Текст книги "Трилогия о капитане Немо и «Наутилусе» в одном томе"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 110 страниц)

Подгонять своих спутников Талькаву не пришлось. Все понимали, что надо во что бы то ни стало добраться до этого дерева, так неожиданно попавшегося на их пути. Лошади, видимо, не в силах были доплыть до него, но люди, по крайней мере, могли спастись: течение несло их к дереву. В этот миг лошадь Остина глухо заржала и исчезла под водой. Сам он высвободил ноги из стремян и поплыл, мощно работая руками.

– Хватайся за мое седло! – крикнул ему Гленарван.

– Спасибо, сэр, – ответил Том Остин. – Руки у меня крепкие!

– А как твоя лошадь, Роберт? – спросил Гленарван, поворачиваясь к юному Гранту.

– Она плывет, сэр, плывет, как рыба.

– Внимание! – сказал громко майор.

Не успел он произнести это слово, как огромный вал настиг беглецов; чудовищный, в сорок футов вышиной, он обрушился на них с ужасающим шумом. Люди и животные – все исчезли в водовороте пены. Колоссальная масса воды, в несколько миллионов тонн весом, понесла их в своем бешеном разливе.

Когда вал прокатился дальше, путешественники вынырнули на поверхность воды и поспешно пересчитали друг друга. Все были налицо, но лошади, кроме Тауки, исчезли.

– Смелее! Смелее! – подбадривал Паганеля Гленарван, поддерживая его одной рукой и работая в воде другой.

– Ничего… ничего!. – отозвался почтенный ученый. – Я даже не жалею…

Но о чем не жалел он, так навсегда и осталось неизвестным, ибо конец фразы бедняге пришлось проглотить вместе с большим количеством мутной воды. Майор спокойно плыл вперед стилем, который одобрил бы любой учитель плаванья. Матросы скользили, как два дельфина, попавшие в родную стихию. Что касается Роберта, то он уцепился за гриву Тауки, и она тащила его. Лошадь, мощно рассекая грудью воду, инстинктивно плыла к дереву, куда, впрочем, несло ее и течение.

До дерева оставалось только саженей двадцать; еще несколько минут – и весь отряд доплыл до него. Это было счастьем: не будь дерева, пропала бы всякая надежда на спасение – пришлось бы погибнуть в волнах.

Вода доходила до нижних основных ветвей дерева, и потому взобраться на него было нетрудно. Талькав бросил лошадь и, подсадив Роберта, первый влез на дерево, и вскоре его могучие руки помогли всем остальным измученным пловцам взобраться туда же.

Между тем Тауку быстро относило течением. Она поворачивала к хозяину свою умную голову и, встряхивая длинной гривой, ржала, как бы зовя его на помощь.

– Ты бросаешь ее на произвол судьбы? – спросил Паганель Талькава.

– Я?.. – крикнул индеец.

И, кинувшись в бурные воды, он вынырнул саженях в десяти от дерева. Через несколько минут рука его уже держалась за шею Тауки, и оба – лошадь и всадник – плыли по течению к северу, в туманную даль.

Глава XXIII
Путешественники ведут птичий образ жизни

Дерево, где Гленарван и его спутники нашли себе убежище, походило на ореховое; листья его были блестящие и крона закругленная. На самом же деле это было омбу, растущее в одиночку среди аргентинских равнин. Его огромный, искривленный ствол прикреплен к земле не только толстыми корнями, но и могучими отростками, что делает его особенно устойчивым. Поэтому-то оно и смогло выдержать такой штурм водяной стихии.

Это омбу имело футов сто вышины и могло покрыть своей тенью окружность саженей в шестьдесят. Основой этой громады являлись ствол в шесть футов толщиной и идущие от него три массивные ветви. Две из них поднимались почти вертикально. Они-то и поддерживали огромную крону, разветвления которой, скрещенные, перепутанные, словно сплетенные корзинщиком, образовали непроницаемое прикрытие. Третья ветвь, напротив, тянулась почти горизонтально над ревущими водами; ее нижние листья в них даже купались. Эта ветвь представляла собой как бы мыс зеленого острова, окруженного океаном. На таком гигантском дереве недостатка места, конечно, не чувствовалось, и под его роскошной листвой было вдоволь и воздуха и прохлады. Глядя на колоссальную крону омбу, поднимавшую чуть не до самых облаков свои бесчисленные, перевитые лианами разветвления, и на солнечные лучи, скользившие сквозь просветы листвы, можно было, право, думать, что на этом дереве вырос целый лес.

При появлении на омбу наших беглецов целый пернатый мирок птиц взлетел на верхние ветки, протестуя своими криками против столь вопиющего захвата их обиталища. Видимо, во время наводнения птицы также нашли себе приют на этом одиноком дереве. Их было здесь великое множество: целые сотни черных дроздов, скворцов, изаков, хильгуэрос, но больше всего, пожалуй, колибри – пика-флор – с лучезарным оперением. Когда эти птички вспорхнули, можно было подумать, что это порыв ветра сорвал с дерева все его цветы.

Таково было убежище, случайно подвернувшееся маленькому отряду Гленарвана. Юный Грант и ловкий Вильсон, едва взобравшись на дерево, тотчас же залезли на самую его верхушку. Они высунули из зеленого купола свои головы и с высоты окинули взглядом необъятный горизонт. Океан, созданный наводнением, окружал их со всех сторон: не видно было ни конца его, ни края. Над этой водной равниной не поднималось ни единого дерева – только их омбу содрогалось под напором бушевавших вокруг него волн. Вдали, увлекаемые с юга на север стремительным течением, проносились вырванные с корнями стволы деревьев, сломанные, скрученные ветви, солома с кровель разрушенных ранчо, балки, сорванные водой с крыш эстанций, трупы утонувших животных, окровавленные шкуры и плывшая на качающемся дереве целая семья ягуаров – они, рыча, вцепились когтями в свое утлое судно. Еще дальше Вильсону удалось разглядеть едва заметную черную точку. То были Талькав и его верная Таука – они исчезали вдали.

– Талькав! Друг Талькав! – крикнул Роберт, протягивая руку в сторону, где только что был виден мужественный патагонец.

– Он спасется, мастер[56] Роберт, – сказал Вильсон. – А теперь давайте спускаться вниз.

Через минуту Роберт Грант и матрос, спустившись с «трехэтажных» ветвей, были уже на верхушке ствола – там, где начинались нижние ветви. Здесь сидели Гленарван, Паганель, майор, Остин и Мюльреди, каждый сообразно своим вкусам: кто верхом, кто уцепившись за ветки. Вильсон рассказал про то, что он видел с вершины омбу. Все согласились с ним в том, что Талькав не погибнет. Разногласия вызвал лишь вопрос, кто кого спасет: Талькав ли Тауку или Таука Талькава.

Положение гостей омбу было бесспорно гораздо более угрожающим, чем положение патагонца. Правда, дерево, по-видимому, должно было выдержать напор течения, но все прибывающая вода могла подняться до верхних его ветвей, ибо эта часть равнины, представляя собой глубокую ложбину, являлась в этот час природным водоемом. Поэтому Гленарван прежде всего распорядился сделать зарубки на стволе омбу, чтобы иметь возможность следить за уровнем воды. Она не поднималась – значит, наводнение уже достигло своей наибольшей высоты. Это несколько успокоило наших путешественников.

– Что же мы теперь будем делать? – спросил Гленарван.

– Вить гнездо, черт возьми! – весело отозвался Паганель.

– Вить гнездо! – воскликнул Роберт.

– Без сомнения, мой мальчик, и жить жизнью птиц, раз мы не можем жить жизнью рыб.

– Хорошо, – согласился Гленарван, – но кто же будет кормить нас?

– Я, – заявил майор.

Глаза всех присутствующих устремились на Мак-Наббса.

Майор с комфортом сидел в кресле из двух гибких ветвей и протягивал спутникам свои, правда, промокшие, но все же туго набитые чересседельные сумки.

– Узнаю вас, Мак-Наббс! – воскликнул Гленарван. – Вы всегда помните обо всем, даже при таких обстоятельствах, когда позволительно все забыть!

– Раз мы решили не тонуть, то, верно, не собираемся умереть с голоду, – отозвался майор.

– Я бы тоже, конечно, подумал о пище, не будь я так рассеян, – наивно сказал Паганель.

– А что в этих сумках? – поинтересовался Том Остин.

– Пища для семи человек на два дня, – ответил Мак-Наббс.

– Отлично! – промолвил Гленарван. – Надо надеяться, что за сутки вода заметно спадет.

– Или что мы найдем за это время способ добраться до твердой земли, – прибавил Паганель.

– Итак, наш первый долг – позавтракать, – заявил Гленарван.

– Предварительно высушив свою одежду, – заметил майор.

– А откуда добыть огня? – спросил Вильсон.

– Развести его, – ответил Паганель.

– Где?

– Да здесь же, на верхушке ствола, черт возьми!

– Из чего?

– Из сухих веток, которые мы наломаем на этом же дереве.

– Но как их разжечь? – спросил Гленарван. – Наш трут напоминает мокрую губку.

– Обойдемся и без него, – ответил Паганель. – Немного сухого мху, увеличительное стекло моей подзорной трубы, луч солнца – и вы увидите, у какого чудесного огня я стану греться. Ну, кто пойдет в лес за дровами?

– Я! – крикнул Роберт.

И, сопровождаемый своим другом Вильсоном, мальчик, словно котенок, исчез в чаще ветвей.

Во время их отсутствия Паганель набрал сухого мху, уложил его на слой сырых листьев на верхушке ствола, в том месте, где расходились три толстые нижние ветви, затем вывинтил из подзорной трубы увеличительное стекло и, поймав с помощью его солнечный луч – а сделать это было легко, ибо дневное светило ярко сияло, – без труда зажег сухой мох. Такой костер не представлял никакой опасности. Вскоре Вильсон и Роберт вернулись с охапками сухих сучьев, которые тотчас же были брошены на горящий мох. Чтобы поскорее разжечь сучья, Паганель прибег к арабскому способу; он стал, расставив свои длинные ноги, над костром и, быстро нагибаясь и выпрямляясь, принялся раздувать огонь своим пончо. Сучья загорелись, и вскоре яркое пламя с треском взвилось над импровизированным очагом. Каждый начал обсушиваться по-своему; повешенные на ветвях пончо развевались на ветру. Обсушившись, стали закусывать, соблюдая при этом должную умеренность – ведь приходилось думать и о завтрашнем дне: провизии было очень мало, а нахлынувшие в огромную ложбину воды могли спадать медленнее, чем надеялся Гленарван. На омбу не произрастало никаких плодов, но, к счастью, благодаря множеству гнезд на его ветвях дерево могло снабдить своих гостей замечательным ассортиментом яиц; кроме того, имелось немало и пернатых жильцов. Ни яйцами, ни дичью, пренебрегать, конечно, не приходилось.

Сверх того, ввиду возможности продолжительного пребывания на дереве надо было разместиться поудобнее.

– Раз кухня и столовая у нас в нижнем этаже, то спать мы отправимся этажом повыше, – заявил Паганель. – Места в доме много, квартирная плата невысокая, стесняться нечего. Вон там, наверху, я вижу люльки, будто уготованные нам самой природой; если мы основательно привяжем себя к ним, мы сможем спать, как на лучших кроватях в мире. Опасаться нам нечего. К тому же можно установить и дежурство. Отряду в семь человек не страшна стая диких зверей.

– У нас не хватает лишь оружия, – заметил Том Остин.

– Мои револьверы при мне, – заявил Гленарван.

– И мои тоже, – отозвался Роберт.

– А зачем они нам, если господин Паганель не найдет способа изготовить порох? – спросил Том Остин.

– Это не нужно, – откликнулся Мак-Наббс, показывая совершенно неподмоченную пороховницу.

– Откуда вы взяли ее, майор? – спросил заинтересованный Паганель.

– Это пороховница Талькава. Он подумал о том, что она может нам пригодиться, и, прежде чем броситься спасать Тауку, передал ее мне.

– Какой великодушный и отважный индеец! – воскликнул Гленарван.

– Да, если только все патагонцы похожи на него, то я поздравляю Патагонию, – молвил Том Остин.

– Прошу вас не забывать и о Тауке, – прибавил Паганель – ведь она – неотъемлемая часть патагонца. Я уверен, что мы снова увидим Талькава верхом на его Тауке.

– Как далеко находимся мы от Атлантического океана? – спросил майор.

– Милях в сорока, самое большее, – ответил географ. – А теперь, друзья мои, раз каждый из нас волен делать, что ему заблагорассудится, я прошу разрешения вас покинуть. Сейчас я поднимусь наверх, выберу наблюдательный пункт и оттуда с помощью подзорной трубы буду докладывать вам о том, что творится на свете.

Ученому предоставили действовать по его усмотрению, и он, проворно взбираясь по веткам, не замедлил исчезнуть за зеленой завесой листвы. Спутники же его начали приготовляться к ночлегу. Они быстро покончили с этой несложной работой: ведь им не пришлось ни устанавливать кроватей, ни накрывать их бельем и одеялами. А потому все вскоре опять разместились вокруг костра.

Завязался разговор, но вовсе не о настоящем положении наших путешественников, которое им приходилось терпеливо переносить. Разговор вернулся к неисчерпаемой теме – к судьбе капитана Гранта. Если только воды схлынут, то через каких-нибудь три дня маленький отряд снова очутится на борту «Дункана», но с ним не будет несчастных, потерпевших кораблекрушение: Гарри Гранта и его двух матросов. Казалось даже, что после такой неудачи, как бесполезный переход через Америку, всякая надежда найти их была безвозвратно потеряна. Где следовало их теперь искать? В каком горе будут Элен и Мэри Грант, когда узнают, что будущее не сулит им никакой надежды!

– Бедная сестра! – промолвил грустно Роберт. – Для нас с ней все кончено!

Впервые Гленарван не нашел для мальчика ни одного слова утешения. О какой надежде можно было говорить? Разве экспедиция самым точным образом не придерживалась в своих поисках указаний найденного документа?

– А все же тридцать седьмая параллель не является какой-то пустой цифрой, – сказал он. – Относится ли она к месту плена Гарри Гранта или к крушению его судна, но, во всяком случае, цифра эта не вымысел, не вывод, не догадка! Мы прочли ее собственными глазами.

– Все это так, сэр, – отозвался Том Остин, – однако ж наши поиски ни к чему не привели.

– Вот это-то одновременно и раздражает меня и приводит в ярость! – воскликнул Гленарван.

– Раздражить это может, – заметил Мак-Наббс спокойным тоном, – а приходить в ярость не к чему. Именно потому, что у нас имеется бесспорная цифра, мы должны исчерпать до конца все ее указания.

– Что хотите вы этим сказать, – спросил Гленарван, – и что, по-вашему, можно нам еще предпринять?

– Да нечто очень простое и логичное, дорогой Эдуард: добравшись до «Дункана», нам следует взять курс на восток и, если понадобится, продвигаться вдоль этой тридцать седьмой параллели хотя бы до того самого пункта, откуда мы вышли.

– Неужели вы можете предположить, Мак-Наббс, что я не думал об этом? – ответил Гленарван. – Да, конечно, сто раз думал! Но какие шансы имеем мы на успех? Покидая Американский материк, мы ведь удаляемся от места, указанного самим Гарри Грантом: удаляемся от Патагонии, о которой так ясно говорится в документе.

– Значит, вы хотите возобновить свои поиски в пампасах и теперь, когда вы уверены в том, что «Британия» не потерпела крушения ни у берегов Тихого океана, ни у берегов Атлантического? – возразил майор.

На этот вопрос Гленарван ничего не ответил.

– И как ни мало шансов найти Гарри Гранта, следуя вдоль тридцать седьмой параллели, можем ли мы не попытаться это сделать? – добавил Мак-Наббс.

– Я с этим не спорю, – отозвался Гленарван.

– А вы, друзья мои, – обратился майор к морякам, – согласны ли вы со мной?

– Совершенно согласны, – ответил Том Остин.

А Мюльреди и Вильсон одобрили его слова кивком головы.

– Выслушайте меня, друзья мои, – продолжал после некоторого размышления Гленарван, – и ты, Роберт, вникни хорошенько в то, что я скажу, ибо вопрос этот очень важный. Я сделаю все, чтобы отыскать капитана Гранта. Я взял на себя обязательство сделать это и, если понадобится, посвящу этим розыскам всю свою жизнь. Вся Шотландия поможет мне спасти этого мужественного, преданного ей человека. Я тоже думаю, что как ни мало шансов на успех, а надо обогнуть земной шар по тридцать седьмой параллели, и я это сделаю. Но сейчас нам предстоит решить не этот вопрос, а другой, более сложный. Вот он: должны ли мы отныне окончательно отказаться от наших розысков на Американском материке?

Столь категорически поставленный вопрос остался без ответа. Никто из присутствующих не отважился высказать свое мнение.

– Что скажете? – спросил Гленарван, обращаясь к майору.

– Ответить на ваш вопрос, дорогой Эдуард, – значит взять на себя довольно большую ответственность, – сказал Мак-Наббс. – Это требует размышлений. Прежде всего я хочу знать, через какие именно страны проходит тридцать седьмая параллель южной широты.

– Это уж дело Паганеля, – сказал Гленарван.

– Так спросим его.

Географа не было видно за густой листвой, и Гленарвану пришлось окликнуть его:

– Паганель! Паганель!

– Я здесь, – ответил голос, словно с неба.

– Где вы?

– На моей башне.

– Что вы делаете?

– Рассматриваю необъятный горизонт.

– Можете вы на минутку спуститься сюда?

– Я вам нужен?

– Да.

– По какому поводу?

– Чтобы узнать, через какие страны проходит тридцать седьмая параллель.

– Ничего нет легче, – ответил Паганель, – и для этого мне вовсе не нужно спускаться вниз.

– Ну, так скажите!

– Так вот, покидая Америку, тридцать седьмая параллель южной широты пересекает Атлантический океан.

– Хорошо!

– На своем пути она встречает острова Тристан-да-Кунья.

– Прекрасно!

– Далее она проходит двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды.

– Затем?

– Пересекает Индийский океан.

– Потом?

– Едва касается острова святого Петра в Амстердамском архипелаге.

– Дальше?

– Пересекает Австралию, проходя через провинцию Виктория.

– Продолжайте!

– Выходя из Австралии…

Эта последняя фраза осталась недоконченной. Колебался ли географ? Забыл ли он, как дальше идет тридцать седьмая параллель? Нет. С вершины омбу прозвучало громогласное восклицание, громкий крик. Гленарван и его друзья, побледнев, переглянулись. Неужели произошла новая катастрофа? Неужели Паганель упал?

Уже Вильсон и Мюльреди бросились на помощь, как вдруг показалось длинное туловище – Паганель катился с ветки на ветку. Руки его не могли ни за что ухватиться. Был ли он жив? Был ли он мертв? Неизвестно. Он уже падал в ревущие волны; рука майора удержала его.

– Благодарствуйте, Мак-Наббс! – воскликнул Паганель.

– Что с вами? – спросил майор. – Что случилось? Опять ваша всегдашняя рассеянность, не так ли?

– Да, да, – ответил Паганель, задыхаясь от волнения. – Да, рассеянность… и на этот раз просто феноменальная…

– В чем же дело?

– Мы впали в заблуждение! Мы и сейчас заблуждаемся! Мы все время заблуждаемся!

– Что вы хотите сказать?

– Гленарван, майор, Роберт и вы все, друзья мои, слушайте! Мы ищем капитана Гранта там, где его нет!

– Что вы говорите? – воскликнул Гленарван.

– И не только там, где его нет, но где никогда и не было! – добавил Паганель.

Глава XXIV
Путешественники продолжают вести птичий образ жизни

Эти столь неожиданные слова вызвали глубокое удивление. Что хотел сказать географ? Уж не сошел ли он с ума? Однако он говорил так убедительно, что все взоры обратились к Гленарвану. Утверждение Паганеля было, в сущности, прямым ответом на только что заданный Гленарваном вопрос. Но Гленарван ограничился тем, что отрицательно покачал головой. Он, видимо, отнесся скептически к словам ученого. А тот, справившись со своим волнением, снова заговорил.

– Да, да, – сказал он с убеждением, – мы искали там, где не надо было искать, и прочли в документе то, чего там нет.

– Объясните же вашу мысль, Паганель, – попросил Мак-Наббс, – только спокойнее.

– Все очень просто, майор. Как и вы все, я заблуждался. Как и вы все, я неверно толковал документ. И только минуту назад, сидя на вершине этого дерева и отвечая на ваши вопросы, в тот миг, когда я произносил слово «Австралия», меня вдруг озарило, словно молнией, и все мне стало ясно.

– Что? – воскликнул Гленарван. – Вы утверждаете что Гарри Грант…

– Да, я утверждаю, – перебил его Паганель, – что слово austral в документе не полное слово, как мы до сих пор предполагали, а корень слова Australia.

– Оригинально! – отозвался майор.

– Не оригинально, а просто невозможно, – заявил, пожимая плечами, Гленарван.

– Невозможно! – крикнул Паганель. – Мы, во Франции, не признаем этого слова.

– Как, – продолжал Гленарван тоном, в котором звучало полнейшее недоверие, – вы решаетесь утверждать, ссылаясь на документ, что «Британия» потерпела крушение у берегов Австралии?

– Я уверен в этом, – ответил Паганель.

– Право, Паганель, подобное заверение в устах секретаря Географического общества меня очень удивляет, – проговорил Гленарван.

– Почему? – спросил задетый за живое Паганель.

– Да потому, что если вы признаете в слове austral Австралию, вы одновременно должны признать там существование индейцев, а их там никогда не бывало.

Этот аргумент нисколько не смутил Паганеля. Он улыбнулся: видимо, он ожидал его.

– Дорогой Гленарван, – сказал он, – не спешите торжествовать: сейчас я разобью вас наголову, и поверьте мне, никогда англичанину еще не случалось терпеть такого поражения. Да будет это расплатой за неудачи Франции при Креси и Азенкуре!

– Буду очень рад. Разбейте меня, Паганель!

– Ну, слушайте! В документе об индейцах упоминается не больше, чем о Патагонии. Обрывок слова indi значит не indiens – индейцы, a indigenes – туземцы. А что в Австралии имеются туземцы, вы, надеюсь, допускаете?

Надо признаться, что тут Гленарван пристально посмотрел на географа.

– Браво, Паганель! – одобрил майор.

– Что же, дорогой Гленарван, принимаете вы мое толкование?

– Да, но только в том случае, если вы мне докажете, что gonie не есть конец слова «Патагония».

– Конечно, нет! – крикнул Паганель. – Тут дело идет вовсе не о Патагонии. Подбирайте любые слова, только не это.

– Но какое же может быть здесь слово?

– Космогония, теогония, агония…

– Агония, – выбрал майор.

– Это мне безразлично, – ответил Паганель – данное слово не имеет значения; я даже не стану доискиваться его смысла. Важно то, что austral указывает на Австралию. Не сбей вы меня тогда с толку своими ложными толкованиями, я сразу же пошел бы по правильному пути, до того здесь все очевидно! Найди я этот документ сам, я никогда бы не мог понять его иначе!

На этот раз слова Паганеля были встречены криками «ура», приветствиями, поздравлениями. Остин, матросы, майор, а особенно счастливый Роберт, окрыленный новой надеждой, – все принялись рукоплескать достойному ученому. Гленарван, мало-помалу убеждавшийся в своей ошибке, заявил, что он почти готов сдаться.

– Еще один вопрос, дорогой Паганель, – сказал он, – и мне останется только преклониться перед вашей проницательностью.

– Говорите, Гленарван!

– Как прочтете вы документ теперь, при вашем новом толковании?

– Нет ничего легче. Вот документ, – ответил Паганель, указывая на драгоценную бумагу, которую добросовестно изучал последние дни.

Пока географ собирался с мыслями, все молчали. Наконец Паганель, водя пальцем по отрывочным строкам документа, уверенным голосом, подчеркивая некоторые слова, прочел следующее:

– «Седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из порта Глазго, потерпело крушение после…» Здесь можно вставить, если хотите, «двух дней», «трех дней» или «долгой агонии», все равно– это безразлично, «…у берегов Австралии. Направляясь к берегу, два матроса и капитан Грант попытаются высадиться…», или «высадились на материк, где они попадут…», или «попали в плен к жестоким туземцам. Они бросили этот документ…» и так далее и так далее. Ясно ли это?

– Ясно, если только слово «материк» может быть применимо к Австралии, представляющей собой лишь остров.

– Успокойтесь, дорогой Гленарван, лучшие географы того мнения, что следует называть этот остров Австралийским материком.

– Тогда, друзья мои, мне остается сказать вам только одно: в Австралию! – воскликнул Гленарван.

– В Австралию! – в один голос подхватили его спутники.

– Знаете, Паганель, – прибавил Гленарван, – ваше присутствие на «Дункане» – прямо-таки дело провидения!

– Прекрасно! – отозвался географ. – Допустим, что я посланник провидения, и не будем больше говорить об этом.

Так закончился разговор, имевший такие важные последствия в будущем. Он совершенно изменил настроение путешественников. Они как бы снова ухватились за ту нить, держась за которую могли выбраться из лабиринта, откуда им, казалось, уже не было выхода. Над развалинами их рухнувших замыслов засияла новая надежда. Теперь они могли без боязни покинуть Американский материк, и мысленно они уже покинули его.

Поднимаясь снова на борт «Дункана», они не принесут с собой отчаяния. Элен и Мэри Грант не придется оплакивать безвозвратно погибшего капитана Гранта. Охваченные радостными надеждами, наши путешественники позабыли обо всех опасностях, грозивших им самим, и жалели лишь об одном: что не могут немедленно же пуститься в путь.

Было четыре часа пополудни. Решили ужинать в шесть. Паганелю захотелось ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как имевшееся меню было очень скудно, то он предложил Роберту пойти с ним на охоту в «соседний лес». Мальчик захлопал от радости в ладоши. На сцене появилась пороховница Талькава. Вычистили револьверы, зарядили их и отправились.

– Не заходите слишком далеко, – серьезным тоном напутствовал охотников майор.

После их ухода Гленарван и Мак-Наббс отправились посмотреть зарубки, сделанные на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.

Гленарван, спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, не заметил, чтобы вода убывала. Однако уровень воды достиг, по-видимому, своего максимума. Все же та неистовая сила, с которой воды неслись с юга на север, доказывала, что аргентинские реки не пришли еще в нормальное состояние. Прежде чем начать спадать, вся эта текучая масса должна была успокоиться, как море между приливом и отливом. Поэтому, пока воды неслись так бурно к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.

В то время как Гленарван и майор делали свои наблюдения, где-то на омбу раздались выстрелы, сопровождаемые почти столь же шумными криками радости. Дискант Роберта сливался с басом Паганеля. Трудно было решить, кто из них двоих был большим ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила чудеса кулинарного искусства. Вернувшись к костру, майор и Гленарван с удовольствием приветствовали удачнейшую мысль Вильсона. Этот славный моряк при помощи булавки и бечевки затеял рыбную ловлю, и результаты ее были изумительны: несколько дюжин маленьких рыбок мояра, вкусных, как корюшка, трепетали, брошенные на его пончо, обещая путешественникам изысканное блюдо.

В это время охотники спустились с вершины омбу. Паганель осторожно нес яйца черных ласточек и связку воробьев, которых он собирался подать за обедом под видом дроздов. Роберт же ловко подстрелил несколько пар хильгуэрос; эти маленькие желто-зеленые птички очень приятны на вкус, и на них существует большой спрос на рынке в Монтевидео. Паганель, знавший пятьдесят один способ приготовления яиц, на этот раз мог только испечь их в горячей золе костра. Тем не менее обед получился разнообразный и тонкий. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные мояра, воробьи и хильгуэрос составили одну из тех вкуснейших трапез, которые навсегда сохраняются в памяти.

За едой весело беседовали. Паганеля превозносили и как охотника и как повара. Он принимал эти похвалы со скромностью, свойственной человеку с подлинными заслугами.

Затем он начал презабавно рассказывать о великолепном омбу, под сенью которого они пировали.

– Нам с Робертом казалось во время охоты, что мы среди настоящего леса, – рассказывал он. – Одно время я даже стал опасаться, что мы заблудимся: представьте, я никак не мог найти дорогу! Солнце уже склонялось к западу. Я тщетно искал следов наших ног. Голод жестоко давал себя чувствовать. Уже из темной чащи доносилось рычанье диких зверей… то есть нет, я ошибся… здесь нет диких зверей, и я очень сожалею об этом!

– Как, – спросил Гленарван, – вы жалеете об отсутствии диких зверей?

– Конечно, жалею!

– Однако при их свирепости…

– Свирепости, говоря с научной точки зрения, не существует, – возразил ученый.

– Ну уж извините, Паганель! – вмешался майор. – Вы никогда не заставите меня уверовать в полезность диких зверей. Какой от них толк?

– Какой толк? – крикнул Паганель. – Да они прежде всего, майор, нужны для классификации: все эти разряды, семейства, роды, виды…

– Велика польза, нечего сказать! – сказал Мак-Наббс. – Мне она не нужна. Будь я с Ноем в ковчеге во время потопа, я уж, конечно, воспрепятствовал бы этому неблагоразумному патриарху поместить в ковчег по паре львов, тигров, пантер, медведей и других зверей, столь же зловредных, как и бесполезных.

– Вы бы это сделали? – спросил Паганель.

– Сделал бы.

– Ну и что же? С зоологической точки зрения вы были бы неправы.

– Но отнюдь не с точки зрения гуманности, – ответил Мак-Наббс.

– Это возмутительно! – воскликнул ученый. – Я бы, наоборот, заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которых мы, к несчастью, теперь лишены…

– А я вам говорю, – возразил Мак-Наббс, – что Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если, конечно, они в самом деле жили в его время.

– А я вам говорю, – упорствовал Паганель, – что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых.

Слушая этот спор Паганеля и майора о старике Ное, окружающие не могли не хохотать. У майора, никогда в жизни ни с кем не вступавшего в спор, вопреки всем его принципам происходили ежедневные стычки с Паганелем. Очевидно, ученый обладал особой способностью выводить его из равновесия.

Гленарван, по своему обыкновению, вмешался в спор.

– Как бы то ни было, – сказал он, – а нам нужно примириться с отсутствием диких зверей. Да, конечно, Паганель и не мог надеяться встретить их в этом воздушном лесу.

– А почему бы и нет? – отозвался ученый.

– Дикие звери на дереве? – удивился Том Остин.

– Ну конечно! Американский тигр – ягуар, – когда его окружат охотники, обыкновенно спасается от них на деревьях. И одно из таких животных, захваченное наводнением, свободно могло найти себе приют между ветвями омбу.

– Все же, надеюсь, вы ягуара не встретили? – спросил майор.

– Нет, не встретили, хотя и обошли весь «лес». А жаль! Поохотиться за таким зверем было бы чудесно. Ягуар – свирепый хищник. Одним ударом лапы он сворачивает шею лошади. Если ему удается однажды отведать человечьего мяса, он снова алчет его.

– Как бы там ни было, друг Паганель, – промолвил Гленарван, – я очень рад, что здесь нет ваших милых ягуаров. Наше положение вовсе не так приятно…

– Не так приятно? – воскликнул Паганель, набрасываясь на это выражение, которое могло дать новое направление спору. – Вы жалуетесь на свою судьбу, Гленарван?

– Конечно, – ответил Гленарван. – Неужели вам так удобно на этих довольно-таки жестких ветвях?