвестно, как бы это Ардальон перенёс. Подумал бы, что у него хозяева ненормальные. Он и так, наверное, думает. Андрюша арбуз ест с сосиской. Серёжа солёные огурцы уплетает с мёдом. Это после киселя-то! А Всеволод блюдце вылизывает, будто он кот. Дядя Владик вообще поёт за столом. Если вкусно, он всегда поёт. Ардальон вздрагивает, когда дядя Владик поёт. Но мы привыкли.

– Всё! – говорит Всеволод.

Он теперь ложкой размазывает по клеёнке. Мы уже пообедали.

– Что надо бабушке сказать? – говорит тётя Лера.

Всеволод сопит и слезает со стула.

– Ну?! – говорит дядя Гена.

Всеволод мотает головой и сопит.

– Спасибо, Всеволод, – смеётся бабушка. – Ты так хорошо меня накормил! Так вкусно было!

– Пожалуйста, – говорит Всеволод.

Бабушка уже посуду помыла. Целую гору! Тётя Лера только подумала, что эту посуду, пожалуй, неплохо помыть. А бабушка уже успела. Как она успела? Дядя Гена вполне бы мог эту посуду вытереть. Он умеет. Он дома каждый день вытирает, помогает жене. Но посуда сама на солнце высохнет! Это же дача. Дядя Владик тоже хотел принять участие. Он пока лимонад допивал. А потом собирался стереть со стола. Но бабушка уже и это успела.

– Внуки помогли, – говорит бабушка.

Пока взрослые думали, мы ей очень вовремя помогли. Андрюша тарелку разбил, но это ничего. Ведь она была мелкая. Вот если бы он глубокую тарелку разбил! Их у нас мало. А мелких тарелок полно. Серёжа чайную ложечку упустил. Эта ложечка такая вёрткая! Она серебряная была. Теперь Всеволод хочет её достать, но бабушка ему не велит. Серёжа её в помойное ведро упустил, это бывает. Когда работаешь, всё может быть. Тут реветь нечего.

Я ничего не разбила. Только облилась из-под крана. Сейчас платье переодену и буду снова сухая.

– Теперь можно и отдохнуть, – говорит дедушка.

На даче объявляется тихий час, как в детском саду. Детям поспать нужно, бабушка считает. А то нам этот длинный день просто не выдержать. Всеволод уже трёт глаза. Пусть он ложится на мою раскладушку, ему там постелено. А я могу на пол лечь, на матрац. Серёжа тоже может. И Андрюша. Алёша тем более. На полу самое лучшее – отдыхать. Жёстко и прохладно. Бабушка всю жизнь мечтает отдохнуть на полу. Но у неё нет такой возможности. На террасе места не хватит. Вон нас сколько, некуда ногу поставить. Дедушка мог бы всё-таки построить дачу и попросторней…

– Ничего, мы люди маленькие, – смеётся дедушка. – Мы уж как-нибудь на кровати…

Пускай взрослые устраиваются как хотят. Тихий час всё равно не для них. Они так и так не заснут. Дядя Владик вообще не хочет ложиться. Он днём отдыхать не умеет. Только из уважения к бабушке он лёг на диван. Чтобы не нарушать общий порядок.

– Да уж, пожалуйста, не нарушай, – говорит бабушка.

Дядя Владик к себе на диван шахматы взял, чтоб ему было не скучно. Он сам с собой играет. С самим собой ему никогда не скучно. И других партнёров ему не надо. В нашем доме ему партнёров и нет по его силам. Бабушка всё равно сейчас не будет играть.

– И не подговаривайся, – смеётся бабушка.

А с дядей Геной только в «чижика» можно играть.

– Не рассчитывай, – говорит дядя Гена.

У него книга есть. Эта книга библиотечная, надо скорее сдавать. А у дяди Гены в городе минуты нет, чтоб почитать. В автобусе он всегда висит. Тут уж не почитаешь, когда обе руки заняты! На работе он занят работой.

– Смотри как оригинально! – смеётся дедушка.

А дядя Гена как раз любит лёжа читать. Но дома ему не дают. Сразу кто-нибудь на него садится верхом, если он ляжет с книгой. Мой двоюродный брат Алёша. Или брат Серёжа. Андрюша тоже, конечно, не упустит. А о Всеволоде просто и говорить нечего.

– Ишь как тебя обижают, – говорит тётя Лера. – Мне, например, и в голову не приходит днём прилечь.

Тётя Лера круглые сутки крутится как белка в колесе. Ведь на ней держится этот дом. Поэтому тёте Лере даже странно – вот так прилечь. И вытянуть ноги. И расслабиться. И знать, что в соседней комнате никто ничего не подожжёт. Это такое блаженство! Но она блаженствовать не привыкла. Она просто на минуточку прилегла, на пять минут. За компанию. А потом встанет и пойдёт полоть огурцы.

– Шуршат, как тараканы, – говорит бабушка. – Вот я вас сейчас из лейки полью!

Правда, только заснуть мешают.

– Я вам говорю! – кричит бабушка. – Эй, на террасе!

Разве мы шуршим? Мы просто Серёжу немножко на пол столкнули. Но он уже обратно залез, на матрац. Теперь меня спихивает. Но я ногами упёрлась. И ещё мы подманиваем Ардальона. Ардальон ходит и размахивает хвостом. Конечно, у него большой выбор. Он может где хочет лечь. Но мне хочется, чтобы рядом со мной. И Андрюше хочется, чтобы рядом. А Всеволод сейчас с раскладушки грохнется – так он хочет Ардальона схватить. Ардальон всех нас обошёл, лапой открыл дверь в комнату и как прыгнет к дедушке на кровать! Сразу свернулся, и головы не видно – хвост кругом.

Вдруг – стук! стук!..

Мы вскочили. А-а, это шахматы сыплются с дяди Владика. Доска съехала и тоже упала. Дядя Владик перевернулся на другой бок, но не проснулся. Тётя Лера как в тапочках прилегла на минутку, так и лежит. Потом вздохнула во сне и ноги под себя подтянула. Прямо в тапочках. А дядя Гена спит на библиотечной книжке, щекой к ней прижался. Алёша хотел тихонько вытащить. Потянул… Но дядя Гена вдруг замычал с закрытыми глазами и схватился за книжку рукой. Всё же она библиотечная!

Но дядя Гена всё равно не проснулся…

– Пошли смородину есть! – шёпотом крикнул брат Алёша.

И мы все шёпотом крикнули, что пошли. А Всеволод крикнул громко. Но никто всё равно не проснулся.

На улице так жарко! Андрюша сразу открыл кран и сунул голову прямо в струю. Вода заблестела и рассыпалась в разные стороны. А Андрюша зафыркал. Но, конечно, шёпотом, потому что у нас тихий час.

Мы все полезли под кран, головами стукаемся.

У меня волосы уже текут. Как будто они стали до пяток, такие длинные волосы. И от них вокруг мокро.

– Теперь легче дышать, – сказал Алёша.

Мы все задышали. Уф! Уф! А Алёша ещё нас из шланга полил. Шланг фыркает, и вода вырывается из него. С шипом. Этот шланг такой коварный! Он даже у дедушки вырывается. Конечно, Алёше не удержать, хоть он и в третьем классе. Шланг дёрнулся и громко с крана сорвался. Крутится, как змея. Вода во все стороны по грядкам бежит. Это просто потоп.

– Я потоп! – кричит брат Андрюша.

И скачет по грядке. Грядка под ним чавкает. У Андрюши все ноги чёрные. На этой грядке раньше репа была, но теперь тут болото. Мы репу хорошо полили. Не жалея воды! Она из воды блестит.

Алёша кран наконец завернул. Ещё легче стало дышать.

Мы в смородину забрались. Она большая, как лес. Всюду над нами висит. Хочешь – красную рви, хочешь – чёрную. Смородина уже всё равно не может висеть: сама осыпается. В рот осыпается, в руки, в свои листья. Я уже не могу жевать, даже уши болят. Приходится смородину просто так глотать, целиком. Но всё равно кисло.

Андрюша полную ладошку набрал и Серёже пихает в рот:

– Питайся! Питайся!

Но Серёжа больше питаться не хочет. Крутит головой. Андрюша не отстаёт. Он у нас вообще не умеет остановиться. Пришлось Серёже его немножко двинуть. Ногой. Андрюша упал с треском. Это смородина так трещит. Но всё равно кричит:

– Питайся!

– Тише вы, – говорит Алёша. – Забыли, что ли?

Нет, мы не забыли. У нас тихий час. Взрослые днём отдыхать не умеют, мы помним. Если сейчас проснутся, то уж не отдохнёшь. Испортят весь тихий час. Пришлось Андрюше с Серёжей дальше шёпотом драться.

– А где Всеволод? – говорит вдруг Алёша.

Его в смородине давно нет. Он в дом небось побежал за Ардальоном и всех сейчас перебудит…

Мы вырвались из кустов – и бегом к даче.

Нет, наш Всеволод никого не будил. Что он – глупый? Он на качелях висит, животом, и ногами толкается. Но качели едва шевелятся. Всеволод пыхтит, а взобраться как следует не может. Высоко для него. Дедушка на мой рост качели повесил.

Алёша взял Всеволода под мышки и посадил.

– Держись, – говорит.

Всеволод в качели вцепился и кричит, чтоб мы раскачали. Не так! Ещё выше! Ещё! Чтобы он море увидел. Он не боится!

Алёша как со всей силой толкнёт!

Качели взлетели чуть не до перекладины и закрутились в воздухе. Не оборвались. Но Всеволод вылетел…

Он пролетел надо мной. Над Серёжей. Над братом Андрюшей. И врезался прямо в ревень. Плюхнулся и лежит. Вот это полёт!

Мы думали, Всеволод заревёт. Но он молчит.

Алёша первый к нему подбежал. Всеволод лежит на спине и вверх смотрит. В небо.

– Эх, ты! – говорит Алёша. – Ушибся?

– Нет, – говорит Всеволод. И смотрит вверх, всё не ревёт.

– Вставай, – говорит Алёша. – Чего ж ты разлёгся?

– Я думаю, – говорит Всеволод.

Тут мы поняли, что он вообще не будет реветь. Чего Всеволоду реветь? Он мягко шлёпнулся: в ревень. Андрюша показывает, как Всеволод летел. Чуть Андрюше голову не сбил. И Серёжа тоже показывает, как Всеволод на него спикировал.

– И удобно тебе так думать? – смеётся Алёша.

Вдруг кто-то нам с дороги кричит:

– Идёмте на море!

Это Марина Савчук со своим кроликом. Она ему розовый бант привязала и на руках его держит. Кролик ушами ей шею щекочет. Марина так своим кроликом гордится – с рук его не спускает.

– Не ори! – говорит Алёша. – Не видишь, что ли, – у нас тихий час!

Марина даже язык прикусила. Потом шёпотом говорит:

– У нас тоже тихий…

Она, оказывается, едва дождалась, пока все уснут. Лежала, лежала… Всё-таки дождалась. Её мама быстро уснула, молодец. Марина маму пледом накрыла, пусть отдыхает. За маму она не беспокоится. Её дедушки беспокоят! Особенно один. Он у них всегда с трудом засыпает, просто с ним беда. Всё вставал… То воду из чайника пьёт, то вдруг закурит. Потом подошёл к Марине и слушает, как она дышит. Но она ровно дышала, старалась. Наконец снова лёг. Ещё кашлял, ворочался. Еле-еле заснул…

Марина скорей за Лариской побежала, – они подруги. В окно поцарапалась – это такой знак. Лариска сразу выскочила и говорит:

– Ты меня не жди!

Лариске никак сейчас не уйти: у неё мама беспокойная, ни за что не уснёт. Нет никакой надежды! Её маме вдруг показалось, что Лариска хрипит. Может, она простудилась? Теперь мама её малиной поит и ждёт, что к вечеру у Лариски подскочит температура.

Делать нечего. Марина решила одна на море идти. У неё дело! Никак нельзя отложить. Она уже столько раз откладывала! Марина кролика должна выкупать – вот какое дело. Сегодня день подходящий. Жарко. Вода, конечно, тёплая. А кролика ни разу ещё не мыли. Он грязью небось зарос. Чешется! Просто скребёт себя лапами. У него даже в ушах грязно, Марина смотрела. Хорошо, что он вообще серый, на нём не видно.

– Я мыло уже взяла, – говорит Марина.

Без мыла какое мытьё? Марина так рада, что нас встретила. Она специально мимо нашей дачи к морю пошла. Может, мы ей поможем кролика выкупать?

Конечно, поможем.

– А полотенце? – говорю я.

– Ой, я забыла! – испугалась Марина.

Надо же, она не подумала про полотенце. Трусами, что ли, собиралась своего кролика вытирать? Больше на нас и одежды нет. Хорошо, что мы ещё дома. Я уже несу полотенце. Махровое. Мне бабушка этим полотенцем голову вытирает. Но оно чистое. Бабушка вчера его выстирала. Не знаю, успела ли она полотенце выгладить? Ну, это ничего.

На всякий случай я ещё прихватила мочалку.

И мы пошли к морю.

Всеволод вскочил и тоже сзади бежит. Сразу заторопился! Боится отстать и в нашей траве потеряться. Теперь он хочет у Марины кролика взять, за уши. Кролик дрожит и Всеволоду не даётся. Марина его закрывает локтями. А кролик царапается.

– Давай я понесу, – говорю я.

Обычно она никому не даёт, а тут вдруг дала. Я кролика прижала к себе. Он сразу когти убрал. Чувствует, что я к нему хорошо отношусь. За уши брать, конечно, не буду. Только поглажу. Вот так. У него сердце громко стучит… Или это у меня? Нет, у кролика.

– Он тебя боится, – говорит Марина. – Давай обратно!

И кролика забрала. Может, у него сердце стучало как раз от радости, что он у меня сидел. Но Марина уже отняла. Она же хозяйка, я понимаю.

– А зимой он где будет? – говорю я.

Я просто так спросила. Вдруг Марина своего кролика оставит на даче? Вон как он вырос! А моя бабушка вдруг случайно приедет…