Текст книги "Мария — королева интриг"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Это на тебя не похоже! Ты возвращаешься в Лувр?
Это был самый обычный способ показать молодой женщине, что ей пора удалиться, и Мария не обманулась на этот счет:
– О нет! Я еду к себе, там тоже полным ходом идет строительство. К тому же королева Анна сегодня не в духе. Всем заправляет донья Эстефания, и день проходит в молитвах!
Невозмутимое, заплывшее жиром лицо расцвело, точно салатные листья, спрыснутые из лейки.
– Неужели? – Затем на лицо вновь вернулась укоризненная маска:
– Вот и повод для тебя, чтобы присоединиться к ней. Королева так набожна, а ты недостаточно молишься! Всего хорошего!
– Я провожу госпожу герцогиню до кареты! – услужливо предложил Ришелье.
Ответом ему явился ледяной взгляд:
– Вот еще! Нам нужно поговорить!
И, попрощавшись, Мария в сопровождении слуги в синей с белым ливрее отправилась к своей карете, довольная в глубине души тем, что ей удалось узнать.
Упряжка ехала вниз по улице Турнон, когда Мария внезапно наклонилась вперед и приказала Перану остановиться и преградить путь двум мужчинам, направлявшимся, без сомнения, в кабачок на противоположной стороне улицы: это были Габриэль и с ним какой-то мушкетер. Мария окликнула Мальвиля.
– Какая удача, что я встретила вас, мсье де Мальвиль! – произнесла она с усмешкой. – Я не имела удовольствия видеть вас уже целую вечность. Между тем, мне кажется, вы еще недавно состояли у меня на службе!
Она обращалась главным образом к Габриэлю, но смотрела при этом на его спутника, чьи тонкие черты, элегантная внешность, живые глаза и ироничная улыбка свидетельствовали об уме. К тому же он не сводил с нее восхищенного взгляда. Габриэль между тем ответил:
– С позволения госпожи герцогини я нынче же вечером засвидетельствую ей свое почтение и попрошу прощения…
– Ах, как это утешительно звучит! Ну а пока представьте же мне этого господина!
В ее голосе звучала насмешка, но улыбка была обворожительной, и Габриэль все сразу понял. Так было всегда, когда Мария встречала кого-то, кто ей нравился. Он подавил покорный вздох:
– С превеликим удовольствием! Имею честь представить госпоже герцогине барона Анри д'Арамиса…
Глава V
ПОСЛЫ
В тот вечер встреча Марии с состоявшим у нее на службе дворянином оказалась неожиданно тягостной для молодой женщины. При известии, что Габриэль желает оставить службу, чтобы поступить в королевские мушкетеры, ей показалось, что у нее что-то украли, и она отреагировала соответствующим образом:
– Тысяча чертей, Мальвиль! Какая муха вас укусила? Вам так плохо у меня, что вы ищете себе другое место?
– Плохо у вас? О нет! Служить госпоже герцогине – большое счастье! Вернее, было бы таковым, если бы я всегда ощущал собственную нужность, которой я больше не ощущаю с тех пор, как вы вступили в счастливейший из браков. Монсеньор герцог, будучи принцем Лотарингским, может предоставить в распоряжение своей супруги столько шпаг, сколько ей потребуется…
– Разве не так обстояло дело, когда я была замужем за коннетаблем?
– Нет. Прежде всего, когда я попал сюда, покойный господин герцог еще не получил шпагу с лилиями…
– Которую он носил совсем недолго, я знаю!
– Затем, – невозмутимо продолжал Габриэль, – ситуация могла в любой момент сделаться опасной из-за множества врагов, и было крайне важно защитить госпожу герцогиню. Теперь в этом более нет нужды: мадам вновь заняла свое место подле королевы, господин герцог завоевал такое расположение короля, что может практически называться его правой рукой…
– Прекрасный повод оставаться на своем месте, раз уж, как я поняла из ваших слов, вы желаете служить нашему королю!
Мальвиль сдержал вздох, но поморщился. Мария делала вид, что не понимает его, и ему это не нравилось. Необходимо было расставить все точки над «i».
– Именно так, но не сидя дома, или в Шеврезе, или в Лезиньи, среди женщин и прислуги. Моя шпага здесь ржавеет!
– В таком случае займите ее делом, преследуя моих врагов! Хорошенькая дуэль время от времени поможет вам встряхнуться.
– Вы предлагаете мне стать бретером, а не служить королю!
– Король, король! У вас один король на уме?
– Быть может, поскольку я видел его в деле во время последней кампании. Всегда в гуще сражения, несмотря на порой ужасающие условия, на не самое крепкое здоровье, на молодость. Я пока не знаю, станет ли он великим государем, но он полководец, следовать за которым – честь. Я тоже хочу доказать свою храбрость, как некогда мои предки. Жить как мужчина, а не как комнатная собачка!
– Тогда переходите к моему мужу! Он тоже военный человек.
– Но, будучи иноземным принцем, он может выбирать, за что сражаться, и ему доводилось уже менять свое мнение, насколько я помню.
– Думайте, что говорите! Он слишком много раз доказывал свою преданность королевству, чтобы вот так вдруг измениться!
Появление Элен, осторожно внесшей венецианский флакон с духами, слегка разрядило обстановку. Госпожа де Шеврез повернулась к девушке:
– Ты это слышала? Он хочет оставить службу у меня ради службы у короля, чтобы играть в войну в собственное удовольствие! Он хочет стать пешкой среди сотен других, нацепив мушкетерский плащ! Это же просто невероятно!
Мадемуазель дю Латц окутала провинившегося прекрасным взглядом темных глаз, на сей раз лишенным враждебности:
– Возможно, я поступила бы так же, будь я мужчиной!
– Право, даже не знаю, зачем я спрашиваю твое мнение. Ты всегда терпеть его не могла, и его отъезд не может тебя не радовать.
– Да, но лишь потому, что от этого я лишь питаю к нему больше уважения.
– То есть прежде вы его вовсе не питали? – проворчал Габриэль. – Вот уж спасибо!
Элен поставила один из флаконов перед герцогиней и открыла его, чтобы та могла почувствовать аромат.
– Я всегда считала, что шпаге не место среди шпилек и иголок для вышивания. Особенно в парижском особняке! Отпустите его, мадам! Он будет вам благодарен, по крайней мере, я так думаю, а если, паче чаяния, вам понадобится его помощь, что-то подсказывает мне, что она не заставит себя ждать.
– Очень мило с вашей стороны, что вы говорите за меня, но я достаточно большой мальчик, чтобы справиться самостоятельно. Конечно, я тотчас же примчусь.
– Если только не окажетесь посреди военных действий где-нибудь на другом краю Франции! – воскликнула Мария. – Невозможно служить двум хозяевам одновременно! Если вы выберете короля…
– Мадам, мадам! – прервал Мальвиль. – Остерегитесь, как бы не сказать больше, чем вы думаете на самом деле! Я полагал, что блистательное возвращение снова сделает вас верной подданной Его Величества!
Мария стояла перед ним, сжав кулаки и сверкая глазами:
– Я? Верной подданной после всего, что он со мной сделал? Послушайте меня хорошенько, Мальвиль! Если вы выберете тот лагерь, я больше не желаю вас знать!
Овладевший ею безумный гнев заставил ее утратить всякую осторожность. Испуганная Элен хотела было что-то сказать, но герцогиня жестом велела ей молчать.
– Я так вам доверяла, а теперь выходит, что я имела дело с предателем!
Габриэль побледнел и стиснул зубы:
– Я никогда не предавал вас и выполнял данные мне поручения исключительно в ваших интересах еще и потому, что в тот момент я ни в малой степени не нарушал клятву, данную мною отцу, прежде чем я покинул родительский дом: никогда не поднимать шпагу против интересов королевства, а следовательно, и короля. Я не нарушал данного слова, служа господину коннетаблю. Как и служа вам…
– Хоть я и была в немилости!
– Да, и я считал своим долгом помочь вам выйти из нее, даже если для этого и пришлось оказать некоторое давление на Его Величество. Однако с той минуты, когда вы, госпожа герцогиня де Шеврез, объявляете себя его врагом, когда вы занимаете враждебную ему позицию, я не могу с этим смириться!
– А кто вас просит смиряться, когда вам всего лишь нужно подчиняться! – закричала Мария. – Вы служите мне…
– ..в пределах чести, мадам! И я не ваш слуга! Гнев помутил ваш разум, и я не думаю, что монсеньор герцог…
– А! Здесь говорят обо мне!
И Шеврез, приветливый и улыбающийся, как обычно, с ходу попал в самое пекло размолвки. Появление герцога нисколько не успокоило его супругу, которая тотчас же бросилась к нему:
– Рассудите же нас, друг мой! Вот мсье де Мальвиль собирается оставить службу у меня, чтобы поступить в мушкетеры господина де Тревиля… Сделайте милость, скажите же ему, что вы об этом думаете, поскольку он и в самом деле упоминал о вас.
Клод взял руку своей жены, поцеловал ее и, не выпуская из своей руки, стал успокаивающе похлопывать:
– Ну-ну, дорогая! Не распаляйтесь. Я в курсе дела. Как, впрочем, и Бассомпьер, это он ходатайствовал о том, чтобы Мальвиля приняли к де Тревилю.
– Не поговорив со мной? Это что же, заговор?
– Ничуть! Бассомпьер умеет ценить людей, а этот человек поразил его своими достоинствами, едва прибыв в Руайан. У нас с ним был разговор на эту тему. Хоть он и состоял при вашем покойном супруге, – добавил он, вдруг посерьезнев, – если он не решит остаться при молодом герцоге Люине, вашем сыне, будет лучше, если он поступит на королевскую службу. В моем представлении это наиболее достойный выбор!
– Достойный? – взвилась Мария. – Так я уже не хозяйка в своем собственном доме?
– Вы теперь герцогиня де Шеврез, и будет лучше для всех позабыть о мадам де Люин. Мои поздравления, Мальвиль!
– Благодарю вас, монсеньор.
Все это, за исключением последней фразы, Клод произнес весьма суровым тоном. Это было так несвойственно ему, что Мария не нашлась, что возразить. В то же время она понимала, что ее супруг, возможно, старался стереть следы сомнительного прошлого. И это заставило ее задуматься. Может ли быть, что, удовлетворив свою страсть, он уже начал сожалеть об их браке? Браке, которому в значительной степени содействовал Габриэль. Этим можно было бы объяснить его нежелание видеть подле себя живое напоминание о своих колебаниях и последующем поражении.
– Хорошо, – сказала она. – Ступайте, мсье де Мальвиль, не стану вас более задерживать! Впрочем, я даже не уверена, что мне хотелось бы этого!
Месть была весьма жалкой, но она позволила Марии сдержать подступающие к горлу слезы. Она так привыкла опираться на Габриэля, что его отступничество казалось ей едва ли не изменой, ибо она полагала, что он привязан к ней значительно сильнее. Она привыкла подчинять себе мужчин, а тут вдруг они решили объединиться против нее и сделаться преградой, преодолеть которую она была не в силах. И эта преграда перед ней возникла снова во имя короля! Все это лишь подпитывало ее злобу…
Время было уже позднее, но Габриэль счел делом чести покинуть особняк немедленно. Учитывая характер последнего разговора, выбора у него не было. Он поднялся к себе, чтобы быстро собрать вещи, чуть больше времени ушло на утешение Пона, удрученного необходимостью покидать удобное жилище и кухню, которая, несмотря на его ворчание, в целом его вполне устраивала.
– И куда же мы отправимся, хозяин? – ныл он.
– Скоро увидишь! И прекрати стонать! Тебя ждет повышение в звании.
– Да ну?
– Разумеется! Ты служил дворянину из свиты знатной дамы, а нынче станешь слугой королевского мушкетера! Это особая рота, охраняющая Его Величество!
– А на что ж тогда личная стража?
– Стража охраняет короля, когда он в одном из своих дворцов. Мы же последуем за ним всюду, куда он только прикажет.
– Всюду? Значит, и на войну тоже?
– Ясное дело! Хватит вести праздную жизнь! Мы же мужчины, черт возьми!
Пон после некоторых колебаний промямлил «да» столь неубедительно, что его хозяин рассмеялся:
– Это обоим нам пойдет на пользу! Тебе в особенности: у тебя уже начало расти брюшко!
Еще несколько вздохов, и они спустились во двор, чтобы забрать из конюшни лошадь Мальвиля, которая была его собственностью, хоть он мог брать любую из лошадей по желанию.
Он погрузил на животное свои немногочисленные богатства и, взяв поводья, пересек двор, откуда вечерние сумерки уже прогнали камнетесов и скульпторов, нанятых для обновления дома. Затея эта обошлась в целое состояние, но с каждым днем становилось все очевидней, что Шеврез хотел стереть всякое воспоминание о покойном Люине.
Мальвиль собирался уже пройти через ворота, когда от стены отделилась тень.
– Погодите минутку, шевалье!
– Мадемуазель дю Латц? – отозвался Габриэль. – Вы что-то хотели мне сказать?
– Да. Где вы теперь будете жить?
– Вас это интересует?
– Лично меня – нет, но в интересах мадам я предпочла бы знать это.
– Я больше не служу мадам…
– Конечно, однако я ни за что не поверю, что вы откажете ей в помощи, если таковая понадобится.
– Разве я когда-либо говорил нечто подобное? Разумеется, она может рассчитывать на меня, если только ей не придет в голову мстить королю… а что-то подсказывает мне, что к этому идет дело, что вы знаете об этом и тогда именно вам может понадобиться помощь.
– Дайте мне все же ваш адрес…
– На первое время – гостиница под названием «Цветущая лоза» на улице Нонэн-д'Иерр возле дворца де Сане. В дальнейшем я рассчитываю подыскать жилье неподалеку от особняка де Тревиля. А теперь позвольте откланяться. Если мы с Поном прибудем чересчур поздно, нам может не достаться ужина. Целую ваши ручки, мадемуазель дю Латц. Присматривайте за своей хозяйкой. Что бы вы там ни думали, я очень люблю ее, но искренне считаю, что больше ей не нужен. И я вправду спешу!
Напрасно Габриэль беспокоился насчет вечерней трапезы. В восторге от того, что возлюбленный поселился у нее, прекрасная Эглантина готова была забить целого бычка, если бы понадобилось. Но обошлось и без этого. Она предложила гостю лучшие кушанья и вина, не говоря уже о комнате, где его ожидало кокетство и прочие ухищрения, весьма уместные, чтобы заставить его позабыть о печальном положении бездомного. Хозяйка всегда не доверяла этой Шеврез, считая ее чересчур соблазнительной, чтобы любящее сердце Эглантины могло оставаться спокойным. Этот вечер, приведший возлюбленного «рыцаря» под ее кров, был самым прекрасным в ее жизни, и, твердо решив удержать его, она со следующего дня отвела Габриэлю и его слуге отдельную комнату. А если слуга согласится помогать время от времени по хозяйству, то финансовая договоренность между ними скажется весьма выгодно как для кошелька Мальвиля, так и для его достоинства. Пон с радостью согласился: его накормили вкусным ужином, пусть даже спать эту первую ночь ему пришлось возле очага, завернувшись в одеяло, а жизнь во дворце де Шевреза приучила его к комфорту.
Договорившись таким образом обо всем, Габриэль отправился на улицу Шерш-Миди, чтобы поступить в распоряжение своего капитана.
Несколько дней спустя герцог Клод отбыл в Лондон, чтобы навестить своего кузена короля Якова, чье здоровье оставляло желать лучшего. Предоставленная сама себе, Мария вскоре начала разъезжать между своим дворцом, где полным ходом шли работы, и Лувром, где королеве по-прежнему было запрещено принимать мужчин. Анна Австрийская в конце концов слегла, что никак не способствовало ни поднятию ее собственного настроения, ни общей атмосфере в ее покоях, где три наиболее жизнерадостные дамы – де Шеврез, де Конти и де Верней – тщетно пытались разрядить обстановку. Короля почти не было видно.
Предоставив ведение государственных дел министрам, довольно бездарным, а точнее, своей матери, чья бесконечная лесть не могла скрыть ее алчности, Людовик XIII, отчаявшийся найти государственного деятеля (каковым он сам не был, но знал, что Франция в нем нуждалась), все чаще искал убежища в своих лесах, где охотился, едва предоставлялась возможность. Любимый вороной конь все чаще нес его в сторону Версаля, к невзрачной деревушке в стороне от больших дорог. Горстка лачуг возле узкой дорожки, ведущей в Монфор-л'Амори, пруды, несколько виноградных кустов и яблонь, а вокруг – бесконечные леса, густые, богатые дичью. И король находил все больше удовольствия, посещая эти места, где он чувствовал себя совершенно особенно. Неподалеку два трактира, «Под оленьим рогом» и «У иконы Версальской Богоматери», могли принимать путников, при условии, что те не предъявляли особых претензий. И чем чаше Людовик бывал там, тем сильнее он чувствовал потребность туда вернуться. Тогда он решил на холме, где притулились несколько домишек, построить свой собственный дом, маленький, способный вместить лишь его ближайшее окружение и слуг. Не замок, а скорее усадьбу для охоты и жизни в сугубо мужском обществе, не предназначенную для его жены и матери, – никаких женщин, за исключением служанок. Острый на язык Бассомпьер станет несколько высокомерно говорить о «нищем Версале», но Людовик будет чувствовать себя здесь как дома и запретит кому бы то ни было нарушать его покой, за исключением разве что официальных приглашений или особо серьезных случаев. Что произойдет всего лишь один раз…
…Наконец герцог де Шеврез вернулся из Англии с самыми приятными новостями: Яков I тайно поручил ему прощупать почву в Лувре в надежде на претворение в жизнь давнего плана женитьбы своего сына, принца Уэльского, на младшей дочери Генриха IV, после чего для переговоров прибудут аккредитованные послы.
Между тем испанский вояж принца Карла и его любимого Бекингэма – или попросту Стини – закончился оглушительным провалом, невзирая на любезный прием, оказанный королем Филиппом IV и королевой Елизаветой Французской (дочь Генриха IV и Марии Медичи). В их честь были даны приемы, но суровые испанцы, большие католики, чем сам Папа, придерживающиеся самых строгих правил, были недовольны экстравагантным поведением этих английских протестантов, считая их в какой-то степени приспешниками дьявола. Довершением всего стала авантюра Бекингэма, задумавшего дать инфанте Марии, сестре короля, возможность самой оценить галантность и обаяние претендента на ее руку, которого она до того момента еще не видела.
Узнав, что инфанта имеет обыкновение по утрам прогуливаться в саду очаровательного летнего павильона Каса де Кампо, предприимчивый Стини вытащил своего хозяина из постели на заре, притащил в Каса и провел во внешнюю часть цветника. Фруктовый сад, где инфанта обычно наслаждалась утренней прохладой, был отделен оградой, калитка в которой запиралась на два замка. Но и более значимые препятствия не испугали бы непрошеного гостя. Бекингэм подсадил своего хозяина, и Карл оказался верхом на ограде, откуда он действительно мог видеть Марию, белокурую и очаровательную, прохаживавшуюся меж деревьев в сопровождении гувернантки, доньи Маргариты де Тавара, и пожилого дворянина, следившего за тем, чтобы ничто не помешало прогулке. Увидев все это, Карл благополучно спрыгнул со стены в сад и поспешил к инфанте с явным намерением заключить ее в объятия. Реакция была незамедлительной: Мария громко вскрикнула, подобрала юбки и бросилась бежать. Карл хотел было последовать за ней, но на его пути оказался пожилой дворянин, который, узнав его, упал на колени и умолял остановиться и возвратиться восвояси. Если станет известно, что он позволил мужчине приблизиться к инфанте, ему не сносить головы.
Пришлось смириться, но уйти тем же путем не представлялось возможным, так как поблизости не было его верного Бекингэма, чтобы помочь ему взобраться на стену. Карл смог выйти через неприступную снаружи дверь, за которой его поджидал друг. Мало того, что затея не удалась, так принцу еще пришлось отвечать за свои действия перед королем Филиппом, а также его грозным министром, Гаспаром де Гузманом, герцогом д'Оливаресом, который не привык миндальничать. Принцу выдвинули ультиматум: если он хочет жениться, ему придется сперва принять католичество и поклясться, что все дети, родившиеся в этом браке, будут крещены как католики. Что было неприемлемо для английского принца, который, согласившись, поставил бы под угрозу отцовский трон!
Оставалось лишь вернуться несолоно хлебавши. Однако во время последней аудиенции королева Елизавета, или Изабелла, как называли ее на испанский лад, шепнула принцу Карлу:
– Почему бы вам не жениться на моей младшей сестре Генриетте?
– Но ведь она тоже католичка!
– Разумеется! Но не забывайте, что она дочь того, кто сказал: «Париж стоит мессы». К тому же она совершеннейшая прелесть!
На этом приключение и закончилось. Герои-неудачники отправились назад, в Англию, на сей раз морем, где добрый король Яков ждал с распростертыми объятиями тех, кого он называл своими «милыми детками», и был готов их утешить. Стини стал герцогом и пэром, а на брак с Францией начали смотреть другими глазами.
– Мне кажется, – признался Шеврез жене, – очень скоро к нам пожалуют послы, чтобы начать переговоры с королем и его Советом.
С Советом дело обстояло неважно. Недовольный всем и вся, Людовик XIII непрерывно менял его состав, отсылая членов Совета то по домам, то прямиком в тюрьму. Ему нужен был государственный деятель, достойный этого звания, с которым – и это было первостепенным – он мог бы найти общий язык. В то же время он питал отвращение к кардиналу Ришелье, о котором мать, на сей раз преисполненная добрых намерений, но вовсе небескорыстная, ибо она весьма рассчитывала править через него, прожужжала ему все уши. Наконец, когда весь двор, включая Марию и ее супруга, отправился встречать начало весны в Компьен, Людовик XIII в одно прекрасное утро по обыкновению зашел к матери, чтобы пожелать ей доброго утра. Он не присел, как обычно, чтобы немного поболтать, но лишь пересек спальню, обутый в сапоги и с хлыстом в руке, поцеловал пожилую даму и объявил ей, что нынче же днем ее дорогой Ришелье займет место в Совете.
– Ах, сын мой! Вы никогда, никогда не пожалеете об этом! – вскричала та, даже на секунду не предполагая, что наступит день, когда пожалеть об этом придется ей.
Кардиналу понадобилось всего несколько недель, чтобы стать главой Совета, предварительно с помощью различных ухищрений отправив своего предшественника Ла Вьевиля в Бастилию по нескольким обвинениям. Суперинтендантство по финансам было упразднено и заменено двумя директорствами, одно из которых возглавил Марийяк, а другое – Шампиньи. Предварительно на все это было получено согласие короля. Ришелье был слишком тонким дипломатом и обладал достаточной проницательностью, чтобы не учесть уроки прошлого. Молодой король все еще смотрел на него с недоверием, но кардинал будет демонстрировать исключительное уважение к его королевскому авторитету и прерогативам. Он будет держать короля в курсе всего, а также облегчать ему работу и даже отдых, в частности охоту, поскольку он знал, что здоровье нужно беречь, чтобы максимально сгладить желчную сторону своего характера. Людовик по натуре был независимым и авторитарным, и кардинал почтет за честь воздать должное этим поистине королевским качествам. Он также сумеет вдохновить своего государя на решения, которые ему были необходимы, выполняя при этом титаническую работу, несмотря на слабое от природы здоровье.
В этот момент и явились в Париж ожидаемые Шеврезом послы с немногочисленной свитой и, разумеется, остановились во дворце Шевреза, полностью обновленном и считавшемся теперь одним из самых красивых домов в городе.
Монументальный портал, украшенный статуями, пилястрами и трофеями, являл собой богато украшенные деревянные створки с вырезанными на них медальонами. Разодетый в пух и прах швейцарец высоченного роста наблюдал за входом из небольшой будки, где находилась также стойка с оружием. Квадратный внутренний двор был оформлен во французском стиле. Архитектор Метезо был вдохновлен Лувром Пьера Леско, и между высокими окнами здания пилястры обрамляли ниши, заполненные статуями, над которыми шел плоский карниз антаблемента. Окна на фронтонах верхнего этажа выделялись на фоне аспидного цвета кровли. Достойный и величественный ансамбль дополнял обширный сад, где меж цветущих клумб были устроены беседки, каменные скамьи и маленькие рощицы, где можно было укрыться – одному или вдвоем! – чтобы помечтать, побеседовать, излить душу или даже предаться еще более приятным занятиям.
Внутреннее убранство было восхитительным. Увенчанные потолками в росписи и позолоте, разнообразные комнаты изобиловали дорогими гобеленами, мебелью, инкрустированной перламутром, слоновой костью и драгоценными камнями, креслами с мягкими подушками нежно-кораллового цвета, который так любила Мария и который так хорошо выделялся на фоне стенных панелей, пилястрами, обрамлявшими ниши со статуями из темного дерева, стоявшими на золоченых постаментах, на фоне драпировок из дамаста и парчи. Монументальные камины, отделанные расписанным и позолоченным деревом, наполняли воздух теплом, по вечерам зажигались сотни парфюмированных свечей в серебряных подсвечниках. Не один монарх мог бы позавидовать такому убранству, оживленному суетой целой армии слуг, одетых в красно-белые, отделанные золотом ливреи. И именно здесь Шеврезы нередко устраивали приемы, причем с роскошью, далеко превосходящей все прочие дворцы, включая и принадлежавшие принцам.
В этой блистательной, веселой и гостеприимной атмосфере английские послы в день своего приезда были приняты герцогом и герцогиней. Сердечность хозяина дома была обусловлена тем, что он был уже знаком с послами, его супруга же с трудом могла скрыть свою радость. Одним из послов был граф Карлайл, вторым – граф Холланд, оба пэры королевства и приближенные королевской семьи. Между тем Холланд оказался не кем иным, как молодым красавцем, которого Мария видела в день балета и чей образ все еще продолжал ее преследовать. Она вздрогнула всем телом, когда он наклонился к ее руке, внезапно похолодевшей и дрожащей, и его губы задержались на ее коже чуть дольше, чем следовало. Она едва не задержала эту руку, но сумела все же сохранить самообладание. Быть может, виной всему был взгляд, которым он окинул ее и значение которого она тотчас разгадала. Он тоже не забыл ее! Воспользовавшись тем, что Клод увлеченно обменивался витиеватыми любезностями с Карлайлом, она осмелилась шепнуть:
– Наконец-то я вижу вас снова!
Она улыбнулась ему от всего сердца, восторженная, точно девочка-подросток при первом любовном биении сердца, и когда она заговорила, голос ее был полон самой изысканной нежности:
– Этот дом счастлив принимать вас, милорд Холланд, и, если только такое возможно, я счастлива этому вдвойне!
Если Шеврез ничего не видел и не слышал, кое-кто не пропустил ни единого слова, ни единого взгляда. Для Элен дю Латц они были точно кинжалы. Она также не забыла встречи с «Генри Ричем» и высказанной тогда надежды на скорое и нежное свидание. Даже зная, что он знатный вельможа и друг будущего короля, она не могла перестать мечтать, но то, что она только что увидела, задело ее за живое, ибо она предчувствовала, что из всего этого выйдет, если, как она опасалась, Мария возжелает «Генри» и наоборот.
Не в силах далее терпеть все это и не думая о том, как она будет объяснять свое поведение, она улизнула из парадного зала, а потом и из дворца и укрылась в церкви Сен-Тома-дю-Лувр, которая находилась поблизости. Было время вечерни, и в церкви было два или три человека, не считая каноников, которые, застыв в своих креслах с прямыми спинками, пели не слишком уверенными голосами. Их служба не особенно радовала душу, и девушка отыскала часовню Пресвятой Девы, едва освещенную отблеском огней на хорах. Там она опустилась на плиточный пол и, закрыв лицо руками, начала не столько молиться, сколько плакать. Молитва ее сводилась к одной лишь просьбе: чтобы пребывание привлекательного англичанина во дворце Шеврезов не затянулось надолго.
– Пусть он уедет, умоляю тебя, о, Матерь Божья, заступница! Пусть он вернется к себе домой! Лучше мне совсем не видеть его, чем присутствовать при том, что непременно случится.
Забывшись в своей печали, она не заметила, как ее безмолвная молитва перешла в шепот. Она поняла это лишь тогда, когда чья-то рука легла на ее плечо и тихий голос прошептал:
– Что же столь ужасное должно случиться, дочь моя, кто так расстроил вас?
Рука была твердой и теплой, голос – мягким и сочувственным. Подняв глаза, Элен увидела подле себя черную сутану и над ней светлое пятно лица, обрамленного прямыми волосами и короткой острой бородкой, черт которого она не могла разглядеть. Она поднялась, чтобы лучше видеть, но в этот момент служба закончилась, и на хорах погасили свечи, так что свет стал еще более слабым.
– Я не предполагала, что молюсь так громко, – пробормотала она смущенно.
– В этом нет ничего дурного, это голос страждущей души, которая бессознательно вопиет, чтобы быть лучше услышанной. Вот почему я, будучи священником, позволил себе обратиться к вам с вопросом в надежде, быть может, помочь вам.
– Не думаю, что это возможно, если только не обладать властью короля…
– Разве власть Бога не превыше? Вы ведь мадемуазель дю Латц, камеристка мадам де Шеврез, не так ли?
– Это так. А кто же вы, святой отец?
– Я часто бываю здесь, так как добрые каноники принимают меня как друга и я знаю всех в округе.
Она не отвечала, мучаясь одновременно желанием обо всем рассказать – с тех пор как она увидела англичанина вечером, после королевского балета, она чувствовала себя все более одинокой, – и страхом показаться смешной. Незнакомец между тем продолжал:
– К господину герцогу только что пожаловали гости. Это трудно было не заметить, их кареты перегородили всю улицу. Отсюда до мысли о том, что вы желали отъезда одного из них, – всего лишь шаг. Вас беспокоит милорд Карлайл? Нет, это не может быть он! Следовательно… – И вдруг, точно ему, неожиданно пришла в голову мысль, он продолжил:
– Хотите мне исповедаться? Так вы можете излить душу, не боясь, что секрет будет раскрыт.
– Я не осмелилась бы просить вас об этом.
– Тогда идемте!
В полумраке он подвел ее к ближайшей исповедальне и заставил опуститься на колени, прежде чем самому занять место внутри. Было так темно, что она ничего не видела за деревянной решеткой. Но ощущение того, что она обращалась к кому-то незримому, лишь усилилось и успокоило ее Она рассказала обо всем, что случилось: о своей встрече с Генри, своих столь быстро растаявших надеждах, своем го ре, когда она узнала его в одном из английских послов, и в особенности о смертельном ударе, полученном ею при виде того, какими взглядами обменивались герцогиня и англичанин.
– Я вижу, что он уже влюблен в нее и она отвечает ему тем же. А мне придется присутствовать при их романе и, более того, ему способствовать. Я не смогу! Ни за что не смогу! Завтра же пойду в монастырь!
– Стать сестрой Христовой – не крайнее средство! То, чего вы опасаетесь, не случится. Положение вашей хозяйки, все, чего она достигла, обязывают ее быть осторожной по отношению к супругу и к королю! Что до лорда Холланда, то он женат.
