Текст книги "Яд для королевы"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Королева желает, чтобы я вернулась во Францию и отвезла ее письмо? Я сделаю это с величайшей охотой, но у меня нет никакого положения при дворе, и я боюсь, что Его величество король не снизойдет до того, чтобы принять меня.
– Нет, об этом не может быть и речи. Пока вы пойдете и удостоверитесь, что за дверью никого нет и нас никто не подслушивает. А Сесиль принесет мне воды.
– При вашем самочувствии, мадам, вам лучше выпить не воды, а вина «Аликанте», оно принесет гораздо больше пользы Вашему величеству, – заметила Сесиль. – Пусть хоть что-то в этом королевстве пойдет вам на благо!
– Хорошо, я согласна, – вздохнула Мария-Луиза, пытаясь улыбнуться.
Выполнив полученные поручения, обе девушки вновь уселись на большую королевскую кровать поближе к королеве, как она их просила.
– Я действительно хочу написать письмо королю Людовику, – снова заговорила несчастная королева испанская, – но пока не знаю, как это сделать, потому что лишена возможности даже писать.
– Королева испанская не пишет сама писем, потому что у королевы испанской нет ни чернил, не перьев, – забубнила Сесиль, уставившись в потолок и изображая первую статс-даму. – Мало того, королева испанская имеет право писать письма только испанскому королю, а на письма другим лицам она должна получать специальное разрешение. Да и вообще неизвестно, имеет ли право королева испанская уметь писать...
– Так оно и есть на самом деле, ты совершенно права, моя дорогая, – снова, тяжело вздохнув, подтвердила Мария-Луиза. – Для начала вы должны раздобыть для меня чернила, перо и бумагу. Надеюсь, я смогу написать это письмо, которое вам нужно будет со всеми предосторожностями отнести в резиденцию маркиза де Виллара, посла Франции, расположенную на улице Аточа. Там вам нужно узнать, находится ли по-прежнему в Мадриде Франсуа де Сен-Шаман.
Сесиль де Невиль засмеялась было, но тут же сделала серьезное лицо.– Ваше величество, я думаю, изволили пошутить. Прекрасный Франсуа не покинет Мадрид ни за какие деньги, пока здесь находится королева, и она об этом прекрасно знает. Он так влюблен в нее, что не послушается даже приказа короля Людовика.
Сесиль объяснила Шарлотте, новенькой в придворных кругах, что молодой лейтенант из личной охраны герцога страстно полюбил принцессу, когда той было всего четыре года, и до сих пор не излечился от этого чувства. Он едва не умер от горя, когда узнал, что принцесса полюбила своего кузена дофина, и пришел в совершеннейшее отчаяние от решения выдать ее замуж за испанского короля. Молодой человек сделал все, чтобы попасть в свиту королевы, а потом умолил маркиза де Виллара, которому доводился кузеном, оставить его у себя на службе, обосновался в Мадриде и с тех пор живет тут, не покидая этот город.
– Ему все-таки придется выехать, если он действительно меня любит, – сурово произнесла королева. – Я выбрала его, пусть он будет посланцем, который доставит королю мою слезную жалобу. Я хочу вернуться во Францию, в дом отца и доброй Лизелотты, чьи письма мне запрещено читать самостоятельно. Ла Терранова распечатывает их и читает вслух перед всеми дамами с недовольным видом, который смешил бы меня, если бы я так не страдала от ее тирании.
– Но мадам, – осмелилась высказать свое мнение Сесиль, – король Людовик лелеял мысль об этом браке, он осуществил его, и я не думаю, что он даст согласие на то, чтобы его расторгнуть.
– Он хотел этого брака, потому что надеялся, что я стану основательницей династии, обновленной французской кровью. Но мне никогда не родить детей от короля Карлоса, и значит, я здесь не нужна!
– Почему же не родить? – удивилась Шарлотта. – Все ночи король проводит рядом с королевой, и все видят, как он страстно в нее влюблен...
– Рядом с королевой, согласна, но только рядом, – обронила Мария-Луиза в отчаянии. – Да, он спит рядом со мной, он без конца ласкает меня, но акта любви он не совершает. Он просто на него не способен!
– Королева хочет сказать... что Его величество страдает импотенцией?– прошептала Сесиль.
Мария-Луиза, оставив этот вопрос без ответа, продолжала:
– У меня не осталось никаких сомнений, и я здесь лишняя. Оставаться здесь – значит только растить к себе неприязнь и злобу, потому что пройдет несколько лет и станет ясно, что я не могу произвести на свет наследника. Обвинят в этом, конечно, меня, а не короля, и кто знает, как со мной в этом случае поступят. Мария-Анна, королева-мать, принадлежит к австрийскому дому, она не снимает траура, не покидает монастыря и, даже не зная меня, ненавидит за то, что я француженка. И вы можете быть уверены, что она сделает все возможное, чтобы уничтожить меня и выдать замуж за короля свою кузину.– Но это не исправит дела, раз король недееспособен.
– Для своей подопечной из дома Габсбургов королева-мать пойдет на все. Она устроит все так, чтобы наследник появился на свет. Поэтому прошу вас, исполните мою просьбу. Речь идет о моей жизни, – закончила молодая женщина, и слезы снова хлынули у нее из глаз.
В этот миг створки двери в опочивальню распахнулись, вошел дворецкий и торжественно объявил:
– Его королевское величество!
Сесиль и Шарлотта едва успели соскочить с кровати и сделать подобающе глубокий реверанс. Государь и внимания на них не обратил, лишь властно взмахнул рукой, приказывая выйти, а сам, направляясь к королеве, уже отбросил в сторону шляпу, трость, и принялся срывать камзол, не обращая внимания на посыпавшиеся на пол бриллиантовые пуговицы. Его пухлые влажные губы расплывались в улыбке, глаза завороженно смотрели на Марию-Луизу, и он, как в день свадьбы, повторял:
– Mi reina!.. Mireina!.. Mi reina!..
Всегда один и тот же припев, с этими словами он направлялся к ней, протянув руки.
– Он когда-нибудь говорит что-нибудь другое? – шепотом поинтересовалась Шарлотта, когда они вернулись к себе в комнату под ненавидящим взглядом первой статс-дамы, сопровождавшей короля до опочивальни.
– Мне кажется, у него не слишком богатый лексикон, – вздохнула Сесиль. – Когда он дает аудиенции в парадном зале, сидя неподвижно на троне, в шляпе, надвинутой до бровей и глядя прямо перед собой, он обходится четырьмя фразами, и они всегда одни и те же: «Возможно», «Желательно», «Посмотрим», «Разрешаю поцеловать мне руку».
– Откуда вам это известно?
В серых глазах Сесиль замерцали веселые искорки.
– У меня есть агент, который поставляет мне сведения, – засмеялась она. – Один из здешних дворян расположен ко мне. Своего государя он считает совершенным идиотом и, не скрываясь, издевается над ним, – Сесиль помолчала, подумала и добавила: – А я, сказать по чести, не думаю, что Карлос настолько глуп. Он не умеет веселиться, капризен, переменчив, всегда нездоров, но при этом никогда не забывает о том, что он король и всегда исполнен достоинства. Бывают, конечно, у него странности, но это – следствие припадков. А в целом, как мне кажется, он ведет себя достаточно умно... И уж в чем я нисколько не сомневаюсь, он искренно любит свою красавицу-королеву.
– А вы хотели бы, чтобы он полюбил вас?
– Избави боже! Ни за что на свете!
– Так не будем откладывать порученное нам дело и постараемся вызволить нашу госпожу из объятий припадочного Карлоса!
Фрейлины Ее величества королевы могли распоряжаться своим временем, когда не дежурили в ее покоях. Для своего визита к французскому послу Сесиль и Шарлотта решили дождаться сумерек. На площади Майор от полыхающего костра осталась лишь тлеющая куча углей, и помощники палача крючьями ворошили ее, помогая догореть. Поистине, живая картина ада! И за этим зрелищем расширенными глазами продолжала смотреть толпа. Однако запах был уже не столь отвратителен.
По дороге Шарлотта и Сесиль хорошенько обдумали первоначальный замысел и даже значительно его улучшили. Они сообразили, что Сен-Шаману лучше везти не одно письмо, а два. Пусть он везет не письмо королю, которое ему в этом случае пришлось бы передавать самому, а письмо герцогине Орлеанской с просьбой отвезти послание Марии-Луизы во дворец. Добрая Лизелотта охотно возьмется помочь своей любимой падчерице, от души ей сочувствуя. А Людовик отнесется к письму племянницы с большим вниманием, если получит его из рук невестки, а не от неведомого посланника.
В большом посольском доме, расположенном на улице Аточа, где жили с разрешения правительства еще несколько французских семейств, занимающихся в основном торговлей, девушкам не повезло. Маркиз де Виллар по возвращении с аутодафе вынужден был пригласить к себе врача, и тот уложил его в постель. А месье де Сен-Шаман, как выяснилось, проводил вечера, не имея другой возможности дать выход своим чувствам, в одной таверне, расположенной неподалеку от королевского замка, на берегу Мансанарес. Надо сказать, что жители Мадрида имели привычку по вечерам прогуливаться по набережной, а таверну эту, которая славилась опрятностью и отменным вином, посещали люди знатные и богатые.
Девушки, одержимые желанием во что бы то ни стало помочь своей госпоже, задумались, как им лучше поступить: можно было, конечно, дожидаться молодого офицера и в посольском доме. Но он мог вернуться поздно, и вряд ли был бы трезв, и тогда их ожидание ни к чему бы не привело. А можно было самим отправиться в ту самую таверну и попытаться найти его там, надеясь, что он не успел еще как следует нагрузиться. Шарлотта с Сесиль подумали, подумали и пустились в путь.
Увидев освещенные окна таверны, они остановились в нерешительности – страшно и неприятно было переступать порог этого заведения, откуда слышались пьяные выкрики, звуки гитары и песни, слова которых, скорее всего, не предназначались для девичьих ушей. Даже для особ в масках, укутанных в просторные плащи с капюшонами – именно в таких нарядах отправились в путь молоденькие фрейлины, – таверна была явно неподходящим местом.
– Что будем делать? – прошептала Сесиль. – Войдем или будем ждать Сен-Шамана у выхода?
– Я думаю, нужно войти, – ответила Шарлотта. – Если ждать его здесь, мы можем дождаться того же результата, что и в посольском доме – скорее всего, он будет пьян.
Но в этот вечер удача сопутствовала двум отважным. В тот самый миг, когда они, осенив себя крестным знамением, приготовились войти, дверь таверны распахнулась, и на улицу вышел человек. Он не собирался уходить, наверное, просто вышел подышать свежим воздухом. Молодой мужчина стоял и смотрел, держа под мышкой шляпу, на силуэт королевского замка, черневшего на светлом еще небе. По костюму девушки признали в нем француза и поспешили к нему, намереваясь спросить, не видел ли он в таверне месье де Сен-Шамана. Сесиль приготовилась уже задать вопрос и тут признала в незнакомце знакомого.
– Месье де Сен-Шаман, – обратилась она к нему и сняла маску, – мы пришли сказать вам, что королева нуждается в вашей помощи.
От задумчивой мечтательности не осталось и следа, молодой человек впился глазами в стоящих перед ним девушек.
– Кто вы такие?
– Мы фрейлины Ее величества, я Сесиль де Невиль, а это – мадемуазель де Фонтенак. Мы с вами встречались в Пале-Рояле.
Молодые люди обменялись поклонами.
– А! Помню, помню, – сказал офицер. – Так вы сказали, что я нужен королеве?
– Даже очень нужны, – подтвердила Шарлотта. – Ее величество ждет от вас необычайно важной услуги. Я бы даже сказала, что речь идет о жизни и смерти.
Восторг де Сен-Шамана был неописуем.
– Она? От меня? Какое счастье! Но может быть, мы пойдем куда-нибудь, где сможем спокойно поговорить?
Он взял девушек под руки и увлек их к реке, где было темно, и лишь небо проливало свой слабый уже свет на окрестности. Очень скоро на набережной они отыскали невысокий парапет, молодой человек усадил на него обеих дам, а сам остался стоять, по-прежнему держа шляпу под мышкой.
Шарлотта вспомнила, что видела этого высокого блондина тридцати с небольшим лет и в Пале-Рояле, и в Сен-Клу. На его приятном лице с правильными чертами всегда лежала печать глубокой грусти, которая казалась непреходящей. Но сейчас, когда с ним заговорили о королеве, лицо его засияло, и это сияние ощущалось даже в темноте. Неужели влюбленного озарил свет надежды?
– Что требует от меня ее величество?
– Чтобы вы незамедлительно отправились в Сен-Жермен, мчались туда что было сил, и...
Сияние вмиг погасло.
– Нет! Ни за что!
– Вы не дали мне договорить! – рассердилась Шарлотта. – И отвезли как можно скорее письмо герцогине Орлеанской...
– Письмо может отвезти любой гонец! А я...
– У вас просто мания какая-то! Вы не даете мне слова сказать! Так вот: в этом письме будет лежать второе, предназначенное для Его величества короля. Оно ни за что и никогда не должно попасть в руки наших недоброжелателей. Герцогиня Орлеанская передаст второе письмо королю, а вы... Вы можете снова сюда вернуться!
– Теперь вы поняли, что вам поручают? – осведомилась Сесиль.
– Я... О, да! Понял! Как мне благодарить вас за то, что вы вспомнили обо мне?
– Вы ведь любите ее?
– Я? О, да! Так давайте мне скорее ее письма! Где они?
От волнения его колотила дрожь. Шарлотта, желая его успокоить, коснулась своей рукой рукава его камзола.
– Вам придется немного подождать. Их еще надо написать, а вы ведь знаете, что с Ее величества не спускают глаз. Она не вправе взять сама перо в руки. Каждое ее письмо просматривает маркиза де Терранова. Больше того, каждое письмо, которое приходит из Франции, старая ведьма читает вслух перед обществом своих приспешниц под предлогом того, что священных ушей королевы не должно коснуться ни одно неподобающее слово.
– Господи боже! Да она еще несчастнее, чем я думал!
– Вот почему, дорогой граф, именно вам придется взять на себя роль гонца, – заключила Сесиль. – Если вы согласны, то мы встретимся с вами завтра, здесь же, примерно в то же самое время. Только прошу вас, не заходите в таверну!
– Только чтобы согреться! Я уеду на заре... следующего дня. А теперь позвольте мне проводить вас в замок. Уже стемнело, и двум девушкам находиться здесь небезопасно.
***
Шарлотта и Сесиль подошли к окну посмотреть, стоит ли еще на дороге их провожатый. Он поклялся, что не сдвинется с места, пока не удостоверится, что им ничто не угрожает. Узкий серп месяца показался на небе, и его слабого света оказалось достаточно, чтобы разглядеть господина де Сен-Шамана. Он уже пустился в обратный путь, но при этом выделывал престранные антраша и ловко жонглировал своей шляпой.
– Вы уверены, что мы не ошиблись в выборе? – забеспокоилась Шарлотта. – Поведение этого человека вызывает у меня сомнения. В конце концов, у королевы есть курьеры, и мы могли бы поручить отвезти письма им.
– Не стоит волноваться, милая Шарлотта. Может, он и не в себе, но с ума он сходит от любви. И будьте уверены, он загонит десяток лошадей, но доставит письмо скорее любой почты.
Мадемуазель де Невиль не ошиблась. Двенадцать дней спустя Франсуа де Сен-Шаман свалился (именно свалился, а не спрыгнул и не спешился!) с лошади во дворе Пале-Рояля. Через десять минут герцогиня Орлеанская уже приняла его, забрызганного грязью, полуживого от усталости, но сияющего от счастья. Он выполнил поручение, доверенное ему возлюбленной королевой, и передал двойное письмо в руки герцогини Елизаветы. Передал и, выходя из дворца, потерял сознание...
***
Герцогиня Орлеанская, направляясь в Сен-Жермен, вновь и вновь перечитывала письмо своей падчерицы, пытаясь себе представить, как примет король обращенную к нему мольбу, которую она взялась передать. Взялась, надо сказать, охотно: с самого начала она противилась этому безумному браку и от души жалела бедняжку, которую к нему все же принудили. Обрисованная в письме жизнь королевы испанской вызывала ощущение кошмарного сновидения. Дни, проводимые в вынужденной праздности, поскольку единственным разрешенным занятием считалась молитва, под неустанным взором злобного дракона в женском обличье, который в любом, самом невинном желании, видел преступление, и ночи без сна, рядом с мужчиной, который неумело терзал ее своими ласками и не был способен завершить их естественным способом. Да, от такой жизни любая молодая женщина взбунтовалась бы или сошла бы с ума. Опыт супружеской жизни самой курфюрстины был не так уж сладок, но герцог, по крайней мере, хоть и не был ее идеалом мужчины, но должным образом исполнял супружеские обязанности и дал ей детей, которые стали для нее величайшей радостью. У Марии-Луизы отняли возможность познать и это счастье. И разве не естественно, что девушка восемнадцати лет ищет возможности избавиться от такой жизни? Конечно, это вполне объяснимо. Но герцогиня Елизавета нисколько не обольщалась насчет отношения Людовика к подобному желанию юной королевы. Разве не сказал он племяннице, прощаясь с ней, что надеется никогда больше ее не увидеть во Франции?
И ей пришла в голову мысль: а почему бы не поговорить сначала с королевой? Тем более что отношения их были более чем дружественные. Если рассудить, то вечно печальный Карлос был всего-навсего ее сводным братом, а такое родство обладает немалыми особенностями, тем более что их матери принадлежали к двум враждующим королевским домам. К тому же бедная Мария-Терезия вот уже много лет была окружена фаворитками мужа, который то и дело менял их, а значит, не могла никому довериться и прекрасно знала, что такое одиночество. С другой стороны, в своей несчастливой супружеской жизни королева являла образец покорности воле Божией и супругу, противостоя распутной жизни Людовика лишь своей добродетелью, неся молчаливо и с поистине королевским достоинством крест отвергнутой спутницы жизни. Поэтому она могла сострадать несчастьям своей юной родственницы, но никогда бы не поняла, как государыня может желать избавиться от богоданного супруга и короны... Прибыв в Сен-Жермен, герцогиня отправила мадемуазель де Теобон, которую взяла с собой, готовить покои, отведенные их семье в королевском дворце, а сама, заметив господина де Сен-Валье, капитана Королевской гвардии, подозвала его и спросила, где сейчас находится Его величество король, – во дворце или, может быть, на охоте?
– Нет, Ваше королевское высочество, – отвечал капитан. – Его величество вчера простудился, и доктора посоветовали ему не покидать сегодня покоев. Он сейчас у себя в кабинете принимает госпожу маркизу де Ментенон...
Губы герцогини брезгливо искривились. Она испытывала инстинктивную неприязнь к этой женщине, вдове поэта Скаррона [41]41
Поль Скаррон (1610—1660) – французский романист, драматург и поэт, чьи произведения часто носили фривольный характер.
[Закрыть], известного своей порочностью, сумевшей сделаться из скромной гувернантки в доме на улице Вожирар, где она присматривала за незаконнорожденными детьми короля от маркизы де Монтеспан, чуть ли не его другом, наставляя Его величество в оккультных науках.
– Извольте сообщить Его величеству, что я приехала с ним поговорить.
Тон герцогини был резким. Сен-Валье, тоже недолюбливавший Скарроншу, почувствовал в герцогине свою союзницу, улыбнулся про себя, а вслух произнес:
– Сию минуту, Ваше королевское высочество! Сейчас доложу!
Капитан начал подниматься по красивой беломраморной лестнице, ведущей в покои короля, а герцогиня последовала за ним, и Сен-Валье услышал благоухание роз, которые она обожала и всегда пользовалась духами с этим запахом. Вопреки своему обыкновению, герцогиня Елизавета на этот раз отказалась от излюбленной амазонки и тщательно продумала свой наряд. На ней было великолепное платье из сиреневого бархата – цвет, который она любила больше всего, – отделанное белым атласом, и ожерелье из молочно-белого светящегося жемчуга, которое, как она знала, очень нравилось королю. Сверху она накинула плащ, подбитый черно-бурой лисой. С высокой красивой прической, в элегантных туфельках, герцогиня выглядела блистательно. Она это знала и приложила немало усилий, чтобы именно так и выглядеть, надеясь, что это поможет ей добиться желаемого. И поняла, что трудилась не напрасно, когда дверь королевских покоев распахнулась, выпуская мадам де Ментенон, и у той округлились глаза при виде царственной и сиятельной герцогини Орлеанской. Черноглазая Скарронша поторопилась сделать почтительнейший реверанс, на который герцогиня ответила небрежным кивком и тут же обмахнулась веером, словно отгоняла от себя зловредные миазмы. Лакеи с почтительным поклоном распахнули перед ней двери, и она царственно переступила порог королевских покоев. Король стоял возле огромного стола, занятого макетом его будущего дворца, и смотрел на входящую герцогиню Орлеанскую. Соблюдая этикет, она сделала реверанс, и Людовик XIV подошел к ней, помог выпрямиться и поцеловал ей руку.
– Сестра! Вот нежданная радость!.. И какая же вы красавица! – прибавил он ласково, и от этих слов герцогиня покраснела, как девочка, впервые в жизни услышавшая комплимент, а про себя посетовала, что взяла на себя столь неприятное и опасное поручение, которое наверняка придется не по нраву Его величеству. Уже столько лет она была влюблена в него и могла бы оградить себя хотя бы от такого рода неприятностей. Но... «если вино налито, его нужно выпить». И герцогиня уселась в кресло и откашлялась, прочищая голос.
– Месье де Сен-Валье сказал мне о вашем нездоровье, сир. Но мне трудно в него поверить, видя вас столь элегантным.
Людовик и в самом деле в этот день был одет с особенным старанием: коричневый цвет его камзола был точь-в-точь того же оттенка, что и волосы; золотое шитье украшало отвороты на рукавах и ворот, а из-под них сверкала белизной рубашка, отороченная драгоценными кружевами из славного фламандского города Малина.
– В самом деле, сущие пустяки, и я напрасно послушался докторов. Особенно в своем усердии отличается грубое животное Дакен: стоит мне чихнуть, и он считает, что я уже при смерти. Вот и на этот раз он настоял, чтобы я никуда не выходил... Но, увидев вас у себя, я ему благодарен. В ответ могу сказать, что нахожу вас необычайно серьезной. Что случилось? Неужели вы сердитесь на меня из-за женитьбы дофина?
Месяц тому назад в Сен-Жермене отпраздновали свадьбу апатичного толстяка, принца Людовика, который бог весть почему покорил сердце несчастной падчерицы герцогини. Женился дофин на Марии-Анне-Кристине-Виктории Баварской, дальней родственнице Елизаветы, в то время как она надеялась, что он женится на ее двоюродной сестре Доротее Оснабрюкской, милой и очаровательной девушке, а не на этой уродине. Но, похоже, именно неприглядность и пленила наследного принца. Воистину, не зря говорят, что чужая душа – потемки.
– Нисколько не сержусь, брат мой, и даже не думала сердиться. Больше того, мы прекрасно ладим с дофиной. Я приехала поговорить с вами о совсем другой молодой женщине.
– О ком же?
– О моей падчерице и вашей племяннице. Простите, я хотела сказать о королеве Испании. Я получила от нее весьма дурные известия и думаю, нет на свете королевы несчастнее, чем она.
Ставни закрылись, и нет больше светлого окна – вместо галантной любезности на лице Людовика проступило холодное отчуждение.– Она написала вам?
– Да. Письма от нее приходят не в первый раз, но предыдущие ее ответы на мои послания ничуть не походят на это письмо. Обычно кто-то писал письма за нее, и в них не было ничего, кроме сообщений о погоде и общепринятых любезностей. На этот раз ей удалось ускользнуть от сурового надзора герцогини де Терранова, первой статс-дамы, которая не спускает с нее глаз, и написать несколько строк своей рукой. Письмо ко мне всего лишь предваряет другое, обращенное к вам, Ваше величество, – и герцогиня вытащила из кармана сложенный лист бумаги, скрепленный красной печатью.
Она заметила, как, слушая ее, король сурово нахмурил брови, и все-таки протянула письмо.
Людовик сломал печать, развернул плотный лист бумаги, опустился в кресло и принялся читать. Герцогиня не без внутреннего беспокойства отметила, что брови его сходились все теснее и морщины на лбу обозначились резче. Закончив читать, он вскочил, бросив письмо на бюро.
– Вам известно, что там написано?
– В общих чертах ситуация мне известна, наша девочка глубоко несчастна и очень напугана.
– Она сошла с ума! Как она представляет себе мое вмешательство? Я, что же, должен написать королю, ее супругу, письмо, сообщив, что его жена прониклась к нему отвращением и желает покинуть его? Она хочет скандала? Катастрофы?
– Нет, конечно. Насколько я могла понять, она хочет, чтобы под тем или иным предлогом ей было разрешено вернуться во Францию, а потом она задержалась бы на родине. У короля Карлоса, кажется, слабое здоровье, и он, вполне возможно, не может рассчитывать на долгие годы жизни...
– Прекрасное основание, чтобы оставаться рядом с мужем до самой его смерти!
– Нельзя надеяться на смерть, она в руках Господа. А вот страх Марии-Луизы можно принять в расчет. Она живет среди людей, настроенных по отношению к ней враждебно. В этой стране все, от мала до велика, ненавидят французов, и первая – королева-мать. Король тоже. Юная королева вправе опасаться, что с ней в любой день может случиться что-то ужасное. Она там совершенно одна, с ней всего-навсего три француженки, и при дворе они не имеют никакого веса. Королева не может рассчитывать и на рождение наследника, что делает ее положение еще более уязвимым. Супруг, хоть и страстно влюблен в нее, страдает бессилием.
– Вы не открываете мне ничего нового, я об этом прекрасно знал.
Герцогиня была так потрясена услышанным, что вскочила с кресла.
– Я не ослышалась? Король Франции вручил свою племянницу человеку, неспособному сделать ее матерью? А вы подумали, сир, в каком положении она окажется, когда долгие годы ожидания от нее наследника не принесут желаемого результата? Ей будет грозить большая опасность! Я не думаю, что вы способны поверить, будто испанцы возложат ответственность за это на своего короля, каким бы больным он ни был. В бесплодии, конечно же, обвинят королеву, и дело может дойти до того, что ее просто-напросто уничтожат!..
– Но вы же сами сказали, сестра моя, что Карлос долго не проживет...
– Его недолгого века вполне может хватить на то, чтобы нашу милую королеву обвинили в бесплодии. И тогда никто там не постесняется как можно скорее избавиться от нее и заменить другой принцессой, которая также не сможет родить наследника, но у нее будет великое преимущество: она не будет француженкой. Почему бы испанской королевой не стать кузине из дома Габсбургов?
– Постарайтесь, сестра моя, успокоиться, сядьте и выслушайте меня. Как бы ни было трогательно обращенное ко мне письмо, как бы ни были убедительны ваши доводы, мою политику в отношении Испании им не изменить. Я хочу, чтобы за гробом Карлоса, который понесут в усыпальницу Эскуриала, шла моя племянница в трауре. Чтобы она стала королевой-регентшей, а поскольку линия Карла V, линия испанских Габсбургов, угаснет вместе с Карлосом II, я уверен, что сумею повлиять на выбор нового короля. Я выберу того, кто станет мужем молодой вдовы. Не мне вам рассказывать, сестра, как хороша Мария-Луиза...
– Кто знает, какой она станет, дождавшись вдовства! Несчастная жизнь не прибавляет красоты!
– Ну, ну, ну, не стоит так волноваться, сестрица, я хочу успокоить ваше нежное, любящее сердце. Я постараюсь смягчить положение моей племянницы, чья судьба мне совсем не безразлична. Я сегодня же отправлю письмо маркизу де Виллару, нашему послу в Мадриде, выразив пожелание, чтобы он поговорил с герцогом Медина Каэлья, первым министром, который весьма удачно может восполнить... недостатки юного короля. Король охотно прислушивается к Медине, а тот постарается ему внушить, что не годится подвергать принцессу французского королевского дома мелочным придиркам какой-то дуэньи. Что должно подумать о каких-то иных развлечениях, нежели зрелище ста пятидесяти несчастных еретиков, которые корчатся в пламени костра, превращаясь в живые факелы. Это я могу вам пообещать. Надеюсь, вы не станете плакать? – спросил король с оттенком брезгливого беспокойства, глядя на герцогиню.
– Я знаю, что вы терпеть не можете слез, сир, – вздохнула герцогиня, вытирая глаза. – Но я переживаю за маленькую королеву всем сердцем, она мне как младшая сестра. Мы с ней так часто веселились вместе! И узнать теперь, что она стала пленницей мрачного дворца и находится в руках злобных и черствых людей, для меня непереносимо. Как ей вытерпеть все это, когда она с детства росла в лучах «короля-солнца»?
Герцогиня высказала все это на одном дыхании, зная, что ее родственник весьма чувствителен к лести.
И не ошиблась, ее вознаградили чарующей улыбкой.
– Не беспокойтесь, с этого часа я буду внимательно следить за Мадридом. Признаю, что я слишком много потребовал от нашего очаровательного ребенка, но и вы должны признать, что эта фигура на европейской шахматной доске была мне крайне важна, и я не мог обойтись без нее. Кстати, кто доставил вам письмо?
– Граф де Сен-Шаман, который сопровождал королеву, находясь в ее свадебном эскорте.
– И до сих пор жил в Мадриде? Вооруженная своим невинным простодушием, герцогиня улыбнулась сочувственной улыбкой.
– Я полагаю, что ему очень трудно было уехать так далеко от королевы, которую он знает с самого детства.
Король нахмурился.
– Он влюблен в нее? Я этого не одобряю, но все-таки поговорю с ним. Пусть дождется разговора со мной и не смеет уезжать раньше. Он рассказал вам, кто передал ему письма королевы? Думаю, это было нелегко, если она и впрямь находится под таким надзором, о котором пишет.
– Он добрался до Пале-Рояля еле живым от усталости. И я, признаюсь, не занималась расспросами, а сразу отправила его выспаться.
– И прекрасно, это совсем не важно. Все, что нужно, мы узнаем позже... Вы известили моего брата о полученных дурных новостях?
– Вот уже два дня, как я его не видела. Он сейчас в Сен-Клу. Месье Миньяр попросил его приехать, так как намерен внести какие-то изменения в убранство замка.
– Тем лучше. Не говорите ему пока ничего. Я сам поговорю с ним, но спустя некоторое время. Зачем доставлять ему лишние огорчения?..
Герцогиня покинула королевский кабинет с чувством удовлетворения, ей показалось, что свою миссию она выполнила успешно. Но магия рассеялась, как только она вышла из королевского замка. Она знала, что Людовик обладает над ней магической властью и что она почувствовала ее с первой минуты их встречи, которая произошла много лет назад. Тогда она понадеялась, что его брат походит на короля. С годами она смирилась с постигшим ее разочарованием. По прошествии лет она лучше узнала и Людовика, и теперь вовсе не была уверена, что может положиться на его обещания. Именно поэтому она не упомянула в разговоре имена своих бывших фрейлин, которые служили теперь королеве. Она почувствовала инстинктивную тревогу, когда вынуждена была назвать имя графа де Сен-Шамана, и увидела, как нахмурил брови король. Ей оставалось только уповать на лучшее, надеясь, что бедный влюбленный не заплатит слишком дорогую цену за свою преданность... Отправляясь в Сен-Жермен, она намеревалась там переночевать, но сейчас передумала и заторопилась обратно в Пале-Рояль, чтобы успеть повидать верного гонца, когда он проснется, и предупредить его об аудиенции, которой собирается удостоить его король. Ей предстояло еще три часа обратной дороги. Она заглянула в отведенные покои, где уже вовсю хлопотала мадемуазель де Теобон, обустраивая будущий ночлег, забрала ее с собой, села в карету и приказала:
