Текст книги "Время любить"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Рубины Сент-Фуа
За два дня они прошли трудную дорогу от Обрака через долину Ло и узкие ущелья Дурду к святому городу Конку. В Жербера Боа будто вселилась неистовая злость: он не хотел слышать ни жалоб, ни вздохов от паломников своей группы.
Для Катрин эти два дня показались адом кромешным. Растертая нога заставляла ее жестоко страдать, но она упорно отказывалась ехать верхом. Ей казалось, что, дай она себе поблажку, не пройди она весь этот покаянный путь как нищая из нищих паломников, Бог не смягчится к ней. Свои муки она жертвовала Богу на благо Арно, страстно желая, чтобы Господь Бог дал ему выздоровление, а ей самой позволил его найти. За такое счастье она с радостью пошла бы по раскаленным углям…
Когда вечером перед паломниками появилась маленькая деревушка, а рядом с ней аббатство на склонах узкой долины реки Уш, Катрин уже почти потеряла сознание. Безразличным взглядом она смотрела на великолепную базилику, перед которой ее спутники в едином порыве упали на колени.
– Вы еле дышите! – пробурчала Эрменгарда. – И не пытайтесь идти за другими в аббатство!.. Там же нет места. Меня уверяли, что здесь есть где-то хороший постоялый двор, и я намереваюсь направиться туда.
Катрин заколебалась, опасаясь презрительных слов Жербера, но их пастырь только и сказал, пожав плечами:
– Селитесь где сможете, каждый устроится как придется. Пользуйтесь сараями, гостеприимством деревенских жителей. Делайте как вам будет угодно. Но не забывайте о торжественной службе и о шествии, которое мы устроим потом.
– Так в котором часу мы уйдем? – с беспокойством спросила Катрин.
– Только послезавтра! Вы, наверное, сестра моя, понимаете, что это – одно из главных мест нашего паломничества. Оно заслуживает того, чтобы посвятили мы ему хотя бы день!
Сказав это, он сухо поклонился и, повернувшись на каблуках, ушел к воротам аббатства. Катрин хотела возразить. Несмотря на усталость от длинных переходов, ей бы хотелось идти не останавливаясь.
– Сколько потерянного времени! – прошептала она, предлагая руку Эрменгарде, которую только что не без труда спустили с лошади ее служанки. Вдовствующая графиня де Шатовиллен, тоже устав часами сидеть в седле, совсем одеревенела, но не утратила бодрого настроения.
– Спорим, что я знаю, о чем вы думаете, милочка!
– Ну, скажите! – улыбнулась Катрин.
– Вы много дали бы, чтобы завтра утром вскочить на доброго коня и, бросив всех этих святош, галопом поскакать туда, где кто-то вас ждет.
Катрин не стала возражать.
– Ваша правда, Эрменгарда! Медлительность этого похода меня убивает. Подумайте только, мы находимся совсем рядом от Монсальви, и мне так просто было бы встретиться и поцеловать моего сына. Но ведь я отправилась в паломничество и не стану лукавить с Богом! Я должна выяснить, где мне искать Арно, я продолжу путь вместе с моими спутниками до конца. И потом, хорошо, когда нас много. Дорога опасная, бандитов всюду полно. Лучше затеряться в толпе, идти среди людей. С вашими служанками и воинами, хоть они и вооружены, нас будет всего семеро.
Постоялый двор Сент-Фуа принял графиню де Шатовиллен со всем уважением, которого заслуживал ее ранг. Впрочем, Эрменгарда умела заставить уважать себя. В заведении было много народа, но она достала все-таки целых две комнаты: одну для Катрин и себя, другую для своих камеристок и Жилетты де Вошель, которую она решительно взяла под свою опеку.
Путешественницы быстро и в молчании съели ужин. Все устали. Эрменгарда сразу же отправилась почивать, а Катрин, несмотря на усталость, долго еще простояла у окна, выходившего на маленькую площадь. У нее было тяжело на сердце, она чувствовала, что не заснет.
Усевшись на каменном подоконнике, Катрин наблюдала за происходящим во дворе. Бродячие комедианты и шуты расположились перед церковью. Они показывали свое искусство перед собравшимися крестьянами и паломниками, которые, за отсутствием места в приюте, спали прямо на паперти. Музыканты играли на виолах, лютнях, арфах и флейтах. Худощавый парень, одетый в зелено-желтый костюм, жонглировал зажженными факелами. На небольшой площадке танцевала босоногая, тоненькая девушка, одетая в ярко-красное трико. Пламя факелов, как в театре, оживляло персонажи изумительной сцены Страшного суда, вырезанной из камня по полю фронтона, раскрашенной и позолоченной, словно страница из Евангелия. Допущенные в рай вот-вот устремятся в небесные сады, а проклятые, гримасничая, под насмешки демонов корчились в адских муках.
Катрин наблюдала за происходящим, думая о своем. Завтра она пойдет отсюда по дороге, по которой ушел Арно, а вслед за ним и бедный Готье. Где-то они сейчас, какие звезды им светят? Что с ними случилось и найдет ли она их след? Невозможно было смириться, что Арно потерян для нее навсегда, но и мертвого Готье она тоже не могла представить.
Вдруг ход мысли Катрин прервался. В толпе, которая глазела на комедиантов, она рассмотрела Жербера Боа. Он подошел к танцовщице. Запыхавшись, девушка только что остановилась и протянула толпе свой тамбурин, когда клермонец как раз обратился к ней. Несмотря на расстояние, Катрин без труда поняла смысл их разговора. Сухая рука Жербера обвиняюще указывала то на яркое, покрытое мишурой и сильно открытое платье девушки, то на большое изображение Христа на фронтоне церкви.
Пуританское поведение Жербера, ясное дело, не пришлось по вкусу группе деревенских парней. Они не видели ничего плохого в том, что кто-то танцевал перед церковью, и двинулись на защиту танцовщицы. Один из них, здоровенный верзила-весельчак, фигура которого немного напомнила Катрин Готье, схватил Жербера за ворот плаща, а в это время трое других встали вокруг с угрожающим видом. Девушки резкими голосами принялись поносить его… Вот сейчас, через миг, Жерберу Боа будет совсем плохо.
Катрин не смогла потом объяснить, что именно заставило ее прийти на выручку Боа. Скорее всего она приняла во внимание тот простой факт, что без него она вряд ли дойдет до Галисии… Катрин бегом выскочила из комнаты, спустилась во двор, где люди Эрменгарды допивали свой последний глоток вина, перед тем как отойти ко сну, и обратилась к сержанту.
– Быстро! – приказала она. – Идите освободите нашего пастыря. Его в клочья разорвет толпа!..
Люди схватили оружие и побежали на помощь. Она следовала за ними, хотя солдаты вовсе в ней не нуждались. Ей было интересно узнать, чем все это кончится и как поведет себя Жербер. А закончилось все моментально. Толпа расступилась перед вооруженными солдатами, как море перед форштевнем корабля, и Катрин оказалась рядом с Жербером под портиком аббатства. Толпа все еще ворчала, но отступила, как злобная собака, которой угрожал кнут.
– Вот вы и свободны, мессир, – сказал сержант Беро Жерберу. – Идите же спать и оставьте в покое этих людей, пусть веселятся, ведь они плохого не делают, – и, повернувшись к Катрин, сказал: – Мадам, проводить вас на постоялый двор?
– Возвращайтесь без меня! – ответила Катрин. – Мне не спится.
– Если я хорошо понял, именно вам я обязан этим вмешательством? – сухо спросил Боа. – Я что, просил вас об этом?
– Для этого у вас слишком много гордыни! Думаю, напротив, вы бы с радостью дали себя разорвать на куски. Но я увидела, что вы попали в трудное положение, и подумала…
– Господи, женщина начинает еще и думать! – вздохнул Боа с таким презрением, что Катрин опять охватила ярость.
– Мессир, прошу вас принять мои извинения. Лучше бы мне спокойно сидеть у окна и смотреть, как вас будут вешать прямо на воротах аббатства. После чего, уверившись, что вы умерли во имя религии, я пошла бы спать спокойно и на сон грядущий произнесла бы несколько молитв за упокой вашей великой души!
Она уже повернулась на каблуках, но он ее задержал. Его задел этот саркастический выпад, и когда Катрин обернулась к нему, то выражение лица было скорей озадаченным, чем гневным.
– Будьте любезны, простите меня, Катрин! – сказал он глухим голосом. – Без вашего вмешательства эти несчастные лишили бы меня жизни. И я обязан за это вас поблагодарить. Но, – прибавил он с гневной силой, которая потихоньку, мало-помалу нарастала в нем опять, – мне тяжело благодарить женщину, да и к тому же жизнь для меня – это непереносимая тяжесть! Если бы я не боялся Бога, давным-давно я бы уже с ней покончил.
– Ну, конечно, пусть другие берут грех на душу и убивают вас, избавляя от опостылевшей жизни. Нет, и на такое Бог не попадается. А что до вашей благодарности, не думайте, что я ждала ее. То же самое я сделала бы для кого угодно!
Жербер не ответил. Катрин пошла к двери, а он побрел рядом, ссутулившись. Вдруг Катрин показалось, что ему не хочется с ней расставаться. Так как он молчал, она спросила:
– Вы ненавидите женщин, так ведь?
– Изо всех сил, всей душой… Это вечная ловушка, в которую попадает мужчина.
– Откуда такая ненависть? Что же они вам сделали? Разве у вас не было матери?
– Это единственная чистая женщина, которую я знал.
– Вы всегда их так ненавидели? – продолжала она. – Или же…
Он не дал ей докончить:
– Или же ненавижу из-за того, что слишком любил? Думаю, по правде говоря, так оно и было. Именно так: всегда я носил в душе проклятие к женщине, потому что женщина – мой вечный враг! Я ее ненавижу!
Свеча, горевшая на конторке у торговца образами – у него в этот поздний час еще была открыта лавка, – на миг осветила лицо паломника и его руки, придерживающие черный плащ. Черты этого лица отражали огонь темных страстей, а руки дрожали. Тогда Катрин остановилась с желанием бросить ему вызов.
– Смотрите на меня! – приказала она. – И скажите, на самом ли деле вы думаете, что я – только грязь, разврат и фальшь?
Она встала под свет свечи, давая возможность этому человеку разглядеть ее чистое лицо, которое осветилось темным золотом ее волос, по которому пробегали отсветы огня. С легкой улыбкой она смотрела на побледневшего собеседника.
– Ну же, мессир Жербер, ответьте мне!
Тогда он сделал жест рукой, словно хотел прогнать от себя какое-то дьявольское наваждение, и отступил в тень.
– Вы слишком красивы, чтобы не быть демоном, пришедшим искушать меня! Но вы не овладеете мной, слышите? Вам меня не одолеть!
Катрин поняла, что перед ней больной человек. Улыбка сошла с ее лица.
– Я вовсе не демон! – устало произнесла она. – Вы ищете мир для своей души, а я ищу совсем другого… Но не в вашей власти мне дать это другое, да, впрочем, и ни в чьей власти… за исключением одного-единственного человека на свете.
– Кто этот человек? – осмелился спросить Жербер Боа.
– Вас это не касается! – отрезала Катрин. – Доброй ночи, мессир Жербер!
* * *
Следующий день показался Катрин бесконечным. Она присутствовала на службе, но слова молитвы произносила машинально. Она любовалась сияющим в дымах ладана фантастическим видением, по-варварски роскошным, пышной золотой статуей Сент-Фуа. Плащ этого изваяния был покрыт драгоценными камнями, и их было больше, чем цветов на весеннем лугу.
Из-за долгого стояния на коленях ноги у нее затекли, и это напомнило ей бесконечные молитвы, которые когда-то она воздавала, стоя рядом со своей сестрой Луизой в дижонском соборе Нотр-Дам. Она встала, подняла голову и встретила взгляд Жербера Боа. Он сразу отвел глаза, но она опять успела заметить то странное их выражение, одновременно жесткое и боязливое, которое она уже замечала. Катрин вздохнула.
– Не стоит на него сердиться, – прошептал рядом с ней нежный голос Жилетты. – Жербер – несчастный человек.
– Откуда же вы это знаете?
– Я не знаю, я чувствую… Он жестоко страдает: именно из-за этого он так жесток и груб.
После богослужения статую Сент-Фуа должны были вынести за город в поля, на которые давно уже не падало ни капля дождя. Катрин не хотелось принимать участие в этом шествии, и она вернулась на постоялый двор, присоединилась к Эрменгарде, которая, не следуя никакому регламенту, не вставала с кровати. Вдовствующая графиня встретила ее возвращение с улыбкой.
– Так что, Катрин, вы вдоволь намолились? Когда же наконец вы перестанете упрямиться и согласитесь отправиться дальше верхом? Разве сами-то вы так уж хотите тянуть лямку вместе с этим стадом, когда мы могли бы ехать гораздо быстрее?
Катрин сжала губы и, снимая плащ, косо взглянула на подругу.
– Не возвращайтесь к этому вопросу, Эрменгарда. Я же вам уже объяснила причины. Дорога опасная, нужно идти со всеми вместе, чтобы не угодить в руки к бандитам.
Пожилая дама потянулась, громко зевнула и со вздохом сказала:
– А я продолжаю считать, что двигаться на быстрых лошадях лучше, чем на стертых ногах.
В глубине души Катрин вполне соглашалась с доводами Эрменгарды, но не хотела уступать. Она была убеждена, что, если она до конца не продолжит путь вместе с паломниками, к которым ей выпало прибиться, Бог накажет ее и не позволит воссоединиться с Арно. Но мадам де Шатовиллен с давних пор умела читать на красивом лице своей молодой подруги. Она прошептала:
– Ну, будет, Катрин, воздайте же и Богу справедливость, согласитесь наконец, что и у него душа возвышенная, перестаньте же принимать его за гнусного и мелочного типа, который только и знает, что торгуется с вами. Где же, по-вашему, его милосердие?
– Я Его чту превыше всего, Эрменгарда, но мы все-таки пойдем вместе с паломниками…
Она проговорила это тоном, не допускающим возражений. И Эрменгарда смирилась. Разочарованный вздох явился единственным ее ответом.
Шествие, видимо, подействовало, так как дождь полил как из ведра. Случилось это на следующий день на рассвете, когда паломники пустились в путь, распевая религиозные гимны. Дорога шла в гору и вилась по склону долины Ло. Дождь серой пеленой заволок пейзаж, погасил нежно-розовые тона вереска, который уже зацветал, заливал глаза и намочил грубую одежду паломников. Окрестности приняли неясные очертания, мир стал грустным, и у Катрин создалось впечатление, что эта грусть давила ей на сердце. Во главе их толпы шагал Жербер, согнув спину, втянув голову в плечи, не оборачиваясь.
Когда они дошли до вершины склона, в хвосте колонны раздались крики:
– Остановитесь!.. Ради Бога, остановитесь!
На сей раз Жербер обернулся и все остальные тоже. Путаясь в рясах, задыхаясь, размахивая руками и крича, догоняли колонну монахи.
– Что такое? – прошептал Колен с недовольным видом. – Забыли мы что-нибудь или эти монахи хотят присоединиться к нам?
– Ну, это вряд ли, – ответил Жосс Роллар. Он смотрел на приближающихся монахов, нахмурив брови. – У них с собой ничего нет, даже посохов.
Монахи догнали паломников и завопили так, что им вторило эхо в горах.
– Нас обокрали! Из плаща Сент-Фуа украли пять больших рубинов!..
Ропот негодования встретил эту новость, но Жербер сразу же занял позицию нападающего:
– Надеюсь, вы не предполагаете, что кто-нибудь из нас – вор?
Тот из монахов, что был выше ростом, со смущенным видом обтер широкое раскрасневшееся лицо, по которому текли тоненькие струйки, и развел руками:
– Заблудшие по дьявольскому наущению овцы иногда воруют. А паломники – тоже живые люди.
– Мы же не единственные паломники в Конке. Вчера… Воровство могло произойти когда угодно. Вы набрасываетесь прежде всего на бедных паломников, не задумавшись обо всем этом отребье, которое кривлялось и толкалось у вашей церкви позавчерашним вечером. – Жербер явно все еще переживал то вечернее приключение. Но монах принял еще более несчастный вид.
– Бродяги и фигляры ушли вчера с утра, как вы и сами знаете, а вчера во время шествия все камни были на месте, – возразил он.
После такого сообщения настала глубокая тишина. Между тем Жербер отказывался признать себя побежденным.
– Это не доказывает, что мы виноваты! Конк – это святой город, но это все же только город, населенный людьми.
– Мы знаем наших собственных заблудших овец, и преподобный аббат занимается этим с самого утра. Брат мой… было бы гораздо проще доказать, что ни один из ваших не припрятал украденных камней. Если вы позволите нам обыскать всех, мы вас надолго не задержим.
– Под таким дождем? – с презрением бросил Жербер. – И вы берете на себя смелость обыскивать и женщин?
– Двое из наших сестер следуют за нами и вот-вот появятся. Да вот, впрочем, и они, – произнес монах, у которого на все был ответ. – Вот за этим поворотом стоит небольшая часовенка, где можно будет устроиться. Прошу вас, брат мой. Речь идет о славе Сент-Фуа и о чести Господа нашего!
Привстав на цыпочки, Катрин увидела двух монахинь, которые торопливо шли по дороге. Жербер ответил не сразу. Обыск глубоко оскорблял его, это новая потеря времени!.. Но вот он грозно оглядел своих подопечных и бросил:
– Что вы об этом думаете, братья мои? Согласны ли вы подвергнуться этой… неприятной формальности?
– Паломничество вменяет нам послушание, – произнес Колен с сокрушенным видом.
Паломники направились к каменной молеленке, выстроенной на краю дороги чуть дальше, на верхней части склона. Оттуда открывался красивый вид на город Конк, но никто и не подумал им любоваться.
– Путешествия в такой пестрой компании и впрямь очаровательны, – иронизировала Эрменгарда, подойдя к Катрин. – Эти бравые монахи так за нами надзирают, словно мы преступники. Но если они думают, что я отдамся в их руки, чтобы меня обыскивали…
– Это обязательно нужно будет сделать, ведь в противном случае все подозрения падут на вас, а в том настроении, в котором находятся наши спутники, они вам могут устроить и что-нибудь похуже обыска! О!.. Какой же вы неловкий, брат мой!
Последние ее слова относились к Жоссу: тот, споткнувшись о камень, так резко толкнул ее, что оба они оказались на коленях.
– Я в отчаянии, – произнес парижанин с удрученным выражением лица, – но эта проклятущая дорога вся в рытвинах и в дырах, как ряса у нищего монаха. Я сделал вам больно?
Он помог ей встать, отряхивая рукой грязь с ее одежды. У него был такой огорченный вид, что Катрин не смогла на него злиться.
Потом вместе с Эрменгардой они пошли и сели на камень под навесом маленькой часовенки, в которую только что вошли монахини. Решили, что женщин будут обыскивать первыми, чтобы монахини смогли побыстрее вернуться к себе в монастырь. Но несколько мужчин по доброй воле подверглись неприятному осмотру прямо снаружи, и Жербер был во главе них. К счастью, дождь прекратился.
– Какая красота! – сказала Катрин, оглядываясь вокруг.
– Край красивый, – насмешливо ответила Эрменгарда, – но мне бы хотелось, чтобы он был далеко позади. А! Вот и мои служанки выходят! Теперь наша очередь! Помогите мне!
Поддерживая друг друга, подруги прошли в часовенку. Там было холодно, сыро, отвратительно пахло плесенью, и пожилая дама, несмотря на теплую одежду, невольно поежилась.
– Делайте свое дело побыстрее, вы, обе! – строго кинула она монахиням. – И не бойтесь, я никогда еще никого не съела, – прибавила она, веселясь при виде испуга на лицах у монахинь.
Закончив с Эрменгардой, монахиня повернулась к Катрин, которая ждала своей очереди.
– Теперь вы, сестра моя! – бросила монахиня, подходя к ней. – И прежде всего дайте мне кошель, что висит у вас на поясе.
Не произнося ни слова, Катрин отстегнула большой увесистый кожаный кошель, в котором хранила четки, немного золота, кинжал с ястребом, с которым никогда не расставалась, и изумруд королевы Иоланды. Преднамеренная простота ее наряда не позволяла носить на пальце такую драгоценность, но, с другой стороны, она не хотела с ней расставаться. Тем более она не желала остаться без перстня, направляясь в испанские земли, на родину королевы, где ее герб мог стать для Катрин поддержкой и защитой, как объяснила сама же Иоланда.
Все содержимое ее кошеля монахиня вытряхнула на узкий каменный алтарь и, увидев кинжал, бросила на Катрин косой взгляд.
– Странный предмет для женщины, которая не должна иметь другой защиты, кроме молитвы.
– Это кинжал моего супруга! – сухо ответила Катрин. – Я никогда с ним не расстаюсь и выучилась защищаться им от бандитов!
– Которые, конечно, очень даже заинтересуются вот этим! – сказала монахиня, показывая на перстень.
Гневный жар ударил в лицо Катрин. Тон и манеры этой женщины ей не нравились. Она не воспротивилась желанию немедленно заткнуть ей глотку:
– Мне подарила его сама королева Иоланда, герцогиня Анжуйская и мать нашей королевы. Вы что, видите в этом какой-то грех? Я сама…
– Да, да, вы, конечно, знатная дама? – отрезала та с саркастической улыбкой. – И очень любите драгоценные камни, да? Что вы на это скажете… знатная дама?
Под носом у разъяренной Катрин она развернула маленькую тряпочку, которую молодая женщина только что заметила. На грязной ткани засияли пять рубинов.
– Что это? – вскрикнула Катрин. – Я их никогда не видела.
Монахиня схватила Катрин за руку и потянула ее из часовни наружу, крича:
– Братья! Арестуйте! Рубины, вот они! А вот воровка!
Покраснев от ярости и стыда перед направленными на нее изумленными взглядами, Катрин резким движением вырвала руку из сухонькой руки монашенки.
– Я ничего не брала!.. Эти камни мне подложили.
Гневный ропот паломников прервал ее. Катрин с ужасом поняла, что они ей не верят. Разозленные задержкой в пути и павшим на них подозрением, все эти смирные до этого момента люди были готовы превратиться в настоящих волков.
Тут на сцену выступила Эрменгарда.
– Перестаньте горланить! – взревела она. – Вы совершенно обезумели! Обвинить в воровстве знатную даму?.. Знаете ли вы, о ком говорите?
– О воровке, – пронзительно взвизгнула монахиня. – О бесстыднице, у которой припрятан перстень, наверное, тоже ворованный.
На этот раз она вынуждена была замолчать. Тяжелая рука Эрменгарды поднялась и изо всех сил влепила ей пощечину. И все пять пальцев отпечатались на щеке монахини красным пятном.
– Научитесь вежливости и сдержанности, сестра моя! – вскричала она. – Боже правый, если все монастыри населены такими гарпиями, видно, Бог не особенно счастлив в собственном доме! – Потом, повысив голос, она громыхнула: – Беро, к оружию!
И прежде чем пораженные паломники попытались помешать, трое бургундцев направили лошадей в середину круга, оттеснив женщин к часовне и образовав живое укрепление между ними и толпой. Беро выхватил длинную шпагу, а его люди, отцепив большие луки, висевшие у них на плече, вставляли в них стрелы. В глубоком молчании паломники следили за этими действиями. Эрменгарда торжествующе улыбнулась.
– Первый, кто двинется, не сделает и трех шагов! – сказала она резко. Затем, изменив тон и став любезной, сказала: – Теперь, когда силы пришли в равновесие, пожалуйста, побеседуем!
Несмотря на угрозу, Жербер Боа сделал два шага вперед. Один из воинов натянул лук, но графиня удержала его руку.
– Могу я сказать?
– Говорите, мессир Боа!
– Точно ли так, действительно ли рубины были найдены на этой…
– У меня! – вскричала Катрин. – Но перед Богом клянусь, что не знаю, как они ко мне попали!
– С одной стороны, очевидно, что вор пойман, – продолжал Жербер. – С другой стороны, только утверждение этой женщины…
– Брат мой, – прервала его Эрменгарда в нетерпении, – если вы станете упорствовать и обходиться с мадам Катрин как с виновной, я лишу вас слова. Могу я знать, что вы собираетесь предпринять?
Клермонец с презрением уставился на Катрин, которая буквально дрожала от ярости. Жербер обратился к Эрменгарде:
– Единственно правильное решение: отдать… мадам Катрин святым отцам, пусть они отведут ее в Конк, где суд аббата…
– Где ее разорвет в куски толпа гораздо раньше, чем она доберется до аббатства! Нет, мессир, она не вернется в Конк. Послушайте следующее: рубины найдены, и это главное! Унесите их, господа монахи, верните их вашей святой… вместе вот с этим! Так вы будете вознаграждены за труды!..
Она бросила тому из монахов, который стоял ближе, увесистый кошелек.
– А что касается нас, вы оставите нас в покое!
– А если нет? – высокомерно спросил Жербер.
– Тогда, – спокойно произнесла Эрменгарда, – мы проложим себе дорогу сквозь ваши ряды! Катрин, попросите же нашу добрую сестру вернуть вам то, что вам принадлежит, и расстанемся с миром.
– Никогда! – вскричала монахиня, которая решительно не хотела сложить оружия. – Эта драгоценность, конечно, тоже ворованная! Ее тоже нужно отдать отцу аббату.
С усталым вздохом графиня вырвала у нее из рук кошель, убедилась, что там все на месте, и без слов отдала Катрин. Потом, обернувшись к одной из своих служанок, она приказала:
– Амьель! Лошадей! Оставьте мадам Жилетте ту, на которой она сидит…
Но Жилетта де Вошель подошла и встала рядом с Катрин:
– Я еду с вами! Я верю в невинность госпожи Катрин.
– И я тоже, я тоже ей верю! – вскричала Марго, подражая Жилетте. – Я тоже хочу ехать с вами!
Эрменгарда де Шатовиллен расхохоталась.
– Поостерегитесь, мессир Боа, так вы можете остаться без людей.
– Ну, это меня бы удивило! У добропорядочных людей не может возникнуть желания путешествовать вместе с подозрительной женщиной, которая накликает на нашу голову проклятие. Езжайте… раз уж нет возможности передать виновную в руки правосудия, не проливая при этом крови, но мы больше не хотим вас видеть!
Он стоял впереди всей своей группы паломников, которые так и теснились один к другому, как бы стараясь подальше отодвинуться от подозреваемой. Катрин чуть не плакала от обиды. Стыд жег ее словно раскаленное железо. И так как Эрменгарда жестом пригласила ее подняться на лошадь, она с жаром воскликнула:
– Как же мне ехать, не доказав своей невиновности, не…
– Если у вас был бы самый маленький шанс это сделать, я сама бы посоветовала вам добраться до Конка, – возразила Эрменгарда, – но эти люди не дали бы вам это сделать. Они же фанатики и действуют без суда и следствия. В седло!
Толпа расступилась перед маленьким отрядом, к которому присоединилась Жилетта, а на крупе лошади последней пристроилась счастливая, как ребенок, Марго. Проезжая мимо Жербера, Катрин придержала лошадь и очень высокомерно бросила:
– Вы осудили меня, даже не выслушав, мессир Боа. Вот она, ваша справедливость, вот оно, ваше правосудие!
– Да что вы теряете время в пререканиях с этими людьми? Они же упрямее ослов! – с нетерпением крикнула Эрменгарда.
Между тем Жербер поднял глаза на молодую женщину и голосом, в котором не слышалось никакого выражения, прошептал:
– Может быть, у вас был сообщник! Если вы невинны, идите с миром, но я не думаю, что это возможно. Что касается меня…
– Что касается вас, то вы очень довольны, что под этим предлогом помешали мне продолжать путь вместе с вами, так ведь?
– Да, – признался он искренне. – Я очень доволен этим. Рядом с вами ни один мужчина не может серьезно думать о спасении души. Вы опасная женщина. Хорошо, что вы от нас уходите.
Катрин не смогла сдержать горького смеха:
– Большое спасибо за комплимент. Продолжайте же вашу дорогу с молитвой, мессир Боа, но что-то подсказывает мне, что мы еще свидимся.
На этот раз Жербер ничего не ответил. Но перекрестился с такой поспешностью, с таким страхом, что Катрин, несмотря на свой гнев, чуть не рассмеялась прямо ему в лицо. Между тем Эрменгарда в полном нетерпении подъехала, ухватилась за повод лошади Катрин.
– Довольно, моя дорогая. Поедем же!
Катрин послушно последовала за подругой и, взявшись за поводья, пустила лошадь мелкой рысью.
За спиной у всадников послышалась песнь паломников, эхо которой донес им дувший с юга ветер.
Катрин сжала зубы, чтобы не заплакать. У нее возникло ощущение, что этой песней паломники хотели защитить себя, очиститься от той грязи, которая невольно попала и на них.
Мало-помалу звуки песнопения затихли. Обе женщины ехали какое-то время молча. Но вдруг Катрин, которая молча перебирала в уме последние события, заметила, что широкая улыбка расползлась по лицу ее спутницы. Она почувствовала, что Эрменгарда тайно радовалась своей победе, и со злостью вскричала:
– Вы-то, я думаю, не нарадуетесь? Остается только подумать, что это вы и подложили мне камни в кошель.
Вовсе не задетая резким тоном молодой женщины, вдовствующая графиня заявила:
– Будьте уверены, мне жаль, что я не способна на такое, мне не хватает хладнокровия. Ну, перестаньте хмуриться! Вы же быстрее доберетесь до Испании, и Бог вовсе не станет на вас за это сердиться, потому что вы ни в чем ровным счетом не виноваты. Смотрите… да взгляните же, как прояснилось небо. Будто сам Господь Бог разогнал тучи на нашем пути… Разве вам не кажется это добрым признаком?
Несмотря на плохое настроение, Катрин не смогла удержать улыбки.
– Мне нужно помнить, – сказала она, – что вы всегда обладали искусством, дорогая Эрменгарда, перетащить небо на свою сторону… или по меньшей мере устроить так, чтобы все в это поверили. Но мне очень хочется узнать наконец, как эти проклятые рубины попали ко мне?
– Время покажет! – глубокомысленно пробормотала Эрменгарда.
Измученные и задохнувшиеся от слишком быстрой езды, Катрин и ее спутники добрались до остановки в Фижаке, где они сняли жилье в самом большом постоялом дворе в городе. Усталые от пережитого утреннего происшествия больше, чем от переезда, Катрин и Эрменгарда, отправив спутниц в церковь, устроились на свежем воздухе внутри постоялого двора, под ветвями огромного платана. Вдруг во двор вошел человек и быстро направился к ним. Это был Жосс Роллар. Подойдя, он пал на колени около Катрин.
– Это я украл рубины, – сказал он, оглядываясь на служанок, несших корзины с бельем. – И я же, делая вид, что споткнулся, подложил их вам в кошель. И вот я пришел просить у вас прощения!
Катрин молчала, глядя на человека, униженно молящего у ее ног, а Эрменгарда сделала героическое усилие, чтобы встать со скамейки и схватиться за костыль. Ей это никак не удавалось, и она возопила:
– И ты приходишь к нам и рассказываешь все это?! Я немедленно отправлю тебя к судье, у которого уж наверняка найдется обрывок веревки для твоей шеи. Эй, там! Сюда, мигом!..
Взгляд Катрин остановился на лице этого человека с чертами, в которых причудливым образом смешались резкость с некой утонченностью.
– Одну минуту! Я сначала хочу, чтобы он ответил на два вопроса.
– Спрашивайте, – произнес Жосс. – Я отвечу.
– Прежде всего, почему вы это сделали?
– Видимо, мне придется исповедоваться перед вами. Я отправился в Галисию только затем, чтобы скрыться от палача – тот ждет меня в Париже с длинной и очень крепкой веревкой. Тогда я решил побродить по белу свету… Когда я увидел статую всю в золоте и в камнях, то подумал: возьми я несколько штучек, этого никто не заметит, а моя старость будет обеспечена.
– Но зачем же было втягивать в это меня? – вскричала Катрин. – Ведь меня могли убить.
Жосс горячо возразил:
