Текст книги "Сто лет жизни в замке"

Автор книги: Жюльетта Бенцони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Остаток дня проходил в замке следующим образом. Около половины третьего дамы в длинных платьях, на высоких каблуках присоединялись к охотникам посмотреть, как они стреляют. В шесть часов все возвращались в замок и собирались у хозяйки дома. Элизабет и Анри, которые со времени их помолвки пели дуэтом, выступали перед гостями. В конце недели к ним присоединялся герцог де Ля Форс. Обладая красивым голосом, он любил у себя дома петь за столом и радовать свою семью известными ариями из «Вильгельма Теля», «Аиды», «Пророка» и особенно из его любимой оперы «Гугеноты». После того как заканчивался этот мини-концерт, все поднимались переодеваться к ужину, и Анри каждую минуту заглядывал к жене, настоятельно советуя ей одеться тщательнее. «Хорошенько приведите себя в порядок, Бебет, примите важный вид!» – говорил он ей, как нам это рассказывает ее правнучка. В скобках следует заметить, что это не вероятное уменьшительное «Бебет» приводит в замешательство. С раннего детства и в течение всей супружеской жизни оно преследовало сказочную женщину, у которой было все от принцессы из легенды.

Ужины были «веселыми, все много кричали, и сегодняшняя охота была главной темой беседы». Анри был не таким, как совсем недавно. Он мало уделял внимания жене. Вечера были немного тяжелыми; выйдя из-за стола, мужчины шли в курительную комнату, оставляя женщин в гостиной, где герцогиня Греффюль вязала до тех пор, пока не гасили свет. Тогда Элизабет вставала, садилась по очереди на все стулья, пока не оказывалась за роялем и пела под музыку грустное адажио.

«Иногда под каким-либо предлогом ей удавалось вырваться из гостиной и спрятаться за дверью курительной комнаты… где она старалась услышать дорогой голос любимого мужа. С удивлением она узнала, что в Буа-Будране большое место в разговорах занимает то, что касается обыденной жизни. И в первую очередь вопросы здоровья. Она вздрагивала каждый раз, когда слышала, как ее свекр произносил с довольным видом и с полураскрытыми глазами в знак высшего одобрения: «Это заслуживает очищения желудка».

Подобное заявление вызвало бы скандал в замке Шимей, где молодая виконтесса воспитывалась нежно любимой матерью, которая стократно возвращала ей эту любовь.

Когда граф Шарль Греффюль отдал свою душу Богу, Анри стал хозяином Буа-Будрана и, если он решил сохранить маленький замок с зелеными ставнями, с богатой мебелью немного в буржуазном стиле, то все же решил, что его явно недостаточно. Поэтому он добавил к нему огромный флигель, построенный с хорошим вкусом и крайней роскошью. «Это был, – скажет герцог де Ля Форс, – Версаль Великого Короля, сообщающийся уже не с маленьким замком в стиле Людовика XIII, а с буржуазным домом времен Короля-Гражданина».

Облавы Буа-Будрана стали после этого знаменитыми во всей Европе. На них убивали по пятнадцать тысяч фазанов в один день, так как Анри хотел видеть у себя только выдающихся стрелков, среди которых присутствовало неизменное трио королей, завсегдатаев больших французских охот: Эдуард VII, Альфонс XIII и один из лучших стволов Европы Карлос Португальский. Гам можно было также увидеть президента Республики Феликса Фора, элегантного, хорошо воспитанного мужчину, еще не знавшего о своей будущей кончине в объятиях прекрасной Мег Стенхайл.

Герцогиня Греффюль не следила за охотой, но она всегда председательствовала на ужинах, где ее грация, большие ясные карие глаза, очаровательная улыбка, ослепительные зубы и королевская фигура производили дивное впечатление. Герцог д'Омаль, неоднократно приглашавший ее в Шантий, говорил о ней: «Это лилия, которая может превратиться в лиану…».

Она завораживала художников. Фольгиер вытесал ее бюст в мраморе, Ля Гайдара написал с нее прекрасный портрет. Что касается Элле, он следовал за ней по пятам три дня, в поезде и в Буа-Будране, с блокнотом в руках, сделав множество рисунков. Он запечатлел ее во всех позах на балконе, в гостиной, за чтением, за туалетом, перед мольбертом, так как она тоже была интересным портретистом. Сохранился прекрасный портрет ее кисти аббата Мюгние и другой маркизы де л'Эгль, сестры ее мужа. Эта удивительная женщина имела настоящие способности к искусству. Она заворожила Родена. Следует согласиться с тем, что она жила наиболее интенсивной жизнью не в Буа-Будране, а в Париже, где из своего особняка на улице Астор она руководила Большими Музыкальными Слушаниями, ставила «Тристана и Изольду», увлекалась русским балетом и занималась другой разнообразной деятельностью, в которой даже наука находила свое место. Буа-Будран, охотничье угодье, был прежде всего сферой деятельности Анри. Он царствовал там днем, но вечера оставались за Элизабет.

До перестройки замка домашний театр занимал большое место в развлечениях «По возвращению, с охоты, – рассказывал Андре де Фукиер, который часто бывал в замке, – все грелись у большого огня в камине, беседовали или устраивали спектакли. Наши снисходительные зрители веселились не меньше нас над нашими провалами в памяти. Если кто-то забывал свою роль, мы импровизировали, и случалось, что суфлер имел та кой же успех, как и артисты…». Но когда Буа-Будран начал конкурировать с Версалем, с его огромными гостиными и настоящим театром, появились исполнители другого рода: специальные поезда привозили в замок артистов Парижской Оперы и ее балета, Комеди Франсез, не считая исполнителей из других театров, и в первую очередь великую Сару Бернар, Оранжереи, где выращивали гигантские гвоздики и неизменные орхидеи, поставляли сказочные декорации из цветов…

К сожалению, все это однажды кончилось. Война 1914 года, а также налог на прибыль пробили огромные бреши в состоянии Анри, который, несмотря на это, отказывался изменить разорительный образ жизни замка. Его любовницы тоже стоили ему дорого, и в 1913 году графиня даже намеревалась развестись с ним, но этому помешало начало войны. Увы, в 1920 году сильное увлечение Анри графиней де Ля Беродьер, которое заставило его поселить свою любовницу в особняке на улице Астор, окончательно разбило любовь, которую Элизабет смогла сохранить, вопреки всему и всем… С этого момента супруги жили отдельно, пока смерть Анри окончательно не похоронила эту волшебную сказку. Мадам Греффюль вернулась на улицу Астор, где она еще принимала, хотя и в более скромной обстановке, великих людей этого мира, как, например, Элеонору Рузвельт, с которой она поддерживала дружеские связи.

В 1952 году в Женеве в возрасте девяносто двух лет умерла та, чья красота в течение почти пятидесяти лет озаряла гостиные высшего общества, мастерские художников и ложи театров.

О некоторых неловких охотниках

Конечно, герцогиня д'Юзе не обладала монополией на псовую охоту, как и граф Греффюль на ружейную. В начале века, если говорить только о псовой охоте, во Франции было 285 выездов, 7850 псовых охотников, 12000 ловчих, 10700 охотничьих лошадей После второй мировой войны осталось только чуть более 60 выездов. Напротив, число ружейных охотников увеличилось, несмотря на то, что немцы устроили настоящую бойню дичи.

Вернемся же назад, чтобы посетить еще несколько привилегированных мест спорта, который наряду с политикой был главным занятием высшего общества в начале века.

Мы уже рассказывали об охоте графа де Кастеллана в замке Марэ, травли при свете факелов в Шомоне-на-Луаре во времена принцессы Брольи и слегка касались замка Сен-Фарго маркиза де Буажелен. Стоит еще немного остановиться на этих замках, чтобы хоть раз увидеть великолепное зрелище охоты, которая вот-вот должна начаться. Всадники в ярких костюмах: красных зеленых или синих с желтыми отворотами, дамы в синих или черных юбках амазонок и красных расшитых туниках – герцогиня д'Юзе тем не менее всегда была в черной тунике, – с маленькими треуголками на голове, в стиле Людовика XV, украшенных страусиными перьями, которые назывались лампионами[16]16
  Бумажный фонарик.


[Закрыть]. Мужчины в охотничьих сапогах на французский манер, из-под которых выступают белые шерстяные носки, в штанах из синего или черного грубого бархата; или же в сапогах с отворотами и белых штанах «в английском стиле, введенном в моду Карлом X», в жилетах с маленькими галунами и гравированными пуговицами под сюртуками, отвороты которых украшены большими галунами. Они одеты в шапочки из черного бархата, «бомбы» – еще один вклад англичан! – которые заменили дореволюционные треуголки… Все едут на превосходных лошадях, «чистокровных, сохранивших нервное поведение, суставы, уши, взгляд, ноздри, гривы, беспокойный нрав арабских жеребцов-производителей; нормандских или ирландских полукровках более тяжелых, но с такой же горячей кровью. Теперь о своре.

Свора маркиза дю Люара, любимым местом охоты которого был Сен-Фарго, насчитывала сотню собак: больших псов, весящих каждый между сорока и сорока пятью килограммами; с глубоким голосом, крепкими конечностями, двухцветного или трехцветного окраса – черного, огненного и белого – и длинными ушами. У каждого есть своя кличка, звучащая как прозвище французского гвардейца». Они полны огня и рвения, но мгновенно подчиняются голосу доезжачего!

Над всем этим звучит фанфара, предупреждающая медные рожки, на которых играет осеннее солнце. У каждого выезда свой звук рожка. Невозможно было знать их все, но следовало различать звук местных и знаменитых выездов. Играть на рожке было и остается целым искусством, потому что необходимо объявлять различные этапы охоты: вижу зверя, вперед, вошел в воду, вышел из воды, сигнал к травле и так далее.

Две даты отмечают охотничью жизнь: конечно, это день святого Юбера и пасхальный понедельник, обозначающий закрытие охотничьего сезона. В Сен-Фарго повсюду отмечали день святого на масленицу, то есть через несколько месяцев после латы, предписанной календарем. Напротив, в замке Карруж, в Нормандии, Святой Юбер празднуется в августе, что доказывает, что речь идет об очень покладистом святом.

Как бы там ни было, торжественная месса, которую служили в часовне замка, собирала большую толпу. «В первом ряду стояли цветы[17]17
  То есть костюмы цвета данного выезда.


[Закрыть] выездов, а перед главным алтарем лучшая собака-ищейка, которую держал на поводке доезжачий…». Сцена прекрасна, и не стоит поднимать шум! Почему собака, Божье создание, не имеет права войти в церковь? На выходе священник благословлял свору и раздавал ей немного освященного хлеба. Потом приходил черед людей и лошадей.

В замке Эсклимон, между Шартром и Рамбуйе герцог де Додувиль и его брат герцог де Бисаксиа устроили во время Второй империи псовую охоту в лесу Рамбуйе. После смерти первого герцог де Бисаксиа отказался от псовой охоты и довольствовался ружейной охотой, которая была у него одна из трех самых больших во Франции, две другие устраивались, разумеется, в Буа-Будране, а также в Во-ле-Виконт, у месье Соммие, крупного владельца сахарных заводов.

В отличие от Буа-Будрана Эсклимон имеет свою историю. В 1543 году архиепископ Тура построил то, что в то время было мощным четырехугольным зданием, окруженным круглыми башнями и находящимся посреди пруда. Великим человеком в истории замка остается канцлер Юро де Шевиньи, который попытался, собрав их в замке, помирить католиков и протестантов, впрочем, не преуспев в этом. Екатерина Медичи про вела в этом величественном сооружении некоторое время. В XVII веке, чтобы открыть внутренний двор, были снесены две боковые стороны здания. На слишком суровом фасаде сделали высокие окна. Три герцогини сменяли в замке друг друга: герцогиня де Лаваль, герцогиня де Люин и герцогиня Монморанси. Именно от нее получил в наследство замок Состен де Ларошфуко, герцог де Бисаксиа, а затем де Дудовиль, которого я упоминала выше. Очень богатый, он решил изменить внешний вид замка, переделав его в стиле «Ренессанс – замки Луары». Результат вызвал всеобщее одобрение. Только одна бойница XV века избежала реконструкции.

Приукрашенный таким образом замок оказала готов с блеском принимать. Во времена, которые нас интересуют, хозяйкой замка была герцогиня де Бисаксиа, урожденная Кольбер, которая умела с большим обаянием принимать многочисленных гостей мужа. На этот раз речь шла об охоте на куропаток, и картины с семью или восьмьюстами убитых птиц не были редкостью. Даже когда «стволы» не были самого лучшего качества. Так, некий супрефект избрал в качестве мишени, Бог знает почему, герцога де Фитц-Джеймса. Однажды последний, будучи в очередной раз «посолен», почувствовал, что терпение покинуло его. «Пусть тот, кто выстрелил, поднимет руку!» У виновного супрефекта хватило мужества признаться, и он «почувствовал, как дробь его жертвы просвистела около его пальцев».

Самым неловким из охотников был, по всей видимости, маршал Мак-Магон – владелец в Луаре замка Монкрезон, в котором он умер 8 декабря 1893 года, но в котором никогда не охотился, так как его репутация была окончательно подорвана. Так, когда он охотился на кроликов у герцога де ля Тремуй, он был настолько грозен, что его адъютанты были вынуждены раздвигать ноги, чтобы давать дорогу дроби, которую победитель при Мажента считал совершенно безобидной. Надо было иметь крепкое сердце, чтобы приглашать этого старца, кстати, очень милого, но на редкость наивного, что создало ему определенную репутацию глупца. Его «высказывания» были грандиозны. Однажды, посещая госпиталь, он остановился перед кроватью больного тифом и заявил ему. «Тиф? Я знаю, что это такое. У меня он был. От него или умирают, или становятся идиотами.» В другой раз он приехал в Тулузу во время большого наводнения 1875 года и не нашел ничего, чтобы поддержать пострадавших, кроме этих лаконичных слов: «Сколько воды, сколько воды!». С ружьем в руках он был также неловок, стрелял во все стороны, сея панику вокруг себя.

Кажется, первые президенты III республики также часто относились к этой категории сомнительных охотников. Таким был, например, Сади Карно. «Около 1892 года, – рассказывает герцог де Ля Форс, – уверяли, что генерал Брюжер, адъютант президента Карно был обязан благосклонности президента постоянством, с которым он переносил президентскую дробь».

Случалось, что и дамы запускали, если можно так выразиться, руки в тесто и хватали ружья Например, графиня де Пюисегюр. Приглашенная на охоту в Сарт, она «проводила» летящую птицу стволом ружья и, выстрелив один раз, должна была прекратить стрельбу. В этом заключается один из основных законов охоты из засады, при которой всегда существует риск, что один из ваших соседей попадет на линию огня. Что и случилось: она окатила дробью несчастного гостя. К счастью, калибр был мелкий, но в ужасе от того, что она сделала, графиня рухнула на склон и стала безудержно рыдать. Спутники старались утешить ее, уверяя, что ущерб небольшой. В конце концов она все же призналась в причине такого большого отчаянья: «Меня больше не будут приглашать, все будут говорить, что я опасна» А она очень хотела еще участвовать в охоте на весьма привлекательного владельца замка…

Другая дама, которую интересовала дичь без перьев, – баронесса д'Эстрелла, очень красивая бразильянка, которая устраивала облавы на принца Аймона де Люсенж и с этой целью прилежно посещала охоты, устраиваемые маркизом де Броком в замке Перре в Сарте.

Маркиз построил в Ле Мане у Леона Болле «разновидность локомотива, который тащил большой дилижанс со скоростью, не превышавшей десять километров в час. Он был настолько тяжелым, что прорывал ужасные колеи на дорогах и вынужден был избегать деревянных мостов, но позволял забирать гостей на вокзале и предоставлял им возможность совершить приятную поездку. Во всяком случае, если он не ломался» Принц де Люсенж, со своей стороны, жил неподалеку, в замке Шардоне и охотно присоединялся к остальным в Перре. Тогда красивой баронессе предоставлялась возможность показать свою терпеливость и постоянство, так как ей приходилось следовать за ними в снаряжении, не приспособленном для этого: длинная юбка, мешавшая при ходьбе, одетая на пышные, но стесняющие движения, нижние юбки, большая шляпка, украшенная перьями или фиалками – очень удобно чтобы пробираться через заросли или идти, при гнувшись, под низкими ветвями! – наконец, милые туфельки – узкие насколько возможно, что бы «делать ноги красивыми» на слишком высоких каблуках. Все это должно было бы надоедать охотникам, но ничего подобного не случалось, разве дамы не являлись хрупкими и драгоценными созданиями, перед которыми мужчины, достойные своего имени, должны были учтиво склоняться? Вот поведение, над которым стоит хорошенько задуматься сегодняшним молодым людям, часто не умеющим вести себя с женщинами. Та кое постоянное внимание мужчин могло, конечно, надоедать, но в некоторых случаях оно было не лишено прелести.

Это был как раз случай мадам Эстреллы, которой все спешили предложить стул в засаде Она была так очаровательна, что автоматически становилась другом разных владельцев замков которые приглашали ее, чтобы доставить удовольствие принцу де Люсенж. Несмотря на частые ссоры, они находили видимое удовольствие быть вместе.

В главу об охотниках-оригиналах Элизабет де Граммон добавляет обитателей замка Гран-Люсе: маркиза Ипполита д'Аржан, его брата Фредерика и супруга их сестры Леонса Левавасера, которые жили круглый год в этом красивом замке, построенном между 1760 и 1764 годом Пино де Виеннай. Жизнь, которую они там вели, была достаточно колоритна: «Ипполит приходил на встречу охотников, если не напудренный, так накрашенный. Этот сельский маркиз владел искусством макияжа и по праздникам накрашивал мать и сестру. Он летал от одной комнаты к другой со своими пудрами и мазями: «Мама, мама, прежде всего подождите меня!». Собравшись вместе, они походили на свои фамильные портреты…», но на охоте вся эта парфюмерия не должна была особенно нравиться их спутникам.

Еще один оригинал, но на этот раз великий охотник перед всевышним, прекрасный «ствол», граф Бернар де Гонто-Бирон, который был одним из больших юмористов своего времени. Его замок Лостанж в Тарне мало подходил для больших облав, хотя и находился довольно далеко от Парижа. Обычно он охотился в Сандрикуре, у маркиза де Бовуар, который также собирал великих мира сего на настоящие праздники охоты. Однажды, к всеобщему удивлению, граф Бернар появился на охоте, хотя незадолго до этого потерял брата. В те времена траур не позволял появляться на каких-либо светских мероприятиях. Герцог де Граммон, присутствовавший на этой охоте, деликатно заметил об этом своему другу: «Но мой дорогой Аженор, – заявил тот, – я стреляю черным порохом».

Он же в один прекрасный день приехал во второй половине дня, чтобы нанести визит принцессе Амадее де Брольи, которая была одной из его лучших друзей. Было уже довольно поздно, и принцесса захотела оставить его на ужин:

«– Невозможно, – ответил Гонто, – моя теща внизу…

– Но почему вы мне не сказали об этом, Бернар? Я прикажу, чтобы ее попросили подняться…

– Бесполезно. Она в своем гробу, я везу ее в Тарн, но так как у меня оставалось время до отхода поезда, я решил вас проведать».

Мадам де Брольи хорошо знала, с кем имеет дело. Однажды, когда его ждали в замке Шомон, разве не он прислал ей телеграмму следующего содержания: «Нет возможности приехать, ложь следует письмом».

Может показаться странным, что мы не посещаем Солонь, этот охотничий рай. Это связано только с тем фактом, что она в то время находилась, если можно так выразиться, на реставрации. Действительно, в годы, последовавшие за крахом Наполеона III, богатые любители скупили за бесценок огромные владения в солонской пустыне и опрокинули рог изобилия на эту неблагодатную землю песков и глины. Обильно политые золотом, осушенные болота превратились в еловые и сосновые леса, распаханные ланды – в пшеничные и ржаные поля, дренажированные торфяники – в зеленые луга. Благодаря дорогостоящему импорту дичи, стали множиться колонии куропаток и фазанов, хищники были истреблены, озера вычищены, чтобы принять диких уток, уток-мандаринок, вальдшнепов и болотных куликов. И Солонь стала тем, чем она является сегодня, но ясно, что это не могло быть сделано в один день.

Перед тем, как завершить эту главу, давайте остановимся на несколько минут и посмотрим как стреляет лучший «ствол» Европы, а именно король Испании Альфонс XIII. Действие происходит в Во-ле-Виконт, на землях месье Соммье.

Король стрелял из трех ружей, в то время как два «заряжающих» находились рядом с ним: один – сзади, другой – на коленях перед ним. Он был необыкновенно быстр, до того как приклад ружья касался плеча, птицы уже были на земле. Выстрелив два раза, он отпускал ружье, которое ловил человек, стоящий на коленях, протягивая ему заряженное ружье. Король стрелял, и наступала очередь второго заряжающего обмениваться с ним ружьями. Он добивался потрясающих результатов… которые иногда немного раздражали его спутников, особенно когда его величество крал у них их дичь. Рене Прежелан, художник-карикатурист, талантливый журналист и также превосходный стрелок, рассказывал:

«Для меня всегда была невыносимой досада, вызываемая соседом, который «отрезал» вашу дичь. Такое некорректное поведение вызывало во мне необъяснимую злобу, и тормоз воспитанности, выжатый до конца, не всегда удерживал меня от достойных сожаления протестов в адрес виновного. Но когда преемник Карла Пятого подстреливал у меня под носом фазана, крича: «Ты видел? Он был, по крайней мере, в восьмидесяти метрах», – мне ни на секунду не приходила в голову мысль возмущаться. Напротив, я поздравлял его с энтузиазмом и аплодисментами. Перед такой вершиной лести как не могла не закружиться голова! Но он тем не менее практически никогда не промахивался, и мы часто видели, как ему, с тремя ружьями, удавалось одновременно убить пять птиц: две спереди, две сзади и пятую все равно где».