Текст книги "Яд для королевы"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Что могла возразить на это несчастная принцесса? Она вынуждена была подчиниться. Герцогиня Орлеанская, почувствовав, как изменилось настроение Марии-Луизы, постаралась и сама совладать с кипевшим в ее сердце негодованием. Людовик подошел к племяннице и, взяв ее за плечи, на миг прижал к своей груди.
– Лучше я не мог поступить и с родной дочерью! [27]27
Злые языки поговаривали, что Мария-Луиза родилась от вспыхнувшей и быстро угасшей страсти короля к супруге брата вскоре после того, как она появилась при дворе. (Прим. авт.)
[Закрыть]Слезы на глазах Марии-Луизы высохли, и она, горделиво вскинув красивую головку, проговорила с язвительностью, свойственной ее матери:
– Вы могли поступить лучше со своей племянницей.
И, сделав реверанс, глядя перед собой сухими недобрыми глазами, она удалилась, не дожидаясь герцогини Елизаветы, смахнувшей с ресницы навернувшуюся слезу. Герцогиня вздохнула, покоряясь неизбежному, и протянула Людовику злополучный портрет, не зная, что с ним еще делать, после чего вышла из королевского кабинета, не сделав даже прощального реверанса.
Вечером того же дня Шарлотта, к большому своему изумлению, узнала, что Мария-Луиза выразила желание видеть ее среди тех, кто через несколько недель должен будет сопровождать королеву Испании в Мадрид. Она была назначена фрейлиной испанской королевы.
Эта новость совсем не обрадовала Шарлотту, но она не могла не поблагодарить принцессу за оказанное доверие. Только произнося слова благодарности, она могла в исключительно вежливой форме дать понять Марии-Луизе, что ее милость вовсе не так желанна для нее, хотя принцесса отныне считала Шарлотту своим верным и надежным другом. Но что зависело от ее желаний и нежеланий? Здесь все подчинялись повелениям царственных особ.
***
Бракосочетание было назначено на 31 августа и должно было состояться во дворце Фонтенбло. В последние дни августа небольшой городок и великолепный замок, построенный Франциском I, приютили весь цвет французской аристократии. Сюда приехали король, королева, невеста с отцом и мачехой, королевские фаворитки, все принцы и принцессы, а кроме них еще и министры, и испанские посланники и, наконец, гостья, необычайно дорогая сердцу герцогини Орлеанской, – ее тетя София Оснабрюкская [28]28
София Оснабрюкская несколько месяцев спустя станет женой курфюрста Ганноверского, а впоследствии – матерью будущего Георга I, короля Англии. (Прим. авт.)
[Закрыть], главный адресат ее многочисленных писем. Привычный к приему многочисленных гостей, месье Беллифонтен, управляющий замка, благополучно разместил всех великосветских гостей в просторных замковых постройках, в усадьбах поблизости и в частных особняках, которые были выстроены в городе знатью.
Для Шарлотты свадьба стала и боевым крещением, и источником немалого огорчения. В этот торжественный день она увидела собственными глазами всех самых великих людей Франции. Но! К великому своему сожалению, скорее всего, не только в первый, но и в последний раз, потому что через несколько дней она уже должна была вместе с другими фрейлинами новой королевы отправиться в страну, которая не сулила ей ничего, кроме тоски и скуки. Ее новый друг, граф де Сен-Форжа, развеял все ее иллюзии относительно Испании.
– Мой дядя побывал в Испании, не знаю уж, с каким посольством и по какому случаю, – сообщил он, – но вернулся оттуда просто в ужасе. Летом они изнемогают от жары, зимой – от холода, дома испанцев неудобны для проживания, их пища груба, дворцы – темные и мрачные, еще более безрадостные, чем монастырь Шартре. Красивы там только церкви, их украшают очень богато, не жалея золота. А развлекаются испанцы исключительно двумя способами – боями быков и аутодафе.
– Чем-чем?– А-у-то-да-фе! В переводе это означает «акт веры», хотя лично я до сих пор не могу понять, почему. В Испании всем заправляет инквизиция, и время от времени она освобождает свои тюрьмы, отправляя на костер евреев, еретиков и вообще кого ни попадя, заподозрив, что тот чихнул во время мессы или совершил какое-либо еще подобное кощунство. Все испанцы считают, что любоваться кострами, на которых поджариваются люди, необыкновенно интересно, но я сомневаюсь, что подобное зрелище придется по душе нашей принцессе.
– Мне-то уж точно не придется! Какой ужас!
– Нужно будет привыкать!
Но, кроме печальных мыслей, Шарлотту ожидала и неожиданная радость: она встретилась со своей тетей, графиней де Брекур, которую не видела с того самого дня, как переступила порог Пале-Рояля. Графиня постаралась развеять мрачную картину, нарисованную молодым человеком в васильковых бантах.
– Я не думаю, что вы проведете в Испании всю свою жизнь, – сказала она. – Если только, конечно, не выйдете там замуж. В один прекрасный день, как это обычно бывает, вы снова вернетесь во Францию и увидитесь со всеми, кто окружает здесь герцогиню и ее семейство. А пока, признаюсь вам откровенно, я даже рада, что вы уезжаете так далеко.
– У вас есть новости о моей матери?
– Никаких, после тех что я сообщила вам в письме. У меня возникло ощущение, что она потеряла к вам интерес.
– Но мне кажется, это добрая весть, не так ли?
– Может быть, и так. Но я ни в чем не уверена. Это не похоже на вашу мать. Достоверно только одно: сейчас она предпочитает путешествовать и отправляется в Италию с господином де ла Пивардьером.
– Она вышла за него замуж?
– Пока еще нет. Маргарита у нас знает весь Сен-Жермен и любит посплетничать, ей рассказали о путешествии в Италию, но о замужестве речи не было. Впрочем, путешествовать в обществе дворянина никогда не считалось зазорным, вот и вы скоро отправитесь в новую для вас страну, да к тому же под покровительством королевы Испании. Это значит, что вы будете недосягаемы для своих недоброжелателей. Герцогиня Орлеанская тоже прониклась к вам нежными чувствами, так что, когда вернетесь, смело можете рассчитывать на ее покровительство. А я надеюсь часто получать от вас письма. Мне будет интересно все! А теперь возвращайтесь к своим обязанностям. Я горжусь вами, моя девочка! – И графиня на прощание крепко обняла и поцеловала Шарлотту.
Обязанностей в канун свадьбы было, надо сказать, немало, и в первую очередь они заключались в помощи горничным: все они старались поддерживать порядок в покоях герцогини Елизаветы и Марии-Луизы, потому что герцог Филипп, находясь в крайнем возбуждении, постоянно рылся в сундуках, баулах, ларцах и шкатулках, надеясь найти новые украшения и драгоценности. Было уже одиннадцать вечера – час, когда герцогиня обычно ложилась спать, а герцог все еще находился в ее покоях. Не объявив о себе заранее, заглянула к ней по-соседски и баронесса Оснабрюкская с маленьким подарочком, о котором вспомнила в последнюю минуту. Герцогиня Елизавета, вне себя от счастья от приезда любимой тети, в доме которой подолгу живала в детстве и которой теперь постоянно писала письма, встретила ее восторженно, и обе дамы, устроившись перед широко открытым окном, выходящим в парк Дианы де Пуатье [29]29
Диана де Пуатье (1500—1566) – возлюбленная и официальная фаворитка короля Генриха II Французского.
[Закрыть], принялись болтать, освежаясь холодным пивом. Фрейлины уже готовы были проститься и уйти, но тут в комнате появился герцог Филипп в халате с разводами, в ночном колпаке, украшенном бантами огненного цвета, держа в руках шкатулку, из которой драгоценности чуть ли не вываливались.
– Мадам! – провозгласил он с неугасающим возбуждением. – Я пришел узнать ваше мнение. Мне в голову пришла идея об украшениях, которые мы могли бы надеть завтра, и я считаю ее гениальной... А! И вы еще здесь, милые девушки, – кивнул он в сторону Шарлотты и ее подруг. – Это чудесно! Я с удовольствием выслушаю ваше мнение. Одним словом, я думаю, что завтра вы, мадам, должны будете надеть вот это бриллиантовое колье. А я – хотя д'Эффиа решительно против! – я настаиваю, что вот этот аграф [30]30
Аграф – нарядная пряжка или застежка.
[Закрыть]для моей шляпы выглядит гораздо наряднее рубинового...
Обсуждение длилось еще с добрый час, так что бедные фрейлины добрались до отведенной им комнаты уже совершенно без сил. И все-таки Лидия де Теобон и Шарлотта решили снова спуститься вниз – они хотели отправиться ночевать в парк, чувствуя, что не уснут в духоте под раскаленной крышей. Проходя мимо замка, они подняли вверх головы – в окне мадемуазель Марии-Луизы еще горел слабый свет ночника.
– Не спит, бедняжка! – прошептала Лидия. – Неудивительно. Быть испанской королевой невесело, а уж при таком муже – просто ужасно. Я вам не завидую, моя дорогая.
– Конечно, я буду очень скучать по дому мадам герцогини... И без вас буду скучать, Лидия. Вы так заботились обо мне, ничего не знающей девчонке. Но если я смогу стать для Ее королевского величества хоть какой-то поддержкой, я буду очень рада, и это придаст мне сил. Признаюсь вам, что я молю Бога, чтобы ее супруг оказался в жизни лучше, чем на портрете.
– Меня бы это удивило. Обычно бывает наоборот.
– Да, пожалуй. Но бывает, знаете ли, какое-то обаяние или привлекательность, которые не может передать кисть. Если верить тому, что я слышала, то мадемуазель Мария-Луиза любит монсеньора дофина, своего кузена. И когда сегодня во время церемонии обручения ее вели к трону с одной стороны – господин герцог, а с другой – монсеньор дофин, я все спрашивала себя, чем же он так привлекателен для нее?
– Мне кажется, я понимаю, что вы хотите сказать. Вы полагаете, что те или иные предпочтения заложены в самой нашей природе? Я с этим совершенно согласна. Действительно, дофин – апатичный толстяк, и в нем мало черт, которые могли бы привлечь сердце молодой девушки. Правда, при дворе ему принято приписывать «своего рода гениальность», но никто не взялся бы определить, в чем она состоит. В семнадцать лет он уже был грузным, и единственным занятием, которому он предавался со страстью, была охота на волков. Кстати, об этом его пристрастии тоже можно скорее пожалеть, поскольку ни в Фонтенбло, ни в Сен-Жермене волков больше не осталось, и дофин вынужден травить своими псами зайцев. А если он не охотится, то сидит в кресле. Больше его ничего не интересует, он, правда, часами слушает музыку, под которую и засыпает. Нет, забыла, он, конечно же, еще он очень любит поесть и большой лакомка.
– И все-таки она его любит! А ее чувство хотя бы взаимно?
– Судите сами. Я расскажу, что было вскоре после церемонии обручения. Дофин принес положенные по этикету поздравления, и знаете, что к этому прибавил?
– А вы откуда можете это знать?
– Я стояла совсем близко и слышала все собственными ушами. Он сказал: «Кузина, вы пришлете мне из Испании миндальную халву». Думаю, что я ответила на ваш вопрос.
На следующий день, который пылал жаром, как раскаленная печь, кардинал де Буйон приступил к венчанию Марии-Луизы Орлеанской и Карлоса II испанского. Это было венчание по доверенности, и жениха представлял принц де Конти. Бледная, как полотно – казалось, даже глаза у нее побледнели, – стояла Мария-Луиза у алтаря, собрав свою волю в кулак. Она высоко держала голову в короне, которую надела в первый раз, и терпеливо несла тяжесть свадебного наряда – платья с овальным вырезом, расшитого золотом и серебром так густо, что не видно было пурпурной ткани, и длинной мантии, отороченной горностаем и тоже расшитой золотом, которую поддерживали четыре принцессы. Бриллианты сияли у нее в ушах, на шее, на руках, на корсаже, и она напоминала священную статую, – казалось, в ней не осталось ничего живого.
Шарлотта перевела взгляд со своей госпожи на других участников семейной драмы. Король и королева сидели рядом в креслах, и Шарлотта стала рассматривать королеву, испанку по рождению, но совершенно не похожую на дочерей знойной Испании. Маленького роста, с круглым лицом, голубыми глазами и светлыми волосами красивого пепельного оттенка, она уже лишилась сияния юности, но подкупала своей благородной простотой и достоинством, с какими терпела нескончаемую трагедию своей супружеской жизни, тем более болезненную, что она по-прежнему страстно любила мужа. А он вот уже двадцать лет изменял ей, и не только изменял, но вводил своих любовниц в ее ближайшее окружение. Ее никак нельзя было назвать счастливее той, которую сейчас выдавали замуж за ее сводного брата [31]31
И Мария-Терезия, и Карлос были детьми Филиппа IV, но от разных матерей. (Прим. авт.)
[Закрыть]. Но ее страдание было иным, чем страдания Марии-Луизы, и Шарлотта, глядя на королеву, поняла, почему Клер де Брекур так нежно привязана к ней, вынужденной страдать от постыдного поведения короля, которого так любили сравнивать с солнцем.
Безусловно, что-то ослепляющее присутствовало в облике этого человека, настолько властном и высокомерном, что никто не мог ошибиться – он был настоящим королем, от кончиков перьев на своей шляпе и до башмаков на высоких красных каблуках, которые вместе с пышным париком придавали ему несколько сантиметров роста. Его камзол, усыпанный бриллиантами, сверкал и переливался, и те, кто хоть раз видел его брата, герцога Филиппа Орлеанского, невольно задавались вопросом: у кого их больше, у короля или у его младшего брата, который ни лицом, ни манерами не был схож со старшим. Король приближался к сорока и был по-прежнему хорош собой, но подобная красота оставляла Шарлотту равнодушной. В короле было что-то глубоко ей неприятное. Может быть, ей не нравилось отношение короля к происходящему? Он откровенно скучал. Время от времени он даже приоткрывал рот, но все-таки удерживался от прилюдного зевка, зато часто закрывал глаза. Просыпался он лишь тогда, когда смотрел вверх, где тоже стояли кресла для гостей и где буквально царила молодая женщина в ослепительном уборе из бриллиантов и в лазурно-голубом платье, украшенном кружевами и жемчугом. Невеста была олицетворением горя, красавица на хорах излучала радость и гордость. В руках она держала молитвенник, но заглядывать в него ей было некогда – взор ее не отрывался от короля, и как только он смотрел на нее, она посылала ему в ответ свою сияющую улыбку. Это была мадемуазель де ла Фонтанж, ставшая официальной любовницей короля и теперь с гордостью демонстрирующая свою победу. Всем, даже королеве, что было, по меньшей мере, глупо. Но королева не снисходила до грязных придворных интриг, и душой, и мыслями погрузившись в искреннюю, горячую молитву Отцу Небесному.
Людовик же время от времени поглядывал и направо. Там, прямо напротив новой фаворитки, возвышалась другая горделивая статуя – великолепной красоты женщина, конечно, старше де ла Фонтанж и несколько ее полнее, но зато с самой ослепительно белой кожей во Франции и с превосходными золотистыми волосами, точно такого же оттенка, как ее платье. Ее прекрасные глаза цвета морской синевы потемнели от гнева и казались почти что черными. Эти глаза, не отрываясь, смотрели на де ла Фонтанж и, вполне возможно, хотели встретиться с глазами короля, но тот старательно избегал потемневшей перед бурей морской синевы, опускал их, и лицо его становилось брезгливым и недовольным.
– Кто это? – спросила Шарлотта у Сен-Форжа, незаметно указав на даму в золотистом платье.
– Как? Вы не знаете? Из какой же глухой деревни вы к нам приехали, моя дорогая? – уставился на нее в изумлении молодой человек в бантах.
– Я приехала из Сен-Жермена, – гневно отрезала Шарлотта. – Скажите королю, что он родился в глухом углу, и посмотрим, что он вам ответит.
– Да неужели? Что ж, тем лучше. Простите меня и привыкайте узнавать тех людей, среди которых будете жить. Это маркиза де Монтеспан, дорогая! Ее красота и обаяние держат короля в плену с... Уже многие годы. Она подарила ему несколько детишек, которых он обожает. Но из-за юных прелестей де ла Фонтанж звезда ее померкла, и маркизе это не по нраву. Ее можно понять. Но, на мой взгляд, она напрасно себя мучает: Фонтанж, конечно, обворожительна, но глупа, как пробка, зато маркизе де Монтеспан ума не занимать, он у нее просто дьявольский. Королю очень приятно проводить время в ее обществе.
– Но я что-то слышала еще и о некой мадам де Ментенон...
– О воспитательнице незаконнорожденных малышей? Ее сегодня не было в церкви. С появлением рыжеволосой красотки о ней стали говорить куда меньше. И это тоже совершенно естественно.
– А королева? Как она относится ко всем этим историям?
– Королева? Вы же видели ее! Она молится и повторяет всем, кому не лень ее слушать, что король в ней души не чает. Скорее всего, таким образом она убеждает и саму себя. Однако она умеет всегда и везде сохранять достоинство, и ради одного этого стоит родиться испанской инфантой. Она всегда будет ходить с гордо поднятой головой! Вы поймете это, когда будете жить в Мадриде. В некотором смысле, я думаю, это будет и любопытно и поучительно.
– Вам легко говорить! А я так не хочу туда ехать. Я ведь и испанского языка совсем не знаю!
Де Сен-Форжа со снисходительным видом, который появлялся у него порой в разговоре с Шарлоттой, похлопал ее по щеке рукой в розовой шелковой перчатке и произнес:
– Что за беда? В вашем возрасте этому легко научиться. Потом, вы очень хорошенькая. Быстро плените какого-нибудь усатого идальго, и он осыплет вас варварскими драгоценностями...
– Почему варварскими?
– Потому что эти иберийцы привозят их полными корзинами из Америки. Огромные драгоценные камни, которые они оправляют в золотые оправы, тяжелые, как черт знает что... Да вы не слушаете меня! – воскликнул он внезапно.
Шарлотта и в самом деле перестала слушать рассуждения молодого человека, заглядевшись на маркизу де Монтеспан, – та шла медленно и важно, опираясь на руку какой-то дамы. Красота этой женщины завораживала, но кроме красоты природа одарила ее царственностью, которая сквозила в каждом ее движении. Внезапно маркиза остановилась возле молодых людей и с любопытством стала приглядываться к Шарлотте.
– Кто вы такая, мадемуазель? – осведомилась она. – Почему я вас никогда раньше не видела?
Голос у нее был мелодичный, богатый разнообразными модуляциями, но тон был очень властным.
– Потому что я впервые при дворе, мадам. Я была фрейлиной Ее королевского высочества герцогини Орлеанской и...
– Вы больше не ее фрейлина?
– Нет, мадам. Ее величество королева Испании выразила желание принять меня в свой королевский дом, и я уезжаю вместе с ее свитой.
– Как вас зовут? А! Месье де Сен-Форжа! Как я вас сразу не заметила!
– Меня зовут Шарлотта де Фонтенак, – ответила Шарлотта в то время, как Адемар низко склонился и снял шляпу перед маркизой, бормоча что он – ее преданный слуга.
Но маркиза уже потеряла к нему всякий интерес и смотрела только на Шарлотту. Судя по ее пристальному взгляду, девушка ее всерьез заинтересовала.
– Вы родились на берегах Луары? – задала маркиза следующий вопрос.
«Опять! – воскликнула про себя Шарлотта. – Тот же самый вопрос!»
– Нет, мадам, я родилась в Сен-Жермене.
– Ах, вот оно что!
Больше маркиза ничего не сказала и удалилась вместе со своей спутницей. Шарлотта услышала, как она произнесла:
– Удивительное сходство, вы не находите?
– Не так уж оно очевидно! И, судя по всему, характер у малышки потверже, чем у несчастной Луизы. А она обещает быть красавицей...
– Да, без сомнения. Но, я думаю, к лучшему, что она уезжает из Франции.
Обе дамы удалялись медленно, и Шарлотта слышала все, о чем они говорили, потому что понижать голос они не считали нужным.
– Хотелось бы мне знать, на кого я похожа, – задумчиво проговорила Шарлотта. – Уже второй раз мне говорят о каком-то сходстве!
– А кто сказал первым?
– Герцог Филипп.
– Он в хороших отношениях с маркизой. Я мог бы его спросить об этом, если бы только...– Если бы только что?
– Если бы только вы не уезжали. Мы ведь не знаем, когда снова вас увидим, так что не имеет смысла зря его беспокоить, – рассудительно объяснил молодой человек
– Как это любезно с вашей стороны! Очень вам благодарна! – проговорила негодующая Шарлотта, повернулась на каблуках и чуть ли не бегом понеслась к мадам де Клерамбо, которая должна была сопровождать королеву испанскую до границы, а сейчас подозвала к себе Шарлотту.
***
Несколько дней спустя Мария-Луиза должна была покинуть Фонтенбло в сопровождении блестящего эскорта, возглавлять который был назначен шевалье де Лоррен. Когда молодая королева узнала об этом, она вспыхнула от возмущения.
– Как? Убийца моей матери?
И тогда мадам де Клерамбо и другие придворные принялись ей внушать, что шевалье был совершенно ни при чем, что это всего лишь злые слухи, что такие безосновательные подозрения возникают всякий раз, когда случается безвременная кончина высокородного лица, что ее отец, тревожась о ней, поручил заботиться о ее жизни и безопасности своему лучшему другу. Но все эти уговоры не подействовали и не смогли разубедить Марию-Луизу, грусть ее только усилилась.
А Его величество король сказал на прощание своей племяннице:
– Мадам, мое самое горячее желание сказать вам «прощайте» навсегда. Худшее из несчастий, какое только может с вами произойти – это вновь вернуться однажды во Францию...
Можно ли было найти более жестокие слова в час отъезда? Шарлотта, увидев, как болезненно исказилось горем прелестное личико Марии-Луизы, решила раз и навсегда, что король – человек без сердца и что она будет ненавидеть его всю свою жизнь...
Филипп Орлеанский, собиравшийся путешествовать вместе с дочерью целую неделю, сопровождая ее неторопливое странствие в сторону Испании, недовольно нахмурил брови, услышав слова своего брата.
– Не будем заглядывать в будущее, сир, мой брат! В моем сердце королева Испании всегда останется дочерью.
Он помог ей усесться в карету и, услышав, как горько она всхлипнула, устроился рядом с ней и взял ее за руку.
– Вверьте свою судьбу Господу Богу и положитесь на Него, дочь моя, – сказал он. – Никогда ничего не бывает так хорошо или так плохо, как мы это себе воображаем. Может быть, вы будете гораздо счастливее, чем сейчас думаете. Кучер, трогай! Покончим с прощаниями, которым нет ни конца, ни края. И вытрите слезы, моя дорогая, иначе...
Герцог Филипп не прибавил больше ни слова. Тяжелый экипаж тронулся с места, а герцог обнял за плечи маленькую королеву и заплакал вместе с ней. Со своего места, в самом конце эскорта, Шарлотта наблюдала, как понемногу исчезают из вида лица людей, которых она так и не успела узнать. Но один человек все же привлек ее внимание. Мужчина лет тридцати, такой же разодетый вертопрах, как и другие, весь в бантах и с фатоватой улыбочкой – Шарлотта таких терпеть не могла, кроме разве что де Сен-Форжа, который ее забавлял, – не сводил с нее взгляда. И когда ее глаза встретились с его, темными и сумрачными, Шарлотта вздрогнула от ненависти, которую в них прочитала, что подтвердила и улыбка, внезапно ставшая злобной.
Испуганная Шарлотта, не желая больше видеть неприятного незнакомца, откинулась на подушки кареты и торопливо несколько раз перекрестилась. И внезапно почувствовала, что совершенно счастлива оттого, что уезжает в далекую-далекую Испанию. Незнакомец смотрел на нее с нескрываемой враждебностью, откровенно давая понять, что она ему ненавистна. Но она-то ни разу в жизни его не видела...
