Текст книги "Изгнанник (L'Exilé)"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
– Ребенок на подходе, сударь?
– Нет, Белина. Мисс Тримейн не рожает. Это просто истерический припадок вследствие сильного испуга.
– Если не считать этого, то ее физическое состояние кажется тебе удовлетворительным? – поинтересовался Гийом.
– Оно обычно для женщины, перенесшей нервный припадок.
– Не возникнет ли проблем во время родов?
Пьер Анбрюн спокойно опустил рукава рубашки, Лизетта помогла ему надеть сюртук.
– Бояться нечего, – очень тихо произнес он. – Никаких родов не будет. Мисс Тримейн никогда не была беременна... Разве что в своем воображении. Идем, мы поговорим внизу! Будет лучше, если она нас не услышит.
Глава VII
Артур принимает решение
Стоя на коленях перед камином, Гийом мешал пепел и угли, словно сердился на них.
– Не беременна! – процедил он сквозь зубы. – Ты уверен, что не ошибся? Ведь... у нее были и остаются все признаки. Ты видел ее живот?
– Он не слишком велик для девятого месяца! Я знаю, что некоторые женщины могут оставаться очень худенькими, утягивая себя корсетом, но не беспокойся: в любом случае в животе ничего нет!
– Тогда как ты объясняешь ее состояние? Я спрашивал ее камеристку: у Лорны была тошнота, отвращение к пище, месячные прекратились, она прибавила в весе...
– Главное в том, что она испытала ужасный шок в ту ночь, когда в «Тринадцати ветрах» начался пожар. Прибавь к этому яростное желание забеременеть от тебя. Ты никогда не слышал о мнимой или истерической беременности?
– Слышал. У животных...
– С женщинами тоже такое случается. Лорна тому доказательство! Заметь, я не требую, чтобы ты мне поверил. Ты и сам скоро поймешь, в чем дело. Можешь стоять на часах у ее двери хоть до Пасхи, хоть до Троицы, и крик младенца тебя не потревожит...
Врач сделал глоток кофе из чашки, которую ему принесла Клеманс, посматривая на Гийома, который наливал себе приличную порцию яблочной водки. Анбрюн не удержался от смеха.
– Неужели тебе в самом деле нужно себя взбодрить, чтобы пережить эту новость? Ты же должен быть доволен! Да здравствует свобода!
– О, я рад! Мне просто нужно немного выпить, чтобы поверить в это и доказать себе, что я не сплю. И чтобы перенести шок есть радости, которые убивают!
– Полагаю, что ты достаточно крепок, чтобы пережить эту. Тем более что ты теперь не обязан на ней жениться. Разумеется, ей придется здесь остаться еще на некоторое время. Она очень нуждается в уходе... Да и война не облегчает путешествие в Англию.
– Это как раз меня не беспокоит. Есть способы пересечь Ла-Манш без особого риска. И, разумеется, я буду сопровождать ее, если она решит вернуться домой.
– Будь осторожен! Ты можешь оказаться в тюрьме. Она тебе отомстит.
– Наверняка. Но я сумею этого избежать. Но скажи мне, как ты собираешься вернуть ей здоровье и нормальный внешний вид?
– Надо воздействовать на нервы, только на нервы. Я дам ей валериану, боярышник и еще немного опиума. Кстати, я только что дал его твоей племяннице. Будет лучше, если она поспит. Я бы прописал ей курс оздоровительного сна с перерывами только для еды, которая восстановит ее силы. Возможно, ее стоит перевезти ко мне...
– Думаю, об этом лучше забыть. Если Лорна проснется не здесь, она способна поднять на ноги весь Сен– Ва, обвиняя меня в том, что я от нее отделался.
– Ты, несомненно, прав, – согласился Анбрюн после короткого раздумья. – Я буду навещать ее каждый день и пришлю к тебе моего молодого помощника Гасьена. Он быстро учится и уже многое умеет. Необходимо следить за ходом моего лечения.
Анбрюн встал, потянулся всем своим огромным телом и проворчал:
– А теперь пойдем, посмотрим на нее, и я поеду! Воспользуюсь случаем и прочту небольшую лекцию твоим домочадцам, чтобы объяснить им ситуацию. Соберешь всех, пока я буду наверху?
– Я сам могу им рассказать.
– Нет, лучше это сделать мне. Слухов об этой беременности и без этого достаточно. Все обитатели этого дома должны знать о произошедшем. Завтра утром я навещу мадемуазель Леусуа, чтобы вести ее в курс дела. В любом случае не стану скрывать от тебя, что я рад такому неожиданному решению проблемы... Хотя для Элизабет это ничего не меняет... и для госпожи де Варанвиль тоже!
– Напротив, это многое меняет! Элизабет узнает, что та, кого она так ненавидит, никогда не станет здесь хозяйкой. Что же касается Розы...
– Если ты надеешься, что она упадет в твои объятия с криком: «Боже, какое счастье!», то ты ее не знаешь. Она слишком гордая, слишком чистая, слишком честная для этого! По сути, для нее важно лишь то, что по твоей милости Лорна могла оказаться беременной. А с этим уже ничего не поделаешь! Поэтому не торопись трубить победу!
– Мне казалось, что ты мой друг, – с горечью пробормотал Гийом.
– Кто, кроме друга, может тебе сказать об этом? Пусть пройдет время. Продумай о том, что тебе сначала надо убедить мисс Тримейн вернуться в Англию. Мы оба ее знаем и понимаем, что это случится не завтра!
Увлеченные разговором, они не услышали, как кто-то тихонько постучал в дверь библиотеки. Только подойдя к ней, мужчины увидели на пороге Китти. Она покраснела под взглядами двух пар мужских глаз.
– Прошу меня простить, – прошептала она, – но я хотела бы поговорить с господином доктором.
– Разумеется, Китти! Входите! – пригласил ее Гийом. – Я пока соберу всех наших. Вы присоединитесь к нам в вестибюле.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
– Итак, мисс? – Анбрюн указал камеристке на стул. – Что вы хотите мне сказать?
– Я хотела бы, чтобы вы рассказали мне, что там, внутри, – сказала Китти, вынимая пузырек из кармана фартука.
– Если верить тому, что там написано, то это флердоранжевая вода.
– Это не так.
Китти быстро рассказала историю о флаконе в серебряной оплетке, о своей тревоге и возникшем подозрении; о том, как она заменила содержимое флакона, и историю прошедшего вечера.
– Я испугалась, – закончила Китти свой рассказ. – Это может быть опасная жидкость. Возможно, даже яд...
– В любом случае вы поступили правильно, – одобрил ее поступок врач, принюхиваясь к содержимому пузырька. – Я вам скажу, что это такое. Но у меня есть одна идея...
Спустя час в доме снова воцарилась тишина. Лорна спала глубоким сном, за ней присматривала Китти, которую Белина должна была сменить на рассвете. Все остальные разошлись по спальням, чтобы поспать хотя бы несколько часов. Их ждал крепкий спокойный сон, который приносит облегчение, наступившее после долгих месяцев тревоги и принуждения. Больше других радовались Потантен, Клеманс и мальчики, особенно последние, потому что теперь им можно было не думать о мрачных планах похищения ребенка, придуманных Артуром. Следующее утро будет утром радости, потому что теперь они могли надеяться на возвращение Элизабет. Возможно, это случится весной, когда море успокоится, и путешествие для Лорны станет более удобным и безопасным. Для Артура и для Адама будущее, освобожденное от грозной тучи в виде младенца, представлялось абсолютно ясным: у Лорны не останется причин цепляться за «Тринадцать ветров». Она сможет вернуться в Англию, выйти замуж за своего герцога... И вместе с Элизабет к семейному очагу Тремэнов вернется счастье.
Но двое обитателей дома спать не легли, отлично понимая, что им не найти покоя из-за обуревавших их эмоций.
Господин Брент, наверное, был единственным в доме, кто не испытывал радости. Глубоко и безнадежно влюбленный в Лорну, он желал счастья прежде всего ей, пусть даже оно и зависело от Гийома Тремэна. Все те недели, пока Лорна верила, что носит под сердцем ребенка, пока она считала себя достойной стать хозяйкой этого дома, Брент пытался смягчить настрой своих учеников и окружить молодую женщину вниманием и нежной заботой, насколько она это позволяла. Постепенно англичанин свыкся с мыслью о том, что мисс Лорна станет супругой Гийома, хозяйкой «Тринадцати ветров», а он, за неимением лучшего, будет воспитывать ее ребенка, которому потребуется все его внимание, когда Артур и Адам станут слишком взрослыми и отправятся учиться в Париж Это означало, что Брент долгие годы проживет в этом углу Котантена в тени той, которую он обожал. А уж если бы пара примирилась, то малышей могло быть и больше!
Но все его мечты рухнули в эту октябрьскую ночь. Диагноз доктора Анбрюна обрушился на его голову, словно приговор. Рано или поздно Лорна покинет дом «Тринадцать ветров», и он, Джереми, окажется перед жестоким выбором: навсегда разлучиться с той, которая его очаровала, или же последовать за ней и отказаться от места, которое подходило ему по всем статьям. Дело в том, что после приезда в «Тринадцать ветров» вместе с Артуром Брент чувствовал себя своим в этом теплом доме, где вещи и люди вполне соответствовали его вкусам... И всю эту долгую осеннюю ночь молодой англичанин плакал, потому что в любом случае ему придется очень нелегко.
Мысли Гийома были совершенно другими. Он стоял перед открытым окном, сложив руки на груди и опираясь на раму, не обращая внимания на брызги дождя и порывы ветра, хлеставшие его лицо. Душа Гийома ликовала. Хозяину «Тринадцати ветров» казалось, что льющаяся с неба вода смыла с его души всю злобу, все сомнения, все нездоровые мысли, которые царили в ней после отъезда его любимой дочери. В его сердце не осталось ненависти к Лорне. Он перестал видеть в ней особо опасного врага, она стала для него жертвой. Молодая женщина в большей степени, чем он, попала в западню природы, ведь у нее были все основания считать себя беременной. Поэтому теперь Гийом хотел помочь ей пережить это время, которое, как он догадывался, будет для нее полным мучений и унижения. И в жестокой наивности мужчины, который не любит, он планировал окружить ее почти братским вниманием, семейной любовью. Ему даже в голову не приходило, что такая гордая и страстная женщина увидит в этом лишь оскорбительную жалость... Но ему было так приятно думать, что они, наконец, смогут сложить оружие и – наивысшее наслаждение для прирожденного строителя! – восстановить семью, надеясь на прекрасное будущее.
Где-то на востоке петух криком приветствовал наступающий день и вернул Гийома к размышлениям о той, о ком чувство долга и чести не позволяло ему думать до этой ночи освобождения от своих обязательств. Петух был хрипатым, ночь – черной, как чернила каракатицы, но Гийому казалось, что за мрачными тучами, истерзанными бурей деревьями и яростными струями ливня он видит, как встает сияющая и горячая заря, сверкающая, как волосы Розы, освещая юную весну, такую же зеленую, как ее глаза... Роза! Как будет радостно снова увидеть ее, возобновить разорванные связи, постараться очень бережно, с немыслимыми предосторожностями снова завоевать ее... Она была так близка к тому, чтобы отдаться ему в прошлое Рождество, когда приезд Лорны все разрушил. Разумеется, ему придется подождать. Пьер Анбрюн был прав, но снова надеяться, мечтать – уже это было чудом!
Гийом не виделся с ней после возвращения из Парижа. Хотя он поехал прямиком в Варанвиль, не заезжая в «Тринадцать ветров», чтобы как можно быстрее облегчить тревогу и угрызения совести, которые Роза испытывала с момента побега Элизабет из ее дома. Но к огромному разочарованию Гийома, в замке он нашел лишь Мари и Фелисьена Гоэлей. Баронесса, ее дочери и даже старая госпожа де Шантелу только что уехали в Кутанс, куда их позвал родственник, не желающий умирать, не попрощавшись с ними.
– Они там, конечно, останутся на какое-то время, – сказала тогда Мари. – Госпожа баронесса так давно туда не ездила! Всегда приятно снова встретиться со старыми друзьями...
История про старых друзей совершенно не понравилась Гийому. Во времена помолвки Розы с Феликсом де Варанвилем он слышал, как госпожа де Шантелу от всего сердца жалела «этого несчастного барона де Ламориньера», который, если ей верить, был влюблен в Розу еще с той поры, когда она была подростком, хотя «все девушки Кутанса были от него без ума». Гийом по себе знал, какова сила детской любви, когда ее вновь обретают в зрелые годы. Поэтому он бы дорого заплатил за то, чтобы узнать, живет ли этот Ламориньер в Кутансе, свободен ли он, женат или овдовел. Но в его ситуации он не считал себя вправе задавать подобные вопросы. Теперь же Тремэн сгорал от желания сделать это и мгновенно принял решение: к дьяволу советы! К дьяволу благоразумие и условности! Утром он отправится в Варанвиль. Он никому ничего не скажет, разумеется, но ему необходимо увидеть Розу, поговорить с ней и попытаться понять, изменило ли что-то в ее сердце пребывание в Кутансе. И потом, он так хотел рассказать ей о том, что произошло с Элизабет! Как и он сам, Роза будет не слишком рада, но судьба девушки, без сомнения, найдет отклик в ее сердце, благородном, гордом и нежном.
Рассвет принес сильный северо-западный ветер, который прогнал тучи и очистил небо. Оно было ясным, голубым, пятна пожелтевших листьев радостно кружились под порывами ветра. Гийом обожал такую погоду. Насвистывая какую-то мелодию, он сам оседлал Сахиба, сел в седло и легкой рысью направился к Валь-де-Серу. Прогулка до Варанвиля была очаровательной. Она, словно источник молодости, освежила измученную душу Тремэна. Ему вдруг показалось, что он помолодел на десяток лет. И как же это было приятно!
Когда показался маленький замок, такой знакомый и приветливый среди осенней листвы, Гийом пустил коня галопом, чтобы преодолеть, как он это делал всегда, ров и густую живую изгородь из ежевики, орешника и молодой акации, за которой расстилалась все еще зеленая лужайка. Было так забавно миновать ворота и главную аллею! Сахиб и сам Гийом обожали это упражнение, немного опасное. Это была их обычная манера появляться в Варанвиле и выманивать на улицу либо малышек и их гувернантку, либо саму Розу.
Она увидит, что Гийом снова вернулся к своей привычке прошлых радостных времен, догадается о том, что произошло нечто важное, нечто очень приятное... И тогда Гоза выбежит ему навстречу!
Но никто не вышел из дома, кроме старого управляющего Варанвиля Фелисьена Гоэля, опирающегося на трость и не выпускающего изо рта свою длинную трубку с мундштуком. Он, разумеется, поспешил навстречу гостю.
– Как радостно, господин Гийом, видеть, что вы вернулись к прежним забавам. Дела у вас пошли на лад?
– Да, Фелисьен, все стало намного лучше, хотя до идеала еще далеко. Но отчего я никого не вижу? Надеюсь, госпожа баронесса вернулась?
– Э, нет! Позавчера мы получили письмо, в котором сказано, что она останется еще на некоторое время в Кутансе, чтобы успеть нанести многочисленные визиты. Но идемте же на кухню! Мари не простит мне, что я принимаю вас вот так, на лужайке.
Чтобы не огорчать этих милых людей – для него они были старыми друзьями! – Гийом согласился, но сердце у него сжалось. Без Розы замок, каким бы приятным он ни казался, был всего лишь пустой раковиной.
Он был настолько разочарован, что единственным его желанием было вскочить в седло и галопом умчаться прочь. Долгая прогулка верхом была для него лучшим успокаивающим средством, когда он гневался, был чем– то недоволен или просто пребывал в дурном расположении духа. На этот раз Гийом чувствовал себя откровенно несчастным, хотя он и пытался вразумить себя: да, Розы нет дома, жаль, конечно, но она же вернется... Увы! Внутри его тоненький голосок, вредный и жестокий, нашептывал ему: вполне вероятно, что вовсе не друзья удерживают ее в Кутансе, а всего лишь один друг...
Подавая ему горячий яблочный сидр и жаркое, Мари Гоэль посыпала солью эту рану; заявив, что очень приятно видеть, как «госпожа Роза наконец-то весело проводит время».
– Вы полагаете, что находиться здесь ей настолько неприятно? – не удержался от замечания Гийом. – До недавнего времени ваша хозяйка выглядела вполне довольной своим положением.
– Бедняжка думает только о других, добрая душа! А после смерти господина Феликса у нее было больше несчастий, чем радостей. Особенно прошлой зимой, когда мы так испугались за нашего Александра! Разумеется, она любит свою семью, свое поместье и всех нас, но временами я думаю: достаточно ли этого для молодой дамы?
– Она уже не настолько молода! – прервал ее муж, подмигнув Гийому. – Госпоже баронессе тридцать пять лет, если я правильно считаю!
– Нет, ты считаешь неправильно! Тридцать пять лет! Во-первых, это немного, а во-вторых, это не имеет значения, когда речь идет о госпоже Розе. Она всегда будет молодой... И потом, мне кажется, что она с каждым годом становится все красивее.
– Вот те раз! Ты ее любишь, как свою собственную дочь, моя старушка Мари. Ты смотришь на нее любящими глазами.
– Пожалуй, именно они и самые зоркие, – задумчиво проговорил Гийом. – Вы правы, Мари. Всякий раз, когда я снова вижу госпожу де Варанвиль, она мне кажется еще более красивой, чем прежде. Она просто излучает сияние.
– Вот тут я соглашусь, – заявил Фелисьен, вставая, чтобы выбить трубку о каминную доску. – Только я предпочитаю, чтобы она – как это вы сказали? – излучала сияние здесь, у нас, а не в городе. Разве тебе, Мари, понравится, если она вернется в замок с воздыхателем, одним из этих никчемных господ? Нам хватает и господина Франсуа, господин Гийом, с которым вы подружились у дикарей. Он настолько потерял из-за нее голову, что мы думали, что он вообще никогда не вернется к себе на родину. А я вот что скажу: все эти долгие визиты, эти праздники, эти городские развлечения совершенно не для нее.
– Это же надо! Дожить до такого возраста и болтать такие глупости! – проворчала Мари. – Госпожа Роза просто немного развлечется, она же не собирается снова замуж! Она на это не способна, если только не...
Мари замолчала на середине фразы, покраснела как рак и, чтобы избежать взглядов обоих мужчин, начала убирать со стола. Но ни Гийом, ни ее муж не собирались требовать от нее продолжения. Фелисьен спрятал улыбку в усах, а гость встал и начал прощаться. Он чувствовал себя немного успокоенным. Есть такие слова, которые приносят больше пользы, чем долгие речи. Или он полный дурак, или Мари хотела сказать, что только он, Гийом Тремэн, может заставить вдову своего лучшего друга отказаться от одиночества. Но это было всего лишь мнение Мари Гоэль. Разделяла ли это мнение Роза или Ламориньеру удалось переубедить ее?
Пытаясь найти разнообразные ответы на свои вопросы, Гийом решил не возвращаться прямиком в дом «Тринадцать ветров», а сделать большой круг и посмотреть, как идут работы в доме каторжника. Пусть одна забота прогонит другие. Рабочие начали там работать уже дней десять назад. Впрочем, сделали они это не без отвращения. После дела мадемуазель Може и трагического конца разбойничьей банды, этот дом пользовался достаточно плохой репутацией. Действительно, уже более сорока лет судьбы сменявших друг друга его обитателей подтверждали недобрые слухи. Сначала Альбен Периго, влюбленный в юную Матильду Амель, которая позже стала матерью Гийома, был приговорен к каторжным работам за преступление, которого он не совершал. Он в одиночку решил наказать истинного убийцу и предпочел утонуть вместе с ним в зыбучих песках. Именно Альбен Периго, сам того не желая, дал название этому дому. Потом там жила Аньес де Нервиль до свадьбы с Гийомом, пока по ее приказу сносили отцовский замок. Затем ее сменит Габриель, последний слуга де Нервиля, которому Гийом и Аньес предложили пожить в доме. Габриель был страстно, мучительно влюблен в молодую женщину и даже последовал за ней на эшафот. Потом дом заняла Адель Амель, кузина Гийома. Она скрывалась там под именем Элали Може под черной вуалью, запятнанной кровью ее жертв.
Нет, Гийому было непросто добиться того, чтобы в старом доме начали ремонт! Ему потребовалось упорство, уговоры, несколько золотых монет и даже святая вода, которой кюре из Морсалина окропил внешние и внутренние стены здания, чтобы помочь человеку, на щедрость которого он мог рассчитывать в случае необходимости. После этого дела пошли достаточно гладко. Строители хотели не только подушить хорошую плату, но и поскорее убраться из этих мест. Крышу починили, поставили новые замки и отремонтировали деревянные украшения, сильно попорченные обысками и теперь нуждавшиеся в покраске. Предстояло еще поменять обои, поставить новую мебель, чтобы в этом доме снова можно было жить.
Гийом подъехал к дому и нашел Барбаншона, старшего плотника из Сен-Ва. Тот отдыхал, подкрепляясь хлебом и сыром и сдабривая еду сидром. Он любезно предложил Тремэну разделить с ним трапезу.
– Даже если бы я и хотел, то не смог бы проглотить ни крошки, – отказался Тремэн. – Я только что из Варанвиля, Мари Гоэль накормила меня досыта.
– Ей трудно отказать, – засмеялся Барбаншон. – Но если вы вернетесь домой сытым, то рассердится Клеманс!
– Истинная правда! По-моему, работы продвигаются неплохо, а? Что скажете? – спросил Гийом, слушая симфонию звуков, создаваемую рубанками, пилами и топорами.
– Надо сказать, что вы все для этого делаете, господин Гийом. Работу, за которую хорошо платят, найти непросто... Но мы с вами знакомы давно, поэтому вы позволите задать вам вопрос?
– Если бы я держал пари на ваш вопрос, я бы наверняка выиграл. Вы хотите знать, зачем я трачу столько сил на старое здание с такой дурной славой. Верно?
– Точно так! У всех этот вопрос вертится на языке, но никто не осмеливается вас спросить об этом.
– И зря! Видите ли, мастер Барбаншон, я всегда любил этот дом. Моя покойная супруга тоже его любила, и мои дети относятся к нему так же. Именно поэтому дом принадлежит теперь моей дочери. Мне бы очень хотелось, чтобы о печальном эпизоде с мадемуазель Може все поскорее забыли. Пусть лучше все вспомнят о других обитателях дома: они жили здесь честно и пользовались всеобщим уважением.
– Вы говорите о семье Периго, бывших управляющих де Нервилей? Вы правы, они были хорошими людьми!
– Счастлив это слышать от вас! Я был знаком лишь с Альбеном, последней жертвой, и к тому же недолго. Но он не только спас мне жизнь, увлекая графа за собой в зыбучие пески, но был дорог сердцу Матильды, этой святой женщины, моей матери. Поэтому я и восстанавливаю этот дом! Теперь, когда с вами об этом заговорят, вы сможете ответить.
– Я предполагал что-то в этом роде, но решил, что лучше спросить! Вы делаете этот дом намного лучше... И не я один так думаю.
– Что вы хотите этим сказать?
– О, ничего такого! Мы об этом говорили в прошлое воскресенье после мессы, я, Луи Кантен и Жан Калас, когда все втроем ели блины в трактире. Больше никого не было, поэтому мы поговорили начистоту...
– И что же? – спросил заинтригованный Гийом.
– А вот что! Мы ваши друзья, и вы давно об этом знаете. Последнее время все только и делали, что болтали о вашей племяннице-англичанке, которая у вас живет... И еще об Элизабет. Говорят, что ваша дочка уехала из-за прекрасной дамы, которую она видеть не могла.
– Это правда! – признал Гийом, который почти не сомневался, что обо всех событиях в доме «Тринадцать ветров» станет известно в округе, несмотря на все предосторожности. – Вам всем известно, что Элизабет – девушка с характером. Она не хотела жить под одной крышей с мисс Тримейн, а так как из-за войны мою племянницу трудно отправить обратно в Англию, я был вынужден позволить дочери дожидаться перемен к лучшему в монастыре.
Широкая, чуть торжествующая улыбка озарила лошадиную физиономию старшего плотника.
– А так как вам совсем не по душе, что она далеко от вас, поэтому вы отдали ей дом каторжника и теперь отделываете его для нее. Мадемуазель Элизабет сможет в любой момент поселиться здесь с людьми из «Тринадцати ветров» или... с мадемуазель Анн-Мари! Так ведь?
Тремэн торопливо ухватился за соломинку, протянутую ему с потрясающей наивностью.
– Именно так! Но пусть это останется между нами!
– Договорились, месье Гийом. Вы правильно сделали, что доверились мне! Мы втроем сможем заткнуть рты кумушкам, если представится такой случай! Что до меня, то я вам так отделаю этот дом, что он станет красивее любого поместья. Дом каторжника будет достоин герцогини Нормандской!
Последние слова поразили Гийома, и он, взволнованный, поторопился уехать. Местные жители всегда будут удивлять его чувством собственного достоинства, соблюдением приличий, естественной щедростью и этой странной способностью употреблять изумительные сравнения, не подозревая о том, что они могут оказаться правдой. Герцогиня Нормандская! Брак дал Элизабет право на этот престижный титул! Самому Гийому это даже в голову не пришло, а ведь это было правдой. В его памяти эхом отозвались слова принца, как будто принесенные усилившимся после недолгого затишья ветром, которые он произнес во время их встречи в парке особняка Матиньона:
– Четверо свидетелей могут подтвердить, что я Луи Шарль Французский, герцог Нормандский... взял в жены Элизабет Матильду Тремэн перед Богом и перед людьми.
Некоторое время Тремэн чувствовал себя настолько ошеломленным, что придержал Сахиба, чтобы конь пошел шагом, и погладил его по шелковистой шее. Его задумчивый взгляд устремился к церкви Сен-Ва и старому кладбищу, где вечным сном спали его предки по материнской линии. Там лежал его дед, Матье Амель, которого Гийом знал лишь по рассказам матери. Что думает в своем вечном покое старый солевар, видя, как его кровь честного, достойного и смелого человека, верного Богу и королю, соединилась с кровью этого самого короля? Титулы, которые получила Элизабет вследствие этого неожиданного союза, могли вскружить голову даже пребывающим в раю. Но, несомненно, Матье Амель, как и сам Гийом, думал, что самое важное – это не титул короля, не титул дофина, а титул герцога Нормандского, не имевшего равных для жителей этих мест. Первыми его носили предки-викинги, Роллоны, Роберы и так до Вильгельма, по прозвищу Ублюдок, но ставшего Вильгельмом Завоевателем, перед которым склонилась Англия, побежденная и никогда от этого не оправившаяся.
Разумеется, речь шла исключительно о моральной уверенности. Официально Луи Шарль был мертв. Его признание всем народом представлялось достаточно сомнительным, но Гийом в глубине души и не желал, ради счастья своей дочери, чтобы трон стал третьим в их браке. Пусть лучше принц живет в тихом уголке под менее звучным именем. Бонапарту не удалось прекратить разговоры о спасенном наследнике престола. Франция его обожала, и для претендента было бы куда лучше жить в тиши какого-нибудь замка в сельской местности, особенно если появятся дети. Гийом, со своей стороны, был готов найти идеальное место, заплатить за него из своего кармана. Дом каторжника был всего лишь крайним средством, остановкой на невероятно рискованном пути, на который вступили юные супруги. На самом деле именно для молодого человека предназначал Гийом этот старый отремонтированный дом, чтобы он мог стать для него приютом в случае необходимости, а Тремэн при этом не нарушил слова, данного Первому консулу. Что же касается Элизабет, то, возможно, она вскоре сможет – с Божьей помощью! – возвратиться к семейному очагу.
Вернувшись в «Тринадцать ветров», Гийом увидел у постели Лорны Пьера Анбрюна. Находясь под воздействием лекарств, молодая женщина послушно ела легкую пищу, которой ее кормила Китти. Лорна выглядела расслабленной, она почти улыбалась и жаловалась лишь на то, что ее хотят накормить, когда она почти засыпает.
– Нужно поесть, если вы хотите вернуть ваше отменное здоровье, – отвечал ей врач. – Когда вы все съедите, мы оставим вас в покое и вы сможете поспать... во всяком случае, до вечера!
– Ты долго собираешься держать ее в этом состоянии? – с тревогой поинтересовался Гийом, когда мужчины спускались по лестнице на первый этаж.
– Думаю, дней десять. Нужно, чтобы ее разгулявшиеся нервы успокоились и полностью восстановились. Не знаю, заметил ты или нет, но ее живот уже уменьшился.
– В самом деле. Но разве такой длительный искусственный сон не опасен?
– Если заставлять человека спать очень долго, то это, разумеется, вредно. Впрочем, я даю ей очень небольшие дозы, ровно столько, сколько нужно для ее пребывания в приятном состоянии отдыха и расслабления в те моменты, когда она не спит глубоким сном. Кстати. Я должен кое-что тебе показать. Прошу тебя, пойдем к тебе.
«К тебе» означало в библиотеку, где Гийом проводил большую часть дня, когда бывал дома. Он вынул часы.
– Скоро нас позовут к столу. Ты с нами пообедаешь?
– Охотно, но все же я хотел бы с тобой поговорить. То, что я собираюсь тебе сказать, не предназначено ни для ушей мальчиков, ни для нашего дорогого мистера Брента.
Несколько суховатый тон, которым были сказаны последние слова, заставил Гийома насторожиться.
– Смотри-ка! Кажется, наш наставник перестал тебе нравиться. Это в тебе говорит шотландец, увидевший англичанина?
– Ни в коем случае. Мне он всегда казался симпатичным, но я сомневаюсь в том, что он по-прежнему служит тебе.
– Его никак нельзя назвать слугой.
– Скажу иначе: я сомневаюсь – на твоей ли он стороне? По моему мнению и мнению некоторых других людей, он стал послушным рабом мисс Тримейн.
– Полагаю, он всегда им был. Еще в Отсвел-парке, когда он стал наставником Артура, Брент уже был безумно влюблен в Лорну. По-моему, он даже попросил разрешения последовать за своим учеником еще и ради того, чтобы избавиться от наваждения, а не только из любви к мальчику. Ему ведь и в голову не приходило, что Лорна появится здесь.
– Как и то, что ты станешь с ней спать! – с намеренной грубостью отрезал врач. – Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что теперь он должен тебя ненавидеть?
– Пока Брент ведет себя корректно и хорошо выполняет свою работу, это значения не имеет. Если он захочет последовать за Лорной, когда она уедет, я буду об этом сожалеть – он хороший педагог, – но удерживать его не стану. Ты об этом хотел поговорить со мной?
– Нет. Но одно связано с другим. Гийом, скажи, ты помнишь, что ты конкретно почувствовал в ту знаменитую ночь в Овеньере, когда вошел в спальню мисс Тримейн? Вопрос не о твоих чувствах, ответь мне как врачу. Испытал ли ты в какой-то момент яростное, непреодолимое желание заняться с ней любовью?
Гийому не стоило большого труда вспомнить те события. Такие ночи всегда остаются в памяти. Он мысленным взором увидел ужин на двоих перед огнем в доме, теплую красоту Лорны в свете свечей, их расставание, когда она почувствовала себя усталой. Она отправилась спать, а он остался внизу, чтобы согреться. Гийом чувствовал, что нервничает, но все стало еще хуже, когда его охватило желание. Он попытался охладить свой пыл и вышел под ливень, который мгновенно намочил его насквозь. А потом раздался крик Лорны, которой явно приснился страшный сон, и он бросился в ее спальню. Она, полуобнаженная, дрожала в постели. Не забыл Гийом и того, что последовало за этим.
