Текст книги "Ожидание"

Автор книги: Зоя Журавлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

А У КРОТА ГЛАЗА ЕСТЬ?

У нас дача не огорожена. Чего нам огораживаться? Тут воров нет. Если кто-нибудь наши ягоды хочет есть – пожалуйста, у нас ягод много. Малина. Смородина. Клубника. Клубнику птицы очень клюют. Но от птиц всё равно ведь не огородишься. Мы грядки с клубникой закрываем сеткой. Это такая огромная сеть! Бабушка как раз её тащит, она в ней запуталась.

– Помогите! – кричит. – Я поймалась.

Дяденька ей помог. Они, оказывается, знакомы. Хорошо знакомы, вот уж не думала. Просто он на даче ни разу не был. Зато в городе он у них бывал. Сколько раз! Даже помогал переезжать на эту квартиру. Он тогда был в восьмом классе.

– В восьмом «А», – улыбается Григорий Петрович.

Его Григорий Петрович зовут.

Он свой восьмой «А» так любил! Его в «В» хотели перевести, потому что класс «В» был сборный, из других школ. Чтобы этот «В» укрепить. Но Григорий Петрович ни за что не пошёл! «Лучше я, – говорит, в окно брошусь, чем уйду из своего „А“». А дедушка говорит: «Ну, бросайся!» Григорий Петрович взял и бросился. Хорошо – первый этаж. А то бы неизвестно, что было. Тогда дедушка говорит: «Я из своего класса ни одного ученика не отдам». И не отдал. Его сразу потом директором сделали.

– А Василия Дмитрича видел? – говорит бабушка. – Беги скорей! Он за домом сейчас, на ольхе. Саша тебе покажет.

– Почему на ольхе? – удивляется Григорий Петрович.

– А почему нет? – смеётся бабушка.

Нечего удивляться. У нас ольха ветвистая, мы с ней измучились. Она свою тень прямо на теплицу бросает. Тень у неё огромная, будто это дуб. Помидорам просто житья не стало! Они солнце любят. А тут весь день полумрак. Дедушка с таким трудом эту теплицу сделал! Главное, стёкла с трудом достал. Сделать-то он всё может. Но вот достать!

– А Игорь на качелях может качаться, – говорит бабушка.

– Что я, качелей не видел? – говорит Игорь.

Вредный какой! Но тихо сказал, чтоб бабушка не расслышала.

– Ничего, – говорит бабушка. – Они выдержат.

– Не обращайте внимания, Анна Михайловна, – говорит Григорий Петрович. – Он сегодня не в духе.

– Как это «не в духе»? – говорит бабушка. – В чём же он сегодня?

Уж не знаю, что ей этот Игорь ответил. Мы за дом ушли.

Там такой треск! Сучья сверху летят, листья, ветки… Одна мне чуть в голову не попала. Дедушка высоко забрался, стоит на лесенке и сучья у ольхи пилит. Пила визжит. А дедушку и не видно – такая ольха. Как лес. Синицы над ней летают и тоже кричат. Они тут в скворечнике поселились. Думают – что же с нашей квартирой будет? Мы на этой ольхе живём, у нас дети, а дедушка пилит и пилит.

– Дедушка, – кричу я, – а скворечник?

Пила перестала визжать. И дедушка выглянул.

– Ого, подкрепление, – говорит. – Гриша, здорово! Я сейчас кончу. Вон сучья пока таскайте.

И опять пилит.

– Придётся работать, – засмеялся Григорий Петрович.

Бросил пиджак на скамейку, рукава засучил и прямо кинулся на эти сучья. Целую кучу сразу загрёб.

– Дедушка! – кричу я. – А синички как же?

Не слышит. Только пила вжи, вжи! И листья летят.

Я смотрю – Григорий Петрович совсем не туда сучья тащит.

Мы на эту лужайку ничего не бросаем, хоть она ничья. На ней большие ромашки растут, незабудки, щавель, просто высокая трава. Дедушка в траве прокосил тропинку, и по ней к морю ходят.

А то в траве заблудиться можно. Двоюродный брат Всеволод недавно тут заблудился. Мы его по звуку нашли. Он так ревел! Кузнечик его укусил за палец. Это совсем не больно, меня сколько раз кусали: щекотно. Но Всеволод испугался. Глупый ещё!

– Здесь нельзя бросать! – кричу я.

– Я не бросаю! Я вон за те кусты!

Вдвоём мы быстро сучья перетаскали. Дедушка слез, говорит:

– Надо бы выше срубить, да синиц жалко…

Он синичкам самую большую ветку оставил. Не будут же они на обрубке сидеть! Эта ветка, конечно, мешает теплице. Но уже не очень, можно терпеть. Зато наши синицы довольны. К себе в скворечник лезут. Толкаются. Всем хочется залезть первым, проверить, цела ли квартира. Может, дедушка что-нибудь там испортил?

Нет, всё в порядке. Синички уже убедились. Совсем другим голосом сверху кричат. Кричат, что им хорошо, у них дом и дети – всё цело, солнце светит и ольха шелестит.

Наша ольха теперь набекрень, так её дедушка подстриг.

– Прямо кокетка, – смеётся бабушка.

– Уже могу говорить, – сказал дедушка Григорию Петровичу.

Григорий Петрович снял очки и их протирает. Трёт, трёт…

– Ну! – говорит дедушка.

– Принимаю шестую школу, – сказал наконец Григорий Петрович.

– Прыткий паренёк, – засмеялся дедушка. – Всё-таки принимаешь?

– Я с одним условием согласился, – говорит Григорий Петрович.

– Ещё и с условием! Условий там много. Ты ещё их прочувствуешь, эти условия.

– С таким условием… – говорит Григорий Петрович. Подул на свои очки и на нос их надел. Смотрит теперь на дедушку. – С условием, что вы, Василий Дмитриевич, пойдёте завучем…

– Ему пионервожатым сподручней, – фыркнула бабушка.

– Занятное условие, – сказал дедушка. – А меня ты спросил?

– Вот я и спрашиваю вас, – сказал Григорий Петрович.

– А тут и спрашивать нечего! – закричал дедушка. – Я сразу говорю: нет, нет, нет! Мне в феврале семьдесят будет!

– Знаю, – сказал Григорий Петрович.

– Ничего ты не знаешь! – закричал дедушка. – Там старик не нужен! Там длинноногий нужен! Зубастый! Кудрявый!

– Кудри пока есть, – сказала бабушка.

Дедушка руки за спину заложил и мимо нас забегал – туда-обратно. Это он думает, раз уж руки за спину заложил.

– Глядите: он ещё думает! – сказала бабушка.

– У меня же нынче десятый класс! – закричал вдруг дедушка. – Ты соображаешь? Я ведь должен их выпустить?!

– Глядите: он ещё согласится! – сказала бабушка.

– Даже речи не может быть, – сказал дедушка.

Я тут всё время была. Сгребала листья. Так чисто сгребла! А дедушка вдруг говорит, как будто только увидел:

– Саня, ты чего тут толчёшься? Разговоры неинтересные. Иди, брат, играй! У тебя гость. Займи-ка гостя!

Я про этого Игоря и думать забыла. Тоже мне – гость. Он совсем не ко мне приехал. Даже не знаю, как с ним и говорить.

Но раз дедушка сказал, я, конечно, пошла.

Этот Игорь за дачей стоит и малину ест. Так смешно ест! По ягодке. Сорвёт одну ягодку – и в рот. Ягодку – и в рот. Так никогда и не наешься. Малина мягкая. Она сразу проскакивает, а во рту пусто…

– Надо горстями, – говорю я.

А этот Игорь как шарахнется из малины! И сразу есть перестал. Будто мне ягод жалко, даже смешно. Я говорю:

– У нас малины много. Просто не знаем, куда её девать…

– Чего я – малину не видел?

– В ней червяков совершенно нет, – говорю я. – А у Нечаевых – червяки. Всё равно в малине невредные червяки, они же ягодные. Мы с молоком малину едим…

Теперь этот Игорь молчит. Прямо не представляю, как с ним разговаривать. Может, ему неинтересно про червяков? Но червяк же не виноват, что он червяком родился…

– У нас ещё смородина есть, – говорю я. – Ты смородину любишь?

– А тебе-то чего?

Это какой-то вопросительный мальчик. Одними вопросами разговаривает. Других слов, наверное, не знает. Нет, я больше его занимать не буду, хоть он и гость. Пускай что хочет делает.

А он ничего не делает. Сел на крыльцо. Ну и пусть.

Я лейку взяла и огурцы поливаю. У меня своя грядка есть. Кто же будет за ней ухаживать? Она моя. Такие огурцы лежат крупные, все в пупырышках. Уже желтеют. Но мне их жалко срывать. Может, они ещё подрастут? Будут как кабачки. Такой новый сорт! У меня на грядке нора появилась. Вчера её не было.

– Тут крот живёт, – говорю я.

Это я просто так сказала: никому.

– А у крота глаза есть? – вдруг говорит этот Игорь.

Я удивилась.

– У крота? – говорю.

– У крота! – говорит он.

– У крота? – говорю я.

– У крота, – говорит Игорь.

Я уж сама не знаю – у крота или у крота? Мы так запутались!

На корточках друг против друга сидим и глаза таращим. Я прямо чувствую, как я таращу. А Игорь щёки надул, сейчас лопнет.

– Это ты про кого? – говорю я. – Про крота?

Ой, я не так сказала.

– Конечно, про крота, – говорит Игорь. – Ведь он крот?

– Крот, – говорю я. – А то кто же?

Вдруг как захохочу! В грядку свалилась, на огурцы. Игорь рядом свалился. Он так хохочет! У него очки слетели. В ботву. Мы никак их не можем найти. У нас просто сил от хохоту нет.

– Я ему эти очки дарю! – хохочет Игорь.

– Кому? – хохочу я.

– Кроту! – кричит Игорь.

– Кроту! – кричу я.

Ой, я больше уже не могу… Я по грядке катаюсь. Ногами дрыгаю. Лейка в сторону отлетела. Игорь по ней сандалией бьёт. Это такой барабан. Я буду под барабан плясать. Уже пляшу!

– А давай его выманим из норы, – предлагает Игорь.

Я, конечно, согласна. Только как крота выманить? Морковкой? Крот хитрый! В своей шубе сидит под землёй и попробуй достань! Я позавчера его видела. Так шмыгнул!

– Большой? – говорит Игорь.

– Как барсук.

– А барсук большой?

Игорь барсука в зоопарке видел, но уже забыл. Он катался на пони, не до барсука было.

– Как медведь, – говорю я.

Нам опять так смешно – ужас!

Но Игорь считает, что крота можно в два счёта выманить. Нужно воду в нору налить. Сколько влезет! Тогда крот обязательно выскочит сушиться. Он воды совершенно не переносит. Ведь дождь под землёй не идёт! Где он в мокрой норе будет шубу сушить?

Мы воду из бочки таскаем. Можно, конечно, из-под крана. Но под краном вода холодная. Вдруг крот простудится? А эту бочку дедушка утром наливает, и весь день она на солнце стоит. Чтоб вода прогрелась. Тогда вечером можно тёплой водой поливать огурцы.

Огурцы подождут. Ничего с ними не будет, если один раз вообще не полить. Подумаешь – огурцы! Их в магазине полно. А крота в магазине не купишь. Мы с этим кротом, может, в цирке будем выступать. У нас будет учёный крот!

Эта нора какая-то бесконечная… Прямо пьёт воду! Я лью, лью… Не знаю, сколько ведёрок уж вылила. Сто. Может, даже пятьдесят. Я знаю, что сто – больше.

– Он уже по колено мокрый, – говорит Игорь. – Сейчас выскочит!

Я ещё ведёрко тащу. Мимо. Вода с грядки течёт.

– Уже по пояс!

– По шейку! – кричит Игорь.

Можно в эту нору хоть целую бочку вылить. Я не боюсь, что наш крот утонет. У крота несколько выходов, мне бабушка говорила. Бывает три выхода. Или пять. Наш крот всё равно где-нибудь в картошке из своего дома вылезет, и ему ничего не будет. Может, он давно вылез. Откуда-нибудь сейчас подглядывает. Ага, они ещё тут! Ладно, я подожду, мне не к спеху, картошки пока поем…

– Нос высунул! – кричит Игорь. – Ты видала?

Я ничего не видала. Ну и что ж? Я всё равно как будто тоже видала. У нас с Игорем такая игра. Мы учёного крота ловим.

– Чёрный! – кричу я. – Ты видал?

Я никогда не думала, что мы с Игорем будем так играть. Игорь тоже не думал. Он на дачу не хотел ехать. Он хотел вечером мультфильмы смотреть по телевизору. А Григорий Петрович говорит: «Едем! Хоть подышишь!» Игорь тогда поехал. Как будто в городе он не дышит? Что он, ходит с заткнутым носом? Игорь ничего хорошего от этой дачи не ждал. Он тут никого не знает.

– Меня знаешь, – говорю я.

– Ага! А что я, знал, что ли?

Если бы Игорь знал, что он меня встретит, он бы пешком пришёл. А если бы я знала, что я его встречу, я бы…

Вдруг Игорь говорит:

– А он всё равно не задохнётся, правда? У него запасной ход есть!

Я обрадовалась, что Игорь так сказал.

Значит, ему нашего крота тоже жалко. Пусть мы даже этого крота не поймаем. Даже лучше – пусть не поймаем! Может, у него кротята в норе, а мы бы его поймали!

– Давай не будем ловить? – говорю я.

Но Игорь мне не успел ответить.

Григорий Петрович вышел на крыльцо, говорит:

– Игорь, я же тебя зову. Пора двигаться.

– Куда двигаться? – сказали мы с Игорем.

– Как куда? Домой. В город. До автобуса ещё шагать и шагать. Вон как темнеет!

– Я не поеду, – сказал Игорь.

– Странный ты человек! Сюда не хотел. Теперь отсюда не хочешь.

– Правда, остались бы ночевать, – сказала бабушка. – Завтра бы первым рейсом уехали.

– Ночевать! – закричали мы с Игорем. – Ночевать!

Но Григорий Петрович торопится. Нет, они никак не могут остаться. Если бы от нас позвонить! У нас телефона в посёлке нет. Скоро будет, а пока нет. Дома просто сойдут с ума, если они с Игорем не вернутся. Надо идти.

– Пускай хоть поест, – сказала бабушка. – Это одна минута.

Но Григорий Петрович даже одну минуту не хочет ждать. Он с дедушкой заговорился! А дома небось с ума уже сходят. Игорь с голоду не умрёт. Вон какие у него щёки! Никто не виноват, что мы остались без ужина. Нас звали, звали… Мы и не слышим. Кричим, по грядкам катаемся. Значит, нам и так хорошо, без ужина. Натощак идти легче.

Бабушка банку малины Игорю на дорогу дала. Яблок. Котлету. Он может идти и жевать. Я тоже люблю на ходу жевать. Но меня провожать не пускают. Уже темнеет. Прямо на глазах!

– Вы когда в городе будете, Василий Дмитрич? – Это Григорий Петрович спрашивает.

– Не знаю, – дедушка плечами пожал. – У меня отпуск.

– Вы мне сразу, пожалуйста, позвоните, – просит Григорий Петрович.

– И не подумаю, – говорит дедушка. – Я тебе всё сказал.

– Я целые дни сейчас в школе, – говорит Григорий Петрович. – Мне сразу передадут. Я всех предупрежу.

Странный какой! Дедушка ясно сказал, что не позвонит.

– Иди, иди, – сказал дедушка.

И они пошли. Мне Игорь машет рукой.

Вдруг дедушка говорит:

– Эй! А телефон?

– Я на столе оставил! – кричит Григорий Петрович.

– Совсем старик рехнулся, – сказала бабушка.

– Ну и рехнулся, – сказал дедушка. – Мне семьдесят будет!

– Нашёл чем хвастаться!

– Это я так, на всякий случай, – объяснил дедушка.

– Я твой случай знаю, – сказала бабушка.

Пошла постели стелить. А мы с дедушкой пока на крыльце сидим. Тихо как! Слышно, как море на берег катится: уу-ух! И опять – уу-ух! Откатилось. Ветер над дачей летит и шумит в нашей ольхе. Звёзды уже проткнулись. Ардальон за стеной поёт, и бабушка с ним разговаривает, чтобы он слез с дивана. Но Ардальон не хочет. Поёт. Мне перед ним немножко стыдно. Я сегодня о нём забыла. Ведь Игорь ко мне приехал! Ардальон это должен понять. Ведь я же его никогда не брошу, сам знает…

– Кто-то вроде в капусте, – вдруг говорит дедушка. – Заяц, что ли? Надо уши надрать!

Я смотрю. Нет, ничего не видно. Но хрумкает.

– Дедушка, хрумкает!

– Он ещё хрумкает! Вот нахал!

Уже по огороду идёт. Я за ним бегу. У меня ноги в ботве запутались. Я об камень споткнулась. Нет, это кабачок. У нас камней на участке нет. Дедушка их повыдирал из земли и на тачке к морю увёз. Целое лето их выдирал! А они всё лезли. Вроде больше камней уже нет. А назавтра – пожалуйста, ещё вылез. Они у нас на участке просто росли. Как грибы. Но дедушка их всё-таки одолел…

– Нет, это не заяц, – говорит дедушка.

Мы думали, это заяц. Какой же это заяц? У него рога.

Я смотрю – коза Мямля у нас в капусте стоит. Капустный лист у Мямли висит изо рта, и она его не спеша жуёт. Капустные крошки сыплются.

– Ну-ка, зверь, ступай вон! – говорит дедушка.

Мямля капустный лист не спеша доедает и на дедушку смотрит. У неё глаза блестят в темноте. И рога качаются.

– Это Мямля, – говорю я.

– Сам вижу, что Мямля! Она тут живо пустыню сделает. Как бы ее прогнать?

Дедушка шикнул: шшш! А Мямля стоит и жуёт. Ногами перебирает в капусте. Слышно, как кочаны хрустят.

Дедушка руками махнул. Грозно так! Мах, мах! Мямля голову наклонила и на дедушку смотрит. Ей же интересно. Всё равно жуёт.

Дедушка поднял палку и теперь палкой машет.

Мямля ворочает рогами за палкой. Думает, дедушка с ней играет. Потом – раз! – и в капусту легла. Так зачавкала! Новый лист, наверно, взяла. Сладкий, наверно. Мне тоже захотелось…

– Я кочерыжку хочу, – говорю я.

– Ещё чего! – говорит дедушка. Я даже не поняла: мне или Мямле. – Ты, значит, будешь тут спать?

Вдруг мы треск слышим. Из кустов тётя Галя Полунина выскакивает. Она в халате. Голова махровым полотенцем замотана: у неё бигуди. Тёте Гале очень перед дедушкой неудобно, что у неё бигуди. Пусть он не смотрит. Ей с ребёнком никак в парикмахерскую не выбраться. А завтра ведь воскресенье! Муж утром приедет.

– А у нас тут… – говорит дедушка.

– Вот я ей сейчас! – кричит тётя Галя. – Дома ребёнок кричит, а тут бегай за этой змеёй по всему посёлку!

Мямля в капусте лежит и хрустит. Я тоже потихоньку хрущу. Сладко, хоть и не кочерыжка.

Вдруг тётя Галя перестала кричать.

– У тебя совесть-то есть? – говорит. – Пойдём домой!

Повернулась и пошла. Мямля вскочила – и за тётей Галей скорей. Только треск в кустах. И уже тихо.

Тут я поняла, что совесть у Мямли есть. Хоть она и пройда.

– Ишь ты! – засмеялся дедушка.

У НАС ВСЯ СЕМЬЯ ТАКАЯ!

Сегодня воскресенье. К нам вся наша семья приехала. Дядя Гена. Тётя Лера. Мой двоюродный брат Алёша. Мой двоюродный брат Андрюша. Мой брат Серёжа. И ещё брат Всеволод. Бабушка говорит:

– Ужас какой-то – одни парни!

– А у тебя тоже девочек нет, – смеётся дядя Гена.

– Как это нет? – говорит бабушка. – У меня Саша есть.

– Я бы тоже хотела девочку, – говорит тётя Лера. И меня обнимает.

Она бы хотела обязательно беленькую. Как я. Девочку так одеть можно! Это же не мальчишка! Тётя Лера ей бы заплетала косички. Она очень любит косички заплетать. Но некому! У неё одни мужчины кругом – просто кошмар. Целые дни из ружей палят. Недавно чуть бак с бельём не взорвали. У них танки по кухне ползают, солдатики всякие! Своей беленькой девочке тётя Лера такую бы куклу купила!..

Такую, как мне. Она мне на день рождения подарила. Эта кукла сама ходит. Не помню, куда она подевалась. В кладовке, наверное. Я кукол как раз не очень люблю. Я люблю зверей… Но девочка тёти Леры с удовольствием бы играла в куклы.

– Очень может быть, – говорит дядя Гена. – Только любопытно, в кого бы она была такой беленькой?

Тёте Лере самой любопытно. У неё, к сожалению, волосы тёмные. А дядя Гена вообще чёрный. Алёша, Андрюша, Серёжа и Всеволод тоже чёрные, как грачи. Не семья, а какая-то стая.

– Не переживай, – говорит дядя Владик, успокаивает тётю Леру. – Могут быть исключения. Ни в кого. Рецидив предков.

Дядя Владик тоже, конечно, приехал. Он у нас студент, ему девятнадцать лет. Моему папе и дяде Гене гораздо больше. Гораздо! Они были уже большие, когда Владик родился. Бабушка вдруг в один прекрасный день спохватилась: батюшки! Дети-то уже выросли! Шею сами моют. Знакомые девочки им уже по телефону звонят. Никто в доме давно не плачет. Какой это дом? И у них родился дядя Владик.

Он теперь учится в медицинском институте. Все удивились, что дядя Владик в медицину пошёл. У нас дома сроду никаких лекарств не было. Йод, правда, был. Потом выдохся. Я забыла пробку закрыть. Бабушка этого баловства не признаёт: лекарств всяких, таблеток. Нужно морковки побольше есть. Чеснок с грядки. Лук. Спать всегда с открытым окном. Босиком бегать. Огурцы поливать каждый вечер. Водоросли на берегу собирать и носить на участок – это же удобрение.

И никаких таблеток!

Будешь здоров как бык. Вон дедушка у нас, слава богу, здоров! Своими руками эту дачу построил. Водопровод провёл прямо в дом. Нечаевы, например, на колонку ходят. А у нас красота: кран повернул – и пожалуйста, мойся. Это всё прекрасно. Но дедушка забывает, что он уже не мальчик. Тачку камней наложит – и ну с ней бегом! Хоть бы дядя Владик ему сказал! Дедушка, как ни странно, дядю Владика слушает.

– Дурак, – вдруг сказал мой младший брат Всеволод.

– Что ты сказал? – говорит тётя Лера. – Так нельзя говорить!

– Почему нельзя? – сердится Всеволод.

Он сидит на полу и Ардальона тянет за хвост. Он его не дразнит! А Ардальон его лапой ударил, Зачем он ударил?

– Мало ещё он тебя ударил, – говорит дядя Гена.

– Нет, много! – сердится Всеволод.

Теперь он Ардальона хочет ногой толкнуть. Но Ардальон уже на диван прыгнул, спрятался за меня. А Всеволод за ним лезет.

– Это кто тут такой драчун? – говорит бабушка.

– Я! – говорит Всеволод. И опять лезет.

– А ты кто такой? – удивляется бабушка.

– Внук, – говорит Всеволод. И пыхтит – так он за Ардальоном лезет. Никак не может залезть на диван. Высоко! А Всеволод маленький, не в нашу породу. И вообще ему только два года.

– Что-то я такого внука не помню, – говорит бабушка. – Как же тебя зовут?

Всеволод стоит перед бабушкой и сопит.

– Забыл, что ли? Ну, как тебя зовут?

– Могла бы уже запомнить, – говорит Всеволод.

Повернулся и из комнаты вышел. Уже на террасе гремит. Это он из коробки мои игрушки вытаскивает. Пускай! Всё, что может разбиться, я ещё вчера вечером убрала на шкаф. Я же знала, что брат Всеволод сегодня приедет. А на шкафу ему не достать. Всеволод у нас ужасно упрямый. Дядя Гена говорит, что он таким не был.

– Конечно, ты хуже был, – сразу сказала бабушка. – На пол ложился и ногами дёргал.

И тётя Лера такой не была, это уж точно. А Всеволод у нас такой. Ему, например, конфету дают. Он берёт – он конфеты любит, – но молчит. Тётя Лера говорит: «А что нужно сказать?» Всеволод молчит и в сторону смотрит. «Ну?!» – говорит тётя Лера. Всеволод вдруг обратно конфету кладёт. Отдал и пошёл. А ни за что не скажет, что его просят. Такой!

– Характер, – смеётся дедушка.

– Может, его надо драть? – говорит дядя Гена. – А то будет такой характер!

– Я тебя самого выдеру, – говорит бабушка. – Скажет тоже – ребёнка драть! Додумался.

– Всеволод… – говорит дедушка. – Конечно, имечко! Разве человек выговорит? Вот он и не говорит. Удружила внуку…

– Ну и не называли бы, раз не нравится, – говорит бабушка. – А мне нравится.

– Как же они пойдут против воли умирающей матери? – смеётся дедушка. – Назвали как миленькие. А ты воспользовалась.

– Конечно, – говорит бабушка. – Я своего не упущу. Я такая.

– Ты нарочно тогда свою операцию приурочила, – смеётся дедушка. – Я тебя знаю!

Бабушка так тогда приурочила. Мы вечером за столом сидели, на даче, вдруг она говорит: «Надоело мне со стола убирать. Уберите-ка сегодня сами. А я журнал почитаю». Дедушка говорит: «Аня, опять?» Бабушка рассердилась: «Ничего не опять! Просто полежу». И ушла за перегородку, у нас там кровать. Шелестит журналом. Мы уже чаю попили. «Да не шелести ты, – говорит дедушка. – Я же вижу, что у тебя свету нет». – «Ну, зажги, раз видишь», – сказала бабушка.

Дедушка свет включил, и бабушка сразу ему не понравилась. Какое-то у неё было такое лицо. Мне тоже не понравилось. Я говорю: «Давай я к тебе на кровать залезу!» – «Потом», – говорит бабушка. Это мне совсем не понравилось. А дедушка даже испугался. «Аня, – говорит, – может, лучше в город поедем?» – «Дай лучше грелку», – улыбнулась бабушка. Но как-то не очень улыбнулась, не как всегда.

Дедушка сразу дал. Она грелку на живот положила, говорит: «Теперь хорошо. Сейчас пройдёт». Как у бабушки заболит, она сразу грелку кладёт. Немножко подержит – и ничего, встанет. Но пока лежит. Вдруг говорит: «Дед, почитай-ка вслух!» Как маленькая. Я даже засмеялась. Дедушка стал ей газету читать. Она и глаза закрыла. Неинтересно, конечно. Вдруг говорит: «А-а…» Дедушка не понял: «Что ты сказала?» А бабушка опять: «А-а…» И не открывает глаза. Дедушка газету бросил, вскочил. «Аня! – кричит. – Анечка!» Бабушка молчит. Я уже реву.

Хорошо, что Савчук в то лето машину купил. Это просто счастье! И что в тот вечер он был на даче…

Дежурный врач прямо так дедушке и сказал: «Это ваше счастье. Ещё какой-нибудь час, и медицина была бы уже бессильна». И сразу бабушке стали операцию делать. Целых четыре с половиной часа делали. Врач дедушке сказал: «Мы всё сделаем! Хотя ручаться нельзя, потому что болезнь запущена. Как же вы это так свою жену запустили? Она сегодня что делала, например?» – «Картошку окучивала», – сказал дедушка. «Ой-ой-ой!» – сказал врач и сразу побежал дальше операцию делать.

Но дедушка же не знал! И я не знала. И моя мама! Она в пустыне была. Там тоже есть мятлик живородящий, но этот мятлик, конечно, совершенно другой, чем в тундре. Интересно, как бы мы бабушке не дали картошку окучивать? Если картошка уже цветёт! Бабушка нас не спрашивает. Всё сама хочет сделать – её не удержишь. Просто врач нашу бабушку не знает, а то бы он так никогда не сказал.

Дедушка всю ночь в больнице сидел. И дядя Гена. И дядя Владик. Потом им сказали, что операция прошла удачно. Но положение остаётся тяжёлым – так им сказали. Ведь у бабушки затронута печень!

Конечно, дедушка всё равно не ушёл. И дядя Гена. И Владик. Они всю ночь ходили в больнице по коридору. Там коридор такой длинный! Белый. Вдруг нянечка к ним бежит, машет руками. Они даже испугались. Но нянечка говорит: «Не пугайтесь, пожалуйста! Кто тут Строгов, Геннадий Васильевич? Его к телефону!» Дядя Гена скорей взял трубку. Его в трубке поздравляют. Дядя Гена никак не поймёт. Потом вдруг понял. Его же с сыном поздравляют, вот с чем. Оказывается, у него только что сын родился. Мальчик здоровый и кричит громко. Тётя Лера тоже здорова. Она даже не заметила, как сын родился.

«А не дочь? – спросил дядя Гена. – Вы точно знаете?» В трубке засмеялись. «Нет», – говорят. Дядя Гена может не волноваться: это сын, по всем признакам. Очень громко кричит! «Ну что ж, – сказал дядя Гена. – Ничего, значит, не поделаешь, спасибо». В трубке удивились, что он так сказал. Обычно отцы как раз рады, если у них сын. Отцы бывают просто в восторге.

«Я тоже в восторге», – сказал дядя Гена и вернулся в коридор.

Потом наступило утро.

Все двери в больнице сразу захлопали. Медицинские сёстры стали градусники разносить. Больные бегом побежали в умывальник. И уже пришёл главный врач. Он был румяный и сердитый. Никак не мог косы запихать под свою белую шапочку и потому сердился. Дедушка бросился к главному врачу: «Мне только одним глазом взглянуть на неё!» Тут главный врач совсем рассердился. Он просто дедушку не понимает! Ведь это же послеоперационная палата. Туда вообще нельзя заходить! Тем более в своей одежде. В обуви! Эта палата вообще на четвёртом этаже, куда никого не пускают. Пусть дедушка спокойно идёт домой и ложится спать. А они тут, в больнице, как-нибудь справятся своими силами. И всё будет хорошо…

Хитрый дедушка сразу сделал вид, что он идёт домой. Даже обманул дядю Гену и дядю Владика. Даже они поверили!

А дедушка тут же вернулся в больницу и по служебной лестнице взбежал на четвёртый этаж. Так быстро! Никто не успел его остановить. И на четвёртом этаже дедушка бросил пальто на перила, а ботинки поставил прямо на площадке. Ведь в одежде нельзя! Тем более в своей обуви. А в носках дедушка сразу нашёл послеоперационную палату. Там дверь была настежь…

Бабушка только-только глаза открыла после операции.

«Ну, думаю, вроде я в раю, – рассказывала бабушка. – Тепло. Светло. Наш дед перед глазами торчит. В носках. И на каждой руке – по ангелу».

«Бешеные попались какие-то ангелы!»

Это на дедушке медицинские сёстры повисли. Тащат его из палаты. Прямо слова не дают сказать. А дедушка всё равно кричит: «Аня! У тебя всё в порядке!» Тут его в коридор уже вытащили. Со всех сторон ахают: «Да как же вы?! Да разве так можно?!» Дедушка вдруг вспомнил. Как от них рванётся! И опять побежал в палату. «Аня! У Генки парень родился!» Бабушка губами зашевелила. Но дедушка ничего не расслышал. Тут на него так насели! И няни. И сёстры. И дежурный врач откуда-то прибежал. Все на нём висят. И дверь в палату закрыли. А дедушку мигом выставили на площадку.

Он уже на втором этаже был, вдруг сверху кричат: «Молодой человек, обождите!» Дедушка сразу понял, что это ему. А санитарка даже смутилась: «Ой, – говорит, – простите! Я думала, вы будете сын…» – «Ничего, – говорит дедушка. – Я не обиделся». Она засмеялась, говорит: «Больная мальчика велела Всеволодом назвать. Вы запомнили? Всеволодом». – «Запомнил, – сказал дедушка. – Это я запомню».

И брата Всеволодом сразу назвали.

– Нет, ты при детях скажи, – говорит дедушка. – Откуда Всеволод, почему Всеволод? Пускай дети это знают!

– А они уже сто раз знают!

– Знаем, знаем, – говорят все: дядя Гена, тётя Лера, мой двоюродный брат Алёша, братья Андрюша и Серёжа. И дядя Владик тоже кивает.

– В честь бабушкиного друга, – говорю я.

У бабушки в детстве был друг – Всеволод. Он прямо из деревни на фронт ушёл, добровольцем, и его убили. Это ещё в гражданскую войну было, вот когда. Никто эту войну не помнит – ни дядя Гена, ни тётя Лера, ни моя мама. Даже мой папа, наверное, не помнит.

– Вот именно, – говорит дедушка. – В честь Севки ты назвала. Значит, ты только о нём все эти годы и думала.

– А как же, – соглашается бабушка. – Думала. Что же мне, только о тебе думать? Сорок третий год с тобой мучаюсь. Нагляделась! Скажи спасибо, что замуж пошла…

– Чего же ты пошла? – говорит дедушка.

– А по дурости, – смеётся бабушка. – А ты думал, по любви?!

– По любви! – кричит мой брат Андрюша.

– Нет, по любви! – кричит мой брат Серёжа.

– Бабушка, по любви! – кричу я.

И Всеволод тоже что-то кричит. Но не слышно. Дядя Гена так хохочет! Он на диван повалился. Ардальон едва выскочил из-под дяди Гены. Тётя Лера тоже смеётся. И дядя Владик. Даже мой старший брат Алёша, который всегда читает, отложил книгу и смотрит, что у нас случилось. И тоже смеётся.

Мы все знаем, что бабушка пошла за дедушку как раз по любви: Ей кругом говорили: «Аня, только за этого голодранца не выходи!» А она всё равно вышла. Ей говорили: «Что ты делаешь? Он же абсолютно жить не умеет! У него штанов путных нет!» А бабушка вышла. Между прочим, штаны у дедушки были. Серые брюки. Домотканые, теперь таких и нет. Хочешь, да не купишь! А у дедушки они были. Он свои брюки на ночь клал под матрац, чтобы утром брюки были как новые. Утюга у дедушки, конечно, не было. А если б у него даже был утюг, всё равно включить его некуда. Интересно, куда бы дедушка свой утюг включил? У них в деревне электричества не было! А потом они переехали в город.

Дедушка в общежитии поселился, а бабушку туда не пустили. В общежитии с детьми не полагается жить. А куда же она Шурочку денет? У них уже была Шурочка, как раз родилась. И бабушка снимала угол у дворничихи. Она до сих пор удивляется, как дворничиха её пустила с ребёнком. Добрая была! А бабушка даже забыла, как её имя. И дедушка не помнит. Он вообще с трудом может себе представить, как они тогда жили. Нелёгкое было время! Дедушка жил в общежитии с тремя товарищами, и на четверых у них были одни сапоги. Как они эти сапоги берегли, смешно вспомнить. Через весь город ходили в институт босиком.

– Ничего, в городе не колко, – смеётся бабушка.

– Можно на автобусе доехать, – говорит мой брат Андрюша.

– Или на трамвае, – говорит мой брат Серёжа.

– На метро! – кричит Всеволод. – Дедушка, на метро!

– На худой конец, просто в такси, – вставляет тихонечко тётя Лера.

Она всегда тихо говорит. А мы все прямо орём, так тётя Лера считает. У нас такая громкая порода, ничего не поделаешь.

Это сейчас взяли моду – за два квартала ездить. А чтоб ноги окончательно не отсохли, придумали себе туризм. Двести километров пробегут в отпуск и одиннадцать месяцев опять сиднем сидят. Надо ходить каждый день! Вот дедушка ходил каждый день через весь город и сапоги нёс под мышкой. Чтоб они не изнашивались. А уж перед институтом эти сапоги надевал и шёл в сапогах на экзамен к профессору. Сапоги на дедушке просто пели!