Текст книги "Изгнанник (L'Exilé)"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
– Да вы не переживайте! Мы ее доставим на остров Уайт в целости и сохранности.
– Я рассчитываю на это! Ах да, кстати! Если моя племянница может передумать и попросить вас привезти ее обратно. Ни в коем случае не делайте этого. Ни за какие деньги! Ей об этом ничего не известно, но она в опасности, и вы тоже окажетесь под угрозой!
– Мне достаточно вашего слова! Будьте спокойны! Хотите, чтобы я потом зашел к вам и рассказал обо всем?
– Это бы меня успокоило. Спасибо, Квентин! Все, в путь!
Оба мужчины подошли к шлюпу с экипажем из трех человек. По привычке рыбаков Котантена, которым нравится всегда стоять на волне, его нос был развернут в море. Шлюп стоял в трех-четырех морских саженях от берега. Но когда один из матросов собрался взять Лорну на руки, чтобы донести ее до корабля, она оттолкнула его.
– Еще минуту! Одно только слово...
Она отвела Гийома в сторону.
– Вы не попрощаетесь со мной?
– Я давно попрощался с вами. Это будет всего лишь повторение. Вам придется довольствоваться простым пожеланием: я желаю вам суметь, наконец, стать счастливой. Что бы вы ни думали и несмотря на эту маленькую рану, я никогда не желал вам зла!
– А я вам желаю муки ада! Пусть они будут столь же сильны, как и моя любовь к вам. Прощай, Гийом! Желаю тебе когда-нибудь страдать так же, как страдаю я!
Лорна пристально посмотрела на него, но так как он не ответил, молодая женщина разрыдалась. Тремэн наблюдал, как она подходит к Китти и Бренту. Камеристка плакала, она повернулась к Тремэну и помахала ему рукой. Что же касается Джереми Брента, он лишь взмахнул шляпой. Молодой человек успел вполголоса поблагодарить Гийома. Ему было стыдно, но он испытывал облегчение от того, что сумел сохранить свое печальное счастье, которое он переживал рядом с этой женщиной. Гийом пожалел его.
Посадка закончилась. Моряки подняли парус, который тут же подхватил утренний бриз. Шлюп отошел от берега, и, когда поднялась заря, он уже превратился в точку, уплывавшую к горизонту. Гийом вернулся к своим, и на душе у него было по-настоящему радостно, по– настоящему спокойно... В эту минуту Артур и Дагэ уже должны были вернуться в «Тринадцать ветров», и Элизабет смогла, наконец, обнять своего сына. На востоке еще пылал огонь маяка, и Гийом улыбнулся этому сияющему предзнаменованию...
Глава XIV
День рождения
«Решительно, любовь – это просто язва какая-то! – размышлял Гийом, идя по улицам Шербура. – Пырей, сорняк, который растет всюду, как ему вздумается, способный своими корнями-когтями разрушить любую стену».
Только что на пороге таверны «Кистр» он расстался со своим другом Жозефом Энгулем, с которым они вместе ужинали. Они давно не виделись, и, несмотря на традиционные и как всегда восхитительные устрицы и омары, Гийому так и не удалось вернуть прежнюю радостную и спокойную атмосферу, которая всегда царила за их столиком, если они трапезничали в знаменитой таверне с ее деревянными панелями на стенах, прокуренными, словно хорошая трубка. Жозеф уже не был прежним. Безнадежная любовь, которую он питал к госпоже де Бугенвиль, разрушала его по мере того, как горе подтачивало силы безутешной матери.
– Я знаю, что Флоре недолго осталось жить. Она тоже это знает, но не только не пытается этому помешать, а ждет этого, желает, надеется, – попытался объяснить он Гийому.
– Ведь у нее есть другие дети и муж, который ее обожает...
– Странно, не правда ли? И все же нам всем кажется, что она думает только о своем несчастном мальчике. У меня такое ощущение, будто Флора считает, что ни ее сыновья, ни ее муж в ней более не нуждаются, а вот Арман заблудился во тьме и все время зовет ее.
– А ты? Разве это повод посвятить ей всю свою жизнь? Мне отлично известно, что ты ее любишь, но ты почти не бываешь здесь, не живешь в своем доме, и твоя экономка уже подумывает от тебя уйти. Что же будет с тобой, когда подойдет к концу жизнь госпожи де Бугенвиль?
– Не знаю, что тебе ответить. Одно я знаю наверняка: я хочу быть с ней как можно дольше. Но потом...
Жест, которым Жозеф сопроводил последнее слово, позволял предположить что угодно, и Гийом нахмурился.
– Надеюсь, ты не собираешься пустить себе пулю в лоб на ее могиле? – иронично заметил он. – Это будет оскорблением для адмирала и для памяти этой восхитительной женщины. Не говоря уже о смехотворности такого поступка!
– Ненужная неразбериха, не так ли? Вот ты сейчас так красиво говоришь, но ты и сам наделал дел: твоя жизнь – далеко не пример благоразумия...
Тремэн охотно с этим согласился, признав даже, что людям трудно бороться с сюрпризами судьбы и особенно с порывами своего сердца.
– Я понимаю, что не мне читать тебе нотации, – произнес Гийом. – Моя любовь к Милашке-Мари, возможно, убила Аньес. А из-за нескольких часов заблуждений я потерял женщину, которую люблю, единственную, которая могла помочь мне забыть Мари... Ладно, поступай как знаешь, но все же вспоминай иногда, что у тебя здесь есть друзья, которым ты дорог!
На этом они расстались, не зная наверняка, когда же произойдет следующая встреча. Рано утром Жозеф Эн– гуль уезжал из Шербура на дилижансе. Гийом собирался ночевать в городе: ему предстояла встреча с мэром Пьером-Жозефом Делавилем. Поэтому он вернулся в старинную гостиницу «Герцоги Нормандские», переименованную в «Вильгельма Завоевателя», к которой он привык. Было уже поздно, но улицы, по-новому освещенные фонарями благодаря доктору Делавилю – отличным мэром он оказался! – оставались оживленными из-за больших строек, начатых Бонапартом.
В самом деле, одержимый идеей «чудес Египта», его циклопическими монументами и особенно искусственным озером Мёрис, расположенным на сорок пять метров выше уровня Средиземного моря, Бонапарт распорядился начать «работы фараонов», чтобы превратить то, что раньше называли «Королевским лугом», в последовательность водоемов и шлюзов, которые должны быть завершены большой дамбой. На строительстве трудились рабочие и солдаты двух полков. Все эти люди создавали в городе постоянное движение, к которому в этот день добавилось и всеобщее оживление из-за прибытия в порт американского корабля «Делавэр», чей звездно-полосатый флаг весело реял посередине рейда. Это судно доставило хлопок для недавно появившихся в этих местах прядильных фабрик: одна была расположена между Валонью и Негревилем и две – в Валь-де-Сер. Тремэн высоко ценил эти новинки, поскольку он всегда радел за развитие Котантена. Поэтому ему и предстояло встретиться у мэра с Филиппом Фонтенилла, владельцем прядильной фабрики, и обсудить вопрос о совместном использовании склада.
Гийому не хотелось ложиться спать. В этот первый сентябрьский день – все надеялись, что он принесет прохладу, – было так же жарко и душно, как в течение всего лета, которое чередовало знойные дни и грозы.
Вместе с грозами часто приходили и опасные шторма, как это случилось 20 июля. В тот день затонули многие суда в портах по всему побережью. В Булони же, несмотря на категорические возражения адмирала Брюи, из-за упрямства императора, пожелавшего устроить в открытом море смотр кораблям, с которых предстояло осуществить высадку в Англии, произошла настоящая катастрофа. Бонапарт – его еще не привыкли называть Наполеоном! – едва не утонул, а многие корабли с людьми и вооружением пошли ко дну.
Несмотря на такой трагический случай, все были бы рады хорошей грозе, и Гийом очень ее ждал. Развязав галстук, он шел к своей гостинице примерно на сто шагов позади мужчины, который двигался в том же направлении. Вдруг Тремэн увидел, как из темного утла выскочили два разбойника и набросились на мужчину. Один ударил его по голове, а другой принялся обыскивать карманы. Несчастный рухнул, не издав ни звука, но Тремэн заорал во все горло:
– На помощь! Грабят!
Он пустился бежать так быстро, как только позволяла его больная нога, но, разумеется, когда он оказался рядом с жертвой, бандиты уже исчезли.
Гийом не стал их преследовать, ведь это было бесполезно. Он опустился на колено, поднял голову мужчины и едва не уронил ее от изумления. Перед ним, несомненно, был его старый друг Франсуа Ньель, товарищ его детства в Квебеке. Именно на него только что напали разбойники!
К счастью, у канадца оказался крепкий череп, его только оглушили. Когда под присмотром Гийома его принесли в гостиницу, тот быстро пришел в себя благодаря кувшину холодной воды и стакану рома. Франсуа не слишком удивился, увидев перед собой лицо Тремэна.
– Смотри-ка, Гийом! Я не рассчитывал увидеть тебя так скоро! Ох, ну и досталось же мне! – проворчал он, пытаясь сесть. – У меня будет огромная шишка.
– Скажем так, она на подходе, – сказал Тремэн, ощупывая голову своего друга, – но надеюсь, что шишка не появится немедленно. Как ты оказался в Шербуре?
– Я приехал поздравить тебя с днем рождения! Ведь послезавтра тебе исполнится пятьдесят четыре года, верно? Мне исполнилось столько же три месяца назад.
– И ради этого ты прибыл из Лондона? Но как тебе это удалось? И почему я нахожу тебя здесь, а не у меня дома? Или мы подписали мир с англичанами?
– Нет, но я прибыл не из Лондона, а из Нью-Йорка на корабле, который стоит на рейде... и который отчасти принадлежит мне.
– Ты и американский корабль? Ведь ты же ненавидел этих людей почти так же сильно, как и я! Как это возможно?
– Это интересная история, но если ты хочешь, чтобы я ее тебе рассказал, то нам будет лучше устроиться в другом месте. Я снял номер в этой гостинице.
– Я тоже. У меня завтра дела в городе, поэтому я собирался здесь переночевать. Но если я правильно понял, то мои дела непосредственно касаются тебя.
– Возможно! Идем ко мне. Закажи холодного вина и несколько ломтиков паштета: я сегодня не ужинал...
Чуть позже, устроившись перед широко распахнутым окном, выходившим на ночное море, Франсуа Ньель, уже совершенно оправившийся, зажег трубку, последовав примеру своего друга, и начал свой рассказ об этом путешествии-сюрпризе.
– Когда два года тому назад я останавливался у тебя, я не рассказывал тебе о моем друге Джоне Доусоне, потому что я знал о той антипатии, которую у тебя вызывают янки. Я побоялся, что ты вспылишь и назовешь меня предателем. Но мы с Доусоном знакомы уже лет семь-восемь. Он торговец из Олбани, человек прямой, добрый и щедрый. Впрочем, его бабушка – уроженка Труа-Ривьер. Я встретился с ним в племени могавков, с которым я поддерживаю хорошие отношения из-за торговли мехами. А он их совсем не знал. Доусон впервые имел дело с индейцами и, естественно, не представлял, как за это взяться. В результате с него едва не сняли скальп к тому моменту, когда я оказался у вождя Хомобока. Разумеется, мне удалось его вытащить из этой передряги, и мы стали друзьями. Чтобы отблагодарить меня, Доусон предложил мне работать вместе с ним. Какое-то время я отказывался, опасаясь осложнений с английскими губернаторами. Но потом мне пришла в голову мысль: если тайно работать вместе с Доусоном, то я смогу обойти запрет на торговлю с другими странами, кроме Англии. Так как война с Францией возобновилась, то и остальная Европа оказалась для нас, парней из Квебека, под запретом. Это было настолько заманчиво, что я не устоял. Мы вместе купили корабль, загрузили его хлопком и отправили в Шербур, где у моего друга есть клиенты. И вот он, результат! «Делавэр» стоит в порту!
– Но как вам удается поддерживать отношения?
– Долина Гудзона – это удобный проход между Монреалем, где у меня контора, и Олбани, а, следовательно, и Нью-Йорком. Пусть озеро Шамплейн все еще контролируют англичане, и по нему пройти непросто, но у нас обоих есть ловкие ребята. Мне самому довольно часто удается бывать в Олбани, и я вот-вот стану действительно богатым человеком!
– Я очень рад этому, Франсуа, но, возможно, этим вечером денег у тебя стало меньше? Много у тебя украли?
– Деньги, которые были при мне, всего лишь несколько американских долларов. Крупные суммы остались на борту. Так я приглашен 3 сентября на твой день рождения в «Тринадцать ветров»?
– Конечно же, я возьму тебя с собой завтра. Но если твой друг Доусон на борту, может быть, стоит пригласить и его?
– Нет. Доусон остался дома. Но когда я узнал, в какой порт зайдет «Делавэр», я не смог устоять перед искушением встретиться с тобой. Доусон снабдил меня американским паспортом. Официально я Джефф Доусон, его кузен. Я проведу здесь несколько дней. За это время выгрузят хлопок и погрузят вина, шелка и другие товары прекрасной Франции. Ты даже не представляешь, как я счастлив! Снова увидеть «Тринадцать ветров»! Истинное счастье!
– Только «Тринадцать ветров»? Я тронут тем, что ты вспомнил о дне моего рождения, но... разве в твоем плане не нашлось местечка для Варанвиля?
Приятное лицо Франсуа под шевелюрой седеющих белокурых волос изменило цвет. Полное и розовое при обычных обстоятельствах, оно сжало кирпично-красным. Гийом понял, что задел его за живое и что воспоминания о Розе не стерлись из сердца его друга, оставшегося простым и наивным, несмотря на свои таланты торговца. Слишком взволнованный, чтобы говорить, Франсуа надеялся ограничиться застенчивой улыбкой, но все же пробормотал:
– Это правда. Глупость в моем-то возрасте, а?
– Возраст у нас одинаковый, и я такой же глупец, как и ты. Но только если ты хочешь поприветствовать Розу, тебе придется поехать в Варанвиль. Она у меня практически не бывает. Навещает баронесса исключительно мою дочь и моего внука, и ее визиты всегда коротки...
– Элизабет вышла замуж?
– Да... Вернее, и да и нет! Я все тебе подробно расскажу, потому что ты мне как брат, и такие авантюры случаются только со мной. Но чтобы закончить разговор о Розе, я добавлю, что ни ты, ни я – мы теперь ничего для нее не значим. В ее доме уже несколько месяцев гостит некий Ламориньер с сестрами. Мне кажется, что они решили остаться там навсегда. Все уверены, что дело закончится свадьбой... Не скрою, что я был бы в сотню раз счастливее, если бы она вышла за тебя, потому что ее нынешний избранник не внушает мне доверия. Неприлично вот так жить за счет дамы!
– Ты с ним знаком?
– Нет, я не захотел с ним встречаться. Впрочем, я больше не бываю в Варанвиле.
– Тогда ты не можешь судить о нем. Роза не из тех, сто ошибается в людях.
Тремэн восхищенно посмотрел на своего друга:
– Какой же ты человек! В тебе нет ни единой унции злобы, хотя тебе следовало бы инстинктивно ненавидеть этого прощелыгу!
– Отчего же? Ты тоже любишь Розу, но ты мне все так же дорог, – просто ответил Франсуа. – И я продолжаю считать, что ты ошибаешься: нельзя сражаться с врагом, уступая ему поле битвы. Лично я собираюсь поехать в замок и сказать то, что хочу сказать.
– Кто знает, может быть, тебя ждет успех, потому что ты ей очень нравишься. Но ты поедешь один. Там не только Ламориньер, а еще и Александр, сын Розы. Его всегда считали женихом Элизабет, и он не смирился с ее браком и не хочет более с ней встречаться. Теперь ты видишь, что наши отношения действительно стали сложными.
– Тогда расскажи мне об Элизабет, если ты хочешь, чтобы я все понял.
Стояла уже глубокая ночь, когда Гийом закончил свои излияния, которые Франсуа выслушал без особого удивления. Как и сам Тремэн, он с детства привык к трагическим событиям и опасностям. К тому же он знал, что его друг не нуждается в жалости. Поэтому Франсуа ограничился простым ответом:
– Если не считать оказанной чести, то эту историю удачей не назовешь, но у тебя достаточно широкие плечи, чтобы все это выдержать. И вокруг тебя хватает преданных людей. Кстати, как местные жители отнеслись к рождению ребенка, отца которого они никогда не видели?
– Куда лучше, чем я предполагал. Мне кажется, мы поступили так, как следовало.
В самом деле, после возвращения дочери Гийом поговорил с аббатом Годеном из Ла-Пернель и аббатом Бидо из Сен-Ва-ла-Уг. Он не стал оскорблять их требованием соблюдения тайны исповеди, а просто показал свидетельство о браке, выданное Элизабет аббатом Николя, кюре Вьервиля. Поэтому когда все увидели, что оба священника относятся к молодой женщине – истинному воплощению достоинства в черных или белых платьях – с уважением и дружбой, злые языки притихли. По смутным слухам, просочившимся за стены Шантелу, в округе поняли, что молодая мать несла на своих плечах груз судьбы августейшей, но трагической. И когда госпожа де ла Э-Гишмон – Гийом вспомнил, что это имя бальи де Сен-Совер дал своему протеже после бегства из Тампля – присутствовала на церковной службе, во взглядах, которыми ее провожали, было больше слез, чем иронии. Врожденная деликатность и сдержанность жителей Котантена проявились в полной мере. Их любовь к легендам и интересным историям была удовлетворена. А их сострадание и верность в горе были приняты с благодарностью. Люди из Сен-Ва оказались достойными собратьями жителей Сен-Пьера, которые во время Террора отправились целой делегацией выручать из тюрьмы Кутанса своего маркиза де Сен-Пьера, чтобы отвезти его домой. Потому что они его очень любили...
Любили в этих местах и «ребятишек» из «Тринадцати ветров». И если несколько ядовитых кумушек пытались, к примеру, в базарный день, почесать языками, всегда находился тот, кто затыкал им рот. Дурные слухи ни в коем случае не должны были дойти до капрала Пелуза – этого безбожника! – и пробудить его служебное рвение. Он и так все еще не переварил то, как его заставили освободить Гийома Тремэна.
Поэтому Элизабет прожила два летних месяца в покое и счастье от того, что она снова вернулась домой и могла возиться со своим маленьким Луи, который рос как на дрожжах. Ее немного тревожило отсутствие вестей от супруга, но ей хватало мудрости понять, что между ними море и может пройти очень много времени, прежде чем они снова смогут соединиться. Хотя бы в письмах! Иногда Элизабет говорила об этом, но ее отец, хотя сердце его разрывалось от сочувствия, продолжал хранить тайну.
Франсуа Ньель одобрил его. На месте Гийома он поступил бы так же. За такими разговорами время бежало быстро, и было уже очень поздно, когда мужчины все– таки решили немного поспать. Утром им предстояло заниматься делами, а потом их ждала дорога в дом «Тринадцать ветров».
* * *
День рождения Гийома был праздником семейным, разумеется, но на этот раз он приобрел чуть более торжественный характер. И прежде всего потому, что вся семья оказалась, наконец, в сборе, избавившись от враждебного присутствия Лорны, и даже увеличилась на одного человека, которого все обожали. Младенец хорошо себя вел и все время улыбался. Его называли Лулу, и с высоты своей колыбели он управлял всеми домочадцами, которые просто зацеловали бы его, если бы Элизабет и Гийом не наложили на это строгий запрет. Элизабет, ее братья, Потантен и Клеманс решили, что этот день рождения следует отпраздновать с двойной пышностью, так как годом раньше в отсутствие Элизабет ни у кого не лежала душа к праздникам. Впрочем, программа была довольно простой. Все начнется с торжественной мессы в честь Гийома в церкви Ла-Пернель, потом герой дня в компании лучших друзей отдаст должное блюдам, которые госпожа Белек готовила в течение трех дней на своей кухне, выгнав оттуда всех любопытных. Госпожа де Варанвиль, увы, приехать отказалась, сославшись на то, что ждет Александра. Ее сын должен был вернуться домой из Бретани, где недолгое время гостил у родственников. А вот госпожа де Шантелу пообещала быть: никакая сила в мире не помешала бы ей воспользоваться случаем и навестить «маленького принца», как она упорно продолжала называть младенца, несмотря на мольбы Гийома. И потом графиня решила слегка смягчить разочарование Гийома, которого не убедил предлог, придуманный Розой, хотя он, безусловно, был истинным. Все в «Тринадцати ветрах» отлично знали, что замужество Элизабет настолько глубоко ранило Александра, что юноша не желал находиться в ее обществе.
За праздничным столом должны были собраться мадемуазель Леусуа, доктор Анбрюн, Ронделеры, нотариус Лебарон и его жена, Кантены, Каласы и, разумеется, аббат Годен. А неожиданный приезд Франсуа Ньеля привел в восторг всю семью. Во-первых, потому, что его все любили и были рады снова его увидеть. А во-вторых, потому, что он привез два больших сундука с подарками. И не только для Гийома! Пусть виновнику торжества и досталась львиная доля в виде роскошной шубы из куницы, остальные меха предназначались для семьи. Были среди подарков и войлок, и кожа, расшитые яркими цветами индейскими женщинами, и фигурки из стеатита, выточенные эскимосами. Адаму достался потрясающий гербарий, в который вошли почти все растения Канады, и этот подарок заставил Гийома прослезиться, так как напомнил ему о детских вылазках в лес в компании индейца Коноки. Не забыл Ньель и о трех бутылках кленового сиропа, чтобы госпожа Белек смогла испечь блины и пирог, которыми он наслаждался в прошлый приезд. И снова, пробуя тягучую коричневую жидкость с ложки, хозяин «Тринадцати ветров» чуть не расплакался.
Когда солнце встало после сильной ночной грозы, прогнавшей жару, отмывшей пейзаж от пыли и наполнившей легкие свежим воздухом, каждый приготовился достойно отпраздновать пятьдесят четвертый день рождения Гийома Тремэна. И не только гости, но и все окрестные бедняки, которые отлично знали, что получат свою долю. Обычай, принятый среди дворянских семей Нормандии, требовал раздать бедным ровно столько, сколько было потрачено на прием гостей. После своей женитьбы Гийом всегда ему следовал. Причиной тому была не только его природная щедрость, но и память о его супруге, Аньес де Нервиль, благодаря союзу с которой его дети принадлежали к старинному дворянскому роду и несли в своей крови капельку крови Вильгельма Завоевателя. Поэтому к «Тринадцати ветрам» обязательно начнут стекаться бедняки этого уголка Котантена, заранее зная, что не уйдут с пустыми руками. Но придут они ближе к вечеру, чтобы не докучать хозяевам и не слишком бросаться в глаза. Причиной тому были природные стыдливость и деликатность тех, кому хорошо знакомо бремя действительно тяжелого существования.
День рождения удался на славу. Солнце приятно согревало, и в его ласковых лучах все прошло – ко всеобщему удовольствию – словно в прекрасном сне. На какое-то мгновение Гийому даже показалось, что он получит самый сладкий подарок. Когда большинство гостей уже уехали, а Потантен возле кухни руководил раздачей милостыни, провизии и сладостей, Тремэн задержался в саду вместе с мадемуазель Анн-Мари, Франсуа Ньелем и Пьером Анбрюном. Ему вдруг показалось, что он видит, как карета госпожи де Варанвиль въезжает в ворота... Но это не было иллюзией.
Охваченный радостью и убежденный в том, что Роза решила все-таки его поздравить, Гийом бросился навстречу, но он даже не успел открыть дверцу. Она распахнулась сама, и из кареты выскочил Александр, едва не наступив на ноги Гийому. Тому с трудом удалось скрыть свое разочарование.
– Я привез вам одного из ваших друзей, которого я нашел на дороге! Он ранен, но перед тем, как потерять сознание, он попросил меня отвезти его к вам, уверяя, что это вопрос жизни и смерти, – сказал молодой человек.
– Прошу вас, сходите за доктором Анбрюном! Он прогуливается в розарии, – сказал Гийом, поднимаясь в карету.
Действительно, на подушках лежал мужчина. Бледный, с закрытыми глазами, он дышал с трудом. На груди расплывалось пятно крови. Виктор Гимар выглядел так, будто умирает.
– Что он здесь делал и что могло произойти? – воскликнул Артур, прибежавший следом за отцом.
– Я не знаю. Александр сказал, что нашел его на дороге.
При звуке знакомого голоса раненый открыл глаза, а рот растянулся в слабой улыбке:
– Надеюсь, я... вовремя? Они еще не добрались сюда, верно?
– Кто «они», друг мой?
– Сент... Сент-Алин... и его лакей...
– Нет. А разве они должны быть здесь?
– Они... уже близко!
– Выходи и позволь мне его осмотреть! – вмешался в разговор Пьер Анбрюн, потянув Артура назад, чтобы самому подняться в карету. – Иди и распорядись, чтобы принесли носилки и приготовили комнату. Его нужно вытащить из этого ящика!
Артур, поймав взгляд своего отца, стрелой помчался на кухню, где слуги помогали Потантену и Клеманс раздавать подаяние. Их окружала галдящая толпа. Мажордом пытался освободиться от нищего, который вцепился в него мертвой хваткой и пытался рассказать о своих недавних несчастьях. Мужчина выглядел весьма живописно, и этот словесный поединок всех забавлял. Артур позвал Валантена и Сильвэна, чтобы они перенесли раненого, а потом отвел в сторону Лизетту, чтобы попросить ее приготовить комнату.
Они вместе выходили из служебных помещений, когда им под ноги с лестницы буквально скатилась маленькая, бедно одетая крестьяночка.
– Аннетт? Что ты здесь делаешь? – удивился подросток.
– О, господин Артур... Туда только поднялся ужасный человек.. Попрошайка... Он был с тем, кто так сильно ругается...
Сердце Артура пропустило один удар.
– Бегите за моим отцом, Лизетта! Скажите, чтобы шел быстрее и взял оружие! Моя сестра наверху вместе с малышом. Она в опасности. Я иду туда! Ах, да! Пусть схватят того человека, который ругается с Потантеном!
Схватив по дороге бронзовый подсвечник за неимением лучшего, Артур взлетел по лестнице и побежал еще быстрее, когда услышал приглушенный крик из спальни сестры. Он бросился туда и увидел ужасное зрелище: высокий и сильный мужчина держал Элизабет за горло. Несмотря на лохмотья, Артур сразу же узнал лакея, которого видел на берегу во Вьервиле. Ноги уже не держали молодую женщину, из ее горла вырывалось лишь слабое хрипение. Любивший петь песенки своему племяннику Адам, которого громила явно застал врасплох, и Белина с окровавленным ртом неподвижно лежали на полу.
У Артура от ярости потемнело в глазах. Бросившись к убийце, он изо всех сил ударил его подсвечником по голове, но не оглушил, а лишь поцарапал ему кожу. В этом человеке-горе было что-то первобытное. Но нападение Артура заставило его отпустить жертву. Бросив Элизабет, которая опустилась на пол с мягкостью тряпичной куклы, монстр повернулся к Артуру. Он растопырил пальцы, его губы исказила дьявольская усмешка.
Артур Тремэн был храбрым юношей, но тут он в ужасе отступил. В чудовище, надвигавшемся на него, не было ничего человеческого. Демон, тупое и злобное создание ада, которым двигало лишь желание убивать. Артур подумал, что, возможно, ему повезет, он сумеет выбраться в коридор, или отец войдет в комнату. Вот только завороженный пристальным взглядом чудовища, он уже не понимал, в какой части комнаты находится, и, споткнувшись о низенькую скамеечку, упал на спину. С победным рычанием убийца бросился на него. Артур почувствовал запах застарелой грязи и пота, под весом нападавшего у него перехватило дыхание. Он едва не потерял сознание, когда его грудь неожиданно освободилась от тяжести, а в ушах раздался настоящий рев. Из поля его зрения исчезло ужасное лицо с выпученными глазами, и Артур увидел Франсуа Ньеля и одного из лакеев, которые пытались оттащить от него огромную тушу.
– Ты цел? – спросил Франсуа, протягивая ему руку и помогая встать на ноги.
– Цел! Но как вам это удалось? У этого парня медвежья сила.
– Именно поэтому я с ним и обошелся, как с медведем, – ответил канадец, указывая пальцем на поверженное чудовище: между его лопаток торчал охотничий нож.
– Благодарю вас, господин Ньель, от всего сердца благодарю! А что с остальными? О боже, Элизабет! Он ее убил.
В комнате, где сразу стало много народа, Артур поискал глазами сестру. Он увидел, как Гийом поднял дочь на руки и отнес на кровать. Тем временем мадемуазель Леусуа приводила в чувство Белину. Адам уже очнулся и теперь помог брату сесть.
– За Элизабет не волнуйся. Она дышит. Ты-то сам в порядке?
– Теперь уже лучше, спасибо. Я бы только чего-нибудь выпил. А ты как? Когда я вошел, тебе было не слишком хорошо!
– Этот ужасный человек уложил меня ударом кулака в челюсть. Но это пустяки. Как же я испугался, когда увидел, что он подошел к колыбели! Потому что он пришел за Лулу... за нашим Лулу! – простонал Адам и разрыдался. У него сдали нервы.
Но никто серьезно не пострадал. У Элизабет посинела шея, и ей было трудно глотать. У Белины вскочила шишка на голове. Губы Адама распухли. Но доктор Анбрюн, оставивший ненадолго Гимара, чтобы заняться остальными, ничего серьезного не нашел. И все-таки Артур никак не мог успокоиться.
– А тот, другой? Отец, вы схватили другого? – спросил он Гийома, который никак не мог решиться отпустить руку своей дочери.
– Разумеется! Спасибо малышке Аннетт, мы его не упустили. Александр, Дагэ и его конюхи набросились на него вместе с этими несчастными людьми, среди которых осмелились затесаться эти два злодея, чтобы проникнуть в усадьбу. Они помешали ему уйти, встав перед ним стеной. Теперь Сент-Алин в кипятильне[22]22
Маленькое помещение, расположенное обычно рядом с прачечной, где стояли большие котлы, в которых два раза в год кипятили белье. (Прим. автора.)
[Закрыть] и под надежной охраной, можешь мне поверить! Мы скоро к нему пойдем.
– Что вы с ним сделаете? Убьете?
– Сначала мы будем его судить! Мне не по душе хладнокровное убийство человека, даже такого дьявола, как он.
– А мысль отпустить его, чтобы он продолжал вредить, вам нравится? – грубо поинтересовался Артур.
– Нет, что ты! Он причинил слишком много зла.
Сент-Алин причинил его намного больше, чем Гийом мог представить себе в эту минуту! Позднее, перевязанный и накормленный Виктор Гимар, рана которого оказалась серьезной, но менее опасной, чем они думали вначале, а слабость была связана с потерей крови, сумел многое рассказать об этом страшном персонаже.
Тремя днями ранее, когда Гимар возвращался в министерство после инспекции собора Парижской Богоматери, где велись большие работы по подготовке к коронации, он встретил в вестибюле инспектора Паска.
Инспектор, с которым Гимар поддерживал вежливые, но прохладные отношения, вдруг страшно обрадовался встрече. Паск взял Гимара под руку и повел прогуляться по набережной, не спрашивая его мнения на этот счет.
– Вы как будто интересуетесь той молодой женщиной, которую я арестовал в сентябре прошлого года у Квентина Кроуфорда? – Паск сразу приступил к делу. – Кажется, ее звали мадемуазель Тремэн?
– Да, я это признаю, – ответил Гимар, поколебавшись немного, потому что он не знал, насколько можно доверять этому молчаливому и замкнутому человеку. – Но вот уже почти год, как у меня нет о ней известий.
– Зато их получил господин Фуше, и я должен сразу вам сказать, что она в опасности.
Действительно, этим утром курьер принес анонимное письмо, адресованное лично министру. Там все было изложено очень подробно: бракосочетание с принцем в церкви Вьервиля, выход на свободу из Тампля благодаря милости Бонапарта, жизнь в Байе у госпожи де Вобадон, отъезд Луи Шарля благодаря помощи шевалье де Брюслара и приходу английского фрегата, возвращение молодой женщины в окрестности Сен-Ва-ла-Уг и наконец рождение ребенка мужского пола, оставшегося единственной надеждой для сторонников герцога Нормандского, потому что сам герцог погиб в Англии.
