Текст книги "Кровь, слава и любовь"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Отец не зря послал вместе с Паоло двух младших – не только надежности ради, но и справедливо опасаясь его склонности легко увлекаться и восторженного характера. А эти двое славились своей жестокостью и необузданностью. Они считались отъявленными мерзавцами, для которых убийство, святотатство или похищение были самыми что ни на есть естественными поступками.
Паоло не нужно было пояснять, что ждет его в случае неповиновения: Малатеста, не задумываясь, приговорит к мучительной смерти того, кого посчитает мятежником… А Франческа все равно не избежит уготованной ей участи. Лучше уж послушаться: по крайней мере, бедное дитя, брошенное в гнездо хищников, будет иметь преданного друга с верным сердцем. Впрочем, в это мгновение кровь Малатесты ударила и в голову Паоло.
«Я убью Джанчотто! – подумал он. – Франческа будет свободна, а мне к тому же достанется Римини!»
Каждого из членов этой милой семейки отличала редкостная находчивость. Временами даже в нежном Паоло поэзия засыпала, уступая место куда более прозаическим вещам.
Несколько дней спустя в розовой Равенне, озаренной ярким солнцем, лучи которого превращали в ослепительное зеркало стоячую воду лагуны, состоялось бракосочетание Франчески с Паоло, выступавшим под именем Джованни. Венчание происходило в церкви Сан-Витале. Девушка сияла от радости. Она была настолько счастлива, что молодой человек, руку которого она сжимала, не решался даже поднять на нее глаза. Никто никогда не видел еще ни такой светящейся счастьем невесты, ни такого серьезного жениха. Паоло чувствовал наглые взгляды своих младших братцев и знал: эту недостойную комедию придется довести до конца.
Еще тяжелее стало у него на душе, когда, отбывая из родного города, столь прекрасного в своем нетронутом великолепии, Франческа шепнула ему на ухо:
– Мне казалось, мой повелитель, что в день, когда придется покинуть Равенну, мое сердце разорвется. Однако сейчас я счастлива, потому что покидаю ее ради вас!
Она вся светилась таким искренним, таким простодушным счастьем, что Паоло почувствовал: он не может больше молчать. Мнимых новобрачных окружала веселая и шумная толпа, и он решился.
– Милая Франческа, – прошептал он очень быстро, – вряд ли вы будете такой счастливой, когда узнаете: я всего лишь средство для достижения цели, – и завтра, быть может, вы возненавидите меня!
– Что вы этим хотите сказать?
– Хочу сказать, что меня силой и принуждением заставили обмануть вас. Умоляю: простите меня, потому что я не мог поступить иначе. Пока я не могу ничего объяснить. Единственное, чему молю поверить: я люблю вас, люблю больше, чем можно любить на этом свете!..
Только что омрачившееся лицо девушки после этих слов снова засияло от радости. Франческа не слишком хорошо поняла, что за таинственная опасность ей угрожает, но, услышав признание Паоло, подумала, что никакая, даже самая страшная угроза не способна омрачить их счастье.
Они добрались до Римини, и несчастная поняла, что ей предстоит на самом деле.
– Моему сыну Паоло было поручено жениться на вас как доверенному лицу своего брата, – объявил старик Малатеста.
Она, выражая приличествующее случаю почтение, склонилась перед ним в глубоком поклоне, но, услышав эти слова, подняла голову. Ее огромные глаза стали, казалось, еще больше от удивления и испуга.
– Паоло? Но ведь его зовут Джованни…
– Нет. Его зовут Паоло… Но женился на вас действительно Джованни, наследующий Римини.
– Синьор, я ничего не понимаю!
– Мой сын Джованни – весьма достойный человек. Он, правда, не из тех, чья внешность радует глаз. Но для блага наших двух городов требовалось, чтобы эта свадьба состоялась. Впрочем, сердце Джованни стоит внешности Паоло. Это доблестный воин, чрезвычайно умный человек и…
Продолжения не последовало: Джованни собственной персоной явился перед ошеломленной Франческой. Выглядевший в своем роскошном наряде особенно нелепо и еще более отвратительно, чем всегда, он медленно приближался к той, кто отныне объявлялась его законной супругой. Он улыбался. По мере его приближения лицо Франчески выражало все более и более сильный страх, доходивший почти до безумия. Она сделала обеими руками такой жест, будто хотела оттолкнуть от себя чудовищное видение. И, не дождавшись даже, пока новоявленный супруг коснется ее хоть кончиками пальцев, несчастная, испустив ужасный крик, упала без сознания.
Для Паоло ад начался тогда, когда прислуживавшие Франческе женщины на руках отнесли ее в богато обставленную спальню, отведенную для первой брачной ночи молодых супругов. Ему надо было стерпеть появление у дверей этой спальни Джанчотто, который шел следом за служанками. Охваченный желанием убить Джанчотто прямо сейчас, Паоло инстинктивно схватился за рукоятку кинжала, но его остановила твердая рука.
– Твоя роль подошла к концу, мой милый! Теперь надо оставить новобрачных наедине…
Резко обернувшись, Паоло увидел рядом с собой свою жену Беатриче. Она улыбалась, но глаза оставались серьезными.
Проведя дрожащей рукой по лбу, он прошептал:
– Разве ты не видишь, как ей плохо, Беатриче? А Джанчотто так груб, он настоящее чудовище!..
– Странные слова ты говоришь о своем брате в день его свадьбы! Конечно, Джованни уродлив, кто спорит, но он без памяти влюбился. Он, безусловно, сможет показать себя и нежным, и терпеливым…
– Нежным? Терпеливым? Он?! Все, что ему надо, – это овладеть ею! Пусть даже она при этом умирает… Он… Он ее не выпустит из своих лап!..
– Но она принадлежит ему на самом что ни на есть законном основании! – сухо оборвала излияния мужа Беатриче. – И тебя это больше не касается, Паоло! Каждому Господь посылает свои испытания. Впрочем, кто знает. Сколько красивых девиц обожали еще и не таких уродов! Пойдем отсюда, если ты не хочешь, чтобы я увидела иную причину для твоих чересчур уж рыцарских чувств!
Паоло с усилием пожал плечами.
– Ну уж тоже придумала! С ума сошла? – сказал он, пытаясь выдавить из себя улыбку.
Это плохо ему удавалось, потому что сердце его замирало, он испытывал не сравнимое ни с чем отчаяние, когда Беатриче уводила его подальше от запертой двери, за которой Франческа, должно быть, умирала от страха и горя в объятиях Джанчотто.
Не одна Беатриче заметила, какую ненависть питал теперь Паоло к своему брату. Старик Малатеста, который прекрасно разбирался в людях, с первой же минуты появления в доме Франчески понял, какая буря бушевала в сердце его второго сына. Потому на следующий же день после приезда невесты Джанчотто в Римини он отправил Паоло с отрядом надежных людей охранять крепость Чезенатико. Естественно, Беатриче отправилась с ним.
Но в очень скором времени Беатриче сама стала упрашивать свекра отозвать их домой. Отдаленная крепость оказалась совсем неподходящим местом для молодой женщины. Ее томило одиночество, да и условия жизни оставляли желать много лучшего. К тому же ее не очень-то пугала мысль о том, что Паоло снова встретится с Франческой: Джанчотто не спускал глаз со своей красавицы, охраняя ее куда ревностнее, чем дракон свои сокровища. Горбун не отпускал ее от себя ни на миг, повсюду возил за собой, заставлял даже ездить с ним на охоту, которую она ненавидела. Паоло мог спокойно возвращаться: все равно ему не удастся улучить минутку, чтобы поговорить с Франческой наедине…
Но разлука только разожгла любовь Паоло. А потрясение, которое он испытал, увидев ее вновь, еще больше усилило эту страсть. Вместо сияющей радостью юной девушки по замку бродила бледная и молчаливая женщина. Может быть, она стала даже прекраснее – со своими громадными глазами, в которых поселилась тоска, со своей печальной грацией. Джанчотто обожал жену, что, впрочем, не мешало ему обращаться с ней, как с рабыней. Он постоянно жаждал ее – так в пустыне мечтают хоть о капельке воды. Его алчная страсть могла сравниться только с той, какой был одержим Паоло.
Паоло едва сдержал желание придушить карлика, когда тот два дня спустя после возвращения брата домой с гордостью сообщил ему, что Франческа беременна. Значит, теперь предстоит в течение долгих месяцев наблюдать за тем, как она полнеет, потому что в утробе его любимой растет ребенок, зачатый от этого чудовища. Драгоценная жемчужина в лапах отвратительной жабы – такой рисовалась Паоло судьба несчастной Франчески.
Однако вскоре Паоло обнаружил, что в новом положении Франчески есть свои преимущества. Молодая женщина и так была довольно хрупкой, а сейчас ее силы подтачивала постоянная тоска. Зашла речь о том, что ей необходим особый уход, полный покой. А значит, никакой охоты, никаких неистовых скачек, никаких долгих прогулок по горам и болотам рядом с неутомимым Джанчотто… Тоном, не допускавшим возражений, старик Малатеста приказал старшему сыну избавить жену от всего этого, потому что ребенок, которого она вынашивает, – надежда династии.
Волей-неволей Джанчотто вынужден был подчиниться. А тут еще вновь разгорелась постоянно тлевшая война с соседней Романьей. Ему не раз приходилось покидать Римини во главе своих войск, в то время как Паоло, раненный ударом копья в бедро во время одной из стычек с противником, оставался дома.
Франческа и Паоло потихоньку сближались, стараясь не возбудить подозрений Беатриче. Они проводили долгие часы в большой зале дворца, воспринимая присутствие жены Паоло как неизбежное зло. Молодые женщины вышивали, а Паоло читал им стихи или пел для них.
Это было чудесное время, которое хоть немножко скрашивало для Франчески воспоминания о том, как нескончаемо тянулись те мрачные часы, которые она проводила рядом с мужем. Как будто вернулись сладостные мгновения, пережитые ею в Равенне… Разумеется, они не обменялись ни одним словечком о любви. Им было достаточно и моментов, когда встречались их взгляды, чтобы понять – любовь не покинула их сердца. И так бы, наверное, все и продолжалось, если бы Беатриче не понадобилось покинуть Римини, чтобы ухаживать за умирающей матерью.
Она уезжала с тяжелым сердцем. Тревога не оставляла ее. И не без причины, потому что слишком уж долго эти двое хранили в себе огромную любовь, которая охватила их с первой же минуты, когда они увидели друг друга. Они уже не могли прислушиваться к голосу рассудка, не могли думать об опасности, которая подстерегает их. Страсть лишала их рассудка. Франческа и Паоло вдруг осознали – они почти свободны и живут под одной крышей! В первую же ночь после отъезда Беатриче Паоло тайно проник в спальню молодой женщины. И эта ночь была столь же волшебной и чарующей, как и остальные три, которые последовали за ней. Но страсть их не угасла. Неутолимая, она бушевала подобно пожару, требуя новых безумств.
Но как бы ни старался Паоло неслышно скользить по каменным плиткам пола старого дворца, как бы ни полагался он на то, что все вокруг погружено в глубокий сон, – ведь царила темная ночь, – тайна любовников была раскрыта. Однажды Малатестино заметил, как старший брат прокрадывается к дверям Франчески.
Он и сам был увлечен своей чересчур красивой невесткой. Это толкнуло Малатестино на совсем уж низкий поступок. Не известив никого, он отправил гонца к Джанчотто. И два дня спустя уже поджидал возвращения брата у потайной дверцы, которая вела во внутренние покои.
Джанчотто появился на пороге ночи.
Карлик обезумел от гнева и грозился спалить весь дворец, но брат удержал его.
– Ты приехал слишком рано. Франческа еще не удалилась в свою спальню. Они с Паоло в саду. Вместе читают стишки.
– Я хочу их видеть… видеть немедленно!
– Тогда иди… Только потихоньку…
Действительно, Франческа и Паоло в это время, сидя рядышком на каменной скамье в тени виноградника, читали книгу о любви королевы Джиневры и рыцаря Ланселота. Мирную сцену освещало колеблющееся пламя свечей в высоком канделябре. Влюбленные, чьи склоненные над книгой головы почти соприкасались, были так красивы, что Джанчотто, укрывшийся за лавровым кустом, заскрипел зубами. Время от времени Франческа и Паоло с улыбкой встречались взглядами, и рука ревнивца искала эфес шпаги…
Франческа повернулась к своему возлюбленному. На этот раз она не улыбалась. Долго и серьезно они смотрели друг на друга, потом Паоло медленно склонился к полуоткрытым губам Франчески.
И в этот момент Джанчотто с бешеным воплем выскочил из-за куста, держа шпагу наготове. Прежде чем Паоло успел встать и выхватить из ножен свою, ревнивый муж нанес удар. Франческа с пробитым горлом рухнула на землю. Почти сразу же рядом с ее телом упал труп Паоло… Ночной ветерок унес их последние вздохи, а песок, устилавший сад, впитал их смешавшуюся кровь…
Луи д'Арпажон, Маркиз де Северак
Ночь была темной. В старинном феодальном замке, возвышавшемся над окрестными деревушками, царила полная тишина. Да и снаружи слышались только тяжелая и медлительная поступь караульных по окружавшей его каменной стене и звон то и дело ударявшейся о камень алебарды.
Женщина, стоявшая в темном коридоре, прильнув ухом к резной створке двери и затаив дыхание, жадно прислушивалась к тому, что за ней происходило. В коридор не проникал ни один даже самый тонюсенький лучик света. Какую тайну Катрин Эвеск пыталась выудить из этой темной комнаты? Шло время, но ничего, абсолютно ничего не было слышно.
Внезапно некрасивое лицо подслушивавшей женщины озарила торжествующая улыбка. Что-то она расслышала там, за дверью… Женский голос сначала казался очень слабым, но постепенно звуки этого тихого голоса окрепли, и Катрин заулыбалась еще шире. Ей удалось наконец разобрать слова любви – несколько коротких фраз… скорее даже их обрывки… Так шепчут, когда влюблены или когда говорят во сне. Катрин напряженно ждала. И не зря: вскоре прозвучало имя!
– Жан… – бормотала женщина в темной комнате. – О, Жан, как я люблю тебя!..
Это было все, что требовалось узнать Катрин Эвеск. Но поскольку любопытство стало терзать ее еще сильнее, она тихонько нажала на ручку двери, попробовала приоткрыть ее. Напрасные усилия! Комната была заперта на ключ изнутри.
Тогда, подобрав повыше юбки, чтобы не шуршали, женщина бесшумно заскользила вдоль темного коридора к ведущей в донжон лестнице, кое-где освещенной факелами, вставленными в железные кольца. С ловкостью, неожиданной при ее массивном сложении, она, перескакивая через ступеньки, быстро добралась до покоев вдовствующей маркизы.
Во все времена свекрови, любящие невесток, были большой редкостью. Старая маркиза де Северак, урожденная Жакетта де Кастельно де Клермон-Лодев, не составляла исключения. Со времени женитьбы своего сына, с самого дня свадьбы, которая состоялась ровно тринадцать лет назад 1 февраля 1622 года, она ненавидела свою невестку Глорианду де Лозьер, дочь маршала Франции. Она ненавидела ее, терпеливо дожидаясь своего часа, ненавидела беспощадно, тщательно скрывая эту ненависть, притворяясь ласковой и доброжелательной. Ее спокойное ожидание неотвратимого возмездия напоминало поведение огромной кошки, которая отлично знает, что маленькая беззаботная мышка рано или поздно не минует ее когтей.
Однако брак с прекрасной Глориандой ни в коем случае нельзя было бы считать непродуманным или случившимся в результате вспышки внезапной страсти. Девушка была обещана Луи д'Арпажону, маркизу де Севераку, ее отцом с самого ее рождения. Знатностью, древностью рода, богатством обе семьи не уступали друг другу. Пока невеста была еще ребенком, маркиза ничего против нее не имела. Но, подрастая, Глорианда становилась все более и более красивой. Кроме того, по мнению маркизы, девица была слишком кокетливой, обожала общество молодых людей, веселье, празднества и наряды. Наряды особенно. Все это неприятно удивляло и очень беспокоило суровую кальвинистку, какой была вдовствующая маркиза. И когда в один из вечеров, вскоре после свадьбы, до ее слуха донеслись отзвуки бала, когда под этими мрачными сводами, давно уж привыкшими к торжественной тишине, раздались веселые напевы скрипок, старая маркиза поклялась себе: под теми же самыми сводами увидит она в один прекрасный день траурную церемонию, похороны той, которая осмелилась не посчитаться с ней до такой степени.
Но она не была ни настолько глупа, ни настолько безумна, чтобы тотчас же перейти к действиям. Глорианда была очень красива, совсем молода (ей едва исполнилось пятнадцать лет), и тридцатитрехлетний маркиз был покорен ее юностью и изяществом. Завести речь о ее вероломстве сейчас означало бы лишь вызвать вспышку холодного гнева, безмолвного и беспощадного, гнева, который порой устрашал саму маркизу. Но, разумеется, Луи был очень ревнив, и именно на эту удочку мать и рассчитывала поймать сына, как только представится удобный случай.
Поначалу ей не везло. Молодая невестка не давала никакого повода для осуждения. Маркиз подолгу жил в своих поместьях, а когда отправлялся ко двору короля Людовика ХIII, то брал с собой жену. Но разразилась Тридцатилетняя война, и очень скоро у маркиза появилось множество обязанностей. Кардинал Ришелье находил для маркиза все новые и новые поручения, которые тот ревностно исполнял, мечтая, подобно своему тестю, стать маршалом Франции. Он был в Италии и в Германии, потом перебрался в Лотарингию. Глорианда вынуждена была поселиться в Севераке. Впрочем, жизнь ее не была так уж скучна и монотонна. Местное дворянство частенько баловало ее своими визитами. И прилежнее других навещал соломенную вдову молодой сеньор, живший неподалеку от замка, – Жан де Лессак…
В течение этих лет, несмотря на постоянные разъезды главы семьи, у Севераков родилось четверо детей, четыре сына. Первый ребенок прожил недолго, и Глорианда с трудом пришла в себя после этого. В 1632 году на свет появился Жан-Луи, второй сын, который и стал наследником. К тому времени Лессак уже год как посещал замок.
Естественно, настойчивость молодого человека не ускользнула от пристального взгляда старой маркизы, но она была слишком хитра для того, чтобы показать это. Она выжидала: пусть роман длится подольше. Стоит потерпеть, чтобы подозрения подтвердились полностью. Было бы слишком неосмотрительно вызвать у влюбленных тревогу, заставив их быть осторожнее. Лучше незаметно наблюдать за тем, как станут развиваться события. Старая маркиза для начала сочла за благо познакомить свою невестку с Катрин Эвеск, женой Бартелеми Эвеска, вигье Северака. Эта крепкая и очень некрасивая женщина, спокойная и незлобивая на вид, быстро завоевала полное доверие молодой маркизы. Подружиться с Глориандой де Северак было очень легко, от природы она была открытой и любезной. Молодая женщина охотно поверяла Катрин множество своих секретов, но… только не тех, которые касались сердечных дел. Хорошо зная своего мужа и свою свекровь, Глорианда понимала: такое лучше хранить в тайне. Несмотря на все приложенные усилия, жене вигье так и не удалось убедиться в обоснованности подозрений старой маркизы. Кроется ли что-нибудь, кроме простого кокетства, за отношениями юной маркизы и Жана де Лессак, существует ли между ними преступная связь – по-прежнему оставалось тайной. Ей ничего не удавалось пронюхать… вплоть до этой ночи, когда услышанные за запертой дверью слова показались ей разоблачающими юную чету. Катрин поспешила донести об этом старой маркизе.
Сидевшая в своей постели, опираясь спиной о гору подушек, вдовствующая маркиза, чьи еще не поседевшие волосы покрывал высокий кружевной чепец, придававший ей одновременно грозный и несколько комичный вид, слушала Катрин. Дрожащий свет падал от свечи, стоящей рядом с толстой, переплетенной в черную кожу Библией на столике у изголовья постели. Тени подчеркивали глубокие складки на лице старой маркизы, которое от всего услышанного покрылось густым румянцем.
– Ты уверена в том, что все хорошо расслышала?
– Совершенно уверена, мадам. Могу поклясться на Священном Писании!
– Но если ты права, если этот человек действительно сейчас находится рядом с ней, – как он мог проникнуть в замок? Да еще и остаться незамеченным?
– Понятия не имею. Я было попыталась тихонько проверить, там ли он, но дверь оказалась запертой изнутри. Обычно такого не бывает…
– В самом деле, не бывает… Но все-таки я не понимаю…
Катрин Эвеск опустила глаза и принялась с интересом рассматривать свои толстые короткие руки, смиренно сложенные на коленях.
– Этот господин пришел сегодня в замок вместе с целой толпой гостей, чтобы засвидетельствовать свое почтение маркизе. Они угощались, играли в разные игры… Гости разошлись довольно поздно… Может быть, господин де Лессак где-то спрятался?
Недобрый огонек блеснул в глазах маркизы, в углах рта резче обозначились презрительные складки. Она живо откинула одеяла, соскользнув с постели, встала на ноги и закуталась в широкий меховой плащ. По замку гуляли страшные сквозняки.
– Я отправлюсь туда сама! – решительно сказала маркиза. – Постучу в дверь под каким-нибудь предлогом, ей придется открыть. Оставайся здесь.
Вдовствующая маркиза отсутствовала недолго. Четверть часа спустя она снова переступила порог своей спальни.
– Она одна. И в ее спальне нет ни одного уголка, куда бы мог спрятаться мужчина. Все шкафы и сундуки открыты нараспашку. Что же до самой моей невестки, я бы поклялась, что разбудила ее…
– Что ж, тогда, надо думать, она спала… – со вздохом признала Катрин. – Значит, и говорила во сне… Но, мадам, ее вину все равно можно считать доказанной…
Вдовствующая маркиза де Северак принялась шагать взад-вперед по комнате, заложив руки за спину и нахмурив брови. Потом остановилась перед служанкой.
– Пожалуй, ты права, Катрин. Во всяком случае, этого достаточно, чтобы я могла перейти в наступление. Даже если между ними ничего нет, даже если она грешит только в мыслях, измена очевидна! Эта женщина не имеет права и дальше бесчестить имя моего сына! Когда он вернется, я поговорю с ним.
Затем, успокоенная принятым решением, маркиза вернулась в постель. Довольная собой Катрин Эвеск, которой было дозволено входить в замок и выходить из него, когда ей заблагорассудится, отправилась наконец в деревню – к себе домой.
В конце марта Луи де Северак вернулся в свое поместье, надеясь отдохнуть там от тягот только что закончившейся кампании.
Но отдохнуть ему не пришлось. В замке его ждал полный крах всего его существования.
Верная своей тактике, вдовствующая маркиза не проронила ни словечка о подозрениях, павших на Глорианду. Она позволила ей жить, дожидаясь возвращения мужа, так, как та привыкла. Усилился лишь надзор со стороны Катрин Эвеск, буквально ходившей за Глориандой по пятам. Рассказ о словах, произнесенных Глориандой во сне, мог бы показаться ее мужу не слишком убедительным доказательством вины супруги. Но верной дуэнье удалось ловко стянуть записку от де Лессака, тон и выражения которой оказались поистине разоблачительными. Наверное, старая маркиза не решилась бы на подобный риск, если бы слова, подслушанные женой вигье, не придали ей уверенности в том, что теперь-то можно действовать наверняка.
Припрятав записку в кошелек, прикрепленный к поясу, она спокойно дожидалась возвращения маркиза.
Если приступы гнева у Луи д'Арпажона бывали ужасны, то и скрывать свой гнев в случае необходимости никто лучше его не умел. Он и бровью не повел, слушая мать и Катрин Эвеск. Его лицо с чертами настолько же твердыми, как скалы его родного Руэрга, как бы застыло, и даже намека на огонек не промелькнуло в его черных глазах.
– И сколько же времени, на ваш взгляд, продолжается это… это приключение? – холодно спросил он, когда мать умолкла.
Небрежным жестом он бросил на стол, поближе к ней, предъявленную ему во время рассказа записку. Маркиза пожала плечами.
– Кто же назовет вам день и час? Но могу поклясться, что задолго до рождения вашего сына.
В первый раз хоть какое-то чувство отразилось на лице маркиза: по застывшим чертам пробежала легкая судорога.
– Вы предполагаете, что Жан-Луи не мой сын?
– Как знать? Глорианда, конечно, могла бы прояснить ситуацию, но право же…
Произнеся это, старая маркиза удалилась, уводя с собой жену вигье, чьи опущенные ресницы скрывали взгляд. Ее лишенное всякого выражения лицо напоминало в эту минуту физиономию восковой фигуры.
Оставшись один, маркиз де Северак не шевельнулся. Могло показаться, что его пригвоздили к месту. Только взгляд его поочередно обращался то на злополучную, точно пропитанную ядом записку, то на лежащий рядом с ней на столе длинный охотничий нож. В нем проснулся чудовищный гнев. Желание все уничтожать, все разрушать вокруг себя овладело им с неистовой силой. Так раненый кабан мчится напролом по лесу, топча и круша все, что по неосторожности попадется ему на пути…
Может быть, именно для того, чтобы избежать искушения схватить этот нож и, ворвавшись к жене, погрузить смертоносное оружие в плоть, которую он считал безраздельно своей, он на мгновение закрыл глаза. А когда открыл их, приступ бешенства уже прошел, и маркиз вновь обрел способность обдумывать свои действия. И он составил план мести.
Вечером, встретившись с женой за обеденным столом, маркиз улыбался, шутил. Был весьма галантным с дамами и даже веселым на балу, который был дан на следующий день в честь его возвращения в замок. Все видели, как спокойно и дружелюбно он чокался с юным виконтом де Лессак. Кто же мог предположить, что за улыбающейся маской скрывается лицо человека, задумавшего чудовищную месть?
Несколько дней спустя молодого Лессака нашли мертвым на дороге, которая вела к его небольшому замку. Вся округа сочла его жертвой нападения разбойников – их, как говорили, водилось множество как на ближайших известняковых плато Косса, так и в глубоких ущельях. Версия звучала тем более убедительно, что молодой человек был ограблен. Глорианда де Северак, не дрогнув, выслушала ужасную новость. Алчные взгляды, следившие за каждым взмахом ее ресниц, не дождались ни слезинки, которую бы проронили эти ясные глаза… Такие ясные, что даже вода из окрестных родников не могла бы выдержать сравнения с ними… Такие ясные, что супругу маркизы приходилось постоянно бороться с непреодолимым желанием сделать все для того, чтобы они закрылись навеки. Но убийство, совершенное в замке… Нет, такое имело бы чересчур серьезные последствия! Хотя прошло уже несколько лет после того, как скончался маршал де Темин, отец Глорианды, семья его оставалась могущественной. Они были приближены ко двору, сам кардинал Ришелье благосклонно относился к ним. Севераку была хорошо известна суровость кардинала. До сих пор он прекрасно относился к маркизу, но это ничего не значило. Тяжелая рука обрушивалась на крупных феодалов при любом удобном случае. Самые высокие башни, самые толстые крепостные стены не могли защитить от посланных герцогом де Ришелье людей.
Значит, надо действовать с умом.
Весна в том году выдалась ранняя. В первые же апрельские дни ветки деревьев покрылись светло-зелеными листочками, первоцветы, барвинки, фиалки и нарциссы буквально усыпали землю. Наступила пора паломничества к храму Богоматери в Сейнаке, маленькой церкви, расположенной на юге Родеза. Маркизы де Северак всегда с огромным почтением относились к этому храму, который, впрочем, служил им и семейной усыпальницей. Они жертвовали на церковь немалые суммы, паломничество туда было традиционным. И потому показалось совершенно естественным, когда однажды утром Луи д'Арпажон сказал своей жене:
– Дорогая, мне бы хотелось, чтобы мы вместе отправились помолиться к Богоматери Сейнакской по случаю престольного праздника. Погода вроде бы обещает быть прекрасной, прогулка будет приятной. Я думаю, вас не испугает перспектива проехать с десяток лье в носилках?
Глорианда, которая в это время усердно вышивала облачение для священника сельской церкви, улыбнулась и покачала головой.
– Нет, конечно. В последнее время я чувствую себя немного усталой. Я вряд ли смогла бы совершить паломничество иначе, как в носилках. Но мне казалось, вам ненавистен такой способ передвижения…
Маркиз рассмеялся:
– Разумеется, вы правы. Но я мог бы поехать вперед верхом вместе с Бартелеми Эвеском, вы следовали бы за нами. Госпожа Катрин составила бы вам компанию в пути.
– По-моему, это прекрасная идея! – признала Глорианда. – Все получается как нельзя лучше.
Действительно, все было хорошо продумано, но очень важных деталей маркизе не сообщили. Разве могла она предвидеть предательство. Супруг так нежно улыбался ей, склонившись над ее рукой.
– Отлично, – сказал он при этом. – Мы отправимся послезавтра.
Носилки были поданы на рассвете. Маркиз и его вигье верхом удалились от замка задолго до того, ночь тогда еще не уступила места утренней заре. Теперь солнце стояло уже высоко в небе. Дамы в носилках медленно продвигались вперед по неровной дороге с глубокими рытвинами. Даже крепкие мулы чувствовали себя неуверенно. Мартовские дожди размыли землю, а апрельское солнце еще недостаточно ее высушило. Дорога была трудной, но погода стояла прекрасная. Свежесть сияющего дня как нельзя лучше подходила для паломничества. Под покровом леса порой слышался стук копыт быстро убегающей при виде людей косули. Ехавший впереди кортежа маркизы человек из ее свиты что-то напевал.
Глубоко погрузившись в бархатные подушки, Глорианда д'Арпажон и Катрин Эвеск молчали. Толстая кожаная занавеска, приподнятая лишь с одной стороны, надежно защищала их от утренней прохлады. Маркиза, как и надлежит набожной паломнице, молилась с полузакрытыми глазами, перебирая четки и наслаждаясь проникавшими внутрь носилок ароматами леса. Укутанная в толстую темную накидку Катрин, сидевшая в другом углу носилок, казалось, задремала.
Они уже приближались к дороге, ведущей прямиком к Нотр-Дам-де-Сейнак. Осталось совсем недолго пробираться среди густого леса. То тут, то там возвышались высокие голые скалы. Место было глухое и дикое. Вдруг носилки повернули налево – по узенькой лесной тропинке. Почувствовав неладное, Глорианда вздрогнула, склонилась к отогнутой занавеске и окликнула одного из слуг:
– Что это за тропинка, Баск? Куда ты нас завез?
– Хозяин приказал ехать здесь, маркиза. Кажется, так можно основательно сократить путь.
Возразить на это было нечего. Пожав плечами, Глорианда вновь откинулась на подушки. Катрин за все это время даже не пошевелилась.
Тропинка вилась, довольно круто уходя вверх, между высокими черными елями. Маркиза снова высунулась из-за кожаной занавески, но Баска поблизости не оказалось. Не было видно вообще никого, кроме кучера и лакеев. Но удивлялась она недолго: носилки уже выехали на большую поляну.
Здесь, на поляне, их ожидала дюжина вооруженных солдат: ружье к ноге. В центре стояли трое – маркиз де Северак, Бартелеми и еще один человек, одетый в черное и незнакомый Глорианде. Носилки остановились.
