Текст книги "Марианна в огненном венке. Книга 2"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА III. КОРОЛЕВА ТЕАТРА
Острая боль прорвала заменивший для Марианны мир плотный туманный кокон. Будто раз за разом прикладывали раскаленное железо и она пыталась защититься, борясь с невидимым палачом, который, казалось, не хотел оставить ее в покое.
– Не так уж страшно, как я думала, – радостно сказал женский голос с итальянским акцентом. – Madre mia. Ей повезло, ибо я подумала, что она уже мертва.
– Я тоже, – подтвердил другой голос, но лишенный акцента. – Однако убийца не была в этом уверена.
Если бы вы не распахнули ставни и не закричали, моя дорогая Ванина, она ударила бы еще раз. К счастью, мы спугнули ее.
На эти вполне земные голоса Марианна открыла глаза, но тут же закрыла, настолько склонившиеся над ней при свете свечей две женщины показались необычными. Свечу держала красивая молоденькая женщина, рыжая и белокожая, носившая бархатные фижмы, накрахмаленные брыжи и чепчик с тремя рожками принцессы Ренессанса, тогда как у другой, задрапированной в типично римский пурпурный пеплум, хлопотавшей над раненой, чью рану она энергично обрабатывала, лицо отличалось тонкостью и правильностью черт, а высокий шиньон опоясывала также римская диадема и несколько огненного цвета эгретов поменьше. Она так отдалась своему занятию, что ее черные брови нависли над глазами, а между красиво очерченными алыми губами виднелся розовый кончик языка.
Вооруженная бутылкой коньяка и тампоном из корпии, она чистила рану Марианны с тщательностью, требовавшей некоторых усилий, что вызвало у ее пациентки протестующие стоны.
– Вы делаете мне больно, – всхлипнула она.
Дама с эгретами сразу остановилась и посмотрела на Марианну, в то время как широкая улыбка стерла с ее лица озабоченное выражение.
– Она говорит по-французски! И без акцента, – воскликнула она великолепным контральто. – Странно, что мы ее не знаем!
– Я француженка, – сказала Марианна, – и насколько я поняла, вы тоже. Но я повторяю, что вы делаете мне больно.
Другая дама рассмеялась, обнажив мелкие зубы, неровные, но безупречной белизны.
– Вы должны быть довольны, что еще можете чувствовать боль, – заметила она. – Ив любом случае выбирать не приходится. Кинжал этой особы мог быть грязным. Лучше потерпеть.
– Вот и конец! – радостно сказала «римлянка». – Рана не очень глубокая. Я ее прозондировала, и, к счастью, у меня есть чудодейственная мазь. Я сделаю с ней перевязку, и при полном покое, я думаю, все сойдет благополучно.
Сопровождая слова делом, она покрыла рану густой мазью, издававшей довольно приятный запах, сверху наложила тампон и обвязала широкой полосой ткани, которую «принцесса Ренессанса» оторвала от остатков белой юбки. Когда с этим было покончено, она взяла бутылку с коньяком, налила немного в стакан и, подложив несколько подушек, чтобы поднять голову Марианны, предложила ей без колебаний выпить.
Теперь Марианна смогла увидеть, что она лежит на большом диване в просторной комнате, из-за закрытых ставней тонувшей в полумраке, не позволявшем рассмотреть детали. Однако свеча, которую держала «принцесса», бросала отблески на странное нагромождение непонятных предметов и старой мебели.
Выпив коньяк, она почувствовала себя лучше и попыталась улыбнуться женщинам, которые с некоторым беспокойством смотрели на нее.
– Спасибо, – сказала она, ; – я думаю, что должна молиться за вас до конца дней моих. Но как вы нашли меня?
«Римлянка», выпрямившись, продемонстрировала свою величественную, но, не тяжеловесную фигуру и направилась к одному из окон, драматическим жестом накинув пеплум на плечо.
– Из этого окна мы все видели, немного издалека, конечно, ибо вы были с другой стороны площади.
– Вы все видели?..
– Все: казаков, великолепную дуэль, в которой, правда, мало что поняли, а в том, что последовало, еще меньше. Это было впечатляюще, но совершенно непонятно. И мы не собирались вмешиваться, если бы не драматический финал, если бы не женщина, ударившая вас кинжалом. Тогда мы раскрыли ставни и так закричали, что негодница убежала, а мы спустились к вам.
Вот… вы и знаете все.
– Не совсем. Вы можете сказать, у кого я нахожусь?
Дама в фижмах рассмеялась.
– Вот с этого вам и следовало начинать. Где я? Что со мной? Кто вы? Такие вопросы должна задавать героиня драмы, когда она приходит в себя после обморока. У вас, правда, есть смягчающие обстоятельства, да и наши нелепые наряды должны были показаться вам странными. Итак, объясняю сразу: вы здесь, в службах дворца Долгорукого, большую часть времени нежилых, где нас охотно принимает консьерж, наш друг. Я могла бы продолжить мистификацию, уверив вас, что я Мария Стюарт, а эта благородная дама – Дидона, но я предпочитаю истину: мое имя Бюрсэ, я директриса Французского театра в Москве. Что касается вашего невольного лекаря, я думаю, что вы почувствуете гордость, когда узнаете, что за вами ухаживала знаменитая певица Ванина ди Лоренцо из миланского «Ла Скала».
– И Итальянской оперы в Париже! Большая поклонница и… личный друг нашего великого императора Наполеона, – дополнила Дидона с видом превосходства.
Несмотря на боль в плече и горе, вернувшееся вместе с сознанием, Марианна не могла удержаться от улыбки.
– Вы тоже? – сказала она. – Я слышала много восхвалений вашему голосу и таланту, синьора. Что касается меня, то я княгиня Сант'Анна и…
Она не закончила. Ванина ди Лоренцо стремительно вернулась к ней и, выхватив свечу из рук подруги, поднесла к лицу спасенной.
– Сант'Анна? – воскликнула она. – Мне уже казалось, что я где-то вас видела. Вы можете быть княгиней, но в самом деле вы певица Мария-Стэлла, императорский соловей, женщина, которая предпочла титулованного мужа выдающейся карьере. Я знаю это, я была в театре Фейдо в вечер премьеры. Какой голос!
Какой талант… и какое преступление – бросить все это!
Результат этого выяснения был магический, ибо, несмотря на откровенное осуждение Ванины, лед между тремя женщинами растаял благодаря удивительному свойству всех артистов сходиться и узнавать друг друга при любых обстоятельствах, даже самых странных. Для мадам Бюрсэ, как и для синьоры ди Лоренцо, Марианна не была больше ни знатной дамой, ни светской женщиной: просто одна из своих, не больше… но и не меньше.
Угощаясь копченым окороком и сушеными абрикосами (питание укрывавшихся во дворце Долгорукого состояло из того, что оказалось в подвалах), примадонна и трагическая актриса знакомили новую подругу с событиями, которые привели их в этот опустевший дворец.
Накануне, в то время как мадам Бюрсэ и ее труппа в костюмах репетировали «Марию Стюарт» Шиллера в Большом театре, а Ванина надела наряд, в котором через несколько дней должна была петь Дидону, настоящее восстание захлестнуло театр. Прибытие первых раненых из – под Бородина и катастрофические новости, которые они принесли, вывели москвичей из себя. Пламя дикой ненависти к французам заполыхало, как лесной пожар. Бросились на приступ всего, что принадлежало этой проклятой нации: лавки торговцев взламывали и грабили, большинство квартир постигла та же участь, причем при этом пострадали и враждебные Наполеону эмигранты.
– Мы пользовались такой известностью, – вздохнула мадам Бюрсэ, – нас так любили до этого злосчастного дня.
– Злосчастного? – вскричала Марианна. – Хотя император одержал победу и скоро войдет в Москву?
– Я тоже верная подданная его величества, – с улыбкой ответила та, – но если бы вы пережили то, через что мы вчера прошли! Это ужасно! Одно время нам казалось: мы заживо сгорим в театре. Мы едва успели спуститься в подвал, где пришлось дожидаться наступления ночи, чтобы уйти из нашего подземного убежища. Вернуться к себе было невозможно. Наш приятель Лекен, который не репетировал, сумел незаметно пробраться к нашей гостинице. Он увидел, что все номера разгромлены, вещи выброшены на улицу и сожжены.
Случилось самое ужасное: в то время как мы, женщины, убегали первыми, наш режиссер Домерг попал в руки толпы и его пытались разорвать на куски. К счастью, подоспел наряд полиции, вмешался и арестовал его. Граф Ростопчин объявил о своем намерении отправить его в Сибирь.
– Как и своего повара, – вздохнула Марианна. – Это просто какая-то мания. А что случилось с другими участниками вашей труппы?
Ванина беспомощно развела руками.
– Ничего не известно. За исключением Луизы Фюзиль и мадемуазель Антони, которые находятся здесь, в противоположном крыле, и юного Лекена, сейчас отправившегося за новостями, мы не знаем, где остальные. Нам показалось более благоразумным разойтись: даже в отдельности наши костюмы достаточно необычны, а в группе… Представляете себе Марию Стюарт, ее приверженцев, охрану, женщин и ее палачей, прогуливающихся по улицам Москвы? Все, что мы смогли сделать, это пожелать им такой же удачи, как у нас, и найти убежище, чтобы спокойно дождаться прихода императора.
– Вы очень рисковали, выходя за мной, – сказала Марианна. – Бог знает что могло бы с вами случиться, попади вы в их руки… – Мы даже не подумали об этом, – смеясь вскричала Ванина. – То, что произошло на площади, было так увлекательно! Прямо акт трагедии! А мы так томились от скуки. Так что мы даже не колебались… Впрочем, по-моему, там больше никого и не было.
Вполне естественно, что в ответ на откровенность обеих женщин Марианне следовало рассказать хоть часть своей истории. Она сделала это по возможности кратко, ибо чувствовала невероятную усталость и приближение лихорадки, безусловно вызванной ранением. Она особенно подчеркнула свой страх за судьбу Язона и сожаление об отсутствии ее друзей. И когда, словно побежденная волнением, она залилась слезами, Ванина присела на край дивана и, отбросив назад полу своего пеплума, приложила прохладную ладонь ко лбу новой подруги.
– Хватит разговоров! У вас лихорадка, и вам надо отдохнуть. Когда вечером придет консьерж, мы попросим его открыть более приличное помещение, чтобы уложить вас в постель. А пока надо попытаться забыть ваших друзей, ибо вы все равно ничем не можете им помочь. Когда французская армия войдет в город… вполне вероятно, что все, кто скрывается, снова появятся…
– Если этот город еще существует, – раздался из глубины комнаты замогильный голос, на который обернулись обе женщины.
– Ах! Лекен! Наконец-то ты! – воскликнула мадам Бюрсэ. – Какие новости?
Молодой человек лет под тридцать, белокурый, со смазливым, несколько вялым лицом, с каким-то женским изяществом вышел из темноты. Он носил элегантный, но запыленный полотняный костюм и выглядел усталым. Его голубые глаза по очереди прошлись по лицам женщин, и он скривился в улыбке.
– Чем больше я вижу чужбину, тем родину больше люблю, – с пафосом сказал он, прежде чем добавить нормальным голосом:
– Дела идут все хуже и хуже. Я не уверен, придет ли император достаточно скоро в Москву, чтобы спасти нас. Мое почтение, сударыня, – обратился он к Марианне. – Я не знаю, кто вы, но вы кажетесь такой же бледной, как и очаровательной.
– Это наша сестра по профессии, случайно встретившаяся нам, – сказала Ванина. – Синьорина Мария-Стэлла из театра Фейдо. Но рассказывайте, мой мальчик, рассказывайте! Что нам еще угрожает?
– Прежде дайте мне напиться. Мне кажется, что мой язык превратился в большую пересохшую губку, заполнившую весь рот, – Она станет еще больше, когда напитается, – заметила мадам Бюрсэ, протягивая ему кувшин с пивом, который он выцедил, полузакрыв глаза, с выражением неописуемого блаженства.
Забыв о всяких правилах приличия, он пощелкал языком, почти не пережевывая, проглотил ломоть окорока, залив его очередной порцией пива, затем, всем весом рухнув на жалобно заскрипевшее кресло, удовлетворенно вздохнул.
– Даже если тело обречено на скорое уничтожение, – сказал он, – все равно очень приятно подкормить его…
– Ну хватит! – вскипела Ванина. – Вы слишком веселитесь! Что вас заставило думать, что мы обречены на… как вы сказали, скорое уничтожение?
– То, что происходит в городе. Ходят слухи, что конница Мюрата преследует арьергард Кутузова. Население бежит…
– Приятная новость! Оно это делает уже три дня.
– Может быть, но население населению рознь! Вчера это делали богачи, дворяне, люди обеспеченные. Сегодня – все, у кого хоть что-то есть. Только бедняки, больные и умирающие остаются. И в настоящий момент людей охватило отчаяние, потому что из всех церквей и монастырей увозят святые иконы, чтобы они не попали в руки антихриста и его банды. Возле церкви Петра и Павла я видел валявшуюся в пыли толпу, умолявшую священников оставить им иконы. А те призывали их убивать чужеземных варваров, оскверняющих священную землю России. Но не это самое ужасное…
– Что же еще? – рассердилась мадам Бюрсэ. – У вас такая скверная манера держать про запас всякие гадости, Лекен!
– Да просто не хотел вас сразу пугать! Прежде чем покинуть Москву, этот проклятый Ростопчин открыл все тюрьмы. Вся нечисть, которая там содержалась: бандиты, воры, убийцы, – ринулась в город, ничуть не собираясь уходить. Я видел в Кремле, как одна банда ворвалась в храм… и никто не подумал поклониться иконе при входе, и не нашлось никого, чтобы призвать их к порядку. Вполне вероятно, что они будут грабить все дворцы подряд…
– А вы сидите здесь и рассуждаете? – возмущенно вскричала Ванина. – Надо поскорей предупредить консьержа, чтобы забаррикадировать двери, окна… не знаю, что еще!
Лекен мрачно ухмыльнулся.
– Консьержа? Он уже далеко. По дороге сюда я видел, как он давал тягу на битком набитой повозке. Если мы хотим защититься, надо самим позаботиться.
Впрочем, я думаю, что в этой привратницкой нам нечего бояться…
Марианна, которая не вмешивалась в разговор своих новых знакомых, высказала свое мнение:
– Насколько я поняла, эта привратницкая находится рядом с главным входом. Эти люди попытаются взломать первые попавшиеся под руку окна или двери. Мы скорей избежим опасности, если перейдем в помещение челяди…
Молодой комедиант внимательно посмотрел на нее и послал улыбку, которую он, безусловно, считал обаятельной.
– Я только что сказал, что вы так же бледны, как и очаровательны, сударыня, но теперь добавлю, что вы так же мудры, как очаровательны и бледны. Комнаты слуг на антресолях действительно кажутся мне удобным местом для почетного отступления, но в случае, если эти бесноватые вздумают поджечь дворец, мы там неминуемо изжаримся! И если…
– С этими «если», – недовольно оборвала его Ванина, – мы только теряем драгоценное время. Что касается меня, то я предпочитаю быть изжаренной, чем изнасилованной, – добавила она, величественно забрасывая на плечо полу своего алого пеплума.
– У вас странный вкус, – сделал комичную гримасу Лекен. – Хотя это то, что поет Дидона! Какая ерунда! Но как бы то ни было, я считаю, что мадам права: надо убраться отсюда. Поскольку консьерж уехал, придется взломать парадную дверь, чтобы попасть наверх! Может быть, никто и не придет сюда, ибо Москва большая и дворцов в ней много, но в любом случае там мы будем лучше укрыты. И это может нам помочь продержаться до прихода французов. Пойду позову остальных..
Он быстро вышел, пересек двор и постучал в дверь небольшой пристройки, где расположились две другие актрисы, тогда как Ванина вернулась к Марианне, которая, отодвинув подушки, пыталась подняться.
– Как вы себя чувствуете? – нагнувшись к ней, спросила итальянка. – Вы сможете идти, подняться на три этажа? Мы все поможем вам…
Молодая женщина ответила ей улыбкой.
– Должно получиться. Правда, я чувствую слабость, но думаю, что дело пойдет. Я потеряла много крови?
– О, совсем немного. Видно, у вас крепкое здоровье, кровотечение быстро остановилось. Идемте, я буду вас поддерживать.
Пропустив одну руку под здоровое плечо Марианны, она обняла ее за талию и помогла встать. В первый момент у раненой появилось ощущение, что стены вращаются вокруг нее, а остатки крови ушли в ноги.
– Выпейте еще немного коньяка! – предложила мадам Бюрсэ, которая с беспокойством следила, как бледнеют ее щеки.
– Но я опьянею…
– Велика важность! Поднимемся наверх, вам постелют, и будете спокойно спать! Главное – это добраться туда.
Марианна послушно выпила ароматный напиток.
Краска немного вернулась на ее щеки, но признательная улыбка адресовалась Ванине.
– Идем туда! – только и сказала она.
Пока мадам Бюрсэ занималась провизией и подушками, Марианна и Ванина осторожными маленькими шагами направились к двери. Рука флорентийской певицы была уверенной и крепкой, и поддерживаемая ею Марианна шла с большей легкостью, чем они предполагали. Кроме того, она испытывала к своей новой подруге инстинктивное доверие в сочетании с ощущением, что она давно ее знает. Это было, возможно, связано с запахом розы, пропитавшим ее пеплум и напомнившим ей Фортюнэ…
Во дворе они встретили Лекена. С помощью двух молодых женщин, одна из которых была одета субреткой из комедии, а другая носила костюм пажа, он старался сдвинуть с места тяжелый железный ригель, запиравший дворец на ночь. Когда с ним было покончено, они, красные и запыхавшиеся, принялись за массивную дубовую дверь. С помощью инструментов из привратницкой Лекену удалось без особого труда одолеть замок и, оставив на потом этикет представления гостей, маленький отряд беженцев проник в громадный роскошный вестибюль дворца. Голоса в нем раздавались, как в соборе.
Невольно взволнованная величественностью помещения, мадам Бюрсэ робко засмеялась и прошептала:
– Мы представляем собой довольно жалкую картину с нашей мишурой среди этого мрамора и золота…
– Что за глупость! – восстала Ванина. – Что касается меня, то я чувствую себя здесь вполне на своем месте. Достаточно принимать вещи такими, какие они есть.
И чтобы еще лучше показать свое пренебрежение к окружавшей их роскоши, она начала в полный голос арию дона Альфонса из «Страделлы», не оставляя ради этого Марианну, которой стала помогать подниматься по монументальной лестнице.
Луиза Фюзиль, та, которая была одета в костюм пажа и которую ее товарищи называли Соловушкой, в шутку присоединила свой свежий голос к голосу итальянки, тогда как остальные, внезапно охваченные той необходимостью разрядки, иногда возникающей у артистов в самые драматические моменты, стали аккомпанировать им, имитируя инструменты оркестра. Марианна попробовала поддержать их, но ее поврежденное плечо откликнулось адской болью, и она предпочла замолчать.
Наверх поднялись почти в радостном настроении и разошлись по комнатам прислуги, где обстановка, конечно, не шла ни в какое сравнение с нижними этажами: деревянная грубая мебель, соломенные тюфяки, кое-какая домашняя утварь. Но Марианна получила от этого не меньшее удовлетворение, растянувшись на постели, избавленной от простыни, но имевшей преимущество быть чистой.
Ванина устроилась вместе с ней, а остальные расположились в соседних комнатах, тогда как Лекен отправился вниз проинспектировать подвалы дворца, что было невозможно при консьерже, который сам снабжал невольных гостей продуктами.
Вернулся он нагруженный, как разносчик, сгибаясь под тяжестью двух громадных корзин, в одной из которых виднелись кухонные принадлежности, а в другой – продукты и запыленные горлышки запечатанных сургучом почтенных бутылок.
– Я нашел подлинное чудо! – торжествующе закричал он. – Гляньте-ка сюда! Шампанское, икра, вяленая рыба, сахар и… кофе!
Последнее слово, вернее то, что оно обозначало, пробудило Марианну, которая, побежденная усталостью и мучениями, начала засыпать.
– Кофе? – воскликнула она, приподнимаясь на локте. – Это правда?
– Правда ли это? А вы слышите этот приятный запах, милая дама? – сказал Лекен, открывая перед ней небольшой мешочек. – И я принес все, что надо, чтобы поджарить его, смолоть и приготовить на всех.
Не успеете вы оглянуться, как получите добрую чашку.
Доверьтесь мне, и вы увидите, что я гений кофе.
Она признательно улыбнулась ему.
– Вы замечательный человек. Не знаю, будет ли эта ночь последней для меня, но по крайней мере я буду обязана вам, что начну ее с чашкой кофе в руке. Нет ничего, что я любила бы больше.
Она с наслаждением, ибо Лекен не преувеличил свои таланты, выпила две и даже третью чашку, несмотря на предупреждение Ванины, которая не без оснований опасалась, что после этого она не сможет сомкнуть глаз. Но поскольку Марианна провела уже бессонную ночь в трактире Ивана Борисовича, она сразу же заснула, едва опорожнила последнюю чашку.
Продолжительный шум и предчувствие опасности разбудили ее среди ночи с ощущением страха, как это бывает, когда открываешь глаза в незнакомом месте. Она не сразу сообразила, где находится… Но на более светлом прямоугольнике окна она различила силуэт Ванины ди Лоренцо, вырезавшийся с ее диадемой и перьями.
– Что-нибудь происходит? – спросила Марианна, инстинктивно приглушая голос.
– К нам пожаловали гости! Впрочем… этого следовало ожидать, ведь наш дворец один из самых красивых и богатых в городе.
– А какой может быть час?
– Около двух. Или чуть позже…
С меньшим трудом, чем она предполагала, Марианна спустилась с кровати и подошла к певице, но не увидела ничего, кроме пляшущих на деревьях отблесков света.
Зато шум нарастал с минуты на минуту: пьяные песни, крики, смех, звон разбитого стекла и глухой треск падающей мебели.
– Откуда они вошли? – спросила Марианна, так ничего и не увидев, потому что их окно выходило в сад и двор из него не просматривался.
– Они влезли через крышу конюшни, – раздался позади них встревоженный голос Лекена. – Я видел, как они это делали: с помощью веревок и крючьев. А попав внутрь, они открыли засов…
– А что будем делать мы? – прошептала Луиза Фюзиль, появившаяся за своим товарищем. – Есть ли смысл оставаться здесь? Кто может дать гарантию, что они не поднимутся сюда, когда разграбят все внизу. Может, лучше попробовать спрятаться в парке?..
– В парке? Смотрите…
Действительно, новая банда появилась на английских лужайках, тянувшихся у подножия террасы, на которую выходили салоны. С факелами в руках, бородатые, с вызывающими дрожь мрачными физиономиями, они молча шли, вооруженные вилами, ружьями и ножами, к ожидавшему своей участи дворцу, настороженно оглядываясь, словно дикие звери…
– Эти должны были перелезть через решетку или стену, – вздохнул Лекен. – Теперь наш путь к отступлению отрезан.
– Не обязательно, – вступила Ванина. – Есть еще два черных хода с обоих концов этого коридора.
Пусть Лекен пойдет к одному, а я – к другому, и если один из нас услышит, что по лестнице поднимаются, мы сможем попытаться убежать по другой и через парк.
– Решено! Только будем надеяться, что если они вздумают идти сюда, то не по обеим лестницам сразу.
– Хорошая вещь – оптимизм! – пробормотала Ванина, невозмутимо направляясь к своему наблюдательному пункту.
Оставшиеся четыре женщины также разделились. Мадемуазель Антони и мадам Бюрсэ пошли в комнату, выходившую на фасад, тогда как Марианна и Луиза Фюзиль ждали на месте, напряженно прислушиваясь, с учащенно бьющимися сердцами.
Вскоре шум стал поистине адским. Крики и вопли усилились, сопровождаемые глухими ударами, отдававшимися по всему зданию, которое, несмотря на солидность постройки, начало содрогаться, как, при землетрясении.
– Похоже, что они рушат стены, – заметила Марианна бесцветным голосом.
– Возможно, и так, но мне кажется, что они дерутся между собой, – прошептала Луиза.
И в самом деле, слышались не только крики торжества и пьяной радости, но и вопли и болезненные стоны.
По всей видимости, пришедшие раньше бандиты не захотели делить добычу с их собратьями, пробравшимися через парк. Но для тех, кто находился над этим кромешным адом, было ясно, что минута, когда ослепленные яростью подонки обнаружат их, будет для них последней в жизни.
С тяжело бьющимся сердцем, с похолодевшими руками, Марианна забыла о боли в плече. Она тихо вышла в коридор, слабо освещенный через слуховое окно. У выходов на лестницы дежурили Ванина и Лекен, Напряженно вслушиваясь в доносившийся снизу шум.
– По-прежнему ничего? – вздохнула Марианна.
Они без слов одновременно покачали головами. И вдруг внизу раздались такие крики и грохот, словно дом собирался взорваться.
– Похоже, что они убираются вон! – сказала мадемуазель Антони, не скрывая радости в голосе. – Я вижу устремившуюся на улицу толпу.
– Со стороны парка нет никого, – эхом откликнулась мадам Фюзиль. – Они не захотели снова лезть через решетку. Смотрите!
Наблюдатели вернулись бегом, и все собрались в комнате, где спала Марианна. Действительно, дворец толчками извергал, как выдавливаемый нарыв, группы оборванцев, настоящих демонов, красных от вина и крови… Но радость при виде покидающих дворец насильников продолжалась недолго, всего несколько секунд.
Она угасла при сдавленном крике Луизы Фюзиль:
– Пожар! Они подожгли дворец!
Увы, это было правдой. Красный свет вырывался из окон первого этажа, где подозрительное гудение сменило недавний шум и грохот. К тому же покидавшие дворец последними оборачивались и с проклятиями бросали внутрь горящие факелы.
– Вниз! – закричал Лекен. – Немедленно спускаемся! Надо вырваться в парк…
Они бросились к лестнице, показавшейся им более удаленной от главного очага пожара. Ванина хотела, как и прежде, помочь Марианне, но та отказалась.
– Кофе и сон поставили меня на ноги. Дайте только вашу руку… Надо спешить…
Они спускались на ощупь, ибо лестница, проложенная в толще стены, была темная, изнемогая от жары, становившейся с каждым мгновением все сильнее. На высоте второго этажа им показалось, что они попали в печь, настолько атмосфера была удушающей.
– Пламя должно быть совсем близко, – задыхаясь, сказала Ванина. – Наше… счастье, что дворец построен из камня. Если бы… он был деревянный, как многие… мы уже сгорели бы…
– Рано радоваться… – Лекен грубо выругался. – Лестница уже занимается.
Действительно, мрак уступил место яркому красному свету, и, достигнув последнего марша, несчастные увидели, что первые ступени горят, тогда как густые клубы черного дыма летят на них.
– Мы не сможем пройти, – простонала Луиза Фюзиль. – Мы умрем здесь…
– Ни за что в жизни, – заорала Ванина. – Прижимайте к себе покрепче платья и бросайтесь вниз! Нам остаются считанные секунды. А если одежда загорится, покатайтесь по траве или песку в саду. Я пошла! Кто любит меня – за мной!..
И, не оставляя Марианне времени на раздумья, она обняла ее одной рукой, другой запахнула пеплум и бросилась вместе с ней в пламя.
Марианна закрыла глаза. Ей показалось, что огонь хлынул в ее легкие, и она задержала дыхание. Но порыв Ванины был неудержим. Марианна едва ощутила укусы пламени, хотя юбка ее загорелась. Она закричала больше от боли в плече, когда, вырвавшись наружу, они покатились по газону, стараясь сбить пламя.
Сразу же за ними последовали и остальные, также начавшие кататься по траве, крича от боли, но не получив серьезных повреждений. Собравшись вместе, задыхающиеся, полуоглушенные, они некоторое время сидели на земле, поглядывая друг на друга, не в состоянии поверить в свое спасение.
– Ну что ж! – вздохнула мадам Бюрсэ. – Это похоже на чудо. Все мы здесь и, по – видимому, все в порядке.
– Так-то оно так, – сказал Лекен, – но оставаться здесь опасно. Надо убираться отсюда, пока дворец не рухнул.
Красивое жилище князей Долгоруких горело полностью, опаляя все вокруг невыносимым жаром. Это напоминало гигантский пылающий водопад, чья слепая ярость прогнала темноту до дальних уголков сада.
– Мадонна! – простонала Ванина. – А есть ли в этом городе помпы? Если никто не будет бороться с пожаром, весь квартал может сгореть…
Словно услышав ее слова, небо прорвалось. Под апокалипсические раскаты грома потоки воды низверглись на Москву, мгновенно затопив сад Долгоруких и его временных обитателей, которые устремились прочь от клубов обжигающего пара, бьющего из недр горящего здания. Вскоре пожар превратился в паровой котел.
Промокнув до нитки, товарищи по несчастью стали искать укрытие, но в саду не оказалось ни киоска, ни беседки.
– Надо уходить отсюда, – воскликнула Антони, – иначе мы схватим простуду…
– Это еще не так страшно, – проворчала Ванина. – Но я рискую потерять голос. Я привыкла к солнцу и боюсь сырости как чумы. Достаточно мне простудиться, и я не смогу больше петь!
– Я восхищен, – съехидничал Лекен, – что вы в такой момент думаете о пении… Но я согласен с вами, что надо немедленно покинуть это негостеприимное место. Вопрос только… как?
В самом деле: это было легче пожелать, чем осуществить. В окружавших сад стенах и решетках единственным выходом была маленькая низкая дверь, запертая замком, достойным сокровищницы, который, по всей видимости, открыть было невозможно.
– Но бандиты вошли же здесь недавно, – сказала Луиза Фюзиль. – Почему бы нам не выйти?
– Они вошли, перелезая через стену, – объяснил Лекен. – Конечно, я могу подсадить вас туда, если вы потом поможете мне взобраться… Хотя я не представляю себе как…
Вместо ответа Ванина, сбросив наконец свою диадему и спадавшие ей на лицо намокшие перья, смотала с себя длинное шелковое полотно, представлявшее собой пеплум, ничуть не смутившись остаться в нижней юбке и кофте без рукавов, и показала материю Лекену.
– Когда влезем наверх, опустим вам это! Она очень прочная! И с ее же помощью спустимся с другой стороны…
Сказано – сделано. Ванина, как подавшая идею и средство ее исполнения, пошла первой, прочно уселась верхом на стене и нагнулась, чтобы помочь Марианне, которую остальные женщины с трудом подсадили на плечи Лекену, не преминувшему, как бы невзначай, коснуться груди и бедер молодой женщины. Дальше пошло легче, и последним вытащили Лекена.
Спуск прошел в том же порядке благодаря пеплуму Дидоны, скрученному в толстый канат. Но внизу Марианна, истратив все силы, оказалась на грани беспамятства. Пока другие приземлялись с помощью Ванины, она прислонилась к стене с отчаянно бьющимся сердцем и пустой головой, нечувствительная даже к продолжавшему лить дождю.
– Э, да вам не по себе? – спросила Ванина, увидев ее осунувшееся лицо.
– Да так себе. Куда мы теперь пойдем?
– Честно говоря, я понятия не имею. Из наших многочисленных друзей никого не осталось…
– Точно, – подтвердила мадам Бюрсэ. – Возможно, удастся расположиться в каком-нибудь брошенном доме. Их здесь столько!
– Брошенные дома таят неприятные сюрпризы, – пробормотал Лекен, стараясь поднять воротник своего сюртука, чтобы немного прикрыть голову.
– Почему не попробовать найти наших товарищей? – предложила Луиза Фюзиль. – С тех пор как мы расстались, я не перестаю думать о них: не нашли ли они убежище во дворце Нарышкина. Князь был в восхищении от малютки Ламираль…
